Розанов Василий Васильевич
Народное смущение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Народное смущение

   Случай со священником государственного банка в Петербурге Иоанном Добровольским, который, по сообщениям газет, будто бы держал свою душевнобольную жену в запертой полутемной комнате, давая ей рубль в неделю на прокормление, вызвал чрезвычайный шум около себя. Невозможно передать страстности речей, в которых заговорили об этом деле: "Он проповедывал с церковного амвона о сострадании к ближнему", "он учил нравственности", "он отпускал на исповеди грехи", "все это -- тогда, когда у него за спиной стоял бесчеловечный поступок, замученная собственная жена".
   Поднялось чрезвычайное ожесточение сперва против него, и потом и "против них"...
   Лично я не знал и никогда не встречал этого священника. Но, справившись по "всему Петербургу" об отчестве банковского священника Добровольского, я увидел, что знаю, хоть и не близким знакомством, его отца (священника), мать (недавно умершую), брата (священника же) и замужнюю (за священником) сестру. Припоминаю, как в круге этих родных года три назад я услышал о "несчастии в семье брата": у него помешалась жена, имеющая четырех маленьких детей, -- и помешательство произошло на почве неудачных родов. Произошло оно таким образом, что больная то обнаруживала припадки буйного помешательства, то приходила в себя и была "ничего", разве-разве "неуравновешенна" и "ненормальна". Разговор был полувтемную, ибо этот брат, с больною женою и многодетный, стоял далеко от семьи своей, почти не посещая ее последние годы, уйдя куда-то "в себя" и "в свое". Но должен сказать, что чрезвычайно открытый и ясный характер безусловно всего его родства, характер несколько веселый, благодушный, смеющийся и улыбающийся, исключает если не возможность, то желание подозревать какую-нибудь мрачную драку. Все Добровольские читают, учатся (сестра оканчивает медицинский институт), шутят, хлебосольны, чаепитны, и просто нельзя вообразить, чтобы за спиною этого многоплодного рода стояла злодейская драма. Почти не ошибаясь, можно сказать, что здесь имела место наша русская распущенность, обломовщина, неряшество быта: заболела жена, а "попу некогда". Дети, служба, главное -- служба. Может быть, при "инвалиде-жене" какое-нибудь новое увлечение, заставляющее (как бывает в таких случаях) редко бывать дома. Духовная и нравственная связь с душевнобольными потеряна, остается "присмотр", который мог быть небрежен и, увеличиваясь в небрежности, мог переходить в жесткость, в грубость; можно допустить -- в жестокость, но непреднамеренную, а "от спустя рукава". "Тому" страшно больно, а "этот" не чувствует, и просто оттого, что не тем занят, что ему "некогда", "служба", "требы", да и детишки. Суд в этом разберется. Мы добавим еще, что некоторые подробности обстановки больной, как и уединенное, изолированное ее содержание, могли объясняться причудливыми капризами психически больных людей и возможным опасным влиянием психически больной матери на подрастающих детей. Как известно, психозы и психиатрия заразительны и "прилипчивы". Впрочем, суд все это разберет, -- и мы оставляем этот единичный случай совершенно вне "гранок" этой статьи, которая возбуждена была в нас той чрезвычайной бурей негодования, которая шумно заговорила по Петербургу, как только хроникеры газет дали первые отчеты об этом "деле".
   "Они принимают грехи на исповеди".
   "Они вяжут и разрешают совесть".
   "Служат". "Совершают таинства".
   "Кто такие они?!"

* * *

   От одного из глав бывших в Петербурге (в 1902-1903 гг.) "религиозно-философских собраний", -- человека очень свободно мыслящего, но вместе глубочайше преданного церкви, -- мне привелось услышать года три назад поразившие меня слова:
   -- Да, я три ночи не мог уснуть от одного священнического "дела", производимого в Синоде...
   Слова эти он ответил на мой запрос; потому что через "домашних" я узнал об этой жалобе его жены: "В Синоде производилось дело до того темное, что муж мой три ночи провел без сна. Все ходил по комнатам, что-то бормоча".
   -- В чем же дело? -- спросил я его.
   Он почему-то считал меня враждебным церкви, сам же был глубочайше ей предан. Посмотрев на меня насмешливым и злым взглядом, он ответил враждебно словами предпричастного стиха:
   -- Не бо врагом Твоим тайну повем: не скажу я вам ничего. Вы не заплачете, а порадуетесь.
   Бедный, -- он не знал, что, может быть, и моя радость превратилась в печаль от узнавания или от догадок о таких укрываемых "тайнах". С чего ненавидеть доброе? Как можно? Но если зло да зло, зло опять, зло справа и зло слева, то как же не заплакать, и не спросить, и не закричать. "Да уж не в корне ли зло, когда мы едим все листья с этого дерева такие горькие?.."
   Не так давно, почти на днях, этот же человек как-то выразился, размахивая руками:
   -- Где Бог, там и дьявол! В Синоде есть одно отделение, судное, там разбираются священнические и архиерейские дела, жалобы на них. Это есть самое секретное отделение в Синоде, и доступ в него и к "делам" его (делопроизводству) недосягаем не только для внешних, но и для самих служащих в Синоде, но служащих в других его отделениях. Если когда-нибудь копнуть архив этого отделения, его "судные дела"... Видишь воочию, что дьявол так и ходит около церкви, -- никогда таких дел не возникает в светском суде. Иные -- смешные, анекдотические, но есть положительно страшные... Так и чувствуется дьявол.
   Передаю, как слышал... И вспоминаю я милую мою ученицу Маккавееву. Это было в большом заводском уездном городе. Женская 3-классная прогимназия только года четыре-пять как открылась. Учениц было мало, и потому, дорожа их численностью, начальство смотрело "сквозь пальцы" на соответствие и несоответствие возраста учениц с классом, в котором оне учатся. В 3-м, последнем классе были девушки 16 и, думаю (по внешнему виду), уже 17 лет; а в 1-м классе шла первою ученицею дочь сельского священника, вот эта Маккавеева. Вероятно, ей было лет 14, -- она была большая и вся какая-то "сознательная", а как ученье давалось ей легко, то и была она веселая, -- умеренным весельем. Собою недурна. Вдруг перед самыми экзаменами начальница прогимназии уведомляет меня, что эта Маккавеева не будет держать экзаменов (а так бы "отличилась" на них и "украсила" гимназию, -- мотив сообщения начальницы), что ее спешно берут домой и, как сообщила приехавшая за нею мать, "ей выходить замуж нужно, иначе место пропадет, и мы, я, она, все, -- останемся, и на всю жизнь, без хлеба". Дело в том, что умер отец этой девочки, "штат" оставлен был за дочерью, но на "штатное" место должен был немедленно же, для удовлетворения нужд села, поступить священник, за которого и предстояло или выйти замуж "штатной невесте", или, за очевидною недостаточностью лет, "пообождать", и тогда, конечно, лишиться: 1) места, 2) обеспечения, да, пожалуй, и самого замужества, ибо "духовные" женятся только на "штатных" девицах, т.е. женятся собственно на "должности с таким-то доходом", беря девушку в придачу к нему в качестве горькой или сладкой "приправы" к кушанью. "Похлебка с попадьей -- кутейнический брак". Уж пусть извинят отцы за грубое сравнение, недалеко отходящее от истины. Хотя попадаются матушки и истинно счастливые, прекрасные, милые... Солнышко и осенью светит. В селе метрики не особенно смотрят, вообще, условия брака там повольготнее, да и архиерей, обещавший место молодому кандидату священства и венчающий священников, -- все это уже "свое гнездо", "в одном гнезде", везде покровительство или "сквозь пальцы" обеспечено: и девушка едва ли 14 лет вышла за какого-то семинариста, решившегося "хлебать ее со щами"... эту милую Марию Маккавееву, так хорошо мне указывавшую по карте "океаны и материки" и прочие премудрости первого класса. Первоклассники-гимназисты (в маленьком городе, и обе гимназии почти vis-a-vis) знали первоклассниц-гимназисток, и одного из таких сверстников, Григория Малофеева, я встретил в Москве, когда уже он был студентом первого курса университета. Болтая с ним о том о сем и вспоминая старину, я спросил нечаянно и о Маккавеевой.
   -- Из первого класса вышла замуж...
   -- Несчастная девушка, -- проговорил он. -- Муж оказался грубый, жестокий. Она три раза давилась от отчаяния; спасали как-то случаем...
   Три раза жена священника надевала петлю как лучший исход! Лучший исход! Читатель, не задрожит ли ваше сердце от этого? Оставим безграничные мысли, отсюда рождающиеся, об этом подлом браке, установленном у духовенства, брошенном, как гнилая падаль, священникам их "владыками" и вообще "духовной властью", об этих подлых условиях, подлом законе, подлом "духе" всего дела, по. коему действительно женятся там и не могут не жениться (ибо все дело в "наскоро") на "похлебке с попадьей", "пачке ассигнаций в кармане экспроприируемой девицы", -- оставим это и ту грустную мысль, что делает все это, установила все это "мать св. церковь", -- "скорбная и сострадающая всем людям", "всех пасущая", "собравшая под крылья свои аки птенцов"...
   Оставим мысли и останемся при факте: замученная женщина, замученная священником, который... "проповедует", "отпускает грехи", "дает причастие"... Об этом заговорили, именно об этом, и в связи с молвою о священнике Добровольском. Совесть общества заклокотала, забурлила. И не сегодня завтра, при первом открывшемся "судебном" деле какого-нибудь священника, поднимутся все эти вопросы, которые, между прочим, поднимались и на упомянутых религиозно-философских собраниях, но уже поднимутся не академически и кабинетно, а народно.
   Дело в том, что этот и подобные случаи задевают один отдел богословия, чрезвычайно смутно разработанный: вопрос о том, как смотрит церковь на свои "таинства". Как на формы, формальности? Или как на некоторые сущности, существенности?
   Народная душа их принимает как существенности и сущности. Она "верует" в них, а слово "верует" -- святое, тяжеловесное. Между тем, столь же очевидно, что церковь видит в таинстве прежде всего форму, формальную его сторону, а если кликнуть отчетливее, "допросить" дело, то окажется, что она видит "форму" не "прежде всего", а ее-то единственно одну и видит, помнит, требует.
   Напр., этот муж Маккавеевой "принимал грехи", "разрешал" их. Для народа, для народной души, очевидно, важно не то, что "он, положим, Иван Петрович Вознесенский" отпускал их, а что церковь научила его (народ) веровать, и научила авторитетно и властно, как бы "поручившись", и клятвенно, что если он чистосердечно обо всем расскажет этому Ивану Петровичу Вознесенскому, правильно поставленному в священники, и принесет в грехах своих покаяние, и священник простит их ему и произнесет отпустительную формулу, то эти грехи отпускаются ему самим Богом. "Самим Богом отпускаются" -- вот центр таинства исповеди. Без этого его нет, без веры в это никто бы и не пошел каяться к священнику.
   -- Так ведь "чистосердечно" "кается"... Конечно же, Бог отпустит и не вменит в наказание такой грех, -- воскликнут священники и все чистосердечные миряне. Вторые воскликнут это очень искренно и с большою преданностью священникам и, в частности, с преданностью таинству покаяния, очень любимому народом.
   -- А жена в петлю лезла? Сегодня он, вот, в шестом часу дня выслушивает "грехи" и отпускает их, а жена, в неистовой муке от оскорблений его, мучений его, издевательства его, дрожащими руками завязывает конец веревки на печной отдушине, неопытными руками делает петлю на другом конце и сует простоволосую голову в эту петлю... Годы ее молодые, а лицо старое. На кого же смотрит Бог: на попадью или попа, удавленницу или его в золотистой епитрахили?
   Все миряне в один голос воскликнут:
   -- На нее, на мученицу! Бог есть Бог мучеников и мучениц! Он -- Защитник.
   Но священники, всем учением своим, академией, семинарией, ссылаясь на слово архиерейское, синодальное, на учение отцов церкви, на заповедание святых, не примкнут к этому восклицанию:
   -- Что же, по человечеству, конечно, жалко, и священника нельзя не осудить, однако это -- в порядке частного суждения. Есть общее и высшее суждение; оно заповедано нам всею церковью, и вы, миряне, обязаны, как и мы, принять его: священник этот поставлен правильно, в правильном архиерейском богослужении, с произнесением известных молитв, с обстрижением ему пучка волос архиерейскими ножницами и его святительско-архиерейскою десницей. Все правильно, ошибки не было нигде. И священнический сан с него не снят. В правильном таинстве, по чину, он принял исповедь грешника, и по чину же, не прибавляя ничего от себя, по священной формуле, завещанной от отцов церкви, от святых церкви, он грехи "разрешил".
   -- Но Бог?
   -- Бог видит священника в сане, в епитрахили, правильно поставленного в божественном церковном распорядке. И слушает Он, и согласуется священнику, разрешающему грех, а не его скорбящей жене. И поступает по его слову во исполнение обетования, данного самим Христом ученикам своим: "и кого вы разрешите на земле, тот будет разрешен и на небе, а кого вы свяжете на земле, -- будет и на небе связан". У нас власть...
   -- Но правда? Правда? Замученная женщина, лютый священник?..
   -- Лютый, но в правильном суде правильно не лишенный сана. После этого, т.е. новой отрицательной формы и формальности, разрушающей предыдущую положительную форму и формальность, -- он и не мог бы "разрешать грехи", что хорошо и сам знает, и не стал бы тогда принимать к себе людей на исповедь. Но теперь он принимает их и сознает свой авторитет принимать, действуя по уполномочию от церкви, которая есть форма, и все ее таинства суть формы же, как и все действия, вся жизнь. Ничего без формы в церкви не делается и не может быть сделано; форма -- это и есть ее сущность; если хотите, эстетика, формальное, пластическое начало, перед которою и пал в трепет и умиление народ, в которую он влюбился (простите грешное слово) и по влюблению поверовал всему, что связано с этою формою и чему мы учим...
   -- Какой бы ни был священник, -- его разрешение действует, и он знает это, и церковь свято этому верует. Чистосердечие кающегося, конечно, важно, как и его твердое намерение (впрочем, большею частью неисполняемое) не грешить более, все это желаемые качества таинства, а не суть его, ибо как бы порывисто и пламенно ни было покаяние в присутствии, положим, "друга" пред лицом жены, отца, брата, общины христианской, -- все это будут слова...
   Слова, а не "таинство", хотя Бог, конечно, может смилосердоваться и отпустить и такой грех, после такого полного покаяния, ибо воля Божия беспредельна. Но совершенно нельзя предвидеть и сам грешный не может предвидеть: будет ему отпущен или не будет отпущен такой грех, ибо это -- сокрытые, а не открытые пути Божий, так сказать, в порядке сокровенного и как частного же, не законодательного действования Божия. И в пустыне трава растет; капля бывает и на камне. Но это не закон: грешный может быть вполне уверен в отпуске ему грехов только в одном случае, если эти грехи им принесены: 1) в урочный час, 2) в урочной форме, 3) урочному человеку. Система таких "уроков" и "уроченности" и есть церковь. Это -- мы, наше. Мы стоим твердо. Нам обещано...
   Народ вопит... или, точнее, он недоумевает сегодня, но может завопить завтра:
   -- Удавленница! Злодей муж! Будто бы Бог слушает злодея и глух к невинному... и все потому, что у "них" власть...
   Не будет предела горю народному, не будет предела воплю народному, когда он об этом узнает.
   Не от этого ли, не в предвидении ли этого духовенство, в решениях предсоборного присутствия, и предрешило замкнуться в сословном суде своем, так сказать, "затворить дверь за собою", когда будут рассказываться дела его. "Соблазн выйдет! Соблазн миру!.." Но, -- увы! -- есть судии, и есть свидетели. Мужа Маккавеевой даже и не судили, а вот я рассказал об этом случае всему миру. "Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным", -- не знаем, семинарская ли это поговорка; нет, кажется, народная, поговорка сел и деревень. А через какие "двери" выйдет тайна, -- ведь это все одно. Кто бы ни закричал: "Пожар!" -- люди схватятся за ведра, за воду. И кто бы ни воскликнул: "Гибнем!" -- люди побегут от прежнего "спасения" и будут искать спасения нового, другого. Вот чего не предвидит предсоборное присутствие и, кажется, хватает огонь руками... Обожжется и ничего не затушит.
   
   Впервые опубликовано: Русское слово. 1906. 20 дек. No 308.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru