Одною из задач конституционного устройства, и притом едва ли не важнейшею, нужно считать посев добрых зерен взаимного доверия, уважения, и притом не только сухо политического, но нравственного, умственного и вообще всяческого, между правящими в обширном смысле и между управляемыми тоже в обширном смысле. Конституции происходят по причине недоверия и существуют, чтобы погасить его. Над этим они работают. Нет страны, где управляемые относились бы к своему правительству в существе его, к олицетворению его в лице Государя, с таким благоговением, как в конституционной Англии: это плод вековой работы ее старой конституции. Каждый англичанин верит, что он управляется лучшим правительством в мире и вообще имеет по этой части наилучшее, что может быть достигнуто на земле; и, обратно, правительство английское, и за ним по примеру его и общество и литература взирают на английский народ как на первый в мире, первый не только по могуществу или славе, но и по нравственным доблестям. Нужно ли разъяснять, как при таких взаимных отношениях задача управления облегчается.
Обращаясь к себе, к своей родной истории, к этому первому шагу конституционной жизни, который мы делаем, мы, конечно, не можем особенно взыскательно отнестись к тому изумительному и доходящему до смешного и анекдотического недоверию, с каким на паркете парламента впервые встретились две стороны, правительственная и общественная. Что делать: конституции рождаются из недоверия. Таков их родник, первоначальный исход. Но наши первые парламентаристы чуть ли не воображают, что и самое существо конституционализма и конституционных отношений заключается в выращивании этих волчьих инстинктов, в некоторой культуре их, искусственном и тепличном их выхаживании. Политика им представляется наподобие того бульона медицинских экспериментальных лабораторий, где разводятся всякие мертвящие и убивающие бациллы. Это какая-то культура зла, лаборатория зла. Наши парламентские мудрецы, вроде Ковалевского, Кокошкина и Щепкина, все профессоров и все бездарных, -- думают, что, разводя этот бульон, они действуют по великим образцам и прецедентам Европы, тогда как они действуют как раз по указаниям и предостережениям "Московского сборника" К.П. Победоносцева, который в статье "Великая ложь" именно так характеризовал конституционализм и парламентаризм. Не знаем, приятно ли гг. Ковалевскому и Щепкину сидеть за одной партой с Победоносцевым, но несомненно, что они держат одну указку в руках и повторяют одни азы. Победоносцев предостерегал, что парламентаризм рождает только нравственное зло, растлевает нацию, а парламентаристы наши из бездарных профессоров с первых же шагов парламентской жизни делают все усилия, чтобы как можно больше развести этого бульона с бациллами злобы, ненавистничества и взаимного презрения. Но взгляните пристальнее, наши друзья и недруги, на конституционную Англию, и вы увидите, что действуете и чувствуете вовсе не по-европейски, а скорее по-мордовски. Конституция есть добро и ведет к добру; в существовании нации это есть культура выращивания чувств взаимного уважения и доверия.
Повторяем и настаиваем, что мы не хотим быть очень взыскательными к тому, что первая собравшаяся Дума вылила на правительство столько злобы и облила его такою желчью и ядом. Весь вопрос будущего теперь лежит в том, сумеет ли общество отнестись культурно и человечно к великому дару, попавшему ему в руки, -- к конституции. Сумеет ли оно двинуться по пути возрождения лучших чувств в нации, хотя бы только чувства уважения человека к человеку, партии к партии, правительства и народа в их взаимных отношениях. В этом лежит здоровье нации, здоровье государства. Болезнетворные бациллы если и разводятся медиками, то в целях здоровья, для лечения, а не для заражения ими. Горе парламенту, который вздумает заражать нацию, а не исцелять ее! Бог даст, этого несчастья не случится у нас. Но его не случится, если все общество и вся печать выступят на подмогу парламенту в этом движении к очевидному добру. Достаточно для критики материала в строе государственных дел, в этой бюрократической неурядице, в которой мы бредем и тонем: ведь она-то именно и привела нас к парламентаризму как акту исторического недоверия. Но это именно первый шаг, после которого надо делать второй -- в сторону доверия. Правительство, организовав парламент, тем самым громко сказало, что оно само видит у себя недостатки, видит старые и неисцелимые для прежних средств язвы, для исцеления которых нуждается в помощи свежих и независимо поставленных народных сил. Правительство конституционно -- неужели нельзя этому поверить ввиду всего, что оно сделало и как поступало начиная с 17 октября. Между тем парламентские кружки, печать, общество с истинно анекдотическим рвением изощряются в намеках, слухах, подозрениях, молве и явной клевете, что правительство только и занято одной мыслью, как бы погубить депутатство и депутатов, и чуть ли в этих намерениях не бросило в социал-демократов потолком депутатского зала, как Голиаф в святого Давида булыжником. Депутат Алексинский, не сказав этого прямо, явно на это намекнул, с пошлою присказкой: "Народ сумеет сделать из этого выводы". Может быть, сделает "выводы" при подсказывании Алексинского и иных? Нет, народ наш умнее разных Алексинских, навязавшихся ему в сожители: он не заражен, не патологичен, не болен, и никогда не подумает, что правительство бросило потолок из пращи. Этим глупым эпизодом не стоило бы заниматься, если бы 1/4, а то и 3/4 думских речей не сводились к типу этого эпизода и не заключались попросту в сыске над правительством. "Невестке на отместку" -- как говорит народная пословица: из депутатов, общественных деятелей и журналистов так многие и так часто подвергались в свое время полицейскому, цензурному и всякому другому сыску, что потеряли самый нюх и самый вкус к чему-нибудь другому, потеряли способность что-нибудь другое делать и что-нибудь другое понимать. И, забравшись в Таврический дворец, на почетное место, хотели бы устроить в нем вместо настоящего парламента былое III отделение, но только с агентами, чиновниками и начальниками отделения "по уполномочию народа". Река пошла вспять: но какая в ней грязная вода!
Впервые опубликовано: Новое время. 1907. 6 марта. No 11128.