"И вдунул в лицо его душу бессмертную", -- сказано в вечной Библии о человеке, при рассказе о его сотворении... Не "в тело", как мы привыкли думать, как об этом думала греческая философия ("душа есть энтелехия тела", -- учил Аристотель); не "в мозг", как подсказывают физиологи и медики. А, -- неожиданно и странно казалось бы, -- "в лицо"...
-- Что вы все о Библии? -- слышу я ропот читателя. -- Такая старая книга... Поройтесь в чем-нибудь современном... Больше будете иметь успеха. Больше получите слушателей и читателей...
К старости, когда умолкают или, вернее, затихают страсти, начинаешь судить о вещах с таким "равенством весов", как это решительно недоступно в молодости. Итак, я не скажу как юноша: "А на что мне мнения человеческие", "я стою выше толпы" и проч., и проч. Нет, когда держишь перо в руках, -- ты обязан уважать читателя. Или зачем эти суровые термины: "обязан"? Нужно попросту любить читателя и попросту же не считать никого ниже себя. Итак, читателя, личного и массового, я люблю, ценю его и, разумеется, взаимно хотел бы и быть любимым, т.е. читаемым и слушаемым. И вот, имея это высокое и даже несколько священное представление о "читателе", я скажу все-таки, что, если бы мне на выбор дали: 1) "иметь читателями весь свет, с условием никогда не упоминать о Библии", или 2) "пожалуй, говорите сколько угодно о Библии, но зато же вы не будете иметь ни одного читателя", -- я выбрал бы последнее.
Я был бы немой, глухой, но с восторгом в душе.
Во втором случае я был бы, как медная доска, о которую гремят удары, -- звон несется на весь свет, а в душе ужасно скучно.
Священный шелест строк, слов, тона (главное -- тона!), услыша который все забываешь, и душа наполняется восторгом.
Но это, может быть, личное пристрастие, вкус, предрассудок; сверх этого личного отношения я уже обширно и объективно убежден умом, что без Библии никогда человечеству не выбраться из "истинного неблагородства" и никогда же не прийти без нее к истинному благородству. Соединяя в понятии "благородства", между прочим, и свободу, развитие, движение вперед. "Цивилизацию" в обширном смысле.
"Без Библии далеко не уедешь", -- скажу я вульгарно и несколько веще.
Вот отчего, сколько ни сердился бы читатель, я прямо и косвенно, заметно и незаметно буду подводить его к Библии. "Испей этой вечной воды".
* * *
"Лицо" в человеке, -- вот на что в первой странице Библии указано. "Не забывайте лица", "надейтесь всего от лица", "помните в человеке лицо", "не оскорбляйте лица"... Не правда ли, все это уже содержится в строке: "И вдунул Бог в лицо человека душу бессмертную".
История человеческой культуры, можно сказать, не написана... И даже не начата. Между прочим оттого, что она разделяется на несколько совершенно самостоятельных глав-сочинений, -- глав, обширных, как "отдельное сочинение"... Такая "история культуры" как бы требует в авторе своем человека о многих головах, о многих сердцах, со многими в себе светильниками, со многими пылающими кострами... Такого нет, и, может быть, он невозможен, и "история культуры", может быть, никогда не будет написана. То, что появлялось под этим именем, -- говоря словами Пушкина, --
Достойно слез и смеха...
Так вот из этих-то "глав-сочинений" мечтаемой истории культуры благороднейшею была бы глава: "История человеческой личности", или: "Судьбы человеческого лица в истории"... Тема эта не менее обширна, сложна и занимательна, чем "История Рима", под каковою рубрикою обычно пишется много томов. "История лица человеческого"?..
Но я сейчас же и перекидываюсь к "злобе дня", все держа в памяти вечную строку Библии:
Лицо человеческое в России?
Как только я спросил об этом, читатель, уверен, разахается: "Ах, Боже мой, -- лицо в России? Никогда об этом не думал и ничего в этом не понимаю".
Но я совсем подошел к злобе дня:
-- А Шварц?
Читатель, просто, упрется в землю лбом:
-- Россия? Лицо человеческое? Шварц? Ничего не связываю. Шварц, допускаю, -- даже великий человек. Скромный обыватель не решится отрицать никаких качеств, на которые претендует министр страны. Но он латинист, т. е. язычник, и никогда не помнил Библии. Он думал "спасти Россию" строгими латинскими склонениями, а что значит "лицо человеческое", -- не принял во внимание. И от этого не только ничего не достиг, но, в конце концов, от этого же и вышел в отставку.
-- Как?! -- воскликнет читатель.
Произошла ломка, треск, грубое столкновение, и никакой плодотворности. Шварц ужасно напрягался. Что он напрягался, -- это все знают. Не было другого такого "напряженного" министра. Но дела никакого не получилось. И единственно по отсутствию таинственного библейского "лица"... "И вдунул Бог в лицо человеческое душу бессмертную".
От "а" до "ижицы", от минуты "восхождения" своего до минуты своего "нисхождения" А. Н. Шварц твердил, заявлял:
-- Я -- власть. У меня -- власть. Что в переводе значило:
-- Я -- сила, а не лицо...
И "вдунул в лицо его"...
Строка Библии прерывается перед желтой стеной министерства просвещения. Очевидно, что на этот раз ровно ничего не "вдунул Бог" в человека, потому что он и сам о себе говорил, что он -- власть, и только власть. О "власти" же что угодно можно думать, писать и говорить. Но в Библии не писано: "И вдунул Бог во власть человеческую душу бессмертную".
Такой строки нет, и даже ухо слышит, что это как-то было бы неуклюже.
Нет, это не истина.
Шварц развился "в силу", пытавшуюся что-то сломить. И также без чувства в "ломаемом" лица человеческого. В этом пункте и лежит вся загадка трагедии... или водевиля "со слезой", тянувшегося два или три года... Даже не помнится, сколько лет он "царствовал"... Ничего не помнится, и даже не хочется, чтобы помнилось. Трещало, скрипело; "нудно" было ему и около него... И все это хотелось и тогда-то даже не слушать; а когда "прошло", то скорее забыть.
Бог с ним: Шварц совершенно неинтересен. Интересна Россия и вот "лицо" в ней... Шварц -- только иллюстрация, и сам невольно, и плачевно, и, наконец, пассивно дал пример того, что такое "лицо" в судьбах России, ее духовных и физических дел, ее неуспехов и возможного бы успеха...
"И вдунул Бог в лицо человеческое душу бессмертную", и лицом своим человек может и должен господствовать над обстоятельствами, средою, над государственностью. Так как решительно ни о чем еще не сказано, чтобы и оно, это другое, несло также в себе "душу бессмертную". Но рок России и черная судьба ее заключаются в том, что "лицо человеческое" вообще нигде не видно в ней, ниоткуда не светит и не получает никакого значения. Само молчит о себе, и о нем все молчат. Вот, как Шварц... Никому не пришло почему-то на ум, что, имея с ним дело, обращаясь к нему, прося у него... Впрочем, "просить" у него не "просили" ничего, а требовали или пытались требовать... И он "отказывал, сколько мог"... Все "отказывал", и все "сколько мог"... Из этих ломких, хрупких, а главное -- совершенно глупых и бездельных вещей, -- "требования" и "отказа", -- и сплеталась вся история министерства за два или за три последних года... Итак, у него "требовали" и "пытались требовать", потому что никому не пришло на ум, что можно обратиться к его "лицу". Пробовали принудить силу к уступке, потому что "лица" никто не чувствовал иначе, как в физическом бедном очертании. "И не вдунул Бог души бессмертной в лицо человеческое", -- приходится сказать о России и русских... Что же получилось? Да, прежде всего, даже жутко вообразить о том сиянии и блеске дел, предприятий, замыслов, о той серии экспедиций, изданий, о том ряде библиотек и музеев, какие могли бы возникнуть и загореться в точке соприкосновения восьми русских университетов с авторитетным министром, имеющим доклад у Государя. Ведь ничего нет и нигде... Ученые экспедиции Европы раскопали Вавилон, Ниневию, египетские храмы, но русские, среди которых есть лица, знающие и вавилонский и египетский языки {Г. Никольский в Москве уже в 80-х годах минувшего века издавал и переводил вавилонские надписи; г. Голенищев в Петербурге есть один из лучших египтологов в целой Европе, -- читающий иероглифы, как мы славянскую "вязь".}, единственно не приняли в этом никакого участия. А Румянцевский музеум в Москве уже лет восемь назад публиковал в своих годовых отчетах, что ему совершенно некуда помещать вновь прибывающие (по существующему закону) книги и он вынужден складывать их... на ступенях лестниц!! Конечно, и восемь лет назад этому никто не внял, и теперь...
Теперь Шварц-москвич мог бы на докладе сказать: "Такая жалость средств, такая скудость денег на все ученое в России, что даже во второй по величине и ценности сокровищнице книг в России книг некуда более ставить, и они складываются на лестницах более небрежно и небережно, чем хлебное зерно в элеваторах... Для необозримого зерна находится помещение... да и для всего в России помещение находится, только вот для книг, которых не так уж много, места нет"...
И, конечно, все раздалось бы, раздвинулось...
Вместо этого москвич Шварц поднял вопрос о том, могут ли в границах своих дел университеты что-нибудь делать "сами", или все у них должен и вправе делать "он один".
"Он один" или "они все", -- точь-в-точь такие же, как он, профессора...
Ну, можно ли тут запомнить, -- "два" или "три" года тянулась эта канитель? Кому это интересно? "Кто сильнее: я или вы?" Но это вопрос цирка, языческого римского цирка, а не культуры, не христианской культуры, не почвы Библии и ее благородных ростков.
Когда потомки через век оглянутся на наше время, они откажутся верить, чтобы в пору, когда Россия до того нуждалась в свете и искала света, "честью министерства" было -- создать как можно больше затруднения оканчивающим курс женщинам-медичкам, женщинам-учительницам... Да и вообще всем создать как можно больше "препятствий" и "затруднений" в учении... "Уж если кто на это преступление решился, -- пусть знает, что он примет страдания, сколько едва ли вынесет"...
-- Какое же "преступление" учиться?
-- Прямо я не говорю, что это "преступление". Если это -- и мысль, то конфиденциальная... Но уж позвольте моему авторитету не подлежать вашему контролю. Я устанавливаю, а вы потрудитесь подчиниться: "всякий учащийся да примет горечи, унижения, притеснения и всяческого горя утроенно против доли неучащегося". А в каких это "целях", -- это подлежит только "высшему соображению", толпе неоткрываемому.
Я не о том, что это было "дурно" или как, а о том, до чего все это глупо. Или, философичнее: до чего это лишено "лица человеческого"...
Впервые опубликовано: Русское слово. 1910. 6 октября. No 229.