Решетников Федор Михайлович
В деревню!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Сцены)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
Ѳ. М. PѢШЕТНИКОВА

ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ.

ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.

Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій Ѳ. М. Pѣшетникова, составленной П. В. Быковымъ.

ТОМЪ ВТОРОЙ.

Цѣна за два тома -- 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплетѣ 4 руб. 50 коп.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.

  

Въ деревню!
(Сцены).

   Октябрь мѣсяцъ. Изъ петербургскихъ каналовъ гонятъ въ Неву порожнія барки, суда, лодки разныхъ величинъ; Нева тоже пустѣетъ. Мостовыя тоже оканчиваютъ починиваться.
   Погода стоитъ по утрамъ то холодная, то сырая; но, несмотря на это, на Сѣнной площади, недалеко отъ вѣсовъ, между балаганами съ овощами и рыбой и торгашами мясомъ съ досокъ, напротивъ гостиницы "Полтава", по утрамъ много стоитъ крестьянъ большею частію въ полушубкахъ. И стоитъ только спросить кого-нибудь: что они дѣлаютъ тутъ? вамъ отвѣтятъ: собираются въ деревню, и къ этому прибавятъ еще, что "тутъ они разыскиваютъ земляковъ, на Сѣнной много съѣстныхъ и распивочныхъ заведеній". Повидимому, этотъ народъ, отправляющійся въ деревню, веселъ, въ противоположность своимъ товарищамъ, также толкущимся на Никольскомъ рынкѣ и у Семеновскаго моста... Пожалуй, тутъ можно найти и юморъ... По воскреснымъ днямъ Сѣнная еще больше оживляется, крестьянъ прибываетъ больше и больше. Трактиры и гостиницы съ вывѣсками въ родѣ "Полтава", "Ростовъ" и др. и безъ вывѣсокъ, питейныя заведенія, гласящія "распивочно и на выносъ", харчевни болѣе прежняго наполняются крестьянами, подмастерьями, солдатами; снуютъ туда и женскія личности; торгаши пироговъ съ рыбой, рубленой говядиной и рублеными яйцами то-и-дѣло останавливаютъ идущій народъ, нахваливая свое печеніе; слышатся пѣсни, крики, драки.

-----

   Утро. Свояки изъ одной деревни Тверской губерніи Никита Дорофеевъ и Пантелей Савиновъ сидятъ на своей постели, въ темной и грязной избѣ, въ которой въ это время кромѣ нихъ никого уже нѣтъ, такъ какъ мы застаемъ ихъ въ восемь часовъ. На стѣнахъ кое-гдѣ висятъ грязныя тряпки, кирки, опояски, фуражки: подъ нарами два сундучка, нѣсколько узелковъ. Въ избѣ душно и угарно; но если кухарка Ѳедосья, выходя изъ кухни на дворъ, отворяетъ дверь, то въ избѣ съ полу поднимается легкій паръ. Постель свояковъ состоитъ изъ посланныхъ на полъ двухъ поддевокъ; на узелки, служившими подушками, положены кое-какъ сложенные полушубки, которыми, какъ надо полагать, свояки одѣвались. Никита и Пантелей на видъ имѣютъ годовъ сорокъ, но Никитѣ по паспорту значится только 31 годъ, а Пантелею тоже по паспорту 29 лѣтъ. Лица у обоихъ обросли значительно волосами и бородами, волосы всклокоченные, лицо у Никиты загорѣлое, у Пантелея блѣдное, худощавое. На видъ Никита крѣпче и здоровѣе своего товарища.
   Сидятъ они: Никита въ ситцевой розовой рубашкѣ, которая до того загрязнена, что кажется, будто, онъ не снималъ ея съ себя болѣе мѣсяца; Пантелей въ холщевой рубахѣ; на обоихъ штаны синіе изгребные, ноги босыя. По обѣимъ сторонамъ ложа -- передъ Никитой лежитъ пара худыхъ сапогъ, замаранныхъ глиной, передъ Пантелеемъ новые лапти.

-----

   Никита и Пантелей въ продолженіе лѣта справляли вотъ какую работу: подрядились они съ дядей Степаномъ Николаевымъ возить въ Петербургъ глину. Глину эту или песокъ, употребляемый на постройку каменныхъ домовъ, они должны были копать въ Царскосельскомъ уѣздѣ, близъ Колпина, въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Невы. Для этого дядя Степанъ Николаевъ арендовалъ большую лодку, вмѣщавшую четыре кубическихъ сажени песку и платилъ за лодку въ лѣто сорокъ рублей. Арендаторъ крестьянинъ Царскосельскаго уѣзда, скупившій нѣсколько десятинъ земли, продавалъ нашимъ своякамъ и дядѣ каждую полную лодку песку за четыре рубля пятьдесятъ коп. с.; копка и возка земли производились на счетъ свояковъ и дяди. Такимъ же точно образомъ покупали у арендатора землю человѣкъ тридцать. Всего въ лѣто свояки доставили въ Петербургъ девять лодокъ. За каждую кубическую сажень дядя выговорилъ получать по семи рублей.
   Жена Никиты Дарья Иванова живетъ въ кормилицахъ и получаетъ въ мѣсяцъ шесть рублей. Дома у Никиты двое дѣтей: одной дѣвочкѣ восьмой годъ, другой теперь ужъ годъ и одинъ мѣсяцъ; жена Пантелея живетъ въ кухаркахъ и получаетъ въ мѣсяцъ два рубля съ полтиной, и но фунту кофею и сахару.
   Разговоръ идетъ о женахъ.
   -- Не залезъ {Не засталъ.} вчера... Хозяйка совѣтуетъ остаться. Говоритъ Пантелей.
   -- Мало что?.. Что въ городѣ-то дѣлать? Имъ, вишь, лытать все...
   -- Оно бы ничто... Тамъ-то мы все на вѣтру, чтобъ ей, энтой работѣ!.. Ну, и опять оно тоже здѣся не совсѣмъ тоже ладно... Вотъ полушубокъ надо, а сколь онъ стоитъ?.. За все деньги подай.
   -- Что и говорить,-- сказалъ Никита съ тяжелымъ вздохомъ.
   Свояки замолчали. Пантелей всталъ и вышелъ на дворъ, не одѣваясь...
   Никита тоже всталъ, прибралъ вещи, т. е. затолкалъ все имущество, кромѣ лаптей и сапоговъ, подъ нары, а сапоги и лапти, не торопясь, положилъ къ столу. Затѣмъ и онъ вышелъ во дворъ.
   Умывшись изо рта и утеревшись грязною тряпицею, свояки закурили трубки.
   -- Свою бы лодку надо завести, а то дядя что... началъ Никита.
   -- То-то!.. Ты-то сколь отъ Дарюхи-то взялъ?
   -- Я-то? Да что взялъ, все отослалъ... Тридцать ровно... да теперь еще за два причитается.
   -- Жизь, подумаешь!.. Вотъ что-то дядя: получитъ ли?
   -- То-то: все не застаетъ. Чтобъ околѣть!
   Изъ кухни вышла кухарка.
   -- Аль не подете?
   -- А что?.. Дай перекусить.
   -- Не поспѣло. Вы не одни.
   Свояки замолчали и, вздыхая, молча, стали одѣваться. Черезъ четверть часа они вышли. На обоихъ сѣрые полушубки, започиненные въ разныхъ мѣстахъ: на головахъ фуражки, на рукахъ кожаныя рукавицы; на ногахъ у Никиты сапоги, у Пантелея лапти.
   Холодно, но свояки привыкли уже къ холоду, потому-что они еще только съ недѣлю, какъ кончили работы, да и можно себѣ представить жизнь на водѣ и днемъ, и ночью.
   Идутъ, молча, какъ-будто имъ и разговаривать не о чемъ. Недалеко строятъ домъ; свояки поглядѣли на рабочихъ, но промолчали и не остановились. Идутъ дальше.
   -- А оно бы теперь ничего...
   -- Ежели остаться-то?.. Говорятъ, семь гривенъ даютъ за день.
   -- Мало-что врутъ! Опять то разочти: три дня есть работа, а недѣлю ходи... Опять тоже и не упакуешь (не угодишь).
   -- Что и говорить... Вотъ дома, пишутъ, озими худыя... сѣно смокло...
   -- Это что!.. Только, поди, я думаю, врутъ: коли бы у насъ -- написали бы... А что это Яковъ говоритъ, пожалуй, что съ дури.
   -- Како съ дури!.. Зайдемъ?-- сказалъ вдругъ Пантелей, остановившись передъ питейнымъ заведеніемъ, устроеннымъ въ подвалѣ.
   -- Денегъ-то, чать, не хватитъ: мало.
   -- Вотъ!.. Хватитъ... А?!
   Пантелей началъ спускаться, за нимъ пошелъ и Никита.
   Въ заведеніи, кромѣ подручнаго мальчика, никого не было! Пантелей, взявши косушку, сѣлъ къ столу и пригласилъ сѣсть и Никиту.
   Выпили. Хотѣлось разговаривать, по какъ-будто не о чемъ было говорить.
   -- А работы теперь страсть дома-то!-- сказалъ Никита.
   -- Не поправишься... Теперь оброкъ... А одинъ камень ломать что!
   -- И не говори... А все жъ вездѣ одно: что дома, что здѣсь.
   -- Не говори... Кабы здѣсь-то лучше...
   Никита промолчалъ.
   -- Заботы помепѣ будетъ и все, какъ будто, ты самъ на себя робишь. Выпьемъ разѣ еще но маленькой?
   -- Полно!-- и Никита сталъ доставать изъ-за лѣваго голенища деньги.
   -- Постой... успѣемъ...
   -- Ну?!
   -- Я самъ.
   Пантелей расплатился, потомъ свояки пошли на Сѣнную.
   Крестьяне медленно бродятъ кучками по улицѣ, но площади, кучками стоятъ на углахъ, противъ питейныхъ заведеній. Но больше всего народу собралось въ вышеозначенномъ мѣстѣ противъ гостиницы "Полтава". Тутъ человѣкъ полтораста, если не больше. Они толкутся и перехаживаютъ съ мѣста на мѣсто и обыкновеннымъ голосомъ разговариваютъ, не смѣясь. Здѣсь собрались крестьяне разныхъ волостей и разныхъ губерній. Тутъ есть судорабочіе, рабочіе мостовыхъ, фабричные рабочіе, каменщики, пильщики, плотники. Собрались они потому, во-первыхъ, чтобы отыскать земляка, во-вторыхъ, узнать новости, въ-третьихъ, узнать, кто и почемъ работалъ, сколько выручилъ, и четвертое, самое главное, дождаться расчета, т. е. посланнаго за деньгами.
   -- Здорово! нѣтъ ли нашихъ?-- снявъ фуражку, спросилъ толпу Никита.
   -- Рязанскіе али калужскіе?
   -- Осташевскіе, тверскіе. Песокъ возили.
   -- Такихъ нѣту, такіе-вонъ!-- сказалъ одинъ крестьянинъ въ новомъ полушубкѣ и новыхъ сапогахъ.
   -- Почемъ робили?-- спросилъ Пантелей.
   -- По рублю, гляди! а что?-- сказалъ улыбаясь человѣкъ, въ новомъ полушубкѣ и новыхъ сапогахъ.
   -- То-то! А полушубокъ-то знатный... Почемъ?
   -- Не зарься -- продаю! восемь далъ, за восемь съ косушкой уступлю.
   Толпа хохочетъ.
   -- Слышали: наборъ?-- сказалъ кто-то.
   -- Чево?-- спросили нѣсколько голосовъ и придвинулись поближе къ сообщившему вѣсть о наборѣ.
   -- Вѣрно. Газету парень показывалъ: велѣно четыре человѣка съ тысячи.
   -- Ну, мы не пойдемъ.
   -- Тебѣ что: у те братъ староста... А не вретъ парень-то?
   -- Чево вретъ -- увидишь самъ... А вонъ Петруха-то. Петруха?!-- крикнулъ говорившій, привставъ на пальцы ногъ.
   Къ говорившему подошелъ молодой крестьянинъ, уже изрядно выпившій.
   -- Откупаться будешь, али нѣтъ?
   -- Все одно ужъ не воротишь! Али я не гвардія?
   Молодой крестьянинъ былъ высокаго роста.
   -- Не спейся!!
   -- Ты не дразни!-- крикнулъ молодой крестьянинъ и, повидимому, осерженный ушолъ въ толпу.
   Свояки ушли тоже въ толпу, разыскали крестьянъ Тверской губерніи; нашли тамъ работавшихъ на лодкахъ, разговорились о томъ, что вотъ ужъ полторы недѣли не могутъ получить денегъ, а деньги очень нужны, потому надо оброки вносить, да и надо же чѣмъ-нибудь и семейству жить цѣлую зиму. Многіе находились въ работникахъ; но никто не говорилъ, сколько ему причитается получить, а говорилъ только: "маловато". Оставаться въ Петербургѣ никому не хотѣлось, потому что Петербургъ никому не нравился, потому что, какъ говорили, въ немъ "страсть житье!"
   Въ ожиданіи хозяевъ, у которыхъ однодеревенцы работали, и посланныхъ отъ артели товарищей за полученіемъ денегъ, крестьяне заходили въ питейныя заведенія, которыя то разомъ наполнялись, то разомъ опустѣвали; въ заведеніяхъ толкались или сидѣли подмастерья или съ сапогами, или фуражками, или чѣмъ-нибудь. Выпивъ, крестьяне выходили и покупали у пирожниковъ пироговъ и, если пирогъ попадался съ яицами, то говорили:
   -- Важно! Пирогъ-то только безъ масла.
   А если съ говядиной, то:
   -- Ну ужъ и пирогъ! костей-то что?
   -- Заважничалъ, братъ! Смотри, много ли донесешь денегъ-то домой, замѣчалъ скороговоркой торгашъ. Мало-по-малу изъ питейныхъ заведеній стали слышаться пѣсни; оттуда начали выходить пріятели подъ руку и, махая руками, несвязно ругали всѣхъ; пройдя немного, они останавливались, а нѣкоторые снова заходили въ заведенія. Въ одномъ мѣстѣ у панели лежалъ крестьянинъ и никакъ не могъ встать. Его началъ было поднимать другой -- по тоже свалился. Ихъ окружили человѣкъ десять крестьянъ и долго хохотали надъ ними, а такъ какъ народъ ходитъ на Сѣнную преимущественно за дѣломъ, то кромѣ десяти крестьянъ никто не обратилъ вниманія на пьяныхъ.
   Пантелей остался въ толпѣ и разсказывалъ, какъ онъ работалъ; а Никита пошелъ къ женѣ.
   -- Здорово живете!-- сказалъ онъ хозяйкѣ-барынѣ. Жена ему только слегка кивнула головой и даже не подошла къ нему: она держала ребенка.
   -- Ну, что же ты не оставляешь Дарюху-то?-- спросила барыня, которая собиралась ѣхать за пятьсотъ верстъ, такъ какъ мужъ ея получилъ тамъ должность.
   -- Нѣтъ!.. какъ хотите.
   -- Она соглашается.
   -- Не пущу... Дома тоже ребята... Опять: она тосковать станетъ.
   -- Глупости! Вѣдь не тоскуетъ же она теперь, да и она оставила же маленькаго ребенка дома.
   -- Нѣтъ, ужъ какъ хотите, не пущу... Дома работы много... Холсты надо ткать... мало ли что?
   -- Да вѣдь она можетъ и здѣсь купить холста и нашить вамъ рубашекъ.
   -- Нѣтъ ужъ... Кабы я... Нѣтъ, нельзя.
   -- Однако вѣдь она зарабатываетъ деньги? А дома получитъ ли она столько?
   -- Какія это деньги!
   -- Какъ какія? Вѣдь ты два мѣсяца -- февраль и мартъ, на ея деньги жилъ.
   -- Я не поѣду въ деревню...-- сказала Дарья мужу.
   -- Смѣй!.. вытребую.
   Барыня велѣла Дарьѣ поставить самоваръ, угостить чаемъ мужа. За чаемъ мужъ и жена разговаривали о домашнихъ; жена говорила мужу, что она осталась бы, потому что ребенка стали было отнимать отъ груди, онъ захворалъ и ей такъ жалко стало его, что она разъ даже плакала. Но мужъ стоялъ на своемъ и попросилъ денегъ.
   Отдавая Никитѣ деньги, барыня опять спросила его:
   -- Такъ не отпустишь, если я и прибавлю рубль? И сослалась на свои недостатки.
   -- Не могу: мнѣ будетъ скучно... И что за жизнь розно?.. Что родня-то, свекоръ-то что скажетъ?.. Вонъ Татьяна не пошла домой-ту, что стали разговаривать? а и мѣсяца не прошло, какъ мужъ ушедши въ деревню, она и лишилась мѣста... Вилась долго, а тутъ наши мужики стали примѣчать -- въ баловство пустилась.
   -- Ну, а я этого не сдѣлаю. Вѣдь ты деньги получалъ исправно?
   -- Объ этомъ что и говорить.
   -- Ну, я и буду посылать тебѣ каждый мѣсяцъ, и потомъ, если она не захочетъ жить, я дамъ ей прогоны,-- сказала барыня.
   -- Нѣтъ ужъ, воля ваша. При себѣ лучше, а по заглазамъ что!.. Дѣло крестьянское, не подходящее.
   -- Въ такомъ случаѣ вотъ тебѣ контрмарка изъ полиціи на полученіе адреснаго билета изъ экспедиціи. Раньше дворники не принуждали меня брать адреснаго билета и она считалась на квартирѣ, а наши дворники сдѣлали это и дали мнѣ эту бумажку назадъ тому мѣсяцъ. Деньги я внесла, была два дня назадъ тому въ экспедиціи -- не готовъ еще билетъ. Такъ ты потрудись принести его мнѣ.
   -- Куды жъ я съ адреснымъ-то?
   -- Мнѣ принеси, а я отдамъ для прописки въ кварталъ.
   -- Какъ же въ деревню-то?.. Въ спидиціи-то долго держатъ: мнѣ два мѣсяца писали.
   -- Нельзя же. Вѣдь я не виновата.
   Никита, сказавъ, что и ему надо выручать изъ экспедиціи свой паспортъ, взялъ контромарки -- попытать счастья.
   Вышелъ Никита изъ дому на панель и сталъ считать деньги: двѣнадцать рублей.
   Идетъ подмастерье въ длинной, на подобіе татарской, рубахѣ и въ черномъ фартукѣ и толкаетъ локтемъ Никиту. Никита глядитъ на подмастерья, тотъ стоитъ и вдругъ говоритъ:
   -- Пополамъ вмѣстѣ!
   -- Я тѣ!.. Ты что?
   -- А такъ ты... го-ро-довой!!-- вопитъ подмастерье.
   Народъ останавливается, окружаетъ Никиту и подмастерья. Никита не можетъ сообразиться.
   -- Иду это я и замѣчаю, что-то лежитъ на панели, онъ наклонился, я вскокъ, только хочу взять, онъ и схватилъ и толкнулъ меня...-- говоритъ скороговоркой подмастерье.
   -- Ну вотъ!.. подлый ты человѣкъ,-- проговорилъ Никита.
   -- Онъ говоритъ: подлый... Заслышите... Къ мировому судьѣ приглашаю, господа,-- юлитъ подмастерье.
   -- Охъ ты свинья!.. Да знаешь ли ты: чьи это деньги-то?-- крикнулъ Никита.
   -- Въ чемъ дѣло? въ чемъ дѣло?-- спросилъ скороговоркой, подскочившій вдругъ какой-то франтъ въ очкахъ, надо быть какой-нибудь фельетонистъ, такъ что толпа разступилась.
   -- Я, значитъ, былъ у жены... она живетъ въ мамкахъ вотъ въ этомъ домѣ,-- и отъ ея хозяйки получилъ за два мѣсяца двѣнадцать цѣлковыхъ, вонъ энти самые...
   -- Ты говоришь, хозяйка?-- спросилъ франтъ, поправивъ очки.
   -- А нешто она чортъ?-- взъѣлся Никита.
   Между тѣмъ подошелъ городовой.
   -- Позвольте... Надо удостовѣриться... Это такой случай, который я опишу въ газетѣ... Это неблагородно. Пойдемте къ хозяйкѣ его жены,-- говорилъ важно франтъ.
   Ватага, состоящая изъ городового, дворника, который доказывалъ городовому, что въ такомъ-то No квартиры живетъ кормилица и что онъ даже видалъ этого крестьянина въ квартирѣ, господина въ очкахъ, двухъ свидѣтелей, какихъ-то любителей приключеній и подмастерья, предводительствуемая Никитой, вошла въ квартиру барыни, у которой жила жена его.
   Городовой, свидѣтели и дворникъ, удостовѣрившись въ справедливости словъ Никиты, хватились вдругъ подмастерья -- нѣтъ, а вѣдь шелъ вмѣстѣ...
   -- Эдакой подлецъ, какъ онъ одурачилъ насъ всѣхъ! Извините, мадамъ!-- проговорилъ франтъ и при послѣднемъ словѣ расшаркался.
   -- Ничего, ничего,-- говорила барыня.
   -- Я непремѣнно въ газетѣ статью напишу. Вы въ деревню ѣдете?-- спросилъ вдругъ франтъ Никиту, но барыня не дала отвѣтить изумленному отъ всѣхъ этихъ сценъ Никитѣ.
   -- Я васъ прошу не печатать этой пустой исторіи.
   -- Но, однако... однако...-- заегозилъ франтъ и поспѣшилъ выйти, а на крыльцѣ что-то писалъ, за нимъ тоже всѣ вышли, кромѣ Никиты, котораго хозяйка уговорила отобѣдать.
   На квартирѣ, гдѣ жилъ Никита, дома не было никого. Кухарка Ѳедосья сказала, что съ самаго утра, кромѣ двухъ маляровъ, никто не приходилъ. Запечалился Никита. Главное мучитъ его то, куда ему дѣть деньги? Потому что разъ, получивши отъ жены десять рублей для того, чтобы отослать ихъ домой, онъ засунулъ за голенище кошелекъ съ деньгами, который былъ обернутъ еще тряпкой, но подвернулся пріятель, пригласилъ выпить водочки; и выпилъ-то онъ, кажется, немного, да только деньги, какимъ-то манеромъ, къ другому утру исчезли изъ сапога... Дома дѣлать нечего, тянетъ на улицу, да еще, пожалуй, какой-нибудь землякъ зайдетъ и пригласитъ "чайку попить", т. е. водочки. Кромѣ того надо искать дядю, а то онъ, красное солнышко, пожалуй, ухнетъ всѣ денежки. Не даромъ же они у него съ Пантелеемъ, почти что рабочіе: онъ ходокъ, и въ деревнѣ выстроилъ новый домъ съ двумя половинами. "Лишь бы его сцапать, да деньги отнять". А гдѣ искать его какъ не на Сѣнной.
   Идетъ Никита на Сѣнную Садовой улицей. Свѣтло еще, но народу идетъ меньше. Трескъ отъ экипажей, вслѣдствіе узкости улицы и каменной мостовой, такой, что слова громкаго не разслышишь, къ тому же прошли по чугункѣ впередъ и обратно кареты желѣзно-конной дороги. Пьяныхъ на Садовой не видать. Завернулъ Никита направо въ Спасскій переулокъ; прошелъ мимо вѣсовъ -- на одной доскѣ вѣсовъ положено гирь двадцать, другая высоко поднялась; площадка пуста, въ питейныхъ заведеніяхъ меньше прежняго крика, плясокъ, но публика тамъ сидящая говоритъ уже кое-какъ... Вошелъ Никита въ одно питейное заведеніе, находящееся за "Полтавой". Табачный махорочный дымъ, какъ изъ худой печки, наполнялъ конуру; онъ неясно увидалъ три фигуры, осмотрѣлъ ихъ -- не наши. Въ другомъ пляска. Въ третьемъ онъ встрѣтилъ однодеревенца Петра, тотъ сказалъ, что дядя шлялся по двумъ кабакамъ и былъ съ нимъ, Петромъ, похвалялся, что онъ получилъ малу толику отъ купца и вдругъ ни съ того ни съ сего назадъ тому часъ времени ушелъ вонъ въ энту штуку. (Петръ указалъ на одну гостиницу).
   -- А хошь умѣстя?-- вызвался Петръ.
   -- Ладно, пойдемъ, другъ... Надо выручать.

-----

   Утромъ свояки получили разсчетъ отъ дяди, сходили въ баню... По ихъ соображеніямъ они не дополучили по семи рублей съ полтиной. Оказалось, что каждый изъ нихъ вчера пропилъ два рубля серебромъ съ копейками, и оба они не могли понять, какимъ это образомъ случилось, и называли глупостью свою гулянку. Степанъ Николаевъ плакался на то, что онъ пропилъ чуть ли не три рубля.
   Никита и Пантелей купили себѣ сапоги и полушубки, покутили еще, только не на Сѣнной, а въ простой харчевнѣ и пошли выручать паспортъ. Велѣли приходить на другой день. Подошелъ Никита къ загородкѣ, гдѣ получаются адресные билеты. Адресные билеты лежатъ кучами, загородку окружили двѣнадцать человѣкъ, держа каждый наготовѣ или NoNo адреснаго билета или контрмарки квартала. Дарюхѣ не былъ готовъ билетъ.
   -- Въ деревню ѣду,-- сказалъ Никита неловко.
   -- Ну и поѣзжай,-- говорятъ ему,-- а она и здѣсь проживетъ.
   -- Не рука!
   -- Такъ нельзя?-- спросилъ Никита, вертя въ рукѣ контрмарку.
   -- Черезъ два дня приходи... Можешь, когда время -- штрафу не будетъ.
   Прошло три дня,-- прожили но полтиннику. Идетъ опять Никита въ адресную экспедицію.
   На адресномъ билетѣ написано "Дарья Иванова", а на контрмаркѣ квартала "Дарья Замужнева".
   -- Какъ твоя фамилія?
   -- А Богъ ее знае... По пашпорту гляди... А что Замужнева -- враки!
   Въ паспортѣ жены сказано: "Дарья Иванова замужняя".
   Кое-какъ Никита выручилъ билетъ.
   Мужья живутъ съ женами. Мужья нарядились въ новые сапоги, фуражки, женщины надѣли на головы платки, накупили ситцу рубля на три. Какъ мужчинамъ, такъ и женщинамъ скучно, потому-что зимою дома предвидится много работы. Больше всѣхъ скучаетъ Дарюха.
   -- Никита, чайку бы?
   Поди ты. Не напилась еще!
   -- Самъ такъ пьянствуешь только; всѣ деньги отъ меня отобралъ! Вѣдь сорокъ два цѣлковыхъ я тебѣ дала.
   Никита отзывается тѣмъ, что онъ деньги отослалъ домой, но при этомъ вздыхаетъ и съ жалостью смотритъ на жену, которая начинаетъ его корить тѣмъ, что у него нѣтъ ничего, а она, бывши кормилицей, жила барыней.
   -- Не хошь ли утечь!.. Ребятъ-то, видно, не жалко!-- ворчитъ Никита и идетъ съ пріятелями въ кабакъ, говоря, что они пошли искать работы, а Дарюха со своячиной идутъ на Сѣнную, останавливаясь передъ магазинами.
   -- А остаться бы?-- говоритъ Дарюха.
   -- Что съ ними, мужиками, сдѣлаешь?.. А тоже жизнь-та моя была -- бѣда!
   -- Ну и моя не лучше -- все дѣлала.
   Своячины разговариваютъ о своихъ хозяевахъ и о томъ, какъ онѣ удивятъ своихъ подругъ нарядами.
   -- И ходить-то мы научились иначе!
   -- Небось, Питеръ выучитъ, особливо по лѣстницамъ.

------

   Наконецъ, и свояки собрались съ женами въ путь. Теперь ужъ они казались гораздо бодрѣе и веселѣе, чѣмъ въ то время, какъ пріѣхали на заработки, да и въ самой одеждѣ замѣчалась перемѣна. Теперь мужчинамъ совѣстно было ѣхать въ лаптяхъ, въ оборванномъ полушубкѣ. Правда, на женщинахъ были тѣ же шугайчики, но зато на ногахъ новыя ботинки, на головахъ полушапки, платки, купленные въ Питерѣ.
   Передъ отъѣздомъ къ своякамъ приходило много пріятелей, которые оставались въ Питерѣ, и безъ угощенія дѣло не обошлось, такъ-что свояки пришли въ вокзалъ желѣзной дороги въ первомъ часу и талъ до вечера выспались. У Никиты оказалось денегъ 12 рублей, а у Пантелея только семь.
   Народу много. Всякому хочется скорѣе попасть въ загородку, многіе берутъ билеты на двухъ и на трехъ человѣкъ, но каждаго масса народу оттѣсняетъ назадъ. Такъ Никита попалъ въ загородку уже послѣ второго звонка и какъ только взялъ билеты, позабывъ обо всемъ на свѣтѣ, побѣжалъ на платформу. Но въ его полушубокъ вцѣпилась его жена и жена Пантелея съ крикомъ: -- Никита! Пантелей-то гдѣ?
   -- Пантелей!-- кричалъ Никита.
   -- Животъ заболѣлъ у него,-- сказала Дарья и засмѣялась.
   -- Останется! Ахъ бѣда!
   -- Иди! иди! что встали!!-- понуждалъ Никиту и бабъ жандармъ.
   Они вошли въ вагонъ. Никита высунулся изъ окна и кричалъ:
   -- Пантюха! останешься!!
   Знакомые прощаются другъ съ другомъ.
   -- И дернуло же его! Животъ, говоритъ... Ахъ бѣда!-- ворчитъ Никита.
   Раздается третій звонокъ... Поѣздъ тронулся. Вдругъ на платформу вбѣгаетъ Пантелей.
   -- Никита!!-- кричитъ въ конецъ растерявшійся Пантелей.
   Публика хохочетъ.
   -- Бѣги!! Догоняй!!-- кричатъ Пантелею крестьяне изъ оконъ вагоновъ; поѣздъ идетъ скорѣе и скорѣе и, наконецъ, исчезаетъ.
   -- А-ахъ ты! Горе мое!!-- говоритъ отчаянно Пантелей и, снявъ фуражку, скоблитъ отчаянно голову правой рукой.
   -- Дуракъ! пропьянствовалъ?-- говоритъ кто-то.
   -- Вѣдь учалось!! Не догонишь... Животъ -- чтобъ яму!!-- отчаянно говоритъ Пантелей.
   -- Пошолъ!-- гонитъ Пантелея сторожъ.
   Пантелей съ ужаснымъ горемъ и тоской выходитъ на Знаменскую площадь, останавливается и долго стоитъ, не зная, что ему дѣлать. Уличный шумъ начинаетъ его злить, и онъ идетъ въ питейное заведеніе.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru