Розанов Василий Васильевич
Попутные заметки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    <Л. Н. Толстой. Воскресение>

   Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
   М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
   

ПОПУТНЫЕ ЗАМЕТКИ

<Л. Н. ТОЛСТОЙ. ВОСКРЕСЕНИЕ>

   Читатель позволит мне продолжить о романе. Почему романов так много? Потому, верно, что в жизни много романов. Мы сказали, что роман есть приключение, случай, ненормальность любовной истории; множество в жизни "романов" свидетельствует только, что глубоко расстроилось вообще течение "романической истории" в жизни каждого почти индивидуума, в жизни почти всех. Каждый ее переживает: это уж от Бога, с Адама. Ведь что такое романическая история, как не завязь, начало, росток семьи, росток сложения человека в семью: и, собственно, по сей день с каждым решительно из нас повторяется от буквы до буквы древняя история о первом человеке, рассказанная в Бытии; тот же "крепкий сон" находит на человека, т. е. находит какое-то потемнение практических и рассудочных способностей; и среди чудных сновидений, которым позднее с трудом верится, которым не умеет поверить никто посторонний, -- Бог совершает отделение "ребра" от нашего же существа и подводит, по пробуждении, "жену" человеку. Да: "жена берется от мужа" -- это древнее выражение не обмолвка; гораздо раньше встречи они вкоренены друг в друга, точно как есть "вкрапленные" одна в другую породы минералов; и это-то отношение и есть причина, почему каждый из нас так неодолимо засыпает в 17-20 лет, готовясь к совершению над ним необходимой операции. Но теперь эта операция производится как-то неумело: точно зубодер берет щипцами зуб, но щипцы соскальзывают, вы
   зывая мучительную боль и ничего не сделав. Раз, два: наконец, с криками и кровью болящий зуб вырван. Человек устроен "в семью", довольно поздно и довольно покачавшись на волнах "моря житейского", иногда не досчитываясь многих ребер, и уже ища жену не столько в качестве жены, сколько в качестве сиделки или сестры милосердия около инвалида. Брак стал стар. Брак стал тускл. Увы: это -- всего менее брак собственно и специально для брака. У Адама были чудные "сновидения". Дело в том, что у него "ребро" было вынуто самим Богом; но с тех пор человек поумнел, завел науки, выучился хирургии и, решительно отвергая Божию над собой операцию, -- хочет все "сам", "сам" и "сам". Так, думается, начались романические истории в жизни, а литература переполнилась романами.
   Чуть ли мы не сделали довольно удачливое предисловие к "Воскресению" Толстого. Ведь, в самом деле, что это такое? Что собственно хочет мучительно высказать маститый старец? В чем, очевидно, будет заключаться "воскресенье"? Да в вечно старой и вечно святой истине: "Божие -- Богови, Кесарю -- Кесарево". И только Бог начал "отделять ребро" от гвардейца и экономиста, который во время счастливо текущей операции вдруг стал опять первозданным человеком, человеком совсем простым, почти без первородного греха, стал именно Адамом, блаженно засыпающим перед появлением Евы (= "жизнь"). Посмотрите-ка на этого честного юношу у заутрени в Светлое Христово Воскресенье, да и раньше. Поразительную сторону романа (неужто это преднамеренно) составляет то, что Нехлюдов буквально спит все время, когда берется Богом "кость от кости его". Ни одного разговора с Катюшей; даже не перепадает "да" и "нет", и это не Толстой пропускает диалоги, торопясь рассказом, но рассказ так ведется, что для читателя очевидно, что диалогов и не было никаких. Но я говорю, посмотрите-ка на этого юношу: по линии поднявшегося в нем чувства, т. е. по отношению к лицу Катюши, которая отделяется "ребром из него" -- у него в точности нет никакого греха: он полон правды, самоотвержения, он есть чистейшее и совершенно непорочное существо, и в этом-то, в этом-то и заключается суть Божьей над нами операции. Нет такого скверного человека, который однажды в жизни, обыкновенно в раннюю еще пору, не испытал бы этой удивительной трансформации себя прямо в героя, в Гектора ("Гектор и Андромаха"), в Германа ("Герман и Доротея"): т. е. в моральнейшее существо, какое вообще можно вообразить себе и которое, право же, единственно и нужно на земле. Да, земля влюбленных людей -- если бы эту минутку можно было продлить -- стала бы именно по чистоте и безгрешности вновь раем. Очень чистое чувство, единственно чистое чувство: ни злобы, ни лукавства; какое-то упоение другим и странное желание служить ему, только ему служить, и ничего для себя.
   Так написал Толстой и так происходит всемирно. Обращаю внимание читателя, что я говорю о линии связи двух любящих, только о ней: окружающих они обманывают, к окружающим злы; но между ними грех исключен и это есть самая главная черта подлинной любви, критерий различения в ней золота от подделок: Богова от человеческого.
   Суть плача Толстого и сюжет его "Воскресения", в появившихся до сих пор главах, заключается в том, что древний Адам пробудился до конца операции, и стал действовать, как скверный человек скверного века. Стал "сам" действовать; и погубил, и погиб. Видите ли -- мать детей Нехлюдова должна говорить по-французски; этого не предусмотрел Бог, начав операцию. Она не какое-то там мифическое "ребро", а представительница дома, т. е. ей надлежит "представлять" и, следовательно, иметь представительную фигуру, носить известным способом платья и притом известного фасона и от определенного портного. Тысяча условий сверх "жены". Гвардеец пробудился. То, что Толстой называет "животным", вдруг заговорившим в Нехлюдове, ведь было у Гектора, будет у Германа; нет, старец ошибся! Это есть то самое противопоставление цветущей весенней природы, какое он сделал в начале романа, и отметил эту природу, как правду, среди которой люди живут и ее портят. Итак, гадкое в Нехлюдове -- не весна его возраста, но наносно-людское в гвардейце, XIX век во вчерашнем Studiosus'е. Да ведь Л. Толстой и проговаривается в этом смысле: пока себя слушал Нехлюдов -- он был прав, чист и счастлив; но он стал слушать других -- и тотчас потерял одно, другое и третье.
   Я заговорил о романе Толстого и вообще о романическом. Между тем заметил ли читатель нашей газеты "тяжелые сны", промелькнувшие перед ним в пятничном и воскресном нумерах газеты: это статейки -- "Невольницы порока" (торг женщинами за границу) и "Законнорожденные и узаконенные". Он согласится, что это на нашу тему? Это -- область изуродованной романической истории, которая пошла в "приключения", вместо того, чтобы течь нормально. Это все -- не Бог, а люди. И читатель позволит нам еще вернуться к этой боли, всемирной боли.
   

КОММЕНТАРИИ

   НВ. 1899. 29 апр. No 8321. Подпись: Р.
   "Гектор и Андромаха" -- история, изображенная в "Илиаде" Гомера (VI, 370-- 502) и в трагедии Ж. Расина "Андромаха" (1667).
   "Герман и Доротея" (1798) -- эпическая поэма И. В. Гёте.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru