Ч. Скажите, не стыдно ли вам было написать такую гадость? Неужели вы решитесь издать ее?
А. Почему ж не так? Что ж делать, если я не смог найти другого, более занимательного предмета.
Ч. Вы худо поняли меня; предмет, вами избранный, мог бы быть занимателен, когда бы был хорошо обработан. Чиновники полицейские также люди; надлежало обнаружить злоупотребления, могшие вкрасться в исполнение их обязанностей; по крайней мере тогда бы вы могли сказать, что имели цель похвальную. Самый недостаток цели в сочинениях такого рода вознаграждается красотою и легкостию стихов, щеголеватым изложением, остротами, кстати вставленными, а у вас...
А. Ваша правда, ни слог мой, ни стихи не отличаются упомянутыми достоинствами; но, сударыня, вы поступаете несправедливо, утверждая, что сочинение лишено цели; оно имеет ее, и притом двойную.
Ч. Какую же?
А. 1-е. Доказать, что противу благоустроенной полиции и нечистые духи устоять не могут. 2-е. Удовлетворить сновательным, ежедневно возобновляющимся требованиям неотвязного кредитора моего, нужды.
Ч. Это не оправдание: для денег напишите что-нибудь дельное, употребите всё ваше старание. Притом неужели вы надеетесь сбыть много экземпляров вашего кропанья!
А. На сие скажу, что для дельного сочинения нужны два невещественные капитала: талант и время; одного не дает мне вышереченный кредитор мой, а в другом природа отказала; почему и решился я сделать кой-что, кой-как, лишь бы скорее; относительно же раскупления баллады моей, меня ободряет пример гг. Выжигиных, пред коими она имеет важное преимущество: ее можно прочесть несравненно скорее.
Ч. Неужели вы только и нашли в полицейских достойного описания, что одну их склонность к развеселительным напиткам?
А. Если бы я стал описывать похвальные их качества, то бы моя баллада никогда не кончилась; если бы вздумал искать в них недостатков, то моя баллада никогда б не началась, а потому и осталась мне в поживу только милая слабость, общая и, так сказать, наследственная в их да и во многих званиях.
Ч. Предуведомляю вас, что все журналы осыплют ваше сочинение...
Л. Известно чем; а тогда я не поленюсь написать Двенадцать спящих журналистов, и они у меня выйдут еще хуже бутошников. Но, впрочем, я спокоен: у нас критика всё оскорбительное бережет пока для творений, ознаменованных печатью истинного дара, то прилично ли ей и ее кавалерам сервенти, журналистам, заниматься таким пустяком, каковы мои бутошники!
Ч. Можно ли было оставить без исправления стихи:
И стали вкруг него
В почтительном молчаньи.
Тут не разберешь, лошади или рабы.
А. Ах, сударыня! Когда мне было выправлять; не забудьте кредитора моего. Вы, верно, не были с ним знакомы?
Ч. Или еще: конюшенки почетны... По одному годочку. Хоть бы вы из стыда заменили сии стихи другими.
А. Ах, сударыня! Ведь я занимался этим кой-когда, время скользко, а кредитор тут как тут.
Ч. Откуда заимствовали вы выражения расквасить нос и губы... паршивая собака... и проч.?
А. Из "Полицейского словаря", который (мимоходом сказано) служит важнейшим пособием для некоторых гг. сыщиков и следственных приставов.
Ч. А какой конец у вас! Фи!
А. Да перестаньте, ради бога!
Ч. Есть строфы неполные, и часто смысл переходит из одной строфы в другую, и...
А. Боже мой, вы вывели меня из терпения! Да отвяжетесь ли вы от меня? Я, наконец, возымею об вас мнение, самое оскорбительное для существа, созданного по образу и подобию божию.
Ч. А что такое подумаете вы обо мне?
А. Я подумаю, что вы переодетый Журналист.
Ч. (поспешно уходя). А!!! так прощайте, сударь!
Л. Прощайте, сударыня!
ОБРАЩЕНИЕ К ЦЕНЗОРЕ
Цензурушка!
Голубушка!
Нельзя ли пропустить?
Я господа
О здравии
Твоем буду молить!
Свободу я
Тиснения
Всегда буду бранить!
Цензурушка!
Голубушка!
Нельзя ли пропустить?
КРАСНОРЕЧИВОЕ ВОЗЗВАНИЕ К НЕКОТОРЫМ Г-М ЖУРНАЛИСТАМ И КРИТИКАМ