Протокол показаний Е. И. Пугачева на допросе в Яицкой секретной комиссии 1
16 сентября 1774 г.
/л. 100/ 1774-го года сентября 16 дня в отделенной секретной коммисии 2, что в Яицком городке, государственной злодей, похитивший имя в бозе почивающаго императора Петра Третияго 3, Емелька Пугачев допрашивай и показал.
Родиною я -- донской казак Зимовейской станицы Емельян Иванов сын Пугачев, грамоте не умею, от роду мне тритцать два года. Отец мой -- донской же казак, Иван Михайлов 4 сын (оной умре) (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "отец назад тому 12 лет умер, а мать 3 года" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.1).). Брат мой, Дементей Пугачев 5, находился в Турецком походе 6, а ныне где обретается, -- того не знаю. Имею еще две сестры, большая -- Ульяна, в замужестве Донскаго войска за казаком Федором Брыкалиным; а другая -- Федосья, в замужестве ж за вывезенным еще в малолетстве пруской нации за полонеником Симаном Никитиным сыном, по прозванию Павловым 7, которой потом и написан Донскаго же войска в казаки, и переведен был с протчими для житья в Таганрог, которой, уповательно, и теперь там находится.
До семнадцатилетняго возраста жил я все при отце своем так, как и другия казачьи малолетки в праздности; однакож не раскольник, как протчия донския и яицкия казаки, а православнаго греческаго исповедания кафолической веры", и молюсь богу тем крестом, /л. 100об./ как и все православныя християне, и слагаю крестное знамение первыми тремя перстами (а не последними). На осмнатцатом году своего возраста 9 написан я в казаки в объявленную же Зимовейскую станицу на место отца своего, ибо оной пошел тогда в отставку. А на другом году казачьей службы женился Донскаго же войска Ясауловской станицы на казачьей Дмитрия Недюжева дочери Софье 10, и жил с нею одну неделю: наряжон был в Пруской поход 11. Сие было в котором году, -- не помню, также -- и которая была кампания. Командиром в то время был при том наряженном Донском войске полковник Илья Федоров сын Денисов 12, которой и взял меня за отличную проворность к себе в ординарцы так, как и от других станиц у него состояло для разных посылок немалое число.
По выступлении с Дону пришли мы в местечко Познани 13, где и зимовали. Оной корпус, сколько ни было войск в Познани, состоял в дивизии графа Захара Григорьевича Чернышева 14. Потом из Познани выступили в местечко Кравин 15, где ночною порою напали на передовую казачью партию прусаки и, хотя урону большаго не было, однакож, учинили великую тревогу. А как тут были в ведомстве у меня полковника Денисова лошади, то в торопости от прусаков, не знаю как, упустил /л. 101/ одну лошадь, за которую мою неосторожность объявленной Денисов наказал меня нещадно плетью. Из Кравина выступили в Кобылин 16. Тут или в другом месте, -- не упомню, пришло известие из Петербурга, что ея величество государыня императрица Елисавета Петровна 17 скончалась 18, а всероссийский престол принял государь император Петр Третий 19. А вскоре того и учинено с пруским королем 20 замирение 21, и той дивизии, в коей я состоял, ведено итти в помощь прускому королю против ево неприятелей 22. А не доходя реки Одера, идущую тут дивизию, над коей, как выше сказано, шеф-генерал граф Чернышев, встретили пруския войски, и чрез Одер вместе перешли. А на другой день по переходе сам его величество ту дивизию смотрел. Были у прускаго короля -- сколько время, -- не упомню, и отпущены были в Россию 23.
При возвращении ж в Россию, перешед реку Одер, пришло известие из Петербурга, что ея величество государыня Екатерина Алексеевна 24 приняла всероссийский престол 25, и тут была в верности присяга, у которой и я был. В то время было мне лет дватцать, а о названии себя государем и в голову еще не приходило.
/л. 101об./ Возвратясь из того похода в дом свой, жил я в своем доме четыре года, в которое время (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "родилось у него два сына и две дочери, имяна их -- сыновей: первой -- Трофим, а другой Степан; Трофиму 10 лет, а Степан нескольких недель умре" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.2об.)) прижил с женою своего сына Трофима 26, коему от роду ныне 10 лет, и дочь Аграфену 27, оной (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "Аграфене пятой год" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.2об.)) ныне шестой год.
Потом командирован я был в числе ста человек в Польшу при есауле Елисее Яковлеве. А пришед туда, та команда принята была в свое ведомство господином генералом Кречетниковым 28. Служба наша в то время состояла: выгонять из Польши российских беглецов, кои жили тамо в разных раскольничьих слободах. А как таковых множество собрано было, то генерал Кречетников отправил нас, донских казаков, при афицерах в город Чернигов, где беглецы и отданы были в ведомство тамошнему коменданту 29.
А я с протчими казаками приехал в дом свой, и жил полтора года, и прижил меньшую свою дочь Христину 30, коей ныне четвертой или пятой год.
Потом по насланной из Государственной Военной коллегии грамоте командировано было из Донскаго войска в ныне прошедшую Турецкую войну 31 четыре полка. Командиром при оных был атаман Тимофей Федоров сын Греков 32. /л. 102/ В которой поход и я в полку Кутейникова 33 во второй сотне хорунжим был послан. И пришед в Бахмут, стояли целую зиму. А весною пошли на польскую границу, где, совокупясь с военными командами, командир в то время был его сиятельство, господин генерал-аншеф граф Петр Иванович Панин 34, и пошли под Вендоры. А как оныя взяли 35, то выступили на зимния квартиры в город Елисавет. И из села Каменки отпущен я был в дом свой так, как и другая сто человек казаков, в отпуск. Однакож я за болезнию своею -- на месяц, -- а по прошествии сроку ведено было явиться опять к команде, где обретаться будет армия (Далее в черновике протокола следует текст "когда я, чтоб, будучи в армии, назывался государя Петра Перваго крестным сыном, -- о том мне никогда и в разум не приходило, и сие на него выдумано" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.3об.)).
Приехав в свой дом, хотя болезнь моя не умалилась, а умножилась, однакож, как вышел срок моему отпуску, собрал свою команду и прямым трактом пошол на реку Донец. А перешед оной, увидел, что по причине своей болезни ехать никак не мог. Но, чтоб служба за мною не стала, нанял за себя казака Михаилу Бирюкова, которой в армию за меня с теми ста человеками казаков и поехал. А я, весьма будучи болен, приехал в дом свой и лежал с месяц.
Как же увидели тут /л. 102об./ станичныя командиры, что я к выздоровлению безнадежен, ибо на ногах и на груди были величайшия раны, сказали мне, чтоб взял я станичной атестат и билет для свободнаго проезда и ехал в город Черкаск для отставки. Которой я, получа в руки, также о свободном проезде и билет, в город Черкаск поехал.
А по приезде явился к войсковому атаману Степану Данилову сыну Ефремову 36. Оной сказал мне, чтоб шол для излечения ран в лазарет, -- "а как-де не излечисся, то и тогда отставка тебе дастся, ибо-де я увижу, что ты, может быть, со временем и вылечисся". Однакож я не пошол в лазарет, боясь того, чтоб больше болезнь моя не умножилась, а разсудил пользоваться на своем коште, о чем и Ефремову доносил, сказывая притом, что между тем поеду я в Таганрог к сестре своей 37 для свидания. На то Ефремов сказал: "Очень хорошо, пожалуй-де, поезжай, вить ты и билет имеешь для проезду куда хочешь". Почему я и приехал в Таганрог, зятя своего 38 дома не получил, а сестра незапному моему приезду весьма обрадовалась.
А чрез несколько дней и зять мой в дом приехал. Между многих разговоров зять сказывал: "Нас-де хотят обучать ныне /л. 103/ по-гусарски, и всяким регулярным военным подвигам". А на то я отвечал: "Как-де его? Кажется, не годится, чтоб переменять устав казачьей службы, и надобно-де о сем просить, чтоб оставить казаков на таком основании, как деды и отцы войска Донскаго служили". На то зять мой Симон Павлов говорил: "У нас-де много уже и переменено: старшин-де у нас уже нет, а названы вместо оных ротмистры. А когда-де нас начнут обучать не по обыкновению казацкому, то мы, сколько нас ни есть, намерены бежать туда, куда наши глаза глядеть будут". На сие я ничего не сказал; а жил тут три недели, стал собираться домой, то сестра моя стала проситься для свидания с материю своею 39, которую я с позволения зятя своего с собою и взял.
Приехав на речку Тузлов, разстоянием от города Черкаска верст сорок, стал кормить лошадей, в которое время и зять мой меня нагнал в числе трех человек казаков и сказывал, что они бежали для того, что не хотят служить под новым обрядом службы. На то я говорил: "Что вы его вздумали, беду и с мною делаете, ниравно будет погоня, так -- по поимке -- и меня свяжут, в тех мыслях, якобы вас подговорил, а я в том безвинно отвечать принужден буду". На то они говорили: "Что-де ты /л. 103об./ ни говори, мы назад не поедем, а поедем туда, куда бог наразумит". А на то яимсказал: "Когда вы уже сие предприняли, так бегите на реку Терик, там-де много живут людей, рек и лесов довольно, и так прожить будет способно. А тамошния-де жители странноприимчивы и вас для житья примут". Почему они ехать туда и согласились. А как лошадей выкормили, то и поехали вместе. Не доехав же Зимовейской станицы, зять мой, простясь со мною и с женою, а моею сестрою, в числе трех человек поехал в сторону, а я приехал в дом свой. Сестра, побыв у меня в доме, пошла к свекру своему, Зимовейской же станицы казаку Никите Павлову.
На другой день показанной зять мой Никитин, он же и Павлов, оставя бежавших с ним казаков в лесу, сам к отцу своему в дом приехал. А как отец ево спрашивал, зачем приехал из Таганрога? То он отвечал: "За женою, ибо-де брегадир 40, в Таганроге бывшей, взыскивал на мне, что жена моя без спросу уехала, хотя и с братом, но на мне-де взыскивают строго, говоря притом: "Сюда-де жон на житье силою привозят, а ты отпускаешь"". И тем от отца отговорился, не сказывая отнюдь ему своего к побегу намерения.
Жил зять мой /л. 104/ у отца своего только одни сутки и, сказав ему, что едет обратно в Таганрог, и не быв у меня, из Зимовейской станицы выехал. А в полночь приехал к моему двору и спрашивал; "Покажи-де нам дорогу на Терик". На то я ответствовал: "Ты-де за солью на Маныч хаживал, так поди сею дорогою, а она и доведет тебя до Терика". Потом просил меня, чтоб я перевез ево чрез Дон. И хотя я от сего отговаривался, однакож, по усильной прозьбе их, перевез и с сестрою своею. По перевозе же говорил я зятю: "Что естли вас поймают, так будут взыскивать на мне, для того что сестра у меня в доме была и после с тобою бежала". А зять мне говорил: "Сие будет неправосудно. Вить в станице знать будут, что я взял уже сестру твою на свои руки, так в чем тебе ответствовать должно?" Потом, простясь я со своим зятем и сестрою, назад в дом свой возвратился, а они на Терик в путь свой отправились. По разстании зять мой ездил по степи недели три и, не нашед того тракта, куда на Терик ехать, возвратились в станицу Зимовейскую, где, по распросе атаманом, принуждены они были признаться, что бежали. А как спрошены были, кто чрез Дон -- как туда поехали -- их перевозил, то и принуждены /л. 104об./ они были сказать на меня.
А как я услышал, что зять мой меня оговорил, и будет мне беда, то, не сказав жене своей и матери, коя еще жива была, бежал и жил недели две в степи около речек, а потом в дом свой приехал 41. Когда ж узнали обо мне в станице, то взяли под караул и отослали в Чирскую станицу в розыскную команду. А в розыскной во всем я признался, и послан был в город Черкаск в колодке по станицам, чтоб за безопасным канвоем туда был доставлен. А как привезен был в Цымлянскую станицу, где казак Лукьян Худяков 42 упросил протчих, чтоб отдали ему на поруки для доставления в Черкаск. Когда ж тутошной атаман тому казаку по прозьбе ево отдал, то Худяков снял с меня колодку и послал в Черкаск с своим сыном малолетком, оному от роду было тогда около дватцати лет. Которой малолеток и повез было, но отец сказал сыну своему на ухо, чтоб с дороги меня отпустил, для того что я с Худяковым водил хлеб и соль, так и учинил сие по приязни. И так сын Худякова вывез меня в степень, дал свободу 43.
И пошел я, не быв в своем доме, в Малороссию, Изюмскаго полку в слободу, называемую Кабанью 44, /л. 105/ к мужику Осипу, прозывающемуся Коровка 45, коему и сказался, что я -- беглой донской казак и не знаю-де, куда деться. На то Коровкин отвечал: "Да поди-де в Польшу. Пройти туда можно между фарпостов. Поживи там несколько времяни, и выди в Россию, и скажи на фарпосте, что польский выходец. А как-де есть указы, что польских выходцов селить велено по желанию 46, то и выберешь для житья любое место. А я-де тебе дам своего сына 47 для провождения и осведомления в Польше о житии раскольников мест", -- ибо и он, Коровкин, -- раскольник. А как я, хотя и не раскольник, да вижу по скаске Коровкина, что способ для свободнаго прожития целой век хорош. Жив у него три дни, с сыном ево приехал в Стародубской монастырь 48, где живут все раскольники, и беглым тут великой притон. Тут сказал я о себе, что беглой же донской казак, и жил у раскольническаго старца 49 пятнатцать недель, и выспрашивал, где бы лутче прожить. На то старец отвечал: "Лутче-де неможно, как итти в Польшу, а оттуда вытти на фарпосты, объявиться выходцом, взять указ, -- где хочешь поселиться, -- и туда проехать, а со временем-де можешь и жену свою, хотя воровски, к себе достать, и жить целой век спокойно". Почему я с тем же сыном /л. 105об./ Коровкина между фарпостов в Польшу проехали и, по скаске объявленнаго старца, в слободу Ветку 50 приехали. В оной слободе живут все раскольники, всякаго сорту люди. Побыв в той слободе три дни, оставя товарища своего Коровкина в оной, сам пошол пешком в Россию с тем, чтоб сказаться так, как научон.
И пришед, на фарпост Добрянской 51, явился, а по спросе объявил себя выходном. Где жил в карантине шесть недель и объявил свое желание поселиться в Казанской губернии, на реке Иргизе 52. Онаго места хотя я еще и не знал, однакож везде сказывали, что сие место к поселению для такого сорта людей, какого я, способно.
И с данным мне с того фарпоста пашпортом 53 за подписанием майора Мельникова, в числе таковых же выходцов, из коих знаю только одного беглого солдата Алексея 54, а прозванья не знаю, а сей также сказался, что из Польши выходец, с которым и ехал я до Малыковки, где явились у управителя 55, но кто он таков, -- не упомню. Управитель приказал нам несколько дней пообождать, а между тем намерен был отправить в Синбирскую провинциальную канцелярию для записки в назначенное место. Сие происходило прошлаго 772-го года. А как в то время был /л. 106/ рекрутской набор, то объявленной товарищ мой нанялся за малыковскаго крестьянина в рекруты, которой был, как слышно, и принят, и после ево уже не видал.
А я с позволения малыковскаго управителя, не быв в Синбирске, поехал на Иргиз, в Филаретовской монастырь, к настоятелю Филарету 56, у котораго, яко выходец, жил три дни. И вместе с оным поехали в Малыковку попросить управителя, чтоб позволил, не быв в Синбирске, прожить недели три, ибо лошадь была у меня худа, так не на чем скоро отправиться. Однакож, управитель понуждал всячески, чтоб поскоряе явиться, но, наконец, позволил без объявления прожить недели три. Почему я обратно с тем Филаретом к нему в монастырь приехал.
А на другой день поехал я в Мечетную слободу для житья, ибо в монастыре, хотя я и раскольником уже назывался, жить было неблагопристойно. В Мечетной слободе жил я у крестьянина раскольника Степана Косова 57 с неделю. Сие происходило 772-го года ноября в первых числах.
А 15-го числа того ж месяца той же Мечетной слободы с крестьянином Семеном Филиповым 58, выпросив у Филарета лошадь и денег, поехали в Яицкий городок для покупки себе и Филарету рыбы. Приехав туда, пристали к казаку яицкому Денису Пьянову 59 и жили у него неделю (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "в которое время покупали рыбу" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.10)). А как /л. 106об./ в ту бытность с казаком Пьяновым познакомились и обедали за одним столом (Далее в черновике протокола следует текст: "Денис Пьянов спросил ево, Пугачева, -- кто он за человек, -- и как он отвечал, что иностранной торговой человек", А как в ту бытность с казаком Пьяновым он, Пугачев, познакомился, а притом слышал в Мечетной слободе от жителей, что учинило войско Яицкое убивство генерала и протчих, то хотелось разговором с Пьяновым [узнать], отчего и каким образом все произойти могло" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.10об.)), то в одно время не стало за обедом хлеба. И хозяин, Денис Пьянов, сожалея о сем, говорил: "Вот-де до чего мы дошли, что уже и хлеба на обед не достало". А как я спросил сему причины, то Пьянов говорил: "У нас-де было в Яицком городке убивство. Войсковой руки казаки 60, в том числе и я, хотя не дрался, однакож при той свалке был, убили генерала фон-Траубенберга 61 и многих ево команды, также и старшинской руки казаков и чиновных людей немало 62. А как-де дошло сие убивство до сведения ея величества, то прислан был для усмирения генерал Фрейман 63. И когда де он шол, то войсковыя казаки выехали было против ево на сражение и не хотели впустить в Яицкой городок, однакож Фрейман осилил 64. И войско, кое против ево выезжало, возвратясь в городок, увидя свою беду неминучу, согласились все бежать за море, в Золотую Мечеть 65 (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "Однакож Фрейман прислал от себя в городок передовых" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.10об.)). И многия-де разбежались, в том числе и я шатался по степи и на Узенях 66 был в укрывательстве". Напротив чего я говорил: "Так вы-де хотели, видно, то же самое зделать, как наш Некрасов 67, зделав измену, подговоря многих, и бежали за Кубань, на реку Лобу, а перед выходом-де обещал каждому казаку по двенатцати /л. 107/ рублей на человека. А как вывел в поле, то ни по полушке и не дал". На что Денис Пьянов говорил: "Да как-де быть-та? Великое гонение! Вот-де я и теперь в бегах, того и смотрю, как придут и возьмут под караул". А я отвечал: "Да как же быть? Хотя по поимке тебя и поколотят, да, может, и простят. А когда пойдете за границу, так почтут вас изменниками, и получите величайшей от государыни гнев". Более сих разговоров я с казаком Пьяновым никаких не имел 68; и, купя в Яицком городке рыбы, с тем же Мечетной слободы мужиком Семеном Филиповым (с коим приехал) и возвратились в дом, в Мечетную слободу. Потом я, согласясь с хозяином своим, Носовым, купил еще в Мечетной слободе у приезжих мужиков в долг четыре воза рыбы, и поехал я для продажи оной рыбы в Малыковку.
Бывшей же со мною в Яицком городке крестьянин Семен Филипов, по уезде моем в Малыковку, расказал Мечетной слободы жителям, что по бытности на Яике подговаривал я всех яицких казаков на Лобу-реку и давал на выход войску на каждую семью людей по двенатцати рублей. Почему те жители и репортовали о сем малыковскому управителю 69.
А как я в то время был в Малыковке для продажи рыбы, то управитель велел меня взять под караул и потом распрашивал /л. 107об./ по показанию мечетных жителей, якобы я точно вызывал Яицкое войско на Лобу-реку, и задаться вечно турецкому султану, и на выход войску давал по двенатцати рублей на человека, а на границе-де оставлено у меня до двух сот тысяч рублей, да на семдесят тысяч рублей товару, из которой суммы якобы я то бежавшее войско и коштовать хотел; и ежели понадобится войску денег на проход далее, то паша даст еще до пяти милионов рублей. Всходствие того на меня доносу показанной управитель меня и спрашивал 70. А как я таковых речей по бытности в Яицком городке у казака Пьянова не говорил и сказывал точно те, как выше сказано, то есть, про Некрасова, то управитель щол, что я учинил запирательство (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "стал спрашивать, что прямо за человек: "Какой-де ты? Не польской ли выходец и шпион, не солдат ли беглой или казак, или барской человек?" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.12об.)). И хотя я ему и сказался точным своим названием из-под побоев, однакож он, щитая меня подозрительным человеком, мучил. И под пристрастным распросом, дабы признался в том, в чем Мечетной слободы крестьянин Филипов доказывал, и выспрашивал: не солдат ли, не казак ли, не барской ли я беглой человек, а между тем все-таки сек (В подлиннике ошибочно: "секут") немилосердно батогами. Но я утвердился на прежнем своем показании. А с чего неговоренныя мною слова, якобы подговаривал казаков /л. 108/ на Лобу-реку, давал деньги, и протчая неправда показана на меня, -- не знал. Потом управитель начал меня отправлять в Синбирскую канцелярию. При отправлении ж читали мне допрос, в котором написано было, якобы я во всем показуемом на меня признался, то я управителю говорил: "На что-де то взводить на меня напрасно, чего я не говорил, и в чем я не признаюсь? А дайте мне с показателем Семеном Филиповым очную ставку, так я ево изобличу во лживом на меня показании". Однакож тот Филипов представлен из слободы не был, а допрос управитель не переписал. Кто ж вместо меня, по неумению грамоте, приложил к допросу руку, -- не знаю, да и я никого не просил. И так в Синбирск в путь отправлен 71. Деньги ж, кои у меня были, равным образом и рыбу, в Малыковке растащили, но кто имянно, -- не знаю.
В Синбирской канцелярии допрашивал я не был 72, а послан в Казань, где и содержали меня сперва в губернской скованаго в ручных и ножных кандалах. И тот день 73 спрашивай был: "Что за человек?" (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "Потом читан был ему учиненной в Малыковке допрос. Допрашивай в губернской секретарем, коего свои зовут "губернским", а как прозывается, -- не знает, только не Абрамовым" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.13)) А как сказал, что Донскаго войска казак, то и ведено было посадить в губернскую же.
Не помню же, в какое точно время, только долго спустя, призвали меня к секретарю 74, как ево зовут, -- не знаю, которой и велел читать малыковской допрос. Как же в том допросе /л. 108об./ написано было то самое показание, в чем Мечетной слободы жители на меня доносили, и чего я точно не знаю, и отнюдь в том в Малыковке не признавался, то я и тут говорил, что в оном управителю не признавался, а для чего на меня тот в самом деле неправильной допрос управитель отважился в Казань прислать, -- не знаю, и настоял крепко в произнесенных мною точных словах. Секретарь же, не чиня мне никакого письмянного допроса 75, а только плюнул и приказал с рук збить железа 76. А потом он же, призвав к себе лекаря, велел осмотреть: не был ли я чем прежде наказан. Когда же лекарь раздел донага и увидел, что был сечен, а не узнал, -- чем, и спрашивал: "Конечно-де ты, Пугачев, кнутом был наказан, что спина в знаках?" На то я говорил: "Нет-де, не кнутом, а сечен только во время Прускаго похода по приказу полковника Денисова езжалою плетью, а потом через малыковскаго управителя терпел пристрастной распрос под батогами". И так послали меня опять в свое место, где содержался. Как уже сказано, что допроса мне тут письмянного зделано не было, то я никакой нужды и не имел кого просить, кто бы вместо меня руку к допросу прикладывал.
Посидя я в губернской, переведен потом был в острог скованой же в ножных /л. 109/ кандалах. И употреблялся с протчими колодниками во всякия казеныя работы, а большою частию на Арском поле около дворца 77.
Во время того моего содержания под караулом короткую приязнь я имел с одним колодником, Парфеном Дружининым 78, которой содержался за прочот казенных денег, и приговаривал мне, что: "Быть-де мне за прочот мой сечену кнутом, от чего я и бежал бы-де куда ни есть, только не знаю, где скрыться будет". На то я говорил: "Естли бы-де можно было отсель уйти, так бы я тебя вывел на Дон, и там бы, верно, нашли место, где прожить". И так оной разговор согласием к побегу скончался.
А как в остроге из караульных приметили мы в одном солдате, малороссиянине 79, наклонность и неудовольствие в его жизни, то при случае сказали ему о нашем намерении, а солдат и согласился. И все трое вообще начали изыскивать удобной случай, дабы из острога бежать. Между тем пропало у меня, не помню, -- сколько, -- денег. А как многия о сем узнали и хотели отыскивать, однакож я об них не тужил, а сказал протчим: "Я-де щитаю сие за милостыню, кто взял, -- бог с ним". Вина же я тогда не пил и времнем молился богу, почему протчия колодники, также и солдаты почитали меня добрым человеком 80. Однакож в то время отнюдь еще не помышлял, /л. 109об./ чтоб назваться государем, и сия жизнь не была тому причиною, чтоб вкрасться людям и после, как назовусь государем, чтоб можно было и на сию благочестивую жизнь ссылаться.
В оное же содержание под караулом по порядочной моей жизни от подаяния собрал я, сверх пропадших у меня денег, около или и больше тритцати рублей. Что много у меня сих денег было, то ни от чего другова, как по хорошей моей тогда жизни многия на имя подавали; некоторые -- вдруг по рублю и больше (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "Говорит он, Пугачев: "В том не сумневайтесь, клянусь богом, что никто мне суммою не дарил, а случалось так, что подавали и по рублю ему, и однажды получил он и от одной персоны по рублю" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.15)) и спрашивали при подаче имянно: "Кто здесь Емельян Пугачев? Вот-де ему рубль" (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "Но сие ни от чего другого, как потому что был тогда бодрым человеком" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.15)).
В одно время купец Дружинин говорил мне: "Что ж, Емельян, мы можем бежать". А как я сказал, что "хорошо", да и солдат то одобрил, тогда Дружинин дал своему сыну 81 денег, коему, по-видимому, было лет пятнадцать, как зовут -- не знаю, и велел купить лошадь и телегу. Когда же оная была готова, и сын Дружинина, пришед, о сем объявил, то он, Дружинин, сыну своему говорил: "Когда-де мы отпросимся у караульных к попу 82 (как его зовут, -- я не знаю, ибо он знаком Дружинину) и ты-де тут с кибиткою поблизку подъезжай, но с тем, чтоб никто тебя не видал, где мы будем".
Сие произходило прошлаго 1773-го года в майе месяце (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "майя 29 дня" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.15об.)), и в последних числах 83. Согласясь с тем Дружининым /л. 110/ и с показанным малороссийской нации солдатом, умыслясь, поутру стали проситься у караульнаго офицера 84 с тем, чтоб отпустил для испрошения милостыни к попу. А офицер нас и отпустил. А солдат, согласник к побегу 85, и другой 86, которой того заговору не знал, к попу канвойными за нами пошли. Пришед к попу, не застали его дома. И Дружинин говорил, что "надобно-де возвратиться назад в острог, ибо-де, по небытности попа дома, не с кем напиться и напоить допьяна другова солдата", -- которой не был к побегу согласен, -- "а с попадьею-де пить нехорошо, да она же и пить не согласится, а без хозяина чинить сие дурно". И так в острог возвратились.
А того же дни чрез два часа, сие было в обед, а [по] спросу же караульнаго офицера с теми же солдатами к тому попу пошли. А между тем телега от сына Дружинина приготовлена. Пришед к попу, Дружинин договорился с попом, чтоб сходил тот поп в питейной дом и на данныя Дружининым деньги купил вина и меду. Поп на то согласился, вина и меду купил. А как сие, окроме ево, Пугачева, выпили и показалось мало, то Дружинин послал попа еще за вином, дав также из своего кошелька деньги, а поп и еще хмельнова принес. И так напились допьяна. А более /л. 110об./ старались подпоить несогласнаго к побегу другова солдата. Поп же со всем своим домом о умысле нашем к побегу отнюдь не знал. И так, простясь с ним и сказав, что идут в острог, из дома попа вышли. А поп, проводя за двор свой, возвратился назад и хлопнул калиткою 87.
Как же скоро вышли, то сын Дружинина на одной лошади, запряженной в кибитку, едет навстречу. Которому Дружинин, хотя и знал, что сын ево едет, но чтоб отвесть в смотрителях подозрение, закричал: "Ямщик! Что возьмешь довесть до острога?" А сын ему сказал: "Много ли вас?" А как ему сказано, что четверо, то запросил пять копеек. За которую плату все четверо, а сын Дружинина -- пятой, и сели. А сей мнимой для других извощик накрыл их привязанною на кибитке рогожкою. И так поехали, говоря несогласному солдату к побегу, что едут в острог. Как же закрытыя все рогожкою ехали уже долго, то солдат спрашивал: "Что-де мы так долго едем?" А я на то ему отвечал: "Видно-де не в ту дорогу поехали". Когда же выехали на Арское поле, то рогожку открыли и солдат удивился, -- что за чудо, -- и спрашивал: "Зачем выехали из Казани?" -- "Оставайся-де с благополучием!" А сами в путь поскакали. Онаго солдата отнюдь мы не били, и естли-де он /л. 111/ прежде так показывал, то солгал 88.
Скакали мы мимо Царицынскаго села 89 и далее, не кормя лошадь целыя сутки, и приехали в одну деревню, где живут татара, как называется, -- я не знаю 90. Тут Дружинин взял свою жену 91, которая жила в укрывательстве от поисков губернской канцелярии. И у того же татарина, у коего жила Дружинина жена, купил он, Дружинин, лошадь за четыре рубли; подпрегли к первой, сели все и поехали в тот городок 92, где Дружинина жительство. А проехав, не приставая в оном с версту, остановились. И послал Дружинин сына своего за другими ево детьми 93. Сын Дружинина пошел было по приказанию отца своего, но признан был теми жителями или посланными от губернской для поиску их, кои хотели было сказать, однакож он ушол, а прибежав, о сем сказал. И так мы в путь поскакали 94.
На другой день приехали на реку Вятку на перелаз 95. Тут спросили нас, куда мы едем? На то мы им ответствовали, что едем на Кураковской завод 96. И так нас перевезли. А как порядочно дороги не знали, каким образом чрез Яик на Иргиз для жительства проехать, когда же на Иргизе не покажется, то пробраться на Дон, и о сем дорогою у повстречающихся распрашивали. На дороге чрез несколько в пути дней попался нам навстречу человек, коего спросили: как переехать Каму и где. На что тот неизвестной человек отвечал: "Можно-де переехать /л. 111об./ повыше Котловки 97, тут-де есть перевоз". Где мы и переехали. А переехав, спросили: "Где на Яик дорога?" На то ответствовано нам было, чтоб мы ехали на село Сарсасы 98, куда мы и приехали.
В оном селе был мне знакомый человек, Алексей Кандалинцов 99. Оной знаком потому, что приезжал в Казань отдавать в зачот рекрута на поселение людей, и бывал в губернской в то время, как я там содержался, и подавал мне милостыню. Я же тогда из любопытства спрашивал ево так, как милостиваго человека, что за человек и откуда? А он мне расказал свое жительство. По тому-та знакомству я, приехав в то село, и допытался, где Кандалинцова дом. Дружинин же поехал насквозь того села и стал на поле. Я же зашол к тому мужику не для того, чтоб жить, а чтоб нанять лошадей, ибо те, на которых мы ехали, пристали.
Нашед я Кандалинцова, ему поклонился, а он спрашивал: "Ба! Здорово, Емельян Иванович! Куда ты едешь?" А я отвечал, что бежал и еду на Иргиз, и стал просить, чтоб бога ради нанялся несколько верст меня и с товарищами отвесть. На то Кандалинцов говорил: "Да я-де и сам на Иргиз еду". Я же ему говорил: "Да как же-де быть-та? Вить у меня есть товарищи, так ниравно ты наскоро соберешься, а мне ждать /л. 112/ неможно". На то Кандалинцов говорил: "Так согласись-де на его, чтоб уйти от товарищей, да вместе и поедем. А чтобы отвесть подозрение, дабы не узнали, что вы, яко беглыя, у меня были, и после неможно бы было отвечать мне, то я вас провожу до первой деревни. А там-де ты можешь от товарища своего уйти и возвратись ко мне в дом, да поживешь несколько времени, и так на Иргиз поедем". На что я и согласился. И зделав то, приехали к первой татарской деревне, остановились в лугу для ночлегу. А в оную ночь я, как было и условленось, бежал к Кандалинцову в дом. А поутру и хозяин приехал, сказывая, что Дружинин меня искал и много сожалел обо мне, однакож далее к Иргизу поехал 100.
Жил я у Кандалинцова несколько недель. А потом собрались с Кандалинцовым, на ево лошадях на Иргиз поехали. Кандалинцов на Иргиз поехал для спасения в скит, и для того, не сказав о своем отъезде ни жене, ни детям своим, ибо, по раскольничьему обыкновению, видно, так водится. Я же, чтоб снискать в раскольниках знакомство, сказывался и сам таковым же, а потому во всяком месте странноприимством их и пользовался, ибо у раскольников принимать бедных и давать покровительство им почитается за величайшую добродетель.
А как у Кандалинцова /л. 112об./ об отъезде билет был, а у меня не было, то по приезде к Яицкому городку (ибо другой дороги, чтоб не чрез город на Иргиз ехать, нет), чего ради в город въехать и поопаслись, чтобы не спросили, а остановились под городом под Луку Переволошную 101 (некоторое урочище яицких казаков), где наехали двух яицких казачьих жон, как зовут, -- не знаю, и спросили у них: "Можно ли-де проехать в городок и оттуда на Иргиз?" Женщины же отвечали: "Буде пашпорт есть, то проедите, а когда нет, так в воротах задержат. Да куда-де вам надобно?" Когда же сказано: "На Иргиз", -- то женщины указали: "Вон-де у етаго Строгановскаго саду 102 (сад казака прозванием Строганова) чрез Чаган переедите". Почему они и поехали. А переехав чрез Чаган, поехали большим шляхом на Иргиз. И приехали уже поздно близ Таловскаго умету 103 (сей умет содержит один человек, называющейся Степаном Максимовым сыном, прозванием Еремкина Курица 104) и тут Мечетной слободы с крестьянами начевали (оныя ездили в Яицкой городок для продажи хлеба).
Тут я разсудил на Иргиз уже не ехать, для того что там меня знают и прежде поймали. А как и тогда был без всякаго письмянного вида, так для той же причины ехать поопасся. Откликав я товарища /л. 113/ своего Кандалинцова в сторону, и сию причину, что на Иргиз ехать невозможно, расказал. Кандалинцов же говорил: "Я-де туда поеду". А я стал ево просить, чтоб он своих лошадей мне за настоящую цену продал, и я-де куда ни есть поеду в другое место. Кандалинцов пару лошадей и с телегою за дватцать пять рублей мне уступил. И, заплатя ему деньги, Кандалинцов поехал на Иргиз, а я -- на умет к показанному Еремкиной Курице.
По приезде к нему, Еремкина Курица узнал меня, ибо когда с выше сего сказанным Семеном Филиповым 105 ездил я с Иргизу в Яицкой городок для покупки рыбы, так у него, Еремкиной Курицы, приставали. Еремина Курица спросил: "Что ты, Емельян, отпущон из под караула?" -- ибо он знал, что я был пойман. Но я отвечал: "Негде, а я бежал". И просил ево, чтоб позволил у себя до время пожить. А уметчик на сие говорил: "Живи-де, я много добрых людей скрывал". И так жил я у него недели две или больше 106, упражняяся в стрелянии и ловле на степи зверей.
А как сей умет на таком месте, что великое число чрез ево проезжает людей, а яицких казаков множество ж ездят туда для стреляния зверей, в одно время обедали несколько человек яицких казаков за одним со мною и с Еремкиною Курицею столом. И разговаривали /л. 113об./ те яицкия казаки (коих я не знаю), что они скрываются из городка для того, что по убитии-де генерала 107 с командою разложено на войско сумма денег за пограбленное у генерала и протчих имение 108, и велено собрать с кого сорок, с кого тритцать, а с некоторых и по пятидесяти рублей: "А как такой суммы заплатить нечем, военная ж команда строго взыскивает, и так-де многая от етого разъехались, а с жон-де наших взять нечего, что хотят, то и делают с ними. И заступить-де за нас некому. Сотников же наших, кои было вступились за войско, били кнутом и послали в сылку 109. И так-де мы вконец разорились и разоряемся. Теперь-де мы укрываемся, а как пойманы будем, то и нам, как сотникам, видно, также пострадать будет. И чрез ето-де мы погибнем, да и намерены по причине той обиды разбежаться все. Да мы-де и прежде уже хотели бежать в Золотую Мечеть, однакож-де отдумали до время". После сего разговора те казаки, встав из-за обеда, разъехались (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "После сего бывшаго с казаками разговору приехал из Яицкаго города казак Григорей Закладное к Ереминой Курице для покупки лошади" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.22)).
В сие-то время я разсудил наимяновать себя бывшим государем Петром Третиим в чаянии том, что яицкия казаки по обольщению моему скоряй чем в другом месте меня признают и помогут мне в моем намерении действительно 110.
А на другой день просил я Еремину Курицу, чтоб велел истопить баню. Когда же /л. 114/ оная была готова, то пошли с ним вместе. А по выходе из бани Еремина Курица спросил меня: "Что-де его у тебя на груди за знаки?" На то я говорил: "Ето-де знаки государевы" 111. А как Еремина Курица, усумняся, говорил: "Что ты говоришь, какия государевы?" На то я ему подтвердил: "Я-де сам государь Петр Федорович". Еремина Курица замолчал, и пошли из бани к нему в землянку, где я ему и стал еще говорить с уверением, что я -- подлинно государь. А он, сему поверя, делал мне, яко царю, приличное учтивство 112. Потом я говорил ему же, Ереминой Курице: "Естли бы яицкия казаки войсковой руки, умныя люди, ко мне приехали, то бы я с ними погутарил". На то Еремина Курица отвечал: "Ко мне-де будет скоро яицкой казак Григорей Закладной 113 для прозьбы о лошади".
Когда же Закладнов приехал, то Еремина Курица мне об нем объявил. А как Закладнов стал просить хозяина об лошади, то я, увидев сие, сказал Курице, чтоб он лошадь отдал ему безденежно вовсе. Тут Курица говорил мне: "Ты-де сам не называйся при Закладном государем. А я-де ему объявлю, что ты царь, и попрошу ево, чтоб он прислал сюда из городка умного человека, а имянно, -- Караваева 114 с товарищем, кого он знает". Когда же Курица Закладному объявил обо мне, то Закладнов вначале поблагодарил /л. 114об./ бога, что открывается благополучие, а потом поехал, сказав притом, что Караваева пришлет 115.
А чрез сутки и Караваев к нам с товарищем 116 (как оной прозывается, -- не знаю) приехали. Как же Курица мне о приезде их сказал, то я приказал ввести их в сарай, куда все и вошли. А Караваев спросил у меня: "Ты ли надежа-государь наш Петр Федорович?" На то сказано мною было: "Я". И говорил Караваеву: "Чрез кого вы известны обо мне стали?" Когда же мне сказано было, что чрез Закладного уведомлены и присланы, то я говорил: "Ну, яицкия казаки, коли вам угодно, так вы меня примите, я -- государь ваш, Петр Федорович; а не угодно, так откажите, я поеду на Узень вашу и там жить буду до времяни". На то Караваев: "Я-де поеду в войско и там с другими подумаю". На сие я сказал: "Хорошо-де, поезжай, да скажи о сем хорошим людям". Говорил же притом и то, каким образом я спасся от смерти и где был. Чему он, кажется, верил. А между тем сказывал им, что я приметы царския имею 117.
А как мне была в то время надобность быть на Иргизе у Степана Косова за рубашками 118, ибо когда я взят был в Малыковке под караул, так в то время остались. У Ереминой же Курицы в то время жили еще два беглыя крестьянина 119, как звали, -- не знаю, то я сим /л. 115/ мужикам приказывал, что естли яицкия казаки прежде возвращения моего с Иргизу приедут в умет, то сказать им, чтоб они меня подождали.
Караваев, дав мне слово, что приедет ко мне в третей день с умными и престарелыми людьми, и так с товарищем своим поехали 120. А я с уметчиком Курицею на Иргиз отправился. И заехавши в верхния монастырския хутора 121, спрашивали: "Нет ли тут умеющаго хорошо писать человека?" -- ибо мне на первой случай, -- по неумению моему грамоте, -- был потребен. А как в тех хуторах никаких людей не отыскалось, то, взяв тут монастырских лошадей, оставя телегу, на которой приехали, сели с Курицею верхами и поехали в Мечетную слободу, прямо на двор Степана Косова. Приехав к нему, спрашивал у его сына, дома ли ево отец? Сын же отвечал, что хлеб с пашни возит на гумно. И так мы поехали на то гумно, где чаял я найти Косова. А как ево тут не было, то поехали на пашню, откуда хлеб возит.
Не доезжая туда, Косов с нами встретился и, поклонясь друг с другом, Косов спрашивал: "Как-де бог тебя выручил из Казани?" На то я сказал: "Вашими-де молитвами". Косов говорил: "Что-де ты, кум, сюда приехал?" (кум, -- потому что крестил я у Косова младенца). Я отвечал: "Приехал-де к тебе за рубашками". Косов спросил: "Да где телега твоя?" На то сказано /л. 115об./ ему, что за Иргизом, на лугу. Потом приехали к нему в дом, где Косов стал спрашивать с меня пашпорта. А как я объявил, что пашпорт мой в возу, то Косов говорил: "Пойдем же-де к выборному объявиться". Я же, убоявшись, чтоб не взяли под караул, говорил: "Постой-де, я съезжу прежде в монастырь к старцу Пахомию" 122. И так Косов сему поверил и ехать позволил 123.
Как же скоро к Пахомию в монастырь взъехали, то и услышали за собою погоню. И тут бывшия старцы закричали: "Конечно-де за вами погоня, так убирайтесь поскоряе с двора долой, дабы вас не поймали". Почему я, боясь беды, тотчас покинув лошадь, с двора побежал. А Курица тут, не знаю для чего, остался 124. Прибежав я к речке близ того жила, Иргизу, сел в лотку и переехал на ту сторону. И так пошел пешком в те же монастырския хутора, где оставалась наша телега. Сие было уже вечером, и для того удобно было мне в лесу, около того жила стоящего, пройти, чтоб не видали. В хуторе же хотя уже и были обыватели, но я никому не показался, а взяв одну свою лошадь, коя ходила в лугах, поехал обратно на Таловской умет (оной от Мечетной слободы отстоит полторы сутки езды).
По приезде в умет сказывал мне мужик 125, коему стеречь приказано /л. 116/ яицких казаков, что они тут, коему я и велел прислать их к себе. Чрез несколько минут Караваев верхом ко мне и приехал в такое время, когда я, стоя у речки, мыл руки. А поздоровавшись, Караваев звал меня к себе в стан, от умета с версту, куда я на лошади Караваева туда и приехал, а он шол пешком. Тут был в то время один только Шигаев 126. И так сели обедать. И лишь только начали резать хлеб, то увидели, что едут к нам еще два человека, Чика 127 и Мясников 128. Как же сих увидели, то Шигаев пришол в сумнение и говорил: "Надобно-де от них укрыться, его люди ненадежный, а особливо -- Чика". И так я с Шигаевым бросились в траву. А Караваев остался тут, к которому, Чика, подъехав, спрашивал: "Что-де ты. Караваев, зачем тут?" А Караваев ответствовал, что приехал бить зверя. Чика говорил: "Нет, видно, людей обманывать. Вы-де приехали к государю, да и я вить того же ищу".
Как же Караваев услышал, что Чика уже обо мне знает, то из травы их и кликнул. Почему я с Шигаевым и вышли. А поздоровавшись дружелюбно, сели обедать. Когда же пообедали (за которым о намерении еще не говорили) и помолились богу, то Караваев мне говорил: "Покажи-тка-де, государь, нам царския знаки, чтоб /л. 116об./ было вам чему верить, и не прогневайся, что я вас о сем спросил" 129. Почему я взял ножик и, разрезав до пупа ворот у рубашки, показывал им свои раны. А как они спросили: "От чего-де эти знаки?" На то я говорил: "Когда-де в Петербурге против меня возмутились 130, так его гвардионцы кололи штыками". Шигаев же, увидя у меня на левом виске пятно (от золотухи), спросил: "А ето-де что у вас?" На то я говорил: "Ето-де шрам у меня, потому что болело". А гербом и орлом российским отнюдь я тогда не называл, что сказано на меня, естли кто говорил, -- напрасно 131.
Потом на спрос их сказывал я им каким образом при возшествии ея величества на престол из Петербурга ушол, якобы выпустил меня офицер 132, и вместо меня похоронен другой. А казаки говорили: "И нам слышно-де было, что государь скончался, однакож-де более проговаривали, что он жив, да взять-де не знали где. А теперь и видим, что ваше величество здесь. Да где же вы так долгое время были?" На то я отвечал: "Был-де я в Киеве, в Польше, в Египте, в Иерусалиме и на реке Терке, а оттоль вышел на Дон, а с Дону-де приехал к вам. И слышу, что вы обижены, да и вся чернь обижена, так хочу за вас вступиться и удовольствовать. И хотя-де /л. 117/ не время было мне явиться, однакоже, видно, так бог привел. А когда вы меня не примете, так пойду на Узень для жительства до времяни".
Потом Шигаев да и все сказали: "Примем, батюшка, только вступись за нас, и в наших от старшин обидах помоги. Мы-де вконец раззорились от больших денежных поборов". После спрашивали: "Да где-де, уметчик?" На то я отвечал: "В Мечетной взяли под караул". А как спрошен: за что, -- то я говорил: "Бог знает. Вить мало ли есть злых людей! И меня было хотели заарестовать, однакож, я ушол. И где-то я не был! Был в Царицыне под караулом 133 и в Казане, и изо всех мест меня бог вынес". Когда же спросили: "Да каким образом вы спаслись?" А я на то сказал: "Вить везде не без добрых людей, помогли, -- как не уйдешь. Да вот-де и теперь надобно думать, что из Мечетной будет погоня за мною, так надобно отсель скрыться, куда ни есть. Вам уже известно, что я был в Мечетной слободе, где нас ловили. Я, слава богу, ушол, а товарища моего, Курицу, схватили. И когда он скажет, что я здесь, так верно здесь меня искать будут". А на то Шигаев говорил: "Теперь-де поедем ко мне в хутор, и там поживете. А мы между тем станем соглашать к принятию вас войско". Караваев же и Чика говорили: "У тебя-де, Шигаев, в хуторе быть неможно для того, что многая ездят". И потом Чика сказал: "Я-де лутче возьму на свои руки, /л. 117об./ а где будем с ним жить, я вам после объявлю, а теперь никому не скажу. А вы-де поезжайте в городок и купите материи на знамена и все, что должно исправлять надобно проворно" 134.
Потом Шигаев с Караваевым и с живущими на Таловском умете с показанными выше сего двумя крестьянами поехали в телегах. А я с Чикою и Мясниковым верхами поехали ж на казачьи уметы. А как дорогою ехать вместе всем было невозможно, то разъехались врознь. А съехавшись все вместе, в тритцати верстах от Яицкаго городка на казачьем умете ночевали 135.
На другой же день Шигаев с Караваевым, подтвердя о сем предприятии, поехали в городок, руские мужики -- на Узени, а я с Чикою и Мясниковым -- вниз по Яику, к казакам Кожевниковым на хутор 136. Не доезжая онаго хутора, остановились в степи. А Чика поехал к Кожевникову договориться, можно ли к нему со мною взъехать. А как Чика Кожевниковых уговорил, то, возвратяся, сказывал, чтоб ехал я без опасения.
По приезде ж в дом к казаку Михаиле Кожевникову 137, у коего жил какой-та старик 138, к коему в особливую вошли избу. Михаила Кожевников меня уже не выспрашивал, также и братья ево, Андрей 139 и Степан 140, ибо Чика им /л. 118/ все пересказал. Может быть, и я делал о себе уверение, но точно какими словами, -- упомнить не могу, а естли и были, то приличныя к моему тогда наимянованию 141.
Жил я тут в доме неделю 142, в которое время сообщники мои разъезжали во все места и подговаривали к себе людей в шайку. Тут же Михаила Кожевников шил знамена, а материю на оныя покупали в городе, но кто, -- не знаю, но думаю, что по приказу Чики, кому от него сие дело вверено было 143.
В оное ж время Андрей Кожевников поехал в Яицкой городок и услышал там, что наряжается во все места команда 144 сыскивать того человека, которой называется государем, и "скоро-де та команда будет сюда. А как-де у нас отыщут, так будет нам великая беда". Чего мы изпужавшись, согласясь, ночною порою поехали, тут же и Мясников, на речку Усиху 145, разстоянием от Кожевникова хутора верст тритцать, сказав Михаиле Кожевникову и тут же в хуторе живущему с отцом Василью Коновалову 146, чтоб они туда полатку (оная, хотя и ветхая, была у Кожевниковых) также и съестного привезли. Однакож они на другой день, как сказано было, -- к обеду, на Усиху не приехали. А я, дождавшись вечера, с товарищами поехал обратно к Кожевникову, и взъехали уже не к нему в дом, /л. 118об./ а к Василью Коновалову, и велели изтопить баню. А вышед из оной, пообедав и собравшись, поехали опять на Усиху, сказав Кожевникову и Коновалову, чтоб все то, что надобно нам, как выше сказано, туда приезжали и привезли. Куда они почти вслед за нами и приехали.
Жили на Усихе четыре дни, в который ни один человек сперва к нам не приезжал, хотя многим и заказано было, чтоб тут для совета съезжаться, в чем было усумнились, в чаянии, что от намерения отстали.
Потом начали съезжаться и соглашались так: когда войско Яицкое выедет на плавню 147, то и им, сколько может собраться, ехать туда же и перевязать всех старшин так, как их партии и казаков, с протчими, то есть с войсковыми, когда сие удастся, -- выехать в Яицкий городок и Симонова 148, полковника, с командою 149 оттуда выгнать или заарестовать всю ево команду; а буде сего нам зделать не удастся, тогда, подумав, и пойдем, куда разсудим 150.
Вскоре потом на речку Усиху приехали казаки Дмитрей Лысов 151 и Козьма Иванов 152, кои наше намерение и совет одобрили, и поехали обратно уговаривать в городок других. Тут же было и то намерение: естли нынешнею осень плавня не будет, то, собрав несколько сот /л. 119/ человек, итти прямо в городок. В оное же время имел я разговор и такой: "Естли бог поможет мне воцариться, то Яицкому городку быть вместо Москвы или Петербурга, а яицким казакам над всеми иметь первенство". И сему подобныя делал им уверения, и приказывал им, чтоб прислали какова ни есть письмянного человека, ибо, хотя они и уверены, что я грамоте умею, для того сказывал прежде, что на многих языках говорю, но для переписывания набело писарь потребен. Лысов сказал: "Хорошо, и я-де пришлю вашему величеству и кавтан с шапкою полутче", -- для того что я в то время был в самом простом казачьем платье.
А на другой день 153 приехали ко мне на Усиху Никита Каргин 154 (тот, что был потом в Яицком городке выбран от меня в атаманы) и привез с собою в писари казака Ивана Почиталина 155, а сей привез с собою зеленой кавтан, бешмет и шапку, а Чика или кто другия, -- верно теперь не упомню, -- знамена; Мясников -- сапоги и протчия кожаныя приборы. В тот же день с Каргиным сам-третей приехал татарин Идорка 156, кто ево товарищи, -- не упомню. Были же в то время Алексей Кочуров 157 и Василей Коновалов. И некоторыя возвратились в домы, а оставшиеся со мною 158 разсуждали /л. 119об./ всячески к лутчему моему на плавню или в город въезду, и какия меры изобрать способнее, договаривались.
В самый тот разговор приехали на Усиху с товарищами, не упомню, -- с кем, Степан Кожевников и говорил: "Наряжается-де в Яицком городке партия к вам для поимки 159, и скоро-де сюда будет, так надобно себя спасть". Как же сие услышали, то пришли в великую робость и, оставя тут полатку и весь какой тут ни был для стола припас, сели на лошадей и поехали. А как я спросил Чику, куда он ведет, то он отвечал: "Поедем-де в Толкачова хутор 160. И когда-де можем собрать столько людей, чтоб появиться к городку, так думать нечего, поедем туда со славою, когда же увидим, что не с чем, то скроемся в Узени. Я-де думаю, когда подъедем к Яицкому городку, то многия к нам пристанут, вить не захотят быть замучены, когда донесено будет, что с нами были согласны".
Не доезжая же Толкачева хуторов, татарин Идорка спрашивал меня: "Не прикажете ли-де мне ехать в свои кибитки? И я-де тамо соберу людей и буду вас с ними на дороге, когда вы из Толкачева хуторов поедите к городку, дожидаться. А когда вам ехать будет не с чем, то и мы врознь разъедемся". Почему Идоркину ехать я /л. 120/ приказал, а сами в полночь в хутор Толкачова и прямо в дом к большому брату их Петру 161 приехали.
В оном хуторе по повестке Чики и от протчих собралось туг живущих человек дватцать, в том числе явился ко мне и Еким Давилин 162, которой был потом у меня дежурным и в милости при мне. Оной Давилин послал казака, -- не помню, как зовут, -- на Кожахаров фарпост 163 с указом, которой велел я написать Почиталину в такой силе, что государь Петр Третий император принял царство и жалует реками, морями, лесами, крестом и бородою, ибо сие для яицких казаков было надобно. Когда ж сей указ 164 был готов, и Почиталин давал мне подписывать, то я приказал, чтоб подписал он, а мне-де подписывать неможно до самой Москвы, для того что ненадобно казать мне свою руку, и есть-де в оном великая причина. Включено ж в том указе, чтоб стоящия на фарпостах казаки шли ко мне яко к своему государю.
Когда же на Кажахаровском фарпосте указ получили, то тотчас ко мне в хутора Толкачева приехали. Не знаю верно, а думаю, что прежде тем фарпостным о сем сказано было. И как с теми пришедшими стало в хуторех сорок человек, да калмык -- дватцать, тотчас развернули знамена, кои привез Алексей Кочуров от Михаилы Кожевникова, ибо тот их шил у себя в доме, /л. 120об./ а всех знамен было тогда восемь. На полотных ничего другова нашито не было, как одни кресты раскольничьи. Кои привязали к копейным дротикам, сели на коней и, выехав повыше Кожахарова фарпоста, поехали прямо к Яицкому городку. А как доехали до Идоркиных кибиток (оныя -- яицкия ж казаки), то Идорка встретил нас с дватцатью человеками, из татар яицкими казаками, и к нам присоединился. А мимоездом взяли с Бударинского фарпоста дватцать казаков и, пройдя тот фарпост, начевали 165. Где Идорка представлял мне, чтоб послать к Нурали-хану 166 указ и требовать у него на вспоможение людей, чтоб взойти на престол. Я сие одобрил и велел на татарском языке написать тот указ Идоркину сыну Балтаю 167, которой и написал на татарском языке, но в каких терминах, -- того пересказать прямо не могу, а только сие помню, что требовал на вспоможение людей. И тот указ 168 послали с яицким же казаком, татарином 169, а как зовут, -- не знаю. Но оной татарин туда не доехал, а был пойман яицкими казаками и привезен в городок 170.
На другой день 171 поехали к городку и, не доехав онаго, еще с двух фарпостов по дватцати человек в толпу свою, сколько неволею, а больше охотою присоединил. Не доезжая же последнего к Яицкому городку хутора, чей, -- не знаю, поймали толпы моей /л. 121/ казаки в стороне яицкаго казака Скворкина 172. А как он был старшинской руки, то яицкия казаки и просили меня, чтоб онаго для страху повесить, что я тотчас и исполнить велел. Кто тут палачевскую должность исправлял 173, -- того не помню. А не доезжая несколько верст Яицкаго городка, приехал ко мне киргиской мулла 174, которой требовал по-татарски к Нурали-хану письма и говорил: "Я-де верно уповаю, что Нурали-хан даст помощь". Оной мулла, как видно, на то подговорен был Идоркою. А как письмо 175 в такой силе, яко от государя, написано было Идоркиным же сыном и отдано мулле, то он и поехал. Однакож сего муллу я никогда не видывал, и помощи от хана никакой не имел.
Потом приказал я своей толпе, коей было тогда сто человек казаков, дватцать татар и дватцать человек калмык, а всего сто сорок человек 176, построиться в одну шеренгу и распустить знамена. Сие для того зделал, чтоб показать Яицкому городку, что у меня силы много. А таким образом и подъехал к Яицкому городку версты на три разстоянием. А между тем разговаривал с казаками: "Я-де пошлю туда к войску указ, и когда нас примут, так прямо въедем, а когда будут противиться, то поедем мимо, за Строганов сад, и там начуем". /л. 121об./ Потом написанной на последнем фарпосте указ 177, якобы от точнаго государя, хотел лишь посылать. Но в Яицком городке усмотрели, что я близко подъезжаю, то все яицкия казаки и военная команда 178 выбралась чрез Чаганской мост. Пехота и с пушками осталась у мосту, а ко мне ехали навстречу все яицкия казаки, по слухам мне известно было, -- тысяч до трех, и думал в то время, что разберут нас по рукам. Однако же я сего великаго числа не весьма же и устрашился; более думал и то, что есть в том числе и мои согласники, а пошол прямо, а противныя мне, -- не знаю, для чего, -- остановились.
В оное время, как выше сказано, запечатанной и подписанной на имя старшины Акутина 179 указ послал к ним с казаком Быковым 180, ибо сей охотою для отвозу того указа ехать согласился, и ведено тот указ отдать Акутину и в кругу вычесть; а Акутина вызвать ко мне для опознания, ибо сказано было мне от казаков, что Акутин бывал в Петербурге и государя Петра Третияго видал, так он-де и меня узнает. Хотя, впротчем, я и сам никогда там не бывал, однакож делал сей обман в пользу свою и в уверение своей толпы. Когда ж Быков указ Акутину отдал, а сей ево казакам нечитал; Быков же, не знаю, каким образом, /л. 122/ поворотился назад.
В то же время Авчинников 181, Лысов перебежали ко мне, да и протчих человек пятдесят, смотря на тех же, толпу мою умножили. А как у меня с теми предателями стало команды сот до двух, а Акутин старшина увидел, что от него казаки ко мне передаются, поворотился назад со всеми казаками к мосту, где стояла городская военная регулярная команда. А я пошол вверх по Чагану с тем, чтоб перейти оной и начевать, ибо сие происходило уже к вечеру. А за мною командировано было для недопущения чрез Чаган команда 182, состоящая в каком точно числе, -- не знаю, без пушки, да и у меня в то время ни одной еще не было. Когда ж те, посланныя для недопущения меня, близко ко мне подъехали, то приказал я своей команде зделать на них удар, для того: увидел, что их мало. И так толпа моя, объехав их вкруг, многих захватили и, по знаемости, казаков подозрительных, то есть, старшинской руки, всех перевязали; протчия охотою пристали, а некоторыя в город ускакали. Сие хотя и в виду города было, однакож сикурсу (Сикурс -- военная помощь) связанным было не дано.
И так я, отошед в верх Чагана небольшое разстояние, вброд Чаган-реку перешол и тут остановился для ночлегу 183. А старшинской руки связанныя казаки отданы были под крепкую стражу. В то /л. 122об./ время сказано было мне, что в числе полоненых был старшина Витошнов 184, коего я спросил, знает ли он меня? А как он говорил, что видал еще малинькова, то я, указав на него, говорил тем, кои еще во мне сумневались: "Вот, детушки, он меня знает".
Поутру, когда встали, то казаки пришли ко мне и спрашивали: "Что-де, ваше величество, прикажете делать над взятыми в плен казаками?" На то я отвечал: "Надобно их уверить, да привесть к присяге". Тут казаки мне говорили: "Мы-де им не верим". А Авчинников, Лысов, да и другия с ним, говорили: "Мы-де, ваше величество, знаем, кого можно простить и кого повесить, тут-де есть великия злодеи". А как я видел, что они хотят, дабы были повешены, то и приказал рели зделать. Когда же оныя были готовы, то подозрительных, по скаске яицких же казаков, одиннатцать человек повесил 185, а протчих простил (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "а как в то время был там же связан и старшина Андрей Витошнов" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.32об.)), в том числе и Витошнова, ибо об нем просило войско, чтоб ево оставить (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "А как я прежде слыхал, что Витошнов бывал в Петербурге, следственно и государя видел, то я, подшед к нему, говорил: "Знаешь ли-де ты меня?" На то Витошнов: "Нет-де, не знаю, я давно был, и видел-де вас малинькова" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.32об.)). Когда же вешали тех людей, то я просил яицких казаков: "Не погрешите-де, безвинных людей не погубите!" А на то казаки: "Мы-де, ваше величество, знаем". Должность палачевскую в то время исправляли казаки Федор Карташов 186 и другой -- Яков (Ошибка в имени; правильно: Иван. Об И.С. Бурнове см. прим.173.) Бурнов, кои пошли в сию должность охотою.
Учиня я /л. 123/ сию казнь, велел взятому в плен еще ниже Яицкаго городка сержанту Дмитрию Николаеву 187 написать еще в войско Яипкое указ, чтоб они одумались и встретили меня, яко великаго государя. По написании ж онаго указа 188 велел я Почиталину приложить вместо себя руку (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "ибо он еще к прежнему, написанному, вместо ево подписывался, а я сказал ему, что мне до время самому подписывать не должно" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.33)), и когда оной был готов, то послал в городок с казаком 189, которой назад уже не возвратился.
А в город меня не впустили, ибо начали стрелять из пушек 190. И так (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "я спрашивал казаков:" кудаж мы пойдем?" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.33)) я говорил: "Что, други мои, вас терять напрасно? Пойдем туда, где нас примут". А казаки говорили: "Пойдем-де, ваше величество, по линии до Илецкой станицы".
И так к оной станице и пошли. А пришед на Гниловской фарпост 191, взяли людей и одну пушку, коя стояла на телеге. Из Яицкаго ж городка в то время за мною погони не было (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и так далея в путь отправились, а пришед на другой форпост и там расположились обедать" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.33об.)), хотя я сего и много опасался, для того что людей было весьма мало. Не доходя ж другова фарпоста 192, остановился и зделал круг, где позволил я казакам, по прежнему своему обыкновению, выбрать атамана. Почему и выбрали они Авчинникова, полковником -- Лысова, есаулом -- Андрея Витошнова, также и протчих чиновных 193, но, кого имянно и в какия чины, -- я теперь не упомню. Потом приказал я зделать своей толпе (В черновике протокола слова "своей толпе" написаны над зачеркнутыми "своему войску" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.33)) смету, и по щоту нашлось тогда четыреста пятдесят человек, ибо сие числоумножил Давилин (В черновике протокола вместо Давилина назван Лысов, а далее следует зачеркнутый текст. "Лысов, который был послан собирать и возмущать людей вверх Яика по форпостам, когда ночевали у Чагана реки, а оттуда навстречу мне он и Давилин с теми, ково мог возмутить, и выехал" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.33об.)), /л. 123об./ которой от реки Чагана послан был вперед к Илецкому городку, чтоб с фарпостов забрать людей и вывесть ко мне навстречу. Потом пошел я к Илецкому городку и, не доходя онаго, с фарпостов всех людей с собою забирал, кого силою, а кого ахотою. И в семи верстах от Илека остановился для ночлега 194.
Тут велел я написать указ 195 Дмитрию Николаеву в такой же силе, как и в Яицкой городок, к атаману Портнову 196, и велел ехать туда Авчинникову 197. А сей взял с собою десять человек казаков и, не доезжая, послал в Илек тот указ с казаком, как зовут, -- я не знаю. Портнов, получа указ, ве хотел было читать войску, хотя казаки и просили, чтобы вычел, но напоследок принудили ево себе прочесть, и стали за ним присматривать, чтоб не ушол. Ночью же тот атаман велел было мост спущенными сверху Яика плотами разорвать, однакож оной устоял 198.
А поутру Авчинников 199 по предательству илецких казаков в Илек вошол и атамана Портнова заарестовал, а мне дал знать чрез казака. Почему я в Илек и вошел. Встречен был со крестами, с хлебом и солью. И я прошол прямо в церковь, велел петь молебен и упоминать на ектениях государя /л. 124/ Петра Федоровича, а государыню изключить, выговоря при том: "Когда-де бог меня донесет в Петербург, то зашлю ее в монастырь, и пущай за грехи свои богу молит. А у бояр-де села и деревни отберу, а буду жаловать их деньгами. А которыми я лишон престола, тех без всякой пощады перевешаю. Сын-де мой (Речь идет о цесаревиче Павле Петровиче, которого Пугачев -- как "Петр III" -- выдавал за "своего" сына) -- человек еще молодой, так он меня и не знает". А между тем плакал пред богом, говоря при том: "Дай бог, чтоб я мог дойти до Петербурга и сына своего увидел здорова". А вышед из церкви, стал на квартиру 200, и тут говорил также много приличнаго к своему возвышению. На квартиру принесли мне вина и пива, а я на толпу свою велел растворить питейной дом.
В оное время один казак Дубовской 201 пришел ко мне и говорил: "Я-де ваше величество узнал, ибо я в то время был в Петербурге, как вы обручались". На то я отвечал: "Ну, старичок, хорошо, когда ты меня знаешь". И говорил еще сему подобное, однакож всего упомнить не могу.
Потом пришли ко мне илецкия казаки и жаловались на своего атамана Портнова, что оних обижает: "Да и ваше-де величество хотел обидеть, поломать /л. 124об./ плотами мосты" 202. А я приказал зделать рели и велел ево повесить, дом его ограбить, а сына ево 203, еще малолетка, взял к себе. Денег в то время у Портнова взято триста рублей.
Потом, забрав в городе все потребное, -- не помню, сколько, -- пушек и пороху, только число немалое, людей триста человек, выступил далее 204. А прошед Илецкие хутора, верст дватцать от городка, зделал из илецких казаков круг, и велел им выбрать полковника. А они в тот чин удостоили Ивана Творогова 205, которой потом был судьею и секретарем. Тут же выбраны были есаулы, сотники и харунжия.
А начевав тут, пошол в Розсыпную, куда я посылал наперед указ 206, чтоб здались без супротивления. А как они не здались, то я взял на слом 207 и коменданта 208 да и еще, не помню кого, повесил. И забрав людей, пушки и порох, пошел к Озерной, которую почти без супротивления взял 209, и не помню, сколько, человек повесить велел, в том числе и коменданта 210, -- как ево зовут, -- не знаю, а команду поверстал в казаки.
Оттуда пошел к Татищевой, в оной находился комендант 211 Билов 212 с командою, но как велика была, -- того точно не знаю. Сей брегадир /л. 125/ шол было ко мне навстречу 213, но как услышал, что я к нему приближаюсь, то сел в крепости. А я подошел близко к оной, послал к нему указ 214, но он за государя меня не признал. Когда ж я близко к той крепости подошел и стал делать приступ 215, то бывшей в оной крепости при оренбургских казаках сотник Тимофей Подуров 216 со всеми казаками ко мне перебежал и зделал помощь ту крепость взять. И тут я разделил свою толпу на две части. Одной половине велел приступать снизу, при которой половине был командиром Андрей Витошнов, а при другой, сверху Яика, был я сам. А как был жестокой из крепости отпор, то усмотрел я близко крепости лежащее в стогах сено, велел зажечь. Как же оное зажгли, и дым на крепость повалил, то и крепость вскоре загорелась.
Народ же, бывшей тамо, оробел, а мои ободрились и тотчас в крепость ворвались. А войдя в оную, множество людей покололи, в том числе брегадир и комендант Билов. А сего (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "с ним нещастливаго случая" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.36)), как он убит, -- я не видал, ибо я вошел в крепость тогда уже, как вся драка утихла, и приказал город, которой еще горел, тушить, что и исполнили. А как, по причине пожару, в крепости быть /л. 125об./ войску бывшему невозможно, то в вышло оно все на поле. А я забрать велел в городе пушки, в том числе два единорога, и вышел в лагерь, в разстоянии нескольких сажен. Тут велел всех солдат привесть в верности в службе к присяге и остричь всех по-казачьи, и отпустил всех солдат в Татищеву для печения хлебов.
На другой день (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "выступив в поход" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.36)) потребовал я к себе писаря Дмитрия Николаева, однакож ево не нашли, а по справке вышло, что яицкия казаки утопили ево в воде, для того что он был дворянин, а сих людей они не терпят, и говорили мне: "Как его, ваше величество, нас-де отбиваете прочь, а дворян стали принимать?" 217.
В Татищевой же крепости попались мне между пленными Разсыпной крепости комендантская жена с родным братом 218. А как яицкия казаки сие узнали и хотели их заколоть, /л. 126./ то я в сем им воспретил и велел ей сесть в каляску з братом.
И так выступил я со всей своей толпою к Чернореченской крепости 219. А как тут большой команды не было, то безо всякой опасности во оную вашол. Тут был один афицер 220, -- не знаю кто, -- хотел было от меня ускакать в Оренбург. Однакож велел ево, поймав, повесить, приговаривая, что от великаго государя бегать незачем.
Начевав в Чернореченской, пошел в Каргалу 221. Оной слободы жители встретили меня со всякою честию, яко царя, почему тут ни одного человека и не повесил. А забрав всех тут жителей, пошол в Сакмарской городок, в котором жители так, как и каргалинския, встретили 222. В Сакмарск выслан был ко мне от оренбургскаго губернатора 223 каторжной Хлопуша 224 и сказал, что дано было ему повеление, чтоб перечесть, сколько у меня людей и артилерии, и велено ему ж было уговаривать бывших у меня в толпе людей, чтоб отстали, о чем и письменныя указы имел 225. Оной Хлопуша просил меня, чтоб я ево оставил у себя, что я и учинил, а указы бросил в печку. Потом он, Хлопуша, был у меня над завоцкими крестьянами полковником. И тот же день перешол я чрез реку Сакмару, и тут переначевали.
А на другой день пошли к Оренбургу, а не дошед Оренбурга, начевали против самой Берды 226, в семи верстах от города, куда берденския казаки сами ко мне приехали. А я и причислил их к своей толпе.
Потом дал приказ своей толпе (В черновике протокола слова "своей толпе" написаны над зачеркнутыми "своим казакам" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.37)), что иду прямо в Оренбург. Однакож велел написать сперва указ 227 илецкому казаку Максиму Горшкову 228 (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "ибо оной лутче Почиталина умеет писать" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.37об.)), а подписал вместо меня Почиталин, в такой силе, чтоб губернатор не противился и мне город здал.
В то время было /л. 126об./ у меня всего войска тысечи две да тритцать пушек. Как же, в разсуждении так великаго города, людей сего числа мало, то я велел всю свою толпу растянуть в одну шеренгу, дабы издали можно было видеть, что сила у меня непобедимая; значков 229 же в разныя времена и больших знамен наделано было около сорока.
И так устроясь, пошол к городу 230 и, остановясь на горе 231, в разстояни от города верстах в пяти или в шести, в тех мыслях, чтоб гороцким меня, а мне их видно было. Потом заготовленной мною указ с казаком (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "как ево зовут, -- не знает".(ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.37об.)) Иваном Солодовниковым 232 послал. А сей, взяв оной и подъехав на ближайшее разстояние к Оренбургу (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и колышек, расколов вдоль, конверт" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.37об.)), указ ущемил в колышок, сам ка мне возвратился. Потом видно было, что оной указ в Оренбург взяли, и ничего тогда не ответствовали. А как и через два часа ничего же не было, то я повел свою толпу к городу и велел было зделать удар для взятья города конницею. Но как стена оренбургская довольно крепка, то воротить велел назад. А в городе зажгли фарштат 233 и стали палить ис пушек. Потом, отойдя от города разстоянием версты на две, расположился станом.
А на другой день выслана из города выласка 234 (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и была ис пушек" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663Л.37об.)), состоящая в яицких казаках, однакож, не учиня ничего важнаго, разъехались.
В то время 235 пришло мне известие, якобы бригадир Корф 236 идет с командою к Оренбургу на сикурс. А я, услыша сие, приказал взять ис толпы своей казаку две пушки и человек сто людей, послал в степь в ту сторону, откуда ожидал Корфа, и дал приказ тому посланному, чтоб на утренней зоре палить ис пушек, естли и Корфа на себя не наждут. Сие для того зделать приказано было, чтоб оренбургских обмануть, бутто идущей к ним на сикурс бригадир моими людьми атакован и, неравно выслан будет /л. 127/ корпус туда на сикурс, так оных перехватить. А сотнику артилерискому Чумакову 237 дал приказ, чтоб он взял два единорога и девять пушек с командою в то место, где, чаяли, пойдет сикурсная команда из города, и чтоб ему залечь, когда ж на него найдут, то ис пушек учинить поражение.
Поутру же, хотя тревога фальшивая в назначенном месте и была, однакож посланной от меня далече в степь отошел, а потому и не слышно выстрелов было. Но оренбургския на выласку вышли 238,(Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и как выступили в немалом числе людей" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.38об.)) против которых и я (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "выступил, а Чумаков так з засадною силою лежал, а наконец зделалось у нас сражение. И оренбурские, не знав моей засадной силы, к Чумакову так блиско нашли, что он мог изо всех пушек вдруг учинить стрельбу и збил их. А оренбурские не могли того удару вытерпеть, возвратились в город. А я на них на самой из города пушечный выстрел прогнал" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39)) вооружился. Когда ж натянул на то место, где лежал в закрыти Чумаков с пушками, и так их жестоко поразил, что принуждены с немалым уроном в город возвратиться. Потом оренбургския -- на выласку против меня уже долго не выхадили.
Из сего лагиря взятую в Татищевой женщину 239 и з братом послал я з берденским казаком 240 к нему на квартиру. А как сие увидели яицкие казаки, то выехали под дорогу и убили ее и з братом до смерти за то действительно, что я ее любил. Как о чем мне было сказано после, и я об ней сожалел.
Во оное время велел я написать Идоркину сыну 241 к башкирскому старшине Яман-Сараю 242 указ 243, якобы принял государь Петр Федорович царство, и шли бы ка мне в службу, также и к другому старшине ж Кинжаю 244, в Красногорскую крепость 245,(Далее в черновике протокола зачеркнуто: "к заводам же и чтоб везли оттуда пушки и порох же" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39)) на Воскресенской 246 и на протчия заводы крестьянам со обещанием им вольности и всяких крестьянских выгод, с требованием, чтоб шли все в службу, да и во все места, откуда чаял себе получить помощь 247. Всходствие чего в короткое время прислали ко мне (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "ис первых мест, сколько, - не упомню" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39об.)) башкирцев при их старшинах тысеч десять (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "поддалось мне семь тысящ" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39об.)), завоцких крестьян и всякого сорту -- семнадцать тысеч, в том числе несколько и отставных салдат. А через две недели еще пришло башкирцов четыре тысечи человек, ставропольских калмык -- триста, а к декабрю прошлаго 773 года было у меня всей толпы сто дватцать тысеч /л. 127об./ человек 248, пушек (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "было 120" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39об)) с лишком сто, четыре гоубицы, пороху и других снарядов множество. На продовольствования всего того людства и для лошадей фуража изо всех мест потребное свозили, но большею частию з заводов.
Потом перешол я в другой лагирь 249 близ Берды и приказал делать под городом три батареи 250 (сие было ночью). И поставлено было на те батареи семдесят пушак со всеми припасами. И отдал приказ, что поутру будет к городу генеральной приступ 251, и когда де из вестовой пушки будет выстрел, то и со всех батарей по городу производить пальбу, что было и исполнено. Покудова ж и продолжалась стрельба, я между тем взял пешую толпу и пошол к тому месту, где был фарштат, х каменной церкви 252, что от реки Яику, и приказал лесть (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "пехоте на стену" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.40)) через вал. А между тем ввезены были и в церковь пушки, как в удобное место, откуда б можно было выстрелами подкреплять свою толпу (В черновике протокола слова "свою толпу" написаны вместо зачеркнутого "пехоту" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)). Когда ж толпа моя стала чрез вал в город усиливатца, то начали из города жестоко картечами бить. И так принужден был я дать приказ, чтоб отступили прочь 253. Но ис пушак с утра и да вечера как от меня з батарей, так из города перестреливались по самую ночь (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "ночью пальба и умолкла" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)). Потом пушки з батарей возвращены в лагерь.
После ж сего хотя з городовыми стычки и были, однакож больше выезжали на пере[го]ворку. На переговорке ничего другаго не было, как то, что городския зовут из толпы моей людей в город, а мои -- оренбургских, чтоб поскорее здались. А между тем оренбургския твердили часто, что я -- Пугачев и беглой казак. Однакож мои не верили и говорили противное. Тут же говорено было, да и письменно знать дано, что бутто я бит кнутом и рваны нозри 254. А как онаго никогда не было, то сие не только в толпе моей разврату /л. 128/ не причинило, но еще и уверение вселило (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "что я -- подлинно государь" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.40)), ибо у меня нозри целы, а потому еще больше верили, что я -- государь.
Побыв в лагире (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "ноября месяца по 2-е число" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)) по ноябрь месяц, вступил я со всею толпою (В черновике протокола слова "всею толпою" написаны над зачеркнутыми: "всеми людьми" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)) в квартиры в слободу Берду 255.
Потом услышал я, что идет для разбития меня из Казани генерал Кар 256, против котораго и нарядил я атамана Овчинникова с тремя стами казаками и четырью пушками. Овчинников (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "пошол против Кара" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40об.)), собрав еще в свою толпу несколько человек, в том числе присоединил и Хлопушу з завоцкими мужиками, Кара принудил возвратитца х Казане и привел ко мне в Берду, около двух сот гранодер 257. Когда ж ане приведены были, то приказал я поставить кресла, сел на оныя и велел подходить к руке, у которой ане и были. А ис числа оных два человека отозвались мне, что они были в Петербурге и меня якобы знают (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "К сему говорил и я нечто приличное и уверял о себе разными способами, дабы народы поколебать". (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.41)). А сие самое и делало уверение многим, для того что мужики верят более салдатам, нежели казакам (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "а я, сидя в креслах, говорил солдатам: "Служите богу и мне, великому государю, верою и правдою". И при сих же разговорах я же, смотря на салдат, заплакал, да и салдаты, смотря на меня, также плакали и говорили" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.41)). Случилось и то, что при некоторых разговорах я и плакал, вспоминаючи в малолетстве якобы своего сына, государя цесаревича и великаго князя Павла Петровича, дабы чрез то более удостоверить простой народ в моей пользе.
Вышесказанных солдат велел я определить в пехоту к атаману из афицеров Ивану Иванову 258, а прозвания не знаю. А как в числе сих гранодеров были двоя афицеров, ис коих один назывался Шванович 259, то я спрашивал у гранодеров: "Каковы они люди?" Гранодиры сказали, что люди хорошия, и они ими довольны. А потому и сих афицеров оставил над ними командирами, одного произвел тут же атаманом 260, а Швановича есаулом. Из сих же афицеров Шванович объявил тут мне, что он знает по-немецки. А я, сказав ему, что мне такия люди /л. 128об./ надобны, определил его сверх есаульской должности к Военной коллегии 261 для письма случающихся немецких каких писем. А чрез некоторое небольшое время, призвав к себе Швановича, приказал ему написать на немецком языке указ к оренбургскому губернатору в такой силе, чтоб он здался мне без супротивления и не морил бы людей в городе гладом 262. А Шванович, написав такой указ, принес ко мне, которой я, приняв от него, не смотря, отдал Почиталину, и велел запечатать и послать к губернатору (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "В ноябре месяце, не припомню, -- которого числа (сколько припомнить могу, что его было в Филипов пост, незадолго до Николина дни)" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.42). Филиппов рождественский пост продолжался с 15 ноября по 25 декабря; Николин день зимний -- 6 декабря. Событие, о котором говорил Пугачев, -- разгром корпуса полковника П.М. Чернышева под Оренбургом, -- происходило 13 ноября 1773г. -- в канун Филиппова дня.).
Потом вскоре прибежал ко мне ис Чернореченской крепости казак 263 (кто он таков, -- не знаю), сказывал, что в Черноречье вступил полковник Чернышев 264 с командою и намерен-де в нынешнюю ночь оттуда поднятца в Оренбург. А я, получа о сем известие, тот же час приготовился к походу. На другой же день рано поутру выступил из Берды, встретил ево, не допущая до Оренбурга, верст с пять на Общем Сырту 265 у Маяшной горы. Сошедшись же друг с другом, сперва от Чернышева начали палить ис пушак, а потом и я приказал от себя. И выпалили от меня только ис четырех пушак по одному разу, то Чернышева команда оробела и тотчас салдаты бросили ружья, все ко мне приклонились без драки. Только одни афицеры, собравшись в одну кучку, противились и стреляли из ружей 266. Однакож никак неможно было им уже устоять, всех перехватали, в том же числе и полковника Чернышева, которой тогда сидел на козлах у коляски. Всех салдат пригнали в Берду. Полковника и афицеров я повесить велел 267, а салдат, по приводе к присяге, распределил по разным полкам в пехоту.
Сиим афицерам казнь, как и в других /л. 129/ местах, потому больше чинена была, что оне соблазняли чернь, да и казаки уговаривали меня, что их щадить не для чего. А потом мною сия лютость отменена была, разве что без ведома моего где чинено было сие. В таком случае я часто говаривал, чтоб безвинно людей не губили.
Тот же день известно мне было, что брегадир Корф должен с корпусом пройти в Оренбург на сикурс 268. Однакож, по взяти корпуса Чернышева, было у меня дело в растройке, да и обольстясь толь важною победою, я пооплошал, ибо дал приказ всем людям толпы моей абедать. Но со всем тем послан был казак Яков Пономарев 269 в числе четырех человек Корфа стеречь (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "А против ево выступили яицкия казаки, и делали между собою сражение, на котором убили команды моей казака Якова Пономарева, и Овчинников поворотился в Берду" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.43 и об.)). Когда ж он увидил, что Корф приближаитца, то весть хотя и дал, но поздно, ибо посланной от меня атаман Овчинников, хотя против ево с корпусом, чтоб от города отрезать, и выступил, но как Корф уже был под стенами оренбургскими, то захватить ево не успели 270. Однакож Овчинников к Оренбургу подъехал и вслед по нем ис пушак палил, но безвредно, а потом возвратился в Берду.
На другой день брегадир Корф учинил выласку 271, подошел блиско Берды и начал палить ис пушак. А как я против ево вышел и розделил свою толпу на две части, таким образом зделал на Корфа удар, побил несколько у него людей и принудил ево убираться в крепость (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "побив у него великое число людей" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.43об.)). В следующия дни важнаго ничего не было, окроме переговорок. А хотя между тем выходили с обеих сторон и на сражение, однакож свалки бальшой не было.
В разныя времена посылал я из Берды, а иногда и сам ходил, для взятья вокруг Оренбурга крепостей, ис коих некоторые без меня, /л. 129об./ а Ильинская крепость при мне взяты 272, и люди, взятыя тамо, все приверстаны в казаки.
Потом просили меня яицкие казаки 273, чтоб послать в Яицкой городок казаков Михаилу Толкачова 274 и татарина Тангаева 275 осведомитца, что в городке Яицком делаитца. Почему я велел написать указы в такой силе, чтоб шли оне Бухарскою стороною 276 на Калмыковской фарпост 277, а оттуда, поворотя, шли бы в Яицкой городок, забирая с собою всех с фарпостов казаков, оставляя человека по четыре. А как указ был написан, то татарин Идорка говорил мне: "Пошлите-де, ваше величество, Тангаева к Нурали-хану, он-де детина проворной и, канешно, по указу вашему исполнит". Почему я Тангаеву к Нурали-хану указ 278 дать и велел с тем, что, когда исполнит свое дело, то, возвратясь бы оттуда, и во обще с Михайлой Толкачовым, собрав с Нижней Яицкой дистанцы людей, вошли в Яицкой городок и, что учинят, прислали бы ко мне рапорт. Почему Толкачов с Тангаевым туда и поехали. Тангаев же, хотя у Нурали-хана и был, однакож помощи ко мне никакой не испросил 279, а забрав во обще с Толкачовым с Нижней Яицкой дистанции людей, пришли в Яицкой городок 280 и осадили полковника Симанова в ретранжаменте 281, и прислали ко мне рапорт 282.
Когда ж я хотел туда ехать сам, то писарь Горшков да и другия приступили ко мне и просили, чтоб учинить Военную коллегию, ибо "без присудствия-де вашего величества надобно, чтоб она была, и должно-де посадить для правления так великим числом людей хороших судей". Почему я коллегию и учредил 283: в думныя дьяки (В черновике протокола слова "в думные дьяки" написаны над зачеркнутыми: "в старшие секретари" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.44)) -- Ивана Почиталина, в секретари -- Максима Горшкова, Ивана Творогова (В черновике протокола перед словами "Ивана Творогова" зачеркнуто: "секретарем" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.44)), в судии в старшия -- Максима Шигаева и Андрея Витошнова. И приказав всю свою в Берде команду Максиму Шигаеву с полною властию, сам в Яицкой городок поехал, взял с собою только десять человек казаков.
А по приезде в Яицкой городок 284 встречен был с хлебом и солью; квартиру занял казака Михаила Толкачова 285. А на Другой день ездил я поблиску Кремля смотреть, как бы можно было ево взять. Но как с колокольни 286 тогда стреляли, то блиско ко оному подойти было неможно, то приказал я поставить три притина 287, дабы предостеречь строение от пожару, ибо Симанова многое строение тогда зжог 288. Потом написал к Симанову указ, чтоб он вышел ис Кремля и покорился мне 289. А как он ис Кремля не выходит, то я разсудил зделать подкоп 290. При оной работе был руской человек Матвей Ситников 291, но главное над тою работою надзирание я имел сам смотрение. Сия работа известна мне потому, когда был я в Пруском походе, так при подкопах употребляем был в работу (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и насмотрелся порядку" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)) и некоторое примечание тогда зделал. Оной подкоп, хотя и подрыт был, но на одну верхнюю батарею, и не угадали, ибо, хотя и взорвало 292, но вреда в Кремле не учинили (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "И хотя приступ в то время -- по взрыве -- и был, но ничего пользы не было, как только убито выласкою у меня много людей" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)). И на приступе потерял тогда я немалое число толпы своей людей 293.
Потом (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "собрались ко мне старыя яицкия казаки и советывали рыть подкоп под колокольню, что я делать и позволил, и тот же Ситн[ик]ов к работе был определен" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)) пришли ка мне яицкия казаки 294, все люди пристарелые, в том числе Никита Каргин 295, Ерафеев 296, три брата Толкачовы 297 и протчих множество, но всех не упомню, и говорили: "Не можно ли-де, ваше величество, у нас жинитца?" На то я им говорил: "Естли я здесь женюсь, то Россия мне не поверит, что я царь". Но казаки говорили: "Когда-де мы поверили, так, конешно, и вся Россия поверит, /л. 130об./ а за то больше, что мы -- славныя яицкия казаки" (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "На то я говорил: "Да вы мне здесь невесты не сыщете". На то Каргин: "Невеста для вашего величества готова". А я спросил: "Кто такая?" На сие ответил, что прекрасная есть дочь у казака Петра Михайлова сына Кузнецова" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)). Как же я по тому разсудил им зделать удовольствие, то и приказал искать невесты. А между тем и сам, быв в одно время на дивишнике, увидел одну девицу и велел ее записать имя. Однакож, призвав Михаила Толкачова, и велел ему невесту присматривать 298, которой много раз ездил и, наконец, объявил, что путче той не нашол, которую я и сам видел, а именно, -- дочь казака Петра Кузнецова 299 -- Устинья 300. Почему я и послал Толкачова х Кузнецову с тем, спросить ево, естли отдаст он волею дочь свою, так я женюсь, а когда не согласитца, так силою не возьму. Толкачов по приезде сказывал мне, что невесту видел, а отца ее не застал дома, только-де (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "девица прекрасная" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45об.)) очень хороша девка 301. А на другой день поехал сам еще смотреть и посвататца. Отца ее дома не застали ж, однакож он тот час приехал. Устинья ж мне показалась, и стал я отцу ея говорить такими словами: "Войско-де Яицкое налегло на меня, чтоб я женился, а я приехал к тебе посвататца. А окроме-де твоей дочери, лутче я нигде не нашол. Отдашь ли за меня, или откажешь?" Почему Кузнецов отдать дочь свою за меня согласился 302. А на другой день была свадьба 303. Венчался в церкви Петра и Павла 304, и в песнях церковных во время венчания велел я жену мою именовать государынею императрицею Всероссийскою. По окончании венчальной церемони Устинью посадили в сани, а я сел верхом, и со всеми моими ближними приехал в дом к Толкачову, был обеденной стол, и несколько повеселились 305.
Жил я в Яицком городке после свадьбы неделю, в кое время приказал я под ретранжамент рыть другой подкоп 306, под колокольню, ибо я другова способа не находил взять ево, как /л. 131/ подкопами.
Между тем из Берды от Максима Шигаева получил я репорт, коим он меня уведомлял, что против меня идет генерал-майор князь Голицын 307 с армиею. А я, получа известие, тотчас и отправился под Оренбург. Приехав в Берду 308, нашол, что тут благополучно, и услышал, что князь Голицын еще от меня не блиско, а выступил лишь только ис Казани 309. Почему я послал ко всем своим командирам, к Арапову 310 и к протчим, чтоб они, имев крайнее наблюдение за князем Голициным, и старались ему в проходе к Оренбургу препятствовать, и что будет у них происходить, -- присылали б в Военную коллегию почасту репорты. А как я полагал, что князь Голицын еще не скоро будет, то чрез неделю поехал апять в Яицкой городок 311, препоруча главную команду в Берде над всеми Максиму Шигаеву.
Приехав туда, я послал Андрея Овчинникова в Гурьев городок для взятья там пороху 312. А в ожидании ево старались в окончание при[ве]сть начатой под колокольню подкоп и приумножить батареи.
Между тем получил я от Шигаева репорт, в коем он меня уведомлял, что у них было сражение с оренбургскою выласкою 313, и что он оренбургских с поля збил и, прогнав их в город, отбил тринатцать пушак, три ящика пороху. Каковым известием я был очень доволен и писал к Шигаеву благодарность.
Потом приехал из Гурьева городка Овчинников и привес с собою сорок пуд пороху 314. А в сие время и подкоп был окончании. И как положено было подкоп произвесть в действо на другой день в обед, то ночью, пришед ко мне, казак Григорей Антипов 316 репортовал, что из городка в ту ночь ис казаков переметчик 317 ушол и сказал в ретранжаменте /л. 131об./ о принятом нами намерении. А я того ж часа, уже не отлагая времяни, дабы не успели ис под колокольни выбрать порох (ибо чрез переметчиков из Кремля было мне известно, что под колокольнею лежала пороховая казна) 318, приказал в подкоп положить пороху тритцать пуд 319 и зажечь в самую полночь. Что и было в действо произведено: подкоп взорвало, колокольню повалило 320. Но на приступ тогда я не ходил, кроме как из поставленных батарей производил пальбу 321.
В сие время пришел ко мне репорт от Арапова, писал он ко мне, что князь Голицын идет на Сорочинскую крепость 322. Я, получа сие известие, на другой же день собравшись, из городка взял с собою пять сот человек яицких казаков, пошел в Берду 323. Приехав туда, начевал одну ночь. А на другой день, взяв тысечу человек, в том числе яицких пять сот казаков, и десеть пушак, пошел к князю Голицыну навстречу, в Сорочинскую крепость 324. Приехав, известился, что князь Голицын находится от меня уже блиско, и что ево команда передовая остановилась в Пронкиной деревне 325. Я, забрав из своей команды доброконных и четыре пушки, пошел ночью под ту деревню. Подъехавши ко оной, зделали на бывшую тут команду удар. Сперва оную збили было с места и отбили у них две пушки. Однакож, напоследок, справились они и принудили нас бежать назад, и те взятые у них пушки обратно отняли 326.
И так я, возвратясь с такою неудачею в Сорочинскую крепость 327, забрав остальную свою команду и пушки, выступил оттуда к Ылецкому городку. Не доходя до онаго, я з дороги поворотил на Яик, а Авчинникова с командою послал далее. Приехав в Яицкой /л. 132/ городок 328, увидел, что яицкаго кремля взять еще не могли да и овладеть им не было надежды, кроме как ожидали здачи от претерпеваемаго во оном голода 329.
Вскоре получил я репорт от Авчинникова из Илецкаго городка, что князь Голицын вступил уже в Сорочинскую крепость 330. А я в тот же день и отправился в Берду. Отъехавши из Ылецкаго городка, приказал Овчинникову следовать со всею командою в Татищеву крепость, а сам продолжал путь в Берду.
Приехавши в Берду, взял тысечу пять сот человек команды, пушак пятнадцать и приехал со оными в Татищеву крепость 331, где уже и Овчинников был 332. Распорядивши в крепости, зделали з двух сторон снежной вал, а по валу разставили пушки. Приготовившись совсем к отпору, стали ожидать князя Голицына. Всех пушак было тут у меня дватцать 333, а людей (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "всех с две тысячи пятьсот человек или меньше" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.48 и об.)) сколько, -- точно сказать не могу, -- только число немалое 334. Наконец, дождались мы князя Голицына 335. Приблизившися он к крепости, прислал сперва трех человек чугуевских казаков 336 проведать, есть ли кто во оной, ибо мы не показывались ему, а нажидали ево к себе ближе, дабы лутче можно было действовать артилерии. Я выслал к тем казакам ис крепости бабу сказать им, что бутто в крепости никого нет, а хотя и были, да уехали. Казаки, поверя бабе, приехали в ворота, где мы хотели перехватать, а они, увидя нас, побежали назад. Одного из них мы догнали, сбили с лошади и взяли в крепость, другия же ускакали. Сего же стал я спрашивать, много ли с князем Голицын[ым] армии и пушек. Казак сказал, что армии пять тысяч, пушек семдесят 337.
Между тем князь Голицын приближался еще к крепости и начал производить стрельбу ис пушак (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "а потом и я велел открыть свои батареи" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.49)). А как уже повидимому и мне /л. 132об./ надлежало свои батареи открыть, что и исполнили. И в такое князя Голицына привел замешательство, что естли б выласка моя приготовленная, как прежде приказано было, и в таком случае ударить, то, уповаю, что б князь Голицын приведен был в великой беспорядок 338. Но толпа моей конницы оробела, и из ворот выбить оную никак не мог. То хотя и долгое время продолжалась пальба с обеих сторон (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "но сколько крепко не стояли" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.49)), но князь Голицын стал нас побивать 339. А я, видя неудачу, и что надежды нет отбитца, приказал Овчинникову как можно стоять 340, сам поскакал (В черновике протокола слово "поскакал" написано над зачеркнутым: "уехал" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.49)) в Берду. Вместе со мною уехали тогда Иван Почиталин, Василей Коновалов, Григорей Бородин 341 и шурин Егор Кузнецов 342.
Прибежав в Берду 343, призвал я тотчас Максима Шигаева, Андрея Витошнова, Ивана Творогова, Максима Горшкова и многих ближних своих старшин 344, объявил им свое несчастие, случившееся в Татищевой крепости, и требовал от них совета, куда нам теперь, -- против ли князя Голицына з достальною силою вооружитца, или в другое место следовать? Тогда все мне присоветывали, чтоб обойти князя Голицына мимо, итти чрез Сорочинскую крепость в Яицкой городок 345. А я, на их предложение согласившись, тотчас приказал собиратца в поход.
На другой день, пришед ко мне, старшины доносили на Григорья Бородина, что он их подговаривал меня отдать руками в Оренбург: "А чрез то-де мы себе легче зделаем. А мы-де на сие ево умышление не согласились и пришли к тебе донесть". Я тотчас послал было Бородина взять и привесть к себе, но Бородин уехал уже от нас в Оренбург, и догнать /л. 133/ ево не могли 346.
И так в тот же день, собравшись совсем, выступили из Берды 347, оставя тут все свои припасы, провиант, деньги и пушки 348, взяв с собою только десеть пушек. И пошли мы чрез степь на Сарочинскую крепость 349. Не дошед до оной (Переволоцкой крепости) верст за сорок, усмотрели впереди у себя князя Голицына команды лыжников и, опасаясь, чтоб не попасть на него, возвратились назад и пошли на Каргалу 350. А пришед во оною 351, освободили содержащихся в погребах татар, которые служили у меня и взяты были тутошными татарами под караул 352, думая, что я от них уже совсем ушол, так хотели их представить в Оренбург. Сии освобожденныя, мстя за свою обиду, татар и старшин семь человек з дозволени моего перекололи и два дома их сожгли 353.
Ис Каргалы выступил я в Сакмару, оставя на заставе в Каргале с сотником Тимофеем Мясниковым человек с пятьсот казаков. Пришед в Сакмару, стали по квартирам 354. Сакмарской атаман Донсков 355 с командою ушол в Оренбург, и догнать ево не могли, только захватили на дороге отца ево 356, котораго велел я повесить за то, что он прежде служил мне, а тут бегает и изменил.
В Сакмаре ночевали две ночи и, -- не помню откуда, -- писал я х князю Голицыну указ 357, чтоб он очнулся: против ково воюет, напоминая ему отца 358 и деда 359 пред кам якобы моим службу. Оттуда ездил я с командою в Берду 360 для проведования, не идет ли князь Голицын? Но о князе известия тут не получил 361, а захватил команду, которая выслана была из Оренбурга для забрания правианта и фуража, оставшаго после меня, также денег и протчаго 362. /л. 133об./ А как ане увидели, тотчас побежали было, однакож несколько захватили. Из Берды пошол я опять в Сакмару, где было у меня толпы, например, около двух тысеч 363.
А на другой день известился я от сотника Мясникова, которой был в Каргале на пекете, что приближаетца к нему князь Голицын 364. И так я, взяв с собою людей и шесть пушек, против ево пашол и сшолся с ним у самой Каргалы. И было сражение 365. Однакож я не вытерпел, принужден был отступить. А конница Голицына все-таки на меня наступала, и я дашол до мельницы, остановился было. Однакож Голицына корпус тут зделал удар, и толпа моя, не вытерпя, побежала. А как я, видя то, что устоять было неможно, поскакал наперед. Как же толпа увидела, что я не стою, то и оне за мною последовали. И так всех вдогонку разбили 366.
А я бежал со ста человеками яицких казаков да башкирцов ста три в Башкирию 367, на Иргизлинской завод 368. И тут стоял я адне сутки, взял несколько человек 369, пашол на Авзяно-Петровской завод. Тут был сутки же 370. Забрав человек двести, пашол на Белорецкой завод. Тут жил я три недели 371. И, взяв людей, не помню, -- сколько, пашол под Магнитную крепость 372, в которую написал указ 373, чтоб комендант 374 здался, однакож он не послушал. И так, хотя у меня и ни одной пушки не было, однакож зделал приступ 375. А как конницею взять было неможно, ибо тамо были пушки, тут ранили меня в правую руку пушечною картечею 376, и так я велел отступить. А отойдя от оной, расположился в стан и отдыхал одне сутки. Потом распределел толпу свою на пять частей и, со всех сторон Магнитную /л. 134/ атаковав, взял 377. А войдя во оную, получил тут четыре пушки, пороху и протчих разных припасов.
Во оное время пришол ко мне атаман Андрей Овчинников с яицкими казаками, коих было у него около трех сот человек, да завоцких крестьян человек двести 378. Овчинников бежал ко мне от Яицкаго городка, когда разбил ево 379 генерал Мансуров 380. (Эта фраза в черновике протокола написана взамен зачеркнутой: "В тот день атаман Овчинников с яицкими казаками, 300 человеками, и з завотцкими крестьянами, всего человек с 500, ко мне явился. Оной бежал от Яицкаго города, где разбит был Мансуровым" (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 663. Л. 51 об.)) На другой день камендант той крепости, которой бежал от меня, и опять сам явился. Онаго я велел повесить: для чего не здался?
На другой день пошол я вверх по Яицкой линии 381. А как в первой крепости 382 от Магнитной был генерал Деколонг 383, то ее обошел кругом степью по здешней стороне, а вышед в крепость 384, коя сидит на длинном озере 385. Во оной никто хотя и не супротивлялся, однакож велел выжечь: в случае Деколонгова поспешения, чтоб была ему чрез то остановка. Из оной крепости какой-та прапорщик 386 пашол ко мне в службу ахотою (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и Овчинникову ту крепость велел выжечь" (ЦГАДА. Ф. б. Д. 663. Л. 52)).
Потом пришли еще в крепость 387, кою также приступом взял, а людей присоединил к себе, и строение выжег, также следующую по ней выжег же 388.
Потом пашол к Троицкой. Оную хотя и с великим супротивлением, однакож взял 389. Выгнав из оной всех людей с собою, разграбя притом все пожитки, вышел в стан. А на другой день генерал Деколонг настиг меня. И было сражение, на котором я разбит 390. /л. 134об./ Спас несколько человек людей и адну пушку, бежал х Кунгуру, где живут исецкие казаки 391.
А на третий день 392 нашол на меня полковник Михельсон 393, против котораго я велел своей толпе спешитца. И было сражение 394, на котором я у Михельсона сперва пушки все отбил и ево корпус тем привел в замешательство. Однако он справился и всю свою артилерию воротил и меня разбил начисто, так что не осталось у меня ни одной пушки, а людей спаслось самое малое число.
И так бежал я в Уралы 395. Жил тут неделю. И, набрав башкирцов тысеч десеть 396 и несколько завоцких крестьян, и пашол на Красноуфимскую крепость. Во оной никакаго супротивления не было 397. А прошед ее, встретился с кунгурскою командою. И было тут сражение 398. Однакож, не зделав ничего, как та команда, так и я, важнаго, разо шлись 399. Оная команда пошла в Кунгур, а я пашол на пригород Осу, сам стал в закрыти, а башкир послал наперед -- тревожить город 400.
Из Осы выслана была команда при пушках, и было сражение 401. И хотя я тогда не имел пушак, однакож у тех высланных три отбил. А отойдя в стан, /л. 135/ велел написать указ, чтоб здались без батали 402. Но как ане ис пригорода не выходили, а выступили из города и стали с пушками подле стены города, то я шол было на них напролом. Тут ане не устояли и возвратились в город, оставя трехфунтовую пушку которую я взял 403. И нашли опять в стан. И приказал навить сена пятдесят возов (сено для того, чтоб защищать людей от пушечных выстрелов), и тот же день пашол на приступ 404. А как блиско подошли, то ис крепости закричали, что воевать не хотят, а здадутся: "Только дайте-де до утра время" 405. Что я и позволил. А на другой день выслали отставнаго салдата меня посмотреть, подлинно ли я государь. Которой вышел меня и смотрел и, не сказав как я, так и он ничего, в город возвратился 406. А на другой день комендант 407 со всею командою и со всеми обывателями ис крепости вышли и здали 408. А я, вошед в Осу, все что надобно было, -- побрал и пашол опять в стан, а Осу выжег.
А на другой день пашли в поход х Казане, ибо казаки усильно меня просили, чтоб итти в Москву, что я во удовольствие их и обещал (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и говорил, что туда пойдем, а в самом деле намерения не имел, надеясь на то, что, будучи на дороге, повременю" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.53об.)). Перешед Каму 409, дошло до меня 410, что взятой в Осе комендант писал в Кунгур какое-то письмо. А как я велел обыскать, и нашлось оное еще у него, в катором писано, что он /л. 135 об./ кунгурскому командиру давал знать, дабы, как можно, поспешали за мною: "А я-де заклепаю у Пугачева пушки, и так сего злодея истребим" 411. За что как того каменданта, так и еще двух человек, ему способствовавших, повесить велел 412. И так пашол в путь х Казане, забирая людей ко умножению со всех мест 413.
А не дошед Казани, встретилась мне команда, которую разбил, и людей всех взял к себе 414. А на другой день -- еще в малом числе, кою также без затруднения разбил, а людей, пушки и все припасы забрал к себе 415.
А подойдя х Казане, еще команда, как видно, была на заставе при одной пушке. Оную также разбил и пушку медную взял, а людей: которых присовокупил, а протчие разбежались 416.
Подошед х Казане, стал я в лагере 417 и написал х казанскому губернатору указ, чтоб без батали здался 418. А как ничего ответствовало не было, то навить велел сорок возов сена, и сделал приступ, и, хотя по многим супротивлении, со многих сторон команды моей партиями Казань взял 419. А вошед во оную, что надлежало, -- все побрал, и людей тут было побито немало. (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "кто полковника засек плетьми, -- не видал" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.54об.). Пугачеву был, видимо, задан вопрос об обстоятельствах гибели полковника Ивана Родионова, который упомянут в списке погибших жителей Казани (см.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т.9. Кн.1. М. -- Л., 1938. С.118)) В остроге содержащихся колодников выпустил 420, где нашел и жену свою -- Софью 421, которую увидя, говорил: "Ба! Друга моего, Пугачева 422, жена, у котораго в бедности я жил, и он за меня пострадал", -- говоря притом: "Я-де тебя, бедная, не покину" 423. И так велел ее и з детьми взять с собою 424, и возил их в коляске по самое последнее разбитие, кое было под Черным Яром 425. Было у меня и еще женщин около десятка, однакож -- не жены, а только адевали, и готовили для меня есть, и делали всякия прислуги. Тут несколько человек засечено чиновных плетьми. А розыск сей чинили Авчинников и Давилин: Перфильев 426 в то время был при пушках.
Патом башкирцы Казань зажгли, я вышел ис Казани в лагирь. А как тут не было фуража, то перешол я на другое место 427, где услышил, что идет Михельсон 428. И так против ево вооружился. А как люди мои были не в порятке, то, потеряв я шесть пушек и несколько разбежавших людей, принужден был /л. 136/ отворотить в свой стан 429. И стоял тут двои сутки 430.
Потом, собрав толпы своей людей в порядок, пошол на Михельсона, под самую Казань, на Арское поле. И было с ним сражение 431. Однакож Михельсон разбил и отбил всю у меня артиллерию и весь ограбленной в Казане и в других местах багаж. И так (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "с малым числом" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.55)) я бежал с того сражения до самой ночи 432. А ночью башкирцы, сколько ни было, все от меня ушли в Урал, остался только один старшина Кинджа 433.
А на другой день прибежал к Волге (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "не доходя Волги повесили старца за то, якобы собирал с крестьян" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.55)), которую перебрались вплавь 434. В то время было у меня людей сот пять 435. Перешед Волгу, выжег одно село за то, что не дали никакой подмоги, а разбежались 436, и пашол вниз по Волге на реку Суру. А не дошед оной, есть какой-та городок 437, куда послан был от меня казак Чумаков для взятья лошадей, в котором городке, не найдя лошадей, взял тут каких-та четырех человек офицеров и, без ведома моего, повесил 438. О которых того города обыватели, пришед ко мне, сказывали: "Они-де не противились, так за что повесили наших господ?" (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "И наши-де господа не воевали и встретили ево чесно" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.55об.)). На то я сказал: "Хотя-де ему приказу и не дано было, но теперь не поворотишь, так и быть". Пришед /л. 136 об./ к Суре, остановился 439. На другой день пошли вверх по сей реке и шли до самого Саратова. А по тракту в городах и слободах везде встречали меня с честию, а некоторых -- по подозрению -- казнили смертию 440.
Пришед к Саратову, прибежали ко мне сами шестдесят человек донских 441, да шестдесят волских казаков 442; при донских командир был харунжей усть-медведицкой 443, у дубовских харунжей -- дубовской 444. Подойдя под Саратов, указу туда не посылал 445, для того что стреляли из пушек. А нарядил я атамана Авчинникова с командою и Саратов по супротивлении приступом взял 446. Войдя во оной, забрав пушки и гоубицу, вышел в стан и, простояв сутки 447, пошел к Камышенке 448. А не дойдя оной, прибежали ко мне несколько царицынских казаков 449.
В Камышенке большаго супротивления не было 450. Комендант 451 засел было в кремль, однакож Авчинниковым был взят, и как он, так и протчия побиты 452. Оттуда пошел в Антиповскую станицу 453, и той станицы казаки охотою со мною пошли, также и каравайския 454, да еще, из каких 455, -- не упомню, /л. 137/ А не дошед Дубовки, встретилась со мною легкая команда с донскими казаками и калмыками 456. Оную я разбил 457. Легкой команды офицеры, о коих Авчинников репортовал, что были догнаты и поколоты 458. И тут взято десять пушек, а людей, сколько ни было, взял же к себе, и вошол в Дубовку, где начевал 459.
Оттуда пошел к Царицыну. Не дошед до онаго, пришли ко мне в подданство три тысячи человек калмык 460. Потом встретились со мною донския казаки и зделали сражение 461, на котором поколот был один донской полковник 462.
Когда же пришол я к самому Царицыну 463, то те же донския казаки, хотя у самого города были 464, но сражение со мною дать, видно, не смели. Потом началась из Царицына стрельба 465, да и от меня также ответствавано было 466. Но я, поворотя на правую сторону Царицына, на то самое место, где стояли донския казаки, всех оных к себе заворотил 467. Полковники же тех казаков все ушли в город 468. Донцов было тогда шесть полков 469. И так я Царицын прошол мимо. А на первом ночлеге 470 донцы все человек по человеку ушли 471, которых я порядочно присматривать и не велел.
Отойдя от Царицына верст шестдесят 472, напал на меня сзади, не знаю, какой-та начальник 473 с великим /л. 137 об./ корпусом 474. И на утренней заре было сражение 475, на котором я был разбит, потерял почти всех людей, пушки, двух малолетних дочерей и весь ограбленной мною во многих местах багаж.
Бежал я с яицкими казаками и с несколькими крестьянами, с женою и с большим сыном к Волге. И в торопости многия вплавь, а я с женою в лотке переехали на остров 476. А как с онаго еще надобно плыть, то Перфильев, не знаю, -- для чего, остался и с ним несколько толпы моей людей 477. Переехав с острова Волгу на луговую сторону и, отъехав несколько верст, начевали 478.
Отсюда послал я толпы своей полковника Пустобаева 479 с одним казаком поискать потерянной им одежды, которой между тем хотел найтить и Перфильева, но он, поехавши, ко мне обратно уже не бывал.
Я же с казаками, коих тут было сто шестдесят четыре человека 480, поехали в степь (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "ехали два дни без воды, наехали" (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.57об.)). Потом разсуждали: куда ехать? И по многим разговорам согласились ехать на Узени 481, а там, собрав людей побольше, вытти на Нижнюю Яицкую дистанцию, собрать там казаков, взять Гурьев, пуститься на судах в море и плыть в какия ни есть орды, согласить /л. 138/ оныя и вытти паки в Россию 482.
Когда ж на Узени приехали 483, то толпы моей чиновный люди (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "умыслили меня" (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.57об.)), соглася к тому других, меня арестовали 484. (Далее в черновике протокола зачеркнуто: "и хотели вести в Яицкой городок, и повезли. Дорогою хотел было я от них на лошади [бежать]" (ЦГАДА ф.6.Д.663.Л.57об.)) А как сие было со мною зделано за речкою Узенями, и учинено то немногими людьми 485, ибо большая часть толпы моей казаки оставались на другой стороне речки, то я хотел было к ним на лошади ускакать и их уговорить, чтобы они за меня вступились, и тех, кои меня заарестовали, самих перевязали. Однакож, когда я поскакал, то Иван Творогов с другими, нагнав меня, поймали 486 и везли на худой лошади сутки.
А как в одно время стали обедать 487, то я схватил было саблю и хотел тех первых начинщиков, кои меня арестовали, то есть Федулева 488 и Чумакова рубить. Однакож я осилен, и зделан был за мною присмотр еще больше. И так везли к Яицкому городку.
Потом наехал на нашу толпу высланной из городка сотник 489, которой, поговоря с прежними моими сообщниками, сказал наконец: "Для чего, естли задумали весть меня (Ошибка в оригинале; правильно: "его") в городок, не связали?" А как те сообщники мои еще и в то время думали, что я государь 490, то вязать меня не хотели. Потом объявленной сотник посадил меня в колодку 491. И так привезен в Яицкой городок, в секретную /л. 138об./ коммисию, где во всем вышеписанном и спрашивай.
В заключении ж сего объявляю.
Когда я еще шел к Казане, то просили меня яицкия казаки, чтоб итти в Москву и далее, на что я был и согласен. Когда же был под Казанью разбит и перебрался в малом числе толпы чрез Волгу, то хотя великую толпу и собрал, но к Москве уже итти не разсудил, а пробирался на Низ, куда бы разсудилось. Не дошед до Саратова, уговаривали меня казаки, чтоб со всею толпю, коя была в великом числе, итти в Яицкой городок, там перезимовать и опять вытти в Русь для докончания моего намерения. Дворян и офицеров, коих убивал большою частию по представлению яицких казаков, а сам я столько жесток отнюдь не был, а не попущал тем, кои отягощали своих крестьян, или командиры -- подчиненных; также и тех без справок казнил, естли кто из крестьян на помещиков в налогах доносил. Солдат для того в толпе своей не имел, что они для меня в службе не годятся. А когда в пехоте была надобность, то я приказывал спешиваться казакам, кои все то делали, что и солдаты.
Дальнаго намерения, чтобы завладеть всем Российским (л. 139) царством, не имел, ибо, разсуждая о себе, не думал к правлению быть, по неумению грамоте, способен. А шол на то: естли удастся чем поживиться или убиту быть на войне -- вить все я заслужил смерть, -- так лутче умереть на войне.
Допрашивал в Яицком городке в отделенной секретной комиссии Савва Маврин 492.
На лл. 100 -- 139 внизу страниц, под текстом скрепа:
Канцелярист Степан Пенчуков.
ЦГАДА. Ф.6.Д.512.Л.100 -- 139. -- Подлинник. Опубл.: Вопросы истории. 1966. No 3. С. 132 -- 138; No 4. С. 111 -- 123
Комментарии
1 Публикуемый подлинник протокола допроса Пугачева переписан с черновика (о нем см. ниже) двумя писарями и скреплен подписью следователя - гвардии капитан-поручика С.И. Маврина, внесшего в текст ряд редакционных правок и дополнений. Сохранились копии протокола, идентичные подлиннику, посылавшиеся начальником секретных следственных комиссий генерал-майором П.С. Потемкиным председателю главной следственной комиссии в Москве генерал-аншефу М.Н. Волконскому и императрице Екатерине II (ЦГАДА. Ф.6.Д.506.Л.396-446; Д.512.Ч.2.Л.67 - 99об.). В бумагах коллекции Маврина хранится черновик, а точнее, черновой оригинал протокола (ЦГАДА. Ф.6.Д.633.Л.1 - 58), написанный большей частью рукой Маврина, а отчасти писарем секретной комиссии С. Пенчуковым. В тексте черновика рукой Маврина сделан ряд исправлений и дополнений, а некоторые места вычеркнуты. Вычеркнутые в черновике тексты, содержащие существенно важную по смыслу информацию, воспроизведены в подстрочных примечаниях к публикуемому подлиннику.
Черновик протокола был во второй четверти XIX в. скопирован рукой неустановленного копииста, причем из-за трудности чтения почерка Маврина копиист пропустил ряд строк текста, ошибочно воспроизвел некоторые имена и географические названия, сделал ошибки в цифрах и др. Копия эта (ГБЛ - здесь и далее читать: РГБ - ОР. Ф. 222. Папка 9. Ч. 1. Л. 72 - 118 об.) со всеми ее пропусками, искажениями и ошибками была напечатана в журнале "Чтения в имп. Обществе истории и древностей российских". (1858. Кн. 2, с. 1-36).
Накануне допроса 16 сентября 1774 г., оформленного публикуемым протоколом, Пугачев сразу же по привозе в Яицкий городок (15 сентября) был словесно допрошен Мавриным. Результаты словесного допроса были изложены Мавриным в рапорте, посланном 15 сентября генералу П. С. Потемкину (см.: Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // Вопросы истории. 1966. No 3. С. 131 - 132).
2 Отделенная секретная комиссия в Яицком городке была учреждена в начале августа 1774 г. на правах выездного филиала Оренбургской секретной комиссии. В состав отделенной комиссии были назначены гвардии капитан-поручик С.И. Маврин и писарь С. Пенчуков, вскоре по их прибытии в Яицкий городок в помощь к Маврину был официально прикомандирован офицер местного гарнизона капитан А. П. Крылов (отец баснописца И. А. Крылова). Отделенная секретная комиссия прекратила свою деятельность в конце октября 1774 г., вскоре после отъезда Маврина с партией "важных колодников" (видных пугачевцев) из Яицкого городка в Казань и далее в Москву.
3 Петр III Федорович (1728 - 1762), российский император (1761 - 1762), вступил на престол 25 декабря 1761 г., низложен 28 июня 1762 г. в результате дворцового переворота, возглавленного Екатериной II. 6 июля 1762 г. группа ближайших сторонников императрицы убила Петра III на мызе Ропша под Петербургом.
4 Пугачев Иван Михайлович, отец Е. И. Пугачева, донской казак Зимовейской станицы, с 1759 г. в отставке. Судя по показаниям Е.И. Пугачева и его жены С.Д. Пугачевой, И.М. Пугачев умер в 1762 г.
5 Пугачев Дементий Иванович, старший брат Е.И. Пугачева. В конце августа 1774 г. взят под стражу, после чего доставлен в Москву, в Тайную экспедицию Сената, по определению которой от 17 июня 1775 г. освобожден и отправлен на Дон для продолжения казачьей службы, но ему предписано впредь "Пугачевым" не называться, а именовать себя Дементием Ивановым.
6 Речь идет о Русско-турецкой войне 1768 - 1774 г г.
7 Павлов Симон Никитич, зять Е.И. Пугачева, уроженец Шлезвиг-Гольштинии, откуда в 1762 г. вывезен донским казаком Никитой Павловым и поселился в его доме в Зимовейской станице, позднее вступил в казачью службу.
8 При рождении Е.И. Пугачев был крещен в церкви Казанской богородицы Зимовейской станицы священником Тимофеем Авдеевым.
9 В казачью службу Е.И. Пугачев вступил в 1759 г.
10 Пугачева (урожденная Недюжева) Софья Дмитриевна, дочь казака Есауловской станицы, жена Е.И. Пугачева с 1760 г., в феврале 1774 г. вместе с детьми Трофимом, Аграфеной и Христиной была взята под стражу. По определению Сената в январе 1775 г. заключена с детьми и с У.П. Пугачевой (Кузнецовой) в крепость Кексгольм, где и умерла в начале XIX в. (не ранее июля 1803 г.).
11 Прусский поход - речь идет о Семилетней войне 1756 - 1763 г г. Из текста видно, что Е.И. Пугачев участвовал в составе русских войск в кампаниях 1760 - 1762 г г.
12 Денисов Илья Федорович, донской войсковой старшина и казачий полковник, участник Семилетней войны 1756 - 1763 г г. и Русско-турецкой войны 1768 - 1774 г г. В апреле-сентябре 1774 г. участвовал в боевых операциях против повстанческих отрядов Е. И. Пугачева.
13 Познань - город в западной части Польши (Речь Посполитая) - центр сосредоточения русских войск в кампаниях 1758 - 1761 г г.
14 Чернышев Захар Григорьевич (1722 - 1784), граф, в 1759 - 1763 г г. командир корпуса русских войск в Польше и Пруссии, с 22 сентября 1773 г. - генерал-фельдмаршал и президент Военной коллегии. Находясь на этом посту до конца июля 1774 г., он руководил организацией карательных военных операций против Пугачева.
15 Кравин - речь, видимо, идет о городе Короново, куда корпус З. г. Чернышева вступил в мае 1760 г.
16 Кобылий - правильно Кабелин - город в 50 верстах от Бреславля. Корпус З. г. Чернышева занял этот город в июле 1760 г.
18 Императрица Елизавета Петровна скончалась в Петербурге 25 декабря 1761 г.
19 Петр III вступил на престол 25 декабря 1761 г.
20 Фридрих II (1712 - 1786), прусский король (1740 - 1786), в ходе Семилетней войны 1756 - 1763 г г. его армия сперва успешно сражалась с австрийскими и русскими войсками, но действия русской армии внесли перелом в ход войны и поставили Пруссию на грань катастрофы, чего Фридриху II удалось избежать благодаря удачно сложившимся для него политическим обстоятельствам (смерть императрицы Елизаветы Петровны и вступление на российский престол Петра III, который, действуя вопреки национальным интересам России, заключил союзный договор с прусским королем).
21 "Замирение" с прусским королем - договор Петра III с Фридрихом II о мире и союзе, заключенный 24 апреля (5 мая) 1762 г.
22 Фридрих II, использовав то, что в составе его армии временно находился русский корпус генерала З. г. Чернышева, развернул наступательные действия против Австрии, нанес ряд поражений ее войскам.
23 Войска корпуса генерала З. г.Чернышева возвратились в Россию в начале сентября 1762 г.
24 Екатерина II Алексеевна (1729 - 1796), российская императрица (1762 - 1796). В период Крестьянской войны 1773 - 1775 г г. Екатерина II принимала активнейшее участие в организации карательных операций против восставших.
25 Екатерина II вступила на престол после дворцового переворота 28 июня 1762 г. и низложения Петра III.
26 Пугачев Трофим Емельянович (1764 - 1819), сын Е.И. Пугачева. В феврале 1774 г. вместе с матерью С.Д. Пугачевой и сестрами Аграфеной и Христиной взят под стражу, в ноябре доставлен в Москву, в Тайную экспедицию Сената. По приговору суда вместе с матерью и сестрами был заключен в январе 1775 г. в крепость Кексгольм, где и умер в начале 1819 г.
27 Пугачева Аграфена Емельяновна (1768 - 1833), старшая дочь Е.И. Пугачева. В феврале 1774 г. вместе с матерью С.Д. Пугачевой, братом Трофимом и сестрой Христиной была взята под стражу, в ноябре доставлена в Москву, в Тайную экспедицию Сената. По приговору суда Аграфена Пугачева вместе с матерью, братом и сестрой заключена в январе 1775 г. в крепость Кексгольм, где и умерла 7 апреля 1833 г.
28 Кречетников Петр Никитич (1727 - 1800), в 1767 - 1769 г г. командир корпуса русских войск в Правобережной Украине, в 1773 - 1775 г г. губернатор Астраханской губернии; будучи на этом посту, выступал организатором карательных экспедиций против восставших в Заволжье.
29 Комендантом в Чернигове в 1767 - 1771 г г. был полковник Петр Мухин.
30 Пугачева Христина Емельяновна (1771 - 1826), младшая дочь Е.И. Пугачева. В феврале 1774 г. вместе с матерью С.Д. Пугачевой, братом Трофимом и сестрой Аграфеной была взята под стражу, в ноябре доставлена в Москву, в Тайную экспедицию Сената. По приговору суда Христина Пугачева вместе с матерью, братом и сестрой заключена в январе 1775 г. в крепость Кексгольм, где и умерла 13 июня 1826 г.
31 Речь идет о Русско-турецкой войне 1768 - 1774 г г., в которой Е.И.Пугачев участвовал в кампаниях 1769-1770 г г.
32 Греков Тимофей Федорович, походный атаман Донского казачьего войска, участник Русско-турецкой войны 1768-1774 г г.
33 Кутейников Ефим Дмитриевич, донской казачий старшина, участник Семилетней войны 1756 - 1763 г г. и Русско-турецкой войны 1768 - 1774 г г.
34 Панин Петр Иванович (1721 - 1789), граф, участник Семилетней войны 1756 - 1763 г г., генерал-аншеф с 1762 г., в Русско-турецкой войне 1768 - 1774 г г. в кампании 1768 - 1770 г г. командовал II армией; с 1771 г. в отставке. В конце июля 1774 г., в момент высшего подъема Крестьянской войны, Екатерина II назначила Панина главнокомандующим карательными войсками и наместником в губерниях Казанской, Нижегородской и Оренбургской. В декабре 1774 г. - январе 1775 г. Панин входил в состав суда по делу Е.И. Пугачева и его сподвижников.
35 Русские войска 16 сентября 1770 г. штурмом овладели крепостью Бендеры, в течение нескольких месяцев обороняемой многотысячным турецким гарнизоном.
36 Ефремов Степан Данилович (1715 - 1784), атаман войска Донского в 1749 - 1772 г г.
37 Речь идет о младшей сестре Е. И. Пугачева - Федосье Ивановне, находившейся в то время с мужем С.Н. Павловым в Таганроге.
38 Зять Е.И. Пугачева - С.Н. Павлов (см. о нем прим. 7).
39 Мать Е.И. Пугачева - Анна Михайловна Пугачева (урожденная Белавина). Летом 1771 г. была арестована вместе с зятем С.Н. Павловым и дочерью Федосьей; арестованные бьши доставлены в Черкасск, в Донскую войсковую канцелярию, где А.М. Пугачева и умерла в 1772 г.
40 В 1771 - 1772 г г. комендантом в Таганроге был генерал-майор Даниил де Жедерас.
41 Е.И. Пугачев скрыл от следствия историю своих приключений в декабре 1771 - феврале 1772 г. В начале декабря 1771 г. он был арестован за попытку побега с зятем С.Н. Павловым и двумя другими казаками за Кубань, на реку Куму, и содержался под караулом в станичной избе Зимовейской станицы. 21 декабря Пугачев, воспользовавшись беспечностью караула, бежал и направился на Кавказ. В начале января 1772 г. он добрался до Дубовской станицы на Тереке, где, скрыв обстоятельства своего появления на Тереке, упросил записать его казаком в Терское казачье войско. В начале февраля на собрании казаков-новоселов Ищерской, Галюгаевской и Наурской станиц Пугачев был избран ходоком в Петербург для испрошения в Военной коллегии выдачи денежного жалованья и провианта. Снабженный документами на эту миссию, Пугачев отправился в путь, добрался до Моздока, но там был арестован, допрошен в комендантской канцелярии и заключен на гауптвахту. Подговорив караульного солдата Венедикта Лаптева, Пугачев бежал с ним 13 февраля из Моздока. Возвратившись в начале марта 1772 г. в Зимовейскую станицу, Пугачев был задержан, и на станичном сборе рассказал казакам о своих похождениях на Тереке, после чего был взят под стражу и отправлен в Чирскую станицу к командиру розыскной команды старшине М.Ф. Макарову (Федотову), который и повез его в Черкасск, чтобы там представить к дознанию в Донскую войсковую канцелярию.
42 Худяков Лукьян Иванович, донской казак Цимлянской станицы, сослуживец Е.И.Пугачева по Семилетней войне. В марте 1772 г., при конвоировании Пугачева в Черкасск через Цимлянскую станицу Худяков, по просьбе Пугачева, взял его на поруки у начальника конвоя старшины М.Ф.Макарова, обязавшись доставить арестованного в Черкасск на подводе в сопровождении своего сына Прокофия. Возвратившись три дня спустя в станицу, П. Л. Худяков сказал отцу, что Пугачев бежал от него.
43 Заявление Е.И. Пугачева (повторенное на допросах в Симбирске и Москве) о том, что Л.И. Худяков "из приязни" к нему велел сыну Прокофию по пути из Цимлянской станицы освободить его, Пугачева, представляло собой, по-видимому, вымысел.
44 Кабанья - слобода восточнее города Изюма (ныне Кабанье в Луганской обл.).
На допросе в Яицком городке Пугачев не рассказал того, что до поездки в слободу Кабанью он побывал в селениях раскольников-старообрядцев на реке Ковсуге (Койсухе), где узнал об О.И. Коровке и где познакомился с раскольником А.И. Кавериным (жителем слободы Черниговки Валуйского уезда, с которым и поехал в Кабанью слободу к Коровке).
45 Коровка (Коровкин) Осип Иванович, житель Кабаньей слободы, раскольник, у которого останавливался Е.И. Пугачев в марте, июне и октябре 1772 г. Осенью 1774 г. О.И. Коровка был арестован, доставлен в Москву, в Тайную экспедицию Сената, где дал показания о встречах с Пугачевым. Сенат приговором от 10 января 1775 г. оправдал О.И. Коровку, как не имевшего соучастия в замыслах Пугачева, и освободил его из заключения.
46 В 1762 г. были обнародованы манифесты и именные указы Петра III и Екатерины II, а также указы Сената о разрешении вышедшим из Польши раскольникам-старообрядцам селиться по их желанию при крепости святой Елизаветы (гор. Елизаветград), в Оренбургской губернии (в том числе - на реке Иргизе), в Сибири (при Усть-Каменогорской крепости, в Барабинской степи) и других местах (Полное собрание законов Российской империи. Т.XV. No11420; Т.XVI. No11683,11720,11725).
47 Коровка (Коровкин) Антон Осипович, житель слободы Кабаньей Изюмской провинции, раскольник. Летом 1772 г. ездил с Е.И. Пугачевым за Польский рубеж для торгового промысла и установления возможности поселения раскольников под Бендерами. Осенью 1774 г. узнав об аресте отца и отвозе его в Москву, в Тайную экспедицию Сената, а также и о том, что сам он, А.О. Коровка, разыскивается властями, он до марта 1775 г. скрывался в слободе Степановне на реке Калитве. Весной 1778 г., желая избегнуть рекрутского набора, А.О. Коровка стал подговаривать крестьян к побегу "за Яик-реку к государю Петру Третьему императору, который там с генералом Емельяном Пугачевым находится", но летом того же года был арестован, находился под следствием в Изюмской провинциальной канцелярии, а потом в Слободской Украинской губернской канцелярии. По ордеру генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева от 10 декабря 1778 г. А.О. Коровка был выслан на поселение в Тобольскую губернию. Освобожден в 1809 г.
48 Стародубский монастырь (в Климовой слободе Брянской обл.) - один из центров русского старообрядчества.
49 Василий - старец Стародубского монастыря.
50 Ветка - слобода на реке Сож (ныне Ветка на территории Гомельской обл. Беларуси) - старинный центр старообрядчества, в 70-х годах XVIII в. находилась в приграничной полосе с Россией.
51 Добрянка - селение на дороге из Гомеля в Чернигов (ныне на территории Черниговской обл. Украины) - в 1772 г. русский порубежный форпост на границе с Польшей.
52 Иргиз - речь идет о реке Большой Иргиз, левом притоке Волги, впадающем в нее у Малыковской слободы (ныне гор. Вольск). Берега Б. Иргиза были отведены по указу Сената от 14 декабря 1762 г. для поселения вышедших из-за польского рубежа раскольников.
53 Среди документов следствия над Е.И. Пугачевым в Казанской губернской канцелярии сохранился подлинный паспорт Пугачева, врученный ему 12 августа 1772 г. комендантом Добрянского форпоста майором Н. Мельниковым; паспорт гласит:
"По указу ея величества, государыни императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы Всероссийской и прочая, и прочая и прочая.
Объявитель сего, вышедшей ис Польши и явившейся собою при Добрянском фарпосте веры разкольнической Емельян Иванов сын Пугачев, по желанию ево для житья определен в Казанскую губернию, в Синбирскую правинцию, к реке Иргизу, которому по тракту чинить свободной пропуск, обид, налог и притеснения не чинить, и давать квартиры по указам. А по прибытии ему явитца с сим пашпортом в Казанской губернии в Синбирской правинциальной канцелярии, також следуючи и в протчих правинциальных и городовых канцеляриях являтца; празно ж оному нигде не жить и никому не держать, кроме законной ево нужды.
Оной же Пугачев при Добрянском фарпосте указанной карантин выдержал, в котором находился здоров и от опасной болезни, по свидетельству лекарскому, явился несумнителен.
А приметами оной: волосы на голове темнорусые, ус и борода черныя с сединою, от золотухи на левом виску шрам, от золотухи ж ниже правой и левой сиски (от золотухи) две ямки, росту дву аршин четырех вершков с половиною, от роду сорок лет (В действительности Е. И. Пугачеву было в то время 30 лет, родился он, как известно, в 1742 году). При оном, кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеетца.
Во верность чего дан сей от главнаго Добрянского фар-постнаго правления за подписанием руки и с приложением печати моей в благополучном месте 1772 году августа 12 дня.
Майор Мельников.
Пограничный лекарь Андрей Томашевской.
При исправлении письменных дел каптенармус Никифор Баранов" (ЦГАДА. Ф.6.Д.414.Л.198).
Текст паспорта скреплен личной печатью майора Н.Мельникова с вензелями "Н.М."; печать оттиснута на красном сургуче. На втором листе паспорта отметки о его предъявлении Пугачевым в городовых канцеляриях и на заставах по пути его следования из Добрянского форпоста к месту поселения; ниже приводятся тексты этих отметок:
"1772 году августа 24 д[ня] пропущен через караул у городе Новгородку Сиверском на учрежденном караули в благополучном месте. Смотритель караула Евсей Яковенков свидетельствуя.
1772 году августа 24 дня сей пашпорт в благополучном городе Глухове на главном карауле явлен. Писарь Николай Мухин.
1772 году августа 25 дня по сему чрез учрежденную границу Севской и з Глуховским уездом заставу пропучен. Карнет Еремей Арсеньев.
1772 года сентября 10 дня сей пашпорт в Валуйской воеводской канцелярии в благополучном месте явлен. Капитан Василей Казмин.
Канцелярист Иван Пивнев сентября 23 дня [в] благополучном месте, на Тароблянской заставе явлен, сентября 23 дня 1772 году" (там же. Л.199).
Копия паспорта хранится среди документов следствия по делу Пугачева, производившемуся 18 декабря 1772 г. в Малыковской дворцовой управительской канцелярии (ЦГАДА. Ф.6.Д.413.Л.3 и об.).
54 Беглый солдат Алексей - это Логачев (Семенов) Алексей Семенович, по происхождению курский купец; в 1770 г. взят в рекруты; служил в Первом гренадерском полку в Киеве, откуда бежал за польский рубеж в слободу Ветку; летом 1772 г. явился на Добрянский пограничный форпост, где, назвавшись польским выходцем-раскольником, получил паспорт для поселения в раскольничьих селениях на р. Иргизе. В Добрянке Логачев познакомился с Е. И. Пугачевым и вместе с ним отправился в Малыковку, куда они и прибыли в ноябре месяце. Вскоре они расстались. Пугачев уехал в Мечетную слободу на Иргизе, а Логачев, не имея средств к пропитанию, нанялся служить в симбирском гарнизонном батальоне. В декабре 1774 г. он был арестован, доставлен в Москву и допрошен в Тайной экспедиции Сената. По определению Сената от января 1775 г. Логачев освобожден от наказания и отправлен к прежнему месту службы - солдатом гарнизонного батальона в Симбирск.
55 Смотритель в Малыковке - Позняков Алексей Степанович, титулярный советник; в 1761 - 1773 г г. управитель Малыковской дворцовой волости. 18 декабря 1772 г. вел дознание по делу арестованного в Малыковке Е.И. Пугачева. В ноябре 1774 г. Позняков был арестован по "сумнительству" обстоятельств допроса Пугачева в Малыковке и в декабре доставлен в Москву, в Тайную экспедицию Сената, где был допрошен, полностью оправдан и освобожден.
56 Филарет Семенов, раскольник, настоятель старообрядческого скита Введения Богородицы на Иргизе вблизи Мечетной слободы (ныне гор. Пугачев Саратовской обл.). В ноябре 1772 г. встречался с Е.И. Пугачевым, приезжавшим в Мечетную слободу, который будто бы открыл ему намерение принять имя и титул "Петра III" и поднять яицких казаков на восстание. Филарет участвовал в аресте Пугачева 18 декабря 1772 г. в Малыковке, а после его побега из казанского острога вновь пытался схватить его при появлении 27 августа 1773 г. в Мечетной слободе. Тем не менее Филарет, как человек подозрительный, был в конце января 1774 г. арестован в Сызрани, доставлен в Казанскую секретную комиссию, где был допрошен и заключен в тюрьму. 12 июля 1774 г. при взятии Казани повстанцами Филарет был освобожден из заключения и доставлен в ставку Пугачева, после чего бесследно исчез.
57 Косов Степан Васильевич, крестьянин Мечетной слободы, раскольник, в доме которого останавливался Е.И. Пугачев в ноябре 1772 г. При появлении Пугачева 27 августа 1773 г. в Мечетной слободе поднял тревогу и с группой монахов и жителей слободы пытался арестовать его. В ноябре 1774 г. Косов умер в Казани.
58 Филиппов (Сытников) Семен, крестьянин Мечетной слободы Малыковской волости, раскольник. В конце ноября - начале декабря 1772 г. Филиппов был спутником Е.И. Пугачева по торговой поездке в Яицкий городок, где тот вел беседы с казаками о возможности побега на вольные земли за Кубань. По возвращении в Мечетную слободу, Филиппов подал донос на Пугачева, в результате чего он и был арестован 18 декабря 1772 г. в Малыковке. По определению Сената от 10 января 1775 г. Филиппову, как первому доносителю на Пугачева, было выдано в награду 200 рублей.
59 Пьянов Денис Степанович (1724 - 1774), яицкий казак, участник восстания на Яике в 1772 г. В конце ноября того же года в его доме жил Е. И. Пугачев, который и раскрыл Пьянову намерение увести яицких казаков на вольные земли за Кубань, а также признался в том, что он, Пугачев, будто бы не кто иной, как "Петр III". В январе 1773 г. Пьянов бежал из дома, узнав о намерении властей арестовать его, и до глубокой осени укрывался на хуторах в прияицкой степи, а возвратился в Яицкий городок накануне взятия его повстанцами. В середине апреля 1774 г., сразу же по вступлении в Яицкий городок карательных войск, Пьянов был арестован, доставлен в Оренбург, был допрошен в секретной комиссии, а потом заключен в тюремный острог, где и умер 12 августа 1774 г.
60 Казаки "войсковой руки" - яицкие казаки так называемой "войсковой" стороны (по другим определениям "непослушной", "мятежной", "бунтовщичьей" стороны), отстаивавшие старинные казачьи права на справедливое распределение войсковых доходов, выступавшие за сохранение ведущей роли казачьего круга в управлении войском и боровшиеся против узурпации этих прав старшинской верхушкой войска и примыкавшими к ней казаками так называемой "послушной", или "старшинской", стороны. Острота внутренних противоречий на Яике достигла своего апогея к концу 1771 г. и вылилась в вооруженном восстании казаков "войсковой" стороны, начавшемся 13 января 1772 г. и продолжавшемся до июня того же года.
61 Траубенберг Михаил Михайлович (1722 - 1772), генерал-майор, убит в Яицком городке в стычке с восставшими казаками 13 января 1772 г.
62 В день восстания 13 января 1772 г. были убиты войсковой атаман П.В. Тамбовцев, старшины Ф. Митрясов, Я. Колпаков, И. Тамбовцев, капитан М. Долгополов, поручик М. Ащеулов, шесть солдат и 40 казаков "послушной" стороны.
63 Фрейман Федор Юрьевич (1725 - 1796), генерал-майор, в мае-июне 1772 г. командовал карательным корпусом, нанесшим поражение яицким казакам-повстанцам в битве под Яицким городком у реки Ембулатовки (3. - 4.VI.1772). С октября 1773 г. до лета 1775 г. Фрейман командовал соединениями карательных войск в Закамье и на Южном Урале.
64 Речь идет о двухдневном сражении 3 - 4 июня 1772г у реки Ембулатовки, где карательный корпус генерала Ф.Ю. Фреймана нанес поражение войску яицких казаков-повстанцев. Разгромив повстанцев, Фрейман 6 июня 1772 г. вступил со своим корпусом в Яицкий городок.
65 По легендарным представлениям яицких казаков, на берегу Каспийского моря была область по имени Золотая Мечеть, где будто бы издревле существовала вольная казачья община, свободная от притеснений царской администрации.
66 Узени - реки Большой и Малый Узени в заволжской степи, прибежище раскольников, беглых крестьян и казаков, там же укрывались от преследования участники восстания 1772 г.
67 Некрасов Игнатий Иванович, донской казачий атаман, видный предводитель Булавинского восстания 1707 - 1709г г. После гибели атамана К.А. Булавина (7.VII.1708) Некрасов с двумя тысячами повстанцев переправился через Дон и бежал за Кубань.
68 Е.И. Пугачев не сообщил следователю, что беседуя с Д.С. Пьяновым, объявил ему себя "императором Петром Третьим"; скрыл это и Пьянов на допросе 10 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии.