Пржевальский Николай Михайлович
Пржевальский, Николай Михайлович

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Источник: Русский биографический словарь А. А. Половцова.

   Пржевальский, Николай Михайлович, знаменитый исследователь Средней Азии, родился 31-го марта 1839 года в им. Кимборове, Смоленской губернии, ум. 20-го октября 1888 г. в г. Караколе (Пржевальске), Семиреченской области. Отец его был потомком запорожца Корнилы Паровальского, перешедшего во второй половине XVI столетия на службу к полякам и принявшего фамилию Пржевальского. Рядом подвигов Пржевальский заслужил милость польского короля Стефана Батория, который возвел его в шляхетское достоинство и даровал ему герб и имения. Однако, перейдя на службу к полякам, Корнила Пржевальский оставался православным, и лишь потомки его приняли католичество. Один из них, Казимир Пржевальский, бежал из школы иезуитов, в которой воспитывался, и, вернувшись к православию, принял имя Кузьмы.
   Сын его Михаил Кузьмич, отец известного путешественника, уже служил в русских войсках, участвовал в усмирении польского мятежа в 1830 г., а в 1835 г. вышел в отставку штабс-капитаном и поселился у отца своего в Ельнинском уезде Смоленской губернии. Здесь в 1838 году он женился на Елене Алексеевне Каретниковой, девушке из состоятельной дворянской семьи, и поселился с ней в Кимбарове, где у молодых Пржевальских и родился сын Николай, а спустя год -- Владимир. Мать знаменитого путешественника была женщина красивая, умная, характера твердого и крутого, и эти черты передались и характеру Николая Михайловича. В 1843 году Пржевальские переселились в усадьбу "Отрадное", принадлежавшую Елене Алексеевне, в котором и провел свое детство будущий путешественник, и которое впоследствии было его убежищем в дни отдыха после долгих скитаний по дебрям Азии.
   Обстановка, в которой рос Николай Михайлович, не совсем благоприятствовала его духовному развитию. Отец его был человек болезненный, стоявший вдали от умственного движения своей эпохи в силу постоянного нездоровья; он умер в 1846 году, когда его старшему сыну не было еще 8 лет.
   Таким образом, воспитание детей всецело легло на мать, которая также не могла серьезно заняться ими, так как на руках у нее было все хозяйство, и оба мальчика были отданы на попечение няньки Макарьевны, до самозабвения преданной своим господам и безумно любившей паничей. Она то и поселила зачаток страсти к охоте и путешествиям в юной, впечатлительной душе Николая Михайловича своими сказками и рассказами, которые он особенно любил в детстве.
   Рос молодой Пржевальский в деревне, как и сам высказывался, "дикарем" и воспитание получил самое спартанское. Детям была предоставлена полная свобода: они гуляли одни в довольно диких лесах, часто мокли под проливным дождем, а зимой бегали по снегу. Однако, несмотря на подобную свободу, потачки им не давалось. Розги играли видную роль в воспитании будущего путешественника, и много выпало их на его долю за различные проказы и шалости. Однако, несмотря на подобные меры, Пржевальский нежно любил свою мать и до самой ее кончины не изменял этому чувству; она, да няня Макарьевна были единственными женщинами, к которым Пржевальский в продолжение всей своей жизни питал искреннюю любовь и уважение.
   С самых юных лет Пржевальский уже обнаруживал полную самостоятельность и всегда был "сам по себе"; эта черта характера перешла к нему по наследству от родителей, а некоторая грубоватость характера, оригинальность понятий, неприятно поражавшая впоследствии людей, сталкивавшихся с ним близко, явилась при этом следствием его воспитания. На пятом году, под руководством дяди своего Павла Алексеевича Каретникова, Пржевальский начал обучаться грамоте. Дядя уже окончательно подготовил судьбу своего воспитанника, развив и укрепив в нем страсть к охоте и путешествиям, посеянную рассказами няни. Прожив свое состояние, Павел Алексеевич поселился у сестры в "Отрадном" и славился на всю округу, как страстный и опытный охотник. Занимаясь со своими юными племянниками, он не только обучал их грамоте и французскому языку, но также приучал к стрельбе и водил их с собой на охоту. Сначала Пржевальский стрелял из игрушечного ружья, потом из лука и, наконец, когда ему исполнилось 12 лет, его давнишняя мечта осуществилось: он получил в подарок настоящее ружье. Проводя большую часть времени на охоте, соприкасаясь постоянно с природой, Пржевальский все больше и больше привязывался к ней, и привязанность эта перешла в страсть, создавшую из него путешественника-натуралиста. Под руководством учителей-семинаристов, часто сменявшихся за два года вследствие их неудовлетворительности, мальчики были подготовлены для поступления в кадетский корпус, но хлопоты о принятии туда не увенчались успехом, и они были определены (в 1849 г.) во второй класс Смоленской гимназии.
   В Смоленске опять совершенно особливые условия окружают детей. В дешевенькой, стоившей 2 рубля в месяц, квартире поселились они вместе со своим дядькой -- крепостным Игнатом, в сопровождении которого они ходили в гимназию и на прогулки. Конечно, подобная жизнь, в продолжение 7 лет с небольшими перерывами, в обществе дворового человека, полное отсутствие женского элемента, так благотворно отзывающегося на детской душе, не могла не отразиться и на характере Николая Михайловича. В гимназии он считался хорошим товарищем, но близко ни с кем не сходился, всегда заступался за новичков, в суждениях был независим и даже резок, умел подчинять товарищей своему влиянию и считался коноводом в классе. Благодаря прекрасной памяти, Пржевальский учился хорошо и благодаря ей же даже к математике, его нелюбимом предмете, не встречал затруднения. Как он сам выражался, "он мыслил образами" и в случае затруднений, ему всегда представлялись страницы книги, на которых был напечатан ответ на заданные вопросы, шрифт, каким она напечатана, геометрические фигуры с их буквами и даже целые формулы. Обладая ясным и здравым умом, Пржевальский легко ориентировался и схватывал сущность явлений, часто ограничиваясь суждением по первому впечатлению, отчего нередко впадал в ошибки, основанные на чересчур поверхностном решении, однако, в большинстве случаев, его сочинения переполнены меткими замечаниями и тонкими характеристиками.
   Вакации оба Пржевальские проводили в Отрадном; они помещались во флигеле с дядей, с которым по целым дням пропадали на охоте или занимались рыбной ловлей. С каждым днем все больше и больше в молодом Пржевальском укреплялась его страсть к природе, а под влиянием жизни в лесу, на воздухе, закалялось здоровье, развивалась энергия, вырабатывалась неутомимость, выносливость и наблюдательность. Однако, жизнь, посвящаемая всецело охоте, не давала ему возможности заняться литературой; эта часть воспитания находилась в полном запущении, да и книг было взять неоткуда: библиотека родителей Пржевальского состояла из книг, случайно занесенных в усадьбу коробейниками. Будучи пятнадцатилетним мальчиком, Пржевальский среди этих книг нашел заинтересовавшее его сочинение "Воин без страха". С увлечением прочитал он эту книгу, посвященную доблестям и воинским добродетелям ее героя, и она произвела глубокое впечатление на юношу. Севастопольские рассказы о подвигах русских богатырей кружили ему голову, и в его мозгу зародилась мысль поступить на военную службу. Гимназию окончил Пржевальский в 1855 году, в самый разгар Севастопольской кампании, и, как юноша смелый, впечатлительный, переполненный физических и нравственных сил, он стремился на войну. 4-го сентября 1855 года он покинул "Отрадное", чтобы поступить в полк вольноопределяющимся. Отъезд в Москву из "Отрадного" был роковой минутой для Пржевальского; он расставался именно с отрадным временем своей жизни, покидал надолго все, что любил больше всего на свете. Минуты прощания с матерью и няней глубоко остались в памяти Пржевальского. "Да, -- говорил он впоследствии, -- эта минута была тяжкого испытания, я не забуду ее никогда".
   В Москве Пржевальский поступил унтер-офицером в Рязанский пехотный полк и вскоре (в ноябре 1856 г.) был произведен в прапорщики с переводом в Полоцкий полк, квартировавший в г. Белом, Смоленской губернии.
   Не по сердцу пришлась полковая жизнь молодому человеку; вместо войны, ряда геройских подвигов, перед ним открылась строевая жизнь армейского офицера, и он возненавидел ее. "Он не наш, а только среди нас", говорили про Николая Михайловича полковые товарищи и сторонились его. Ho Пржевальскому было не до того, он скучал по дому, по "Отрадному" и нередко на охоте, вспоминая его, даже плакал.
   В течение пяти лет, которые пришлось Пржевальскому пробыть в полку, неся караульную службу, "таскаясь" на стрельбу и по его убеждению бесцельно тратя время, он все более и более укреплялся мыслью, что с условиями жизни фронтового офицера он никогда не уживется и, начитавшись за этот период книг исторического содержания и географических описаний, он начал строить планы о далеком путешествии Для осуществлении своей цели он обратился к начальству с просьбой о переводе его на Амур, но, вместо удовлетворения его желания, был посажен на Гауптвахту на трое суток. Материальное положение Пржевальского было также не блестяще: собственных денег у него было мало, мать не особенно то баловала сыновей. Выход из такого положения был один -- поступление в Академию Генерального Штаба. Поизведенный в офицеры из юнкеров за выслугу, Пржевальский не был знаком с военными науками, и ему немало пришлось приложить труда, чтобы приготовиться к экзамену. По 16 часов в сутки он проводил за книгами и отдыхал только на охоте. При необыкновенной памяти он довольно легко овладел научным материалом, но математика не давалась ему. Тем не менее, проработав год, он решился поехать в Петербург; но здесь, к своему огорчению, он узнал, что на 90 вакансий явилось 180 конкурентов. Однако, несмотря на уверенность в полнейшем неуспехе, Пржевальский поступил в Академию одним из первых. Самая наружность его сразу привлекла к нему общее внимание. Он был высок ростом, хорошо сложен; прядь белых волос на виске при густой черной шевелюре и смуглом лице, придавала ему особенную оригинальность.
   Живя в крайне стесненном материальном положении, выплачивая небольшой долг, сделанный при выезде в Петербург из полка, Пржевальский в Академии сторонился товарищей, усердно занимался чтением книг по истории и естествознанию и аккуратно посещал лекции.
   Военными науками он вовсе не интересовался и занимался ими мало, но на экзаменах отвечал хорошо, и тут помогала ему его память, развившаяся до такой степени, что он мог, прочитав книгу, повторять наизусть из нее целые страницы, даже через весьма продолжительный срок. Однажды он чуть не вынужден был выйти из Академии вследствие увлечения охотой во время съемочных работ в Боровичском уезде. Представленная им съемка сказалась очень плохой, и только блестящие ответы на устных экзаменах спасли его от исключения. В том же 1862 году начинается и литературная деятельность Пржевальского: в NoNo 6--8 журнала "Охота и Коннозаводство" появилась статья его "Воспоминания охотника". Помещение этой статьи послужило первым толчком к литературной деятельности Пржевальского. В "Военном Сборнике" 1864 года он помещает свой объемистый и ценный труд: "Военно-статистическое обозрение приамурского края", обративший на себя внимание Географического Общества, которое не замедлило избрать Пржевальского своим действительным членом.
   Окончив курс Академии в мае 1863 года по второму разряду, вследствие полного пренебрежения к военным наукам, Пржевальский в июле месяце того же года был произведен в поручики и, в числе желающих, отправился в Польщу для усмирения мятежа, будучи назначен адъютантом в Полоцкий полк. Принимая участие в усмирении поляков, он все же не бросает охоты, которая всегда остается у него чуть не на первом плане. Однажды, увлекшись преследованием какой-то дичи, он наткнулся на шайку повстанцев и еле успел избежать плена. Среди товарищей Пржевальский пользовался уважением за свой прямодушный и честный характер, но и здесь он, по-прежнему, держался совершенно отдельно от всех. Еще одна черта стала проявляться в Пржевальском -- страсть господствовать над окружающими; она то и заставляла его приближать к себе людей более слабых, чем он, она то и удаляла его из общества, где часто встречались люди, не поддававшиеся его влиянию, этим-то и можно было объяснить его стремление к одиночеству и нетерпимость больших компаний. Он был отличный товарищ, радушный хозяин, заботливый начальник, но избегал товарищей, и редко появлялся в обществе, где был гостем, предпочитая собрать у себя иногда даже большое общество, но которому хозяином был он. Изучение зоологии и ботаники не переставало интересовать его и он не покидал мечты о путешествии.
   Подвиги Ливингстона и Бэккера в Африке кружили ему голову, но недостаток средств не давал ему возможности осуществить идею идти по следам Бэккера на истоки Белого Нила. По подавлении мятежа, П., в декабре 1864 г. был назначен взводным офицером в Варшавское юнкерское училище, где преподавал историю и географию.
   В Варшаве пробелы Пржевальского по образованию были пополнены большим числом прочитанных им книг; кроме того, немало почерпнул он, бывая в обществе специалистов излюбленных им наук. Мечту о путешествии в Африку пришлось оставить, она была неосуществима, и Пржевальский отдался изучению Азии, последовательно теоретически подготовляя себя к экспедициям в Уссурийский Край, которые и явились впоследствии практической школой для дальнейших его путешествий.
   Лекции Пржевальского, читанные юнкерам училища, имели значительный успех и возбудили в учениках такую охоту к занятиям, что многие из них поступили в Университет и в Земледельческую Академию, бросив военную службу. Для развития молодежи Пржевальский организовал библиотеку и руководил чтением юнкеров, которые любили Пржевальского за его справедливость и доброту. "Вспомните прекрасные слова" -- говорил он юнкерам; "я знаю один народ -- человечество, один закон -- справедливость".
   Юнкера часто собирались в скромной, маленькой квартире Николая Михайловича, и он любил их общество, которое нисколько не стесняло его: зачастую хозяин даже и не выходил к веселящейся у него молодежи, сидя в своем кабинете за работой, и тогда гостей принимал и угощал его денщик Заикин. За время пребывания в Варшаве Пржевальским был составлен учебник географии, заслуживший полное одобрение со стороны специалистов. Кроме того, он изучил среднерусскую флору; составил гербарии из растений Смоленской, Радомской и Варшавской губернии, посещал ботанический сад и музей, пользуясь указаниями известного орнитолога Тачановского и ботаника Александровича, а также тщательно изучил географию Азии по Гумбольдту и Ритгеру.
   Театров он не терпел, беллетристов недолюбливал. Охота заменяла ему все удовольствия, но, кроме нее и хорошего стола, Пржевальский любил азартные игры в карты и часто выигрывал: выигрышная сумма вместе с деньгами, полученными за учебник географии, были его основным фондом при поездке в Сибирь.
   Идя к намеченной цели, Пржевальский начал хлопотать о переводе его на службу в Сибирь, и вот, наконец, мечты его начали осуществляться: 17-го ноября 1866 года последовал приказ о причислении его к Генеральному Штабу, с назначением для занятий в Восточно-Сибирский округ. В январе 1867 года П. выехал из Варшавы, захватив с собой препаратора Роберта Кехера, на условиях дележа пополам коллекции, которые будут собраны за экспедиции. Проездом в Петербурге П., познакомившись с председателем секции Физической Географии Императорского Географического Общества П. П. Семеновым, объяснил ему план своего путешествия и просил материальной поддержки Общества. Однако, в этом ему было отказано на том основании, что Общество (в члены коего П. вступил 5-го февраля 1864 г.) могло снарядить экспедицию только из лиц, уже зарекомендовавших себя учеными трудами; оно ограничилось выдачей Пржевальскому писем к влиятельным лицам сибирской администрации, а также обещанием оказать более существенное пособие, раз путешествие его в Сибирь даст полезные плоды.
   В конце марта 1867 года Пржевальский прибыл в Иркутск, где, в ожидании назначения, усиленно работал в библиотеке Сибирского Отдела Географического Общества, изучая подробно Уссурийский край.
   Видя серьезное отношение к делу Пржевальского, горячее участие в нем принял начальник Штаба генерал-майор Куколь, который, совместно с Сибирским Отделом Географического Общества, устроил Пржевальскому командировку в Уссурийский край, т. е. в самую лучшую и интересную часть наших амурских владений. Командировка состоялась уже в апреле 1867 года; служебная цель ее заключалась в статистических изысканиях, но это давало возможность Пржевальскому заняться попутно изучением природы и людей нового, мало исследованного края. Перспектива для путешественника была самая завидная; он ехал на Амур, потом на Уссури, озеро Ханка и на берега Великого океана к границам Кореи. Однако, дело обошлось не без осложнения: препаратор Кехер оказался никуда негодным, и пришлось его заменить топографом Ягуновым, юношей 16-ти лет.
   26-го мая Пржевальский тронулся в путь, запасшись всем необходимым. Перерезав Байкал, а потом проехав безостановочно тысячу верст на почтовых поперек всего Забайкалья, 2-го июня он прибыл в селение Сретенское, на p. Шилке. Далее предстояло ехать на пароходе на Амур. Но пароход потерпел аварию, и Пржевальский со своим спутником поехал на простой лодке, что дало возможность путешественнику заняться наблюдением за перелетом птиц и изучением берегов Уссури. Путешествие по Уссури таким порядком длилось 23 дня, т. к. Пржевальский шел более берегом, собирая растения и стреляя птиц. Добравшись до станицы Буссе, Пржевальский отправился на озеро Ханка, представлявшее много интересного в ботаническом, а особенно в зоологическом отношениях, так как оно служило станцией перелетных птиц и насекомых. Затем он направился к побережью Японского моря, а оттуда, уже зимою, предпринял трудную экспедицию в неизвестную еще часть Южно-Уссурийского края. Блуждая по неведомым тропинкам, ночуя в лесах на морозе, путешественники вынесли много невзгод и, несмотря на это, в течение трех месяцев ими было пройдено 1060 верст.--7-го января 1868 г. путешественники вернулись в станицу Буссе.
   Служебная часть командировки невыгодно действовала на личные занятия Пржевальского: пол года пришлось ему из-за собирания статистических материалов прожить в Николаевске на устье Амура и целое лето 1868 года участвовать в военных действиях против китайских разбойников в разных уездах. И, конечно, это время из двух лет пребывания Пржевальского в Уссурийском крае, было для него потеряно. Кроме того, отнимали немало времени метеорологические наблюдения, съемка, сушка растений, стрельба птиц, приготовление из них чучел, дневник и т. д.
   Весной 1868 года Пржевальский снова отправился на озеро Ханка, с целью изучить его орнитологическую фауну и наблюдать за пролетом птиц -- и достиг в этом отношении блестящих результатов. За усмирение китайских разбойников Пржевальский был произведен в капитаны и переведен в Генеральный Штаб, чего, как он говорил, вследствие разных интриг, долго не делали. Вообще, в это время он многим не нравился за свой самоуверенный тон, с которым он говорил про результаты предпринимаемой им экспедиции. Потом все это блистательно оправдалось, но пока молодой капитан раздражал своей уверенностью. В одно время с производством, Пржевальский получил назначение старшего адъютанта штаба Приморской области и переехал в Николаевск на Амур, где прожил зиму 1868 -- 69 года. В Николаевске карточная игра увлекла Пржевальского, но судьба покровительствовала ему: он выиграл 12000 рублей и прекратил игру навсегда. "Теперь я могу назваться состоятельным человеком и могу быть независим от службы", говорил он и, уезжая из Николаевска, бросил карты в Амур. Его "Письмо об исследованиях на реке Уссури и озере Ханка", помещенное в "Известиях" Сибирского Отдела Импер. Русского Географического Общества" (1868 г., т. IV) было с интересом встречено ученым миром, а за статью, напечатанную в том же органе (1869 года, т. V) "Инородческое население в южной части Приморской области" Пржевальский получил первую ученую награду -- серебряную медаль.
   Пополнив свои исследования новыми экскурсиями в течение весны и лета 1869 г., П. отправился в Иркутск, где читал лекции об уссурийском крае, а оттуда в Петербург, куда и прибыл в январе 1870 года.
   Результаты путешествия явились крупным вкладом в имеющиеся сведения о природе Азии, обогатили коллекции растений и дали Географическому Обществу единственную в своем роде орнитологическую коллекцию, к которой, благодаря ее полноте, позднейшие исследования не могли уже многого прибавить. Доставил Пржевальский много интересных сведений о жизни и нравах зверей и птиц, о местном населении, русском и инородческом, исследовал верхнее течение p. Уссури, бассейн Ханка и восточный склон хребта Сихотэ-Алинь, наконец собрал тщательные и подробные данные о климате Уссурийского края. Экспедиция Пржевальского произвела глубокое впечатление в Петербурге, и карьера его была обеспечена. Здесь же он издал свое первое "Путешествие в Уссурийском крае"; книга имела огромный успех у публики и ученых, тем более, что к ней были приложены: 1) таблицы метеорологических наблюдений с 2-го июля 1867 г. по 12-е мая 1868 г. и с 1-го марта по 10-e июля 1869 г.; 2) статистические таблицы Казачьего населения на берегах Уссури к 1-му января 1868 г. с подробным статистическим описанием 30 станиц; 3) такая же таблица крестьянского населения в Южно-Уссурийском крае 13-ти деревень и по побережью Японского моря; 4) такая же таблица 3-х корейских поселений в Южно-Уссурийском крае; 5) список 223 видам птиц в Уссурийском крае, из коих много впервые открытых Пржевальским; 6) таблица весеннего перелета птиц на озере Ханка за две весны 1868 и 1869 г. и 7) карта Уссурийского края работы автора. Кроме того, Пржевальский привез 310 экземпляров разных птиц, 10 шкур млекопитающих, несколько сот яиц, 300 видов разных растений в количестве 2000 экземпляров, 80 видов семян. Растения переданы Пржевальским в Ботанический сад и определены по видам академиком К. M. Максимовичем.
   С первых же дней пребывания в Петербурге Пржевальский начал хлопотать о новой экспедиции. Успех, произведенный чтением его сообщений в собрании Географического Общества гром рукоплесканий не отуманили его ему хочется дела, дальнейшего труда продолжения закипевшей работы. Не окончилась еще печатанием его книга ("Путешествие в Уссурийском крае", СПб. 1870, с посвящением "Дорогой матери"), как план новой экспедиции в неведомые европейцам края созрел у него совершенно и на этот раз сочувственно был встречен Географическим Обществом. Определив бывшего своего спутника и деятельного помощника Ягунова в Варшавское юнкерское училище, Пржевальский избрал себе на его место бывшего ученика своего, подпоручика Алексопольского полка Пыльцова, и, вместе с ним, начал приготовление к путешествию.
   20-го июля 1870 года состоялся Высочайший приказ о командировке Пржевальского и Пыльцова на три года в Северный Тибет и Монголию, а 10-го октября он уже был в Иркутске, затем прибыл в Кяхту, а оттуда 17-го ноября выступил в экспедицию. Через Восточную часть великой пустыни Гоби Пржевальский направился в Пекин, где он должен был запастись паспортом от Китайского правительства и 2-го января 1871 года прибыл в столицу Небесной империи.
   В Пекине он оставался до весны, подготовляясь к рискованной экспедиции, рискованной потому, что местности. по которым должна была идти экспедиция, были охвачены восстанием китайских мусульман -- Дунган, возмутившихся в 1860-х гг. и производивших огромные опустошения. Западноевропейские путешественники, Помпелли и Рихтгофен, пытались проникнуть в область, охваченную восстанием, но должны были отступить. Несмотря на это, Пржевальский решился привести в исполнение свой план.
   Покупка оружия, припасов и охотничьих принадлежностей истощили скудные средства экспедиции, так что при выступлении из Пекина в феврале 1871 г. в распоряжении Пржевальского было деньгами 460 рублей, да разных товаров, купленных для отвода глаз, рублей на 300. Весь отряд состоял из 4 человек; кроме обоих офицеров, в его составе находились два казака. Однако, последние оказались малопригодными; пока их заменяли другими, Пржевальский совершил экспедицию на север от Пекина к озеру Далай-Нор, в юго-восточной Монголии. В течение двух месяцев, затраченных на эту экспедицию, было пройдено 100 верст, вся местность нанесена на карту, определены широты: Калгана, Долон-Нора и оз. Далай-Нор; промерены высоты пройденного пути и собраны значительные зоологические коллекции. Постоянная пыль, отсутствие воды и растительности, холод и ветры были истинными бичами путешественников, а если добавить еще враждебное отношение туземцев, то можно создать себе полную картину того положения, в каком приходилось работать Пржевальскому. Отдохнув в Калгане несколько дней, экспедиция, по прибытии новых казаков, тронулась в путь на Запад.
   На этот раз целью экспедиции было посетить столицу Далай-Ламы -- Лхассу, куда еще не проникал ни один европеец. Путь себе Пржевальский наметил через Куку-Хото в Ордос и далее к озеру Куку-Нор. 25-го февраля 1871 года маленькая экспедиция выступила из Пекина, а ровно через месяц путешественники прибыли на берега озера Далай-Нор. Двигалась экспедиция не спеша, делая переходы в 20--25 верст, но отсутствие надежных проводников сильно тормозило дело. Туземцы нарочно указывали неверные пути, сбивая с толку путешественников, и экспедиции нередко приходилось плутать, наудачу выбирая дорогу. Кроме того, путешествие это осложнялось тем, что дорога пролегала по местностям, густо населенным надоедливыми и в высшей степени бесцеремонными жителями, постоянно пристававшими с праздными вопросами к Пржевальскому, между тем, как от них нельзя было добиться ни одного толкового ответа. Местность, исследываемая экспедицией, сказалась настолько богатой ботаническим и зоологическим материалом, что Пржевальский на некоторых местах останавливался по несколько дней, как, например, в горных системах Сума-Хода, Инь-Шань, которые впервые были исследованы Пржевальским. Однако, большая часть пути пролегала по безводной пустыне южной окраины Гоби, где еще не ступала нога европейца, и где путешественники переносили нестерпимые муки от палящего зноя. В городе Бауту Пржевальскому пришлось вынести немало неприятностей: местные власти отобрали от него паспорт, и только взятка, данная им мандарину в виде медных часов, доставила ему возможность продолжать путешествие. Проходя по Ордосу, Пржевальскому удалось собрать много легенд о Чингиз-Хане, интересных еще по той причине, что они были в тесной связи с русскими и имели историческое значение. Около каждого попадавшегося колодца экспедиция располагалась на отдых и при помощи сухого верблюжьего помета (аргалы) разводила огонь, согревала чайники; после чаепития члены ее занимались разборкой собранных растений, препаровкой птиц, а Пржевальский, если позволяли обстоятельства, работал над картой.
   Исследование хребта Инь-Шань окончательно разрушило прежнюю гипотезу Гумбольдта о связи этого хребта с Тянь-Шанем, по поводу чего было немало споров между учеными -- Пржевальский разрешил этот вопрос. На протяжении 430 верст исследовал Пржевальский Желтую реку, извивающуюся среди раскаленных песков Ордоса, и определил, что Желтая река (Хуанхэ) не представляет из себя разветвлений, как думали об этом раньше европейцы, основывая свою гипотезу на распросных сведениях, добытых от китайцев.
   Нанеся на карту реку, экспедиция вторично переправилась через нее и выступила в Ала-Шань. В течение 12 дней путешественники двигались по этой раскаленной пустыне, в которой встречались только несколько жалких растений, две-три птицы, да зверек из грызунов. Прибыв в город Дын-Юан-Ин 14-го сентября, Пржевальский был очень радушно встречен Алашанским князем и его сыновьями, с барышом продал захваченные из Пекина товары, одарил князя и его сыновей оружием и различными безделушками и тем купил их полное расположение. Однако, несмотря на проданный товар, средства экспедиции до такой степени истощились, что дальнейшее движение становилось невозможным: у Пржевальского оставалось менее 100 рублей. С такими деньгами он не мог ничего предпринять и решил возвратиться обратно. Простившись сердечно с молодыми князьями, Пржевальский, Пыльцов и их спутники 15-го октября покинули Ала-Шань. На обратном пути экспедиция захватила обширную неисследованную местность по правому берегу Хуанхэ, частью же шла старым путем; но теперь уже холод преследовал путешественников. В довершение всех бед Пыльцов заболел тифом, а на одной из ночевок пропали верблюды. Послав казака купить новых, Пржевальский должен был простоять недалеко от Куку-Хото 17 дней и только накануне нового года прибыл в Калган, где, к радости всех путешественников, экспедиция была встречена русскими купцами. Оставив своих спутников в Калгане, Пржевальский отправился в Пекин, чтобы заручиться деньгами и новым паспортом, которому истекал срок. Десятимесячное путешествие по Монголии было закончено, -- и результатом ее было исследование почти совершенно неизвестных мест пустыни Ордоса, Ала-Шаня, Южной Гоби, хребта Ин-Шаня и Ала-Шаня, определение широт многих пунктов, собрание богатейших коллекции растений и животных и обильный метеорологический материал.
   Русский посланник в Пекине А. Г. Влангали принял Пржевальского с большой предупредительностью и оказал ему участие и поддержку. Он выхлопотал ему прибавку на расходы, часть денег дав авансом, так что Пржевальский мог снарядиться довольно прилично и запастись оружием в достаточном количестве; кроме того, он накупил на 600 рублей мелочей, которые надеялся сбыть с барышом в Ала-Шане.
   Написав отчет об совершенной экспедиции, Пржевальский оставил Пекин и уже 5-го марта 1872 года выступил в том же составе из Калгана с намерением пробраться в Тибет и дойти до Лхасы. Денег у него оставалось, после всех расходов, 174 рубля, но он смело, не задумываясь, шел вперед.
   В конце мая экспедиция снова прибыла в Дын-Юан-Ин, но теперь со стороны князя не было уже той предупредительности, с которой он отнесся к Пржевальскому в первый раз: под предлогом нездоровья князь даже не принял Пржевальского и всячески, через своих чиновников, старался отклонить его дальнейшее путешествие. Однако, молодые князья, щедро одаренные оружием, привязались к Пржевальскому, а мундир генерального штаба, в котором показался им Николай Михайлович, произвел надлежащее впечатление, и оба князя, увидя в Пржевальском важного русского чиновника, добились у отца разрешения путешественнику следовать дальше. Выменяв у молодого князя 6 верблюдов на штуцер, Пржевальский двинулся к озеру Куку-Нор. Среди раскаленных песков южного Ала-Шаня иногда на протяжении сотен верст совершенно не попадалось воды, а редкие колодцы сплошь и рядом были отравлены дунганами, бросавшими в них тела убитых. "У меня до сих пор лежит на сердце, когда я вспомню, как однажды, напившись чаю из подобного колодца, мы стали поить верблюдов и, вычерпав воду, увидели на дне гнилой труп человека", пишет Пржевальский. В гористой местности Гань-су путешественники провели более двух месяцев. Научные исследования нашли здесь себе обильную пищу. Горные хребты и вершины, еще неизвестные географам, множество новых видов животных, птиц и растений было определено Пржевальским. Богатая растительность окрестных гор возбудила в Пржевальском желание поближе познакомиться с этой местностью, и он один съездил в кумирню Чейбсен, куда и прибыл в первых числах июля и пробыл здесь до 10-го числа. Тут им было сделано новое ботаническое открытие -- найдена красная береза. В это время из Чейбсена к Пржевальскому стали приезжать гонцы с просьбами защитить население от нападения дунган, и лишь только экспедиция появилась в Чейбсене, как дунганы немедленно исчезли. Вообще слава о неустрашимости и храбрости Пржевальского прогремела в Тибете. Местные жители считали его колдуном, непобедимым батыром (богатырем) и чувствовали себя около него в безопасности. Проводники, боявшиеся прежде дунган, теперь смело шли к Пржевальскому, вполне уверенные, что имеют дело не с простым человеком. Определив однажды удачно барометрически погоду, так что действительность совершенно совпала с вероятием, Пржевальский вызвал полное удивление среди местных жителей и был сейчас же возведен в святые.
   23-го сентября экспедиция двинулась в путь и проходила по той самой дороге, по которой в течение одиннадцати лет не осмеливался пройти ни один караван богомольцев, собирающихся обыкновенно тысячами для подобного путешествия; четырех русских путешественников шайки вооруженных дунган боялись больше, чем всех войск Богдыхана.
   Наконец, 12-го октября экспедиция дошла до озера Куку-Нора, на берегу которого и разбила свои палатки. "Мечта моей жизни исполнилась", -- писал Пржевальский, -- "то, о чем недавно только мечталось, теперь превратилось в осуществившийся факт". Дорогой ценой достался подобный успех, но панорама, открывшаяся перед отважным путешественником, на темно-голубое озеро, была наградой за все невзгоды, перенесенные им.
   Исследовав озеро и его окрестности, П. двинулся в Тибет. Слава гремела о русском полубоге, целые толпы жителей стекались к нему на поклон, больные приходили за исцелением. Около г. Дулан-Кита экспедиция была встречена 200 жителями, стоявшими по обеим сторонам дороги на коленях и молившихся великому кубану (святому); о шайках не было и слуху. Перевалив через несколько горных хребтов и пройдя через восточную часть Цайдама, -- обширного плоскогорья, изобилующего соляными озерами, экспедиция вступила в Северный Тибет. Два с половиной месяца (с 23-го ноября 1872 г. по 10-е февраля 1873 г.), проведенные в этой суровой пустыне, были труднейшим периодом путешествия. Морозы осложняли охоту; бури, поднимающие тучи пыли и песку, были истинными бичами экспедиции, а разреженный воздух затруднял движение, в особенности подъемы. Сильное сердцебиение, трясение рук и ног, одышка, головокружение, сопровождаемое рвотой, были следствием недостатка кислорода. Удушье преследовало и по ночам, не давая путешественникам как следует отдохнуть после тяжелого перехода. Засыпая на войлоке, положенном прямо на снег, не умываясь и не сменяя белья шли путешественники оборванные, с изношенной обувью, к которой вместо подошв были привязаны куски шкур животных.
   10-го января 1873 г. экспедиция дошла до Голубой реки (Янцзыцзян), далее которой за этот раз П. не проникал во внутрь Азии. На Куку-Норе были променяны у местных жителей несколько револьверов на верблюдов, и добытые, таким образом, средства дали возможность провести три весенних месяца в окрестностях озера и дополнить прежние исследования. Отсюда П. пробрался по горным тропинкам к кумирне Чейбсен и через Ала-Шанскую пустыню в г. Дын-Юан-Ин, где экспедицию ожидали 1000 лан (2000 рублей), высланные генералом Влангали из Пекина. Переснарядив свой караван, экспедиция 14-го июня двинулась на Ургу, следуя серединой Гоби. Путь лежал через самую дикую часть пустыни и еще не был пройден ни одним европейцем. На протяжении 1000 верст не было ни одного ручейка ни одного озера, а иногда на пространстве 50--60 верст не встречалось и колодца. Путешественники сильно страдали от жаров, доходивших до 45® в тени и не падавших ниже 23® ночью. Тут на пути П. постигло большое горе: то вечный спутник, любимая лягавая собака "Фауст" издохла, не вынеся жары. За этот путь экспедиция чуть не погибла от жажды. Проводник сбился с дороги, и путешественники плутали по раскаленной пустыне, не встречая ни одного колодца. "Еще бы один час, -- и мы бы погибли" -- пишет П., -- "воды оставалось всего два-три стакана, да и та была ужасна", но к счастью вода отыскалась. Наконец, 5-го сентября экспедиция прибыла в Ургу, где встретила самый радушный прием. "Не берусь описать впечатление той минуты, когда мы впервые услышали родную речь, увидели родные лица и попали в европейскую обстановку", -- пишет Николай Михайлович.
   Результаты этой экспедиции, одной из замечательнейших в последнее время как по идее, так и по осуществлению ее на деле, были колоссальны.
   В течение трехлетия (с 17-го ноября 1870 г. по 19-е сентября 1873 г.) было пройдено 11000 верст, причем 5300 верст сняты глазомерно буссолью; собрано 238 видов птиц в количестве 1000 экземпляров; 42 вида млекопитающих, в числе 130 шкур, и множество видов разных рыб, пресмыкающихся, насекомых и растений. Кроме того, была исследована гидрография Кукунорского бассейна, хребты в окрестностях этого озера, высоты Тибетского погорья, наименее доступные участки Гоби. В различных пунктах определено магнитное склонение и напряжение земного магнетизма; метеорологические наблюдения, производившиеся четыре раза в сутки, доставили любопытнейшие данные о климате этих замечательных местностей.
   Отдохнув неделю в Урге, путешественники двинулись в Кяхту, а оттуда в Иркутск, куда П. и приехал 9-го октября 1873 г.
   Прибытие П. в Петербург было настоящим торжеством. С первых же дней возвращения начались восторженные встречи, обеды и всякого рода овации. Военный министр очень ласково принял П., подробно расспрашивал его об экспедиции и с интересом отнесся к докладам уже стяжавшего себе известность путешественника, которому министр выхлопотал пожизненную пенсию в размере 600 p., следующий чин (подполковника) и ежегодное содержание в 2250 рублей, за все время пребывания в Главном Штабе. Труды путешественника были оценены и за границею: Берлинское Географическое Общество избрало П. своим членом, Международный Географический Конгресс в Париже прислал ему почетную грамоту, Парижское Географическое Общество присудило П. золотую медаль, Французское министерство Народного Просвещения -- "Пальму академии", а Императорское Русское Географическое Общество -- золотую Константиновскую медаль. Особенно же дорого было для П. внимание Императора Александра II, который, осмотрев коллекции, так заинтересовался ими, что тут же признал необходимым купить их для Академии Наук за 10000 рублей.
   Почти три года после провел Николай Михайлович на родине, живя то в "Отрадном", то в С.-Петербурге, где он писал свою книгу: "Монголия и страна Тангутов". Первый том этого сочинения вышел в 1875 году и наделал немалого шуму. Прекрасно изданный Императорским Географическим Обществом, с многочисленными рисунками, заключающий в себе интересные описания путешествия П., картин природы и жизни в недоступных частях Средней Азии, множество сведений о флоре, фауне, климате и населении пройденных путешественниками стран, был вскоре же по выходе переведен на французский, немецкий и английский языки и имел за границей такой же успех, как и в России. Второй том, заключающий в себе более специальные описания птиц и метеорологические данные, вышел вслед за первым и удостоился такого же сочувственного внимания общества. Трудно было Пржевальскому справиться со всем материалом, а помощи ждать было неоткуда. При том и обработка самого материала представляла собой весьма кропотливый труд. Для П., так свободно описывавшего красоты и жизнь природы, работа эта была очень затруднительною. Свободное время от труда П. проводил в "Отрадном", охотился в старых, знакомых местах и вполне отдыхал там от тяжелой кабинетной работы. В то же время он разрабатывал план для новой экспедиции. На этот раз он намеревался пробраться через Джунгарию к таинственному озеру Лоб-Нор, а от него к Куку-Нору в Северный Тибет, попытавшись на этот раз проникнуть в Лхасу и далее к истокам Ирравади и Брамапутре. Теперь, когда П. докладывал свой план Географическому Обществу, как хозяин затеянного им предприятия и заслуживший всеобщее уважение, он не встретил ни одного оппонента, а наоборот, само же Общество выразило полнейшую готовность содействовать ему во всем. Ходатайство его было уважено, и из Государственного казначейства было выдано на нужды экспедиции 27740 рублей.
   Пржевальский рассчитывал на своих прежних спутников: Ягунова, о котором не переставал отечески печься, и Пыльцова; но ему пришлось вскоре горько разочароваться в своих надеждах. Ягунов утонул, купаясь в Висле, а Пыльцов женился на сводной сестре П. и вышел в отставку. Тогда выбор П. пал на вольноопределяющегося Эклона и портупей-юнкера Повало-Швейковского, сына соседки по имению. Однако, последний оказался непригодным для экспедиции и скоро вернулся в Россию.
   Для того, чтобы подготовить молодых людей к предстоящей деятельности, П. пригласил их в свою деревню и упражнял там в стрельбе и охоте. В мае месяце он, совместно со своими спутниками, выехал в Москву, а оттуда через Нижний Новгород в Пермь, где несколько дней провел в ожидании патронов, отпущенных военным министром. Из Перми он отправился в Омск и далее в Семипалатинск. Хворая за последнее время пребывания в Петербурге катаром горла и головными болями, П. совершенно поправился во время этого путешествия и всецело приписывал это "приволью страннической жизни". В конце июля 1876 года он и его спутники прибыли в Кульджу, обремененные огромным багажом в 130 пудов, который везли из Перми на пяти почтовых тройках. В Семипалатинске к экспедиции прибавилось еще 7 человек, в числе которых были казаки Чабаев и Иринчинов, совершившие с П. путешествие по Монголии.
   Почти три недели было употреблено на сформирование каравана; наконец, 12-го августа 1876 г. экспедиция выступила в путь, по долине реки Или, густо заселенной таранчами, сартами, киргизами и калмыками. Подеявшись вверх по Кунгесу и далее по реке Цагма, экспедиция очутилась в виду хребта Нарат, известного среди Тянь-Шаня под именем Юлдуса, где экспедиция пробыла около трех недель и удачно поохотилась на тэков, аркаров и маралов (порода оленей большого роста). С Юлдуса путешественники отправились через южный склон Тянь-Шаня в долину Хайду-Гол. Здесь в урочище Хара-Мото попадалось очень много фазанов, и экспедиция настреляла вдоволь этой птицы. Однако, частый огонь из винтовок совершенно иначе был встречен местными торгоутами и взволновал все мусульманское население, которое вообразило, что русский отряд идет для занятия края. Сюда к П. прибыли 6 человек мусульман, посланных от правителя города Корла, Тоскабая, чтобы узнать о цели посещения их земель. П. ответил последним, что идет на Лоб-Нор и имеет на это разрешение от Якуб-бека Кашгарского. Однако, этого оказалось недостаточно, экспедиция была задержана и к Якуб-беку послан гонец, который через 7 дней возвратился, привезя новое разрешение экспедиции следовать дальше. В г. Корла П. встретил помощник кашгарского владетеля Зааман-бек, хорошо говоривший по-русски; он в высшей степени любезно отнесся к экспедиции и доставлял ей все необходимое. Между тем, сам Якуб-бек, несмотря на радушие, выказываемое П., всеми силами старался мешать предприятиям экспедиции, -- приставил к ней конвой, под предлогом охраны, который водил путешественников окружными дорогами и зачастую заставлял переправляться через горные реки при 17® мороза.
   Достигнув Тарима, путешественники пошли вниз по его течению, пробираясь по густому колючему кустарнику и камышу, жестоко ранившему пятки верблюдов.
   Исследование этой обширнейшей степной реки составляло одну из главнейших задач П., так как о ней имелись сведения лишь из китайских источников, не заслуживавших никакого доверия.
   В течение 40 дней экспедиция прошла 500 верст вдоль открытого П. горного хребта Алтын-Тага, на огромной высоте, в бесплодной местности, при морозах, доходивших 20® Цельсия. Но труды и лишения экспедиции не пропали даром, -- и это новое исследование П. доставило много интересного для науки. Топография местности на деле оказалось совершенно не такою, какая была намечена на существовавших ранее картах.
   Зато в отношении сбора зоологической коллекции эта местность совершенно не представляла интереса. В первых числах февраля 1877 г. экспедиция снова прибыла на Лоб-Нор. Относительно положения этого озера между учеными географами существовало разногласие. На старых картах оно обозначено западнее, чем определено П. На прежнем определении особенно сильно настаивал Рихтгофен, председатель Берлинского Географического Общества. Но П., объездивший все озеро на лодке, определивший его астрономические пункты и снявший его на карту, отрицал справедливость этой гипотезы, утверждая, что другого Лоб-Нора не существует, и объяснял, что в прежнее время, быть может, озеро и находилось там, где обозначено на картах, но впоследствии Тарим переменил течение, прежнее русло высохло, а вместе с ним иссякло и озеро. Нынешний Лоб-Нор, по мнению П., ничто иное, как разлив Тарима, скорее походит на болото, чем на озеро, и только на южном берегу его блестит чистая полоса воды. Кара-Кучинцы, населяющие берега Лоб-Нора, произвели на П. весьма жалкое впечатление и не представляли собой ничего интересного для наблюдений. Зато для охоты в этой местности в период перелета птиц, было раздолье.
   Весь февраль и большую часть марта пробыла экспедиция на Лоб-Норе, занимаясь научными исследованиями, а также пополняя богатым материалом свои коллекции. Окончив работу, экспедиция вступила в г. Корла и на пятый день по прибытии сюда П. был принят Якуб-беком, владетелем Восточного Туркестана. Свидание происходило на дворе его сакли; Якуб-бек был очень любезен, но действительность расходилась с его льстивыми уверениями в дружбе и готовности к содействию.
   Из Корла экспедиция прошла в Тянь-Шань и в горном ущелье Балгантай-гол вытерпела страшную бурю, от которой пало 10 верблюдов. В Лоб-Норской экспедиции, считая от выхода из Кульджи и до возвращения, издохло 32 верблюда. Для поклажи не хватало вьючных животных; положение было критическое. Пришлось побросать и сжечь много вещей из таких, без которых можно было обойтись; с Юлдуса П. послал гонца в Кульджу, прося о помощи, а в ожидании ее занялся охотою.
   Несмотря на все невзгоды и препятствия со стороны Якуб-бека и производства работ тайком от приставленных им шпионов, Лобнорская экспедиция была, по мнению П., вполне удавшейся. "Нельзя не сознавать, -- говорит П., -- "что счастие вновь послужило мне удивительно. С большим вероятием можно сказать, что ни годом раньше, ни годом позже исследование Лоб-Нора не удалось бы. Ранее Якуб-бек, еще не боявшийся китайцев и не заискивавший у русских, не пустил бы нас далее Тянь-Шаня. Теперь же, при тех смутах, которые последовали после его смерти, о подобном путешествии нечего и думать". В Кульджу экспедиция вернулась в начале июля, и П. приступил к составлению отчета и к разборке своих богатейших коллекций.
   Результатом этой части экспедиции было 2000 экземпляров насекомых и пресмыкающихся, 500 птиц и 25 шкур больших зверей, в том числе трех диких верблюдов, которых не было ни в одном из музеев целого света. Отослав из Кульджи коллекции, П. начал снаряжаться в Тибет и, по совету путешественника по Китаю, М. В. Певцова, избрал путь через города Гучень и Хами, а оттуда в Цайдам, на верховья Голубой реки, и, наконец, в Лхасу -- заветную цель его стремлений.
   Из английских журналов он узнал, что туда снаряжена английская экспедиция, и торопился в путь, не желая уступить пальмы первенства англичанам. 28-го августа караван выступил из Кульджи и 4-го ноября прибыл в Гучень. Местные власти не пустили путешественников в город, а жители и солдаты осыпали их насмешками и оскорблениями. Еще в Тянь-Шане у П. проявилась несносная болезнь -- зуд по всему телу, происходившая от невыгодных климатических условий, а также от постоянной верховой езды; в Кульдже болезнь почти прошла, а в Гучене опять возобновилась и с такой силою, что ни днем, ни ночью не давала ему покоя. Тем же заболели Эклон и два казака. Несмотря на все меры, болезнь не ослабевала, и П. должен был возвратиться обратно в Зайсан (570 верст), чтобы, вылечившись, отправиться снова в Тибет уже весной.
   Болезнь тянулась медленно, настроение духа у Николая Михайловича сильно понизилось.
   "Возвратясь из экспедиции, более не пойду в Азию, пора и отдохнуть, -- говорил он, -- предстоящее путешествие в Тибет, вероятно, уже будет моим последним путешествием... Будем жить по старому, тихо и спокойно. Не нужно мне никаких почестей и богатств -- дайте мне только тихую жизнь в "Отрадном". Недоброе настроение в душе П. было действительно предвестником нового безысходного горя, которое готовила ему судьба. Во время подготовлений к экспедиции он получил телеграмму о смерти матери, и это было жестоким ударом для него.
   Однако, в половине марта, П. начал готовиться к экспедиции, но телеграмма из Петербурга остановила его приготовления. Предписание отложить экспедицию, ввиду осложнившихся наших отношений к Китаю, прибыло очень к стати: П. нуждался в отдыхе, и теперь эта новая оторочка, хотя и печалила его, но была необходима в интересах его здоровья. Не имея ни надобности, ни желания оставаться в Зайсане на неопределенное время, П. просил разрешения возвратиться в Петербург и получил его. "В четвертый раз, -- писал он, -- я не могу попасть в Тибет. Первый раз вернулся с Голубой реки, второй -- с Лоб-Нора, третий -- из Гучена и, наконец, в четвертый раз экспедиция остановлена в самом начале". "Хотя остановка экспедиции совершилась не по моей вине и я сознаю, что это самое лучшее при настоящем состоянии моего здоровья, но все-таки мне крайне тяжело и грустно ворочаться назад. Целый день вчера я был сам не свой и много раз плакал".
   23-го мая 1878 года П. был уже в Петербурге; здесь он получил золотую медаль, присужденную ему Парижским Географическим Обществом за прошедшую экспедицию и большую золотую медаль имени Гумбольдта от Берлинского Географического Общества; наши Академия Наук и Ботанический саде избрали его в почетные члены. Его брошюра "От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор", изданная в 1878 году, была переведена на все главные европейские языки и вызвала появление брошюры бар. Рихтгофена: "Bemerkungen zu den Ergebnissen von Oberst-Lieutenant Przewalski's Reise nach den Lop-noor und Altyn-Tagh", который оспаривал положение Лоб-Нора, определенного П. и говорил о существовании другого Лоб-Нора, который остался незамеченным исследователем. В статье своей: "Несколько слов по поводу замечаний барона Рихтгофена", помещенной в "Известиях Имп. Русского Географического Общества" за 1879 г. (т. XV), П. вполне подтвердил верность своего исследования, опроверг доводы немецкого ученого и остался победителем. Прекрасная статья его: "Дикий верблюд" была напечатана в журнале "Природа и Охота" за 1878 г. (No 3).
   Лето 1878 г. П. провел в деревне, а зиму в Петербурге, где он приводил в порядок собранный им научный материал, читал лекции и приготовлялся к следующей экспедиции. Когда, наконец, последовало разрешение Государя Императора на отпуск суммы, потребной для осуществления путешествия, Пржевальский 20-го января 1879 г. выехал из Петербурга в Зайсае, где должно было совершиться окончательное снаряжение экспедиции; там же собрались и все члены экспедиции: П., приехавшие с ним два прапорщика -- Ф. Л. Эклон и В. И. Роборовский, три солдата: Егоров, Румянцев и Урусов, пять казаков: Иринчинов, Телешев, Калмыков, Гармаев, Аносов, препаратор унтер-офицер Коломейцев, переводчик тюркского и китайского языков Абдул-Басид-Юсупов и переводчик из киргиз. Для подарков было закуплено множество часов, органчиков, ружей и револьверов. Багаж в 200 пудов был навьючен на 35 верблюдов и 5 лошадей.
   Путь экспедиции, начертанный П., лежал мимо озера Улюнгура через город Булун-Тохой и вверх по реке Урунгу, а оттуда прямо на города Баркуль и Хами.
   Утром 21-го марта 1879 г. экспедиция выступила из Зайсана. исследовав озеро Улюнгур, имеющее 130 верст в окружности, экспедиция к 24 апреля достигла реки Булгуна, пройдя от Зайсана 616 верст по бесплодной, совершенно ненаселенной местности. Во время пути сюда, П. удалось познакомиться с жизнью торгоутов, кочевки которых попадались на протяжении всей дороги. Теперь экспедиции предстояли тяжелые переходы через необитаемую Чжунгарскую пустыню, лишенную совершенно растительности, но зато, проходя ее, П. было суждено сделать весьма ценное для науки открытие: им было встречено совершенно неизвестный еще вид дикой лошади, который и был доставлен Николаем Михайловичем в Петербургскую Академию Наук, где находится под именем лошади П. (Equus Przewalskii). Это животное составляет как бы переход от осла к лошади, но имеет гораздо более признаков последней. Переход по пустыне, как и вообще во всех предыдущих экспедициях осложнялся отсутствием надежных проводников. Наконец, 18-го мая караван вышел на обширную равнину и стал близ китайской деревеньки Сянто-Хоуза в 20 верстах от г. Баркуля. За Баркулем экспедиция поднялась на Тянь-Шань, за которым лежал Хамийский оазис, куда и пришли в конце мая, сделав от Зайсана 1067 верст.
   Из Хами экспедиция направилась в г. Са-Чжеу по такой пустыне, что все пройденные ранее, бледнели перед ее мертвой природой. Ничего не встречалось здесь: ни зверей, ни птиц, ни ящериц, ни насекомых, ни растений, и только ежеминутно проносились вихри, увлекая целые столбы соленого песка.
   Солнце жгло в продолжение всего пути от восхода до заката. Почва нагревалась до 62® R., плохие колодцы с теплой солоноватой водой едва утоляли жажду людей и животных и по такому ужасному пути путешественники шли две недели.
   С трудом добившись проводника в Са-Чжеу, Пржевальский 21-го июня двинулся далее через неведомые хребты Нань-Шаня, но китаец-переводчик завел его в такие дебри пустыни, что экспедиция с трудом выбралась оттуда. Путь экспедиции пролегал мимо озера Лоб-Нора к Хотану. Здесь по пути П. были осмотрены и сняты весьма интересные китайские пещеры с огромными истуканами Будды.
   Проводников китайцы не давали, и экспедиция от этого часто блуждала, отыскивая себе дорогу. Выведенный из терпения этим, П. решился прибегнуть к крутым мерам. Одного из местных монгольских князей он разбранил и выгнал из палатки, после чего получил проводника. Другому объявил, что если не получит проводника, то поведет самого князя; только подобными мерами он достиг желаемого результата. Перевалив через Нань-Шань, экспедиция вступила в Цайдам. В Цайдаме путешественников опять начало преследовать удушье, вследствие значительной высоты, резких переходов температуры, бурь, то со снегом, то с градом, а то и ураганов с целыми тучами песка и снега; зато невероятное обилие животных заставляло мало обращать внимания на всю эту тяжелую обстановку. Здесь П. добыл множество новых шкур для своих коллекции. Замечательно было то, что животные в этой местности отличались таким доверием к человеку, что "казалось, что мы попали в первобытный рай, где человек и животные не знали зла и греха", говорит П. Несколько дней шла экспедиция по этим местам и, наконец, проводник объявил, что не знает дороги; караван должен был двигаться на удачу. Между тем, наступала зима, ударили морозы и выпал снег. Недостаток топлива и корма давал себя чувствовать, к этому еще все заболели глазами, что явилось результатом ослепительной белизны снега. Верблюды дохли от утомления и отсутствия корма. Опасность, грозившая экспедиции, была очевидна, и проводник умолял П. возвратиться, пророча ему верную гибель.
   Целый ряд хребтов Тибетского плоскогорья был впервые открыт П., и он, несмотря на всю тягость обстановки, деятельно производил съемки и гипсометрические измерения, нанося их на карту. В одном из подобных хребтов экспедиция чуть не нашла свою могилу. Снег закрыл все тропинки и приметы, по которым бы мог ориентироваться проводник, и тот наконец, видя свою полнейшую беспомощность, совершенно сбился с толку. Долго колесили путешественники по горам, то спускаясь в ущелья, то поднимаясь на высоты, и, наконец, уперлись в отвесные хребты гор. Разослав разъезды для отыскания пути, П. занялся картой, в ожидании результатов розыска дороги. Наконец, путь был найден и, перевалив еще три хребта, экспедиция выбралась из гор и вышла в долину Мур-Усу, вверх по которой проходила караванная дорога в Лхасу.
   Невзгоды путешествия порядком утомили всех, и многие из членов экспедиции были окончательно простужены. В горах Думбуре экспедиция встретила весьма удобную дорогу, П. Же удалось убить двух медведей, из которых один ныне находится в Музее Петербургской Академии Наук. Здесь же П. охотился на диких яков и чуть не погиб во время этой охоты. В горах Тан-Ла экспедиция 7-го ноября 1879 г. подверглась нападению местного разбойничьего племени еграев. Положение 12-ти человек русских было критическое.
   Зная о готовившемся на него нападении и приведя людей в боевой порядок, П. тронулся в путь. Впереди лежало ущелье, которое заняли конные еграи, а несколько стрелков разместилось по скалам. Приблизившись к разбойникам на 700 шагов, П. скомандовал: "пли!" Двенадцать пуль дружного залпа ударились в ближайшую кучку еграев, и не успели они опомниться, как за первым прилетели второй и третий залпы. Разбойники бросились врассыпную. Тем временем был дан залп по стоявшим в ущелье и заставил их показать тыл, после чего экспедиция благополучно прошла ущелье. Выйдя на равнину, путешественники были уже вне всякой опасности.
   Нелепый слух, пущенный в Тибете, будто бы русские идут в Лхасу, чтобы похитить Далай-ламу, поселил там страшное волнение, и туда из окружных городов собралась целая милиция, готовая отразить мнимое нападение русских на город. Всюду были выставлены пикеты. Жителям воспрещалось вступать в переговоры с русскими и продавать им что-либо. До Лхасы оставалось не более 250 верст, когда за перевалом Тан-Ла пришлось остановиться, так как тибетское правительство решилось не пропускать экспедицию. Ни китайский паспорт, ни бумаги, которые П. предъявил наехавшим чиновникам, не приводили ни к какому результату, и переговоры затянулись на очень продолжительный срок. Настойчивость П. пугала тибетцев, они отказывали П. во всем, даже в выдаче документа, свидетельствующего об их отказе на пропуск экспедиции; увидя энергичную решимость П. идти напролом, они стали уступчивее, и резкий требовательный тон их сменился просящим. Они сначала предложили П. крупные деньги в виде отступного, но когда это не подействовало, то решились выдать форменный документ, который и был подписан множеством различных управителей и выдан П. на 17-й день его стоянки. Скрепя сердце, П. объявил, что уходит, снялся с бивака и отправился в обратный путь. Еще раз не удалось ему пробраться в этот недоступный европейцам город, но как ни тяжела была такая неудача для П., однако от нее нисколько не пострадали научные результаты экспедиции. Посещение Лхасы придало бы экспедиции более блеска, которого и без того было достаточно в колоссальных результатах исследований неутомимого путешественника. Обратное путешествие, вследствие истощения запасов и сил, было очень затруднительно. Новый 1880 год экспедиция встретила на северной окраине хребта Думбуре, а 31-го января прибыла в знакомую уже хымру Дзун-Засак, откуда 4 месяца тому назад отправилась в Тибет, сделав 1700 верст. Из 34 верблюдов уцелело всего лишь 12, остальные все передохли и были заменены яками. Здесь же П. узнал, что его специальная корреспонденция не была отослана в Синин и далее в Пекин, что и послужило поводом к распространившимся слухам о гибели экспедиции. В газете "Голос" (No 176, 1879 г.) категорически было заявлено, что П. находится в плену у китайцев. В Петербурге верили этим слухам, и П. считали безвременно погибшим. Только в феврале 1880 года было получено известие, что он жив и здоров и предполагает продолжать путешествие к истокам Желтой реки. В начале марта П. из Синина отправил в Авга-Шань свои коллекции, получил здесь корреспонденцию, из которой узнал о присуждении ему Лондонским Географическим Обществом золотой королевской медали, сделал самые необходимые закупки и двинулся в путь и в конце марта через Куку-Нор дошел до Желтой реки, а затем двинулся к ее верховьям; исследование их составляет одну из величайших заслуг П. перед географией. Три месяца пробыл знаменитый исследователь в области этой реки, затем вернулся на Куку-Нор, дополнил съемку этого озера и оттуда 6-го июня двинулся домой через Ала-Шань на Ургу, куда экспедиция и прибыла 19-го октября 1881 года. Начиная с Кяхты, в Верном, Семипалатинске, Омске, Оренбурге, Пржевальскому везде устраивались торжественные встречи. "Чествования такие, писал он, каких я никогда не смел ожидать". В день Рождества Христова он в Москве обнял своих братьев и родных, съездил в Смоленскую губернию, а 7-го января 1881 года прибыл в Петербург.
   Возвращение П. в Петербург сопровождалось большими овациями в честь его: члены Географического Общества с вице-президентом П. П. Семеновым во главе, академики, ученые, литераторы, словом все те, которые узнали о возвращении его, собрались встретить знаменитого путешественника. П. П. Семенов сказал речь, на которую тронутый П. отвечал, говоря, "что сочувствие русских ученых придавало ему энергию и силу". В тот же вечер П. занялся составлением записки начальнику Главного Штаба, в которой , прежде всего, ходатайствовал о награде своих сподвижников. Ходатайство было уважено: весь персонал получил пожизненную пенсию и был награжден знаками отличия военного ордена за храбрость, проявленную при отражении туземцев. П. получил орден св. Владимира 3-й степени, а к пенсии, пожалованной за прежние экспедиции, добавлено было еще 600 рублей. Петербургская Дума избрала П. почетным гражданином г. Петербурга и ассигновала 1500 рублей на постановку портрета его в Думской зале, но П., отклонив последнее, просил употребить эти деньги на благотворительные цели. Московский Университет избрал его почетным доктором, а город Смоленск -- своим почетным гражданином. 10-го января П. представлялся Императору Александру II и Наследнику Цесаревичу, а 14-го января было чрезвычайное собрание Импер. Русского Географического Общества во дворце Великой княгини Екатерины Михайловны под председательством Августейшего Президента Общества Великого Князя Константина Николаевича. Многие ученые Общества, как в России, так и за границей избрали знаменитого путешественника своим почетным членом. Свою богатую зоологическую коллекцию П. подарил Академии Наук, а ботаническую принес в дар Ботаническому Саду. В марте месяце была устроена в Академии Наук особая выставка результатов путешествия П., познакомившая публику с плодами его экспедиций. По желанию Императора Александра II П. в нескольких беседах познакомил Наследника Цесаревича с своими исследованиями и путешествиями по Азии, причем он поднес Наследнику коллекцию птиц, художественно расположенных на дереве. После этого П. уехал в деревню, где и принялся за новое сочинение, посвященное описанию путешествий в Тибет. В январе 1883 года труд его был закончен, и он отправился в Петербург для непечатания его под своим наблюдением. Книга эта и вышла в 1883 году в прекрасном издании "3-е путешествие в Центральной Азии: из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки". Между тем, П. подготовлялся к четвертому путешествию. "Теперь, когда результаты совершенной экспедиции уже частью воплощены, -- писал он в Географическое Общество, -- да позволено мне будет поднять вопрос о новом путешествии... Внутри азиатского материка, именно на высоком нагорье Тибета все еще остается площадь более 20000 кв. геогр. миль, почти совершенно неведомая... Большую западную часть такой terra incognita занимает поднятое на страшную абсолютную высоту (14000 до 15000 ф.) плато северного Тибета; меньшая, восточная половина представляет собой грандиозную альпийскую страну переходных уступов от Тибета к собственному Китаю". "Если пустят нас в Лхасу, -- говорил П., -- мы пройдем; а если нет -- то и в стороне оставим; но до озера Тенгри-Нор добраться постараемся".
   Все, что просил П., ему было дано, все льготы, какие он требовал для его служащих, оружие и инструменты, -- все было предоставлено в его распоряжение. Однако, П. пришлось опять расстаться с одним из своих помощников: Эклон собирался жениться и отказался от экспедиции. В начале августа 1883 года П. выехал из Петербурга, а 26-го сентября он и его спутники прибыли в Кяхту.
   Целый месяц пробыл П. в Кяхте, приготовляя свой отряд, состоявший из 21 человека. Кроме самого П. и Роборовского, в состав экспедиции вошли: вольноопределяющийся П. К. Козлов, старший урядник Иринчинов, 9 казаков, 7 линейных солдат и переводчик Абдулла-Юсупов.
   21-го октября 56 верблюдов были навьючены и экспедиция двинулась в путь. Отправляясь в четвертое путешествие П. ознаменовал его начало следующей речью: "Товарищи! Дело, которое мы теперь начинаем -- великие дело! Мы идем исследовать неведомый Тибет и сделать его достоянием науки. Государь Император и вся Россия, мало того, весь образованный мир с доверием и надеждой смотрят на нас. Не пощадим же ни сил, ни здоровья, ни самой жизни, если то потребуется, чтобы выполнить нашу громкую задачу и сослужить тем службу как для науки, так и для славы дорогого отечества".
   Получив в Урге китайский паспорт, экспедиция пустилась в путь. В караване было 40 верблюдов под вьюками, 14 под казаками, 2 запасных и 7 верховых лошадей. Багажа набралось более 300 пудов. С этим довольно большим обозом экспедиция направилась поперек Гоби, тем самым путем, где уже дважды проходила в 1873 и 1880 годах.
   Вступление в Тибет было ознаменовано арестом владетельного князя Дзун-Засака, который препятствовал жителям продавать русским баранов и т. д. Помощник его был посажен на цепь, а другой из вельмож, ударивший переводчика Абдуллу, высечен нагайками. Подобная мера оказалась целесообразной, и князь и его приближенные сделались вдруг очень услужливы. Наконец, перевалив гигантский хребет Бурхан-Будда, путешественники вступили на плоскогорье Тибета и достигли истоков Желтой реки. "Давнишние стремления наши увенчались успехом, мы воочию видели колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца", писал П. 3-го июля путешественники достигли водораздела Желтой и Голубой рек. Двигаясь дальше, экспедиция два раза подвергалась нападениям со стороны шайки разбойников-тангутов, в количестве до 300 человек. После удачного отражения нападения 11-го июля П. произвел всех казаков и солдат в урядники и унтер-офицеры за военное отличие.
   Затем экспедиция продолжала свои работы, и П. открыл еще одно озеро, названное им "Русским"; при исследовании его экспедиция подверглась опять нападению голыков, также тангутского племени, живших по Желтой реке. Увидя враждебное намерение голыков, П. решился вызвать нападение днем, чтобы пустить в дело берданки. Для этой цели он предпринял маневр, долженствовавший показать голыкам, что русские их боятся. Маневр удался. Когда разбойники приблизились на 500 шагов, П. открыл огонь. Тангуты продолжали скакать на горсть путешественников. Их командир, одобряя криками скачущих, мчался с левой стороны, но вдруг его лошадь упала, убитая на повал, и он, по-видимому раненый, побежал назад. Увидя бегущего начальника вся шайка повернула обратно и скрылась за ближайшим увалом. Тогда П. решил выбить оттуда разбойников штурмом и тем решить сражение. Увидя русских, бегущих к увалу, тангуты бросили позицию, подобрали убитых и раненых и бежали за второй увал, но оттуда были также прогнаны. Между тем, шайка в 50 человек, в надежде завладеть биваком, оставшимся без прикрытия, бросилась туда, но была также с большим уроном отбита оставленным там Роборовским. Стычка эта продолжалась два часа и за время ее было выпущено 800 патронов. За это дело П. выхлопотал товарищам знаки отличия военного ордена.
   Узнав, что перейти Желтую реку, по выходе ее из озера Русского, за верблюдах невозможно, П. вернулся к складу в Цайдам, к Лоб-Нору. Достигнув плато Тибета и исследовав эту местность, П. открыл здесь много снеговых вершин, озер, оазисов, которые и были нанесены на карту. В конце января 1885 г. экспедиция вернулась к Лоб-Нору, где оставалась до 20-го марта, затем прошла в г. Черчен. Несмотря на каверзные действия местных китайских властей, портивших дороги, угонявших скот и т. под., экспедиция двигалась вполне успешно. 1-го мая она была в Кара-кургане, в июле достигла Кэрии, затем двигалась вдоль северного подножия Кэрийского хребта, спустилась в оазис Чира, откуда, 16-го августа, повернула к Хотану, куда и прибыла через 13 дней. 29-го октября 1885 года, экспедиция, наконец, достигла русской границы (перевал Бедель), откуда направилась к г. Караколу (названному впоследствии Пржевальском). Здесь П. получил поздравительную телеграмму от Наследника Цесаревича, а 16-го ноября выехал из Каракола через Верный, Омск и направился в С.-Петербург. Милостиво принятый Государем Императором, он был произведен в генерал-майоры и назначен членом Военно-Ученого Комитета Главного Штаба. По ходатайству П. все его сподвижники были щедро награждены. Одни получили денежное пособие, другие пенсии и все без исключения -- знаки отличия военного ордена. П. была увеличена пенсия до 1800 рублей. Открытый им хребет "Загадочный" назван "хребтом П.". Шведское Географическое Общество назначило ему свою высшую награду§медаль "Вега"; Общество землеведения в Лейпциге, Академия в Галле избрали его почетным членом и т. д.
   Пробыв в Петербурге до марта месяца, П. поехал в Смоленское имение свое -- Слободу, купленное им после второго путешествия, где и предался отдохновению. В ноябре он вернулся в Петербург (где он был в мае, по вызову, для присутствования в особом комитете по обсуждению принятия мер на случай войны с Китаем) и принес в дар музею Академии Наук свою орнитологическую коллекцию. 29-го ноября П. присутствовал на годовом собрании Академии, которая поднесла ему выбитую в честь его, по постановлению конференции, золотую медаль. В 1887 году, во время выставки его коллекции для публики, Государь Император со своей Августейшей семьей посетил ее и несколько раз благодарил Николая Михайловича. Возвратившись в деревню и работая над обработкой описания путешествия, П. опять составил новый план экспедиции. "Думаю", писал он Фатееву в ноябре 1887 г., "еще раз сходить в Тибет, посмотреть теперь Далай-Ламу. Нужно 20--30 стрелков и головой ручаюсь, что буду в Лхасе".
   П. представил Географическому Обществу программу нового, пятого путешествия, срок которого он определил в 2 года, а исходным пунктом г. Каракол, откуда осенью 1888 года он предполагал двинуться через Тянь-Шань на Ак-Су и по Хотанской реке в Хотан, оттуда через Кэрию в Черчен и в Гас, а затем, по исследовании Сев. Тибета -- в Лхасу. По утверждении своего проекта, П. начал готовиться к экспедиции, на которую ему было ассигновано 80335 руб.
   Окончив с печатанием книги о четвертом путешествии ("Четвертое путешествие в Центральной Азии. От Кяхты на истоки Желтой реки. Исследования северной окраины Тибета и путь через Лоб-Нор по бассейну Тарима", с посвящением Наследнику Цесаревичу), П., 10-го августа, был в Петербурге и в Петергофе представлялся Государю Императору. "Прием был такой милостивый", писал он Денисову, "о каком я и не воображал. Меня провожали и напутствовали, как родного". 18-го августа 1888 г., при стечении множества публики, П. сел в вагон Николаевской железной дороги. Уезжая, он был очень грустен, прощаясь в Слободе с больной Макарьевной, горько плакал и вообще совсем не походил на прежнего П. Казалось, он идет в экспедицию нехотя, против воли. Упадок его энергии объяснялся физическим раcстройством: болезнь уже свила гнездо в его организме, продолжавшем бороться с ней, но не могла свалить его с ног. В Москве прибавилось еще горе -- умерла Макарьевна: это известие сильно и искренно огорчило П. Совершив на этот раз путь до Самарканда по Закаспийской дороге, он через Ташкент направился в Пишпек, где пробыл довольно долго, снаряжая экспедицию. 8-го октября он отправился в Каракол, но 16-го октября почувствовал себя так худо, что даже согласился послать за врачом. 19-го октября он уже сознавал, что его конец близок. Отдав последние распоряжения, он просил не успокаивать его ложными надеждами и, замечая слезы на глазах окружающих, сердился. "Похороните меня -- сказал он, на берегу озера Иссык-Куля, в моей походной одежде. Надпись просто: "Путешественник Пржевальский".
   20-го октября, в 8 часов, началась агония -- он бредил, по временам приходил в себя и лежал, закрыв лицо рукою; казалось, что он плакал. Потом вдруг встал во весь рост, окинул взглядом присутствующих и сказал "Ну, теперь я лягу"....
   Роборовский и Козлов помогли ему лечь, и через несколько мгновений П. не стало. Желание покойного было исполнено: тело его было предано земле на берегу озера Иссык-Куля, на исходном пункте его 5-го путешествия. 11-го марта 1889 года г. Каракол был переименован в г. Пржевальск, а над могилой знаменитого путешественника был поставлен памятник спроектированной другом П., Бильдерлингом. Памятник изображает скалу, сложенную из больших глыб местного камня, на вершине скалы большой бронзовый орел -- символ ума, силы и бесстрашие. Под ногами орла -- карта Азии, на бронзовом листе; в клюве оливковая ветвь -- эмблема мирных завоеваний науки. На лицевой стороне скалы бронзовый крест, под ним надпись, высеченная на камне: "Путешественник Николай Михайлович П. Родился 1839 г. марта 31-го. Скончался 1888 г. октября 29-го. Под надписью вставлена в увеличенном виде бронзовая медаль, а под ней высечена на камне надпись, помещенная на оборотной стороне медали: "Первому исследователю природы Центральной Азии".
   Со смертью П. Россия, а с ней весь мир утратил великого человека, оказавшего огромные заслуги перед наукой. Площадью исследований П. было центрально-азиатское плоскогорье. В этих местах он провел 9 лет 2 месяца и 27 дней, пройдя во время своих экспедиции 30000 верст. Важнейшие его географические открытия следующие: исследование гор Куньлуня, хребтов Сев. Тибета, бассейнов Лоб-Нора и Куку-Нора и истоков Желтой реки. Своими исследованиями П. совершенно разрушил прежнюю карту, составленную на предположениях, и создал совершенно новую, основанную на точных данных его маршрутной съемки.
   В общем итоге путешествия П. дали полную картину великой Азиатской пустыни: ее орографии, оазисов, колодцев, озер и ключей, своеобразной флоры и фауны и оригинального климата.
   Не ограничиваясь собиранием коллекций животных, П. наблюдал и жизнь их; его рассказы о быте животного царства в Азии дышат жизнью и отличаются простотою, с которой он передает их. Для замечательных видов животных у него были особые книги, куда заносились биологические данные. Заслуги его перед ботаникой тоже значительны: им собрано около 1700 растений в 15000--16000 экземпляров. исследования его открыли нам флору Тибета и Монголии, дополнив, таким образом, картину растительности Центрально-Азиатского плоскогорья. О климате Тибета и Монголии также мы получили драгоценные сведения благодаря четырем экспедициям П. Таким образом, открытия и труды П. произвели полный переворот среди ученого мира, который и оценил по заслугам знаменитого путешественника-исследователя. В Петербурге, в Александровском саду, поставлен памятник Пржевальскому.
   Сочинения П. в хронологическом порядке следующие: "Воспоминания охотника" ("Журн. охоты и коннозаводства" 1862, NoNo 6--8); "Военно-статистическое обозрение приамурского края" ("Военный Сборник" 1864 г.); "Письмо об исследованиях на реке Уссури и озере Ханка"--("Известия Импер. Русского Географического Общества" 1863 г., т. IV); "Инородческое население в Южной части Приморской области" 1869 г., т. V); "Чтение о природе и жителях Уссурийского края" -- там же 1870 г., т. VI; "Уссурийский край"--("Вестник Европы" 1870 г., кн. 5 и 6); "Путешествие в Уссурийском крае", СПб. 1870 г., издание автора; "От Кяхты до Пекина" ("Известия Импер. Русского Географического Общества" 1871 г., т. VII); "Из Юго-Восточной Монголии" -- там же; "О Путешествии в Монголии и в страну Тангутов" -- там же 1864 г., т. X; "Монголия и страна Тангутов", СПб. 1875--1876 гг., 2 т., изд. автора; эти книги переведены на французский, немецкий и английский языки; "От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор", СПб. 1878 г.; "Несколько слов по поводу замечания барона Рихтгофена" ("Известия Импер. Русского Географического Общества" 1879 г., т. XV); "Дикий Верблюд" ("Природа и Охота" 1878 г., No 2); "Третье путешествие в Центральную Азию. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховье Желтой реки", СПб. 1883 г.; "Современное положение Центральной Азии" ("Русский Вестник" 1886 г., кн. 12); "Каталог Зоологической коллекции, поступившей в музей Импер. Академии Наук", СПб. 1887 г.; "Четвертое Путешествие по Центральной Азии от Кяхты на истоки Желтой реки, исследование Северной окраины Тибета и путь через Лоб-Нор по бассейну Тарима", СПб. 1888 г. Собранные П. материалы издаются Академией Наук, на особо пожертвованные суммы, и выходят, в обработке разных ученых, в серии: "Научные результаты путешествий Н. М. Пржевальского по Центральной Азии", которой вышло несколько выпусков.
   Н. Ф. Дубровин, "Н. М. Пржевальский", СПб. 1890 г.; М. А. Энгельгард, "Н. М. Пржевальский", СПб. 1891 г. (биограф. библиот. Павленкова); М. А. Лялина, "Знаменитый путешественник Н. М. Пржевальский", СПб. 1894 г.; "Биржевые Ведомости" 1876 г., No 359; "Всемирная Иллюстрация" 1876 г., No 383; "Нива" 1876 г., No 20; "Огонек" 1881 г., No 13; "Нива" 1886, No 8; "Новь" 1887, кн. 5, стр. 217; "Московские Ведомости" 1887, No 48; Периодич. издания 1888 года: "Журнал Министерства Народного Просвещения", кн. II, стр. 49--50; "Исторический Вестник", кн. 12, стр. 796 -- 798; "Колосья", кн. 12, стр. 248--251; "Московские Ведомости", No 293, 298, 325; "Новое Время", NoNo 4545--4549 и 4563. "Родина", No 45; "Русские Ведомости" 1888, ст. Д. Анучина (и отд. изд.); "Русская Старина", кн. II, стр. 527--545; "Русское Богатство", кн. 12, стр. 182 --186; "Север", No 45; "Знакомые", альбом М. И. Семевского, СПб. 1888, стр. 90, 99, 115, 248 и 396; "Детское Чтение" 1889 г., кн. I, стр. 97--101; "Памяти Н. М. Пржевальского", изд. Импер. Русск. Геогр. Общ., СПб. 1889 г., 63 стр.; "Русская Старина" 1889 г., кн. 5, стр. 482 -- 484; кн. II, стр. 413 -- 448; "Вестник Европы" 1889 г., кн. 7, стр. 145--167; кн. 8, стр. 512 -- 539; "Русская Мысль" 1890, кн. 5, стр. 122--147; "Наблюдатель 1890 г., No 1, стр. 240; "Север" 1892, No 46; "Новое Время" 1898 г., No 8136; "Русская Старина" 1892 г., кн. I., стр. 217 -- 238; Кн. 3, стр. 653 -- 674; А. В. Зеленин, "Путешествия Н. М. Пржевальского", 2 ч., СПб. 1900 г.
  
   Источник: Русский биографический словарь А. А. Половцова. Т. 14: Плавильщиков -- Примо, с. 763--783.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru