Розанов Василий Васильевич
Отчего все это произошло?

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906--1907 гг.)
   М.: Республика, 2003
   

ОТЧЕГО ВСЕ ЭТО ПРОИЗОШЛО?

   Состоявшееся 28 февраля по Высочайшему повелению увольнение от службы директора и предполагаемое предание суду "за бездействие власти" того же директора, четырех деканов и заведующего студенческим общежитием Политехнического института в Петербурге не может не отразиться чрезвычайным впечатлением в нашем ученом и учебном мире и в целом русском обществе. Мы вовсе не избалованы такими решительными проявлениями государственной воли, и уже по одному этому характеру своему оно действует на общественное самочувствие. Многие лица в учебно-административном мире и в ученом сословии очнутся от этой меры, как люди с закружившейся головою или в полуобморочном состоянии приходят в себя и свежеют головою, когда им дано понюхать нашатырного спирта. Однако суд всегда есть суд, т. е. несчастие. Лично кн. Гагарин, проф. Станевич и четыре декана, может быть, далеко не были худшими представителями в России своей должности и своего служебного положения; даже, может быть, это были прекрасные ученые и нравственно-безупречные люди, -- и мы, естественно, желаем, чтобы суд над ними возможно меньше принял прискорбных последствий. Они судятся как выхваченные из среды своей, едва ли чем отличаясь от нее, будучи такими же, как "каждый здесь"; но обыск в Политехническом институте обнаружил то, что в силу более скудных средств полиции в других городах с высшими учебными заведениями остается необнаруженным, о чем все в России знают. Это, или приблизительно это, есть чуть не в каждом высшем заведении, на степени факта, приготовления или недавней ликвидации. Что высшие учебные заведения сделаны у нас, и сделаны насильственно, против воли начальства и части студенчества -- очагами революционной пропаганды и местом укрывательства для матерьялов революционной борьбы, это решительно ни от кого не скрыто и не скрывается. Таким образом, это предание суду постигает не столько особенно виновных или исключительно виновных, сколько является мерою предупредить и предостеречь других, а также и призвать их к исполнению трудного долга, за который они не должны были браться, если он кажется им очень тягостным или неисполнимым.
   В чем заключается этот долг? Нам кажется, высшая учебная администрация в лице ректоров, деканов и целых вообще профессорских корпораций не сумела твердо и ясно задать себе проблемы о своем положении и с характером и умом разрешить ее. Едва ли они не представляли себе, что от них ожидается сыск, шпионство, притеснение либерального духа, борьба с молодежью -- борьба вообще с освободительным движением в его неопределенных и безграничных очертаниях и "служба правительству полуполицейского характера". Весьма естественно, что ученые люди и добрые граждане, задав себе подобный вопрос, почувствовали крайнюю антипатию к положительному ответу на него, и отсюда началось совершенно анархическое и, думаем, безнравственное неисполнение "служебного долга" и вообще даже всякого "долга" людьми высокого и ответственного положения и высокого образования. Между тем проблема была совершенно другая, истинно высокая и благородная: сохранить для России науку, сберечь нетронутыми и неразрушенными, среди бури очаги ученых и учебных занятий, охранить покой и свободу немногих, призванных к науке и настоящему учению голов в России. Это то же, что на корабле компас и хронометр: каков бы ни был шторм в океане и как хлопотливо команда корабля ни бегала бы по своим службам, около машин и котлов, -- никто не смеет тронуть хронометра и компаса, ибо без них и вне бури корабль не может плавать и управляться и спастись. Ректоры, деканы и прочий состав служащих в высших учебных заведениях в полном его объеме и были призваны охранять "ученые инструменты" национального существования, без которых нации вообще нельзя существовать. Архимедовское: "Noli tangere meos circuios" {Не трогай моих чертежей (лат.).}, каким греческий мудрец и геометр встретил римского воина, это архимедовское изречение предстояло русским ученым крикнуть и вправо, и влево: до освободительного движения, в пору гр. Д. А. Толстого и И. Д. Делянова, они должны были неустанно и мужественно твердить это в сторону петербургской министерской администрации, вмешивавшейся в дела науки и преподавания собственно в ученой их части, а во время освободительного движения они с тою же чистою и правдивою душою и так же упорно должны были сказать это влево. Но, увы, русские -- не древние греки, и наши профессора не Архимеды. В этом, в слабости собственно ученой и "мудрой" в них части, и лежит все горе их личное и затем, по связи службы, которая никогда не была "служением" науке, чистым и идеальным, -- и горе университетов. Ничего наши профессора не сумели отстоять во время Толстого и Делянова; ничего корпоративного они не противопоставили петербургским произвольным распоряжениям, да и министрам ничего не показали вообще, кроме мелкого либерализма, язвительных насмешечек и пересудов, что все, естественно, те и презирали. Оппозиция была так мелка и духовно-бессодержательна, что Толстой и Делянов действовали как в пустом пространстве. Ни в Германии, ни в Англии, где наука действительно есть и где в силу настоящих качеств она заставила всех уважать себя, такие "помпадуры"-просветители, как наши министры просвещения приснопамятных времен, не были бы возможны и были вовсе немыслимы. "Замашка" сверху явилась потому, что всегда была ее возможность, таившаяся в составе людей снизу, вот этих деканов, ректоров и профессоров. Пришло освободительное движение: и как наши не-Архимеды, занявшие "служебное положение" Архимедов, прежде стлались травою перед поступательным шагом раззолоченных помпадуров, так теперь они низко пригнулись к земле под напором революционного ветра и так же мягки были, рыхлы, безвольны, "бессознательны", говоря революционным языком, когда с ними заговорили рабочие блузы и синие косоворотки. Безволие во всем, отсутствие сознания во всем. Всегда, везде отсутствие своего достоинства. Совершенно очевидно, что студенчество делает решительно все, что хочет, в учебных заведениях, а профессора и весь административный персонал их, с пышными титулами "ректоров", "деканов" и проч., играют ту роль, какая в высшей математике отмечена термином "quantitИs nИgligeables" -- "пренебрегаемые, отбрасываемые при счете величины". Их просто нет; ничего нет, кроме титулов и жалованья.
   И вот за то, что их "нет" и "не было", -- и пришел суд. По человечеству -- очень жалко. А по существу -- смешно. Конечно, вся Европа рассмеется или рассмеялась уже, что под рукою и перед глазами ректора, четырех деканов, инспектора общежития и, наконец, сотни профессоров и преподавателей высшее техническое учебное заведение в стране, где не умеют своим умом и знанием построить моста через реку, все поручая каким-то Батиньолям в Париже, юношество чертит не планы мостов, а планы бомб и слушает не лекции механики, а орет на митингах о положении социал-демократии в Германии и в России. Курьезное зрелище.
   А какая чудная роль выпадала и манила настоящих Архимедов. Как это просто было -- разделить политику и науку и ни черной, ни красной политики не допускать в святые стены науки. В пустое место все забирается; а в насыщенное место ничего не заберется. Вот в чем горе и где настоящий корень вещей. Сама-то профессорская коллегия -- говоря уличным языком -- "ветерком подбита", т. е. ее нет в смысле сильного, оживленного, напряженного стана одушевленных наукою людей. Где у нас многотомные ученые издания, хоть сколько-нибудь в уровень с европейскими? Где у нас Лепсиусы, Дарвины, Спенсеры? Что-то жалкое вместо этого. Мелкие служебные делишки, передвигания от "коллежского асессора" к "действительному статскому" и наконец вожделенному "тайному советнику".
   Что же удивляться, что не одушевленные к науке юноши бросились в азарт политики: "природа не выносит пустоты", как констатировали уже древние. В университетах и других учебных заведениях образовалась опасная "пустота", в которую и хлынула политика. Молодежь наша очень несчастна и гораздо менее преступна. Она ищет идеалов и идеализма, ищет увлечения; как всякая молодежь -- она романтична. Ну а, конечно, в социальном вопросе и рабочем движении, с его неопределенным будущим и множеством негаданных извилин, исходов, чаяний и надежд, куда больше романтизма, чем в лекциях статских советников с жиденькою начинкою. Профессор у нас -- только недомерок до студента, который его перерос волею, характером, и если уступает знаниями, то зато превосходит "романтическою стороною" знаний, вот этими своими убеждениями, верою, взглядами на вещи и симпатиями к окружающему. Профессор у нас, сравнительно со студентами, не имеет ничего оригинального в себе, самобытного, не имеет своей другой и отдельной, авторитетной для студента личности. Вот отчего он пред ним пасует. Все это было пока смешно. Но вот пришел суд -- и как все вдруг сделалось грустно!
   

КОММЕНТАРИИ

   НВ. 1907. 2 марта. No 11125. Б. п.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru