Аннотация: Призвание на вечер
Споры Два века (Отрывок) Элегия ("Как медленно приходит счастье...") Александру Ивановичу Михайловскому-Данилевскому Она мертва На холеру На смерть Александра Сергеевича Пушкина Элизиум Гармония
А. Г. РОДЗЯНКА
Аркадий Гаврилович Родзянка (1793-1846) родился в помещичьей семье на Полтавщине. Детские годы его прошли вблизи от одного из культурных центров Украины -- Обуховки и Трубайцев, имений В. В. Капниста и Д. П. Трощинского, с семьями которых он сохранил многолетнюю дружескую связь. В этой среде он воспринял некоторые идеи как декабристского окружения Капниста, так и украинской дворянской фронды, с ее культом национального прошлого и "малороссийской свободы". Литературные интересы его укрепились во время учения в Московском университетском благородном пансионе, где его учителем был известный поэт и теоретик архаистического направления А. Ф. Мерзляков. Уже в 1839 году в письме к А. С. Норову он будет называть себя и своего адресата "воспитанниками Мерзлякова и классицизма умеренного" {Рукописный отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, картон 57 (Норов), No 20. В дальнейшем название этого архива дается сокращенно: ГБЛ.}.
В пансионе Родзянка выступил как поэт. В 1816 году он переезжает в Петербург и поступает в гвардию. К этому времени он уже известен как автор анакреонтических и горацианских стихов ("Призвание на вечер", 1814; "Клятва", 1815; "К Лигуринусу", 1816). Наряду с ними он разрабатывает и высокие жанры классицистской лирики ("Властолюбие (подражание Ж.-Б. Руссо)", 1812; "Державин", 1816, и др.). По-видимому, через Капнистов он знакомится с Державиным и сближается с "Беседой любителей русского слова". Наследник просветительской традиции, "архаист", он пишет в 1817 году пародийную балладу "Певец", направленную против Жуковского и шире -- против самых основ формирующейся романтической эстетики. Значительное место в его стихах этих лет занимают гражданские темы ("Развалины Греции", 1814; "Потомство", 1816). В 1818-1819 годах он служит в лейб-гвардии Егерском, а затем в Орловском пехотном полку. В Петербурге Родзянка входит в круг членов Союза Благоденствия. В эти годы он находится под все усиливающимся влиянием либеральных идей, распространяющихся в гвардии. Его общественная ориентация и связь с литераторами декабризма и декабристской периферии естественно приводят его в общество "Зеленая лампа". Позднее Родзянка вспоминал о противоправительственных стихах, читавшихся в заседаниях общества. Вероятно, здесь же произошло его знакомство с Пушкиным; их отношения вскоре же приобрели дружески-фамильярный характер. Это время -- период наибольшего расцвета политического вольномыслия Родзянки, впрочем довольно умеренного. В 1818 году он пишет "Послание о дружбе и любви Аврааму Сергеевичу Норову", где декларативно утверждает примат дружбы, познания и долга над эпикуреизмом и противопоставляет гражданские добродетели древних "робкому страху" и "жизни в цепях" современного поколения. 3 марта 1821 года Родзянка выходит в отставку с чином капитана и в том же году уезжает в Полтаву, в свое имение Родзянки Хорольского уезда, однако продолжает печатать стихи в "Сыне отечества", "Невском альманахе", "Полярной звезде" и других изданиях.
Кризис Союза Благоденствия способствовал росту скептических настроений Родзянки, которые находили, по-видимому, поддержку и в атмосфере кружка Капнистов. К 1822 году он становится в оппозицию к радикальным декабристским кругам и пишет сатиры "Споры" и "Два века", где нападает как на правительственную реакцию, так и на радикализм "демагогов".
Основная часть его поэтической продукции в 1820-х годах -- любовная лирика элегического и частью гедонистического характера; художественный уровень ее, как правило, невысок. В 1830 году Родзянка женился на Н. А. Клевцовой, которой посвятил целый цикл стихов 1830-1835 годов; к середине 1830-х годов относятся и его иронические и сатирические стихотворения из быта мелкопоместного украинского дворянства с прежними просветительскими тенденциями (ср. резкую сатиру "Мысли после постановления о выборах дворянства", 1832); он заявляет о своей верности идеям "свободы" и "блага народа" ("На холеру", 1830) и в 1835 году пишет "На уничтожение имени малороссиян" -- стихотворение, оппозиционное правительству, проникнутое элегическим сожалением о славном прошлом Украины и посвященное "памяти вельмож малороссийских".
Некоторый интерес представляет и его "Послание к Н. П. Базилевской" (1842), с резко иронической характеристикой "торговой литературы", в частности "Библиотеки для чтения" Сенковского {О Родзянке см.: Пушкин, Письма, т. 1 (1815-1825), под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского, М. -- Л, 1926, с. 274, 377; "Пушкин. Статьи и материалы", вып. 3, под ред. М. П. Алексеева, Одесса, 1926, с. 80; В. Э. Вацуро, Пушкин и Аркадий Родзянка. -- "Временник Пушкинской комиссии, 1969", Л., 1971, с. 43.}.
75. ПРИЗВАНИЕ НА ВЕЧЕР
Товарищ, бог веселья
Тебя сего же дня
На праздник новоселья
Зовет через меня
И просит непременно,
Чтоб ровно в семь часов
К дружине неизменной
Родных и земляков
Ты сделал одолженье
Пришел поесть, попить,
Исчерпать наслажденье
И негу истощить!
И вкус, и взор пленяя --
И сласти, и вино,
И чаша пуншевая
Среди стола давно;
Во мгле благоуханий,
В венках из повилик,
Средь плесков, средь лобзаний
Составим братский лик.
В честь Вакха лик составим
И, вспомня старину,
Его, его прославим!
Хвала, хвала вину!
Лишь в грозде винограда
Прямая нам отрада,
Друг, в жизни сей дана;
И сердца наслажденья,
И музы вдохновенья
Слабеют без вина.
Оно творит героя,
Полет уму дает
И, нежа и покоя,
К бессмертью нас ведет.
В счастливый час безделья
Средь плясок и веселья
Седой Анакреон,
Вином одушевленный,
Напиток пел бесценный,
И тем бессмертен он.
Ахилл и все герои,
Что башни гордой Трои
Низринули во прах,
Упившись сим нектаром,
Летели с новым жаром
Искать побед в боях!
К Зевесу часто боги
В небесные чертоги
Сходилися на пир;
Согласно наливали,
Согласно осушали
При звуке горних лир.
Любовник Цитереи,
Друг братства, шумный Вакх
Златое время Реи
Восторга на крылах
Нам, смертным, возвращает,
Нас, смертных, приближает
К блаженству и богам.
Бесценны вспоминанья,
Прелестны ожиданья
Предстанут мигом нам,
Когда из полной чаши
Прольется в души наши
Токая светлый дар;
И в чела и в ланиты,
Предвестник Афродиты,
Румяный вступит жар.
1814
76. СПОРЫ
Голов сто, мнений сто; год новый -- вкус иной;
Что город, то устав; всё шатко под луной.
Мысль ближних для себя, мой друг, исследуй здраво;
В сем даре лучшее, поверь мне, смертных право.
Но не кидайся в спор: намерений богов
Доселе не проник первейший из умов;
Та малость, в коей мы не можем сомневаться,
Столь же пуста, как мы, не стоит чтоб заняться;
Мир полон глупостей, и рассуждать учить --
Есть новую болезнь дурачеству привить.
Сей пробегая мир, что видим мы? Сомненья,
Людей неспящих бред, ошибки, заблужденья;
Здесь в пурпуре конклав, там под чалмой диван,
Тут муфти с бородой, дервиш или иман,
Здесь бонз, талапоин, там лама, тут прелаты,
И древни раввины, и новые аббаты,
Для словопрения крепка ли ваша грудь?
Хотите ль спорить вы? Скорей сбирайтесь в путь.
Мир тонет ли в крови от славных драк героя,
Елены ль красоту пожаром платит Троя,
В Москве ль помещики мотают жизнь в пирах
Иль разоряются за край межи в судах,
Державину ль Хвостов невольно рукоплещет
И черной зависти огонь во взорах блещет,--
Нимало не дивлюсь: рожден так человек --
Таким он был и есть, таким он будет ввек.
Но как сообразить порывы нашей страсти
Ум ближних подчинить суждений наших власти?
Зачем и почему и по правам каким
Ты хочешь старшим быть над разумом моим?
О, как несносны мне болтун неугомонный,
Невольник новых мод, народ полуученый,
Отрывистый остряк, разносчик злой молвы,
Звонящий то, чего б знать не хотели вы;
Гиберты наших дней, Констаны, Лафаеты,--
В министры их прямят и Прадты, и газеты;
Читая всё, учась слегка всему, они
В военных сведеньях поспорят с Жомини,
В законах с Трощинским, во вкусе с Мерзляковым
И в знаньи языка славянского с Шишковым.
Смотрите, в жар какой их малость приведет --
Фраз, возражений тьма, но всё ответа нет.
"Не прекословьте мне, я как пять пальцев знаю;
Не может быть; пустяк, я в этом уверяю;
Для чувства правил нет!.. но нужен смысл всегда!..
Об истине идет коль дело, господа,
Приятною должна вам всякая быть новость!.."
Прекрасно, но к чему, зачем такая строгость?
Увы! судили мы Финардия прыжки,
Ум Греча, Макассар и Глебова стишки.
Случайно знали ль вы покойного Перфила?
Страсть спорить старика до петухов будила.
О стычке ль речь идет, где вы дрались с полком, --
Он помнит лучше вас, как, с кем, когда, при ком;
Пусть вашей саблею вы то решили дело --
Он письма получил и вам перечит смело,
И Дибичу в глаза расскажет, как Вандам
Разбит, иль как Париж отдался в руки нам.
Но в прочем не дурак и человек достойный;
Но с ним и друг его не встретится спокойно,
Иль, дружеством скрепив терпение свое,
Молчит и слушает крикливое вранье.
Однажды наш Перфил, забывшись в жарком споре,
С ругательством в устах и с бешенством во взоре,
Дверь настежь распахнув, вдруг кинулся на двор,
Дав, слава богу, нам свободу и простор.
Племянников своих он в год довел, не боле,
С наследством и с собой расстаться поневоле;
Одышкой страждущий сосед его Хапров
Дом запер для него приказом докторов;
При всех достоинствах один сей недостаток
Ославил, отравил Перфила дней остаток.
Он в церкве оттого горячкой заболел,
Что проповеднику перечить не посмел,
И, умирающий, с наитием проказным
Он в спор втянул попа с служителем приказным.
О небо, мир ему пошли в краях теней,
Который дал он здесь нам смертию своей,
Когда злодей смолчал хотя пред божьим троном.
В такой-то день и час, во прении ученом,
Сын церкви молодой, орел святых отцов,
О бога сущности доказывать готов;
Спешите, радуйтесь сим зрелищем духовным,
Сим спором правильным, сим боем богословным;
Там строгость энтимем крепит с дилеммой речь,
Так обоюду остр всё поражает меч;
Там трудный силлогизм с неправильной посылкой,
Софизм, блистающий затейливостью пылкой,
Там сам митрополит, игумены, попы --
Невежественных прав священные столпы;
Там с силой у двора и с пышностью житейской,
Смиренно правя всем, сидит собор библейский;
Бежа свободы дня, целуя злато уз,
Там славит Криднерша царей святой союз;
И посетители, приличие соблюдая,
Жужжат, кадят хвалой, ни зги не понимая.
Вот в семинарии как действуют у нас!
"Но, словопрению искусному учась,
Мы ль тратим наши дни? В пирах, в купальне самой,
Свет мудрости -- Сократ вел часто спор упрямый;
Была то страсть его или избыток дум;
Противоречие приводит в зрелость ум:
Так кроет пыл огня в упорных недрах камень,
Подобие людей, души которых пламень,
Чтоб вспыхнуть, первого удара слова ждет,
И каждый правдою блистает их ответ!"
Сказали. Хорошо; вот и мои сомненья:
Чем спору более, тем мене просвещенья;
И кто исправит мне ум лживый, глаз косой?
И слово "виноват" рот раздирает мой!
Усилий наших крик по воздуху несется,
Но всякий при своем, как прежде, остается;
Не это ли мешать суждений шум пустых
С безумным ропотом страстей сердец людских?
Некстати, невпопад и правда досаждает:
Тот слишком виноват, кто часто прав бывает.
В дни Реи правота с нагой сестрой своей
Владели как друзья им вверенной землей,
Но вскоре, говорят, подлунною скучая,
Одна ушла в Олимп, в подземный ключ другая.
Пустое мнение есть властелин веков;
Воздушный храм его на лоне облаков;
И боги, демоны и лешие толпами
Виются перед ним; и щедрыми руками
Безделки, издали блестящие глазам,
В волшебном зрелище показывают нам;
Заслуги наши вкруг, таланты, зло и благо
Горят, как пузырьки, рожденны мыльной влагой;
Не уставая дуть, упорны ветры там
Из края гонят в край и божество, и храм:
Пременчивый тиран, средь прихотей несчетных,
Вчера -- под меч, сей день -- на трон возводит смертных.