Один ультраконсерватор, впрочем, наш личный друг, чрезвычайно удивил нас, прислав следующую заметку:
"Г-н Грингмут, -- очень почтенный г. Грингмут, -- став у кормила главного органа нашего старомосковского "охранения", вызывал недавно одну легкомысленную газету и один легкомысленный (sic!) журнал повторить в его присутствии "присягу на верность", которую в свое время, не находясь еще у "дел", он не расслышал... Все отвечали ему смехом...
Мы бы ответили: не дважды, но и трижды клянемся в верности Престолу нашему древнему и священному.
Но и прибавили бы: а что сделать с тем, кто из этого Престола, который мы любим и чтим, пытается сделать нечто, перед чем мы трепетали бы? Что сделать с тем, кто из драгоценного образа вырубает старинную "дыбу" и, поднимая на ней человека, думает, что поступает так для веры?..
Это все мрачные идеи К.Н. Леонтьева, его тенденция заместить "неверные" и "недостаточные" мотивы любви мотивом страха...
Но Россия жила и хочет еще жить любовью; она -- еще христианка". Приветствуем от души ту перемену, которая совершилась в нашем корреспонденте. Еще недавно неистовствовал он и высказывал в печати вещи, за которые приходилось краснеть. Как удивились бы на Страстном бульваре, если бы нам было позволено раскрыть инкогнито нашего друга! Не таков ли и весь этот наш ультраконсерватизм, о котором выше говорит Рцы? Настоящий ли это пафос? Сколько процентов искренности в горящих иеремиадах? Согласитесь, что вопросы эти очень любопытны.
Превосходно также вещее слово автора о К.Н. Леонтьеве, которого, как художника и мыслителя, и мы лично чтим не меньше, чем наш корреспондент, но чрезвычайное увлечение идеями которого так губительно отозвалось на многих русских умах. Очевидно, что и здесь автора приведенных строк можно поздравить с освобожденным от "умственного плена".
Впервые опубликовано: Русский Труд. 1897. 19 января. No 1. С. 19.