Ничего нет наивнее и хуже, как в наше время что-то скрывать от народа. Хуже ничего нет, потому что сам же народ больше всяких властей его хочет победы, наивнее ничего нет, потому что, как ни малограмотен народ, но в такое время все становятся как бы грамотными. Как будто можно бросить камень в пруд и запретить воде волноваться.
Живу я в довольно глухом месте, нарочно посылаю в город за газетами три раза в неделю, и все-таки, если что-нибудь совершается выдающееся, большей частью узнаю я от кого-нибудь из местных малограмотных людей. Так вот и в этот раз чуть ли не раньше газет узнал я от простых мужиков про события возле Государственной думы. Понятие, выработанное парламентской историей и произнесенное теперь у нас, вызвало из недр простого народа широкий отклик совести. И еще бы не вызвать, когда каждый, самый даже темный крестьянин, понимает, что не армия виновата, а внутренность, снабжающая армию. Можно себе представить, какое впечатление на простой народ на почве этой больной "внутренности" вызвало известие о министерстве общественного доверия. Ответственное министерство в народе называется просто ответственность. Спросишь говорящего об ответственности, кто и перед кем должен отвечать.
Ответят -- сподручники.
Так называется правительство.
А на вопрос, перед кем отвечают сподручники, говорят:
-- Перед государем, народом и Думой.
Иногда прибавят, что Государственный совет -- это лишнее, от него только путаница.
Иногда, кроме сподручников, называют хищников-купцов, всех, кто наживается на несчастии войны, а то даже назовут какое-нибудь лицо, более других виноватое в недостаточном снабжении армии.
Странно бывает слушать, как этот народ, мирный и малосведущий в истории, начинает теперь по-своему обсуждать понятия, выработанные историей других народов.
Первую весть об этой "ответственности" занес ко мне Хорь. Мне уже приходилось писать здесь, что у меня есть сосед-хуторянин, тот самый тургеневский неумирающий Хорь, который, в противоположность самоуглубленному Калинычу, занят вопросами общественности.
-- В Думе заявили ответственность! -- сказал Хорь. И сейчас же прибавил: -- Теперь ему пощады не будет.
"Его" Хорь назвал по имени главного виновника в недостаточном снабжении армии.
-- Испитилась вовсе Россия, -- продолжал Хорь, -- но, может быть, теперь у нас будет настоящая власть.
-- Какая же это будет власть? -- спросил я.
-- Административная, -- ответил Хорь.
Конечно, я был поражен: в другое время кто же больше Хоря этого бранил нашу административную власть; слушая его беспощадную критику, можно бы долго считать его за отчаянного революционера, говори он свои речи не на своем уединенном хуторе, а в селе, так давно бы ему в кутузке сидеть, и тут вдруг этот же Хорь понимает ответственное министерство как торжество административной власти!
-- Что эти суды и пересуды! -- говорил Хорь. -- Таскался я много лет по судам, нам нужна власть твердая, короткая, неукоснительная и справедливая.
-- Может быть, такая божественная власть?
-- Божественная власть, конечно, такая, только до бога далеко, а у нас на земле власть административная.
Понятно было одно, что это не та наша обыкновенная власть, а новая, идеальная, -- пахарь взалкал по хорошей власти.
Я залюбовался клеверным полем.
-- Какая благодать!
-- Благодать-то благодать, -- усмехнулся Хорь, -- да недалеко уйдешь с этой благодатью.
Он хотел сказать, что нет ничего лучше клевера, да вот приходится оберегать его.
-- Народ не может оберегать себя, -- сказал Хорь, -- народ этим не любит заниматься и не может. Нужна власть! Наше правительство слабое: не знает времени. Правительству нужно время знать. Теперь время такое, что каждого надо выслушать, понять, исполнить, что желает народ. Время сейчас народное. А вот дай перейдет срок -- и он опять всунется к полям, замолчит: пожалуйте тогда, делайте, что хотите, ваше от вас не ушло и не уйдет во веки веков, потому что народ власть не любит. Ихнее от них не уйдет.
-- Вернется народ в поля, -- сказал я, -- опять произвол?
-- И опять произвол, а потом опять чистка!
-- И так до скончания века одно и то же?
-- До скончания века, до последнего Страшного Суда.
-- И потом?
-- Потом так и останется: власти больше не будет, и народ будет сам, последние будут первыми, и первые -- в огонь. Только до того времени далеко, сейчас народ без власти не может.
Так вот и в самых глухих местах по-своему разговаривают о всем, что пишут в газетах, разговаривают грамотные и неграмотные; время такое, что все тайное становится явным.
Комментарии
Очерк предназначался для газеты "Речь" и был запрещен цензурой. В архиве Пришвина сохранились перечеркнутые цензором гранки газеты (сентябрь 1914 г.) с текстом очерка, озаглавленного "Отзвуки войны. Власть и пахари". Печатается по изданию: Собр. соч. 1956--1957, т. 4, с. 187--189.
Стр. 596. ...известие о министерстве общественного доверия. -- После объявления Германией 19 июля (1 августа) 1914 г. войны России на экстренном заседании IV Государственной думы 26 июля лидеры буржуазных партий в своих выступлениях заявили о безоговорочной поддержке правительства. Велись разговоры о создании из представителей буржуазных партий так называемого "министерства доверия". Созданный в августе 1915 г. в IV Государственной думе буржуазными партиями "Прогрессивный блок" настаивал на образовании такого министерства (его предполагаемый состав был опубликован 13 августа 1915 г. в газете "Утро России"), но по приказу Николая II 3 сентября 1915 г. дальнейшие заседания Государственной думы были прекращены.
Источник текста:Собрание сочинений. В 8 т / М. М. Пришвин; Том 2.Кащеева цепь. Мирская чаша. Произведения 1914-1923 годов. -- Москва: Худож. лит., 1982. -- 21 см. С. 595 -- 597.