Романов Пантелеймон Сергеевич
Соболий воротник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Пантелеймон Сергеевич Романов

Соболий воротник

   Почтмейстерша сидела со старой кузнечихой и пила чай, когда приехала матушка отправлять посылку. Ее звали пить чай.
   -- Господи, -- сказала она, оглядываясь по стульям и углам, ища, куда положить шляпу, --посмотрела я тут, как вашего помещика-то разделали, -- окна в доме выбиты, железо с крыш содрано.
   -- У нас тут все сердце за него изболело, -- проговорила почтмейстерша. Она, не садясь, стояла, держась за спинку стула, и ждала, когда сядет гостья.
   Кузнечиха, отошедшая было к двери, где она стала, скромно сложив на груди руки под платком, по приглашению хозяйки опять села и, поправив платочек, моргая, пила чай с блюдечка.
   -- Да, вот народ-то наш какой оказался, -- сказала матушка и придвинула к себе вазочку, придержав бахрому платка, свесившегося с руки. -- А кто виноват? Все наша интеллигенция воспитала, потому что сами бездомовники, безбожники, вот на чужое рука и поднялась. Чужое-то добро легко раздавать.
   -- Если бы вы, матушка, посмотрели, что тут было в первые дни: один стол ореховый тащит, другой -- часы бронзовые, третий -- рояль везет на голой телеге.
   -- И кому же это все досталось? -- сказала, прервав, гостья. -- Хамам, которые ничего в этих вещах и не понимают.
   -- Вот это-то больше всего и возмущает. У шорника, говорят, рояль стоит в сенцах, в избу не вошла, куры в ней несутся.
   -- Ну вот...
   -- А тут скупщики из города понаехали, потом все у мужиков перекупали.
   -- Как руки-то не отсохнут награбленное скупать, чужой бедой пользоваться, -- сказала кузнечиха.
   -- Тут уж глаза у всех разгорелись, обо всем забыли, когда рояли за тридцать целковых покупали. Из наших тут кое-кто вышел было купить, куда там все в момент расхватали. Мой Иван Платоныч встретил нашего столяра -- стол ореховый вез, -- продай, говорит; отказывается, уж продал... за десять рублей. Да еще кричит: пойди сам возьми.
   -- Пойди... туда небось и не подступишься к этим грабителям, самого еще убьют, -- сказала матушка, -- ведь ваши совсем какие-то разбойники. Вам-то небось ничего не дали?
   -- Какой там, матушка, -- сказала почтмейстерша, махнув рукой. Потом, несколько помолчав, уже другим тоном прибавила: -- Вот только этот шкапчик и то уж выпросил Иван Платоныч, да кресло потом столяр принес, я у него всех детей крестила. А посуда, серебро кое-какое сам старик раньше принес спрятать на сохранение, да так кое-что из вещей.
   -- Где ж он теперь сам-то? -- спросила матушка, подвинувшись со своим стулом ближе к хозяйке и более пониженным тоном.
   -- В городе живет.
   -- Небось назад будет требовать?
   -- Бог его знает, может быть, уедет куда-нибудь дальше.
   -- Может, бог даст, уедет, -- сказала кузнечиха.
   -- Писал один раз, просил привезти. Да я побоялась, отнимут еще дорогой.
   -- Боже вас избави! -- воскликнула матушка, в свою очередь замахав на хозяйку руками. -- Сами еще насидитесь.
   -- Да и лошади у нас нет сейчас.
   -- Какие теперь лошади!
   -- Да и то сказать: у него небось и кроме этого много.
   -- Мы уж так-то с мужем толковали, -- сказала матушка, -- наверное, успел кое-что припрятать.
   -- Да, добра было много. Если бы раньше-то знать... конечно, всего не сообразишь, а в первый-то день тут такие вещи продавались прямо нипочем: зеркала какие, шубы, воротник соболий, ему цена пять тысяч, а его за пять рублей продали.
   -- Ну, что же вы-то? -- спросила взволнованно матушка.
   Почтмейстерша сначала вздохнула и промолчала, потом через минуту сказала:
   -- Вспомнить стыдно: в руках, можно сказать, был. Иван Платоныч смотрел его, у них вот был,- сказала почтмейстерша, кивнув головой на кузнечиху.
   -- У нас, у нас, -- сказала кузнечиха, -- я-то, дура старая, не догадалась, что вам пондравится. А тут, только ваш Иван Платоныч ушел, скупщик приехал, ему все огулом и продали, уж так тужила, когда узнала, что вам хотелось.
   -- Так только дурак последний может поступить, как мой Иван Платоныч; пришел спросить, видите ли, покупать или нет. Это за пять рублей-то.
   -- Тут с руками надо было рвать, -- сказала матушка, -- просто вот за вас расстроилась, -- прибавила она, откидывая платок, точно ей стало жарко.
   -- Да как же, такая вещь!.. Ведь такого случая век жди -- не дождешься. А у меня как сердце чуяло; я уж давно поговаривала генералу: "Давайте воротник ваш спрячу". Так нет, жалко стало.
   -- Жадность все, -- сказала матушка. -- Все до последнего держатся.
   Все замолчали, расстроенные слишком яркими и волнующими воспоминаниями...
   -- Просто как вспомню, сколько всего упустили, так сердце перевертывается. Ведь если бы человек-то оборотистый да проворный был, а не такой, как мой Иван Платоныч, -- сколько бы тут можно было добра набрать.
   -- Тут только подгребай, вот сколько было, -- отозвалась кузнечиха.
   Почтмейстерша раздраженно передвинула сахарницу и ничего не сказала.
   -- Нет, а у нас хорошие мужички, -- сказала матушка. -- Можно положительно сказать, что никому запрету не было, когда нашего громили: приходи и бери. За моим отцом Петром даже присылали, когда помещичьи доски разбирали.
   -- Господи, -- воскликнула почтмейстерша, -- вот это люди.
   -- А у нас звери дикие, -- сказала кузнечиха, присматриваясь к варенью и подвигая к себе вазочку.
   -- Нет, на наших обижаться нельзя, -- сказала матушка, -- как разгромили, прямо и объявили: бери кто хочешь, потому что это народное и все имеют право. Ну, конечно, кто проворней, тот побольше нахватал. Нам-то всего только три комода досталось да кофейник серебряный, ну еще там кое-какие пустяки.
   -- Да, у вас муж такой человек. Не то что мой Иван Платоныч. Вот блаженный какой-то. Наказал господь. Как вспомню про этот соболий воротник...- Она не договорила и отвернулась.
   Кузнечиха опустила глаза, как опускают, когда собеседник высказывает какое-нибудь истерзавшее душу горе и не может удержать слез.
   -- Нет, у нас и ваш Иван Платоныч свою часть получил бы. Ну, конечно, не так много, а все-таки. Доски-то даже поровну потом распределили, а моему о. Петру еще лишнего дали.
   -- Вишь ты вот, какие хорошие, -- сказала кузнечиха.
   -- Хорошие, матушка. Ну а комоды-то эти мы еще раньше к себе перетащили, когда видели, что все равно им один конец будет.
   -- А у вас-то не отберут? -- спросила почтмейстерша.
   -- Мы не помещики...- сказала, вдруг замкнувшись и охладев, матушка.- А ежели что взяли, так для потребности, а не для наживы.
   И она поднялась, ища глазами икону.
   -- Нет, пора, пора, -- проговорила она торопливо на приглашение хозяйки посидеть еще.
   -- Матушка...- сказала почтмейстерша, как будто вспомнив что-то, упущенное ею из вида,- так вы говорите, что у вас три комода.
   -- Теперь два. Один уже продали.
   -- Может быть, один на мою долю оставите.
   -- Хорошо, хорошо. Я там посмотрю.
   Матушка уехала. А почтмейстерша стала собирать посуду, даже не спросив у кузнечихи, не хочет ли она еще чаю.
   -- Приехала -- только всю душу растравила, -- сказала она, -- как вспомню про этот соболий воротник, так сердце и перевертывается.
  
   1918
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru