Г. Скептик из "Речи" точно обрадовался, что мы заметили его статью "Государственный социализм", и пишет по поводу нашей -- другую. На самом же деле мы не заметили ни его, ни его статьи, как и теперь не замечаем всего этого убожества, а взяли почти наудачу что-нибудь со столбцов милюковско-гессеновского издания как образец политически и граждански развращающего чтения. Отрицать налоги и отвергать обязанность уплачивать недоимки может только враль-политик или притворщик-публицист. Вралями нельзя назвать ни Милюкова, ни Гессена, и приходится остановиться на предположении отвратительного притворства, деланности физиономии, лгущей сентиментальности. Только это мы и отметили в "Речи"; отметили ее у Скептика, как могли бы отметить и у всякого почти сотрудника этой деланной, искусственной газетки. В его изображении читатели должны представить, что в тульские и другие села и деревни ворвались башибузуки в мундире русских чиновников и начали вымогать имущество у крестьян ради собственно своей кровожадности, разбойных и воровских инстинктов. Читателю когда разбираться, и читатель не может не возмутиться тем, о чем рассказывает Скептик. А рассказывает он, мешая вместе вещи совершенно несоизмеримые. Он мешает в одну кучу исполнение закона и противоречие закону, притом не какое-нибудь, а чудовищное. Уплата недоимки -- обязанность того, на ком она лежит, пока она с него не сложена в законном порядке; недоимка есть недополученное обложение, а обложение, если нужно и можно изменить, то это можно сделать только в законном порядке через определенный процесс государственной работы, между прочим думской работы. Дума, ускорив свою работу, как равно кадеты, когда заседали в 1-й и 2-й Думе, могли бы пособить крестьянству, переработав податную систему или изменив порядок взимания недоимок. Но кадеты, вместо этой полезной работы, предпочитали точить лясы и обещали крестьянам не просто улучшение их положения, а экспроприацию чуть ли не всех недвижимых имуществ в пользу этих пейзанов. "Чем больше, тем неисполнимее", -- говорили эти политические иуды и легко надбавляли крестьянам еще и еще больше. Вот где корень взыскиваемых сейчас недоимок. Засыпанные думскими обещаниями, кадетскими и левыми обещаниями, крестьяне, естественно, приучили себя к мысли, что если еще можно не отдать им всего, то во всяком случае невозможно, чтобы их стали принуждать к уплатам разных взысканий, и особенно недоимок за прежние годы. Лживая политика и лживая словесность 1-й и 2-й Думы подействовала развращающе на крестьянство. Возвращаясь к взысканию, нельзя не назвать диким сетование "Речи" и Скептика, зачем губернаторы, исправники и становые не совершают в административном порядке того, что лежало исполнить на Думе в порядке законодательном, зачем исправники и становые не принимают на себя функций Г. Думы. Как это ни дико у юриста Гессена и у историка Милюкова, но это действительно так. Губернаторы, исправники и становые лишь исполняют отданные им распоряжения и больше ничего не могут сделать и не обязаны делать. Но, разумеется, исполнение порученного дела должно быть чистоплотно. Скептик обрушивается на нас и внушает своим читателям, что "Нов. Вр." стоит не за взыскание недоимок, но за те чудовищные правонарушения, насилования и, наконец, даже изнасилования женщин, какие были совершены при этом низшими агентами, которые в этом случае уже не суть агенты правительства, а уголовные преступники или преступники гражданского уложения. Не диво ли говорить, что Ванька-Каин, живущий в России, квалифицирует Россию, ибо есть ее обитатель и гражданин. Смеем уверить и "Речь", и Скептика, что мы ни в малейшей степени не заступаемся ни за одного преступника, не оправдываем ни одного преступления. Но мы считаем, что это такая азбука порядочности и первое слово юриспруденции, о которой распространяться на страницах серьезной газеты нет никакой возможности и ни малейшей нужды. Предоставляем "Речам" и "Словам" внушать младенчествующей части своих читателей великие новости из таблицы умножения. Мы ими заниматься не станем и не занимались. Но "Речь" и Скептик с азартом накидываются на нас и внушают своим читателям, что в изданьице Милюкова и Гессена они читают чуть ли не единственную честную, мужественную и гражданскую газету в России, ибо она с героическим мужеством доказывает, что воровать, бить и насиловать женщин нельзя, и делает это, рискуя всем, даже в такие мрачные, реакционные времена, как наше! Полноте, господа, морочить публику.
Впервые опубликовано: Новое время. 1909. 23 февр. No 11836.