Пругавин Александр Степанович
Лев Толстой и "богочеловеки"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Левъ Толстой и "богочеловѣки".

I.

   Для тѣхъ читателей, которые, быть можетъ, никогда не слыхали о "богочеловѣкахъ", спѣшимъ пояснить, что подъ этимъ именемъ у насъ были извѣстны послѣдователи религіозно-этическаго ученія, возникшаго въ средѣ русской интеллигенціи въ 70-хъ годахъ, въ самый разгаръ "хожденія въ народъ".
   "Богочеловѣчество" и само по себѣ представляетъ немалый интересъ, какъ одно изъ проявленій религіозныхъ исканій, которыя отъ времени до времени захватываютъ интеллигентные слои нашего общества. Интересъ этотъ еще болѣе возрастаетъ въ виду того, что религіозныя исканія на этотъ разъ захватили среду молодежи, при томъ очень активной, соціалистически настроенной, т. е. той части молодежи, которая въ большинствѣ, въ массѣ обыкновенно остается совершенно равнодушной и даже совсѣмъ чуждой интересамъ религіознаго характера.
   Но къ этому присоединяется еще особый, спеціальный интересъ вслѣдствіе тѣхъ связей, тѣхъ отношеній, которыя несомнѣнно существовали между "богочеловѣчествомъ" и Львомъ Толстымъ. Какъ теперь выясняется, основатель этого ученія и нѣкоторые изъ его ближайшихъ послѣдователей стояли очень близко къ Л. Н. Толстому, находились съ нимъ въ постоянныхъ отношеніяхъ.
   Фактъ этотъ получаетъ еще большее значеніе въ виду того, что знакомство великаго писателя съ "богочеловѣками" какъ разъ совпадаетъ съ тѣмъ періодомъ его жизни, когда его собственныя религіозныя исканія пріобрѣли особенную остроту.
   По словамъ Толстого, онъ всегда стремился къ отысканію смысла жизни и только сложныя внѣшнія явленія и событія и его собственныя страсти и увлеченія отодвигали это рѣшеніе вопросовъ жизни. Но къ концу 70-хъ годовъ эти исканія начинаютъ принимать опредѣленныя, законченныя формы, выливаются въ извѣстную систему, извѣстные тезисы. Къ этому именно времени относится и знакомство Льва Николаевича съ "богочеловѣками".
   Въ 1878 году Толстой пишетъ Страхову: "У меня живетъ учителемъ математики кандидатъ петербургскаго университета, прожившій два года въ Канзасѣ, въ Америкѣ, въ русскихъ колоніяхъ коммунистовъ. Благодаря ему, я познакомился съ тремя лучшими представителями крайнихъ соціалистовъ, тѣхъ самыхъ, которыхъ теперь судятъ {Въ это время въ Петербургѣ происходилъ процессъ 193-хъ, къ которому, какъ извѣстно, были привлечены главнымъ образомъ лица, "ходившія въ народъ".}. Но и эти люди пришли къ необходимости остановиться въ преобразовательной дѣятельности и прежде поискать религіозныя основы. Со всѣхъ сторонъ, всѣ умы обращаются на то самое, что мнѣ не даетъ покоя" {"Письма Л. Н. Толстого", томъ второй, 1911 г., стр. 53.}.
   Учителемъ математики старшихъ сыновей Льва Николаевича, какъ извѣстно, былъ въ то время "кандидатъ петербургскаго университета" Василій Ивановичъ Алексѣевъ, пользовавшійся особымъ расположеніемъ Толстого, который называлъ его въ своихъ письмахъ "милымъ другомъ". Алексѣевъ, находившійся сначала подъ сильнымъ вліяніемъ народническихъ идей, которыми вдохновлялась тогда наша молодежь, вскорѣ однако увлекся "богочеловѣчествомъ" и сдѣлался однимъ изъ видныхъ послѣдователей этого ученія.
   Далѣе я буду еще имѣть случай болѣе подробно говорить объ Алексѣевѣ и объ его участіи въ американской общинѣ, о которой вскользь упоминаетъ Толстой, теперь же мнѣ хотѣлось бы обратить вниманіе читателей на слова Льва Николаевича изъ только что приведеннаго письма о томъ, что, благодаря Алексѣеву, онъ "познакомился съ тремя лучшими представителями крайнихъ соціалистовъ".
   О комъ говоритъ здѣсь Толстой? Кто были эти лица, я въ точности не знаю, но мнѣ извѣстно, что Левъ Николаевичъ познакомился черезъ Алексѣева съ А. К. Маликовымъ, который былъ основателемъ богочеловѣчества и организаторомъ русской общины въ Америкѣ. Толстой очень скоро сблизился съ Маликовымъ, такъ какъ у нихъ сразу же нашлась общая почва -- глубокое убѣжденіе въ томъ, что безъ религіи не можетъ жить человѣчество.
   Хотя впослѣдствіи, уже значительно позднѣе, Толстой въ своихъ религіозныхъ воззрѣніяхъ разошелся съ Маликовымъ, такъ какъ послѣдній подъ вліяніемъ пережитыхъ потрясеній и тяжелыхъ утратъ отказался отъ идей, послужившихъ основаніемъ для богочеловѣчества, и вернулся въ церковное православіе, тѣмъ не менѣе великій писатель не переставалъ относиться къ Маликову съ глубокимъ уваженіемъ.
   Но, кромѣ Алексѣева и Маликова, къ Толстому былъ очень близокъ еще одинъ "богочеловѣкъ" -- Алексѣй Алексѣевичъ бибиковъ, который долгое время состоялъ управляющимъ его самарскаго имѣнія. Наконецъ позднѣе -- въ 1886--1887 гг.-- Толстому пришлось довольно близко познакомиться и сойтись съ Вильямомъ Фреемъ {О сношеніяхъ Толстого съ Фреемъ см. статью П. И. Бирюкова,"Л. Н. Толстой и Вильямъ Фрей". "Минувшіе годы". 1908 г. No 9.}, который хотя и не былъ настоящимъ "богочеловѣкомъ", такъ какъ являлся убѣжденнымъ послѣдователемъ Огюста Конта, но во многомъ раздѣлялъ идеи Маликова и былъ членомъ американской общины "богочеловѣковъ".
   Есть основанія думать, что продолжительное знакомство и сношенія съ богочеловѣками не могли пройти безслѣдно для Толстого, не могли не вліять извѣстнымъ образомъ на направленіе и характеръ его религіозныхъ и этическихъ идей и убѣжденій, которыя въ это время складывались и формировались въ опредѣленную религіозно-философскую доктрину.
   Въ виду этого, полагаемъ, будетъ небезъинтересно поближе познакомиться какъ съ самымъ ученіемъ "богочеловѣковъ", такъ и съ личностью его основателя и съ фигурами его главныхъ послѣдователей и участниковъ, насколько это позволяютъ матеріалы, имѣющіеся въ нашемъ распоряженіи.
   Обо всемъ этомъ въ печати имѣются лишь самыя скудныя и отрывочныя свѣдѣнія. Первыя свѣдѣнія о "богочеловѣкахъ" или "маликовцахъ" появились въ заграничной печати. Базельскій профессоръ Тунъ въ своемъ извѣстномъ трудѣ о революціонномъ движеніи въ Россіи приводитъ слѣдующія данныя о Маликовѣ и его ученіи: "Въ началѣ 1874 года вокругъ Маликова, привлекавшагося еще по каракозовскому дѣду и находившагося тогда подъ полицейскимъ надзоромъ въ Орлѣ, собралось нѣсколько десятковъ энтузіастовъ, такъ называемыхъ "богочеловѣковъ", которые утверждали, что въ каждомъ человѣкѣ живутъ добрыя свойства: любовь къ ближнему, готовность пожертвовать собой, и что даже въ самомъ ничтожномъ субъектѣ находится эта "искра божія". Необходимо только пробудить ее въ людяхъ проповѣдью, укрѣпить въ нихъ "божественное начало", т.-е. идею равенства и братства. Согласно своему ученію, эта мистическая секта совершенно отказалась отъ всякаго революціоннаго насилія, а ея основатель, Маликовъ, попытался даже, когда былъ арестованъ, подѣйствовать на прокурора и раздуть находившуюся въ немъ "божественную искру" въ пламя любви къ человѣчеству. Это удалось ему въ томъ смыслѣ, что прокуроръ объявилъ мечтателя сумасшедшимъ и не препятствовалъ ему и его товарищамъ переселиться въ Сѣверную Америку. Попытка ихъ устроить тамъ коммунистическія земледѣльческія колоніи была неудачна; они скоро очутились въ страшной нуждѣ и черезъ 2--3 года вернулись въ Европу" {Тунъ: "Исторія революціоннаго движенія въ Россіи". Переводъ Л. Ш., стр. 108.}. Вотъ и все.
   Въ русской печати за послѣднія 5--6 лѣтъ въ разныхъ воспоминаніяхъ изъ жизни 70-хъ годовъ нерѣдко мелькаетъ имя Маликова и упоминанія о "богочеловѣчествѣ", но всегда вскользь, мимоходомъ. Такъ, напримѣръ, бывшій шлиссельбуржецъ М. Ф. Фроленко въ своихъ воспоминаніяхъ удѣляетъ "богочеловѣкамъ" лишь нѣсколько строкъ. По его словамъ, Маликовъ велъ "горячую проповѣдь о возрожденіи людей путемъ вѣры въ то, что люди -- боги, что стоитъ людямъ повѣрить въ это (найти въ себѣ бога,-- какъ выражались тогда) и съ нихъ спадетъ кора всѣхъ порочныхъ страстей и чувствъ, и они превратятся въ непорочныхъ агнцовъ, не способныхъ ни на что злое, дурное. Міръ быстро обновится и на землѣ водворится земной рай" {"Изъ далекаго прошлаго" М. Ф. Фроленко. "Минувшіе годы", 1908 г. No 7, стр. 96.}.
   Въ нашей печати имѣется лишь одна статья, спеціально посвященная Маликову и его ученію, это статья г. Фаресова, подъ заглавіемъ: "Одинъ изъ семидесятниковъ", напечатанная въ "Вѣстникѣ Европы" (1904 г. No 9). Основываясь на своихъ личныхъ воспоминаніяхъ, г. Фаресовъ подробно разсказываетъ въ этой статьѣ о встрѣчахъ и бесѣдахъ съ Маликовымъ, котораго онъ зналъ какъ въ Орлѣ, въ 1873-74 гг., такъ и въ послѣдніе годы его жизни.
   Конечно, довольно трудно судить о томъ, насколько точно удалось г. Фаресову воспроизвести свои разговоры съ Маликовымъ, изъ которыхъ первые по времени, представляющіе наиболѣе существенное значеніе, имѣли мѣсто болѣе 30 лѣтъ тому назадъ. Но во всякомъ случаѣ свѣдѣнія, сообщаемыя г. Фаресовымъ объ ученіи Маликова, носятъ слишкомъ поверхностный, неопредѣленный характеръ и очень мало уясняютъ сущность міровоззрѣнія "богочеловѣковъ" {Справедливость требуетъ однако отмѣтить, что въ статьѣ г. Фаресова имѣются очень интересныя подробности относительно пребыванія "богочеловѣковъ" въ Америкѣ и объ ихъ жизни въ общинѣ,-- записанныя со словъ Маликова.}. Можно думать даже, что религіозно-утопическое теченіе 70-хъ годовъ въ статьѣ г. Фаресова получило совершенно невѣрное освѣщеніе. По крайней мѣрѣ, объ этомъ очень рѣшительно заявилъ въ печати одинъ изъ самыхъ выдающихся участниковъ этого движенія, H. В. Чайковскій, въ письмѣ, помѣщенномъ въ "Вѣстникѣ Европы" (1905 г. No 5).
   Мы будемъ рады, если намъ удастся хотя до нѣкоторой степени возстановить истинный характеръ этого движенія.
   

II.

   Ученіе "богочеловѣковъ" возникло въ 1874 году, какъ мы уже замѣтили, въ самый разгаръ "хожденія въ народъ".
   Основатель этого ученія Александръ Капитоновичъ Маликовъ, по общему мнѣнію людей, знавшихъ его лично, являлся человѣкомъ очень крупнымъ, въ которомъ здоровый и трезвый реализмъ какъ-то непостижимо уживался съ религіозно-мистическими стремленіями и исканіями. А знали Маликова многіе изъ лучшихъ и выдающихся представителей нашей интеллигенціи.
   Маликовъ происходилъ изъ зажиточной крестьянской семьи Владимірской губерніи, образованіе получилъ въ Московскомъ университетѣ, по окончаніи котораго поступилъ на службу по судебному вѣдомству, причемъ вскорѣ былъ назначенъ на должность судебнаго слѣдователя въ Жиздринскій уѣздъ Калужской губ. Но не долго ему пришлось служить здѣсь.
   Въ 1866 году онъ былъ привлеченъ по дѣду каракозовцевъ, вмѣстѣ со своимъ пріятелемъ, А. А. Бибиковымъ, который одновременно съ нимъ служилъ мировымъ посредникомъ въ томъ же Жиздринскомъ уѣздѣ. Затѣмъ идутъ обычныя послѣдствія такого "привлеченія": арестъ, крѣпость, судебный процессъ и, наконецъ, ссылка въ Архангельскую губернію, подъ надзоръ полиціи.
   Чтобы точнѣе опредѣлить себѣ роль и участіе Маликова и Бибикова въ каракозовскомъ дѣлѣ, необходимо прежде всего припомнить, что въ этомъ движеніи слились тогда два различныхъ теченія. "Одно изъ нихъ -- говоритъ кн. П. А. Кропоткинъ -- представляло въ зародышѣ то движеніе "въ народъ", которое впослѣдствіи приняло такіе громадные размѣры, второе же имѣло характеръ чисто политическій. Нѣсколько молодыхъ людей, изъ которыхъ вышли бы блестящіе профессора, выдающіеся историки и этнографы, рѣшили въ 1864 году стать, не смотря на всѣ препятствія со стороны правительства, носителями знанія и просвѣщенія среди народа. Они селились, какъ простые работники, въ большихъ промышленныхъ городахъ, устраивали тамъ кооперативныя общества, открывали негласныя школы. Они надѣялись, что при извѣстномъ тактѣ и терпѣніи имъ удастся воспитать людей изъ народа и, такимъ образомъ, создать центры, изъ которыхъ постепенно среди массъ будутъ распространяться лучшія и болѣе высокія идеи. Для осуществленія плана были пожертвованы большія состоянія; любви и преданности дѣлу было очень много... Съ другой стороны, Каракозовъ, Ишутинъ и нѣкоторые другіе члены кружка придали движенію чисто политическій характеръ" {П. А. Кропоткинъ: "Записки революціонера", Лондонъ, 1902 г., стр. 239.}.
   Всѣ данныя, которыя имѣются въ нашихъ матеріалахъ, заставляютъ думать, что какъ Маликовъ, такъ и Бибиковъ несомнѣнно принадлежали къ первой группѣ каракозовцевъ, т. е. къ тѣмъ именно лицамъ, которыя на первый планъ выдвигали культурно-просвѣтительныя цѣли и задачи и дальше мирной пропаганды соціалистическихъ идей не шли. Отправляясь на службу въ Жиздринскій уѣздъ Калужской губерніи, въ которомъ находятся извѣстные Мальцевскіе заводы, они мечтали о дѣятельности на пользу рабочаго населенія этихъ заводовъ. Однако дѣятельность эта продолжалась очень недолго, такъ какъ вскорѣ послѣдовалъ арестъ, а затѣмъ и ссылка.
   Первые годы ссылки на далекомъ сѣверѣ Маликову пришлось прожить въ крохотномъ и захолустномъ уѣздномъ городкѣ -- Холмогорахъ -- при крайне тяжелыхъ условіяхъ, безъ всякой работы и службы, если не считать занятій въ мѣстномъ архивѣ. Съ переводомъ въ Архангельскъ Маликовъ получилъ возможность начать работы по изслѣдованію крайняго сѣвера и занять мѣсто секретаря архангельскаго губернскаго статистическаго комитета.
   Но жизнь въ Архангельскѣ, въ силу его отдаленности и отсутствія желѣзной дороги, а также въ виду суровыхъ климатическихъ условій, не могла не тяготить Маликова. Поэтому, какъ только состоялось освобожденіе его отъ надзора полиціи,-- онъ спѣшитъ оставить суровый сѣверъ и въ 1872 г. переѣзжаетъ въ г. Орелъ на службу въ управленіе желѣзной дороги {"Негласный" полицейскій надзоръ за Маликовымъ оставался и въ Орлѣ.}.
   Проходитъ годъ, другой и Маликова вдругъ всецѣло захватываетъ волна религіозно-этическаго увлеченія, которое, особенно на первыхъ порахъ, выражалось очень ярко и носило характеръ настоящаго религіознаго экстаза. О томъ, какъ и подъ какими вліяніями совершился въ Маликовѣ этотъ рѣзкій переломъ, послѣ котораго онъ вдругъ выступилъ въ роли религіознаго реформатора, до сихъ поръ въ точности почти ничего не извѣстно.
   Необходимо сказать, что въ Орлѣ Маликовъ вращался главнымъ образомъ среди молодежи, которая въ то время была охвачена горячимъ стремленіемъ "служить народу", "идти въ народъ" для пропаганды соціалистическихъ идей. Маликовъ, какъ человѣкъ съ политическимъ прошлымъ, пользовался въ кружкахъ тогдашней радикально настроенной молодежи всеобщимъ уваженіемъ и даже авторитетомъ. Этому еще болѣе способствовали его личныя достоинства, а также его знакомство съ нѣкоторыми изъ наиболѣе видныхъ вождей народническаго движенія того времени, какъ, напримѣръ, съ Порфиріемъ Войнаральскимъ и, наконецъ, дружба его съ H. В. Чайковскимъ и другими.
   Молодые пропагандисты изъ числа студентовъ, офицеровъ и курсистокъ, отправляясь въ народъ, считали полезнымъ побывать въ Орлѣ у Маликова, чтобы получить отъ него разныя свѣдѣнія, указанія практическаго характера, рекомендаціи къ нужнымъ и полезнымъ людямъ и т. д.
   Собственно говоря, Маликовъ никогда не былъ революціонеромъ, въ прямомъ значеніи этого слова, хотя его страстный темпераментъ, съ одной стороны, а, съ другой, впечатлѣнія, вынесенныя изъ столкновеній во время службы, во время скитаній по тюрьмамъ и ссылкамъ и, наконецъ, его знакомства съ дѣятелями радикальныхъ кружковъ -- быть можетъ, и толкали его на этотъ путь. Но "движенію въ народъ" онъ, безъ сомнѣнія, сочувствовалъ и потому обращавшейся къ нему молодежи всегда оказывалъ всяческое содѣйствіе.
   Окружавшая Маликова молодежь была не мало смущена, когда въ одинъ прекрасный день вмѣсто рѣчей на общественныя и соціальныя темы она вдругъ услышала отъ него... проповѣдь, въ которой онъ со свойственной ему страстностью началъ развивать идею богочеловѣчества. Но это смущеніе молодежи скоро разсѣялось, смѣнившись глубокимъ вниманіемъ и интересомъ къ новому слову, столь не похожему на то, что ей приходилось слышать до тѣхъ поръ. Маликову сразу же удалось приковать къ своему ученію вниманіе молодежи, явившейся къ нему совсѣмъ съ другими цѣлями, съ другими настроеніями. А за вниманіемъ явилось и сочувствіе. Всѣхъ заражала его глубокая искренность, подкупала его убѣжденность, которая казалась непоколебимой, увлекалъ страстный энтузіазмъ. Въ проповѣдываніи своего "богочеловѣчества" Маликовъ былъ неутомимъ. Зачастую не только цѣлые дни, но и цѣлыя ночи напролетъ онъ развивалъ свое ученіе, доказывая, что всѣ люда должны стремиться довести до высшаго развитія религіозное чувство, которое заложено въ каждомъ человѣкѣ, и этимъ путемъ достигать совершенства. Онъ вѣрилъ, что всѣ революціонеры и нигилисты откажутся отъ своей дѣятельности, какъ не достигающей цѣди, и сдѣлаются богочеловѣками. Рѣчи Маликова въ это время походили больше на вдохновенныя проповѣди, дышали огнемъ и страстью "жгли сердца" слушателей. Недаромъ ихъ всегда называли "пламенными рѣчами". Одинъ изъ слышавшихъ въ это время Маликова увѣрялъ, что, когда тотъ говорилъ на тему о богочеловѣчествѣ, то казалось, что "искры сыпались".
   Слѣдуетъ замѣтить, что взгляды на религію Маликова и его главнаго послѣдователя H. В. Чайковскаго и ранѣе были какъ нельзя болѣе далеки отъ тѣхъ шаблонныхъ опредѣленій отрицательнаго характера, которыя были въ такомъ ходу въ интеллигентной средѣ, особенно въ нигилистическихъ кружкахъ того времени. Придавая важное значеніе психологическому элементу, они считали религіозный вопросъ не болѣзненнымъ, а вполнѣ закономѣрнымъ, будучи убѣждены, что религіи принадлежитъ руководящая рѣчь въ массовой жизни человѣчества.
   Они говорили, что нѣтъ такихъ людей, у которыхъ не было бы никакой религіи. У такъ называемыхъ атеистовъ есть своя религія, религія принциповъ, высшихъ нравственныхъ началъ, въ которые они вѣрятъ непоколебимо и которые для нихъ являются своего рода религіозными догматами, заповѣдями.
   

III.

   Христіанство Маликовъ и Чайковскій ставили очень высоко. Всю современную цивилизацію, весь культурный прогрессъ они разсматривали, какъ порожденіе христіанскаго ученія путемъ вліянія на міръ и человѣка и постепеннаго внесенія христіанскихъ воззрѣній въ сознаніе и жизнь людей. Но, вполнѣ признавая колоссальныя заслуги христіанства въ прошломъ, въ исторіи человѣчества, богочеловѣки находили, что въ настоящее время насталъ моментъ, когда христіанство дало все то, что оно могло дать человѣчеству, оно выжило свое содержаніе и такимъ образомъ сдѣлалось безсильно предъ новыми назрѣвающими задачами и запросами современной соціальной и міровой жизни. И вотъ поэтому является настоятельная и жгучая необходимость въ новой религіи, которая дѣйствительно зажгла бы сердца людей, которыя обновила бы ихъ жизнь, ихъ духовный, моральный міръ, которая дѣйствительно внесла бы гармонію въ смятенную, измученную душу современнаго человѣчества и сдѣлала его счастливымъ. Такой именно религіей,-- по убѣжденію Маликова,-- и должно было явиться ученіе о "богочеловѣчествѣ".
   Чѣмъ-же въ сущности отличалось "богочеловѣчество" отъ христіанства?
   Главная, основная идея христіанскаго ученія заключается въ положеніи, что "царство Божіе внутри насъ". Отсюда вытекаетъ обязанность и долгъ каждаго отдѣльнаго человѣка заботиться о личномъ совершенствованіи. Но отсюда же у христіанина явное равнодушіе къ тому, что внѣ насъ, внѣ человѣка, отсюда индифферентизмъ къ общественнымъ и государственнымъ условіямъ я формамъ жизни. Эта сторона христіанства, какъ извѣстно, выражена и подчеркнута и въ ученіи Л. Н. Толстого, опирающемся главнымъ образомъ на Евангеліи.
   "Богочеловѣки" вполнѣ и безусловно признавали необходимость нравственнаго, религіозно-моральнаго обновленія и возрожденія человѣка. Въ этомъ отношеніи они вполнѣ сходились съ христіанскимъ ученіемъ. Но они утверждали, что на этомъ, т. е. на одномъ личномъ совершенствованіи, остановиться невозможно. Они утверждали, что миръ, гармонія, любовь, справедливость должны быть не только въ душѣ каждаго отдѣльнаго человѣка, но должны проникать всѣ общественныя, соціальныя, международныя отношенія людей.
   На основаніи исторіи религій богочеловѣки доказывали, что во всѣхъ религіяхъ человѣкъ въ сущности всегда боготворилъ самого себя. Они доказывали, что, постепенно совершенствуясь морально, освобождаясь отъ всѣхъ своихъ недостатковъ, слабостей, порочныхъ наклонностей и дурныхъ страстей, человѣкъ можетъ достигнуть высокаго, идеальнаго совершенства, можетъ приблизиться къ самому Богу, можетъ слиться съ Нимъ, объединиться съ Богомъ, и въ доказательство этого ссылались на то необычайное, мистическое, чисто божественное состояніе, которое переживаетъ вѣрующій человѣкъ въ минуты религіознаго экстаза.
   При такомъ состояніи людей естественно должны прекратиться и исчезнуть изъ жизни всякіе антагонизмы, отравляющіе въ настоящее время существованіе человѣчества: войны, борьба классовъ и партій, преступленія и пороки въ жизни людей. Словомъ, гармонія водворится не только въ душѣ человѣка, но и во внѣшнихъ условіяхъ и формахъ общественной жизни.
   И все это,-- по мнѣнію богочеловѣковъ,-- должно совершиться путемъ обоготворенія человѣка. Такимъ образомъ на мѣсто христіанскаго самопожертвованія во имя какихъ бы то ни было высокихъ идеаловъ они ставили самоуваженіе человѣка, переходившее въ прямое его обоготвореніе.
   Насиліе отрицалось въ силу его безполезности. Однако непротивленіе злу никогда не возводилось въ догму. Но всѣ насильственные пріемы борьбы со зломъ, со страстями, съ разрушительными наклонностями въ человѣческомъ обществѣ считались совершенно безплодными, безполезными. Понятно, что всякіе насильственные пути, вродѣ революціи и возстанія, отрицались богочеловѣками самымъ категорическимъ образомъ. Маликовъ проповѣдывалъ, что насиліе нельзя уничтожить насиліемъ,-- точно такъ же, какъ нельзя огонь залить керосиномъ. Онъ горячо призывалъ всѣхъ на насиліе отвѣтить любовью, съ враждой и злобой бороться путемъ примиренія и общаго единенія.
   Охваченный необыкновеннымъ энтузіазмомъ, Маликовъ нерѣдко переживалъ минуты религіознаго экстаза, который, случалось, разражался слезами и рыданіями. Это приподнятое настроеніе Маликова и его послѣдователей, число которыхъ все возрастало, продолжалось втеченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ.
   Неизвѣстно, какое направленіе приняло бы это движеніе въ своемъ дальнѣйшемъ развитіи, но тутъ, по русскому обыкновенію, выступили на сцену... Жандармы и прокуроры, которые сочли долгомъ вмѣшаться въ это дѣло, чтобы "положить предѣлъ". Далѣе я подробнѣе разскажу объ этомъ.
   

IV.

   Какъ же отнеслась молодежь того времени къ проповѣди Маликова о необходимости религіозно-этическаго обновленія, о необходимости разъ навсегда отказаться отъ всякаго насилія, а, слѣдовательно, и отъ всякихъ революціонныхъ средствъ борьбы?
   Казалось, всѣ основанія были за то, что молодежь, увлеченная соціалистическимъ движеніемъ, если не отнесется враждебно, то во всякомъ случаѣ останется совершенно глухой къ проповѣди, отрицавшей самыя основы ея міросозерцанія, какъ нельзя болѣе далекаго отъ всякой метафизики и мистицизма.
   Чтобы показать, какіе взгляды на религію и на религіозный элементъ высказывались въ то время людьми, признававшимися вождями и руководителями движенія, мы позволимъ себѣ привести здѣсь нѣсколько строчекъ изъ вступительной статьи, помѣщенной въ первомъ номерѣ журнала "Впередъ" за 1873 годъ, подъ названіемъ: "Наша программа":
   "Религіозный" {Курсивъ подлинника.}, церковный, догматическій элементъ намъ безусловно враждебенъ. Мы опираемся на критику, стремимся къ торжеству реальной мысли, къ удовлетворенію реальныхъ потребностей. Между нами и различными сектами, ортодоксальными и еретическими, опирающимися на откровеніе или на идеалистическую метафизику, нѣтъ ничего общаго. Принципъ сверхъестественнаго, мистическаго мы не признаемъ ни въ одномъ изъ его оттѣнковъ" (стран. 5).
   При господствѣ такихъ взглядовъ слѣдовало бы ожидать, что богочеловѣчество Маликова на первыхъ же порахъ неминуемо должно потерпѣть полнѣйшій крахъ. Тѣмъ не менѣе приходится признать, что проповѣдь Маликова имѣла несомнѣнный успѣхъ. По крайней мѣрѣ, вскорѣ же у него появляется цѣлый рядъ послѣдователей, горячо увѣровавшихъ въ его "богочеловѣчество". Между прочимъ ученіе это приняли: два молодыхъ артиллерійскихъ офицера Тепловъ и Айтовъ, кандидатъ петербургскаго университета В. И. Алексѣевъ, бывшій студентъ-медикъ московскаго университета С. Л. Клячко, слушательница петербургскихъ, только что открывшихся тогда медицинскихъ курсовъ, K. С. Пругавина, старый пріятель Маликова, бывшій мировой посредникъ А. А. Бибикоръ, затѣмъ: Святскій, Хохловъ, Смольяниновъ, г-жа Эйгофъ и многіе другіе.
   Но въ глазахъ молодого поколѣнія богочеловѣчество особенно много выиграло съ момента присоединенія къ нему Николая Васильевича Чайковскаго, основателя извѣстнаго кружка чайковцевъ,-- кружка, который сыгралъ такую крупную роль въ исторіи русскаго общественнаго движенія. Необходимо замѣтить, что Чайковскій пользовался огромной популярностью и вліяніемъ въ интеллигентныхъ кружкахъ того времени.
   Чѣмъ же можно объяснить столь быстрый успѣхъ мистической проповѣди Маликова въ средѣ, которая, казалось бы, какъ нельзя болѣе была застрахована отъ всякаго мистицизма?
   Намъ кажется, что, явленіе это слѣдуетъ объяснить главнымъ образомъ тѣми альтруистическими настроеніями, которыя переживались тогда нашей передовой молодежью, поставившей на своемъ знамени "служеніе народу" и жаждавшей подвига, самоотреченія, стремившейся отказаться отъ всякихъ привилегій, удобствъ и преимуществъ своего положенія, чтобы слиться съ трудовой народной массой, безправной и угнетенной, но которая въ глазахъ молодежи являлась носительницей свѣтлыхъ нравственныхъ идеаловъ.
   Движеніе это, проникнутое самымъ высокимъ идеализмомъ, по своему внутреннему содержанію носило въ значительной степени религіозный, этическій характеръ. Недаромъ одинъ изъ самыхъ видныхъ участниковъ "хожденія въ народъ", Сергѣй Кравчинскій, слѣдующимъ образомъ опредѣлялъ общій характеръ этого движенія, его психологію. "Движеніе это едва-ли можно назвать политическимъ. Оно было скорѣе какимъ-то крестовымъ походомъ, отличаясь вполнѣ заразительнымъ и всепоглощающимъ характеромъ религіозныхъ движеній. Люди стремились не только къ достиженію опредѣленныхъ практическихъ цѣлей, но вмѣстѣ съ тѣмъ къ удовлетворенію глубокой потребности личнаго нравственнаго очищенія" {С. Степнякъ: "Подпольная Россія", Лондонъ. 1893 г., стр. 15.}. Именно въ этомъ, но нашему мнѣнію, слѣдуетъ видѣть причину того, что мистическія проповѣди Маликова о богочеловѣчествѣ, о нравственномъ совершенствованіи, о развитіи религіознаго сознанія нашли въ адептахъ этого движенія такой скорый отзвукъ.
   Идеи, составлявшія народническое credo, носились въ то время въ воздухѣ. Эти идеи исповѣдывались и всѣми богочеловѣками. Мы глубоко убѣждены, что и Толстой, при его необыкновенной чуткости, не могъ не подпасть подъ вліяніе этихъ идей.
   Правда, любовь къ мужику пробудилась въ Толстомъ очень рано. Въ своемъ письмѣ къ Григоровичу по поводу 50-лѣтія его литературной дѣятельности онъ писалъ: "Вы мнѣ дороги... въ особенности по тѣмъ незабвеннымъ впечатлѣніямъ, которыя произвели на меня вмѣстѣ съ "Записками Охотника" Тургенева ваши первыя повѣсти. Помню умиленіе и восторгъ, произведенные на меня, 16-лѣтняго мальчика, не смѣвшаго вѣрить себѣ, "Антономь-Горемыкой", бывшимъ для меня радостнымъ открытіемъ того, что русскаго мужика, нашего кормильца и -- хочется сказать -- учителя, можно и должно описывать, не глумясь и не для оживленія пейзажа, а можно и должно писать во весь ростъ, не только съ любовью, но съ уваженіемъ и даже съ трепетомъ" {"Письма Л. Н. Толстого". 1910 г., стр. 223.}.
   Здѣсь, въ этихъ строчкахъ, какъ нельзя болѣе ярко сказывается то же самое настроеніе, то же самое отношеніе къ "мужику", полное восторга и "трепета", которыя являлись самыми характерными особенностями народнической психики, народнической идеологіи 70-хъ годовъ. Всегда таившіяся въ Толстомъ симпатіи къ трудовому народу и крестьянину пріобрѣтаютъ вполнѣ опредѣленный характеръ именно въ концѣ 70-хъ годовъ, т. е. въ то самое время, когда происходитъ его сближеніе съ богочеловѣками и народниками.
   Въ это именно время Толстой начинаетъ стремиться къ "опрощенію", которое, какъ извѣстно, составляло основную черту людей, "ходившихъ въ народъ"; съ этого времени въ его отношеніяхъ къ свѣтскому обществу, къ аристократической средѣ проглядываютъ явно отрицательныя тенденціи. Онъ стремится сблизиться съ народомъ, ознакомиться съ его духовнымъ міромъ, для чего предпринимаетъ путешествія по монастырямъ, знакомится съ сектантами и т. д. При этомъ онъ прибѣгаетъ къ тѣмъ же самымъ пріемамъ, которые практиковались лицами, "ходившими въ народъ", т. е. ходитъ по Россіи пѣшкомъ, одѣвается въ крестьянское платье до лаптей включительно, и проч.
   Демократическія симпатіи Толстого постепенно растутъ все болѣе, принимая при этомъ чисто народническій характеръ. Это прежде всего, конечно, очень сильно отражается въ его произведеніяхъ, а затѣмъ и въ условіяхъ его личной жизни, въ его обстановкѣ, костюмѣ и т. д. Около этого же времени изъ подписи Льва Николаевича исчезаетъ титулъ графа. Онъ задумываетъ писать для широкихъ народныхъ массъ, задается мыслью создать народный органъ, стремится улучшить лубочную народную литературу и т. д.
   

V.

   Успѣхъ ученія Маликова обратилъ на него вниманіе администраціи, тѣмъ болѣе, что нѣкоторые изъ его послѣдователей начали распространять богочеловѣчество въ народѣ, съ Евангеліемъ въ рукахъ. Молодые офицеры Тепловъ и Айтовъ были арестованы за это "на мѣстѣ преступленія".
   Жандармскій генералъ Слежинъ и прокуроръ Жихаревъ, производившій въ то время дознаніе по дѣлу о пропагандѣ въ 36 губерніяхъ, заинтересовались ученіемъ Маликова, его "пропагандой". Маликовъ былъ арестованъ и привезенъ въ Москву.
   На первомъ же допросѣ, въ присутствіи Жихарева и Слежина, Маликовъ, вмѣсто показаній, которыя отъ него требовались, произнесъ горячую рѣчь о богочеловѣчествѣ, о необходимости нравственнаго совершенствованія, о развитіи религіознаго чувства и сознанія, о достиженіи того высокаго идеала, который долженъ приблизить человѣка къ Богу. Сообщеніе профессора Туна о томъ, что рѣчь эта заставила прокурора объявить мечтателя (т. е. Маликова) "сумасшедшимъ", не подтверждается обстоятельствами дѣла. Напротивъ, имѣется нѣсколько свидѣтельствъ, удостовѣряющихъ, что рѣчь Маликова произвела сильное впечатлѣніе на присутствовавшихъ. То, что они услышали, было для нихъ и ново, и неожиданно. Вслѣдъ за этимъ Маликовъ былъ немедленно же освобожденъ.
   Вскорѣ однако власти спохватились и признали, что, хотя ученіе Маликова и не заключаетъ въ себѣ "ничего политическаго", тѣмъ не менѣе распространеніе его не можетъ быть допущено. Къ сожалѣнію, намъ неизвѣстно, какими соображеніями мотивировалось это распоряженіе. Какъ ни какъ, но Маликову строго-настрого было воспрещено распространять свое ученіе.
   Обстоятельство это заставило "богочеловѣковъ" задуматься относительно своего дальнѣйшаго существованія, тѣмъ болѣе, что они предвидѣли возможность новыхъ стѣсненій, новыхъ репрессій. Съ цѣлью примѣнить свои идеи къ жизни, богочеловѣки еще ранѣе задумали образовать, на началахъ своего ученія, особую земледѣльческую общину. Но, убѣдившись, что русскія политическія условія того времени отнюдь не благопріятствовали какимъ бы то ни было религіозно-соціальнымъ опытамъ, они рѣшили уѣхать въ Америку, чтобы тамъ, на полной свободѣ, осуществить опытъ достиженія намѣченнаго ими идеала, устроить такую общину, которая послужила бы образцомъ для всѣхъ другихъ. Въ концѣ того же 1874 года "богочеловѣки" эмигрировали въ Америку въ числѣ 15 человѣкъ и тамъ въ штатѣ Канзасъ купили землю и устроили общину. Въ числѣ членовъ этой общины были: Маликовъ съ женой и дѣтьми, Чайковскій съ женой, Алексѣевъ съ семьей, Клячко съ женой, Хохловъ, Бруевичъ изъ Орда, братъ Алексѣева, Лидія Эйгофъ изъ Саратова. Позднѣе къ нимъ присоединился русскій эмигрантъ Владиміръ Константиновичъ Гейнсъ, болѣе извѣстный подъ именемъ Вильяма Фрея, оставившій Россію еще въ 1868 году.
   Здѣсь кстати будетъ замѣтить, что въ то время въ нѣкоторыхъ кругахъ русской интеллигенціи наблюдалась замѣтная тяга къ переселенію въ Америку. Фактъ этотъ, между прочимъ, отмѣченъ въ интересныхъ и содержательныхъ "Воспоминаніяхъ" Вл. Дебогорія-Мокріевича, который разсказываетъ, что съ конца 60-хъ годовъ многіе представители русской интеллигенціи "усматривали нѣчто необыкновенно привлекательное въ американской жизни и учрежденіяхъ и Ѣздили туда". Самъ авторъ "Воспоминаній" точно также стремился въ то время въ Америку, имѣя въ виду организовать тамъ общину, которая на дѣлѣ бы осуществила принципъ отрицанія личной собственности.
   Живя въ Россіи, Гейнсъ окончилъ двѣ военныя академіи: артиллерійскую и генеральнаго штаба, послѣ чего поступилъ въ Финляндскій гвардейскій полкъ. Подобная служба не могла его удовлетворить, не смотря на то, что его обширныя спеціальныя знанія какъ нельзя болѣе цѣнились начальствомъ. Все обѣщало ему быструю и блестящую карьеру (его родной братъ былъ казанскимъ губернаторомъ). Но все это ни мало не прельщало его, такъ какъ всѣ его интересы, стремленія и планы лежали совсѣмъ въ иной плоскости. Онъ задавался широкими, грандіозными цѣлями о перевоспитаніи общества и народа. Подъ вліяніемъ сочиненій Фурье, Роберта Овена и Чернышевскаго, онъ усвоилъ соціалистическія идеи съ сильнымъ этическимъ налетомъ и мечталъ о возрожденіи человѣчества къ новой жизни путемъ устройства трудовыхъ общинъ на коммунистическихъ началахъ. И вотъ онъ сжигаетъ корабли и вмѣстѣ съ женой, носившей фамилію Славинской, вполнѣ раздѣлявшей его убѣжденія, уѣзжаетъ въ 1868 году въ Америку, гдѣ и поселяется окончательно. При этомъ онъ принялъ американское подданство и перемѣнилъ свое имя и фамилію, назвавшись Вильямомъ Фреемъ.
   Послѣ разныхъ перипетій, неизбѣжныхъ въ положеніи эмигранта, онъ ѣдетъ въ Миссури и тамъ вступаетъ въ общину "Union", которой отдаетъ свои послѣдніе сто долларовъ. Но проходитъ годъ и община распадается "вслѣдствіе внутреннихъ несогласій". Тогда онъ перекочевываетъ въ Канзасъ и тамъ, вмѣстѣ съ однимъ изъ своихъ друзей, докторомъ Bricks, основываетъ свою общину-коммуну "La Progressive". Однако и эта община вскорѣ распалась "изъ за разногласій, возникшихъ съ американцами, которые желали придать общинѣ коммерческій характеръ". Эти неудачи убѣждаютъ Фрея въ томъ, что однѣ экономическія основы и въ частности коммунизмъ совершенно недостаточны "для созданія прочнаго общества и что для этого необходимо и нравственное возрожденіе человѣка". Изученіе 0. Конта и его "религіи человѣчества" окончательно укрѣпляетъ Фрея въ необходимости выдвинуть на первый планъ идею объ этическомъ совершенствованіи. Сдѣлавшись горячимъ послѣдователемъ позитивной религіи, увлекшись ея возвышенными принципами, въ родѣ знаменитаго "vivre pour antrui", Фрей началъ доказывать, что "никакая общинная жизнь не возможна безъ религіи, которая составляетъ основу человѣческой дѣятельности, объединяя вѣрующихъ и руководя ими" {H. В. Рейнгардтъ: "Необыкновенная личность". Казань, 1889 г.}.
   Такъ объясняетъ біографъ Фрея H. В. Рейнгардъ ту эволюцію, которую пришлось пережить Фрею на пути отъ коммунизма къ позитивизму. Мы считаемъ не лишнимъ добавить, что мысль о невозможности общинной жизни безъ религіи могла явиться у Фрея подъ впечатлѣніемъ знакомства съ состояніемъ различныхъ американскихъ общинъ. Ему не могъ не броситься въ глаза фактъ, что въ то время, когда общины коммунистовъ и людей, задававшихся исключительно соціальными цѣлями, всегда очень быстро распадались, общины людей, объединенныхъ религіозной идеей, сектантовъ: шэкеровъ, перфекціонистовъ, мормоновъ и т. д., существовали и развивались, достигая нерѣдко цвѣтущаго состоянія.
   Познакомившись съ "богочеловѣками", Фрей вмѣстѣ съ женой и дѣтьми вступилъ въ ихъ общину. Но это вступленіе не только не повлекло за собой у крѣпленія богочеловѣческой общины, а, наоборотъ, немало поспособствовало ея окончательному распаденію.
   Г. Рейнгардъ, кстати сказать, черезчуръ идеализировавшій Фрея въ своей брошюрѣ, ни слова не говоритъ объ его жизни въ общинѣ богочеловѣковъ. Между тѣмъ пребываніе Фрея въ этой общинѣ проливаетъ яркій свѣтъ на личность этого безспорно замѣчательнаго, но въ то же время сектантски-односторонняго человѣка. Несомнѣнно, что съ точки зрѣнія личной морали Вильямъ Фрей былъ по истинѣ человѣкомъ святой жизни. Человѣкъ идеи и принциповъ по преимуществу, онъ отличался полнымъ отсутствіемъ всякихъ побужденій личнаго характера, былъ совершенно свободенъ отъ всего, что носитъ характеръ эгоистическихъ стремленій и помысловъ. Но въ то же время онъ несомнѣнно былъ слишкомъ прямолинейнымъ человѣкомъ, черезчуръ склоннымъ доводить до абсурда выполненіе тѣхъ или иныхъ положеній или догматовъ исповѣдуемой имъ доктрины. Такъ, напримѣръ, свое вегетаріанство Фрей не преминулъ довести до крайнихъ, невозможныхъ предѣловъ, категорически и разъ навсегда отказавшись отъ употребленія даже сахара, даже соли. То же самое повторялось и въ другихъ случаяхъ. Извѣстный принципъ позитивной религіи "жить открыто" -- vivre au grand jour -- т. e. не скрывать отъ людей образъ своей частной жизни, Фрей точно также доводилъ до совершенно нелѣпыхъ предѣловъ. Такъ, живя въ общинѣ богочеловѣковъ, онъ пытался доказывать, что даже мужъ и жена не имѣютъ права вести между собой сепаратные разговоры, что и они не должны позволять себѣ хотя по временамъ изолироваться отъ другихъ членовъ общины... Дальше этого, конечно, уже не могла идти изступленная ненависть ко всякому проявленію индивидуализма.
   

VI.

   Дѣло у богочеловѣковъ не пошло: община ихъ не развилась и не окрѣпла. Это, разумѣется, объясняется многими причинами, изъ которыхъ можно указать: незнаніе мѣстныхъ условій, неумѣніе быстро примѣниться къ нимъ, полное отсутствіе привычки къ физическому труду. Въ первое время послѣ дня, проведеннаго на какой-нибудь тяжелой работѣ, вродѣ рубки дровъ или копанья грядъ, богочеловѣки чувствовали себя точно послѣ пытки. Постепенно, съ теченіемъ времени хотя и выработалась привычка владѣть топоромъ и заступомъ, тѣмъ не менѣе тяжелая физическая работа изо дня въ день не могла не угнетать русскихъ интеллигентовъ. А работать приходилось съ утра и до вечера, нерѣдко по 11 часовъ въ сутки, работать, что называется, до упаду. Крайняя непрактичность членовъ общины сказалась на первыхъ же порахъ при сооруженіи необходимыхъ построекъ и затѣмъ постоянно давала себя знать въ дѣлѣ веденія хозяйства. Такъ, напримѣръ, сарай для коровъ выстроенъ былъ изъ такихъ тонкихъ столбиковъ или кольевъ, что, какъ только корова вздумала почесаться около сарая, онъ тотчасъ же свалился. Никто не умѣлъ ходить за скотомъ, выдаивать коровъ до конца; вслѣдствіе этого многія коровы оказались перепорченными, и т. д.
   Неудивительно, что община начала нуждаться. Постепенно нужда обострялась все больше и больше. Членамъ общины жилось голодно и холодно. Въ результатѣ чрезмѣрной, напряженной работы, помимо утомленія и усталости, являлось недовольство, прокрадывалось раздраженіе. Взаимныя отношенія членовъ общины начали разлаживаться, начали возникать недоразумѣнія, неудовольствія, пререканія. Вѣра въ возможность достиженія богочеловѣческаго совершенства,-- вѣра, которая воодушевляла и окрыляла членовъ общины,-- постепенно слабѣла и гасла. Надежда создать новую религію, которая явилась бы синтезомъ христіанства и соціализма, распадалась окончательно.
   Въ отношеніяхъ къ нимъ американцевъ проглядывало явное недовѣріе и предубѣжденіе. Американцы называли ихъ коммунистами, говорили, что у нихъ существуетъ общность женъ и т. д. Впрочемъ, нужно замѣтить, что это обычные слухи, почти всегда пускаемые въ Америкѣ о членахъ разныхъ сектантскихъ общинъ. Наконецъ, еще одна нелѣпая легенда была пущена въ ходъ американцами о "богочеловѣкахъ": начали увѣрять, что они -- огнепоклонники, что они создали будто бы особый культъ поклоненія огню. Поводомъ для возникновенія этой легенды послужилъ слѣдующій случай. Разъ вечеромъ, при постройкѣ домовъ для жилья, колонисты начали обжигать сваи для фундамента. Разложили большой костеръ, собрались вокругъ него и, пользуясь хорошей погодой, начали хоромъ пѣть русскія пѣсни. Эта картина въ глухой степи была дѣйствительно очень оригинальна и эффектна. Американцы, видя эту сцену, рѣшили, что члены новой общины совершаютъ поклоненіе огню.
   Вообще между практическими американцами и русскими общинниками, преисполненными крайняго идеализма, не установилось сколько-нибудь прочныхъ отношеній и связей. Это, разумѣется, нэ могло не тяготить "богочеловѣковъ", которые начали чувствовать себя въ Америкѣ совершенно чужими людьми. И вотъ у нихъ появляется тоска по родинѣ, мучительная тоска по русскимъ людямъ, острое, жгучее желаніе во что бы то ни стало увидѣть Россію.
   Черезъ два года члены общины рѣшили разстаться, чтобы "вернуться въ цивилизацію", какъ говорили они.
   Часть изъ нихъ, какъ, напримѣръ, Маликовъ и Алексѣевъ, вернулись въ Россію, другіе -- Чайковскій и Клячко -- остались заграницей, въ Европѣ.
   Они вернулись изъ Америки морально разбитыми людьми,-- настолько, что объ участіи въ русскомъ общественномъ движеніи, которое въ то время отлилось въ форму "Народной Води" -- невозможно было и думать. Тѣмъ болѣе, что всѣ "богочеловѣки": Маликовъ, Чайковскій, Алексѣевъ и другіе всегда отличались отсутствіемъ боевого революціоннаго темперамента и всегда вдохновлялись главнымъ образомъ творческой, созидательной работой. Мотивы этическаго характера всегда преобладали въ нихъ. И хотя они болѣли душой за то, что творилось въ Россіи благодаря господству реакціи, тѣмъ не менѣе отдать своей души политическимъ партіямъ они уже не могли. Но они не отказались отъ высокаго богочеловѣческаго идеала, какъ конечной цѣли, къ которой, по ихъ мнѣнію, стремится человѣчество въ процессѣ естественной эволюціи. Они остались вполнѣ вѣрны этому идеалу.
   Таково, по нашему мнѣнію, было настроеніе богочеловѣковъ въ тотъ моментъ, когда они, вернувшись въ Россію, вошли въ сношенія съ Толстымъ. Изъ нихъ, какъ мы видѣли, особенно близко сталъ къ Толстому В. И. Алексѣевъ, учитель его дѣтей, прожившій съ великимъ писателемъ подъ одной кровлей нѣсколько лѣтъ.
   Окончивъ свои учительскія обязанности въ семьѣ Толстого, Алексѣевъ не порвалъ своихъ связей со Львомъ Николаевичемъ. Покинувъ Ясную Поляну, онъ переселился въ самарское имѣніе Толстого, гдѣ и прожилъ довольно долгое время. Переписка, существовавшая между Алексѣевымъ и Толстымъ, носитъ самый дружескій, интимный характеръ. Нѣкоторыя изъ писемъ Толстого къ Алексѣеву читатель найдетъ въ первомъ томѣ сборника П. А. Сергѣенка: "Письма Л. Н. Толстого". (Москва, 1910 г.).
   Уже изъ этихъ писемъ можно видѣть, какой глубокой сердечностью проникнуты были отношенія великаго писателя къ В. И. Алексѣеву и насколько близко они были духовно. "Думаю я о васъ безпрестанно и люблю васъ очень", пишетъ ему Толстой въ 1881 году. Въ другомъ письмѣ онъ пишетъ: "Мнѣ радостно думать, что у насъ съ вами вѣра одна".
   Въ томъ же письмѣ Толстой заявляетъ: "я не хочу забывать того, что я вамъ во многомъ обязанъ, въ томъ спокойствіи и ясности моего міросозерцанія, до котораго я дошелъ. Я васъ узналъ, перваго человѣка (тронутаго образованіемъ) не на словахъ, а въ сердцѣ исповѣдующаго ту вѣру, которая стала яснымъ и непоколебимымъ для меня свѣтомъ. Это заставило меня вѣрить въ возможность того, что смутно всегда шевелилось въ душѣ. И поэтому вы какъ были, такъ и останетесь всегда дороги (мнѣ)".
   Другой "богочеловѣкъ", съ которымъ Толстой втеченіе долгаго времени состоялъ въ постоянныхъ сношеніяхъ, былъ, какъ я уже замѣтилъ ранѣе,-- А. А. Бибиковъ. Прошлое этого человѣка тоже было далеко не зауряднымъ, а потому будетъ нелишне сказать о немъ нѣсколько словъ.
   Потомокъ стариннаго дворянскаго рода, Бибиковъ былъ помѣщикъ Тульской губерніи и въ половинѣ 60-хъ годовъ служилъ мировымъ посредникомъ. Вмѣстѣ съ Маликовымъ онъ былъ привлеченъ къ дѣлу Каракозова вслѣдъ за выстрѣломъ послѣдняго 4 апрѣля 1866 года. Послѣ суда Бибиковъ былъ сосланъ въ г. Кадниковъ, Вологодской губерніи, гдѣ и пробылъ около двухъ лѣтъ; весной 1868 года его переводятъ въ Великій Устюгъ, той же губернія. Здѣсь онъ прожилъ еще годъ, послѣ чего, по болѣзни, былъ переведенъ въ г. Воронежъ. Въ 1871 году ему разрѣшено было переѣхать въ свое имѣніе, въ Тульскую губернію, съ условіемъ жить тамъ безвыѣздно, подъ надзоромъ полиціи.
   Въ 1873 году Бибиковъ былъ освобожденъ отъ надзора полиціи, съ обязательствомъ не въѣзжать въ Жиздринскій уѣздъ Калужской губерніи и безъ права проживанія въ столицахъ. Такимъ образомъ онъ пробылъ 5 лѣтъ въ ссылкѣ и 7 лѣтъ подъ надзоромъ полиціи.
   Если не ошибаюсь, къ этому времени относится знакомство Бибикова со Львомъ Николаевичемъ Толстымъ и его семьей. Вскорѣ послѣ этого онъ получилъ мѣсто управляющаго самарскимъ имѣніемъ Толстого и поселился на хуторѣ, въ степи, около села Патровки, Бузулукскаго уѣзда. По своимъ взглядамъ и убѣжденіямъ онъ считался въ то время "богочеловѣкомъ", сторонникомъ ученія Маликова, съ которымъ его соединяло долголѣтнее и близкое знакомство.
   Что касается Маликова, то сношенія съ нимъ Толстого выражались въ частыхъ встрѣчахъ и свиданіяхъ, продолжительныхъ бесѣдахъ и безконечныхъ спорахъ на темы религіозно-этическаго характера. Существовала-ли между ними переписка -- я не знаю. Старшая дочь Маликова К. А. Дубахъ сообщала мнѣ, что у покойнаго отца ея имѣлись письма Л. Н. Толстого, но что они, вмѣстѣ со всѣми другими бумагами, погибли во время крушенія поѣзда при переѣздѣ отца на службу въ г. Михайловъ, Рязанской губерніи {Тогда же погибла переписка А. К. Маликова въ Вл. С. Соловьевымъ, К. П. Побѣдоносцевымъ и др.}.
   Объ отношеніяхъ Толстого къ Фрею мы говорить здѣсь не будемъ, такъ какъ объ этомъ уже разсказано П. И. Бирюковымъ въ его статьѣ, напечатанной въ "Минувшихъ годахъ".
   Этимъ пока мы и закончимъ свой очеркъ, въ надеждѣ, что онъ послужитъ поводомъ для лицъ, располагающихъ свѣдѣніями о "богочеловѣчествѣ" и объ отношеніяхъ геніальнаго писателя къ участникамъ этого движенія -- подѣлиться своими свѣдѣніями въ печати.
   Особенно же, конечно, желательно, чтобы высказались въ печати сами участники этого движенія, какъ В. И. Алексѣевъ, H. В. Чайковскій, А. А. Бибиковъ и другіе. Время идетъ, ряды семидесятниковъ все болѣе и болѣе рѣдѣютъ, а потому ждать долѣе нельзя -- необходимо спѣшить!

А. Пругавинъ.

"Русское Богатство", No< 8, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru