Г-жа Милюкова в пространном и пылком ответе защищает съезд по борьбе с проституцией... Об общей защите -- потом, а сперва отвечу на любопытный вопрос, ею предложенный мне: кто из нас двух спал, я или она, когда проводилась в закон защита малолетних от заманивающих их обманом, в целях насильственного растления, женщин... разбойниц (не могу иначе назвать этого поступка). Она говорит:
"Не съезд, а г-н Розанов проспал новый очень важный закон, прошедший через Думу и Г. Совет и вошедший в силу 25 декабря 1909 г., -- тот именно закон, который и Р. предлагает выработать будущему съезду. Пусть г. Розанов поищет в стенографических отчетах Г. Думы новые статьи уголовного уложения, совершенно отменяющие пресловутые статьи 44 и 993. Эти новые статьи -- 524, 526, 527 и 529 назначают за сводничество и всякого рода вовлечение в разврат и торговлю женщинами -- заключение в тюрьме и в исправительном доме или без указания срока, или устанавливая максимум в три года".
Ее слова, г-жи Милюковой... Вы ничего не замечаете, читатель? И сама г-жа Милюкова ничего не замечает в своих словах? Вполне удивительно: да ведь это тот же самый закон, "пресловутые 44-я и 993-я статьи" (интонация презрения у г-жи Милюковой), только переставляется номерами.
Только!!
Какая разница между "арестом при полиции на срок двух месяцев" и между "заключением в исправительном доме без указания срока, но не свыше трех лет"... "Не свыше" -- значит столько или меньше; а "без указания срока" комментирует и во всяком случае оставляет на свободу решение задержать под арестом именно на два или один месяц.
Как же не так? Конечно, -- так! Судьи сердобольны и обычно назначают "меньшую кару наказания"... Старухе, полунищей, темной женщине, каковыми являются подобные чудовища (по жестокосердию над детьми), -- конечно, дремливый судья, усталый за "делами" и разбирательством чужих "оказий", назначит, конечно, "минимум наказания". Каков он? В законе не указано! В этом исключительном, чудовищном случае, когда 11-летняя девочка заманена леденцами в квартиру к "доброй женщине" и там изнасилована, -- закон не сказал "не менее такого-то наказания", а оставил все в неопределенности, да еще прибавив кивающие в сторону смягчения слова: "однако не более такого-то"...
Растлена малолетняя, обманом, за которым с ведома и при пособии (не физическом, а квартирном) старухи последовало и изнасилование... Разбита ее вся жизнь, потрясена душа, испорчена судьба (не берут таких замуж)... Да конечно же это уголовное, а не гражданское преступление... И за это ответ не больше, чем за шулерство, воровство или "нецензурную статью и книгу".
Бог их прости, этих "членов Г. Думы" и "Г. Совета", которые клевали носом в пюпитры, когда "проводился" (верно, без обсуждения и прений) подобный чудовищный закон...
И что характерно, именно для Руси характерно, -- "получил силу закона 25 декабря". Угостили к празднику Христову!
Господь родился...
Ну это -- там, 2000 лет назад, в знойных странах.
У нас, в холодном и вялом Петербурге, в день памятования этого события разрешили насильно растлевать малолетних. Ибо подобная видимость наказания, кажущееся, а не реальное наказание есть, конечно, разрешение, позволение.
Ну, а дальше читатель ничего не замечает? И г-жа Милюкова тоже?
Пренаивный народ. А еще взялись "искоренять проституцию"!
Закон объединил, слил в одно совершенно несоизмеримые между собою вещи, несоизмеримые так же, как шулерство в карточном клубе и убийство на большой дороге, -- заманивание обманом малолетних в комнату с последующим их растлением -- с простым соблазном, шушуканьем взрослой девице или вдове, что вот ею "интересуются" и "ведь ее не убудет" и проч.; словом, -- со словесным влиянием, притом обращенным к взрослой, сознающей себя, женщине... Ужас, поистине ужас закона заключается в том, что он совершенно пропускает завлечение малолетних в квартиры в целях растления... И судьи, не имея об этом вовсе закона, подводят чудовищное уголовное преступление под простое "сводничество" и приговаривают к наказаниям, естественно легким...
Потому что простое "сводничество", как пособие, как облегчение встреч, наконец, как убеждение и влияние, производимое взрослым на взрослого, -- конечно, нельзя иначе судить. Это уже сфера мнений, культуры, взглядов на вещи, -- чего-то малоуловимого.
А там ведь было физическое насилие, через обман совершаемое.
Ну, а еще чего-нибудь третьего не видит тут читатель?
Подскажу.
Да старуха-то, заманивающая леденцами малолетнюю, -- и есть настоящая растлительница ее, а не господин, полусумасшедший, дожидающийся в комнате. У того это -- болезнь, припадок, "извращенный случай; вообще если где, то тут нельзя отрицать физиологических аффектов", и медицина (Крафт-Эбинг, проф. Тарновский) свидетельствует констатированными фактами, что подобные вещи совершаются под влиянием "периодических приступов", причем во время "приступа" полубольной или полусумасшедший субъект действует "в исступлении", нередко -- "в беспамятстве" и при полной потере личной, сознательной воли. Читайте об этом -- и вы увидите, что так.
Но старушка? Заманщица? Поставщица жертвы больному зверю? О, она холодна, спокойна, расчетлива. И избрала "промысел", как есть "профессиональное нищенство". За изнасилование -- каторга. Но старуха и есть профессионал изнасилования, -- на это живущая, как на постоянный доход. Д-р Бентовин в "Проституции малолетних" пишет, что "в последние годы сделалось чем-то повальным изнасилование малолетних", попытки к нему -- неисчислимы: и справедливо приписывает это пустому наказанию пособниц; пустому, между прочим, и в поновленном (по-моему, же совершенно старом) законодательстве, которое он тоже приводит, но не смотрит на него так наивно, как г-жа Милюкова.
Кому же из нас двух проснуться, мне или ей?
Ну, после этой частности, мне кажется, можно и не переходить к съезду вообще, о котором она пишет, будто там говорили, думали и совершили чрезвычайно многое "видные специалисты, которые из вопроса о проституции и борьбе с нею сделали дело своей жизни, и, наконец, целый ряд общественных деятелей и деятельниц, придавших работам (??!!) съезда большой подъем и одушевление". Слава Богу, что утешаются; я же помню присказку русского народа о "гречневой каше".
Съезд должен быть второй. И непременно -- из другого состава людей. Собственно судьба проституции лежит где-то в узеньком поле между тремя спорящими и философствующими сторонами:
1) Медикам, насколько они могли бы возвыситься до чести быть названными биологами.
2) И -- духовенством; прибавлю с грустью -- насколько оно тоже "возвысилось бы" до права назвать себя священниками, т.е., по терминологии, священными, праведными людьми страны.
И как совершенно подчиненная, пассивная в данной теме, сила:
-- Государство, общественная и политическая власть.
И, пожалуйста... без дам, шлейфов, 80-рублевых шляп со страшными булавками, horribile dictum [страшно сказать (лат.)], -- без г-жи Милюковой.
Женщины, как г-жа Покровская, действительно всю жизнь посвятившая исследованию проституции, как покойная кн. Дондукова-Корсакова (ведь и теперь есть такие же, но безвестные в этой сфере труженицы), -- конечно, должны быть в составе мудрых советодателей, в сонме совещающихся. Вообще матерям семейств -- здесь место. Но ведь это же другая категория, чем "дамы".
Да, еще: конечно, на съезд должны быть позваны проститутки, и их показания, рассказы, автобиографии должны быть протокольно записаны. Это поважнее "словесного преферата" между гг. Боровитиновым, Милюковой etc., etc.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1910. 14 мая. No 12273.