Розанов Василий Васильевич
Праздник и человек

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Праздник и человек

   Если бы можно было олицетворить праздник и представить себе, что он не только приносит собою людям известное настроение, но и приходит к ним сам радостный или горестный, то и представить нельзя, до чего сегодняшнему дню трудно было спуститься на нашу русскую землю. Весь белый и радостный, весь невинность и мир -- он приближался, нудимый неудержимым течением года, к людям своим, сидящим во мраке ночи, с скрежетом зубовным, с воспоминанием о крови и с мстительною жаждою новой крови. Если бы можно было олицетворить его: так и кажется, что вот-вот белое Рождество задерживает шаги, обращает лицо свое, просит у Бога пощады: "Не посылай меня к этим людям".
   Но Бог посылает... Так и хочется сказать: "Есть судьбы и у Бога"; приходится думать, мириться со страшною мыслью, что есть какая-то "обреченность", а если обреченность, то и страдание даже и у самого Бога. "Да, мимо меня идет сия чаша", и потом: "Но, Отче, для этого-то часа Я и пришел". В Христе для человека, точно через разорванное вечное покрывало, сверкнула эта печальная и страшная, а вместе и как-то "утешительная", "примирительная" истина, что человек не один мучится на земле, что есть и больше его -- кто мучится, что вообще мучение как-то заложено в самое основание мира. Вот и у нас: слезы, горе, мука. Казалось бы: "к нам ли приходить Рождеству"? Зачем оно нам, зачем мы ему? Ну, пусть идет на Запад, в счастливые, мирные, благоденствующие страны. Но... "Отче, для этого-то часа я и приходил". А "Рождество Христово", может быть, и не требуется, не жаждется, не нужно в абсолютном смысле там до такой степени, как именно в исстрадавшейся Руси, в кроваво-взволнованной, смятенной.
   "Я и пришел для погибших овец Израиля"... "не здоровые нужду имеют во враче, а больные". Если это так, если действительно все так, то и олицетворенный праздник, не этот один, но вообще всякий, тогда побрезжится нам, как прорезающий какую-то для него самую трудную мглу, как что-то для него страдальческое, а для человека необходимое, как таинственная, Богом подаваемая жертва человеку, который ее вкушает, принимает, здоровеет после этого, вовсе не догадываясь о смысле всего события. "Пришел праздник -- отпраздновали"; "нет праздника -- будничаем". Но вот сейчас, когда Русь и идея праздника, кажется, так несовместимы, а вместе Русь, очевидно, так странно нуждается в нем, -- не дано ли нам прозреть в иную и глубочайшую сущность праздника, нежели как только "веселья и отдыха": в смысле его как морального "вправления вывиха"; как оживления болячки, а не перерыва в работе здорового.
   Да и не так ли в самом деле совершилось "Рождество Христово": в самый век Августа и Тиверия, перед Калигулою и после Катилины, когда помертвели цветы Греции, а Восток являл громадные камни погибших или погибавших цивилизаций, которые захватывал Рим жадною рукою, чтобы самому уложиться в мавзолей из этих камней. Речь Спасителя не была бы так вразумительна, если бы Он говорил Сократу, а не Каиафе и Анне; апостолов глуше выслушал бы Сципион; и повторил ли бы Христос все нужные человечеству слова, что Он не среди книжников и фарисеев, а среди шатров Иакова и Лавана? Есть "судьба и у Бога"; есть и Богу "свой час"; приходится сказать -- как это ни необыкновенно! Капля Чистой Матери и Ее безгрешного Младенца должна была капнуть во всю муть всемирной истории, чтобы обнаружить свое настоящее действие, особенную свою силу и вместе начать прояснять эту всеобщую запутанность и мутность целого мира. Обратим внимание именно на сконцентрированность здесь противоположности: дворцы и пещера пастухов, форум и поле, интриги двора и простота бедной семьи, позднее -- ученые раввины и рыбаки, Пилат и Голгофа среди приговоренных преступников. Все противоположно; и через противоположность эту оттенилось. Все разделилось: и несмешанный свет стал побеждать несмешанную тьму.
   Так-то и мы: должны не просто отдохнуть и повеселиться эти дни, но имеем все причины подумать, до чего измученная, окровавленная и полютевшая в несчастьях и слабости страна наша напоминает древний, еще больший колосс, древний сброд земель и народов, оказавшийся тоже "на глиняных ногах", который всего менее, казалось бы, мог принять Спасителя и вместе всего более нуждался в пришествии Спасителя. "Утешитель и Примиритель"... не нуждается ли в нем всего более и наша земля в этот час злобы и несчастия? Точно везде накапано яду; точно все полито серною кислотою и сожжены листья, трава, деревья; куда ни ступишь -- точно надавил ногою на змеиное гнездо, и зашипели под нею гады. Вот уж -- один час, когда успокоительная иллюзия "Святой Руси" превратилась в очевидность "проклятой Руси", и нет ей ни покоя, ни утешения, ни пристанища.
   Взглянем же из труда и скорби и унижения своего на утешение и Утешителя. Вечная идиллия перед нами: прототип и недосягаемый идеал всех человеческих идиллий. Все здесь примирено, соединено: природа и царство, пастуший вертеп и эти цари-маги, пришедшие поклониться новой Мудрости. Запад давно разработал это событие: ему принесли как жертву труд свой все величайшие гении западного искусства, и нет городка в Италии, Испании, южной Германии, которые не славились бы хотя одним, а иногда множеством произведений, посвященных все этой одной теме, повторяемой и повторяемой: "Рождеству Христову". Вот уж истинное продолжение песни, в самую ночь ту услышанной пастухами. И как цари принесли "ладан, золото и мирру" Царю царей, так художники-маги благородной Европы несли и несли дорогие дары свои все к подножию этой же пещеры. Увы, у нас ничего этого нет и не было. Невозможно скрыть, что мы слабо отметили в своем сердце этот праздник; ничего в нем особенного не почувствовали. Мы слишком поздно пришли в историю. Мы пришли в IX веке; у нас к "Рождеству Христову" не могло пролиться тех слез особенной и потрясающей благодарности, какую испытали народы и страны Запада, "спасенные" этим Рождеством почти лично, "в своей семье", "в своем семейном несчастии". Мы только слышали чужие легенды; наши собственные легенды слишком пока тусклы и неясны. Но не будем об этом скорбеть. Всему "свой час": если даже Богу -- то тем паче человеку. Будем в достоинстве ожидать "своего часа"; и если даже будем "последними зваными", вспомним, что опять же Утешителем и Примирителем о них было сказано вещее слово.
   
   Впервые опубликовано: Русское слово. 1905. 25 декабря. No 330.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru