Розанов Василий Васильевич
В ожидании Собора Русской Церкви

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

В ожидании Собора Русской Церкви

   Только что опубликованное положение о составе предстоящего чрезвычайного Собора Русской Церкви, получившее Высочайшее утверждение, делает более осязательным приближение этого Собора, который всею Россиею ожидается с чрезвычайным нетерпением. Так как все принципиальное уже решено на предсоборном присутствии, а теперь санкционирована и формальная сторона процедуры выборов, то мы уверены, не позже августа или сентября начнутся и самые выборы, которые не могут не быть продолжительными, имея три степени или фазы: первый ярус --приходские выборы, второй --выборы по благочиниям и третий --выборы епархиальные.
   Собственно говоря, уже предсоборное присутствие, обсудившее малейшие детали церковного управления, имевшее прения, голосования и принятые "резолюции", можно вполне считать Собором Русской Церкви "начерно", только без подобающей торжественной обстановки и без официальной санкции его "резолюций". Но вся работа, все дело предстоящего Собора в этом присутствии уже проработано, обдумано и во всяком случае получило себе твердые рельсы, с которых не так легко будет сойти. Не легко прежде всего в умственном отношении, ибо в присутствии работали все, или почти все выдающиеся наши канонисты, ученые, равно как и иерархические авторитеты. Чтобы уклониться от "предрешений" этого присутствия, нужно затратить большую свою умственную энергию, проявить ученость и логику, но противоположно направленную, и, словом, обнаружить такой запас волевых и умственных даров, какого, может быть, у Собора "набело" и не найдется. Не найдется прежде всего потому, что в состав Собора войдут почти все члены бывшего предсоборного присутствия, а также и все авторы --епархиальные архиереи, --уже подавшие в Св. Синод свои докладные записки касательно желаемых перемен и улучшений в духовном ведомстве. Словом, личный состав нового Собора не представит большой новизны для России: сонм архиереев, практиков церковного управления, заслонит в нем остальных "выборных членов", мирян и клириков, которые будут и немногочисленны, и ограничены в правах. Ибо соборные определения не только "подписываются", но -- что гораздо важнее и на что следует обратить внимание -- и "составляются" только одними архиереями.
   Таким образом, самому молящемуся русскому народу,-- тому вот, который собирается в храмах на службу, который горел, тосковал и в тоске "уклонялся в расколы",-- дано будет только поговорить в присутствии архиереев, но поговорить без всяких осязательных последствий. А на случай очень громких или неудобных "разговоров" сделано в "Положении" предостережение, что, во-первых, заседания могут быть и "закрытые", причем последние очень и очень можно растянуть, а открытые очень можно сократить; а во-вторых, что его работы "публикуются секретариатом в виде кратких сообщений или стенографических отчетов". Так как последние всегда подробны и дают для чтения все то, что было говорено на собрании, то, очевидно, роковое "или" вставлено здесь на тот возможный и предусматриваемый случай, когда удобнее будет "сократить" изложение прений и отдельных речей или даже ограничиться "краткими отметками" о последних. При таком положении вещей, напр., профессор богословия Киевского университета известный протоиерей Светлов, кажется много крови испортивший своим оппонентам на предсоборном присутствии, будет на настоящем открытом Соборе более скромен и молчалив, чем как был в комиссиях этого присутствия. Впрочем, поживем -- увидим.
   Духовенство наше привыкло все делать высокоофициально и высокоторжественно. И через "Положение о выборах на предстоящем Соборе" проходят красною нитью эта забота и опасение, чтобы каким-нибудь образом и что-нибудь не испортило этой торжественности, официальности и вообще "блистания риз". Собор будет происходить, как можно ожидать или предвидеть, наподобие некоего церковного служения или приближаться к его типу и духу; он будет с речами, близящимися к "торжественно произносимым речам" по разным торжественным же случаям. Во всяком случае едва ли на нем будет много интимного, внутреннего -- разверзшихся уст и раскрытых сердец. Судя по предсоборному присутствию, его прототипу и руководительному образцу, -- едва ли он растрогает и взволнует Россию. Конечно, здесь есть положительные качества: мы нуждаемся в успокоении. Но здесь есть и тяжелый и большой вопрос: будет ли Собор нравственно авторитетен? И его постановления или резолюции не получат ли одну только юридическую силу, без всякого восторга любви, с которым молящиеся встретили бы эти постановления?
   Если Собор получил значение только юридического момента в истории Русской Церкви, а не момента нравственно-волнующего, нравственно-захватывающего, то едва ли можно ошибиться, предсказав, что он вообще останется малым событием в истории Церкви, не говоря уже об истории русского религиозного сознания. Скажем яснее. Уже теперь в Церкви можно различать две стороны: ее как бы Святая Святых -- совесть, веру, религию духа. И как бы прокравшуюся в Церковь своего рода государственность. Здесь мы разумеем под этим словом нечто совсем особое. В самой Церкви отвердел и заморозился, или как бы принял в себя костяной твердый состав, этот ее "дух", "совесть", вероучение. Церковь медленно и постоянно перерождалась в крепкий и твердый, как бы костяной организм веры, тезисов, положений, упований. "Сказано -- и баста", "уповаю -- и баста", "так верю -- и баста", "так приказываю верить -- и баста". Вот этот повелительный, распорядительный тон в Церкви я и называю ее огосударствлением, ибо суть государства заключается в том, что оно повелевает, а не усовестливает. И насколько Церковь в области веры, совести, сердца повелевает, а не влечет, умиляя собою и своим, настолько в самую веру она ввела государство же. И словом, сама сделалась государством веры, вероисповедным государством, вероисповедною государственностью.
   По-видимому, судя по сборам и подготовлениям, предстоящий Собор и станет только моментом быта церковной государственности; в предсоборном присутствии только и шла речь о разных законоположениях, о нормах и анормальностях церковно-юридического уклада. Область духа не задевалась, и вторжениям духа не то чтобы была положена преграда, но он как-то и не вторгался сюда, не рвался сюда. Это общеизвестно и по сообщениям, и по подробным напечатанным протоколам. Так вот если Собор выразит собою и в себе только эту твердую, закостеневшую государственность Церкви, то он только еще уплотнит и утяжелит все положение вещей, так сказать, состарит, а не помолодит Церковь и с тем вместе как бы лезвием ножа разделит этот твердый остов ее от живых, деятельных, томящихся, алчущих и жаждущих частиц церковных и народных, какие, например, уже теперь ушли в раскол и сектантство или стоят на опасной границе колебания между Церковью и сектами и вообще "своим умствованием". До сих пор это было для церковной государственности "все равно". Но нельзя забывать, что теперь при свободе совести и отпадения от Церкви и при свободе печати, которая может начать и уже начала критику Церкви, положение дел совсем изменилось, и на эту перемену нельзя не оглянуться предстоящему Собору.
   Тревожный признак составляет и то, что уже теперь к этому созываемому Собору недружелюбно относится половина церковно-богословской печати, -- недружелюбно, скептически и иронично. И все это -- профессора богословия, церковные историки и священники -- люди со знанием и вникающие в такие подробности Церкви, которых мы, простые читатели или писатели неспециалисты, даже и не знаем. Так, проф. Н. Конст. Никольский, представляющий редкий пример профессора духовной академии, избранного в члены нашею Академиею Наук, писал и, конечно, не перестанет писать, что предстоящий церковный Собор есть только съезд архиереев, которому никакая санкция светского государства не может придать значения и авторитета церковного Собора, каковые почерпываются из состава Собора и способа созыва его, нарушенных у нас.
   Но одно дело -- упомянуть о деле, указать и другое -- прицепиться к нему, вцепиться зубами и не "пускать далее". Так ведь поступил и Лютер. Мнения его о "погрешимости папы" и непогрешимости единственно авторитета Св. Писания, может быть, не были совершенно новы; но никто с его силою и, главное, с его неотступностью не указывал на это. И у нас, очевидно, давно уже дело стоит вовсе не за тем, "есть ли на что указать, как на неистинное", а единственно за тем, есть ли и найдется ли человек, может быть бродящий пока в безмолвии, который укажет на это неистинное с достаточною силою, убеждением, яркостью и, главное -- неотступностью. В расколе нашем и в нашем сектантстве вообще есть такие необычайные силы, энергии гениальные; найдется красота слова, перед которою ученая "гомилетика" официальных проповедников окажется жалкою и крайне "несвятою". Полученная свобода еще так недавна, что не могла дать объявиться всему этому. Народ медлителен в словах и поступках. Но, может быть, мы живем накануне чрезвычайных "объявлений" в этой области чрезвычайных слов и чрезвычайных фактов. И вот уже почти собирающемуся Собору надо подумать, чем он на это ответит.
   Тягостные вопросы! И может быть, задумываюсь об этом не один я. И если с этим народным натуральным гением веры соединится язвительная и неопровержимая критика гг. Никольских, Несмеловых, Светловых, то официальному кораблю с грузом официального богословия придется выдержать большую качку. Конечно, мы все, верующие, будем молиться о благополучии, и, Бог даст, мольбы наши будут услышаны, но все-таки... Ученые инструменты корабля во всяком случае должны быть в исправности. А пока что -- будем ждать, верить и надеяться...
   
   Впервые опубликовано: Новое Время. 1907. 16 июля. No 11257.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru