Розанов Василий Васильевич
С. Ф. Годлевский. Смерть Неволина и его скитания по Сибири

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
   М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
   

С. Ф. ГОДЛЕВСКИЙ. СМЕРТЬ НЕВОЛИНА И ЕГО СКИТАНИЯ ПО СИБИРИ

Издание Т. Беккер. С.-Петербург, 1900. Стр. 243.

   Автор, посвятив несколько этюдов знаменитым мыслителям Англии, Германии и Франции и некоторым посредственным мыслителям русским -- в "Смерти Неволина и его скитаниях", пытается накидать в сфере мысли кое-- что свое. Книжка носит полубеллетристический, полуфилософский характер; это -- беллетристика сквозь философию и философия сквозь беллетристику -- род творчества, крайне сродный русским и для которого в "Дневнике лишнего человека" Тургенева дан ранний и неувядаемый образец. Неволин -- бедняк-идеалист, Гамлет новой русской действительности, еще "Гамлет Щигровского уезда" -- опять вспоминается невольно Тургенев. "В течение нескольких лет попадалось мне его имя под серьезными научными статьями; но на крупный труд, о котором он мечтал еще в юности, должно быть у него не хватило ни средств, ни сил, и не достиг он громкой известности, венчающей так часто в наши дни жокеев, берущих призы, и ловких дельцов, шагающих по головам людей, как по гранитной мостовой. Преждевременная смерть явилась для него, вероятно, не простой случайностью, а его благие стремления, упорный труд и знания, добытые ценой тяжелых жертв, погибли бесследно, потому что он был одинок и, быть может, даже в страшный час смерти некому было закрыть глаза умирающему" (стр. 16). Так набрасывает автор очерк нравственной физиономии своего героя. Этот сумеречный герой, без рассвета в душе и в биографии, -- учитель автора в детстве, горячо привязавший к себе мальчика. Он вспоминает первую встречу с ним еще студентом; отыскивает уже после его смерти его одинокую квартиру на Петербургской стороне, полную всевозможного книжного хлама и хаоса, единственное украшение которой составлял портрет молодой и прекрасной женщины, с загадочным лицом. Он спрашивает хозяйку квартиры, не осталось ли после покойника каких-нибудь рукописных трудов, -- и получает от нее кипу полуистребленных бумаг: это и есть "Записки" Неволина, семь отрывков из которых он предает печати. Часть их посвящена Сибири: "Женщина в изгнании", "Падшие ангелы", "Амурские лихачи". Два отрывка автобиографичны: "Судьба" и "Призрак", и один философично-мечтателен: "Смерть -- пробуждение". С внешней стороны наибольший интерес представляют очерки Сибири, ярко колоритные, новые для жителя Европейской России. Идет автор по улице городка, в который только что приехал для исправления обязанностей товарища прокурора, -- и встречает "тутошнего жителя". "Скажите, почтеннейший, как называется эта улица?" -- "Улица".-- "Вижу, что улица, да как она называется?" "Улица улицей и называется, чаво еще". И на лице туземца выразилось недоумение, почти испуг. Автор предается размышлениям об истории многих таких сибирских городов: "Вот выстроили для благоустройства острог в глухом селе, соорудили не
   сколько казенных желтых домов да полосатых будочек; пустили, как водится, инвалидную команду и несколько штук секретарей да регистраторов -- и город готов" (стр. 74). Увы! много городков возникло таким образом и по сю сторону Урала. И вот, среди этой дичи и первобытности вдруг наталкиваешься на роскошь, но тоже какую-то дикую: "Хозяин подвинул мне жестянку с закуской. На ней был штемпель: "Сан-Франциско".
   -- Стоит вам покупать закуски из-за океана, когда здесь всякого мяса не оберешься? -- удивился я.
   -- Стоит, стоит! Попробуйте, какова индейка. Мясо-то какое белое, нежное, точно у выхоленной барышни, -- возразил он смакуя, с видом гастронома.
   Я взял кусок. Действительно, индейка оказалась очень вкусной. Сладковатое, сочное мясо так и таяло во рту.
   -- Да-с, мы здесь не едим сальных свеч, как про нас еще думают на Западе. Мы знаем толк в еде. На том стоим. Вот бы вы посмотрели на резиденциях...
   -- Чьи же это резиденции? -- удивился я.
   -- Так у нас называют местопребывание золотопромышленного начальства. Вот где умеют пожить! Всякие деликатесы и вина, крупная картежная игра, все в самых широких размерах. Даже поражает с непривычки: кругом пустыня, тайга; бродят инородцы, которые даже хлеба не знают, а питаются протухлой рыбой, -- и вдруг этакий, можно сказать, "букет цивилизации" (стр. 98).
   А вот и страничка этого "букета". Доезжает автор до золотопромышленных мест. Нанимает мужика довезти до следующей станции. Тот ломит за один перегон пятнадцать рублей. Турист в отчаянии и недоумении.
   Ему объясняют:
   -- Народ уж в нашем селе такой. Зачем ему трудиться везти вас, когда, примерно, муж отдает приисковому рабочему жену свою напрокат дня на два, -- вот у него и есть сорок рублей в кармане, не считая угощения, да и лошадь гонять не надо (стр. 138).
   В очерке "Падшие ангелы" автор выводит "сосланного в места отдаленные" знаменитого петербургского адвоката. Какое падение! Его теперь бьют; бьют мужики, рабочие, -- а он уж только сосет водку "для забвения". Когда-то он блистал в столице, прожигая десятки тысяч рублей в год. Невозможно ярче нарисовать образ человека с испорченным юридическим прошедшим. Те же знания, та же голова... все то же: но пала юридическая чернильная капля на человека -- и во что он обратился! Очень полезен и для соображений судебного ведомства очень важен очерк: "Женщины в изгнании". Это -- судьба безвинных жен, следующих за мужьями в каторгу и ссылку. Тут что-нибудь можно сделать закону и администрации, отереть кой-какие безвинно гниющие раны.
   Нашу заметку о книжке не очень яркого, но очень вдумчивого автора кончим заключительным аккордом, которым кончается очерк его: "Смерть -- пробуждение": -- "И умирая, я понял, что мир-фантом -- великое произведение духа, в сравнении с которым творения Рафаэля и Шекспира -- лишь жалкая мазня, что вселенная, как всякое произведение гения, соткана из неуловимых впечатлений и внушений, возникших в сознании творческого духа. Я понял, что материи нет, а есть гипноз материи, власть высшей непреодолимой воли над человеческой душой; а жизнь -- лишь гипнотический сон. И как только я это понял, все мои земные скорби и желанья, страх смерти и все мои надежды рассеялись, как дым. Предчувствие иной жизни проникло в мою душу и на пороге вечности я понял, что я -- бессмертен, бессмертен" (стр. 243). Да и Платон греческий говорил, что "умереть -- значит вернуться к подлинной действительности" из действительности неподлинной, а кажущейся и призрачной, какая нас окружает здесь. Что же, умрем -- узнаем. Мне всегда казалась смерть человека похожею на момент, когда муха переползает по краешку стола с верхней плоскости его доски на нижнюю: в один момент -- и совсем новое зрелище! Все -- другое! Муха видит теперь ноги людей, о которых, ползая по верхней плоскости доски, она не имела никакого понятия, видит ножки стола, паркетный пол -- вместо лепного потолка и лиц людей, сидящих за столом. Смерть есть перемена не нас, но вокруг нас, совершившаяся от перемещения нашей точки зрения. Прежде (во время жизни) душа смотрела в мир органами матерьяльных стихий -- и слышала ухом -- звон, глазом -- краски, и вообще видела стихийное и по линиям стихийного сцепления. Умерши, наше "я" отрывается от стихий, и разом стихийное для нее исчезнет; но как душа есть "смысл", -- то разом наполнится она вечным смыслом, пониманием вечно осмысленного. Так брежжется, гадается, а впрочем, помрем -- увидим...
   Вернемся еще раз к нашему автору, книжка которого заняла нас на несколько дней. Удивительно правильная книжка, в смысле написания, но не характерная. Ангору, образованному и чуткому, недостает все-таки того неуловимого и неопределимого, что называется "талантом", и что мы перевели бы термином "литературная терпкость". Есть сыр "со слезой" и без "слезы"; есть веши "с остротой" и без остроты; есть лица некрасивые (даже очень), но "с характером", надолго запоминаемым. У автора -- прекрасное по правильности лицо, но я боюсь, что мало найдется лиц среди читателей, которые скажут: "Раз только видел и не могу забыть, и не понимаю, почему не могу забыть". А когда недостает этого автору, ему в сущности бесконечного недостает...
   

КОММЕНТАРИИ

   НВип. 1900. 22 нояб. No 8887.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru