Розанов Василий Васильевич
Розанов о себе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ответы на анкету Нижегородской губернской ученой архивной комиссии.

   В. В. РОЗАНОВ: PRO ET CONTRA
   Личность и творчество Василия Розанова в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Книга 1
   Издательство Русского Христианского гуманитарного института
   Санкт-Петербург 1995
   

РОЗАНОВ О СЕБЕ
Ответы на анкету Нижегородской губернской ученой архивной комиссии

   ФАМИЛИЯ: Розанов
   ИМЯ: Василий
   ОТЧЕСТВО: Васильевич
   ГОД, МЕСЯЦ,
   ЧИСЛО РОЖДЕНИЯ: 1856 год, апрель1
   МЕСТОРОЖДЕНИЯ: Ветлуга, Костромской губ.
   ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ: Православное
   КТО БЫЛИ РОДИТЕЛИ: Отец мелкий чиновник лесного ведомства2, мать дворянка, урожденная Шишкина3
   
   КРАТКАЯ ИСТОРИЯ РОДА (ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ БЫЛИ ЛИ В РОДУ ВЫДАЮЩИЕСЯ В КАКОМ-ЛИБО ОТНОШЕНИИ ЛЮДИ?): Не знаю дальше родителей, но дед был священником.
   Отца потерял 3-х лет (в Ветлуге или Варнавине), -- и одновременно мать с 7-ю детьми переехала в Кострому ради воспитания детей. Здесь купила деревянный домик у Боровкова пруда. Только старшая сестра Вера4 и старший брат Николай (f директором Вяземской гимназии)5 учились отлично; прочие -- плохо или скверно. Также и я учился очень плохо. Не было ни учебников и никаких условий для учения. Мать два последних года жизни не вставала с постели, братья и другая сестра были "не работоспособны", и дом наш и вся семья разваливалась. Мать умерла, когда я был (оставшись на 2-й год) учеником 2-го класса. Нет сомнения, что я совершенно погиб бы, не "подбери" меня старший брат Николай, к этому времени как раз кончивший Казанский университет. Он дал мне все средства образования и, словом, был отцом. Он был учителем и потом директором гимназии (в Симбирске, Нижнем, в Белом Смоленск<ой> губ<ернии>, в Вязьме). Он рано женился на пансионерке Нижегородского института благородных девиц, времени директрисы Остафьевой -- Александре Степановне Троицкой, дочери нижегородского учителя. Эта замечательная по кротости и мягкости женщина была мне сущей матерью. От нее я не слыхал не только грубого, но и жесткого слова. С братом же я ссорился, начиная с 5-6 класса гимназии: он был умеренный, ценил Н. Я. Данилевского и Каткова, уважал государство, любил свою нацию; в то же время зачитывался Маколеем, Гизо6, из наших -- Грановским. Я же был "нигилист" во всех отношениях, и когда он раз сказал, что "и Бокль с Дрэпером7 могут ошибаться", то я до того нагрубил ему, что был отделен в столе: мне выносили обед в мою комнату. Словом, все "обычно русское".
   Учился я все время плоховато, запоем читая и скучая гимназией. Гимназия была отвратительна, "толстовская". Директор -- знаменитый К. И. Садоков8, умница и отличный, в сущности, директор: но я безотчетно или, вернее, "бездоказательно" чувствовал его двуличие, всячески избегал -- почему-то ненавидел, хотя он ничего вредного мне не сделал, ни же неприятного. Кончил я "едва-едва", -- атеистом, (в душе) социалистом, и со страшным отвращением, кажется, ко всей действительности. Из всей действительности любил только книги. В университете (историч<еско>-филолог<ический> факультет)9 я беспричинно изменился: именно, я стал испытывать постоянную внутреннюю скуку, совершенно беспричинную и, позволю себе выразиться, -- "скука родила во мне мудрость". Все рациональное, отчетливое, явное, позитивное стало мне скучно "Бог весть почему": профессора, студенты, сам я, "свое все" (миросозерцание) -- скучно и скучно. И книги уже я не так охотно и жадно читал, не "с такою надеждою". Учился тоже "так себе". Вообще, как и всегда потом, я почти не замечал "текущего" и "окружающего", из него лишь "поражаясь" чем-нибудь: а главное была... не то чтобы "энергичная внутренняя работа", для таковой не было матерьяла, вещества, а -- вечная задумчивость, мечта, переходившая в безотчетное "внутреннее счастье" или обратно -- в тоску.
   Кончив -- поступил учителем и к учительству относился, как ко всему: "Что-то течет вокруг меня: и все мне мешает думать". Уже с 1-го курса университета я перестал быть безбожником. И не преувеличивая скажу: Бог поселился во мне. С того времени и до этого, каковы бы ни были мои отношения к церкви (изменившиеся совершенно с 1896-97 г.), что бы я ни делал, что бы ни говорил и ни писал, прямо или в особенности косвенно, я говорил и думал, собственно, только о Боге: так что Он занял всего меня, без какого-либо остатка, в то же время как-то оставив мысль свободною и энергичною в отношении других тем. Бог меня не теснил и не связывал: я стыдился Его (поступая или думая дурно), но никогда не боялся, не пугался (ада никогда не боялся). Я с величайшей любовью приносил Ему все, всякую мысль (да только о Нем и думал): как дитя, пошедшее в сад, приносит оттуда цветы, или фрукты, или дрова "в дом свой", отцу, матери, жене, детям: Бог был "дом" мой (исключительно меня одного, -- хотя бы в то же время и для других "Бог", но это меня не интересовало и в это я не вдумывался), "все" мое, "родное мое". Так как в этом чувстве, что "Он -- мой", я никогда не изменился (как грешен ни бывал), то и обратно во мне утвердилась вера, что "Бог меня никогда не оставит". Кажется, этому способствовало одно мое чувство, или особенность, какой в равной степени я ни у кого не встречал: скромность, как бы вытекшая у меня из совершенной потери своей личности. Уже много лет я не помню, чтобы когда-нибудь обижался на личную обиду: и когда от людей грубых (напр<имер>, романист Всеволод Соловьев10) мне приходилось испытывать чрезвычайные обиды, я не мог сердиться даже и в самую минуту обиды и потом долее 3-х дней не помнил, что она была. Это глубокое умаление своей личности у меня вытекало из тесноты отношения к Богу: "уничижения" (деланного) во мне тоже нет; а я просто ничего не думал о себе, "сам" -- просто неинтересная для меня вещь (как, впрочем, и весь мир), сравнительно с "родное--Бог--мой дом", "мой угол". С этим умалением своей личности (и личности целого мира) связаны (как я думаю и уверен) моя свобода и даже (может показаться) бесстыдство в литературе. Я "тоже ничего не думаю" и о писаниях своих, не ставлю их ни в какой особый "плюс", а главное -- что бы ни случилось написать и что бы ни заговорили о написанном -- с меня "как с гуся вода": просто я ничего не чувствую. Я как бы заснул со своим "Богом" и сплю непробудным счастливым сном.
   "Чувство Бога" продолжается у меня (без перерывов) с 1-го курса университета: но характер чувства, и, следов<ательно>, постижение Бога изменилось в 1896-97 г. в связи с переменою взглядов на: 1) пол, 2) брак, 3) семью, 4) отношение Нового и Ветхого Завета между собою. Но рубрики 1), 2) и 4) были в зависимости от крепчайшего утверждения в семье. Разные семейные коллизии сделали, что мне надо съехать с почвы семьи, с камня семьи. Но тут уперлась вся моя личность, не гордым в себе, а именно смиренным, простым, кротким: это что-то "смиренное, простое и кроткое" и взбунтовалось во мне и побудило меня, такого "тихонького", восстать против самых великих и давних авторитетов. Если бы я боролся против них "гордостью ума" -- я был бы давно побежден, разбит. Но "кротости" ничего нет сильнее в мире, кротость -- непобедима: и как я-то про себя знаю, что во мне бунтует "тихий", "незаметный", "ничто": то я и чувствую себя совершенно непобедимым, теперь и даже никогда.
   Вообще, если разобраться во всех этих коллизиях подробно -- и развернуть бы их в том, это была бы величайшая по интересу история, вовсе не биографического значения, а, так сказать, цивилизационного, историко-культурного. По разным причинам я думаю, что это "единственный раз" в истории случилось, и я не могу отделаться от чувства, что это -- провиденциально.
   Все время с 1-го курса университета я "думал", solo -- "думал": кончив курс, сел сейчас же за книгу "О понимании" (700 страниц) и написал ее в 4 года совершенно легко, ничего подготовительного не читавши и ни с кем о теме ее не говоривши. Я думаю, что такого "расцвета ума", как во время писания этой книги, -- у меня уже никогда не повторялось. Сплошное рассуждение на 40 печатных листов -- летящее, легкое, воздушное, счастливое для меня, сам сознаю -- умное: это, я думаю, вообще нечасто в России. Встреть книга хоть какой-нибудь привет, -- я бы на всю жизнь остался "философом". Но книга ничего не вызвала (она, однако, написана легко). Тогда я перешел к критике, публицистике: но все это было "не то". Это не настоящее мое: когда я в философии никогда не позволил бы себе "дурачиться", "шалить", в других областях это делаю; при постоянной, непрерывной серьезности, во мне есть много резвости и до известной степени во мне застыл мальчик и никогда не переходил в зрелый возраст. "Зрелых людей", "больших" -- я и не люблю; они меня стесняют, и я просто ухожу в сторону. Никакого интереса с ними и от них не чувствую и не ожидаю. Любил я только стариков-старух и детей-юношей, не старше 26 лет. С прочими -- "внешние отношения", квартира, стол, деньги, никакой умственной или сердечной связи (с "большими").
   Сотрудничал я в очень многих журналах и газетах11, -- всегда без малейшего внимания к тому, какого они направления и кто их издает. Всегда относились ко мне хорошо. Только консерваторы не платили гонорара или задерживали его на долгие месяцы (Берг, Александров). Сотрудничая, я чуть-чуть приноровлял статьи к журналу, единственно, чтобы "проходили" они: но существенно вообще никогда не поддавался в себе. Но от этого я любил одновременно во многих органах сотрудничать: "Одна часть души пройдет у Берга...". Мне ужасно надо было, существенно надо, протиснуть "часть души" в журналах радикальных: и в консервативнейший свой период, когда, оказывается, все либералы были возмущены мною, я попросил у Михайловского участия в "Русск<ом> богатстве"12. Я бы им написал действительно отличнейшие статьи о бюрократии и пролетариях (сам пролетарий -- я их всегда любил). Михайловский отказал, сославшись: "Читатели бы очень удивились, увидав меня вместе с Вами в журнале". Мне же этого ничего не приходило в голову. Матерьяльно я чрезвычайно многим обязан Суворину13: ни разу он не навязал мне ни одной, ни разу не внушил ни одной статьи, не делал и попытки к этому, ни шага. С другой стороны, я никогда в жизни не брал авансов, -- даже испытывая страшную нужду. Суворин (сколько понимаю), тоже ценит во мне нежадность: и как-то взаимно уважая и, кажется, любя друг друга (я его определенно люблю), -- но и от него, кроме непрерывной ласки, ничего не видел за 10 лет), -- хорошо устроились. Без его помощи, т. е. без сотрудничества в "Н<овом> вр<емени>", я вот теперь не мог бы даже отдать детей в школы: раньше хватало только на пропитание и квартиру, и жена в страшную петербургскую зиму ходила в меховой кофте, не имея пальто. Но моя прекрасная жена никогда ни на что не жаловалась, в горе -- молчала, делилась только "хорошим": и вообще должен заметить, что "путеводной звездой" моей жизни служила всегда эта 2-ая жена, женщина удивительного спокойствия и ясности души, соединенной с тихой и чисто русской экзальтацией. "Великое в молчании".
   
   Статьи мои собраны в книгах14:
   1) "Сумерки просвещения", 1899 г.
   2) "Природа и история", 1899 г.
   3) "Литературные очерки", 1900 г.
   4) "Религия и культура" (два издания), 1900 г.
   5) "Легенда о Великом Инквизиторе" Достоевского". Три издания.
   6) "В мире неясного и нерешенного" (главная идейная книга). Два издания, 1904 г.
   7) "Семейный вопрос в России", 2 тома, 1905 г.
   8) "Около церковных стен", 2 тома, 1907 г.
   9) "Ослабнувший фетиш", 1907 г.
   10) "Место христианства в истории", 1901 г., брошюра.
   11) "О декадентах", 1907 г., брошюра.
   12) "Метафизика Аристотеля". Книги I-V. Перевод и комментарии в сотрудничестве с П. Д. Первовым (учитель гимназии в Ельце).
   Служил сперва учителем истории и географии (Брянск, Елец, Белый), потом в Государственном контроле, потом -- нигде. Служба была так же отвратительна для меня, как и гимназия. "Не ко двору корова" или "двор не по корове" -- что-то из двух.
   

КОММНТАРИИ

   Материал для несостоявшегося словаря писателей-нижегородцев, написанный Розановым в 1909 г. по просьбе В. Е. Чешихина. Небольшой отрывок был опубликован: Чешихин-Ветринский В. "Свой Бог" Розанова (Страница из его автобиографии) // Утренники. Кн. 1. Пгд., 1922. С. 77-79. Полностью опубликовал В. Г. Сукач в кн.: Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990. С. 707-712. Печатается по этому изд.
   
   1 В. В. Розанов родился 20 апреля 1856 г.
   2 Розанов Василий Федорович (ок. 1822--1861) -- отец писателя.
   3 Розанова (урожд. Шишкина) Надежда Ивановна (ок. 1827--1870) -- мать писателя.
   4 Розанова Вера Васильевна (1848/49--ок. 1868) -- сестра писателя.
   5 Розанов Николай Васильевич (1847--1894) -- брат писателя.
   6 Маколей Томас Бабингтон (1800--1859) -- английский историк. Гизо Франсуа (1787--1874) -- французский историк.
   7 Бокль Генри Томас (1821--1862) -- английский философ-позитивист, историк, социолог, автор известного труда "История цивилизации в Англии" (2 т., 1857--1861, рус. пер.: 1863--1864). Дрэпер Джон Уильям (1811--1882) -- английский философ-позитивист.
   8 Садоков Константин Иванович -- директор Нижегородской гимназии в 1870-х гг.; позднее -- помощник попечителя Московского учебного округа (см. о нем: Розанов В. Накануне дела // Новое время. 1901.13 июня).
   9 В. В. Розанов учился на историко-филологическом факультете Московского университета в 1878-1882 гг.
   10 Конфликт Розанова с романистом Всеволодом Сергеевичем Соловьевым (1849--1903), братом философа Вл. С. Соловьева, мог, скорее всего, иметь место в редакции журнала "Русский вестник", где они оба сотрудничали, в связи с нападками редакции на Розанова за подрыв авторитета журнала после его статьи "По поводу одной тревоги графа Л. Н. Толстого" (1895).
   11 Розанов сотрудничал в 1890-х гг. в журналах "Русский вестник" (редактор Н. Ф. Берг), "Русское обозрение" (редактор А. А. Александров), "Вопросы философии и психологии" (редактор Н. Я. Грот) и др., писал передовые статьи для газет "Свет" и "Одесский листок", редактировал "Литературное приложение" к "Торгово-промышленной газете", печатался в "Новом времени", "Гражданине", "Русском слове", "Русском труде". В 1899 г. стал штатным сотрудником газеты "Новое время", однако сотрудничал в журнале "Мир искусства", в газете "Слово", в журнале "Весы", а с конца 1905 г. регулярно печатался в либеральной газете "Русское слово". В 1914-1918 гг. сотрудничал в студенческом журнале "Вешние воды". В 1916 г. много печатался в газете "Колокол".
   12 Розанов обратился к Михайловскому с письмом в 1892 г. (см.: Вопросы философии. 1992. No 9. С. 121-122. Публ. М. Колерова). В 1899 г. Розанов вновь безуспешно предлагал Михайловскому сотрудничество (см. комм, к ст. Михайловского в наст. изд.).
   13 Суворин Алексей Сергеевич (1834--1912) -- издатель и журналист, владелец газеты "Новое время", где в 1899--1917 гг. работал Розанов. Розанов неоднократно писал об А. С. Суворине после его кончины: А. С. Суворин // Новое время. 1912. 12 авг.; Памяти А. С. Суворина (нечто личное) // Новое время. 1912. 14 авг.; Из припоминаний и мыслей об А. С. Суворине и др. Ему принадлежит также книга: Письма А. С. Суворина к В. В. Розанову. СПб. 1913.
   14 Даты выхода книг Розановым указаны неточно. Приводим полный список прижизненных изданий книг писателя:
   1. О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М., 1886. 737 с.
   2. Место христианства в истории. Речь, произнесенная по поводу 900-летия крещения русского народа на публичном акте в Елецкой гимназии 1 окт. 1888 г. М., 1890. 40 с.
   3. Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария. СПб., 1894. 234 с. (2-е изд.: 1902. 178 с; 3-е изд.: 1906. 282 с).
   4. Красота в природе и ее смысл. М., 1895. 83 с.
   5. Сумерки просвещения. Сборник статей по вопросам образования. СПб., 1899. 240 с.
   6. Религия и культура. Сборник статей. СПб., 1899. 264 с. (2-е изд.:
   1901. 274 с).
   7. Литературные очерки. Сборник статей. СПб., 1899. 285 с. (2-е изд.:
   1902. 274 с).
   8. Природа и история. СПб., 1900. 268 с. (2-е изд.: 1903. 263 с).
   9. В мире неясного и нерешенного. СПб., 1901. 271 с. (2-е изд.: 1904. 358 с).
   10. Семейный вопрос в России. СПб., 1903. 2 т. Т. 1 -- 312 с. Т. 2 -- 516 с.
   11. Декаденты. СПб., 1904. 24 с.
   12. Около церковных стен. СПб., 1906. 2 т. Т. 1 -- 416 с. Т. 2 -- 497 с.
   13. Ослабнувший Фетиш (Психологические основы русской революции). СПб., 1906. 24 с.
   14. Итальянские впечатления. СПб., 1909. 318 с.
   15. Русская Церковь. Дух. -- Судьба. -- Очарование и ничтожество. -- Главный вопрос. СПб., 1909. 39 с.
   16. Когда начальство ушло... 1905--1906 гг. СПб., 1910. 420 с.
   17. Темный Лик. Метафизика христианства. СПб., 1911. 285 с.
   18. Люди лунного света. Метафизика христианства. СПб., 1911. 199 с. (2-е изд.: 1913. 297 с).
   19. Л. Н. Толстой и Русская Церковь. СПб., 1912. 22 с.
   20. Библейская поэзия. СПб., 1912. 40 с.
   21. Уединенное. Почти на праве рукописи. СПб., 1912. 300 с. (2-е изд.: 1916. 154 с).
   22. О подразумеваемом смысле нашей монархии. СПб., 1912. 87 с.
   23. Письма А. С. Суворина к В. В. Розанову. СПб., 1913. 183 с.
   24. Опавшие листья. СПб., 1913. 526 с.
   25. Смертное. Домашнее в 60 экземпляров издание. СПб., 1913. 66 с.
   26. Литературные изгнанники. СПб., 1913. Т. 1. 531 с.
   27. Среди художников. СПб., 1913. 499 с.
   28. Апокалипсическая секта (Хлысты и скопцы). СПб., 1914. 208 с.
   29. "Ангел Иеговы" у евреев (Истоки Израиля). СПб., 1914. 24 с.
   30. В соседстве Содома (Истоки Израиля). СПб., 1914. 20 с.
   31. Европа и евреи (Истоки Израиля). СПб., 1914. 38 с.
   32. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. СПб., 1914. 302 с.
   33. Война 1914 года и русское возрождение. Пгд., 1915. 234 с.
   34. Опавшие листья. Короб 2-й и последний. Пгд., 1915. 516 с.
   35. В чаду войны. Пгд., 1916. 61 с.
   36. Из восточных мотивов. Пгд., 1916--1917. Вышло 3 вып. 96 с. (общая пагинация).
   37. Апокалипсис нашего времени. Сергиев Посад, 1917--1918. Вышло 10 вып. 148 с. (общая пагинация).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru