Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
НИ "ДА", НИ "НЕТ" О ШКОЛЬНОЙ РЕФОРМЕ
В только что вышедшей августовской книжке "Вестн. Европы", в рубрике "Из общественной хроники" идет речь о преобразовании школы. Нам думается, настоящая минута так важна для школы и для России, что всякая запутанность или сбивчивость мысли о реформе составляет ошибку не простую, но в некотором роде преднамеренную. В такое заблуждение впадает почтенный журнал. Он нападает на кн. Мещерского, целый месяц издевавшегося в своих "Дневниках" и "Речах консерватора" над реформою. Можно подумать, что журнал за реформу. Но оказывается -- нет. Автор "Хроники" припоминает, что он в тридцатых годах истекшего 19-го века "испытал классическое образование на себе лично, состоя в числе учащихся в одной из вновь тогда открытых гр. С. Уваровым гимназий в Петербурге, а затем, в конце 40-х годов, в числе учащих в той же гимназии". Мы тронуты этим воспоминанием. Ясно ли, однако, впечатление от той канувшей в Лету школы? Автор говорит только: "Мы можем засвидетельствовать, что семилетний курс того времени, с преподаванием латинского языка, начиная с III класса и греческого -- с IV, по три урока в неделю, был несравненно плодотворнее недавнего 8-летнего курса, с наводнением гимназической программы греками и латинами". Что за нерешительность!
Автор не хочет сказать о реформе ни "да", ни "нет". Между тем он позволяет себе острить, не уступая в злобствовании Мещерскому: "Конечно, турецкие гимназии имеют то преимущество перед теперешними русскими, что в них не обучают древним языкам: но ведь для турок древние языки действительно мертвые, а для западной цивилизации они остаются живыми". Тогда к чему же упреки Мещерскому? А если журнал ясно за древние языки, то нужно сказать это прямо, а не ограничиваться трогательным воспоминанием "об одной гимназии, где я учился, и учился хорошо". Может быть, эта гимназия была исключительная? Во всяком случае, это была столичная гимназия и она могла в самой столице составлять исключительно счастливое явление. Ведь классицизм и реализм в учебной программе зовут за собою такую длинную цепь возможных доводов, и доводов твердых, что странно аргументировать "воспоминаниями"... Мы в этом видим нетвердость почтенного журнала. В "Гражданине" мы видим, что читаем; но в "Вестнике Европы" мы находим неясные строки, какой-то сбитый шрифт еще тридцатых годов, в котором нельзя ничего прочесть толком.
Считаем нужным еще раз успокоить всех, кто в этом успокоении нуждается, что пять полных классических гимназий, с обоими древними языками, оставляют не тронутым весь тот небольшой контингент филологов-- студентов, каких последние годы питали наши университеты. Не подлежит никакому сомнению, что если в ближайшие десятилетия филологические факультеты вновь потянут к себе слушателей, если явится в нашем обществе историко-филологическое возбуждение, то министерство ни на минуту не остановится увеличить число полных классических гимназий до десяти, до двадцати и более. Устраняются лишь древние языки для студентов реальных факультетов, как медицинского и естественного, и нужно много усилий ума, чтобы доказать и для них незаменимость древних языков никакими другими предметами. Вот на этот-то определенный вопрос никто из оппонентов реформы и не умеет дать ответа. А пока ответ не дан, реформа может идти спокойно к своим целям. Ее противники молчат по существенному пункту, и нет причин для вождей реформы поддаваться каким-либо сомнениям.