Розанов Василий Васильевич
На выборах в Петербурге

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

На выборах в Петербурге

   Толстые лица, хороший рост и... сытость, сытость и сытость: вот впечатление 17 октября. Какая разница с выборщиками в первую и во вторую Думу! И не в одних лицах или, лучше сказать, корпуленции, но и в самой походке. На первые и вторые выборы бежали, летели, точно ветерок всех нес, -- это несло всех одушевление. У тех, кого несло это одушевление, были легкие, воздушные, нервные фигурки. Небольшой рост, молодое лицо, одежонка так себе, сухощавое сложение, неширокие плечи. Это труд шел говорить о себе или шел, чтобы начать говорить... Если господин с пакетом был на пролетке, то он подкатывал к подъезду, а не подъезжал...
   Какая перемена сегодня утром: не идут, а ползут. Никто не спешит, не торопится, не улыбается. Нет общей всех связанности, как было в первые выборы. Той прекрасной и благородной связанности, какая сказывалась в обмене улыбок совершенно незнакомых лиц. Дума, выборы, парламентаризм -- ведь это великое объединение всех, это минуты, когда вдруг нация, классы, профессии живут одним комком, дышат одним дыханием, ибо у всех одно общее желание и одна мысль, разная в оттенках, но одна в устремлении, в содержании.
   Теперь все разрознено. Одиночки с угрюмыми лицами ползут по тротуарам, выползают из карет, сползают с пролеток. Никому ни до кого дела нет. Каждый "сам"... Все эти "сами", -- должно быть, домохозяева, владельцы пачек процентных бумаг, по крайней мере, начальники отделений в департаментах.
   -- Брат-избиратель, какое тебе до меня дело?
   -- Никакого дела. И вовсе ты мне не брат.
   Вот это ужасное чувство отброшенности, ненужности для нового избирателя моего частного, бедного существования -- не раз защемило у меня холодком около сердца, когда я взглядывал кругом на неприветливые лица.
   Именно, никому ни до кого дела нет! Удивительно казалось: на первые и вторые выборы идут представители "классовых интересов", все эти члены и выразители разных "трудовых" и "профессиональных" союзов, теперь же идут представители "нации" и "государственности"; ну, и "культуры" тоже. Так было в предположении, в ожиданиях... Но на проверку выходит совершенно обратное: какая же "культура" в этой угрюмой отъединенности, где "нация" в этих одиночках, из которых каждый -- только "сам". Напротив, в живых взглядах первых выборщиков, в этом обмене улыбок, в свободе общего разговора -- было так много человечности и культуры, наконец, даже "нации", как общего...
   Может быть, "зубры", но я думаю, -- скорее тюлени. Уж очень неповоротливы. Наш "старый режим" и вообще старую чиновную Россию я всегда сравнивал с "Командорскими" или "Котиковыми" островами, лежащими в холодном Охотском море. Как передают охотники, путешественники и зоологи, "котики" залегают там целыми косяками и лежат на солнышке, на северном мало греющем солнышке. Лежат и дремлют и наслаждаются в своих нежных, бархатистых шубках. И до того-то они вялы или косны, ленивы, что охотники, подобравшись с подветренной стороны к "косяку", начинают глушить небольшими дубинками одного за одним и ряд за рядом. И они склоняют головки, умирают -- точно в полусне. И в летописях охоты не бывало примера, чтобы котики следующего ряда убежали, бросились в море, скрылись и вообще что-нибудь сделали, когда гибнут их "братья и граждане" в первом ряду. Такова-то была старая бюрократическая Россия... Такова она была в крымской войне, до крымской войны, после крымской войны. -- "Бьют!!" -- "Ну, что же?"... -- "Больно! Ужасно! Постыдно!" -- "Ну, что же? Побьют, -- перестанут"...
   Младенцы и старцы. Какое-то младенческое бессилие, не умеющее взять соски в рот, и какая-то бессильная старость, шамкающая беззубым ртом предсмертные слова.
   Но я отвлекся. Котики ли, тюлени ли или зубры ползли и теперь к Соляному Городку и Павильону, и я с грустью глядел на них, думая: "Ну, и обновители". "Не красна изба углами, а красна пирогами"... И о Думе, о конституции можно тоже сказать, что "не красна она параграфами и Таврическим дворцом, а людьми". Все они окрасят, все они украсят, или наоборот...
   Большой интерес Дума будет иметь, но идейный и едва ли деловой, как ожидают. Мне известно, как кипела работа в комиссиях первых двух Дум. Собственно, комиссии в Думе -- то же, что "машинное отделение" на пароходе, а депутатский зал -- это только парадная палуба. Дело конституции и дело парламента все и делается в комиссиях, и вот в первых двух Думах они цвели. Это я определенно знаю, из определенных рассказов. В комиссиях действительно готовилось и отчасти было уже приготовлено полное обновление России. Теперь комиссии едва ли не увянут. Слишком неповоротливы тюлени (или котики), да и любят солнышко. Интерес, но только идейный, а не деловой, сосредоточится в зале депутатов, в прениях. Если красноречие было довольно безразлично в первых двух Думах, то теперь оно получит единственную значительность, какую вообще может теперь получить думская деятельность. Мы прожили два года конституционализма и теперь только вступаем в парламентаризм, т.е. такой строй или порядок жизни, где речь получает колоссальное значение... Будет зрелище идейной битвы немногих с множеством, где эти немногие не будут иметь за собою ничего, кроме слова, доказательств, пафоса... Если Русь талантлива, если бы она была талантлива, -- пришла минута Питтов. Прежде это было не нужно, просто не нужно. Зачем Питт, да и о чем стараться Пипу, если "большинство" обеспечено, если большинство всегда "за" обновительную меру? Но теперь совершенно иное положение. Рыцарей обновления и исцеления России немного, и из них каждый будет иметь против себя десяток нападающих... Опустив крепкие лбы вниз, уставившись широкими плечами, роя копытом землю, -- вот они двигаются стеной, готовые смять противника. Положение вынуждает. Или погибай, или говори, как Питт...
   
   Впервые опубликовано: Русское Слово. 1907. 20 окт. No 241.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru