Lib.ru/Классика: Родзянко Аркадий Гаврилович. Стихотворения

А. Г. РОДЗЯНКА

Аркадий Гаврилович Родзянка (1793-1846) родился в помещичьей семье на Полтавщине. Детские годы его прошли вблизи от одного из культурных центров Украины -- Обуховки и Трубайцев, имений В. В. Капниста и Д. П. Трощинского, с семьями которых он сохранил многолетнюю дружескую связь. В этой среде он воспринял некоторые идеи как декабристского окружения Капниста, так и украинской дворянской фронды, с ее культом национального прошлого и "малороссийской свободы". Литературные интересы его укрепились во время учения в Московском университетском благородном пансионе, где его учителем был известный поэт и теоретик архаистического направления А. Ф. Мерзляков. Уже в 1839 году в письме к А. С. Норову он будет называть себя и своего адресата "воспитанниками Мерзлякова и классицизма умеренного" {Рукописный отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, картон 57 (Норов), No 20. В дальнейшем название этого архива дается сокращенно: ГБЛ.}.

В пансионе Родзянка выступил как поэт. В 1816 году он переезжает в Петербург и поступает в гвардию. К этому времени он уже известен как автор анакреонтических и горацианских стихов ("Призвание на вечер", 1814; "Клятва", 1815; "К Лигуринусу", 1816). Наряду с ними он разрабатывает и высокие жанры классицистской лирики ("Властолюбие (подражание Ж.-Б. Руссо)", 1812; "Державин", 1816, и др.). По-видимому, через Капнистов он знакомится с Державиным и сближается с "Беседой любителей русского слова". Наследник просветительской традиции, "архаист", он пишет в 1817 году пародийную балладу "Певец", направленную против Жуковского и шире -- против самых основ формирующейся романтической эстетики. Значительное место в его стихах этих лет занимают гражданские темы ("Развалины Греции", 1814; "Потомство", 1816). В 1818-1819 годах он служит в лейб-гвардии Егерском, а затем в Орловском пехотном полку. В Петербурге Родзянка входит в круг членов Союза Благоденствия. В эти годы он находится под все усиливающимся влиянием либеральных идей, распространяющихся в гвардии. Его общественная ориентация и связь с литераторами декабризма и декабристской периферии естественно приводят его в общество "Зеленая лампа". Позднее Родзянка вспоминал о противоправительственных стихах, читавшихся в заседаниях общества. Вероятно, здесь же произошло его знакомство с Пушкиным; их отношения вскоре же приобрели дружески-фамильярный характер. Это время -- период наибольшего расцвета политического вольномыслия Родзянки, впрочем довольно умеренного. В 1818 году он пишет "Послание о дружбе и любви Аврааму Сергеевичу Норову", где декларативно утверждает примат дружбы, познания и долга над эпикуреизмом и противопоставляет гражданские добродетели древних "робкому страху" и "жизни в цепях" современного поколения. 3 марта 1821 года Родзянка выходит в отставку с чином капитана и в том же году уезжает в Полтаву, в свое имение Родзянки Хорольского уезда, однако продолжает печатать стихи в "Сыне отечества", "Невском альманахе", "Полярной звезде" и других изданиях.

Кризис Союза Благоденствия способствовал росту скептических настроений Родзянки, которые находили, по-видимому, поддержку и в атмосфере кружка Капнистов. К 1822 году он становится в оппозицию к радикальным декабристским кругам и пишет сатиры "Споры" и "Два века", где нападает как на правительственную реакцию, так и на радикализм "демагогов".

Основная часть его поэтической продукции в 1820-х годах -- любовная лирика элегического и частью гедонистического характера; художественный уровень ее, как правило, невысок. В 1830 году Родзянка женился на Н. А. Клевцовой, которой посвятил целый цикл стихов 1830-1835 годов; к середине 1830-х годов относятся и его иронические и сатирические стихотворения из быта мелкопоместного украинского дворянства с прежними просветительскими тенденциями (ср. резкую сатиру "Мысли после постановления о выборах дворянства", 1832); он заявляет о своей верности идеям "свободы" и "блага народа" ("На холеру", 1830) и в 1835 году пишет "На уничтожение имени малороссиян" -- стихотворение, оппозиционное правительству, проникнутое элегическим сожалением о славном прошлом Украины и посвященное "памяти вельмож малороссийских".

Некоторый интерес представляет и его "Послание к Н. П. Базилевской" (1842), с резко иронической характеристикой "торговой литературы", в частности "Библиотеки для чтения" Сенковского {О Родзянке см.: Пушкин, Письма, т. 1 (1815-1825), под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского, М. -- Л, 1926, с. 274, 377; "Пушкин. Статьи и материалы", вып. 3, под ред. М. П. Алексеева, Одесса, 1926, с. 80; В. Э. Вацуро, Пушкин и Аркадий Родзянка. -- "Временник Пушкинской комиссии, 1969", Л., 1971, с. 43.}.

75. ПРИЗВАНИЕ НА ВЕЧЕР

Товарищ, бог веселья

Тебя сего же дня

На праздник новоселья

Зовет через меня

И просит непременно,

Чтоб ровно в семь часов

К дружине неизменной

Родных и земляков

Ты сделал одолженье

Пришел поесть, попить,

Исчерпать наслажденье

И негу истощить!

И вкус, и взор пленяя --

И сласти, и вино,

И чаша пуншевая

Среди стола давно;

Во мгле благоуханий,

В венках из повилик,

Средь плесков, средь лобзаний

Составим братский лик.

В честь Вакха лик составим

И, вспомня старину,

Его, его прославим!

Хвала, хвала вину!

Лишь в грозде винограда

Прямая нам отрада,

Друг, в жизни сей дана;

И сердца наслажденья,

И музы вдохновенья

Слабеют без вина.

Оно творит героя,

Полет уму дает

И, нежа и покоя,

К бессмертью нас ведет.

В счастливый час безделья

Средь плясок и веселья

Седой Анакреон,

Вином одушевленный,

Напиток пел бесценный,

И тем бессмертен он.

Ахилл и все герои,

Что башни гордой Трои

Низринули во прах,

Упившись сим нектаром,

Летели с новым жаром

Искать побед в боях!

К Зевесу часто боги

В небесные чертоги

Сходилися на пир;

Согласно наливали,

Согласно осушали

При звуке горних лир.

Любовник Цитереи,

Друг братства, шумный Вакх

Златое время Реи

Восторга на крылах

Нам, смертным, возвращает,

Нас, смертных, приближает

К блаженству и богам.

Бесценны вспоминанья,

Прелестны ожиданья

Предстанут мигом нам,

Когда из полной чаши

Прольется в души наши

Токая светлый дар;

И в чела и в ланиты,

Предвестник Афродиты,

Румяный вступит жар.

1814

76. СПОРЫ

Голов сто, мнений сто; год новый -- вкус иной;

Что город, то устав; всё шатко под луной.

Мысль ближних для себя, мой друг, исследуй здраво;

В сем даре лучшее, поверь мне, смертных право.

Но не кидайся в спор: намерений богов

Доселе не проник первейший из умов;

Та малость, в коей мы не можем сомневаться,

Столь же пуста, как мы, не стоит чтоб заняться;

Мир полон глупостей, и рассуждать учить --

Есть новую болезнь дурачеству привить.

Сей пробегая мир, что видим мы? Сомненья,

Людей неспящих бред, ошибки, заблужденья;

Здесь в пурпуре конклав, там под чалмой диван,

Тут муфти с бородой, дервиш или иман,

Здесь бонз, талапоин, там лама, тут прелаты,

И древни раввины, и новые аббаты,

Для словопрения крепка ли ваша грудь?

Хотите ль спорить вы? Скорей сбирайтесь в путь.

Мир тонет ли в крови от славных драк героя,

Елены ль красоту пожаром платит Троя,

В Москве ль помещики мотают жизнь в пирах

Иль разоряются за край межи в судах,

Державину ль Хвостов невольно рукоплещет

И черной зависти огонь во взорах блещет,--

Нимало не дивлюсь: рожден так человек --

Таким он был и есть, таким он будет ввек.

Но как сообразить порывы нашей страсти

Ум ближних подчинить суждений наших власти?

Зачем и почему и по правам каким

Ты хочешь старшим быть над разумом моим?

О, как несносны мне болтун неугомонный,

Невольник новых мод, народ полуученый,

Отрывистый остряк, разносчик злой молвы,

Звонящий то, чего б знать не хотели вы;

Гиберты наших дней, Констаны, Лафаеты,--

В министры их прямят и Прадты, и газеты;

Читая всё, учась слегка всему, они

В военных сведеньях поспорят с Жомини,

В законах с Трощинским, во вкусе с Мерзляковым

И в знаньи языка славянского с Шишковым.

Смотрите, в жар какой их малость приведет --

Фраз, возражений тьма, но всё ответа нет.

"Не прекословьте мне, я как пять пальцев знаю;

Не может быть; пустяк, я в этом уверяю;

Для чувства правил нет!.. но нужен смысл всегда!..

Об истине идет коль дело, господа,

Приятною должна вам всякая быть новость!.."

Прекрасно, но к чему, зачем такая строгость?

Увы! судили мы Финардия прыжки,

Ум Греча, Макассар и Глебова стишки.

Случайно знали ль вы покойного Перфила?

Страсть спорить старика до петухов будила.

О стычке ль речь идет, где вы дрались с полком, --

Он помнит лучше вас, как, с кем, когда, при ком;

Пусть вашей саблею вы то решили дело --

Он письма получил и вам перечит смело,

И Дибичу в глаза расскажет, как Вандам

Разбит, иль как Париж отдался в руки нам.

Но в прочем не дурак и человек достойный;

Но с ним и друг его не встретится спокойно,

Иль, дружеством скрепив терпение свое,

Молчит и слушает крикливое вранье.

Однажды наш Перфил, забывшись в жарком споре,

С ругательством в устах и с бешенством во взоре,

Дверь настежь распахнув, вдруг кинулся на двор,

Дав, слава богу, нам свободу и простор.

Племянников своих он в год довел, не боле,

С наследством и с собой расстаться поневоле;

Одышкой страждущий сосед его Хапров

Дом запер для него приказом докторов;

При всех достоинствах один сей недостаток

Ославил, отравил Перфила дней остаток.

Он в церкве оттого горячкой заболел,

Что проповеднику перечить не посмел,

И, умирающий, с наитием проказным

Он в спор втянул попа с служителем приказным.

О небо, мир ему пошли в краях теней,

Который дал он здесь нам смертию своей,

Когда злодей смолчал хотя пред божьим троном.

В такой-то день и час, во прении ученом,

Сын церкви молодой, орел святых отцов,

О бога сущности доказывать готов;

Спешите, радуйтесь сим зрелищем духовным,

Сим спором правильным, сим боем богословным;

Там строгость энтимем крепит с дилеммой речь,

Так обоюду остр всё поражает меч;

Там трудный силлогизм с неправильной посылкой,

Софизм, блистающий затейливостью пылкой,

Там сам митрополит, игумены, попы --

Невежественных прав священные столпы;

Там с силой у двора и с пышностью житейской,

Смиренно правя всем, сидит собор библейский;

Бежа свободы дня, целуя злато уз,

Там славит Криднерша царей святой союз;

И посетители, приличие соблюдая,

Жужжат, кадят хвалой, ни зги не понимая.

Вот в семинарии как действуют у нас!

"Но, словопрению искусному учась,

Мы ль тратим наши дни? В пирах, в купальне самой,

Свет мудрости -- Сократ вел часто спор упрямый;

Была то страсть его или избыток дум;

Противоречие приводит в зрелость ум:

Так кроет пыл огня в упорных недрах камень,

Подобие людей, души которых пламень,

Чтоб вспыхнуть, первого удара слова ждет,

И каждый правдою блистает их ответ!"

Сказали. Хорошо; вот и мои сомненья:

Чем спору более, тем мене просвещенья;

И кто исправит мне ум лживый, глаз косой?

И слово "виноват" рот раздирает мой!

Усилий наших крик по воздуху несется,

Но всякий при своем, как прежде, остается;

Не это ли мешать суждений шум пустых

С безумным ропотом страстей сердец людских?

Некстати, невпопад и правда досаждает:

Тот слишком виноват, кто часто прав бывает.

В дни Реи правота с нагой сестрой своей

Владели как друзья им вверенной землей,

Но вскоре, говорят, подлунною скучая,

Одна ушла в Олимп, в подземный ключ другая.

Пустое мнение есть властелин веков;

Воздушный храм его на лоне облаков;

И боги, демоны и лешие толпами

Виются перед ним; и щедрыми руками

Безделки, издали блестящие глазам,

В волшебном зрелище показывают нам;

Заслуги наши вкруг, таланты, зло и благо

Горят, как пузырьки, рожденны мыльной влагой;

Не уставая дуть, упорны ветры там

Из края гонят в край и божество, и храм:

Пременчивый тиран, средь прихотей несчетных,

Вчера -- под меч, сей день -- на трон возводит смертных.

Прекрасный Антиной был бог, имел жрецов, --

Смеемся мы теперь над нравами отцов;

И кто порочит нас бряцаньем резкой лиры,

Лишь упреждает тот грядущих лет сатиры.

Хотите образца прелестной красоты?

Вот вам Нарышкиной небесные черты,

Но я ль уверю вас, что с рыжими кудрями

Лоб узкий в древности почтен был алтарями?

Но так суд мнения, причудливый, пустой,

Играет и красой -- владычицей земной,

Но так в подсолнечной восторг его наитий

Вина есть громких дел и царственных событий.

И как надеяться, чтоб бог вертляный наш

Попал когда-нибудь философа в шалаш,

Чтоб, вынырнув из вод всех прелестей во цвете,

Нагая истина явилась в здешнем свете?

Но для ученого, для мудреца, мой друг,

Есть преткновение, оно -- системы дух,

Дух гордый, зиждущий в пылу своих видений

На двух-трех истинах тьмы новых заключений.

Так, в умозрении утратив здравый смысл,

И бога Пифагор увидел в тайне числ;

Отец механики в жару больного мненья

Свободу смертных слил с законами движенья;

Погасшим солнцем тот вам землю выдает;

Из лавы, из стекла тот образует свет;

Оттоле вечный крик училищных раздоров,

И с кипой тяжкою печатных пыльных вздоров

Спор шумный мудреца в убежище проник.

Противоречия виною наш язык

Бывает иногда; ясней мне ваше слово

В наречии Москвы, чем в речи понизовой,

Но кто поверит мне, что тут-то вся беда?

Глад, мор, невежество в сем мире никогда

Причиной не были столь многих злоключений,

Как сколько вышло их от недоразумений.

Я ль опишу святош губительны вражды,

Их вдохновенных книг небесные плоды:

Соборы Греции, двуличность их ответов,

Их школьны тонкости и приступ Магометов;

Костры Иберии, Германии пожар,

Стыд, мрак Италии, пустых учений дар,

Парижа голод, бунт, разбой в отчизне Теля

И проповедников-цареубийц Кромвеля!

Страдало мене всех отечество мое;

Благословенно будь правительство твое,

Край, где с Владимира Святейшего крещенья

За разность мнений, вер не знали мы гоненья;

Где в лета тьмы, когда мир кровию кипел,

Хотя и с бородой, рассудок здравый цвел

И, как отец, взирал, с улыбкой сожаленья,

На ересных глупцов немногие сожженья;

В те лета, говорю, когда в Европе всей

Для Гуссов не было довольно булл, мечей,

Их сын бежал на Русь, и, верх доброты царской,

Немецкий эскулап вел вскоре быт боярский.

О ты, чей трон -- Земля, круг солнечный -- венец,

Терпимость вечная, о благости отец!

С железом и с огнем и с язвой обращенья,

Дай, чтобы минул нас дух вероисступленья,

Чтоб кроткий нрав царей, советы мудры их

В грядущем были нам порукой дней златых!..

Но в клобуке наглец со мною в речь вступает

И гордость в поступи смиренной прозирает:

"В стихах сих, сударь мой, вы скрыли тонкий яд;

Коль верить вам, никто ни прав, ни виноват;

Нет меры истине, дороги к просвещенью,

И следовать должны мы скотскому влеченью".

-- "Мне это написать не приходило в ум".

-- "Хоть прямо ваших вы не изложили дум,

Но с толкованием всё делается ясно..."

-- "Но я противное сказал ли вам напрасно?

И повторить еще для вас душевно рад:

Кто разбирает -- прав, кто спорит -- виноват;

Вот всё; но мне теперь почти сознаться можно,

Что не в одном дворце промалчивать нам должно".

-- "Но тут два смысла есть, позвольте вам сказать.

Я различаю здесь..." -- "Вы властны различать;

Я мысль свою открыл; довольны вашей будьте

И мнение мое скорее позабудьте".

-- "Мне? ваше мнение? кто учит думать вас?

Вам мысль запрещена; я доношу тотчас!"

Счастлив, кто вдалеке невежд и пустосвятов

Свой кроет век в тиши отеческих пенатов,

Заране кинув свет с подругой молодой,

Живет для ней, на Пинд пускаясь лишь порой.

В наследственном саду так пахарь домовитый

Душистый сот, пчелой прилежною добытый,

Умеет похищать искусною рукой,

И вслед ему жужжит напрасно гневный рой.

1822

77. ДВА ВЕКА

(Отрывок)

Век незабвенный, где как солнце золотое

С Екатериною блистает мне второе,

Когда умели мы писать, смеяться, бить,

Давая жить другим и сами знали жить;

Среди таких побед, величия и силы

Скажи, зачем теперь мы скучны и унылы?

Бежим утех, двора, и женщин, и пиров

И вспоминаем лишь веселы дни отцов?

Так площадной бедняк средь блеска, злата храмов,

Голодный, ловит пар несытых фимиамов

Иль жалким голосом из скудного куска

Вам пышно говорит про жизнь откупщика.

Познании гордостью мы ум свой обольщаем

И лучшими себя отцов своих считаем,

К трудам учености такой питаем жар,

Что устраняем прочь забавы милый дар,

И, резвость оттолкнув и обществ всё приятство,

Из школ еще кричим: "Народное богатство!

Свобода! Деспотизм!" -- или путем другим

Любезность резкими чертами богатим

(Нахально-дерзкими, будь сказано меж нами).

Шуметь, вертеть усы, размахивать руками,

Небрежно развалясь, врать смело всякий вздор --

Вот чем теперь легко привлечь красавиц взор.

Клеон удальств таких образчик непристойный,

Но Клара говорит: "Он офицер достойный,

В невоспитании своем не виноват,

Рубившись целый век, любить душевно рад".

Любить! -- о, точно так, любить он малый чистый!

Добр, может быть, неглуп, и человек плечистый!

Зато уж важный Клит, враг женщин записной,

Лапласа ученик и мыслитель прямой,

Нем в обществе, в кругу друзей крикливый спорщик,

Оратор полковой, казармный заговорщик;

Горячкой заразясь новизн и вольных дум,

Дать новый ход вещам его стремится ум;

Кипя равно подрыть и алтари и троны,

В Квироги метит он, а там в Наполеоны.

За ним его Пилад, либералист Клерак,

Ученый с легкостью и с притиском остряк,

В поэты он попал альбомною безделкой,

В законодатели военной скороспелкой;

Шарада в действии и каламбур живой,

К честям широкий путь он видит пред собой

И, новый Морепа, готов без размышленья

В скороговорках вам бросать свои решенья!

Иль Корд, защитник их, оратор-гастроном,

Обедать тридцать лет скакав из дому в дом,

Вчерашний Дидерот, сегодняшний библейщик,

Всех обществ, всех начал Тартюф и переметчик,

Чтоб жизнь постыдную достойно увенчать,

Не веря ничему, пустился обращать,

И, знатен и почтен, смеясь народа крику,

Индеек за труды ждет малую толику.

С ним гений Дамазит, муз пылкое дитя,

Он думает весь мир преобразить шутя,

И все права пока -- иль два, иль три ноэля,

Гимн Занду на устах, в руке портрет Лувеля.

Вослед ему шумит недоученный рой,

Ругательств с рифмами разносчик под рукой

Иль знанье едкое, без затруднений дальных

Взятое целиком из наглостей журнальных

Парижского клейма, лишь глубоко для дам.

И как пощаду дать их сборным вечерам,

Где самолюбием нахватанных познаний

Решается судьба и книг, и лиц, и зданий,

Где острое словцо лет многих губит труд,

Где мыслей в дерзости ум высший признают

И с веком наравне средь пьянственного пира

Где весит прапорщик царей и царства мира,

Полн буйства и вина, взывает: "Друга, дам

Я конституцию двумстам моим душам!"

И получить горя, мальчишка своевольный,

Столь лестное ему названье "недовольный",

Былое всё хулит, лишь раскрывает рот.

Но как я изложу в словесности отчет!

Сокровищницы муз, вертепы сказок вздорных

И дьяволы в стихах на столиках уборных;

Мечтания везде, конца виденьям нет,

И в книгах, и в устах столетий средних бред;

Лорд Бейрон -- образец, и гения уродство --

Верх торжества певцов, их песней превосходство.

Разбойник, висельник, Корсар и Шильд-Гарольд

На место Брутов, Цинн дивят теперь народ;

Гассан, Джаур! -- имен и нравов буйных дикость

Атридов, Цезарей сгоняет прочь великость;

Жертв крики судоржны, взыванье адских орд,

Крик палача поет нам благородный лорд,

И мы, благодаря его турецкой музе,

С поэзьей лобных мест в торжественном союзе;

Таинственности мрак, упырь и домовой --

Все ужасы Радклиф встают передо мной

С набором общих мест и наглых восклицаний,

С богатством мелочным несчетных описаний;

Без цели, без конца бродящий наугад,

Писатель нынешний размерами богат,

И, слабый правильной пленять нас красотою,

Толкает правила, сменяя их -- собою!

И сей во всех веках, у всех любимцев муз,

Как божество, один и неизменный вкус

В дни наши разделен на готский, бриттский, галльский,

И вскоре, говорят, придет к нам вкус бенгальский.

Так зыблет в наши дни новизн надменный дух

И пантеон искусств, и Пинда скромный круг,

Ничтожа дерзостно, в разборах иссушенный,

Прекрасный идеал, веками освященный.

И где остановить, не ведая, умы,

В мрак, первобытный мрак несемся быстро мы,

И Сталь кипящая, плененная собою,

Дух немцев разжидив французской остротою,

Европы общий плеск умела приобресть,

Народам всем крича: "Будь всякий тем что есть!"

Будь всякий тем что есть! Башкир, киргиз, малаец,

Канадский людоед, свирепый парагваец,

Гордитесь! Франции вас славит первый ум.

И Стали в честь подняв нескладный крик и шум,

Военну вашу песнь вы дайте ей послушать,

Пить в черепе, курить табак и падаль кушать.

Так видим мы в наш век тьму гибельных плодов

От мудрости в чепце, от юпочных творцов!

Но наши женщины совсем другое дело.

От авторских грехов их разрешаю смело;

Приличий чувство, пол и образ жизни их

Далят от них досель влиянье мод дурных,

Но нравиться, пленять желаньем увлекаясь,

Пристойность под свой вкус подлаживать стараясь,

Средь светской праздности, пустых побед в огне

Кой-что из прав своих утратили оне,

И в церковь, бедных в дом спеша из-под качелей,

И от священных книг в круг дерзких пустомелей.

Они меня простят в сомнениях моих,

Что ум и набожность поверхностны у них,

Что эта милая наружность воспитанья

Есть лишь осенний плод старушьего преданья.

Все средства хороши, чтоб путь нам сделать свой,

Цари и женщины согласны меж собой;

Замужства нервною горячкою страдая,

В турецкую чалму готова лезть иная,--

Но всё конец моим суждениям один:

Всё наши женщины достойнее мужчин.

1822

78. ЭЛЕГИЯ ("Как медленно приходит счастье...")

Как медленно приходит счастье,

Как быстро кроется оно,

Дней юных в долгое ненастье

Мне было жить на миг дано!

Наказан я за то мгновенье!

Надежд пустое обольщенье

Всё горечь услаждает зла,

Но мне уж чуждо упоенье,

Надежда в сердце умерла!

В сем сердце, съеденном тоскою,

Больном, убитом, я горю

Бегущей возвратить мечтою

Блаженства прошлого зарю;

Но настоящее как туча

Во всех души несвязных снах,

И -- вмиг блистает на глазах

Слеза невольная, горюча.

Я всё навеки потерял,

Я мене ветрен, пылок стал!

Доверенность к судьбе умчалась,

Огнь чувств, восторгов рай исчез,

И даром пагубным небес

Одна любовь со мной осталась!

1823

79. АЛЕКСАНДРУ ИВАНОВИЧУ МИХАЙЛОВСКОМУ-ДАНИЛЕВСКОМУ

Когда Гораций Мецената

В своем Тибуре угощал,

Не дом, горящий блеском злата,

Любимца Августова ждал,

Но луг, приют обычный стада,

Полянка, десятина сада,

Где вечен вод падущих шум,

И, в сень уединен ну бука

Призвав, дружила их наука

И прелесть стихотворных дум.

Там, под сабинским чистым небом,

Краса эольских дочерей,

Младая нимфа с солью, с хлебом

Встречала дорогих гостей;

Обед -- два-три простые блюда;

Освобожденный из-под спуда,

Залитый маслом вековым --

Кувшин с фалерном ароматным...

Пир скудный!.. но пирам ли знатным

Равняться, Данилевский, с ним?

Хорола житель не Гораций;

Украина -- не древний Рим!

Но и в приют моих акаций

Проложен путь мечтам благим!

Столиц нам зодчество безвестно;

Но гостю милому не тесно

Певца в обители родной;

Она низка, ветха... ни слова;

Но добра мать моя готова

Что бог послал делить с тобой.

Военным утомясь разъездом,

Пенатов посетить моих

Не можешь ли хоть мимоездом?

Хотел бы я в кругу своих

Принять тебя борщом домашним,

С усердьем поселян всегдашним

За твой обед благодарить

И всей твоей семьи почтенной

Моэта влагою беспенной

Здоровье полной чашей пить.

12 сентября 1824

80. ОНА МЕРТВА

Она мертва! Она не знает

Минуты счастья роковой,

Когда завесу подымает

Восторг влюбленною рукой,

Когда душа находит слово

Загадки темной бытия

И жизнию заблещут новой

Безмолвные глаза ея.

Она мертва! она не знает!

Кто ж избранный Пигмалион?

Пред кем лед чувств ее растает?

Прервется сердца детский сон?

И таинствам недремной ночи

Изменят, без нескромных слов,

И долу потупленны очи,

И поступь робкая шагов.

1827

81. НА ХОЛЕРУ

Ивану Александровичу Башилову

Холера вкруг меня кипит;

Отвсюду крики скорбны внемлю;

Холодный ветр в окно свистит,

И легкий снег подернул землю.

Заразы черное крыло,

Огромною ширяясь тенью,

На села, грады налегло

Предтечею опустошенью.

Глад рыщет с адской девой сей,

Подняв оглоданные руки,

И, усмехаясь, спорит с ней

И жертв в числе, и в родах муки...

Увы, Башилов, настает

Жестоких испытаний время;

И близко страшный жнец идет,

Ссекая земнородных племя.

Кто знает, два ли, три ли дня

Здесь под луной предел наш дальной,

Спеши ж, друг, навестить меня,

Тебя жду с трапезой прощальной!

Без слез, без вздохов, без укор

Друг друга крепко мы обнимем

И светло-беззаботный взор

На будущность Вселенной кинем.

Ты помнишь, с детства нам мила

Суждений гордая свобода,

И целой жизни мысль была:

И блага, и права народа.

Поговорим о них, запьем

В последний раз успехи века

И над могилой предречем

Высокий жребий человека!

Что нужды? Пусть постигнет нас

Всемощный грозною судьбиной!

Покойно свой верховный час

Я встречу песнью лебединой!

Под гильотины острием

Так Вернио, Барнавы пели,

И в диком торжестве своем

Тираны Франции бледнели...

7 декабря 1830

82. НА СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА

Таланта в полном блеске он

Поник увенчанной главою,

Свинцом летучим поражен

Братоубийственной рукою;

Издетства баловень певец

Прелестной музы своенравной,

И после жизни бурной, славной

И бурный встретил он конец.

Негодованье и печаль

Волнуют грудь и мысль невольно;

Увы, кому его не жаль!

О Пушкине кому не больно?

Один он нам звездой светил,

Звучал в предбудущие лета --

Зачем же ты его убил,

Злодей, отнял у нас Поэта!

Кто право крови дал тебе

Над сей главою озаренной?

Ты знаешь ли, к его судьбе

Восторг прикован полвселенной!

Любимец наш, отрада, друг,

Честь, украшенье полуночи,--

Его напевов -- жаждал слух,

Его лица -- искали очи!

И слышишь ли плачевный звон?

Весь Петроград, слиян душою,

Подвигся в ходе похорон

Необозримою толпою;

Не полководец, не монарх,

Он в землю сходит им подобно,

И общей грустью в мир загробный

Сопровожден любезный прах.

Коль ближние, склонясь челом,

В боязни кроются виновной,

Ты ль, муза, пред Певца костром

Пребудешь робкой и безмолвной?

Как Цезаря кровавый плащ,

Бери, кажи ты Барда тогу,

Зови к царю, к народу плачь

И месть кричи земле и богу!

Но успокойся, неба дочь!

Кто усладил Певца кончину,

Его детям успел помочь,

Устроив прочно их судьбину, --

Тот знает -- и не дремлет он,

Венчанный россов представитель,

И грянет в свой черед закон --

Невинных неподкупный мститель!

Февраль 1837

83. ЭЛИЗИУМ

Элизиум, цветущий вечно рай

Души вертляной и крылатой,--

Кто на земле, кто будет мой вожатый

В тот светлый, в тот чудесный край?

Два глаза есть и голос милый,

Мне слишком близкие давно,

Им дивное могущество дано

Элизиум творить не за могилой!

Элизиум и чувств и дум!

И в миг тот дивный мир пред мною исчезает,

И неземных порывов полон ум,

И огнь, чистейший огнь всё сердце проникает.

А. Г. РОДЗЯНКА

Основным источником текста стихов Р. служит тетрадь его произведений 1812-1840 гг., составленная им для жены, Н. А. Клевцовой, в 1838-1840 гг.; была прислана автором А. С. Норову и сохранилась в собрании последнего в ГБЛ (далее: Сб. ГБЛ). Она представляет собою писарскую копию, с некоторыми ошибками переписчика. Стихи в ней, как правило, датированы и дают ряд разночтений к более ранним печатным текстам. Небольшое количество автографов и копий стихов Р. сохранилось в разных фондах ПД и фондах А. С. Норова в ГБЛ и ЦГАЛИ.

75. Дух журналов, 1816, кн. 37, с. 484 (ст. 1-24); полностью -- "Дух журналов", 1816, кн. 50, с. 1123, под загл.: "Призвание на вечер А. Е. Р. (Анакреонтические стихи)" и с примеч.: "Сии стихи ошибкою напечатаны были без конца в 37 книжке сего издания. Просим уничтожить их там; здесь оне сполна. Примеч.<ание> Издателя)"; НА на 1826, с. 271. Печ. по Сб. ГБЛ; предпоследний стих, пропущенный переписчиком, восстанавливается по печатным изданиям. Цитерея (греч. миф.) -- Венера. Рея (греч. миф.) -- супруга бога времени Кроноса, правление которого считалось идиллическим "золотым веком".

76. "Временник Пушкинской комиссии, 1969", Л., 1971, с. 53 (ст. 73-76, 89-94, 189-214). Печ. по Сб. ГБЛ. Сатира отражает рост общественно-политического скептицизма в 1822-1823 гг., характерный, в частности, для Пушкина и декабристских кругов. В центре ее стоит дебатировавшаяся еще в XVIII в. проблема терпимости -- политической и религиозной (ср., например, знаменитый трактат Вольтера "О терпимости", 1763). Первые зерна "нетерпимости" Р. видит в самом существе "спора", который он рассматривает как форму интеллектуального деспотизма одной стороны над другой. Тем самым проблема "нетерпимости" обращается как против правительствующей группы и официальной и неофициальной церкви, так и против "спорщиков", идеологов тайных обществ. Конклав -- собрание кардиналов, избирающее папу. Диван -- здесь: собрание сановников на Востоке. Муфти -- ученый-юрист и богослов у мусульман. Иман (имам) -- духовный глава у мусульман. Бонз (бонза), талапоин, лама -- обозначения буддийских монахов. Державину ль Хвостов невольно рукоплещет и т. д. Имена Державина и графа Д. И. Хвостова (1757-1835), плодовитого, но бездарного поэта, употреблены Р. в нарицательном смысле, для обозначения традиционной ситуации: гений, преследуемый завистью посредственности. Реальные литературные отношения Державина и Хвостова не были враждебными. Гиберт Жак-Антуан-Ипполит (1743-1790) -- военный писатель и теоретик. Констан Бенжамен (1767-1830), Лафает Мари-Жан-Поль (1757-1834), Прадт Доминик Дюфур де (1759-1837) -- крупные деятели либеральной оппозиции в период Реставрации. Жомини Генрих, барон (1779-1869) -- известный военный теоретик. Трощинский Дмитрий Прокофьевич (1754-1829) -- вельможа, деятель украинской аристократической оппозиции, популярный в декабристских кругах, лично знакомый Р. Финарди -- артист, гастролировавший в Москве в 1818 г. Ум Греча. Николай Иванович Греч (1787-1867), педагог и журналист, издатель "Сына отечества", славился своим остроумием. Макассар -- государство на юго-западе острова Целебес. Глебов Дмитрий Петрович (1789-1843) -- поэт, поздний сентименталист. И Дибичу в глаза расскажет, как Вандам Разбит и т. д. Иван Иванович Дибич (1785-1831) был генерал-квартирмейстером союзных войск в битве при Кульме, где был разбит и взят в плен генерал Иосиф-Доминик Вандам (1771-1830); он же принимал непосредственное участие в походе к Парижу в 1814 г. Энтимема, дилемма -- виды логических фигур. Собор библейский -- Российское библейское общество, в 1820-х годах центр мистицизма и обскурантизма. Криднерша -- баронесса Варвара Юлия Криденер (1764-1824) -- писательница, политический деятель и религиозный проповедник реакционно-мистического толка, идеолог Священного союза. Антиной -- прекрасный юноша, фаворит римского императора Адриана (76-138). В Риме существовал культ Антиноя. Нарышкина Мария Антоновна, урожденная кн. Четвертинская (1779-1854) -- одна из самых блестящих красавиц петербургского света, фаворитка Александра I. Бога Пифагор увидел в тайне числ. Пифагорейцы, последователи греческого философа и математика Пифагора (V в. до н. э.), рассматривали числа как божественное начало всего существующего. Отец механики в жару больного мненья и т. д. Речь идет о попытках Исаака Ньютона (1643-1727) объяснить все явления природы из теории сил и механических движений. Погасшим солнцем тот вам землю выдает и т. д. Имеются в виду космогонические гипотезы Лейбница (1683) и Бюффона (1745); первый полагал, что Земля, остывая, покрывалась "стекловидной корой"; второму принадлежит гипотеза о Земле как "маленьком солнце", оторвавшемся от Солнца и потом охладившемся. Соборы Греции -- собрания высших должностных лиц восточной (православной) церкви; на некоторых соборах были осуждены разные виды ересей. Приступ Магометов -- видимо, взятие Мекки основателем ислама Магометом (Мохаммедом, 571-632); шире -- кровопролитные религиозные войны 623-630 гг. Костры Иберии -- массовые сожжения еретиков испанской инквизицией в XV-XVI вв. Германии пожар -- Реформация и связанная с нею религиозная война. Стыд, мрак Италии -- деятельность папской курии в Ватикане. Парижа голод, бунт -- выступление парижан на стороне католицизма и Лиги против гугенотов в 1572 г.; во время последовавших осад в городе свирепствовали чума и голод. Разбой в отчизне Теля -- религиозные войны в Швейцарии в XVI в. и преследования еретиков, возведенные в принцип женевским вождем протестантов Ж. Кальвином. Гусс -- чешский реформатор Ян Гус (1369-1415); войны его последователей против короля Сигизмунда и крестоносцев продолжались с 1420 по 1431 г. Имя Гуса в данном случае употреблено в нарицательном смысле: противник церковной ортодоксии, "еретик". Их сын бежал на Русь. Возможно, Родзянка имеет в виду голландского авантюриста Бомелия (ум. 1569?), бежавшего из Германии в Москву и ставшего придворным врачом Ивана IV; в летописях Бомелий характеризуется как "немчин" и "еретик".

77. "Временник Пушкинской комиссии, 1969", Л., 1971, с. 57 (ст. 17-24, 31-75, 79-118). Печ. по Сб. ГБЛ. Ст. 76-110 процитированы Р. в письме А. С. Норову от 22 декабря 1839 г. (ГБЛ); по этому источнику исправляются ст. 87, 98. Сатира Р. распространилась в литературных кругах в 1823 г.; 10 мая о ней писал В. И. Туманский сестре, как об удачной литературно, но противной его образу мыслей и "недостойной Родзянки" -- по нападениям как на Пушкина, так и на других лиц, которых "скорей одобрять, нежели порицать... должно" (В. И. Туманский, Сочинения и письма, СПб., 1912, с. 250). В июне 1823 г. сатира стала известна и Пушкину. В 1824 г. она была прислана Р. в ОЛСНХ и читалась (видимо, в литературно-полемической своей части). Памфлет Р. продолжает и конкретизирует "Споры" и направлен против грозящего деспотизма "демагогов", якобы стремящихся к личной власти; в нем отразились кризисные настроения в либеральных и даже декабристских кругах, связанные с распадом Союза Благоденствия и усилением политической реакции. Противопоставление "двух веков" -- XVIII и XIX -- как века "расцвета" и века "упадка" нередко в дидактической сатире 1820-х годов (см.: "Век Елисаветы и Екатерины" Туманского, No 142). См.: В. Э. Вацуро, Пушкин и Аркадий Родзянка. -- "Временник Пушкинской комиссии, 1969", Л., 1971, с. 56, где предложено обоснование адресатов сатиры. Образцом для Р., возможно, явилась сатира Вольтера "Два века" (1771). Когда умели мы писать, смеяться, бить. Ср. у Вольтера: "В наши дни мудрость имеет над нами такую власть, что мы разучились смеяться" ("Два века"). Давая жить другим и т. д. Парафраза стиха Державина из оды "На рождение царицы Гремиславы..." (1796). Из школ еще кричим: "Народное богатство! .." и т. д. Речь идет о широком увлечении русского общества проблемами политической экономии (А. Смитом, Бентамом и др.). Зато уж важный Клит и т. д. Можно думать, что Р. имеет в виду одного из лидеров Союза Благоденствия Н. И. Тургенева (1789-1871) или, что менее вероятно, Чаадаева (см. ниже). Н. И. Тургенев имел репутацию честолюбца с сильной волей и в то же время кабинетного мыслителя; он чуждался женщин и общества. Лапласа ученик -- религиозный вольнодумец: выдающийся математик Пьер-Симон Лаплас обосновывал естественное происхождение мира, без вмешательства божества. Квирога (Кирога) Антонио (1784-1841) -- испанский революционер, возглавивший заговоры в 1815 и 1819-1820 гг.; имя Квироги было популярно в декабристских кругах. За ним его Пилад, либералист Клерак. По-видимому, имеется в виду поэт Ф. Н. Глинка (1786-1880), в 1819 г. близкий к Н. Тургеневу; в 1821 г. они вместе представляли Петербург на съезде Союза Благоденствия в Москве; их имена связывались и в секретных политических донесениях. В законодатели военной скороспелкой. Глинке принадлежат "Письма русского офицера" и ряд статей по военному делу и военной истории. Шарада в действии. Глинка был автором многочисленных шарад, в том числе крайне острой политически шарады "Престол", прочитанной на заседании "Зеленой лампы" во второй половине октября 1819 г., т. е. в период, когда Р. посещал общество. Каламбур живой -- может быть, намек на фамилию Глинки. К честям широкий путь он видит пред собой. Глинка был чиновником особых поручений при петербургском генерал-губернаторе гр. М. А. Милорадовиче и пользовался его неограниченным доверием; репутация его как честолюбца, которому успехи и лесть "совершенно вскружили голову", поддерживалась в охранительных кругах (см.: Базанов, с. 209 и др). Морепа Жером, граф (1701-1781) -- французский политический деятель, известный как беспринципный интриган. Иль Корд, защитник их, оратор-гастроном. Речь идет о старшем брате Н. И. Тургенева, А. И. Тургеневе (1784-1845), государственном деятеле, литераторе, собирателе исторических документов, одном из близких друзей Пушкина; общеизвестным было его восторженное отношение к младшему брату, равно как и его гурманство и постоянные разъезды с визитами. Вчерашний Дидерот, сегодняшний библейщик. Определение Тургенева как "Дидерота", "не верящего ничему", т. е. как атеиста или религиозного вольнодумца, не оправдано. С 1812 г. Тургенев был секретарем Библейского общества и одним из ближайших сотрудников министра просвещения, мистика А. Н. Голицына. Знатен и почтен. В феврале 1819 г. А. И. Тургенев получил звание камергера (РИнв, 1819, 26 февраля, с. 191); к 1821 г. был действительным тайным советником, членом Государственного совета, Комиссии составления законов, директором департамента в министерстве Голицына. Индеек за труды ждет малую толику. Парафраза из басни И. И. Дмитриева "Лиса-проповедник" (1805). С ним гений Дамазит и т. д. Намек на Пушкина, связанного в это время с Н. И. и А. И. Тургеневыми. Это место сатиры вызвало возмущение В. И. Туманского (см. выше) и Пушкина (см. его письмо А. А. Бестужеву от 13 июня 1823 г.). Два иль три ноэля -- "Сказки. Noël", из которых в настоящее время известен один ("Ура! в Россию скачет...", 1818). Гимн Занду -- стих. Пушкина "Кинжал" (1821). Занд, Карл Людвиг (1795-1820) -- немецкий студент, убивший в 1820 г. агента русского правительства драматурга А. Коцебу и казненный в том же году. Лувель Пьер (1783-1820) -- рабочий, бонапартист, убивший 13 февраля 1820 г. герцога Беррийского, возможного наследника французского престола. Р. рассказывал А. И. Михайловскому-Данилевскому, что видел сам, как Пушкин показывал в театре портрет Лувеля с надписью "Урок царям", и что стихи его не вымышлены, а списаны с натуры (РА, 1866, с. 1097; PC, 1890, No 11, с. 505). Ругательств с рифмами разносчик под рукой -- может быть, П. А. Вяземский, автор многочисленных эпиграмм. Где острое словцо лет многих губит труд -- возможно, намек на осуждение декабристами первых томов "Истории Государства Российского" H. М. Карамзина (1818), монархическая тенденция которой вызвала несколько эпиграмм. И с веком наравне и т. д. -- цитата из послания Пушкина "К Ч<аадае>ву" (СО, 1821, No 35), где дается, в частности, портрет Чаадаева как кабинетного мудреца и политического спорщика. "Други, дам Я конституцию двумстам моим душам!" Намек на широко распространившиеся в 1819-1820 гг. проекты вольномыслящих помещиков (Н. И. Тургенев, И. Д. Якушкин) освободить собственных крестьян. "Недовольный" -- в политической фразеологии 1810-1820-х годов обычное терминологическое определение оппозиционера. Но как я изложу в словесности отчет! и т. д. Воинствующая антиромантическая позиция, занятая Р., близка к критике немецкой литературы и эстетики в "Благонамеренном" 1820-х годов; однако сложилась она раньше, еще в 1810-х годах: аналогичную позицию занимали "Вестник Европы" и "Дух журналов", где сотрудничал Р. (см.: Мордовченко, с. 144-145). Брут, Цинна -- герои римской истории, излюбленные действующие лица классической трагедии. Здесь, как и в дальнейшем, идет речь о смене "классического" репертуара "романтическим", в частности в театре. Гассан, Джаур -- герои поэмы "Гяур" Байрона. Радклиф Анна (1764-1823) -- автор так называемых "готических романов", или "романов тайн и ужасов", получивших в 1810-х годах широкое распространение в России; в романах этого типа обычны сверхъестественные события и персонажи. И Сталь кипящая, плененная собою и т. д. Романтическую теорию национальной обусловленности "вкуса" Р. связывал прежде всего с выходом трактата "О Германии" (1810) Жермены де Сталь (1766-1817); на эту работу он резко напал и в своей более ранней пародии на баллады Жуковского ("Певец", 1817 -- Сб. ГБЛ).

78. Печ. впервые по Сб. ГБЛ. Вольный перевод элегии Парни "Que le bonheur arrive lentement..."; переводилась также Батюшковым ("Элегия", 1804 или 1805).

79. НЛ, 1824, кн. 10, ноябрь, с. 38, под загл.: "Послание к А. И. М<ихайловскому>-Данилевскому". Печ. по Сб. ГБЛ. Было послано Р. в авторизованной копии при письме Михайловскому-Данилевскому от 12 сентября 1824 г. из села Родзянок в Кременчуг, где в это время находился адресат (ПД). Михайловский-Данилевский Александр Иванович (1790-1848) -- генерал-майор, военный писатель, в своих записках оставил характеристику Р. как "одного из отличных наших поэтов", одаренного "пламенным воображением и обширною памятью", но страдавшего недостатком образования, которое ограничивалось "понятиями, почерпнутыми из писателей века Людовика XVI" (PC, 1900, No 10, с. 214). Общение Р. с Михайловским-Данилевским и обмен книгами и письмами особенно интенсивен в 1824-1825 гг. (ряд писем ему Р. -- ПД). Меценат Гай Цильний (род. ок. 70 г. до н. э.) -- богатый римский вельможа, приближенный императора Августа (63 до н. э. -- 14 н. э.), покровитель поэтов. См. обращенную к нему оду Горация -- Carmina, III, 29. Тибур -- город в Лациуме. Под сабинским... небом. В Сабине находилось имение Горация. Эольский -- эолийский, принадлежащий племени эолийцев. Фалерн -- одно из лучших вин Италии, часто упоминаемое у Горация. Моэт -- марка вина.

80. Печ. впервые по Сб. ГБЛ. С этим стихотворением тематически связано второе -- "Она жива" (Сб. ГБЛ). Пигмалион (греч. миф.) -- скульптор, влюбившийся в созданную им статую Галатеи и ожививший ее.

81. Печ. впервые по Сб. ГБЛ. В 1830 г. эпидемия холеры охватила южные области страны. Башилов Иван Александрович -- по-видимому, дядя поэта А. А. Башилова (см. адресованное ему стихотворение последнего "Ямбы" -- МН, 1837, т. 3, кн. 1, с. 99, где он характеризуется как "мудрец Украины"). Помещичье семейство Башиловых известно в Хороле в начале XIX в. (картотека Б. Л. Модзалевского, ПД). Вернио Пьер-Виктюрниен (1753-1793) -- политический деятель, глава жирондистов; гильотинирован по приговору Конвента. Барнав Антуан-Пьер (ок. 1761-1793) -- политический деятель, сторонник конституционной монархии; гильотинирован в 1793 г. Тираны Франции -- якобинцы.

82. "Русское обозрение", 1897, No 5, с. 420; вторично -- Н. Ф. Сумцов, А. С. Пушкин. Исследования, Харьков, 1900, с. 329; обе публикации с неточностями. Печ. по Сб. ГБЛ. Автограф -- в Рукописном отделении Института литературы им. Т. Шевченко АН УССР (Киев).

83. Печ. впервые по Сб. ГБЛ. Датировке не поддается. Посвящено, по-видимому, Н. А. Клевцовой.

-----

Гармония.

Глагол таинственный Создателя миров!

Начало счастия, источник наслажденья!

Чей голос выразит твои благотворенья?

Исполненна твоих вселенная даров.

Гармония! везде меня ты восхищаешь!..

Ведешь ли в торжестве светил небесных хор,

Иль в Этне пламенной народы ужасаешь, --

Или угрюмо зришь с вершин кремнистых гор;

Внимаю ли тебе шумящих вод в паденье...

В мечтанья погружен, с унылою душой,

Теряюся времен в сумрачном отдаленье

И сладостно мирюсь с разящею судьбой.

Являешься ли ты в стихиях раздраженных,

В блистаньях молний, средь грохота громов --

Недвижим, на скалах, веками разрушенных,

Дивлюся, трепеща, Властителю миров!

Разлуку ль колокол печальный возвещает,

В безвестности самой твой слышим дивный глас;

Звучит -- и слезы извлекает,

Наводит грозное уныние на нас.

Великих ли дела Бард славит вдохновенный:

Зрю пламень лютых битв на гибельных полях;

Полки спираются, летят ожесточенны

Путем честей, побед, жить в будущих веках.

Но кроткий мир низшел -- жар бранный пагасает,

Смягчившись воин зрит на милую, на чад,

К трепещущей груди любезных прижимает,

Льет слезы -- щит, копье повержены лежат,

Кто, кто не чувствовал твоих благотворений?

Гармония! речешь -- престал стихий раздор!..

Сын тления, игра судеб и заблуждений,

Подъемлет ко Творцу свой благодарный взор.

Неизъяснимая! зарею пробужденный,

Невинный селянин, в палящий лета зной,

С серпом блистающим на ниве, утомленный --

Не чувствует трудов -- обворожен тобой!

Раздался тихий звук пастушеской свирели --

Гремящие рога вторятся над рекой!..

Красавицы села, оставив мирны сени,

Беспечно резвятся на тени дубов густой.

Сиянием луны сребристой озаренны,

Вкушают сладкие дары твоих отрад;

Спокойны, без забот, тоской неомраченны,

Желаньем дальних благ себя не тяготят.

И я, узнав твои святые наслажденья,

Тебе дни юности прелестной посвящал:

Счастливый, радостный, в восторгах вдохновенья,

Я песнию своей светило дня встречал.

Осеннею ль порой, угрюмою ль зимою,

Пою... вокруг меня почиющий туман;

В степях шумящий ветр, гром, бури с черной мглою,

Синеющий вдали безбрежный океан.

Во ужасы, во хлад Природа облекаясь,

Пленяет грозною своею красотой!

И вечность строгая, сквозь тьму времен являясь,

С улыбкой кажет мне на камень гробовой!

Ах! если рок судил мне жертвой быть страданий,

В мучениях, в тоске всечасно умирать,

Быть чуждым, сиротой в жилище испытаний,

Везде бесчувственность, гонения сретать:

Простри свой взор ко мне, гармония святая!

С тобой везде найду отраду и покой.

Кто, кто не тронется, твой сладкий глас внимая,

Кто не почтит певца, любимого тобой?

Сам Бог к певцам твоим внимание склоняет;

Их лирою златой и камень оживлен.

Поют -- везде восторг, и горесть утихает;

Поют -- подземный мир и Цербер усыплен.

Бессмертье в их устах!.. грядущим поколеньям

Протекши доблести их голос возвестит;

Мелькнут столетия!.. но звук их песнопенья

И в разрушении вселенной возгремит.

Погибнут ли в боях, иль, жизнью удрученны,

Взойдут во светлые обители отцов:

Их будет прах священ!.. и гробы их священны

Не могут низложить порывы всех веков.

Туда питомец муз, чувствительный душою,

Придет, -- могилы их слезами окропит;

Возбудит лирный звук могущею рукою,

И снова славу их в потомстве оживит!

Аркадий Родзянка.

-----

Родзянка А.Г. Гармония ("Глагол таинственный Создателя миров!..") / Аркадий Родзянка // Вестн. Европы. -- 1810. -- Ч.51, N 11. -- С.205-209.

Оставить комментарий Родзянко Аркадий Гаврилович (bmn@lib.ru) Год: 1837 Обновлено: 14/01/2021. 106k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Стихотворения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Призвание на вечер Споры Два века (Отрывок) Элегия ("Как медленно приходит счастье...") Александру Ивановичу Михайловскому-Данилевскому Она мертва На холеру На смерть Александра Сергеевича Пушкина Элизиум Гармония

Родзянко Аркадий Гаврилович Стихотворения

А. Г. РОДЗЯНКА

75. ПРИЗВАНИЕ НА ВЕЧЕР

76. СПОРЫ

77. ДВА ВЕКА

78. ЭЛЕГИЯ ("Как медленно приходит счастье...")

79. АЛЕКСАНДРУ ИВАНОВИЧУ МИХАЙЛОВСКОМУ-ДАНИЛЕВСКОМУ

80. ОНА МЕРТВА

81. НА ХОЛЕРУ

82. НА СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА

83. ЭЛИЗИУМ

А. Г. РОДЗЯНКА

Гармония.

Родзянко Аркадий Гаврилович
Стихотворения