Реклю Эли
Дневник парижанина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Услуги, оказанные Бисмарком Франции.- Ослабление реакции в Париже.- Выборы мэров и их помощников.- Бесцеремонные действия правительства народной обороны.- Победа под Орлеаном.- Отношение английской буржуазии и английских рабочих к республиканской Франции.- Разоблачение поведения Базэна.- Большая смертность в Париже.- Пруссаки разгуливают по Франции.- Французский народ подымается на битву со врагом.- Трошю решается действовать.

   

ДНЕВНИКЪ ПАРИЖАНИНА.

Услуги, оказанныя Бисмаркомъ Франціи.-- Ослабленіе реакціи въ Парижѣ.-- Выборы мэровъ и ихъ помощниковъ.-- Безцеремонныя дѣйствія правительства народной обороны.-- Побѣда подъ Орлеаномъ.-- Отношеніе англійской буржуазіи и англійскихъ рабочихъ къ республиканской Франціи.-- Разоблаченіе поведенія Базэна.-- Большая смертность въ Парижѣ.-- Пруссаки разгуливаютъ по Франціи.-- Французскій народъ подымается на битву со врагомъ.-- Трошю рѣшается дѣйствовать.

7 ноября.

   Наконецъ-то лучъ надежды озарилъ нашу печальную дѣйствительность! Г. Бисмаркъ отвѣтилъ окончательнымъ отказомъ на переговоры о перемиріи, которыми онъ только водилъ за носъ наше правительство, а оно, въ свою очередь, пользовалось ими, какъ средствомъ морочить насъ. Вся карьера г. Бисмарка доказываетъ, что онъ мастеръ на всякія хитросплетенія и въ этомъ искуствѣ превосходитъ всѣхъ своихъ товарищей, дипломатовъ; но тѣмъ не менѣе нельзя не признать, что онъ оказывается несостоятельнымъ въ пониманіи французскаго народа вообще и парижанъ въ особенности. А, кажется, чего только не дѣлалъ онъ для просвѣщенія себя на этомъ пути: развелъ цѣлую армію шпіоновъ, усердно читалъ французскія газеты извѣстныхъ оттѣнковъ и пр.-- однакожъ ничто не помогло, и онъ остался тѣмъ-же профаномъ въ этомъ дѣлѣ, какимъ былъ до начала войны. И если Франція не будетъ раздавлена лапами германскаго медвѣдя, то этимъ она будетъ обязана отчасти промахамъ знаменитаго канцлера. Разъ уже онъ оказалъ намъ громадную услугу, требуя уступки Эльзаса и Лотарингіи, Меца и Монъ-Валерьяна, взамѣнъ одного своего согласія на переговоры; теперь, отвергая столь-же отважно подвозъ припасовъ въ Парижъ втеченіе перемирія, онъ оказываетъ намъ новую услугу, важности которой, конечно, онъ самъ не подозрѣваетъ. Вмѣсто того, чтобы поприласкать нашихъ простачковъ, онъ только раздражилъ ихъ, вывелъ изъ себя. Ловкій мясникъ ласкаетъ скотину, которую ведетъ на убой, а не кидается на нее съ палкою или съ кнутомъ. Еслибы г. Бисмаркъ согласился на болѣе продолжительное обсужденіе предложеній нейтральныхъ державъ, офиціознымъ кореспондентомъ которыхъ явился Тьеръ, еслибы онъ удостоилъ относиться къ генералу Трошю, какъ къ великому военному генію, а къ Жюлю Фавру, какъ къ настоящему государственному дѣятелю, онъ продурачилъ-бы еще съ недѣлю Парижъ наипріятнѣйшимъ образомъ, заставивъ его, въ то-же время, истребить четырнадцать милліоновъ дневныхъ раціоновъ задаромъ. Впрочемъ, не совсѣмъ задаромъ, потому-что наши позолоченные представители жокей-клуба и упитанные буржуа, подстрекаемые надеждой на миръ, становились съ каждымъ днемъ отважнѣе въ своихъ неблаговидныхъ интригахъ и уже успѣли глубоко поколебать духъ національной гвардіи, пугая ее все тѣмъ-же призракомъ революціи, затѣянной опасными агитаторами Бланки и Флорансомъ. Лишняя недѣля, проведенная въ переговорахъ, не пропала-бы для нихъ даромъ и они могли-бы быстро подвинуть къ окончанію свой планъ, конечно, тщательно скрываемый, но о которомъ они невольно проговаривались! Онъ, безъ сомнѣнія, пошлъ и средства, замышляемыя для его осуществленія, слишкомъ ужь потерты отъ частаго употребленія, но удавалось другимъ, почему-же и имъ не надѣяться на успѣхъ! Они мечтали навести ужасъ на мирныхъ гражданъ страшными именами Бланки и Флюранса, краснымъ призракомъ коммуны, и затѣмъ приступить къ доносамъ, арестамъ, судебнымъ приговорамъ, преслѣдованьямъ, ожесточить этимъ республиканцевъ и революціонеровъ, натолкнуть ихъ на какую-нибудь крайнюю мѣру, и тогда, подъ предлогомъ междоусобной войны, отворить ворога пруссакамъ... Это страшное видѣніе уже развертывалось передъ нашими глазами, но и въ этотъ разъ г. Бисмаркъ появился внезапно, какъ deus ex machina, и раздавилъ тяжелымъ прусскимъ сапогомъ яйцо съ маленькимъ удавомъ, уже просовывавшимъ голову сквозь скорлупу.
   Еще поводъ къ радости. Парижское населеніе вышло изъ своего пассивнаго, запуганнаго положенія. Вчерашніе выборы въ мэры доказали, что партія, стоящая за свободу муниципалитета, весьма сильна: выбраны по большой части личности энергическія, съ твердыми республиканскими убѣжденіями и противники мира на унизительныхъ условіяхъ. Завтра будутъ выбирать помощниковъ мэровъ; есть надежда, что и эти выборы будутъ произведены въ томъ-же направленіи, какъ и выборы мэровъ.
   Реакція возрастала съ такой быстротою, что грозила уже все поглотить, потому-то она и вызвала противодѣйствіе, и еслибы правительство національной обороны вздумало черезъ недѣлю или черезъ двѣ сдѣлать новое воззваніе къ народу о довѣріи, оно получило-бы меньшинство голосовъ. Народы измѣнчивы.
   

8 ноября.

   Отказъ въ перемиріи не замедлилъ обнаружиться хорошими послѣдствіями: правительство издало декретъ о мобилизаціи 100,000 національныхъ гвардейцевъ, которыхъ пошлютъ на боевую линію. Со временемъ, собирая по крохѣ да по ниточкѣ, мы мобилизируемъ всѣхъ поголовно; жаль только, что это будетъ не поголовное вооруженіе, о необходимости котораго мы не уставали твердить правительству, -- не то поголовное вооруженіе, которое характеризуется энергическимъ порывомъ, свойственнымъ всякому коллективному движенію, вызванному подъ вліяніемъ чрезвычайныхъ событій
   Трошю сосредоточиваетъ, наконецъ, въ своихъ рукахъ большія силы. Съумѣстъ-ли онъ только употребить ихъ въ дѣло? Я не. люблю преувеличеній, по однакожъ мнѣ не показалось-бы особенно невѣроятнымъ извѣстіе въ родѣ слѣдующаго: "Десять тысячъ французовъ съ десятью орудіями исколотили въ пухъ и прахъ тридцать тысячъ пруссаковъ съ шестидесятые орудіями". Но если мнѣ скажутъ: "тридцать тысячъ французовъ съ шестидесятые орудіями разбили десять тысячъ пруссаковъ съ десятью орудіями", -- я скажу, что наши генералы не доросли еще до итого. Намъ, невоинамъ, кажется наилучшимъ тактическимъ пріемомъ добиться того, чтобы, на извѣстномъ пунктѣ, противу извѣстнаго количества прусскихъ пушекъ и солдатъ, являлось-бы такое-же количество солдатъ и пушекъ французскихъ: Трошю будетъ геніальнымъ человѣкомъ, если додумается до этого. За то Трошю и наши блистательные генералы бонапартовской школы разрѣшили слѣдующую проблему: имѣя въ своемъ распоряженіи два или три милліона людей, найти средство оказываться въ постоянномъ меньшинствѣ передъ арміею, состоящею только изъ семисотъ или восьмисотъ тысячъ человѣкъ. Даже членъ военнаго совѣта, собравшагося подъ предсѣдательствомъ герцогини Герольштейнской, его свѣтлость Бумъ, генералиссимусъ морскихъ и сухопутныхъ военныхъ силъ отступилъ-бы передъ трудностью подобной задачи.
   Кстати приведемъ здѣсь, съ скромностью, приличною побѣжденнымъ, одну выдержку изъ газеты "Оффиціальный Монитеръ Сены и Оазы" (прусская газета, издаваемая въ Версали, которая получается у насъ довольно исправно). Король Вильгельмъ выражаетъ слѣдующими словами свою благодарность солдатамъ, послѣ капитуляціи Меца, уничтожившей послѣднюю французскую армію: "...Вы выказали всѣ доблести, приносящія честь волну: отвагу въ бою, подчиненіе дисциплинѣ, стойкость, самоотверженіе при трудахъ и лишеніяхъ... Я желаю наградить васъ отличіемъ, почтить всѣхъ васъ, возводя сегодня въ санъ фельдмаршаловъ сына моего, наслѣднаго принца прусскаго, и принца Фридриха-Карла прусскаго..."
   

9 ноября.

   Выборы помощниковъ мэровъ дали тѣ-же результаты, какъ и выборы мэровъ. Правительство народной обороны волей-неволей должно будетъ остановиться на пути реакціи. До сихъ поръ, однако, оно не расположено къ уступкамъ и до сихъ поръ еще не освободили изъ-подъ ареста тѣхъ изъ арестованныхъ, которые выбраны мэрами, ихъ помощниками и командирами батальоновъ національной гвардіи. Диктатура, узаконенная плебисцитомъ, поторопилась заковать въ цѣпи общую подачу голосовъ. Я допускаю непослѣдовательность въ приговорахъ народа, довѣряющаго сегодня исполнительную власть извѣстнымъ людямъ, а на другой день вручающаго муниципальную власть противникамъ этихъ самыхъ людей. Но эта непослѣдовательность не даетъ еще нрава исполнительной власти ставить ни во что всеобщую подачу голосовъ,.когда она сама служитъ ея выраженіемъ. Отрицая всеобщее голосованіе, правительство подрываетъ свою собственную основу и узаконяетъ заранѣе всѣ "посягательства", какъ оно ихъ называетъ, которыя могутъ быть направлены противъ его авторитета.
   

10 ноября.

   Жюль Фавръ отвѣтилъ новымъ циркуляромъ на отказъ Бисмарка относительно перемирія. Этотъ циркуляръ напечатанъ во всѣхъ газетахъ, прибитъ на всѣхъ стѣнахъ,-- это историческій документъ, дипломатическій памятникъ, который будетъ прочтенъ благоговѣйно нашимъ потомствомъ. Но между нами очень немного такихъ, кто имѣетъ еще храбрость упиваться струями краснорѣчія, истекающими изъ этого неизсякаемаго источника. Мольтке ставитъ противъ насъ батарею изъ 160 крупповскихъ пушекъ; -- станемъ отвѣчать ему, какъ съумѣемъ, но только никакъ не адвокатскими рѣчами и не академическими диссертаціями! Не пора-ли замѣнить ихъ чѣмъ-нибудь, болѣе существеннымъ, г. Жюль Фавръ!
   

11 ноября.

   Съ возобновленіемъ непріязненныхъ дѣйствій, къ намъ возвращается мужество, но какъ-то медленно. Нѣтъ сомнѣнія, еще нѣсколько дней любезничанья между Тьеромъ и Бисмаркомъ, и мы бы погибли. Паши реакціонеры не могутъ утѣшиться послѣ рѣзкаго оборота дѣлъ, разрушившаго всѣ ихъ разсчеты. Всѣ они наперерывъ желали снова сдѣлаться горячими бонапартистами; они хотѣли сплотиться въ одно цѣлое, которое должно было вмѣстить въ себя и послѣдователей Вельо и грязныхъ партизановъ грязнаго "Фигаро "; всякихъ ловкихъ пройдохъ и обдѣлывателей дѣлишекъ, ловящихъ рыбу въ мутной водѣ, и іезуитовъ, биржевыхъ спекулянтовъ и всякаго сброда общественныхъ поддонковъ, выступающаго на арену дѣйствія во времена печальнаго состоянія общественнаго организма. Они выслѣдили почву, нашли базисъ операцій, составили планъ кампаніи и вдругъ -- какой афронтъ,-- не испытавъ своихъ силъ, приходится снова укрыться въ норы и трущобы. Впрочемъ теперь они пробуютъ, нельзя-ли зайти съ другой стороны: они являются поборниками созванія "національнаго собранія", какихъ-то генеральныхъ штатовъ.
   И эти господа вмѣстѣ съ тѣмъ вопятъ, что правительство не умѣетъ сосредоточить оборону противъ непріятеля и разбрасываетъ свои силы. И они-же не хотѣли и не хотятъ поголовнаго вооруженія, которое соединило-бы всѣ усилія! Они заявили себя горячими приверженцами Трошю при послѣднемъ плебисцитѣ, и говорятъ вамъ съ величайшимъ хладнокровіемъ: "какъ можете вы требовать, чтобы бѣдный Трошю устоялъ, когда самъ Базэпъ, этотъ знаменитый воинъ, величайшій изъ новѣйшихъ полководцевъ, -- разумѣется, послѣ г. НЬльтке,-- былъ вынужденъ положить оружіе?" Они пожимаютъ плечами, когда вы имъ отвѣчаете: "если Трошю чувствуетъ себя неспособнымъ одержать побѣду, пусть передаетъ свою власть другому!" Они косятся на васъ, если вы прибавляете: "мы считаемъ побѣду очень возможною. А если она невозможна, вовсе не такъ трудно умереть!"
   Результаты происковъ всѣхъ этихъ реакціонеровъ, жаждущихъ возвращенія добраго стараго времени, оказались на дѣлѣ: республиканцы теперь стали далеко не то, чѣмъ были, энтузіазмъ ихъ остываетъ. Еще немножко реакціи, онъ и совсѣмъ остынетъ. И теперь уже генералы мало довѣряютъ своимъ солдатамъ, солдаты генераламъ, а публика какъ тѣмъ, такъ и другимъ.
   Безчисленныя ошибки, совершаемыя нами ежедневно, пугаютъ меня несравненно менѣе, чѣмъ именно это общее недовѣріе, недовѣріе начальниковъ къ рядовымъ, постоянной арміи къ національной гвардіи, правительства къ народу, Парижа къ провинціи и наоборотъ. Низко-трусливъ и убогъ духомъ тотъ изъ насъ, кто считаетъ наше положеніе отчаяннымъ! Каково оно ни есть, со всей его горечью и муками, я предпочитаю его страшному благоденствію нашему во время второй имперіи, этому шутовскому маскараду двора великой герцогини Герольштейнской. Даже при нашемъ стыдѣ, нашихъ пораженіяхъ и капитуляціяхъ, -- справедливомъ возмездіи за наши преступленія противъ Рима и Мохики, противъ Китая, Кохинхины и Соединенныхъ Штаговъ, а также и противъ крохотной Даніи,-- мы предпочитаемъ лучше пасть, хотя-бы окончательно, но прощенные свободой и награжденные ея сладостнѣйшей улыбкой, чѣмъ торжествовать въ лагерѣ нашихъ противниковъ, которые такъ или иначе борятся теперь за несправедливое дѣло.
   

12 ноября.

   Мэтръ Густавъ Шодэй, ярый адвокатъ, былъ назначенъ мэромъ взамѣнъ одного революціонера, вынужденнаго подать въ отставку. При послѣднихъ выборахъ, г. Шодэй явился кандидатомъ, желая скрѣпить народнымъ голосованіемъ назначеніе, полученное имъ отъ правительства. Надежды его не оправдались. Что-же дѣлаетъ правительство? Оно даетъ Шодэю мѣсто въ Ратушѣ, гдѣ онъ засѣдаетъ теперь въ качествѣ помощника новаго префекта, г. Жюля Ферри. И вотъ нашъ Шодэй, неполучившій должности мэра, утвердился на высшемъ посту, и станетъ отдавать приказанія тому, кого его сограждане сочли болѣе честнымъ и болѣе способнымъ, чѣмъ его!
   Такимъ-то образомъ наше плебисцитарное правительство понимаетъ уваженіе къ всеобщей подачѣ голосовъ. Замѣтьте, что адвокаты, изъ которыхъ оно составлено, были избраны, благодаря своей популярности, а эту популярность они пріобрѣли, благодаря своей оппозиціи г. Гаусману, съ которымъ соперничаютъ теперь въ отношеніи деспотизма, самовластія и безцеремонности.
   

13 ноября.

   Уже нѣсколько дней, какъ мы не знаемъ ничего о томъ, что дѣлается на свѣтѣ. Правительство утверждаетъ, что и оно не получило никакихъ извѣстій изъ Тура. Подобно принцессѣ, заключенной въ башнѣ мрачнаго замка, Парижъ не перестаетъ вопрошать взглядомъ небесное пространство. Но небо остается пустыннымъ. Не видно ни одного голубя, приносящаго дружественное посланіе подъ своими бѣлыми крыльями. Будемъ терпѣть и ждать, ждать и терпѣть! Когда мы пробьемъ блокадную линію, или когда непріятель разрушитъ наши стѣны, что-то узнаемъ мы тогда о нашихъ женахъ, нашихъ дѣтяхъ, нашихъ братьяхъ и сестрахъ, нашихъ сердечныхъ друзьяхъ, которые какъ-бы не существуютъ для насъ болѣе? Одни окажутся ограбленными, раззоренными, другіе ранеными, убитыми... Будемъ терпѣть, это слѣдуетъ, но жаловаться мы не имѣемъ права. Вся эта кровь, всѣ эти слезы были на днѣ плебисцитарной урны, поднесенной нами Бонапарту.
   Носятся слухи о томъ, что причиною полнаго отсутствія почтовыхъ голубей -- пруссаки, выпустившіе въ окрестностяхъ Парижа множество соколовъ, ястребовъ и копчиковъ, привезенныхъ ими изъ Силезіи. Я, конечно, не осуждаю ихъ за это, но одни нѣмцы способны быть такими забавниками.
   Рабочіе изъ предмѣстій все еще намѣрены твердо держаться до послѣдней возможности. Но наша буржуазія раскислена и пытается запугивать людей мужественныхъ. Преданныя ей газеты не прекращаютъ своихъ настойчивыхъ и трусливыхъ толковъ о перемиріи; другихъ темъ какъ-будто не существуетъ для нихъ, какъ-будто перемиріе не было отвергнуто; каждое утро новая болтовня по поводу переговоровъ г. Тьера, каждый вечеръ то-же повтореніе задовъ объ учредительномъ собраніи, которое должно принять на себя позоръ сдачи Парижа и раздробленія Франціи. Я не могу видѣть болѣе ни одного плана Парижа, ни одной карты Франціи, безъ сердечнаго содроганія. Падемъ, -- что-же дѣлать! умремъ, но умремъ-же прилично!
   

14 ноября.

   Сегодня утромъ, человѣкъ, держащій, быть можетъ, на наше несчастіе въ своихъ рукахъ нашу жизнь и нашу честь, -- генералъ Трошю издалъ написанную въ странномъ духѣ, нескончаемую прокламацію, въ которой приглашаетъ парижанъ "цѣпко держаться сопротивленія". Эта прокламація разрыхляетъ отвагу, какъ наши продолжительные и мелкіе дожди разрыхляютъ дороги. Надо вооружиться энергіей, если Пруссія не согласилась на дарованіе отсрочки или перемирія этой бѣдной республикѣ... Значитъ, они были-бы очень рады перемирію, эти господа, составляющіе правительство обороны, или скорѣе разслабленія, какъ ихъ называютъ... Длинный документъ г. Трошю полонъ упрековъ, какъ-будто упреки могутъ быть приличными и разумными со стороны диктатора. Всѣмъ наиболѣе бросилась въ глаза слѣдующая фраза: "въ настоящее время каждому извѣстно, что Пруссія приняла было условія, заявленныя правительствомъ народной обороны, относительно перемирія, предложеннаго нейтральными державами, но роковой день 31 октября позволилъ прусской политикѣ возвратиться къ ея прежнимъ надеждамъ и требованіямъ."
   Если-бы это была правда, то намъ слѣдовало-бы благословить день 31 октября, такъ какъ главнымъ мотивомъ, вызвавшимъ этотъ день, былъ крикъ; "долой перемиріе!"
   Но это была чистѣйшая ложь. Публикѣ рѣшительно было неизвѣстно, что Пруссія склоняется принять перемиріе на условіяхъ, предложенныхъ нашимъ правительствомъ, и мы, люди невоенные, узнали и немъ лишь изъ настоящей прокламаціи Трошю; настолько неизвѣстно, что мы, люди невоенные, даже въ немъ сомнѣваемся. Сомнѣваемся такъ, что, заподозрѣвъ сначала способности генерала для такихъ военныхъ дѣйствіи, какія намъ требуются,-- смѣлыя и благоразумныя и въ то-же время энергическія и революціонныя, -- мы начинаемъ подозрѣвать и прямодушіе этого человѣка, котораго считали до сихъ поръ дѣйствительно честнымъ. Если онъ не лжетъ передъ нами, то онъ обманутъ своей собственной досадою и злопамятствомъ.
   Какъ Трошю, такъ и прочіе члены правительства, считаютъ пока безуміемъ самую мысль о томъ, что Парижъ долженъ и можетъ вступить въ бой съ полчищами г. Мольтке. Не питая сами вѣры въ побѣдную оборону, они неспособны внушать довѣріе, и подъ ихъ неискусными руками все расклеивается; не только изчезли всякій порывъ и энтузіазмъ, но общая даровитость мельчаетъ; способности уменьшаются вмѣстѣ съ возможностями успѣха. Въ первые дни, каждый чувствовалъ себя готовымъ на новыя усилія, каждый открывалъ въ своей душѣ неизвѣстную самому себѣ энергію. Знаменитыя вылазки, предпринятыя съ цѣлью сдѣлать нашихъ солдатъ болѣе стойкими, въ сущности только ослабили ихъ духъ. Послѣ дѣла при Бурже, стали говорить, что если Трошю захочетъ капитулировать, то онъ предварительно сводитъ на убой нѣсколько тысячъ мобилей и національныхъ гвардейцевъ, послѣ чего, омывъ кровью свою воинскую честь, отдастъ спокойно свою шпагу и увеличитъ собою ряды нашихъ генераловъ, находящихся плѣнниками въ Германіи. Такимъ-то образомъ, упреки порождаются упреками; на подозрѣнія, выраженныя генераломъ Трошю на счетъ патріотизма приверженцевъ Общины, эти приверженцы отвѣчаютъ подозрѣніями не только на счетъ способностей генерала, но и на счетъ самой его честности.
   Это не можетъ такъ продолжаться. Мы страдаемъ отъ нравственныхъ ошибокъ, еще болѣе чѣмъ отъ стратегическихъ.
   Къ вечеру, по городу разнеслась отрадная вѣсть: мы одержали, наконецъ, побѣду, настоящую побѣду, первую съ тѣхъ поръ, какъ Мальбругъ въ походъ поѣхалъ. Дѣло было подъ Орлеаномъ, который снова въ нашихъ рукахъ. Пруссаки потеряли 2,500 человѣкъ раненными или убитыми. Мы... но что за дѣло, сколько людей у насъ выбыло, если, живые или мертвые, мы одержали побѣду!
   

15 ноября.

   Да, это правда, республика дала, наконецъ, отпоръ непріятелю послѣ длиннаго ряда неслыханныхъ пораженій, бывшихъ результатомъ порядковъ второй имперіи. Нѣмецкое наводненіе, разметывавшее и сносившее прочь бонапартовскій наносный пластъ, встрѣтило, наконецъ, національную основную почву: гранитъ Франціи показался изъ подъ навоза, гнили и всякихъ нечистотъ. Назадъ тому четыреста пятьдесятъ лѣтъ потокъ англо-германскаго нашествія остановился тоже у Орлеана. Въ ту эпоху, сто лѣтъ внутреннихъ неурядицъ, междоусобій, голода и пораженій, не довели Франціи до той низкой ступени, на которую поставила ее стодневная кампанія, подъ командою генералиссимуса императора Луи-Наполеона III.
   

16 ноября.

   Нечего сказать! между нами находятся люди, которыхъ огорчаетъ наша побѣда подъ Орлеаномъ, теперь уже достовѣрная. Люди эти,-- завсегдатаи кофейнь и бульварные фланеры, наши абутисты и фигаротисты. Неудача перемирія раздражила ихъ; эта побѣда раздражаетъ ихъ еще болѣе, какъ-бы они отъ того ни отпирались. Миръ помогъ-бы имъ починить кое-какъ бонапартизмъ, если не Бонапарта, и имперіализмъ, если не императора. Они желаютъ сохранить сколь возможно болѣе остатковъ отъ прежняго общества въ томъ видѣ, какъ его создали Морни и Вельо, Сентъ-Арно и Дюпанлу. Но это прежнее обвіество, сильно потрясенное пораженіями имперіи, обанкрутится безотлагательно черезъ побѣды республики. Пока до этого еще не дошло; но платежи уже прекращены.
   

17 ноября.

   Партія Мира во чтобы-то ни стало, то есть, партія трусовъ, шепчетъ тамъ и сямъ, но уголкамъ своихъ газетъ, что прусскій генералъ фонъ-Таннъ блистательно отплатилъ генералу Орель-де-Паладину, и что послѣ двухъ или трехдневной кровопролитной битвы, Орлеанъ перешелъ снопа въ руки нашихъ враговъ. Откуда добываютъ они эти извѣстія, о которыхъ правительство отзывается незнаніемъ? Недавно еще они осыпали ругательствами Феликса Піа за его сообщеніе о капитуляціи Базена, которое подтвердилось, однако, черезъ четыре или пять дней послѣ того; теперь они угощаютъ насъ новинками на счетъ нашихъ пораженій, которыя не подтверждаются. Партія трусовъ, въ настоящей республикѣ, существовала и во время имперіи въ видѣ партіи хвастунишекъ; тѣ же самые люди, которые собирались сжечь Берлинъ и ограбить Кенигсбергъ, готовы подписать капитуляцію въ Версали и пасть на колѣни въ Парижѣ; они, называвшіе нѣмцевъ нечистымъ отродьемъ, которое слѣдуетъ истребить вообще, убить все поголовно, увѣряютъ теперь, что пруссаки самые образованные и благовоспитанные люди, истые джентльмены, которымъ для полнаго образованія остается только сдѣлаться членами жокей-клуба.
   Эти господчики были нахальны вчера и подлы сегодня. Раздутые клопы или исхудавшіе клопы,-- въ сущности одно и тоже. Утверждаютъ-ли они что, отрицаютъ-ли, они остаются вѣрными одному обману: лгутъ, говоря одно; также лгутъ, говоря совершенно противное.
   

18 ноября.

   Что-бы ни толковали бонапартисты, Орлеанъ остается въ нашихъ рукахъ я даже, какъ кажется, мы укрѣпляемъ его. Въ самомъ дѣлѣ, можно придти въ отчаяніе, размышляя, что не ѣсть намъ устрицъ въ этомъ году, не наслаждаться куропатками подъ соусомъ изъ капусты, не услаждать своего гастрономическаго вкуса разными чудесами поварского искуства.
   Паши мобили затягиваютъ снова свои пѣсенки, наши національные гвардейцы смотрятъ снова бравыми молодцами и правительство, само правительство пріободрилось. Трошю не сочинилъ-бы, конечно, теперь той жалкой прокламаціи, которую онъ прохныкалъ за двѣнадцать часовъ до побѣды; и если вы потрете Жюля Фавра между двумя камешками, изъ него сверкнетъ сегодня, быть можетъ, искра патріотизма. Но трите его лучше сегодня, чѣмъ завтра; завтра, чего добраго, и не отыщется искры!
   

19 ноября.

   Одна англійская газета прорвалась сквозь прусскую блокадную линію. Она стара, ей уже цѣлый мѣсяцъ (!), но для насъ, она полна новостей. Въ Лондонѣ одно народное собраніе живо привѣтствовало французскую республику и освистало добродѣтельнаго Гладстона, купно съ радикаломъ Брайтомъ, которые... но вы знаете уже съ мѣсяцъ все это. А нѣмцы-то, нѣмцы международнаго общества, приняли заморомъ нашу сторону противу своихъ соотчичей! А эти молодцы, англійскіе работники, они ратовали за насъ въ самыя горькія для насъ минуты! Благодаримъ васъ за это, благодаримъ! Выражаемъ нашу признательность изъ глубины нашего менѣе омраченнаго сердца! Что-же касается до вашихъ толстыхъ буржуа, думающихъ по "Times у", или наоборотъ, и до вашихъ драгоцѣнныхъ аристократовъ, виговъ-ли, или торіевъ, то они, быть можетъ, выкажутъ намъ какое-нибудь уваженіе послѣ Орлеана. Если-же мы одержимъ еще побѣду, то они почтутъ насъ, надѣемся, и своею симпатіей. А если мы восторжествуемъ, то что за жаркихъ и отличныхъ друзей найдемъ мы въ ихъ особахъ!
   Вмѣшательство англійскихъ рабочихъ объясняетъ намъ хмурое негодованіе "Times а", который сталъ гораздо взыскательнѣе къ Франціи съ тѣхъ поръ, какъ она не находится болѣе подъ постыднымъ гнетомъ второй имперіи. Органъ лондонскаго Сити сердится на французскія провинціи за то, что они не позволяютъ ощипывать себя заживо; онъ насмѣхается надъ Ліономъ, Марселемъ и Бордо, глупо отвлекающими на свои несчастныя головы судьбу, уготованную для столицы. "Times" не только обрекаетъ насъ на гибель, но уже заранѣе издѣвается надъ нами. Онъ уподобляется индѣйской мегерѣ, ругающейся надъ плѣнникомъ, предназначеннымъ къ казни.
   Поведеніе "Times'а" не удивляетъ насъ. Газета жирныхъ банкировъ и толстыхъ лавочниковъ желаетъ намъ всякаго добра столь-же искренно, сколько желала его республиканцамъ Соединенныхъ Штатовъ. Она не любитъ Франціи, но ненавидитъ республику; ей былобы пріятно, если-бы Франція погибла съ позоромъ, но ей окончательно непріятно видѣть, что Франція подымается, благодаря своимъ доблестнымъ усиліямъ.
   

20 ноября.

   Теперь, когда мало-по-малу мы приходимъ въ себя послѣ страшнаго удара мецской капитуляціи, общественное мнѣніе начинаетъ склоняться къ тому, что, въ концѣ концовъ, это страшное бѣдствіе было счастіемъ для бѣдной Франціи. Оно было новою тяжкою ампутаціей,-- ампутаціею необходимой, но больная не умерла отъ нея.
   Изъ общаго смысла извѣстій, проникающихъ къ намъ понемногу, образовалось одно общее убѣжденіе и, вслѣдствіе его, произнесенъ одинъ роковой приговоръ: "Базэнъ измѣнникъ!" Правительство -- Трогаю защищаетъ его еще передъ правительствомъ -- Гамбеттой; бонапартистскія и буржуазныя газеты, проповѣдуютъ еще въ пользу "нашего славнаго воина", "самаго великаго изъ европейскихъ полководцевъ", но тѣмъ не менѣе, Базэнъ предатель. "Оффиціальная Газета, столь строгая относительно мэровъ, ихъ помощниковъ и командировъ батальоновъ національной гвардіи, арестованныхъ послѣ ночи 1-го ноября, выказываетъ замѣчательное благодушіе въ отношеніи сотоварища генерала Трошю; она едва допускаетъ "ошибку" въ этомъ случаѣ. Называть только "ошибкою" сдачу 173,000 человѣкъ, 3,000 орудій и 4 милліоновъ денегъ! Флурансъ совершилъ преступленіе, а Базенъ можетъ упрекать себя только въ ошибкѣ!
   Вотъ какъ у насъ оцѣниваютъ дѣло Базэна, не имѣя еще въ рукахъ необходимыхъ документовъ.
   Базэнъ принадлежитъ къ числу самыхъ смѣлыхъ и самыхъ смышленыхъ плутовъ, которые народились у насъ во множествѣ во времена второй имперіи. Всѣмъ извѣстно, что, въ Мехикѣ, онъ подумывалъ даже провозгласить себя императоромъ вмѣсто Максимиліана, который, узнавъ о гакомъ предательствѣ, прервалъ всякія сношенія съ нимъ. Какъ-бы то ни было, при всемъ его плутовствѣ, онъ внушалъ весьма ограниченное довѣріе Бонапарту и г. Руэ, которые считали болѣе благоразумнымъ держать его въ почтительномъ отдаленія. Послѣ Седана, Базэнъ, по всей вѣроятности, подумалъ, что это ужасное бѣдствіе можетъ послужить ему въ пользу. Справедливо или нѣтъ, признанный за единственнаго способнаго человѣка изъ всей нашей стаи неспособныхъ генераловъ, онъ, пробившись черезъ осаждавшія его прусскія линіи, становился-бы разомъ генералиссимусомъ французскихъ войскъ; ему принадлежала-бы честь окончательной великой побѣды. Сдѣлавшись спасителемъ и освободителемъ Франціи, онъ увидалъ-бы ее у своихъ ногъ; она предоставила-бы ему все! Слава привела-бы его къ власти, онъ сдѣлался-бы президентомъ республики или, еще болѣе, главою династіи. Готовясь къ своей большой вылазкѣ, онъ послалъ, въ то же время, двухъ своихъ подручныхъ, одного въ Чигельгорстъ, къ императрицѣ Евгеніи, другого въ Версаль, къ Бисмарку. Онъ приготовлялъ самъ свой штабъ, внушалъ убѣжденія офицерамъ, сообщалъ имъ ложныя извѣстія, преувеличивалъ успѣхи прусскаго оружія, разсказывалъ о воображаемыхъ неистовствахъ красныхъ въ Парижѣ, Бордо, Ліонѣ, Марсели; давалъ понять, что общественный порядокъ до того нарушенъ во Франціи, что всѣ иностранныя державы, и въ томъ числѣ сама Пруссія, ради своихъ собственныхъ интересовъ, имѣютъ намѣреніе возстановить императора Наполеона. Цѣною уступки Эльзаса и Лотарингіи и безпристрастнаго вознагражденія военныхъ издержекъ, прусскія войска, совмѣстно съ войсками французскими, какъ осажденными въ Мецѣ, такъ и находящимися въ плѣну въ Германіи, были готовы способствовать возстановленію во Франціи бонапартовской династіи, порядка, религіи, семьи, собственности...
   Посланный Базэна не имѣлъ успѣха у императрицы Евгеніи. Честолюбивая женщина не могла перенести мысли, что Базэнъ будетъ регентомъ во имя императорскаго принца: "Я регентша и останусь ею!" "При такихъ условіяхъ, нельзя ничего сдѣлать", отвѣчалъ Бурбаки, раскланиваясь и уходя.
   Цѣлую недѣлю другой наперсникъ Базэна, генералъ Наполеонъ Бойе, торговался въ Версали, въ кабинетѣ г. Бисмарка. Говорятъ, онъ былъ даже допущенъ къ самому королю Вильгельму. Г. Бисмаркъ снизошелъ выслушать его и, конечно, удостоилъ обманывать я дурачить его. Бисмаркъ водилъ за носъ Бойе обѣщаніями и, дозволивъ Базэну какъ слѣдуетъ скомпрометироваться, отказалъ ему во всемъ, объявляя, что Базэнъ долженъ сдаться на тѣхъ-же условіяхъ, на которыхъ сдался самъ его владыка, седанскій герой.
   Бисмаркъ сдѣлалъ важную ошибку; ослѣпленный своею ненавистью и высокомѣріемъ, онъ былъ увѣренъ, что Франція падетъ, раздавленная этимъ новымъ ударомъ обуха. Освободивъ изъ плѣна седанскаго героя и спустивъ на Парижъ или на Туръ предателя Базэна, Бисмаркъ получилъ-бы въ свои руки вѣроятнѣйшую случайность раззоренія насъ междоусобной войною, но пруссаки сочли себя достаточно сильными для уничтоженія Франціи одними своими собственными средствами.
   Базэнъ, конечно, былъ не въ блестящемъ положеніи, но онъ могъ держаться еще, по крайней мѣрѣ, впродолженіи нѣсколькихъ недѣль. Солдаты были готовы на все, офицеры тоже, и -- поступокъ дѣйствительно достойный похвалы -- люди наиболѣе терпѣвшіе, именно горожане съ ихъ бѣдными семействами, выказывали наибольшее желаніе держаться. Пришлось подготовлять капитуляцію помимо ихъ, втайнѣ, какъ заговоръ; и дѣйствительно, она была подготовлена и ведена съ величайшею скрытностью; ее заподозрѣли, однако, и съ минуту можно было надѣяться, что дѣло разстроится... Побыли взяты предосторожности, въ особенности относительно пороховыхъ погребовъ: боялись повторенія лаонской исторіи; какому-нибудь патріоту могло придти въ голову взорвать на воздухъ и городъ, и гарнизонъ, и пруссаковъ, и предателей...
   При наступленіи рокового часа, первымъ отдалъ свою шпагу старый плутъ Шангарнье, орлеанистъ, присоединившійся къ имперіи. Три маршала Франціи, разжирѣвшіе, позлащенные, примазанные, припомаженные, разукрашенные плюмажами, согнули свои выи и преклонили колѣно, послѣ чего зажгли снова свои сигары. За ними потянулись пятьдесятъ генераловъ, весь бонапартистскій штабъ, потомъ куча офицеровъ, болѣе 150,000 солдатъ и національныхъ гвардейцевъ. Бывали-ли въ исторіи, бывали-ли когда-нибудь позоры, подобные мецскому и седанскому? Этотъ императоръ, эти маршалы, эти генералы съ своими митральезами, съ полутораста-тысячной арміей и со всей своей артиллеріей сдались, какъ сдаются сборища людей, занимавшихся неблаговидными дѣлишками, предавая и разоблачая другъ друга. Конецъ объясняетъ начало; паденіе даетъ лучшее понятіе о происхоженіи. Втеченіи двадцати лѣтъ, мы не переставали протестовать противъ декабрьскаго государственнаго переворота; мы не переставали называть дѣятелей декабрьской ночи людьми преступными и бездарными,-- но Франція и Европа стали смотрѣть на насъ подъ конецъ, какъ на какихъ-то помѣшанныхъ непримиримыхъ, и вдругъ эти декабрьскіе дѣятели оказываются еще большими эгоистами, чѣмъ можно было вообразить, большими преступниками, болѣе неспособными, чѣмъ мы сами осмѣливались предполагать!
   Женщины и дѣти осыпали ругательствами императорскую гвардію, готовящуюся сдаться; оскорбленія сыпались въ лицо генераламъ. Базэнъ, переодѣтый въ статское платье, былъ проведенъ закоулками до своего первокласснаго нагона: боялись, что его побьютъ каменьями. Унесенный экстреннымъ поѣздомъ, Базэнъ предсталъ своему августѣйшему владыкѣ въ Вильгельмсгэе; бесѣда ихъ осталась тайною. Впродолженіе ея прибыли Лебефъ, который бросился въ объятія Лебрена, и маршалъ Канроберъ. Прибыла и императрица изъ Лондона; она бросилась въ объятія Канробера,-- какъ повѣствуютъ газеты,-- нѣжно поцѣловала его и рыдала на его груди, царапая себѣ щеки о его брилліантовый орденъ. Такъ наступилъ-же онъ, наступилъ роковой часъ! ея величество Евгенія, императрица французовъ, теперь не болѣе, какъ дѣвица Монтихо, по мужу Бонапарте!
   

21 ноября.

   Говорятъ о большой смертности между войсками, стоящими въ Версали. Мы не знаемъ ничего объ этомъ, по знаемъ, что сильная смертность свирѣпствуетъ въ нашихъ полкахъ и между гражданскимъ населеніемъ; самому разсѣянному человѣку бросается въ глаза огромное количество траурныхъ колесницъ и длинныхъ погребальныхъ процессій. Достовѣрно, что даже при одинаковыхъ условіяхъ, смерть коситъ болѣе жертвъ между побѣжденными: не надо ей дѣлать большихъ усилій, чтобы сбить съ ногъ тѣхъ, которые уже наполовину склонились! Если-бы наша оборона шла не такъ вяло, если-бы съ самаго начала были приняты тѣ мѣры, которыхъ мы всѣ требовали, то населеніе, поддерживаемое своимъ увлеченіемъ, почерпало-бы въ себѣ новыя силы, и не одинъ изъ тѣхъ, которые пали, споткнулись о мертвую точку, какъ ее называютъ въ механикѣ, былъ-бы теперь еще въ вашихъ рядахъ...
   Нельзя сказать при этомъ, чтобы теперь особенно скорбѣли по умирающимъ. Жизнью не дорожатъ такъ, какъ прежде; отъ нея отказываются легче, какъ за себя, такъ и за другихъ. Умирай, кто умираетъ! Лишь-бы смерть щадила людей сильныхъ, энергическихъ, столь нужныхъ намъ теперь!
   Новоизбранные мэры засѣдали въ Ратушѣ. До сихъ поръ, туда-же допускались и ихъ помощники, но Жюль Фавръ нашелъ, что 80 мэровъ и помощниковъ составили-бы слишкомъ внушительный муниципальный совѣтъ. Его можно было-бы, чего добраго, преобразовать и въ парижскую общину! Въ этихъ соображеніяхъ онъ допустилъ въ присутствіе только однихъ мэровъ.
   

22 ноября.

   Мало-по-малу затихъ огонь, открытый буржуазными и бонапартистскими газетами въ пользу собранія, собираемаго неизвѣстно гдѣ, составленнаго неизвѣстно изъ кого, и ведущаго оффиціальные переговоры съ г. Бисмаркомъ на счетъ выкупа Бонапарта. Батареи умолкаютъ одна за другою; орудія ихъ, недавно столь шумныя и вызывающія, становятся скромными.
   Г. Бисмаркъ счелъ нужнымъ разсказать европейскимъ дипломатамъ о своемъ отказѣ разрѣшить подвозъ припасовъ въ Парижъ и о прекращеніи переговоровъ о перемиріи..Мы не удостоили этого документа нашимъ прочтеніемъ. Не знаю, читалъ-ли его господинъ Жюль Фавръ; во всякомъ случаѣ, онъ отвѣчалъ на него, и все въ прекрасныхъ выраженіяхъ, но свидѣтельству его друзей. Онъ потопилъ издѣванія шутливаго канцлера въ потокахъ своего слезливаго краснорѣчія.
   Господинъ Фавръ, намъ не нравятся ваше униженіе и скромность передъ пруссаками, и ваше высокомѣріе передъ приверженцами общины. Было-бы несравненно лучше, если-бы вы перемѣнили ваши двѣ роли. Если побѣдителю имперіи благоугодно громко хихикать и издѣваться надъ республиканской Франціей, то въ отвѣтъ ему лучше всего навострить свой мечъ. Но тому, мэтръ Жюль Фавръ, кто имѣетъ честь говорить отъ имени республики, поднимающей на ноіи Францію, затонувшую въ своей крови, тому приличію говорить только съ большимъ достоинствомъ, и даже съ большею гордостью!
   Диктаторъ Трошю запретилъ простымъ гражданамъ прибивать на стѣнахъ какія-бы то ни было сообщенія, касающіяся политики. Это грустный прецедентъ для свободы печати. Свобода наша ограничена, потому-что намъ не дозволено болѣе выражать печатно нашихъ мнѣній иначе, какъ путемъ газетъ или брошюръ. Дѣло въ томъ, что генерала Трошю раздражили нѣкоторыя бланкистскія объявленія и укоры партіи Общины.
   Несчастные эти приверженцы Общины! Г. Жюль Фавръ, въ своемъ контръ-циркулярѣ г. Бисмарку, возлагаетъ на нихъ-же всю отвѣтственность за неудачу перемирія. Справедливъ-ли этотъ упрекъ? Я готовъ это думать. Но заявленный передъ всѣми европейскими дипломатами, передъ собратами его свѣтлости великаго канцлера, достоинъ-ли онъ? Ловокъ-ли?
   

23 ноября.

   На другой день послѣ печальнаго дѣла 31 октября, явилась телеграмма съ правительственнымъ штемпелемъ, сообщающая о нашей побѣдѣ надъ пруссаками и адресованная въ газету "Temps".
   Правительство заявило тотчасъ-же, что ложная депеша была избирательною продѣлкою бланкистовъ и вообще приверженцевъ Общины. Жюль Ферри, утвержденный наконецъ въ должности парижскаго мэра, на мѣсто отставленнаго Этьеня Араго, пошелъ далѣе; но мнѣнію его и Эрнеста Пикара, составителемъ подлога былъ одинъ изъ батальонныхъ командировъ національной гвардіи, котораго они арестовали и посадили подъ стражу.
   Но въ оправданіе своего обвиненія, имъ не удалось представить ни одного, хотя-бы косвеннаго, доказательства.
   Теперь одинъ изъ арестованныхъ оборачивается и кричитъ правительству:
   "Само ты составитель подлоговъ!"
   Подобныя препиранія унижаютъ и правительство, и его противниковъ; унижаютъ всѣхъ, даже неповинныхъ въ этой враждѣ и клеветахъ.
   

24 ноября.

   Одинъ голубь, перелетѣвшій черезъ Ламаншъ, разсказалъ намъ:
   Что доблестный Гладстонъ пировалъ у своего друга, лондонскаго лордъ-мэра, въ обніествѣ высокопоставленныхъ и могущественныхъ особъ. По наполненіи вмѣстительныхъ желудковъ черепашьимъ и жирными мясами, а мозговъ густыми и горячими парами алькоголя, доблестный Гладстонъ всталъ для произнесенія слѣдующихъ мудрыхъ словъ:
   "Богатые граждане, друзья мои, банкиры и благородные бароны! Мы страшно боймся, чтобы прусскій феодализмъ не раздавилъ насъ, какъ націю; но мы питаемъ не меньшій ужасъ къ тому, что французская республика раззоритъ насъ, какъ кассу. Поэтому, намъ слѣдуетъ быть внимательными и держать ухо востро. Не возбранимъ себѣ пожеланій зла Пруссіи, но я не окажемъ никакого добра Франціи!"
   Что разсказываютъ намъ еще?-- Что лондонская чернь сдѣлала манифестацію въ пользу Франціи; что передъ отелемъ императрицы, она ревѣла и рычала, хотя одинъ изъ министровъ ея величества королевы Викторіи оффиціально раскланивался съ маленькимъ императорскимъ принцемъ; что въ Гайдъ-Паркѣ, тоже чернь кричала: "Да здравствуетъ французская республика!" и что полисмэны, по приказанію министра внутреннихъ дѣлъ, пустили на нее въ атаку кавалерію. Толпа разбѣжалась тогда въ безпорядкѣ, тѣснясь въ узкихъ улицахъ; нѣсколько женщинъ было задушено, нѣсколько дѣтей сбито я стоптано. И тогда, изъ среды обезумѣвшей и раздраженной массы раздались самые революціонные возгласы. Но, можетъ быть, все это еще невѣрно -- какъ знать?
   

25 ноября.

   Прусскія арміи вошли въ нѣдра Франціи; онѣ совершаютъ военныя прогулки къ сѣверу и югу, къ востоку и западу. Имъ захотѣлось въ одинъ пріемъ поглотить Ліонъ и Безансонъ, Бордо, Тулузу и даже Марсель. Послы Intelligenz-Staat'а, миссіонеры, повитые высшею цивилизаціею, объѣздили болѣе половины Франціи; поборники германской доблести противу прусской безнравственности берутъ контрибуцію здѣсь, грабятъ тамъ, и кстати придушиваютъ, кто попадается подърасходившуюся руку. Конечно, французы, оставшись побѣдителями въ Германіи, побѣдителями подъ командою какого-нибудь Бонапарта, вели-бы себя не лучше, чѣмъ ведутъ себя у насъ торжествующіе нѣмецкіе солдаты. По каковы-бы ни были преступленія, которыя мы совершили-бы тамъ, дѣло идетъ теперь о преступленіяхъ, совершенныхъ здѣсь. Народъ выходитъ изъ себя, нація начинаетъ, наконецъ, серьезно относиться къ нашествію; плебисцитскій селянинъ, недовѣрчивый и себѣ на умѣ передъ истиной, розиня передъ ложью, начинаетъ думать, что эти проигранныя сраженія, эти предательства, эти груды развалинъ не ложь, -- и когда ему сообщаютъ, что его сынъ убитъ, онъ прозрѣваетъ, наконецъ! Нѣмецкіе корпуса, одинъ за другимъ, совершили свое дѣло нашествія, насилій и разрушенія; реакція начинается, національный нервъ затронутъ заживо. Подобно человѣку, нечаянно проглотившему хлѣбное зерно съ его мохнатой оболочкой, Франція поднимается и совершаетъ, или готовится совершить судорожныя движенія для того, чтобы освободить себя отъ этихъ черныхъ массъ съ колючими иглами, попавшими ей въ желудокъ; она хочетъ изрыгнуть эти кожаные каски съ желѣзными остріями, которыя раздражаютъ ей внутренности. Болѣе отважная, чѣмъ всѣ эти правители, рьяные посредники, тошноватые циркулярщики, безстыдные перемирщики, нація,-- мы твердо уповаемъ на это, -- принимаетъ поединокъ на жизнь и на смерть съ своею сестрою. "Я здѣсь хозяйка; если ты не хочешь уйти, то убей меня, или я тебя убью!"
   Въ Парижѣ ходитъ безчисленное множество разсказовъ о жестокостяхъ и насиліи нѣмецкихъ войскъ. Ихъ такъ много, что заносить ихъ въ дневникъ нѣтъ никакой возможности, одно можно сказать, что ихъ нельзя выслушивать безъ содроганія и ужаса.
   Какъ-бы въ отвѣтъ на это пруссаки разсказываютъ, что вольные стрѣлки заставили сойти съ рельсовъ прусскій поѣздъ, схватили 120 несчастныхъ и разстрѣляли ихъ на мѣстѣ. Правда и то, что эти самые стрѣлки, имѣя несчастіе попасться въ руки пруссаковъ, разстрѣливаются въ свою очередь. Десять вольныхъ стрѣлковъ были казнены такимъ образомъ за нѣсколько дней передъ тѣмъ; товарищи ихъ отмстили за нихъ, убивъ по двѣнадцати человѣкъ за каждаго. Послѣ этого побоища, г. Бисмаркъ, упорно непризнававшій доселѣ вольныхъ стрѣлковъ за солдатъ, сталъ посылать бумагу за бумагой къ г. Трошю. Онъ внезапно открылъ, что можно, пожалуй, и сговориться. Надѣюсь! Мы можемъ даже оказаться правыми, если станемъ болѣе сильными, потому что "сила стоитъ выше права".
   Чтобы оказаться болѣе сильными, граждане занимаются опытами надъ динамитомъ, азотнокислымъ глицериномъ и греческимъ огнемъ, который открытъ, вмѣстѣ съ способомъ его употребленія. Но правительство знать не хочетъ о новыхъ изобрѣтеніяхъ, которыя, какъ оно говоритъ, были-бы противны человѣческому праву; какъ-будто сама война, какъ-будто убійства, грабежи и насилія совмѣстны съ человѣческимъ правомъ! И какъ-будто въ войнѣ, чисто-оборонительной, не позволительны всякія средства! Правъ Лафонтенъ:
   
   "Это животное зло до нельзя,
   Оно защищается, когда его бьютъ!"
   

25 ноября.

   Очень можетъ быть, что скука осаднаго положенія перерождается въ злобу, и что наши физическія и нравственныя лишенія тягостно дѣйствуютъ на нашъ мозгъ и на сердце, но только всѣмъ здѣсь хочется покончить; у самыхъ холодныхъ людей и гнѣвъ бываетъ холодный.
   Не взирая на ихъ космополитическое человѣколюбіе, которое отодвигается нынѣ на второй планъ, съ нѣкоторыми только исключеніями ради принципа, наши французы не нѣжничаютъ съ нѣмцами и мстятъ имъ сплетнями, въ ожиданіи лучшаго. Нападки прусскихъ либераловъ на французскую демократію не простятся имъ никогда. Но не оскорбленія, пущенныя въ ходъ грязными тупыми господчиками, глупыми подпоручиками, таможенными чиновниками или газетчиками, прозывавшими насъ Schweinhunde, вызвали наше негодованіе; нѣтъ, насъ оскорбило то презрѣніе и осужденіе на смерть, въ качествѣ націи, которыми бросаютъ въ насъ такіе ученые, какъ Гервинусъ, Кирхговъ, Момзенъ, Дюбуа-Реймопъ и другіе. Послѣдній, потомокъ протестантовъ, эмигрировавшихъ послѣ отмѣны нантскаго эдикта, захотѣлъ извиниться въ томъ, что онъ еще "полу-французъ", и отозвался о насъ, какъ тупой выскочка отзывается о своихъ бѣдныхъ деревенскихъ родственникахъ; чѣмъ они ближе ему по родству, тѣмъ ниже ставитъ онъ ихъ, тѣмъ грубѣе съ ними обходится.-- Кто ему отвѣтилъ? Целлеръ, ректоръ стразбургской академіи, который, въ качествѣ эльзасца, называетъ себя "полутора французомъ". Онъ отвѣчаетъ ему, приводя слова Гейнриха Гейне своимъ соотечественникамъ: "Природа создала васъ только глупцами, наука сдѣлала злыми".
   "Сантиментальное племя", говоритъ другой. Сантиментальное, но хищное.
   Національные гвардейцы ликуютъ. Два батальона ихъ были посланы въ дѣло. Для начала они взяли въ штыки деревню Бонди. Сказать-бы мѣсяца съ три тому назадъ этимъ лавочникамъ улицы Гальонъ, этимъ рантье Пасси, что они будутъ способны на такой подвигъ, право, они сами очень удивились-бы этому!
   Нѣтъ сомнѣнія, Парижъ хочетъ обороняться; Парижъ можетъ обороняться. А если онъ не будетъ обороняться, то пусть-же онъ погибнетъ!
   

27 ноября.

   Турское правительство декретировало, наконецъ, поголовное ополченіе всѣхъ жителей, отъ 21 до 40 лѣтняго возраста. Мы требовали этого на другой-же день послѣ провозглашенія республики. Требовали этого на другой день послѣ мецской капитуляціи. Требуемъ этого до сихъ поръ; и въ Парижѣ, однако, не добились, ничего втеченіе трехъ мѣсяцевъ. Еслибы согласились на это 5 сентября...
   

28 ноября.

   Наконецъ, жребій брошенъ! Трошю ставитъ на карту все. Четыреста орудій и полтораста тысячъ человѣкъ войска выступаютъ изъ Парижа и ворота за ними запираются. Гдѣ произойдетъ битва? Никому неизвѣстно. Будущее сокрыто облакомъ пороха и дыма; рѣшеніе будетъ произнесено грознымъ голосомъ пушекъ.
   Все смолкло и ждетъ грознаго рѣшенія судьбы!...
   Бросайте кости! Орелъ или рѣшетка! Гибель или побѣда! Если насъ побѣдятъ, мы будемъ передъ свѣтомъ только несчастными, то есть, виновными. Если мы побѣдимъ, намъ можно еще будетъ открыто обращаться къ друзьямъ и смотрѣть имъ въ глаза безъ страха, потому что мы будемъ знать, что совершили великое дѣло, спасли націю и, болѣе чѣмъ націю, спасли идею. Если-же мы родились въ Злосчастный часъ, если наше существованіе только печальная случайность, если наше поколѣніе окончательно приносится въ жертву, падемъ, но, по крайней мѣрѣ, падемъ, какъ прилично мужамъ. И да будетъ надъ нами забвеніе!

Жакъ Лефрень.

"Дѣло", No 12, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru