Василий Львович Пушкин Капитан Храбров ---------------------------------------------------------------------------- Русская романтическая поэма. М., Правда, 1985 ---------------------------------------------------------------------------- Глава 1 Большой саратовской дорогой, В кибитке низенькой, убогой, На родину тащился я, В село, где в домике смиренном Жила старушка мать моя, И с сердцем, часто сокрушенным, Воспоминала обо мне. Семь лет я не был в той стране, Семь лет с родимой я расстался, В походах и сраженьях был, Чин капитана получил И орденами украшался. Хотел бы я, романтик новый, Осенний вечер описать И тоном жалостным сказать, Как ветер бушевал суровый, Как с неба дождь ушатом лил, Как в бурке я дрожал косматой; Но Аполлон замысловатый, Увы! меня не наградил Талантом Байронов чудесных, И на Руси теперь известных. Подъехал мой ямщик к реке, И вот паром. Там вдалеке, Я вижу, огонек мелькает; "Скорей, - я закричал, - друзья! Ночлег нас добрый ожидает: Я вас согрею и себя". Старик с плешивой головою, С седою длинной бородою Стоит на берегу другом И нас встречает с фонарем; А дождь всё льет, и с мокрым снегом. Слуга мой верный Еремей В шинели фризовой своей В дом к старику пустился бегом, А я за ним, старик за мной; Ночлегу рад я всей душой. Мы входим в горницу. На лавке Старуха сгорбившись сидит, Лучинка перед ней горит; В ногах ее мальчишка в шапке Играет с кошкою своей. "Старушка добрая, здорово! Согрей нам чайник поскорей!" - "Сейчас, бояре! Всё готово!" И самовар уже кипит, Ром на столе, я согреваюсь; Хозяин пристально глядит, Как я ко сну приготовляюсь. Мой добрый спутник Еремей Давно храпит: он спать охотник. Старик, старуха и работник - Все вышли вон. Сверчок-злодей Мне скучным криком спать мешает, Огарок сальный догорает; Но как заснуть? Там сотни крыс Возиться, кажется, сошлись. Я вдруг вскочил от нетерпенья, Пошел убежища искать; В сенях чулан и там кровать: Вот место для отдохновенья. Я лег - и слышу разговор: У старика с женою спор. "Что мешкаешь? Ступай скорее! Приезжие сном крепким спят". - "К рассвету наши прилетят: Их подожду! Тогда смелее К концу мы дело приведем; Пощады нет! Мы их убьем!" - "А где ж ямщик?" - "Он связан мною И пьяный н_а_ сене лежит". - "Ну, как всё кончится бедою?" - "Ни слова боле! Я сердит И проучить тебя умею". - "Я, Климыч, за тебя робею". Умолкли. Я тихонько встал, Кинжал и пистолеты взял; Сонливый мой слуга проснулся, Пошли мы ямщика будить: Насилу наш бедняк очнулся. "Послушай, нас хотят убить: Мы у разбойников. Скорее Коней в кибитку запрягай; Прочь - колокольчик! Не зевай! Спасемся ночью мы вернее". Готова тройка. Мы с большим Трудом ворота отворили; Бежит старик, работник с ним. "Вы нас, - кричат, - не ускорили! Мы здесь. Трудненько вам спастись! Смотри же, барин, берегись!" Батрак за повода хватает, Хозяин с топором в руках. Занес его!.. Откинув страх, Я выстрелил: он упадает. Мы ускакали. Провиденье Избавило от смерти нас! Вот видим солнца восхожденье: Настал приятный утра час; Утихла буря; стадо в поле Шагами тихими идет, Пастух играет; дождь не льет. Хоть птичек хор не слышен боле, Хоть лист желтеет и летит, Но божий мир всегда прекрасен. Свод неба чист, и всё сулит, Что будет день хорош и ясен. И вот село! Прелестный вид: Там на горе крутой, высокой Великолепный храм стоит, Внизу река. По ней широкий И длинный мост ведет в посад. Народ колышется. Въезжаем. Отряд мы казаков встречаем И стражи внутренней солдат; Они разбойников поймали. Ямщик остановился мой. К нам офицер передовой Бежит... Друг друга мы узнали: "Ах, это ты, Храбров! Откуда? Не ожидал такого чуда, Чтоб здесь увидеться с тобой!" - "Я еду в отпуск на покой, Готовился покой мне вечный; Бог спас меня, мой друг сердечный!" Я тут ему пересказал Ночное наше приключенье; И что ж? Какое удивленье! Он самых тех воров поймал, Которых ждал старик плешивый. Романтик бы красноречивый Представил кучу тут картин; Скажу я просто: мы расстались И как друзья поцеловались. "Прости, мой милый Валентин!" - "Прости, Храбров! Мы повидались; Судьбе спасибо! Добрый путь!" Мне нужно было отдохнуть, Я ночь не спал. На постоялом Остановились мы дворе, И на разостланном ковре, Одетый теплым одеялом, Заснул я крепко. Вот мой сон: Мне чудилось, что на кладбище, Умерших вечное жилище, Куда-то я перенесен; Брожу, а вечер наступает; На небе молния сверкает, И гром раскатисто гремит; Сова хохочет, жук жужжит, И мышь крылатая летает. И что ж? Могила предо мной С ужасным треском расступилась. И в длинном саване явилась Тень бледная; меня рукой Она холодной обнимает... "Проститься я пришла с тобой: Смерть лютая нас разлучает!" Сказала... и узнал я в ней Тень нежной матери моей. Я плакал. Сердце трепетало. Гром грянул. - Я проснулся вдруг. Родимая, мой милый друг, Не верю, чтоб тебя не стало! Нет, от беды избавит бог! Я, право, обойтись не мог, Чтоб не представить сновиденья; Романтики такого мненья, Что тот поэт не удалец, Кому не видится мертвец. Верст десять ехать нам осталось. От нетерпения казалось, Что время медленно текло. Вот наша роща и село, Вот церковь, пруд, сад плодовитый, Дом, черепицею покрытый, Вот конопли и огород; Мы подъезжаем - я вбегаю И мать-старушку обнимаю И целый девок хоровод. Терентий Карпов, дядька мой, Служитель пьяный и глухой, С почтеньем руку лобызает; Федора-ключница бежит, От радости на всех брюзжит И нам обед приготовляет. "Мой друг Парфен! Бог мне велел Еще увидеться с тобою! Ты возмужал, похорошел, - Сказала мать, - а мне судьбою Дочь милая еще дана; Ты будь ей братом! Вот она". И вдруг я вижу пред собою Красавицу в шестнадцать лет: В романах Вальтер Скотта, Мура, Нодье, виконта д'Арленкура Читали вы ее портрет. За стол мы сели: и рубцы Нам подают, к ним пряженцы, Бараний бок с горячей кашей, Жаркого гуся и пирог; Но есть я ничего не мог, А любовался всё Наташей. В дом матушка ее взяла, Ей было девять лет, не боле; Священник нашего села Нашел ее младенцем в поле, Принес домой и воскормил. Наташу попадья любила, Но бог помощницы лишил Почтенного отца Кирилла. Тогда он плача упросил, Чтоб матушка взяла Наташу. "Бог наградит за щедрость вашу! - Упав к ногам, он говорил, - Теперь живу я одинокий; Как мне за девочкой смотреть? К тому же в старости глубокой И мне недолго умереть". Родительница с восхищеньем Наташу согласилась взять, Ее учить и наблюдать За добрым нравом, поведеньем И, сколько можно, утешать. Наташа многое уж знала: Умела колпаки вязать, На гуслях песенки бренчать И полотенца вышивала. Прошло еще пять иль шесть лет. Другим Наташа занималась, И в длинный талию корсет Она затягивать старалась; Носила кисею, перкаль, Большие букли завивала, "Светлану" наизусть читала; Лишь одного ей было жаль: Она не знала по-французски. Тиранка мода губит нас: И даже в деревнях подчас Никто не говорит по-русски. Наташа в обществах бывала, Но и с хорошеньким лицом Большою частью всё молчала. Всяк может согласиться в том, Что было ей довольно скучно: Молчанье с скукой неразлучно. Представлю я в главе другой, Читатель, новые картины. Дошед рассказа половины, Я смелой напишу рукой Ряд целый точек . . . . . . . . . . . . . . И от правил Романтиков не отступлю: Я точки в повестях люблю; Лорд Байрон тысячи их ставил, И подражатели его: Гиро, Сумет, Виктор Гюго Лишь точками известны стали И славу за вихор поймали. Глава 2 Читатель, может быть, дивится, Что я так сведущ и учен; Но я всегда любил учиться, И мой полковник, граф Валтрон, Саксонец, Гете обожатель, Был мой наставник и приятель; Он колдунов, чертей любил, И, признаюсь, ему в угоду, Я принял новую методу: Расина-трагика бранил, Не смел Вольтера звать поэтом, А восхищался я "Гамлетом" И "Фауста" переводил. Мне нужно было отступленье: Читателю я доказал, Что службы долг мне не мешал Любить и книги и ученье. Теперь к Наташе я своей В восторге сердца обращаюсь. Вот месяц, как в деревне с ней Живу и жизнью наслаждаюсь. Хоть снег порхает по полям, Мы с нею резвимся, гуляем, При матушке, по вечерам, Романы, повести читаем; Старушка дремлет, и для нас Тем лучше: тысячу я раз У милой руку поцелую; Она в невинности своей Твердит, что я любезен ей; Я весел, счастлив, торжествую! Ах, без любви пустыня свет! Однажды утром мне пакет Приносят с почты; я читаю: "Мой друг. Тебя уведомляю, Что старика ты не убил: Ему ты руку раздробил; Он ранен, но в живых остался; Во многом, к счастию, признался, И я в Саратов буду с ним. С тобой, товарищем моим, Увижусь к радости сердечной. Твой друг нелицемерный, вечный _Валентин_". Я доброй матери моей Прочел приятеля посланье. "Исполни бог мое желанье! - Она сказала. - Может, ей Он и жених! Не правда ль, милый? Стараться будем всею силой, Чтоб он Наташу полюбил! Он не богат, я это знаю, Но честен, говорят, и мил; А честность я предпочитаю Богатству и чинам большим". Я был в смущенье, недвижим И не сказал в ответ ни слова, А милая была готова Заплакать от таких речей. Но, к счастью, капитан-исправник, Великий краснобай, забавник, На двор катит с женой своей, Большой охотницей до чтенья, Питомицей мадам Жарни. "Скорее чаю и варенья, - Кричит старушка, - вот они. А, Петр Фомич, прошу садиться! Аксинья Павловна, ко мне, Поближе, только не чиниться. Давно мы в здешней стороне Гостей любезных не видали. Прошу Парфена полюбить; Надеюсь, вы о нем слыхали: Он отпущен со мной пожить; Господь старуху утешает". И Петр Фомич меня тотчас С восторгом к сердцу прижимает, Жена учтиво приседает: "Monsieur Храбров, мы ждали вас С большим, поверьте, нетерпеньем! Я слышала, что вы поэт! Скажите, правда или нет? Я очень занимаюсь чтеньем, И романтизм меня пленил. Недавно Ларина Татьяна Мне подарила Калибана: Ах, как он интересен, мил! Заиры, Федры, Андромахи Не в моде более у нас, О них и наши альманахи С презреньем говорят подчас". - "Что, каково, - Фомич вскричал, - Умом хозяйка щеголяет? Неделю каждую журнал Она недаром получает; Язык французский ей знаком, И розовый ее альбом Наполнен разными стихами, Рисунками и вензелями". Но вот Наташа за столом Чай ароматный разливает. Франтиха с головы снимает Московский щегольской берет; "Подобного в уезде нет, - Она с улыбкою сказала, - Мадам Ле-Бур шлет всякий год Мне кучу иностранных мод; Но дорога несносно стала, А с ней расстаться не могу, В большом я живучи кругу". Чай отпили, и ночевать Остались гости дорогие; Их должно было удержать: Проезды осенью дурные, И Петр Фомич, исправник наш, Хоть должностью давненько правил, Мостов нее вовсе не исправил, Свой наблюдая авантаж, Иль прибыль, говоря по-русски; Чтоб мне от рифмы не отстать, Одно словечко написать Осмелился я по-французски. Ты смелость не почти виной, Читатель благосклонный мой! Глава 3 Питомица мадам Жарни, Супруг ее и bon ami {*} {* Добрый друг (фр.).} У нас довольно погостили, И только чрез четыре дни Мы их в Саратов отпустили. Ах, сколько мы прочли стихов На сцену вызвав колдунов Немецких, английских, шотландских, Норвежских, шведских и лапландских. И, в чертовщину углубясь, С восторгом мы о ней читали; Вкус тонкий и в твореньях связь Мы сущим вздором почитали. Еленой {*} Фаустовой быть {* Читай Елену, новую поэму г. Гете. (Прим. В. Л. Пушкина.)} Аксинья Павловна желала, Чего-то тайного искала И не хотела говорить О классиках она ни слова; Но всей душой была готова С рогами черта полюбить И всю вселенну удивить Рождением Эвфориона. Исправник был другого тона: Он слушал нас и всё зевал; С старушкою в пикет играл, И пунш ему был утешеньем. Романсов русских нежным пеньем Наташа забавляла нас. "Ах, милая, как жаль, что вас Мадам Тегиль петь не учила, - Вздохнув, франтиха говорила, - В Москве я пела и сама, Но, к огорченью, всё забыла. В провинции сойти с ума Немудрено от страшной скуки; Я здесь четвертый год живу, Всё как во сне, не наяву, И не беру гитары в руки". Вот как мы быстрые часы С гостьми своими провожали; Соседей клали на весы И всех почти критиковали; Так водится: людей хвалить Трудней гораздо, чем бранить. На святках предводитель Хватов Дает огромный маскерад И приглашает нас в Саратов. Я приглашенью очень рад; Но тамо милая со мною Мазурку будет танцевать И легкостью, и красотою Всем нравиться и всех пленять. Мы съехались, и полковая На хорах музыка гремит; Приличность и порядок зная, Наш предводитель Неофит Иванович, одетый греком, Княгиню Милову ведет; Танцуя польский, руку жмет; Он самым модным человеком У нас в губернии слывет И, душ две тысячи имея, Жать руки может не робея. Аксинья Павловна со мной Идет, жеманясь, в сарафане; Супруг ее, в ямском кафтане, С предлинной черной бородой, Наташу подхватив, тащится За маскерадною толпой; Вбегает в залу и кружится Кадриль пастушек, пастухов; Губернский стряпчий Батраков Является в усах гусаром; Разносчик с ленточным товаром Смешные делает прыжки И дамам подает стишки. Армяне, арлекины, турки Теснятся, бегают кругом. Какой шум, крик, какой содом! Но полночь бьет, и вмиг мазурки, К отраде многих, начались. Я взял Наташу. Понеслись Мы с нею вихрем по паркету. Часа три посвятив пикету, Старушка мать явилась к нам. Мазурки кончились, мы сели. Разносят виноград гостям, И яблоки, и карамели, Оршад, и мед, и лимонад, И пунш охотникам до рома. Почтеннейший хозяин дома Всех угощать душевно рад. Но что я вижу? В парике И упираясь на клюке, Подходит маска с длинным носом И тотчас к матушке с вопросом: "Давно ль сынок приехал твой И долго ль поживет он с нами? Какой же молодец собой! Подай мне руку, милый мой! Мы были в старину друзьями", И вдруг мне на ухо шепнул: "Я Валентин!" - и ускользнул. Здесь Валентин, и в маскераде В дурацком резвится наряде, Подумал я, он шут большой И до проказ охотник вечно. Ко мне он будет? Рад сердечно: Он добрый сослуживец мой. В Наташу влюбится? Так что нее? Я в ней уверен, для нее Я всех милее и дороже, Открыто сердце мне ее. Но вот уж солнца на восходе, Московской повинуясь моде, Пустились гости по домам; По нашим вороным коням Ямщик брадастый вмиг ударил И скоро нас в село доставил. Глава 4 Зима настала; снег пушистый Покрыл и холмы, и луга; И пышной Волги берега Освещены луной сребристой. Летит на тройке удалой К нам гость доселе небывалый, Князь Пустельгин, плясун лихой, Охотник псовый, добрый малый, Хотя немного и болтлив. Гусаром будучи, военной Он как-то службы невзлюбив, В Московский перешел архив. Богатый дядя и почтенный Каким-то случаем ему Чин камер-юнкера доставил; В прибавок старичок к тому, Скончавшись, молодцу оставил, Так сказать, pour la bonne bouche {*}, {* На закуску (фр.).} В Саратове пять тысяч душ. У предводителя на бале С Наташей князь вальсировал И даже ей на опахале Экспромт какой-то написал, Чувствительный и кудреватый, Из антологии им взятый. Итак, князь Пустельгин у нас: Счастливый для старушки час! Она в сердечном восхищенье. Федора и весь дом в волненье: Чем угостить? Что подавать? Вот несут кофе с сухарями, Витушками и кренделями. "Прошу на гуслях поиграть, - Наташе матушка сказала, - Давно я очень не слыхала Любимой песенки моей: "Соловей, мой соловей!" Наташа милая запела Приятно, просто, как умела; Я, бледный, близ нее стоял И ноты ей перебирал. "Прелестно, sur mon Dieu {*}, прелестно! - {* Видит бог (фр.).} С ужимкой Пустельгин сказал. - И Булахов, певец чудесный, Хотя в столице и живет, Не лучше этого поет". Потом, ко мне подсев поближе, "Вы были, слышал я, в Париже, - Промолвил он, - скажите нам, Чем боле занимались там? Каков Тальма в игре Ореста? Приятна ли Менвьель-Фодор? Вы всех их знали... Я ж ни с места И нигде не был до сих пор; Но я вояж предпринимаю, И прямо в Рим. От скуки здесь Скачу я по полям, порскаю И в карты проигрался весь!" Мы после вдруг заговорили О новых книгах, о стихах И модный романтизм хвалили. "Хвала германцам! О чертях Они понятие нам дали! - Вскричал наш князь. - И доказали, Что шабаш ведьм и колдунов, Мяуканье и визг котов, Крик филинов и змей шипенье - Прямое сцены украшенье; И что "Британик", "Магомет", В котором чертовщины нет, Ни всей прелестной, адской свиты, Несносны, скучны, позабыты!.." Что вижу я? Товарищ мой, Романтик скромный, небольшой, К вечернему столу явился. "Насилу я освободился, Мой друг Храбров, от скучных дел. Разбойник, атаман Маркел, Во всем перед судом открылся. Пятнадцать лет назад тому Случайно удалось ему Ограбить барина с женою. В коляске, позднею порою, Несчастный ехал из гостей С подругой доброю своей, С дитятей, нянею, слугою. И с грозной шайкою злодей На них напал. Все пали мертвы. Но дочь, младенец двух годов, - Сам бог ей, видно, был покров, - В живых осталась, и сей жертвы Всесильный не хотел принять: Злодеи на нее поднять Рук кровожадных постыдились, Хотя, оставив под кустом, Они с добычей удалились; И утром, ехавши верхом, Священник, говорят, почтенный Нашел ее и, пораженный Младенца ангельской красой, Отвез ее в кров мирный свой..." "И вот она!" - старушка закричала, Наташа в обморок упала; Я в трепете ее дерзкая И в чувство привести старался. Весь дом на помощь к ней сбежался, А камер-юнкер ускакал, Увидев общее смятенье И хлопоты, и огорченье. Примечания Капитан Храбров (с. 523). - Впервые - "Подснежник на 1829 г." (гл. 1); "Северные цветы на 1829 г." (гл. 2); "Радуга на 1830 г." (гл. 3), "Денница на 1830 г." (гл. 4). Дядя А. С. Пушкина В. Л. Пушкин, один из активных карамзинистов, скептически относился к "модной" романтической словесности второй половины 1820-х гг., полемически противопоставляя ей классические идеалы, выработанные французской культурой XVII-XXXVIII вв. "Капитан Храбров", начатый, видимо, в 1828 г. (в феврале 1828 Г. Е. А. Баратынский сообщал А. С. Пушкину: "Василий Львович пишет романтическую поэму" - Е. А. Баратынский. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951, с. 490), явился иронической отповедью романтикам. В то же время В. Л. Пушкин испытывает явное воздействие творчества, своего племянника, в особенности поэмы "Граф Нулин" и романа в стихах "Евгений Онегин" - подробнее см.: Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971, с. 869. Стр. 523. Большой саратовской дорогой. - Перефразируется начальный стих поэмы Козлова "Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова"; споры вокруг творчества Козлова во многом способствовали появлению пародии В. Л. Пушкина. Семь лет я не был в той стране... - обыгрывается традиционный для романтической литературы мотив "возвращения на родину". Стр. 524. Старик с плешивой головою. - Не исключено, что пародируется вызвавшая недовольство карамзинистов баллада П. А. Катенина "Убийца" (1815). Особое раздражение в ней вызывало обращение убийцы-мужика к месяцу: "да полно, что! гляди, плешивый!", шокировавшее своей грубостью. Простонародные разбойники В. Л. Пушкина полемически напоминают об "Убийце" Катенина, в котором поэт справедливо видел своего литературного противника. По свидетельству А. С. Пушкина в письме П. А. Плетневу от 9 сентября 1830 г, последними словами умирающего Василия Львовича были: "Как скучны статьи Катенина". Сверчок-злодей - постоянный "персонаж" баллад В. А. Жуковского (эту кличку в "Арзамасе" носил А. С. Пушкин) введен в сугубо бытовой, низменный, контекст. Стр. 526. Вот мой сон. - Вещий сон - постоянный мотив романтической баллады; ср. пародийное переосмысление его в "Горе от ума" (сон Софьи) и более сложное в "Евгении Онегине" (гл. VI, сон Татьяны). Стр. 527. Вальтер Скотт (1771-1832) - шотландский исторический романист; Мур Т. (1779-1852) - английский поэт-романтик; Нодье Ш. (1780-1844) - французский писатель-романтик, популярностью пользовалась его повесть "Жан Сбогар" (1818); Д'Арленкур Ш.-В.-П., виконт (1789-1856), французский исторический романист; ср. в "Графе Нулине": "Какой писатель нынче в моде // Все Д'Арленкур и Ламартин". Перечисляются образцы модной словесности. Стр. 528. "Светлану" наизусть читала. - Имеется в виду самая знаменитая из баллад Жуковского, упоминание ее отсылает и к "Евгению Онегину", где Татьяна Ларина постоянно сопоставляется с героиней этой баллады. Она не знала по-французски - ироническая перелицовка образа Татьяны Лариной, которая "по-русски плохо знала" ("Евгений Онегин", гл. III). Стр. 529. Ряд целый точек - сознательная замена текста рядом точек - одна из типично романтических вольностей, введенная Байроном, часто допускавшаяся в романтической поэме, использованная Пушкиным в "Евгении Онегине". Гиро П. (1778-1847), Суме А. (1789-1845), Гюго В. (1802-1885) - французские поэты-романтики, решительно реформировавшие традиционную классицистическую французскую поэтику. Я принял новую методу... - Противопоставление Шекспира и Гете - Расину и Вольтеру типично для романтической эстетики. Стр. 531. Недавно Ларина Татьяна // Мне подарила Калибана. - Упоминание пушкинской героини - ответный ход дяди на шутку племянника, введшего в толпу гостей на балу у Лариных ("Евгений Онегин", гл. VI) своего "двоюродного брата" Буянова - героя фривольной поэмы В. Л. Пушкина "Опасный сосед" (1811). Калибан - персонаж драмы Шекспира "Буря"; не исключено, что здесь упомянут в качестве персонажа "драматической шутки" В. К. Кюхельбекера "Шекспировы духи" (1824) - одного из наиболее ярких проявлений романтического культа Шекспира, раздражавшего В. Л. Пушкина. Заира; Федра; Андромаха - заглавные героини одноименных трагедий Вольтера и Расина. Неделю каждую журнал // Она недаром получает - наиболее романтическим журналом был "Московский телеграф" Н. А. Полевого (издавался с 1825 г.), вполне вероятно, у В. Л. Пушкина-реминисценция из "Графа Нулина": "Мы получаем Телеграф". Ср. в соседних строках тему модной одежды, связанную в сознании читателей конца 1820-х гг. с журналом Полевого, публиковавшего сведения о последних модах. Стр. 532. Свой наблюдая авантаж // Иль прибыль, говоря по-русски. - Ср. "Но панталоны, фрак, жилет // Всех этих слов на русском нет" ("Евгений Онегин", гл. I). Елена - имеется эпизод оживления Елены Прекрасной (Гете, Фауст, II часть, акт III). Стр. 533. Эвфорион - трагически погибший сын Фауста и Елены, в образе которого просматривались черты Байрона. В авторском примечании В. Л. Пушкин называет "Елену" "новой поэмой" потому, что знаком он с ней по переводу, сопровожденному статьей С. П. Шевырева ("Московский вестник", 1827, ч. 6, ?21). Гете опубликовал этот эпизод весной 1827 г., и Шевырев расценил его как отдельное произведение. Перевод и статья Шевырева, выражавшие культ Гете в среде московских любомудров, стали известны автору "Фауста", написавшему по этому поводу письмо с высокой оценкой труда Шевырева (в русском переводе опубликовано - "Московский вестник", 1828, ч. 9, ? 11); см. об этом: В. М. Жирмунский. Гете в русской литературе. Л., 1981, с. 131-134. Стр. 535. В Московский перешел архив. - В Московском архиве министерства иностранных дел служили многие любомудры ("архивны юноши" - "Евгений Онегин", гл. VII). Ироничная характеристика Пустельгина продолжает полемику с кругом любомудров, о которой см. предыдущее примечание. Стр. 536. "Соловей, мой соловей" - романс А. А. Алябьева на слова А. А. Дельвига (1826). Булахов Петр Александрович (ок. 1793-1835) - певец, тенор, прославился как выдающийся исполнитель романса "Соловей". Тальма Ф.-Ж. (1736-1826) - великий французский актер, был знаком с В. Л. Пушкиным. Менвьель-Фодор Ж. (1793-1828) - итальянская певица, выступавшая в России, Франции, Италии. Эпизод ориентирован на поэму А. С. Пушкина "Граф Нулин". Не исключено, что причиной явились слухи о том, что А. С. Пушкин наделил заглавного персонажа некоторыми чертами своего дяди (легкомыслие, франтовство). В. Л. Пушкин, как бы отрицая эти предположения, переадресует упреки своим литературным противникам. Стр. 537. "Британик" - трагедия Расина, "Магомет" - имеется в виду трагедия Вольтера "Фанатизм, или Магомет пророк". А. С. Немзер, А. М. Песков