Пружанский Николай Осипович
Брызги моря житейского. Повести, рассказы и эскизы Н. Линовского-Трофимова. Спб., 1887 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Брызги моря житейскаго. Повѣсти, разсказы и эскизы Н. Линовскаго-Трофимова. Спб., 1887 г. Цѣна 1 р. Въ этой книжкѣ напечатаны одна повѣсть и нѣсколько разсказовъ; только это -- не повѣсть, а правильнѣе было бы назвать ее "набросками" или "эскизами", такъ какъ и повѣсть: Бывшій сынъ генералъ-майора, и почти всѣ разсказы г. Линовскаго-Трофимова написаны крайне торопливо и имѣютъ видъ недодѣланный, какой-то несвязный, можно сказать -- растрепанный. Объясняется это предисловіемъ автора: "Предлагаемыя читателю бездѣлицы,-- говоритъ онъ,-- есть не болѣе, какъ крупица изъ массы разнообразнымъ статей, разсѣянныхъ по разнымъ періодическимъ изданіямъ, написанныхъ въ послѣдніе 2--3 года. О художественномъ отдѣлѣ, цѣльности, законченности тутъ, конечно, и рѣчи не можетъ быть. Все это писано при равныхъ условіяхъ, обстоятельствахъ, подъ разными впечатлѣніями, и все это вещи, которыя писались въ день, много два, а то и часъ, другой". Авторъ, очевидно, говоритъ правду, только выражается не совсѣмъ правильно, Мы думаемъ, что вѣрнѣе было бы сказать: все это написано "подъ разными впечатлѣніями" и "при однихъ и тѣхъ же обстоятельствахъ" -- подъ гнетомъ крайней необходимости заработать какія-нибудь деньжонки. При этомъ лишь "условіи" писатель, не лишенный таланта и чувства художественности, можетъ написать массу всякой всячины, изъ которой даже въ отобранныхъ вещахъ "не можетъ быть рѣчи" о законченности, цѣльности и художественной отдѣлкѣ. Что у г. Трофимова есть талантъ, въ этомъ мы не сомнѣваемся; каковы размѣры его таланта, это вопросъ ивой, и отвѣчать на него мы не беремся по скороспѣлымъ наброскамъ, написаннымъ въ одинъ часъ или въ одинъ-два дня. Но и изъ этихъ набросковъ для насъ ясно, что талантъ, или талантахъ, г. Линовскаго-Трофимова не лишенъ нѣкоторой оригинальности, и, притомъ, довольно симпатичный. Во всѣхъ его произведеніяхъ сказывается любовь въ человѣку, вездѣ видно исканіе "человѣка", "души живой и чистой" подъ житейскою грязью, озвѣряющею несчастныхъ, "униженныхъ и оскорбленныхъ". Вотъ, напримѣръ, въ его повѣсти: Бывшій сынъ генералъ-майора три дѣйствующихъ лица: хозяинъ квартиры, Пронька, его жена, Елена, и жилецъ ихъ, Юревичъ, который и есть "бывшій" барчукъ, лишенный правъ и сосланный на житье въ какую-то трущобу изъ "не столь отдаленныхъ". Пронька и Елена -- звѣроподобны, но авторъ такъ умѣетъ разсказать о нихъ, что возбуждаетъ въ читателѣ сочувствіе къ этимъ "темнымъ" людямъ, лишь потому "звѣроподобнымъ", что и всѣ-то обыватели той Палестины, "куда Макаръ телятъ не гоняетъ", живутъ звѣринымъ обычаемъ, а изъ человѣческихъ чувствъ знаютъ только любовь въ дѣтямъ, да еще чувство жалости. И вотъ это то чувство жалости и является тѣмъ послѣднимъ проявленіемъ, въ которомъ сказывается, что живъ "человѣкъ", жива "душа"... Юревичъ озвѣренъ, и началось его озвѣреніе не въ мѣстахъ отдаленныхъ, а въ Петербургѣ, съ юныхъ лѣтъ, въ "привилегированномъ" училищѣ, гдѣ его воспитывали только "снаружи", отшлифовывали его внѣшность для привилегированнаго общества и для службы въ привилегированномъ полку. Родители и воспитатели не сочли необходимымъ заложить "внутрь" мальчика основъ человѣческой нравственности, взамѣнъ которой преподаны были основы "порядочности". Эта самая "порядочность" требовала отъ подростка и потомъ отъ молодаго человѣка вести себя какъ принято въ его привилегированномъ положенія, то-есть обязывала его къ такимъ тратамъ денегъ, на которыя родители не могли давать ему средствъ. Молодой человѣкъ сталъ должать. Отецъ платилъ, платилъ и, наконецъ, не въ силахъ уже былъ платитъ, кредитъ закрылся было. Тогда молодой Юревичъ сталъ подписывать векселя подъ руку родителя; отецъ вынужденъ былъ опять платить, чтобы "не погубить" сына. Потомъ не стало средствъ и на это. Старый генералъ умеръ, сынка выгнали изъ полка, выпроводили изъ Петербурга въ Москву и, со ступеньки на ступеньку, онъ дошелъ до "лишенія правъ" и до "мѣстъ не столь отдаленныхъ". Здѣсь же все внѣшнее воспитаніе мало-по-малу стерлось, всякая условная "порядочность" вылиняла, и остался отъ Юревича человѣкъ безъ всякаго внутренняго содержанія, остался ничѣмъ не прикрытый негодяй хуже тѣхъ звѣрообразныхъ обывателей, въ среду которыхъ загнало его "привилегированное" воспитаніе жизнь въ "привилегированномъ" обществѣ, сообразная съ требованіями наружной "порядочности". И при всемъ этомъ читателю жалко несчастнаго "бывшаго сына генералъ-майора", жалко, когда онъ воруетъ у хозяйки ѣду, у продавца-мужика рыбу, крадетъ гдѣ-то кофту. До глубины души трогаютъ читателя горькія слезы несчастнаго, когда онъ перечитываетъ старыя письма своихъ родныхъ. Ясно, что въ исковерканномъ и искаженномъ существѣ былъ когда-то человѣкъ и гдѣ-то въ самой сокровенной глубинѣ теплится, все-таки, нѣчто человѣческое, не поддающееся никакимъ поруганіямъ. И вотъ это*то чувство жалости въ душѣ читателя, -- чувство, превращающее негодяя въ несчастнаго, умягчаетъ и примиряетъ, и заставляетъ видѣть въ Юревичѣ униженнаго и опозореннаго "брата"... Все это очень хорошо; къ сожалѣнію, все это передано въ крайне растрепанномъ видѣ, лишенномъ "цѣльности, законченности* и какой бы то ни было отдѣлки. Таковы же въ большей или меньшей мѣрѣ и остальные разсказы г. Линовскаго-Трофимова, искренніе по мысли, правдивые по фабулѣ и... слишкомъ скороспѣлые по исполненію. А жаль, мы убѣждены, что авторъ могъ бы написать совсѣмъ хорошія вещи, если бы не губилъ своего дарованія такою спѣшностью работы, которая можетъ быть до нѣкоторой степени оправдываема только безъисходною и крайнею нуждой.
   !!!!!!!!!!!
   Лѣсные люди. Очерки и впечатлѣнія Александра Круглова. Спб., 1887 г. Цѣна 75 к. Эти полубеллетристическіе и полуэтнографическіе "очерки" изображаютъ бытъ зырянъ, которыхъ авторъ называетъ "лѣсными людьми* потому, что они живутъ въ глухихъ лѣсахъ Яренскаго и Устьсысольскаго уѣздовъ, Вятской губерніи, занимаются преимущественно охотой и лѣсными промыслами. Судя по разсказамъ автора, зырянское племя не отличается большою оригинальностью быта и вѣрованій. Живутъ они почти такъ же, какъ и русскіе крестьяне сѣверныхъ губерній, промышляющіе охотой; христіанство, принятое ими еще въ XIV вѣкѣ, не мѣшаетъ имъ придерживаться нѣкоторыхъ остатковъ языческихъ обычаевъ, вѣрить въ домовыхъ, лѣшихъ, кикиморъ, вѣрить въ колдовство, порчу и заговоры не больше, впрочемъ, чѣмъ вѣрятъ во все это русскіе простолюдины. Обычаи зырянъ немногимъ отличаются отъ обычаевъ коренныхъ русскихъ. Своеобразнымъ представляется взглядъ "лѣсныхъ людей* на положеніе дѣвушки и женщины. Такъ, любовная связь дѣвушки съ холостымъ парнемъ не почитается у нихъ предосудительною и не наноситъ никакого ущерба репутаціи дѣвушки, нисколько не мѣшаетъ ей выйти замужъ за другаго парня. "Дѣвка вольна въ себѣ,-- говорятъ зыряне.-- Это дѣло ейное. Кто ей набольшій? Вѣдь, еще клятвы не давала. Кого она обманываетъ? Гдѣ же тутъ худо? Вотъ жена, та -- иная рѣчь. Здѣсь клятва... Нарушила -- обманула мужа и Бога. Это -- грѣхъ!" "Дѣвка вольна, дѣвка сама своя... а у бабы хозяинъ мужъ. Бабѣ нѣтъ воли... Баба обязала соблюдать себя крѣпко. Да она у насъ и блюдетъ"... "И зырянскія дѣвушки свободно живутъ безъ вѣнца, не портя карьеры,-- говоритъ авторъ.-- Будь домовита -- возьмутъ. Только дѣтей не имѣй. Чужихъ дѣтей кому пріятно кормить! Имѣющая несчастье забеременѣть отправляется въ городъ, даже въ Москву или въ Петербургъ, помѣщаетъ ребенка въ воспитательный домъ и -- конецъ дѣлу". Случается, впрочемъ, что дѣвка живетъ съ дѣтьми, и они не знаютъ отца,-- "и ничего, никакого покора",-- замѣчаетъ авторъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ и среди чисто-русскаго населенія встрѣчается такой же взглядъ на дѣвушку, хотя, быть можетъ, и не высказывается съ такою опредѣленностью и откровенностью. Особенно интересны разсказы автора объ охотѣ зырянъ, на которую они отправляются партіями, какъ бы "въ отходъ", за сотни верстъ, въ лѣсную глушь. Тутъ на охотѣ строго соблюдается первобытная правдивость отношеній; кражи дичи или съѣстныхъ припасовъ и иного имущества совершенно неизвѣстны, какъ въ старые годы кражи не были извѣстны зырянамъ и въ ихъ обыденномъ быту. Лѣтъ 50--60 назадъ они не знали даже замковъ: хозяинъ отлучался изъ дому, наложивши на щеколду двери палку, и былъ увѣренъ, что безъ него никто не отворитъ двери. Сборщики податей за много верстъ отправлялось въ городъ, не опасаясъ быть ограбленными на дорогѣ. Встрѣчнымъ они прямо заявляли: "казну несу", и встрѣчные почтительно давали дорогу, снимали шапки передъ "мірскимъ" довѣреннымъ. На ночлегахъ сборщикъ клалъ сумку подъ образа и коротко объяснялъ хозяевамъ: "казна"... Теперь уже не то; посланный съ "казной" идетъ опасливо, запасается на дорогу револьверомъ, да и въ домахъ вездѣ обзавелись замками. Въ особенностямъ зырянскаго быта надо отнести ихъ необыкновенную любовь къ банямъ, въ которыхъ они парятся, по словамъ автора, при 60-- 70о жара, и готовы париться ежедневно. Вообще книжка читается легко, благодаря тому, что въ ней этнографическія описанія чередуются съ разсказами объ охотахъ, передвиженіяхъ охотничьихъ партій и со сценами изъ обыденной жизни, въ которыхъ являются дѣйствующими лицами становой, священникъ, сельскій учитель, бывалые люди изъ зырянъ, бабы, дѣвки, колдуны, цѣлыя деревни, наконецъ, бѣгущія къ рѣкѣ ловить приплывшую "порчу"... Сельскій учитель вынимаетъ "порчу" изъ воды, и она оказывается ничѣмъ инымъ, какъ неизвѣстно откуда взявшимся резиновымъ мячикомъ. Учитель объясняетъ встревоженнымъ обывателямъ, что это дѣтская игрушка. Ему и вѣрятъ, и нѣтъ: "Игрушка-то она игрушка, а кто ее знаетъ", -- говорятъ зыряне, точь-въ-точь такъ же, какъ сказали бы наши русскіе мужики глухихъ мѣстностей, если бы къ нимъ приплылъ мячъ и кто-нибудь крикнулъ бы, что это, молъ, "она самая, порча!"

"Русская Мысль", кн.IX, 1887

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru