Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
КИТАЙ И РОССИЯ
Никогда еще Россия не была поставлена непредвиденно и против воли, в положение столь неудобное, двусмысленное и опасное, как сейчас на Востоке. Прежде всего констатируем тот факт, факт просто зрительный и слуховой, что все русские как частные люди немножко на стороне "боксеров" и глубоко возмущены назойливостью, вероломством и эгоизмом европейцев, которые вызвали в Китае взрыв, положим, диких действий, однако долго созревавших в глухой, молчаливой ненависти, о которой не были не осведомлены как миссионеры, так и негоцианты католические и протестантские. Мы сами испытали высокомерие и презрение католиков в свое смутное время, сами тогда освободились через народное движение, и логика и психология китайцев нам не незнакома из родной нашей истории. Это -- раз. Во-вторых, сюда присоединяется и политическое соображение: расшевелят муравейник -- куда бросятся муравьи? На соседа! Они поползут совершенно тихо, и тем более необоримо, поползут просто потому, что им мучительно, что их пошевелили дома; поползут, как рабочие, как поселенцы -- и от такого движения избави нас Боже! Ничего нельзя представить себе более опасного в экономическом, политическом, во всяческом отношении. Китай спокойный, Китай, прижавшийся в Великому океану, Китай, весь сбившийся в кучу, с неодолимым центробежным стремлением в себе -- это такое удобство для его соседа, которое дорого можно купить и ни за какую цену нельзя продать. Китай в желательном его виде -- именно тот, каким он был всегда и каким усиливается сохраниться: доступный только в некоторых точках для соседей, и доступный так, как в Кяхте-Маймачине, -- мы получили от них товар и передали свой товар. Что нам там нужно, внутри его? Ничего. Европейцы нахлынули, они воткнули свои палки в опасный муравейник, потому что же им там угрожает?! Взяли свое -- и уехали! Эксплоатируя Китай, европейцы играли с порохом на заднем дворе нашего дома. У нас загорится, а у них будет цело. Ушли -- и все тут. Европейцы потому жадно шли в Китай, потому их такое множество там сравнительно с нами, потому они под угрозой пушек требовали открытия себе новых и новых портов, что в Китае у них -- только выгода, и ни малейшей угрозы. Можно заметить, как они спешат туда теперь с большими десантами, как они почти рады заварившейся там каше: "Чтобы ни взяли -- все ладно, и кто первый возьмет -- тому и лучше!". Можно уже чувствовать, как у европейских фабрикантов и коммерсантов разгораются сейчас глазки. В европейской истории не новость разорять, будто бы христианизируя, целые цивилизованные миры: так некогда испанцы хлынули в Мексиканскую империю и в Перуанскую империю и смыли эти древние культуры до основания. Может быть, кой у кого на Западе уже мелькает мысль, что на голодные европейские зубы очень, кстати, будут китайские богатства. Но какая выгода нам взамен тихою, трудолюбивого, мирного 400-- миллионного царства получить в тылу какую-то оргию страстей и аппетитов, какой-то мир случайностей и приключений?
На громадном неизмеримом протяжении, около стран редкого русского населения и слабой русской культуры, мы имели соседство, где можно было довольствоваться охраной старых инвалидов, вышедших из употребления пушек, без опасности соперничества, нападения, без всякой вообще опасности. И этот теплый уголок облегченного существования, где с границы мы мирно брали любимый свой чай, бессовестною эксплоатациею доведен до взрыва, и мука нашего положения заключается в том, что неожиданно, невольно, фатально мы должны разорять условие своего собственного спокойствия и мира своими руками. Как будут ликовать иностранцы, если их отряды, "соединенные отряды", поведут в бой русские офицеры. И между тем все дело поставлено так, что уже дипломаты не могут или бессильны отсюда предупредить то или иное движение, прямо предпринимаемое во имя спасения там жизни. Никогда не было столь сложного положения! Конечно, нельзя не спасти жизнь человеку! Но спасая -- мы нападаем, во всяком случае, мы убиваем, в сущности, самозащищающихся людей, которые никогда ничего, кроме добра, нам не сделали, а главное -- обещают необозримое добро мирного соседства в будущем. Тут важно простое зрительное впечатление, какое получают и сохранят китайцы: "Мы русским ничего не сделали, а они -- против нас, в рядах наших мучителей". Нельзя сказать, что мы уничтожаем только разбойничью шайку, когда она до очевидности не в своих интересах действует, когда ею руководит национальная китайская партия и когда самое положение правительства между европейцами и этими "кулаками", весьма неопределенно. Как будто гверильясы испанские, воюя против регулярных наполеоновских войск, не защищали отечество против иноземцев. Но русские, запершие поляков в Кремле, позволяют нам не прибегать к чужеземным иллюстрациям. Во всяком случае, воображать что правительство китайское согласнее и, так сказать, интимнее с европейскими колонистами и десантами, чем со своим народом и народным, хотя и диким, движением, значит представлять его себе не только европейски образованным, но и национально-ренегатским. Ни на одно предположение ни на другое у нас нет прав.
В этом необыкновенно трудном положении вся задача русских, кажется, должна состоять в том, чтобы как можно более устраняться от всякого "рука об руку" с иностранцами. Мы имеем причины для большого сетования на иностранцев за их долголетнюю политику на Востоке, но никакого мотива не имеем, чтобы вытащить на этот раз драгоценнейшие каштаны с пылающих углей своего заднего двора и предложить их в завтрак наследникам Биконсфилда, Бисмарка и Андраши. Да пройдет мимо нас эта чаша горькой полыни...