Второй раз переезжаю через коротенький мостик, переброшенный через широкую канаву, вырытую между Deutschland'ом и Россиею, и то же впечатление...
Приложитесь лицом к отверстию большого мешка с заношенным бельем, которое отдается в стирку, и вдохните всей грудью воздух: это Вержболово... Я все ходил по его сложным коридорам, каким-то ненужным, пустым комнаткам и, наконец, по большому залу, где в семь часов утра пассажиры в последний раз пьют "русский кофе". Этот "носильный запах" немытого белья, какой-то потный, какой-то удушливый, какой-то неприятный, все время преследовал меня...
Лица тусклые, серые, недовольные... Перед поездом стоят огромные, красивые жандармы. Через поезд проходит, отбирая паспорта, жандармский офицер в клеенчатой накидке, -- быстро и энергично совершая окрики и жесты...
-- Ваш паспорт?..
Это он обратился к пассажиру, ночью влезшему в наше купе и сейчас же улегшемуся на верхнюю лавочку. Теперь от этого пассажира, из-за шерстяного одеяла, виднелась только спина.
-- Эй, вы... -- повторил офицер.
Не оборачивая спины, пассажир протянул руку с паспортной книжкой.
Возвращается. Пассажир все так же спит.
-- Возьмите ваш паспорт, -- говорил желчно офицер.
Тот не шевелится.
-- Вам пора вставать, -- говорит он досадливо, видя перед собою вместо человеческого лица опять ту же спину.
Из-за спины этого господина послышалась скороговоркой громкая брань, в которой можно было разобрать только слова: "Это черт знает что такое. Легче готтентотскую границу переехать, чем русскую..."
Офицер прошел дальше. Пассажир не шевелился... Между тем ведь "сейчас выходить из поезда"... И все пассажиры, даже дети, стоят в пальто и шапках, в шляпах, у дверей, у окон, в проходах, встречая Германию и прощаясь с Россией.
Короткий свисток. Кондуктора встали на "подножки", и поезд тронулся.
Переходим из России в Германию.
По сторонам мостика два белые столба, наш "казенный" и тамошний "государственный". "Наш", как все верстовые, имеет черную, свившейся змейкой, кайму на себе. Но вот мост пройден: и "их" столб, короткий, белый, квадратный, -- являет совсем другой вид.
Может ли быть "дух" у столба? У казенного, пограничного столба? Вообразите, -- есть! Немецкий столб, именно -- короткий и белый, без закругленностей и выгибов, -- являет прямой дух, вместе с тем хорошо промытый и без запаха.
-- Staats-rechts {государственное право (искаж. нем.).}...
Наш...
Я обернулся назад, к убегающей родине...
"Лукавая и грязная страна"... "без границ, без определений"... "без концов и начал"...
Поезд стал. На другой стороне подан германский поезд. Встречают пассажиров уже немецкие "Träger"'ы {носильщики (нем.).}. Совсем другие лица, чем "наши". Совсем другая компоновка мяса, фигур, другая живопись движений. И на станции... совсем другие надписи на вагонах.
Ругавшийся пассажир наконец слез с постели-лавочки. Это был рыжий еще молодой еврей, и такой худой, точно волк, которому несколько суток ничего не попадало на зуб.
* * *
Таможенный досмотр...
Раскрывают чемоданы, сундуки. "Träger"'ы очень милые. Но перед высокой конторкой стоит и что-то записывает со строгим, взыскательным видом человек в форме, лет 40--45-ти, огромного роста и красивый, с усами, как у императора Вильгельма. Совершенно такие же! И оклад лица, молодцеватый и без выражения, напоминает известное всем нам лицо, воинственное и без маски. Как это ухитряются немецкие супруги рождать мальчиков, в огромной пропорции, все "на одно личико", -- я не знаю. Но вспомнил из Грибоедова:
А оттого, что патриотки1.
Немцы, очевидно, не ревнуют своих жен к этому "мысленному искушению", которое, наверное, есть...
Мы перешли на другой поезд.
"Eydtkuhnen".
Как и в первый раз, лет шесть назад, меня обрадовали и удивили эти совершенно не встречающиеся на русских железных дорогах широкие, будто двойные, окна... Точно отодвинута часть стенки вагона, и воздух, полевой-лесной, врывается широкою струей в вагон.
Все чисто, легко дышать. Как легко вдруг стало дышать!
КОММЕНТАРИИ
Впервые -- в PC (1910. 2 июля) под псевдонимом В. Варварин.
1 Ср.: Грибоедов А.С. Горе от ума. Действ. II. С. 316: