Потто Василий Александрович
Воспоминания о закавказском походе 1855-1856 годов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: "Военный Сборникъ", NoNo 5-6, 1864.

ВОСПОМИНАНІЯ О ЗАКАВКАЗСКОМЪ ПОХОДѢ
1855--1856 годовъ. (*)

(*) "Военный Сборникъ" No 1-й 1860 года.

   Турецкая кампанія 1855 года окончилась покореніемъ Карса. 1-го декабря послѣдовало размѣщеніе войскъ дѣйствующаго корпуса на зимовыя квартиры. Новороссійскому драгунскому полку опять назначенъ былъ Ахалкалакскій участокъ съ его знакомыми духоборческими деревнями.
   Въ концѣ ноября начали отправлять въ Тифлисъ плѣнную турецкую армію, подъ прикрытіемъ первыхъ шести эскадроновъ нашего полка; остальные 4-й и 5-й дивизіоны выступили 28-го числа изъ Каныкева въ Александраполь, откуда должны были идти прямо въ Духоборье.
   До Арпачая достигли безъ особенныхъ приключеній; помню только, что было холодно, сыро, и шелъ дождь со снѣгомъ. Въ Хаджи-Вали на ночлегѣ столпилось столько войска, что, несмотря на позднее время года, принуждены были расположиться подъ открытымъ небомъ. Ночь была темная, ненастная; бивуачные костры мерцали едва замѣтными звѣздочками, потому что въ Карсскомъ пашалыкѣ въ дровахъ недостатокъ. Суконныя палатки, разбитыя на здѣшнемъ этапномъ пунктѣ, для пріюта больныхъ, были уже заняты офицерами: кто опоздалъ, тому оставалось довольствоваться бивуаками.
   Къ утру погода прояснилась. Мы двинулись дальше, переночевали въ теплыхъ перевалинскихъ сакляхъ и на слѣдующій день подошли къ Александраполю, куда насъ однакожъ не впустили. Стали бивуаками вблизи крѣпости. Городъ былъ въ большихъ хлопотахъ, ожидая главнокомандующаго, проѣзжавшаго изъ Карса въ Тифлисъ.
   1-го декабря мы были свидѣтелями торжественной, народной встрѣчи покорителя Анатоліи. Всѣ жители вышли за городъ, расположившись ожидать пріѣзда намѣстника. Между тѣмъ, наступили сумерки; сдѣлалось холодно. Народъ зажегъ факелы, и багровый свѣтъ ихъ фантастически освѣтилъ волновавшуюся масу людей. Было уже поздно, когда экипажъ главнокомандующаго, сопровождаемый отборною сотнею армянской милиціи, сталъ спускаться къ арпачайскому мосту. Священники -- православные, армяно-григоріянскіе и римско-католическіе -- въ полномъ облаченіи, съ крестомъ и святою водою, встрѣтили на пути намѣстника, и когда экипажъ снова тронулся, народъ, окруженный хоругвями, значками, махая пылающими факелами, бросился вслѣдъ за нимъ. Торжественный колокольный звонъ, разносившійся по всему городу, рѣзкіе звуки зурны и дикіе, воинственные крики народа, предававшагося со всѣмъ пыломъ торжеству настоящей минуты, все это соединилось, чтобы составить невыразимо-привлекательную картину.
   Процесія неслась, въ буквальномъ смыслѣ, по ярко илюминованнымъ улицамъ Александраполя и остановилась на небольшой площадкѣ у скромнаго домика, приготовленнаго для генерала Муравьева. Здѣсь встрѣча была уже не та: здѣсь стояло войско, съ распущенными знаменами, съ стройною, боевою музыкою, съ грознымъ "ура!" которое такъ недавно еще гремѣло и отдавалось на неприступныхъ валахъ карсскихъ...
   Главнокомандующій обошелъ почетный караулъ, принялъ поднесенную ему отъ города хлѣбъ-соль и, сопровождаемый генералитетомъ, удалился въ домикъ. Народъ продолжалъ толпиться до разсвѣта.
   На другой день эскадроны наши прошли черезъ спавшій еще Александраполь и ночевали въ Бендевами.
   Бендевань стоитъ того, чтобы сказать о немъ нѣсколько словъ. Это армяно-татарскій аулъ, раскинутый, надъ самымъ Арпачаемъ, на неприступной мѣстности, окруженной со всѣхъ сторонъ страшными обрывами и пропастями. Дорога къ его единственнымъ воротамъ спускается къ берегу рѣки, на дно самой бездны, и оттуда по узкой тропинкѣ карабкается опять на горы.
   Жители Бендевани никогда не испытывали нападенія хищныхъ карапапаховъ, скитающихся по ту сторону Арпачая, между тѣмъ какъ сосѣднія съ ними селенія не разъ подвергались ихъ опустошительнымъ набѣгамъ.
   Несмотря на мѣстность, не допускающую даже мысли о возможности зайти сюда непріятелю, здѣшніе обыватели живутъ нисколько не лучше тѣхъ своихъ земляковъ, которые всегда стоятъ на рубежѣ между жизнію и смертію, между надеждой и страхомъ нападенія. И Бендевань, и бендеванцы, и имущество ихъ, все скрыто подъ землею. Наверху торчатъ только остроконечныя пирамиды кизяка, да стоги сѣна, разбросанные по крышамъ, и торчатъ они потому, что имъ нѣтъ мѣста подъ крышею, гдѣ и безъ того тѣсно и мрачно отъ общаго помѣщенія человѣка съ домашними животными. Здѣшніе армяне смотрятъ такъ, какъ будто они вчера испытали погромъ, и жалуются по привычкѣ на то, на что другіе жалуются по праву.
   Помѣщенія въ аулѣ плохія: попалась сакля, сквозь крышу которой, какъ сквозь рѣшето, сѣетъ мелкій осенній дождикъ и брызжетъ на васъ, сколько ни переставляйте кровати. Пришлось поневолѣ залѣзать подъ бурку, и эта волшебная мантія, не разъ спасавшая насъ на туречинѣ, пригодилась какъ нельзя болѣе и въ этихъ бивуакоподобныхъ жилищахъ. А мы еще жаловались на свои каны-кейскія землянки! Посмотримъ, какъ-то бѣдные казаченки перезимуютъ въ Бендевани. А зимовать они будутъ, и если не здѣсь именно, то по окрестнымъ буйволятникамъ: на ихъ долю постоянно выпадаютъ подобныя удовольствія на классической почвѣ Арменіи.
   На слѣдующій день, измученные безсонною ночью, мы выступили къ Шестопамъ. Грязь по дорогѣ невылазная:, добрые кони наши ступаютъ тяжело, будто тащутъ кладь, когда колеса огромной телѣги то и дѣло что врѣзываются на цѣлую четверть аршина въ рыхлую землю. Сѣрое небо глядитъ печально, безжизненно, подъ-стать народу, живущему подъ нимъ, и все сѣетъ какою-то слякотью.
   На половинѣ дороги перевалились черезъ довольно крутой хребетъ -- отростокъ малаго Кавказа, носящій названіе Мокраго. Что это такое? И небо мокро, и горы мокрыя, и жилища мокрыя! Какая печальная насмѣшка надъ Великою Арменіею!
   На горахъ мы застали снѣгъ. Дорога сдѣлалась скользкою и опасною, потому что идетъ косогоромъ, по краю страшнаго обрыва, окоймляющаго съ одной стороны горную тропинку. Отсюда недалеко до ночлега. Мы спустились къ Шестопамъ и подъ самымъ ауломъ переправились въ бродъ черезъ рѣчку. Рѣчка мелкая, но быстрая. Съѣзжая съ крутаго берега и осторожно пробираясь по ея каменистому, неровному дну, не добромъ ее поминали наши солдатики. Да какъ и помянуть-то ее добромъ, когда въ прошломъ году одна лошадь оступилась и полетѣла въ воду, а зазѣвавшійся пикинеръ, какъ сидѣлъ на ней, такъ, перекинувшись черезъ голову, при паденіи, острымъ концомъ пики просадилъ чуть-чуть не насквозь передняго товарища.
   Однако на этотъ разъ мы переправились благополучно; за то на противоположномъ берегу ожидала насъ новая непріятность: оставалось идти еще верстъ двѣнадцать въ сторону, до деревни Троицкой, куда уже прослѣдовали наши обозы. Въ самомъ аулѣ помѣщенія не было; стать бивуаками въ такую погоду -- невозможно.
   Нечего дѣлать, пошли дальше. За Шестопами увидѣли огромную долину, сплошь покрытую бѣлою пеленою снѣга. Вотъ она, русская зима! Вотъ оно, наше сѣверное небо, подернутое свинцовыми, снѣговыми тучами! Уныло смотритъ эта сверкающая, снѣговая даль, не оттѣненная ни деревцомъ, ни кустарникомъ, на которомъ можно было бы остановиться взору, утомленному безпредѣльностію. Эта часть края совершенно безлюдная, безлѣсная.
   Мы шли безъ дороги, вслѣдъ за проводникомъ-татариномъ, ѣхавшимъ впереди, потому что безъ него невозможно было бы выбраться изъ этого снѣговаго океана. Шли очень долго. Мрачный день началъ смѣняться еще болѣе мрачными сумерками.
   -- Проводникъ: н'еча эрстъ -- сколько верстъ? спрашиваемъ мы.
   -- Недалеко; бусагатъ -- сейчасъ! отвѣчаетъ онъ, осматриваясь на всѣ стороны.
   Идемъ еще часъ. Темныя сумерки легли на окрестность; вѣтеръ крѣпчаетъ; снѣгъ начинаетъ летать крупными порошинками. Дороги нѣтъ; лошади ступаютъ по колѣно въ снѣгу; никакого признака близкаго жилья человѣка.
   -- Проводникъ! эта дорога?
   -- Если -- такъ! отвѣчаетъ онъ, сильно качнувши головою.
   -- Да гдѣ же деревня?
   -- Явашъ {Явашъ -- подожди.}, бу-сагатъ! говоритъ татаринъ и останавливается, какъ будто нюхая воздухъ.
   Въ сторонѣ что-то зачернѣло Это былъ деревянный крестъ, уныло торчавшій изъ-подъ снѣга. Кѣмъ и когда поставленъ въ безлюдной степи этотъ символъ смерти и страданія? Не спрашивайте: никто не дастъ вамъ отвѣта. Въ этомъ краю не существуетъ ни преданій, ни легендъ!
   Мы прямо направились на крестъ и скоро очутились на краю оврага, на днѣ котораго раскинуто Троицкое. Здѣсь граница духоборческаго поселенія. Спустившись въ оврагъ, мы вошли въ деревню. Деревня небольшая: всего дворовъ тридцать-пять или сорокъ, но чистая и красивая. Въ прошломъ году здѣсь зимовали наши пикинеры.
   Слава Богу, что мы добрались вовремя: въ полѣ уже загудѣла мятель. Пришлось бы въ такую пору нагуляться въ степи. Здѣсь не только дороги, но и цѣлыя деревни заносятся иногда снѣговыми сугробами. Вьюга бываетъ жестокая и продолжается нѣсколько дней сряду.
   День спустя, мятель застигла нашъ полковой и лазаретный обозы, выступившіе изъ Шестоповъ. Тяжелыя телѣги засѣли въ глубокомъ снѣгу, выпавшемъ наканунѣ, и не могли тронуться дальше. Писаря, фурштаты, лазаретная прислуга и даже больные блуждали по полю въ разныхъ направленіяхъ. Наткнулись на человѣка, сидѣвшаго въ снѣгу. Это былъ рядовой Рязанскаго пѣхотнаго полка, объявившій, что онъ наканунѣ отправился съ командою квартирьеровъ въ Орловку. Цѣлую ночь ходили они по полю; рядовой этотъ потерялъ наконецъ изъ виду и офицера и команду. Изъ его словъ можно было заключить, что ихъ отбилось нѣсколько человѣкъ; но отъискивать остальныхъ было невозможно.
   Въ то же время весь Рязанскій пѣхотный полкъ, шедшій въ Ахалкалаки, сбился съ дороги и очутился возлѣ нашего обоза. Наступилъ вечеръ, а сильная мятель не унималась. Страшному реву вѣтра вторили отдаленный крикъ чакалокъ и зловѣщее завываніе волковъ, стаями показывавшихся въ темной дали безпредѣльнаго, степнаго горизонта. Тысячи людей какъ тѣни скитались по глубокому снѣгу, тщетно отъискивая дорогу. Нѣкоторыхъ уже начинала клонить предсмертная дремота. Несчастные ложились въ сугробы и мысленно повторяли послѣднія молитвы. Какую страшную ночь пережили эти люди!... Но вотъ далеко въ сторонѣ послышался тихій собачій лай. Нѣсколько человѣкъ отправились по этому направленію, добрались до Троицкаго и, разбудивъ жителей, разсказали въ чемъ дѣло. Немедленно посланы были верховые люди, которые, звономъ въ косы и громкими криками, успѣли направить блуждающихъ на деревню. Сюда собрался весь Рязанскій полкъ и пришли наши нестроевыя команды. Въ полѣ остались только трудно-больные; но и ихъ потомъ перевезли лгите ли. {Утромъ наши больные были перевезены изъ Троицкаго въ Горѣлое, гдѣ находился полковой госпиталь, и хотя почти цѣлую недѣлю пробыли безъ лекарствъ, потому что полковая аптека, вмѣстѣ съ обозомъ, была брошена въ полѣ, однако начали поправляться; только Рязанскій пѣхотный полкъ поплатился дорого. Во все продолженіе зимней стояньи въ Ахалкалакахъ, число больныхъ, какъ видно изъ приказовъ по отдѣльному кавказскому корпусу, постоянно держалось между пятью и шестью стами человѣкъ, преимущественно съ простудно-воспалительными болѣзнями.}
   Въ такую-то мятель, когда, какъ говорится, не видно свѣта Божьяго, сидѣли мы въ теплыхъ избахъ Троицкаго, собравшись скоротать первый зимній вечеръ. Жарко топилась большая русская печь, весело мигая намъ привѣтливымъ огонькомъ. Минувшія трудности уже не казались трудностями. Какъ все былое, прошлое, отодвинулись онѣ на задній планъ и лучше, веселѣе глядѣли на насъ изъ своего заманчиваго далекаго. Человѣкъ не бываетъ доволенъ только настоящимъ, потому что любитъ жить надеждой и воспоминаніями; а какъ хорошо бываетъ оно, это настоящее, въ походное время, въ тѣсномъ кружкѣ товарищей, сплоченномъ боевою жизнію, съ звонкимъ смѣхомъ, нескончаемыми разсказами, шутками, анекдотами!... Позавидовали бы такому чистому смѣху люди, живущіе въ роскошныхъ палатахъ и не знающіе, что такое смѣхъ. И правъ писатель, сказавшій: "военная жизнь! сколько золота отсыпало бы богатое пресыщеніе за твои впечатлѣнія, но они не продажны!..."
   Въ Троицкомъ переночевали и на слѣдующій день выступили въ Горѣлое. Эта деревня назначена зимовыми квартирами 4-му дивизіону. Переходъ былъ небольшой -- всего верстъ десять, двѣнадцать -- но чрезвычайно трудный, потому что въ полѣ все еще стояла мятель, а идти надо было открытою степью. Снѣгу здѣсь выпадаетъ такъ много, что узкая дорога возвышается футовъ на десять надъ своимъ обыкновеннымъ уровнемъ, и все, что сбивалось съ протоптанной тропинки, тонуло и вязло въ глубокихъ сугробахъ. Вздумалось было нашимъ пикинерамъ вымѣрить глубину сугробовъ: попробовали пиками -- недостали дна и махнули рукою.... "Ну, и снѣгу же, братцы мои, въ этой Азіи!" говорили наши драгуны, недовольные, впрочемъ, тѣмъ, что прошедшіе впереди пикинеры разбили дорогу въ такой кисель, что лошади съ трудомъ передвигали ноги.
   Разсчитывали мы вступить на зимовыя квартиры съ пѣсней и музыкой, какъ вступаютъ всегда походные люди) но на этотъ разъ напрасно самые ретивые изъ среды пѣсенниковъ затягивали:
   
   "Несемъ славу на штыкахъ,
   Что и Карсъ въ нашихъ рукахъ!"
   
   Мятель пѣла громче ихъ, и сконфуженные голоса мало по малу примолкали, оставляя тѣхъ, кто былъ по прытче.... Однако и тѣ обрывались. Ревѣлъ только басъ эскадроннаго кузнеца -- кузнецы всегда поютъ басомъ -- который могъ поспорить съ ревомъ какого угодно сибирскаго буруна. А все-таки дѣло не клеилось. Отозвали пѣсенниковъ назадъ, и рады-рады были, что въ сумеркахъ, измученные, на измученныхъ коняхъ, добились до Горѣлаго. Въ деревню втянулись поодиночкѣ. Въ хатахъ начинали заакигаться огоньки", собаки лаяли изъ-подъ воротенъ, на улицахъ слышалась русская рѣчь .. Каждый торопилъ коня къ знакомой хатѣ, гдѣ хозяева радушно встрѣчали своихъ прошлогоднихъ постояльцевъ. Весело было развязать намокшій башлыкъ, сбросить тяжелую бурку и усѣсться въ тепломъ углу, въ пріятномъ ожиданіи горячаго чая, съ труб кой въ зубахъ и съ хорошею думой въ головѣ о нѣгѣ и роскоши зимовой стоянки.
   На другой день черезъ Горѣлое прошелъ пикинерный дивизіонъ, ночевавшій въ Ефремовнѣ. Несмотря на сильный морозъ и рѣзкій порывистый вѣтеръ, лихіе эскадроны прошли съ пѣсенниками. Впереди, по обыкновенію, бѣжалъ заслуженный Сѣрко, съ кожанымъ ошейникомъ, Сѣрко, котораго знали и баловали во всемъ полку. Въ самомъ дѣлѣ, это была замѣчательная собака. Въ игестокую зиму Сѣрко перешелъ съ полкомъ кавказскія горы, два раза вмѣстѣ съ пикинерами ходилъ за Саганлугскій хребеть, и если не участвовалъ лично въ кюрюкъ-даринскомъ сраженіи, то потому только, что тамъ ему нечего было дѣлать; за то, какъ добрый товарищъ, онъ проводилъ насъ почти до оконечности Караяльскаго мыса и потомъ выбѣжалъ первый на встрѣчу побѣдителей. Говорили, впрочемъ, что Сѣрко побаивается турокъ. Взяли это съ того, что, вѣчно неутомимый, онъ иногда смотрѣлъ очень равнодушно на сборы пикинернаго дивизіона въ походъ и, проводивъ его на нѣкоторое разстояніе, спокойно возвращался на эскадронную кухню. Это привыкли считать вѣрнымъ предзнаменованіемъ, что вотъ-вотъ въ далекой синевѣ горизонта замаячатъ башибузуцкія пики... И дѣйствительно, пики маячили, баши-бузуки далеко, далеко гдѣ-то горланили свои пѣсни, иногда высылая навстрѣчу своихъ одиночныхъ всадниковъ, грозившихъ гибкими копьями съ такого благороднаго разстоянія, съ котораго уже ничего нельзя было доказать ими.
   Проходя черезъ Горѣлое, Сѣрко, съ свойственною ему любознательностію, заглядывалъ въ каждый дворъ и, увидѣвъ другаго эскадроннаго баловня -- бородатаго козла, умѣвшаго дѣлать удивительныя штуки, когда солдатики соберутся за вечерній котелокъ съ кашею -- задралъ его, но, получивъ добрую сдачу, съ визгомъ бросался по улицѣ, при общемъ хохотѣ 8-го эскадрона.... А пикинеры, между тѣмъ, уже повернули за деревню; сверкаютъ только изъ-за крайней хаты ихъ длинныя пики, и вѣтеръ доноситъ до насъ пѣсню:
   
   "Муравьевъ нашъ покровитель,
   Карсу-городу плѣнитель...."
   
   Вездѣ поютъ о Карсѣ. Такая ужь натура окавказившагося солдата!
   10-й эскадронъ идетъ въ Родіоновку; 9-й -- еще дальше, въ Тамбовку. Обѣ деревни на берегу большаго озера Топорвани, верстахъ въ сорока отъ полковаго штаба. Съ обоими эскадронами отправлено особое лазаретное отдѣленіе, съ младшимъ полковымъ лекаремъ. Надо думать, что эта отдаленная стоянка была хороша, потому что впослѣдствіи на вопросы, предлагаемые пикинерамъ: "гдѣ былъ рай?" они, не задумываясь, отвѣчали: "на берегу озера Топорвани!..."
   На томъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ Родіоновка, населенная теперь духоборцами, было, вѣроятно, христіянское селеніе, судя по развалинамъ византійской церкви, на стѣнахъ которой сохранилось много старинныхъ надписей, полуистертыхъ уже временемъ. Полагаютъ, что здѣсь, какъ и вездѣ на востокѣ, надписи повѣствуютъ о судьбѣ церкви и о ея благочестивыхъ строителяхъ.
   Эскадроны, возвращающіеся изъ Тифлиса, расходятся по своимъ квартирамъ. Деревни Орловка, Спасское, Богдановка заняты 1-мъ, 2-мъ и 6-мъ эскадронами. 2-й дивизіонъ и 5-й эскадронъ расположились въ аулахъ. Не ушли-таки отъ душныхъ буйволятниковъ!
   Изъ духоборческихъ деревень только Ефремовка и Троицкое -- старыя квартиры пикинернаго дивизіона -- остались незанятыми по причинѣ своего нездороваго климата. Въ прошломъ году пикинеры поплатились за эту стоянку лучшими своими людьми. Господствующими болѣзнями были боль въ желудкѣ и тошнота, происходившія, по изслѣдованію медиковъ, отъ дурной воды изъ болотистой рѣчки. Сами жители употребляютъ для питья талый снѣгъ, которымъ стараются запастись на продолжительное время. Въ краѣ, гдѣ онъ лежитъ болѣе полугода, это сдѣлать нетрудно.
   Полкъ размѣстился, но фурштатскую команду дѣвать было некуда и по необходимости поставили въ Ефремовнѣ. Фурштаты, впрочемъ, довольны этимъ, потому, говорятъ, "стоять намъ просторно".
   А въ другихъ деревняхъ солдаты размѣщены тѣсно\ даже въ Горѣломъ, въ одной изъ лучшихъ стоянокъ нашего полка, приходится по пяти, по шести человѣкъ на хату. Офицеры тоже не имѣли особыхъ помѣщеній и зимовали вмѣстѣ съ хозяевами. За то лошадямъ стоять привольно. Конюшни здѣсь не очень теплыя, но темныя. Кавалеристы этимъ довольны и принимаются откармливать лошадей толченымъ ячменемъ съ рѣзкою. Къ жаркой конюшнѣ наши лошади не привыкли: онѣ мокнутъ и не ѣдятъ корма:, въ конюшнѣ умѣренной, и притомъ темной, лошадь скоро начинаетъ линять, шерсть прилегаетъ и получаетъ пріятный лоскъ -- предметъ особой заботливости и щегольства азіятца. Черкесы всегда устраиваютъ темныя конюшни и говорятъ: "Пускай лошадь привыкнетъ къ темнотѣ. Она, какъ кошка, должна видѣть лучше ночью, чѣмъ днемъ, потому что человѣкъ видитъ лучше днемъ, нежели ночью..." И въ быстрыхъ налетахъ на наши границы, когда горецъ не отличаетъ дня отъ ночи, это условіе становится для нихъ необходимостію.
   Но пора сказать нѣколько словъ о самой странѣ, извѣстной у насъ подъ именемъ Духоборья. Край любопытный и по своему климатическому свойству, и по образу жизни, и по обычаямъ, и по религіознымъ особенностямъ жителей. Онъ заслуживалъ бы болѣе серьезнаго и точнаго описанія, чѣмъ предлагаемыя здѣсь походныя замѣтки, веденныя отъ нечего дѣлать, и притомъ на скорую руку. Но какъ о Духоборьѣ писали у насъ весьма мало, то, можетъ быть, пригодятся и бѣглыя замѣтки кочевника.
   Духоборье лежитъ въ западной части Ахалкалакскаго уѣзда и занимаетъ равнину, прилегающую къ турецкой границѣ. Равнина эта, возвышенная почти на три тысячи футовъ надъ уровнемъ моря и обставленная невысокими, но рано покрывающимися снѣгомъ горами, открытая только къ сторонѣ Турціи, носитъ на себѣ отпечатокъ мертваго запустѣнія. Снѣгъ выпадаетъ въ сентябрѣ мѣсяцѣ и лежитъ до марта, а иногда и до апрѣля. Зима бываетъ вообще очень умѣренная и морозы рѣдко случаются выше 10 и 12 градусовъ, но снѣгу выпадаетъ бездна, и, при малѣйшемъ вѣтрѣ со стороны горъ, поднимаются ужасныя мятели, свирѣпствующія по нѣскольку дней сряду. Помню, какъ цѣлыя деревни погребались подъ сугробами и недоставало рукъ отбрасывать снѣгъ отъ сараевъ и конюшенъ: приходилось разбирать соломенныя крыши, чтобы Сквозь эти отверстія опускать кормъ и пойло животнымъ.
   Жители почти не знаютъ лѣта и въ короткое время его спѣшатъ косить траву, запасаясь на восемь мѣсяцевъ сѣномъ, которое складывается большими скирдами на заднихъ дворахъ. Эти задніе дворы первые попадаются на глаза, когда подъѣзжаешь къ Горѣлому, и мы были пріятно удивлены обильнымъ запасомъ продовольствія. Сѣно по тамошнимъ цѣнамъ было недорого: духоборцы продавали его на сажени, получая отъ 9 до 12 рублей, смотря по высотѣ стога и по качеству сѣна. Но, убаюканные надеждой на неизсякаемость нашего фуражнаго эльдорадо, мы не замѣтили, какъ со всѣхъ сторонъ начали стекаться посторонніе охотники: то артиллеристъ завернетъ проѣздомъ будто бы разъ Ахалкалакъ въ Александраполь, то пѣхотный -- проѣздомъ изъ Александраполя въ Ахалкалаки, то промышленики-армяне, берущіе все на казенные подряды, а, между тѣмъ, огромные транспорты сѣна протаривали довольно широкія дорожки по разнымъ направленіямъ.
   Опомнились мы уже къ концу зимы, когда пудъ сѣна вдругъ поднялся до одного рубля серебромъ. Рубль серебромъ за пудъ! Что было дѣлать, когда на продовольствіе лошади, не только сѣномъ, но ячменемъ и соломою, отпускается въ сутки четвертакъ? Поможетъ ли тутъ благоразумная экономія? Мы объявили Духоборье въ осадномъ положеніи и съ ревнивою заботливостію стали оберегать наше сокровище", но жителямъ это не понравилось. Поднялся споръ о правѣ владѣнія и о правѣ продажи собственности. Протесты, жалобы, просьбы съ обѣихъ сторонъ полетѣли въ Александраполь и наводнили собою корпусную канцелярію. Дѣло было рѣшено въ нашу пользу.
   Но не для однихъ барышей заготовляютъ духоборцы свое сѣно: для нихъ оно составляетъ предметъ главнѣйшей необходимости, потому что единственный, можно сказать, промыселъ ихъ -- извозъ по казеннымъ и частнымъ подрядамъ. Скота вообще держатъ мало, хотя скотъ здѣсь необходимъ, потому что жители въ этихъ голыхъ, безлѣсныхъ степяхъ принуждены употреблять кизякъ не только для топлива, но и для постройки своихъ жилищъ. Рубленыхъ избъ здѣсь не увидите: стѣны домовъ выводятся просто изъ кизячнаго плитняка и потомъ чисто выбѣливаются. Потолковъ въ хатахъ не дѣлаютъ: ихъ замѣняетъ обыкновенная русская крыша, состоящая изъ стропилъ, прикрытыхъ толстымъ слоемъ соломы. Несмотря на то, хаты выходятъ большія и свѣтлыя. Здѣшній кизякъ при топливѣ не отдѣляетъ тяжелаго запаха. Это происходитъ, кажется, оттого, что онъ тщательно высушивается и сохраняется, хорошо укутанный соломою подъ какимъ-нибудь навѣсомъ. Хоть бы этому-то поучились армяне у своихъ сосѣдей.
   О хлѣбѣ здѣсь нечего думать; жители даже не пробовали заниматься земледѣліемъ, и хорошо сдѣлали: покрайней мѣрѣ не потеряли понапрасну трудъ и время. Мерзлая земля не въ состояніи произвесть ничего, кромѣ травы. Грустно смотритъ лѣтомъ эта безжизненная степь, окружающая небольшія деревушки: ни одной пашни, ни одного садика! Мѣстами только можно встрѣтить убогій огородецъ, пріютившійся гдѣ-нибудь на задворьи.
   Хлѣбъ жители принуждены покупать для себя на ахалкалакскихъ и александрапольскихъ базарахъ, отправляясь для этого за шестьдесятъ и за семдесятъ верстъ. Солдатъ кормятъ изъ котла. Пища хороша; но пріѣдаются черствые сухари и вѣчная каша, а жители, несмотря на все свое радушіе, не имѣютъ средства удѣлить ни куска свѣжаго хлѣба, ни чашки молока, едва-едва достающаго для прокормленія собственной семьи.
   Говоря о Духоборьѣ, нельзя умолчать о его нездоровомъ климатѣ: господствующія здѣсь лихорадки легко переходятъ въ тифъ. Медики, впрочемъ, увѣряли, что такъ какъ характеръ этихъ болѣзней простудный, потому что онѣ сопровождаются разстройствомъ легкихъ и сильными ревматическими ломотами, то причину можно скорѣе приписать сырымъ хатамъ и тѣсному помѣщенію людей, нежели самому климату. Можетъ быть, это и справедливо, если вспомнить, что заболѣвали болѣе люди старые, поступившіе изъ резервовъ. Старики эти, изнуренные уже прежнею долговременною службою, страдали и безъ того различными недугами. Говорятъ, что климатъ не оказываетъ слишкомъ вреднаго вліянія на самихъ духоборцевъ; но мы, во время стоянки, потеряли болѣе ста человѣкъ умершими и, выступая изъ Духоборья, оставили близъ горѣловскаго выгона обширное кладбище, усѣянное убогими деревянными крестами, поставленными надъ солдатскими могилами.
   Сами духоборцы заслуживаютъ вниманія по своимъ понятіямъ о предметахъ вѣры и по той таинственности, въ которой она представляется постороннему наблюдателю. Эта секта отлична не только отъ ученія православной церкви, но и отъ всѣхъ раскольничьихъ толковъ, существующихъ въ Россіи. Все вѣрованіе духоборцевъ, если можно такъ выразиться, заключается во внутреннемъ дѣйствіи души, въ представленіяхъ ума, въ чувствахъ сердца. У насъ, въ Россіи, почти не знаютъ этой секты, потому что тамъ нѣтъ ея послѣдователей, или заключаютъ о ней по одному названію. Это произошло оттого, что, при первоначальномъ образованіи раскола, онъ подвергся гоненіямъ и принужденъ былъ тщательно скрывать истинный смыслъ своего ученія, открывая его только тому, кто внушалъ къ себѣ полное довѣріе. Вѣроятно, по этой же причинѣ у духоборцевъ не сохранилось никакихъ письменныхъ памятниковъ относительно исторіи ихъ раскола, потому что письменные памятники могли бы служить всегда живою уликою.
   Живя съ духоборцами подъ одною кровлею, мы хорошо могли ознакомиться и съ ихъ ученіемъ, и съ ихъ нравами, и обычаями, истекающими прямо изъ религіознаго настроенія. Но, прежде нежели говорить объ этомъ, бросимъ краткій взглядъ на историческую судьбу духоборческой секты въ Россіи.
   XVI и XVII вѣка были для Европы временами общихъ потрясеній и религіозно-политическихъ переворотовъ. Этотъ духъ перешелъ съ запада и на востокъ: въ Россіи онъ выразился образованіемъ раскольничьихъ сектъ по поводу исправленія церковныхъ книгъ, предпринятаго патріархомъ Никономъ. Явились различные толки такъ называемыхъ старовѣровъ, которые, упорно держась древней буквы, воображали, что защищаютъ святость и неприкосновенность православной церкви. Другіе сектаторы, порицая старообрядцевъ за пристрастіе къ буквѣ, пошли дальше: они возстали уже противъ того, что навсегда было принято и освящено нашею церковію. Въ этомъ первоначальномъ движеніи контръ-революціоннаго религіознаго толка таился зародышъ секты духоборцевъ, по преобладанію въ ней внутренняго, духовнаго направленія.
   Когда Петръ Великій открылъ свободный входъ въ Россію иноземцамъ, когда иноземцы стали въ головѣ новаго управленія, ихъ вліяніе не могло не отразиться на образѣ мыслей стараго русскаго общества, и тогда-то, какъ полагаютъ, проникъ къ намъ тотъ духъ религіозной борьбы, который привился къ нашимъ сектамъ тѣмъ легче, что умы и сердца были уже подготовлены предшествующими событіями.
   Названіе духоборцевъ, т. е. поборниковъ духа, утвердилось потому, что духоборцы признаютъ особое благодатное дѣйствіе Св. Духа въ своихъ послѣдователяхъ; но прежде они были извѣстны подъ общимъ именемъ иконоборцевъ, потому что, подобно одной изъ раскольничьихъ сектъ, существующей въ Россіи и теперь, они отвергаютъ святыя иконы.
   По неимѣнію у себя письменныхъ памятниковъ, духоборцы сами не знаютъ ничего о первоначальномъ образованіи своей секты, хотя единогласно утверждаютъ, будто она ведетъ начало отъ трехъ отроковъ, упоминаемыхъ пророкомъ Даніиломъ {Духоборцы иногда излагали письменно свое ученіе, но не для себя, какъ это дѣлаютъ наши старообрядцы, а для начальства, по требованію различныхъ обстоятельствъ, болѣе или менѣе невыгодныхъ для духоборцевъ. Вѣроятно, въ этихъ письменныхъ трактатахъ они отстаивали свое ученіе. Къ сожалѣнію, не сохранилось ни одного изъ подобныхъ документовъ.}. Основателемъ же своей секты въ Россіи они считаютъ старика Силуяна Колесникова, жившаго въ послѣднихъ годахъ прошедшаго столѣтія, въ селеніи Никольскомъ, Екатеринославской губерніи; но другіе, не отвергая Колесникова, какъ знаменитаго ревнителя духоборства, относятъ образованіе секты къ началу XVIII столѣтія и родиной ея считаютъ Тамбовскую губернію. Послѣдніе правы. Со времени Колесникова, можетъ быть, начинаются собственно преданія духоборцевъ, но самая секта существовала ранѣе и была особенно распространена на югѣ: въ губерніяхъ Екатеринославской, Харьковской, Черниговской и Тамбовской, также въ Саратовѣ, въ Курскѣ и въ Воронежѣ.
   Вредная секта духоборцевъ, при самомъ началѣ своего возникновенія, до конца прошлаго и даже въ нынѣшнемъ столѣтіи, неоднократно вызывала строгія мѣры преслѣдованія.
   Судьба духоборцевъ измѣнилась къ лучшему только съ воцареніемъ императора Александра I, строго запретившаго входить, какъ было прежде, въ изслѣдованіе мыслей ихъ о дѣлахъ вѣры. Въ 1801 году признано было необходимымъ переселить послѣдователей этой секты въ отдаленный край, и именно въ Таврическую губернію. Въ Мелитопольскомъ уѣздѣ, при сліяніи Молочной рѣчки съ Лиманомъ, впадающимъ въ Азовское море, было тогда много обширныхъ ненаселенныхъ земель, получившихъ названіе "Молочныхъ Водъ". Туда первоначально переселили тридцать духоборческихъ семействъ, которыя, выстроивъ себѣ жилища, усердно занялись земледѣліемъ. Скоро и всѣ остальные духоборцы, узнавъ о спокойной и безбѣдной жизни своихъ собратій, стали проситься на "Молочныя Воды" и, легко получая дозволеніе, основали на правомъ берегу рѣчки особую колонію, состоявшую изъ девяти хорошо выстроенныхъ деревень. Замѣчательно, что названіе этихъ деревень перенесли они и на мѣсто новаго своего водворенія на Кавказѣ. Такъ въ Ахалкалакскомъ участкѣ находятся деревни: Богдановка, Троицкое, Спасское, Родіоновка, Тамбовка и Горѣлое. Три же деревни: Якимовка, Терпѣніе и Гавриловна, сохранились, вѣроятно, въ другихъ поселеніяхъ около Башкичета или Елисаветполя.
   Въ Крыму число духоборцевъ увеличилось до того, что въ началѣ царствованія императора Николая, около 1832 года, считалось ихъ до 800 семействъ, состоявшихъ изъ четырехъ тысячъ душъ обоего пола. Отличаясь, подобно другимъ сектаторамъ въ Россіи, любовію къ труду и склонностію къ хозяйству, духоборцы скоро упрочили свое благосостояніе, но въ то же время стали перетолковывать самое переселеніе ихъ въ Крымъ въ свою пользу, проповѣдывали основныя начала своего ученія и обнаруживали неповиновеніе властямъ. Такъ, по требованію херсонскаго военнаго губернатора, они отказались поставить рекрутовъ, на томъ основаніи, что нужна была присяга, тогда какъ, по ихъ вѣрованіямъ, запрещалось всякое клятвенное обѣщаніе. Строгія мѣры не помогли: между духоборцами усилился только старинный духъ упорства и непослушанія, Тогда, вслѣдствіе высочайше утвержденнаго мнѣнія государственнаго совѣта, положено было не приводить духоборцевъ къ присягѣ, довольствуясь ихъ честнымъ словомъ.
   Мѣстное начальство, еще въ царствованіе императора Александра Павловича, неоднократно входило съ представленіемъ о необходимости перемѣщенія духоборцевъ изъ Крыма въ болѣе удаленныя мѣста", но только въ 1841 году духоборцы были переселены въ Закавказье. Мы уже видѣли отчасти свойство земли и новый образъ жизни ихъ въ Ахалкалакскомъ участкѣ. Посмотримъ теперь, въ чемъ заключается ихъ ученіе.
   Духоборцы ожидаютъ не видимаго пришествія Христа въ міръ, а внутренняго, сокровеннаго снисхожденія Его въ душу человѣка, что, вмѣстѣ съ ученіемъ о внутреннемъ дѣйствіи Св. Духа, есть альфа и омега ихъ религіознаго ученія. Впрочемъ, это вѣрованіе выработалось не въ ихъ средѣ: оно имѣетъ много общаго съ ученіемъ мистиковъ и квакеровъ Главный догматъ мистиковъ и квакеровъ, цѣликомъ перешедшій къ духоборцамъ, тотъ, что въ душѣ каждаго человѣка есть частица ума и премудрости, присущихъ Богу. Эту премудрость они называютъ внутреннимъ Словомъ, внутреннимъ Христомъ, дѣйствіемъ Св. Духа, т. е. совѣстію человѣка.
   И въ ученіи духоборцевъ можно замѣтить односторонность мистическаго направленія, но у нихъ есть и свои особенности, сложившіяся силою обстоятельствъ. Теперь, впрочемъ, у духоборцевъ сохранился только одинъ результатъ ихъ религіознаго вѣрованія: это -- жить обществами, съ обязанностію помогать всѣмъ вмѣстѣ каждому своему члену, уклоняться отъ всего порочнаго, избѣгать ссоръ, дракъ, не произносить даже срамныхъ словъ. Но, относительно основныхъ началъ ученія, духоборцы, можно сказать, блуждаютъ во мракѣ: они не имѣютъ постоянныхъ правилъ вѣрованія, сами не знаютъ, какіе догматы признаютъ и чему вѣруютъ. Нѣтъ ничего удивительнаго въ этомъ явленіи: смыслъ ученія передается изустно, отъ отца дѣтямъ, и чѣмъ невѣжественнѣе родители, тѣмъ безсвязнѣе и нелѣпѣе становятся религіозныя традиціи.
   Разъ, въ откровенной бесѣдѣ передъ вечернимъ огонькомъ, разсуждая о предметахъ вѣры, я обратился съ вопросомъ къ старому духоборцу:
   -- Опредѣли, старикъ, что есть Богъ по вашему ученію?
   -- Богъ есть духъ силы, духъ премудрости, духъ воли, отвѣчалъ духоборецъ.
   -- А вѣрите ли вы во Святую Троицу?
   -- Вѣримъ: единъ Богъ во Святой Троицѣ.
   Старикъ слукавилъ: Святую Троицу они понимаютъ посвоему, выражая ее слѣдующимъ наборомъ словъ: Отецъ -- свѣтъ, Сынъ -- жизнь, Духъ Святый -- покой. Отвѣчая на нашъ вопросъ, старикъ продолжалъ:
   -- Богъ троиченъ, но троичностію своею проявляется только въ душѣ человѣка: Отецъ -- силой памяти, потому что онъ есть духъ силы, Сынъ -- премудростію разума, Духъ Святый -- волею.
   Душа, по понятію духоборцевъ, есть образъ Божій; но послѣ грѣхопаденія этотъ образъ былъ потерянъ, память ослабѣла и человѣкъ забылъ чѣмъ онъ былъ прежде; разумъ помрачился; воля, не направляемая Св. Духомъ, развратилась. Придавая всему мистическій смыслъ, они и въ библейскомъ повѣствованіи объ Адамѣ и Евѣ видятъ духовную картину нашей тѣлесной жизни. Душа -- говорятъ эти сектаторы -- пала ранѣе, вмѣстѣ съ прочими ангелами, до сотворенія міра. Самый міръ былъ созданъ для нея, какъ темница, куда она заточилась за свои преступленіями потому не отъ Адама и Евы произошелъ грѣхъ: подобно намъ, и они были созданы грѣшными {Въ силу такого вѣрованія, у духоборцемъ строго запрещается оплакивать умершихъ, ибо смерть есть прощеніе души, возвращающейся къ своему Создателю; по какъ ни тверды духоборцы въ своихъ вѣрованіяхъ, однако едва ли найдутся между ними на столько проникнутые нравственною идеею прощенія, чтобы не оплакивать свои дорогія утраты.}. Въ судьбѣ Авеля духоборцы видятъ гоненіе вѣрующихъ людьми злыми или Каинами; въ вавилонскомъ столпотвореніи видятъ раздѣленіе церквей; въ потопленіи египтянъ и въ переходѣ евреевъ черезъ Чермное море -- картину погибели грѣшныхъ и спасенія праведныхъ. Самую земную жизнь Іисуса Христа они признаютъ таинственнымъ обитаніемъ Его въ душѣ человѣка. "Христосъ -- говорятъ они -- нисходить въ душу благовѣстіемъ Гавріила, рождается въ душѣ человѣка, проповѣдуетъ тамъ слово истины, страдаетъ, умираетъ и воскресаетъ." Поэтому, по ихъ мнѣнію, Даже тотъ, кто никогда не читалъ Евангелія, никогда не слыхалъ о Іисусѣ Христѣ, познаетъ его внутреннимъ чувствомъ своимъ, потому что Онъ -- совѣсть человѣка, научающая каждаго отличать добро отъ зла. Подъ вліяніемъ такого мистицизма, духоборцы увѣрены, что не одни христіане, но іудеи, магометане и даже язычники могутъ быть спасены въ будущей жизни.
   И о будущей жизни у нихъ выработалось свое понятіе: всѣ люди воскреснутъ, но воскреснутъ духомъ, а не плотію -- говорятъ духоборцы -- и что будетъ послѣ воскресенія -- неизвѣстно. Полагаютъ только, что адскія муки будутъ заключаться въ угрызеніяхъ совѣсти.
   Святыя таинства православной церкви отвергаются духоборцами. Духовенства они не только не признаютъ, но и самыя постановленія вселенскихъ соборовъ не считаютъ истинными и не принимаютъ ихъ. Апостоловъ и святыхъ уважаютъ за то, что, будучи людьми, подобно намъ грѣшнымъ, угодили Богу. Постовъ не соблюдаютъ, крестнаго знаменія не творятъ.
   Есть между духоборцами идеи коммунистскія и соціялистскія. Можно пользоваться -- говорятъ они -- пособіемъ другаго, но и тогда пособляющій намъ не будетъ слугою, а братомъ, намъ равнымъ. Эту мысль переносятъ они на цѣлые общества и народы. Войну считаютъ дѣломъ непозволительнымъ, ссылаясь на евангельскую заповѣдь о любви, о милосердіи и на евангельское ученіе о томъ, что братъ не можетъ быть убійцею брата, какія бы преступленія ни тяготѣли на немъ. Они не носятъ оружія, но за враговъ не молятся, такъ какъ, по ихъ мнѣнію, всякій обязанъ молиться за себя только, а не за другихъ. Потому же они не молятся и за тѣхъ: "еже во власти суть".
   Руководясь мыслію о равенствѣ всѣхъ своихъ членовъ, духоборцы никого не называютъ отцомъ. "Всѣ братіе есте -- говорятъ они словами священнаго писанія -- единъ бо вашъ Отецъ на небесѣхъ!" Даже дѣти называютъ отца просто "старикомъ", а мать "нянькою". Мужья зовутъ своихъ женъ "сестрами", а жены мужей -- "братьями". Родители никогда не говорятъ о дѣтяхъ мои, но непремѣнно -- наши. Вмѣсто благодарственныхъ словъ за какую-нибудь услугу, духоборцы говорятъ: "спаси Господи!" и только въ этомъ, пожалуй, заключается все ихъ моленіе о другихъ. {И русское спасибо происходить отъ сочетанія словъ "спаси Богъ".}
   Замѣчательно, что духоборцы, съ упорствомъ отстаивающіе свои религіозныя вѣрованія, не только не питаютъ ненависти къ православнымъ христіанамъ, подобно прочимъ нашимъ раскольничьимъ сектамъ, но не считаютъ непогрѣшимымъ и своего ученія.
   Разговаривая съ однимъ старикомъ о дѣлахъ вѣры, о чемъ духоборцы бесѣдуютъ часто и охотно, если не замѣчаютъ въ слушателяхъ нетерпимости или желанія посмѣяться, я слышалъ отъ него легенду, которая показалась мнѣ замѣчательною на столько, что я попрошу позволенія привести ее, какъ плодъ своеобразной поэзіи. Постараюсь передать ее тѣмъ языкомъ, которымъ была она разсказана мнѣ:
   "Далеко, далеко отсюда, въ странѣ невѣдомой уму человѣческому, лежитъ синее море, и на томъ морѣ есть островъ. Неясно и туманно маячитъ онъ порой мореходамъ- но вѣчныя волны ходятъ по морю, и нѣтъ человѣку доступа туда. То море и тотъ островъ-будущая судьба человѣка, туманная и неясная, пока не доберется человѣкъ по бурнымъ волнамъ жизни до тихой пристани смерти.
   "Высокая храмина, построенная не руками человѣческими, съ перваго дня сотворенія міра, стоитъ на томъ островѣ, и столько столповъ поддерживаютъ зданіе, сколько есть на свѣтѣ вѣръ человѣческихъ, и у каждаго столпа стоитъ человѣкъ, исповѣдующій свою вѣру.
   "Одинъ столпъ золотой, и это символъ правой, истинной вѣры въ Бога, создавшаго и островъ, и небо, и землю, и воду; другіе столпы изъ камня -- это лжемудрствованіе духа нашего, закаменѣлаго въ своихъ преступленіяхъ. И золотой и каменный столпы покрыты мраморомъ, и этотъ мраморъ -- невѣдѣніе человѣческое, заслоняющее отъ него истинный свѣтъ божественнаго ученія И никто не можетъ видѣть золотой столпъ; но каждый человѣкъ говоритъ другимъ, что онъ держитъ въ рукахъ золотой столпъ вѣры.
   "Идутъ вѣка, старѣетъ міръ Божій, тяготѣетъ надъ нимъ гнѣвъ создавшаго его, и придетъ часъ общаго и страшнаго разрушенія. Кровью и огнемъ потекутъ моря, упадетъ небо, задрожитъ земля, и разрушится дивная храмина, сотворенная не руками человѣческими. Обсыплется мраморъ, и заблеститъ тогда ярче солнца и мѣсяца золотой столпъ, и засвѣтитъ одинъ на весь міръ, гдѣ будутъ тогда мракъ и страданія, и узнаютъ его народы и падутъ ницъ передъ свѣтомъ божественной вѣры....
   "Горе тому, кто держалъ каменный столпъ. Но слушавшій внутренняго Христа своего спасенъ будетъ. Въ Немъ наше спасеніе, братіе! Всѣ мы слѣпцы и не знаемъ, кто держитъ истинную вѣру."
   Скажу теперь нѣсколько словъ о наружности духоборцевъ, о ихъ обрядахъ, обычаяхъ и домашней жизни.
   Духоборцы вообще высокаго роста и крѣпкаго сложенія. Мужчины, кромѣ стариковъ, брѣютъ бороды, подстригаютъ волосы, но носятъ усы, что, вмѣстѣ съ ихъ одеждою, состоящею изъ широкихъ шароваръ и суконныхъ курточекъ, дѣлаетъ ихъ чрезвычайно схожими съ нѣмецкими колонистами. Встрѣчая духоборца, ѣдущаго въ длинномъ фургонѣ, на желѣзныхъ осяхъ, съ парной нѣмецкой упряжью, легко можно ошибиться и принять его за колониста. Идешь, бывало, походомъ: скучно, жарко.... но вотъ на горизонтѣ показалась пыль: гремитъ нѣмецкій фургонъ, шибко бѣжитъ пара небольшихъ, круглыхъ лошадокъ, и самъ хозяинъ въ фуражкѣ и курточкѣ, небрежно развалившись, покуриваетъ себѣ коротенькую трубочку.... Кто бы это былъ такой?
   -- Колонистъ! лѣниво говоритъ одинъ изъ офицеровъ.
   -- Нѣтъ, духоборецъ!
   -- Давайте пари, что духоборецъ, подбиваетъ тотъ, кто побойчѣе.
   На походѣ ничего не составляется такъ легко, какъ пари; каждый радъ случаю придраться къ чему-нибудь, чтобы оживить однообразіе времени, и нижеподписавшемуся драгуну приходилось часто развязывать свой кошелекъ за неумѣніе отличить русскаго человѣка отъ нѣмца. А тутъ вотъ и духанъ торчитъ на дорогѣ, съ огромнымъ бурдюкомъ кислаго кахетинскаго и съ грязнымъ армяниномъ, сидящимъ непремѣнно на порогѣ, съ накрестъ сложенными, босыми ногами. Эскадронъ останавливается, пьетъ скверную фруктовую водку, общество закусываетъ на счетъ виновнаго, пѣсенники поютъ, и смѣются походные люди надъ своимъ дорожнымъ приключеніемъ.
   Женщины-духоборки -- красавицы. Но это не типъ нашей обыкновенной, деревенской красоты, отъ которой такъ и пышетъ здоровьемъ; въ ихъ блѣдныхъ, продолговатыхъ лицахъ есть что-то облагороженное, прекрасно гармонирующее съ опрятностію и даже щеголеватостію одежды, которая состоитъ изъ бѣлой, часто весьма тонкой, рубашки съ широкими вышитыми рукавами и изъ цвѣтной юбки. На головѣ носятъ низенькую круглую шапочку, искусно сдѣланную изъ трехугольныхъ лоскутковъ разноцвѣтныхъ тканей. Волосы нѣсколько подстригаютъ спереди; женщины подбираютъ ихъ сзади подъ шапочку; дѣвушки носятъ косу. Духоборки трудолюбивы: встаютъ рано и еще до свѣту успѣваютъ управиться со всѣмъ, что принадлежитъ къ обычному деревенскому хозяйству, потомъ убираютъ хату, одѣваются и садятся съ какимъ-нибудь рукодѣльемъ. Во вечерамъ любятъ составлять свои собранія, напоминавшія намъ малороссійскія вечерницы. Такія собранія обыкновенно устраиваются подъ предлогомъ посѣщенія подруги -- дочери или молодой сестры хозяина. Сходятся всѣ дѣвушки, являются парни, вмѣстѣ занимаются работами, весело болтаютъ, смѣются. Но жаль, что у духоборцевъ нѣтъ пѣсенъ.
   Характеръ духоборокъ отличается живостію и черезчуръ уже большою легкостію: онѣ не считаютъ даже особымъ достоинствомъ сохраненіе дѣвическаго цѣломудрія; нарушеніе супружескихъ обязанностей также не рѣдкость. Страсть къ нарядамъ играетъ при этомъ немалую роль. Покрайней мѣрѣ, тотъ, кто не пожалѣетъ денегъ на шелковыя матеріи, легко можетъ добиться склонности любой духоборки; но такія интриги стоятъ вообще недешево. Сами духоборцы не слишкомъ строго смотрятъ за поведеніемъ своихъ женъ, не ищутъ случая придраться къ нимъ и вовсе не занимаются пересудами сосѣдей; однако женщину, не умѣвшую скрыть своего любовнаго похожденія, подвергаютъ жестокому наказанію: ее, совершенно раздѣтую, водятъ по улицамъ деревни, забрасывая грязью и комами земли. Подобная процессія была при насъ въ Родіоновнѣ и прекратилась только по настоятельному требованію эскадроннаго командира.
   На бракъ духоборцы смотрятъ довольно поверхностно: требуется только воля пришедшихъ въ возрастъ, взаимная любовь и согласіе родителей. Обрядъ же бракосочетанія совершается слѣдующимъ образомъ: родственники и знакомые жениха и невѣсты собираются въ домѣ одного изъ родителей, и здѣсь, передъ всѣми, старшій членъ семейства объявляетъ желающихъ вступить въ бракъ -- мужемъ и женою. Письменныхъ условій и обѣщаніи нѣтъ никакихъ, и потому разводъ дѣло весьма легкое. Общество требуетъ только взаимнаго желанія мужа и жены, и бракъ расторгается, послѣ чего каждый изъ супруговъ дѣлается свободнымъ. Несмотря однако на шаткость подобнаго положенія, разводы между духоборцами почти не встрѣчаются.
   Прежде духоборцы славились трудолюбіемъ и хорошимъ хозяйствомъ. Эти качества выражаются у нихъ и теперь опрятностію, соблюдаемою въ хатахъ и около себя; но дѣломъ духоборцы занимаются мало. Въ Крыму у нихъ успѣшно шло коневодство, скотоводство и земледѣліе; держали они также большія отары овецъ и имѣли между собою ремесленниковъ, которые выдѣлывали въ деревняхъ разныя шерстяныя ткани. Съ переселеніемъ на Кавказъ, все это оставлено и забыто, отчасти потому, что первоначальные промыслы вовсе не были согласны съ характеромъ и почвой новой страны, а отчасти и потому, что вновь обзаводиться въ этихъ пустынныхъ мѣстахъ, не оживляемыхъ торговлею, монополія которой въ рукахъ нѣсколькихъ армянъ промышлениковъ, было не на что и не зачѣмъ. И вотъ, по необходимости, подладили духоборцы свой бытъ къ бѣдному быту, ихъ окружающему, сложили руки и стали заниматься извозомъ, какъ легчайшимъ средствомъ заработать кусокъ насущнаго хлѣба.
   Не вслѣдствіе ли праздности духоборцы пристрастились и къ горячимъ напиткамъ, положительно запрещаемымъ ихъ ученіемъ? А пьютъ они много! пьютъ не только мужчины, но даже женщины и молодыя дѣвки. Не успѣешь, бывало, проснуться, лежишь еще въ постели, посматривая на разрисованное морозомъ окно, сквозь которое пробивается первый лучъ зимняго утра, слушаешь, какъ шумитъ самоваръ за занавѣскою и возится около печки рано проснувшаяся хозяйка, а хозяинъ уже стоитъ передъ вами съ небольшимъ зеленымъ стаканчикомъ.
   -- А что жь, молъ, Петръ Алексѣевичъ!...
   -- Пей себѣ на здоровье, хозяинъ!
   -- Да хошь пригубни маленько --
   Возьмешь стаканъ и, показавъ видъ, будто попробовалъ, поскорѣе возвращаешь его хозяину --
   Везъ порядочной выпивки не обходится у духоборцевъ ни одного посѣщенія. Когда соберутся гости и перетолкуютъ о своихъ обыденныхъ интересахъ, садятся за общій столъ, и начинается гомерическая попойка. Чѣмъ больше пьютъ, тѣмъ становятся серьезнѣе, сосредоточеннѣе, и такое настроеніе духа разрѣшается наконецъ пѣніемъ старозавѣтныхъ псалмовъ, въ которомъ принимаютъ участіе и женщины. Ничего не можетъ быть оригинальнѣе подобной картины. Покачиваясь и склонивъ отяжелѣвшія головы на руки, сидятъ духоборцы, и вотъ одинъ изъ нихъ начинаетъ: "эхъ, отцы!... заповѣдали...", далѣе разобрать ничего нельзя, потому что все покрывается какимъ-то прерывчатымъ, монотоннымъ крикомъ хора.
   Возвращаешься откуда-нибудь поздно вечеромъ и слышишь, какъ съ противоположнаго конца деревни несутся эти тоскливые, хватающіе за сердце напѣвы -- Собаки, и тѣ лаютъ по вѣтру: не могутъ привыкнуть къ подобному пѣнію.
   Несмотря однако на привязанность къ вину, духоборцы честны и прямодушны: не только случаевъ воровства, но и простаго нарушенія обѣщаній между ними почти не бываетъ. Не произнося никогда клятвъ, они умѣютъ цѣнить данное слово. Прежде духоборцы за проступки изгонялись изъ общества. Нынѣ это вышло изъ употребленія- но за то виновный, подъ разными предлогами, подвергается различнымъ притѣсненіямъ со стороны своихъ сосѣдей.
   Подобно всѣмъ сектаторамъ, отторгнутымъ отъ истинной церкви, духоборцы религіозны, и религіозность ихъ выражается обрядами и молитвами. При началѣ дня, передъ обѣдомъ, послѣ обѣда и вечеромъ, они становятся въ кружокъ цѣлымъ семействомъ и, послѣ взаимнаго цѣлованія, поютъ или читаютъ "Отче нашъ" и одинъ изъ ветхозаветныхъ псалмовъ, преимущественно пророческихъ.
   Чтобы покончить съ духоборцами, скажемъ нѣсколько словъ о ихъ религіозныхъ обрядахъ.
   -- Можно ли присутствовать при вашемъ богослуженіи? спросилъ я хозяина.
   -- Отчего нѣтъ -- отвѣчалъ онъ -- человѣкъ не можетъ осквернить дома молитвы своимъ присутствіемъ, а осквернить его можетъ поступками да дѣлами худыми.
   -- Значитъ и еврей и магометанинъ можетъ входить въ вашу молельню?
   -- Я тебѣ говорю -- отвѣчалъ хозяинъ -- всякій, потому что въ каждомъ изъ насъ есть подобіе Божіе; а что вѣры-то истинной не слышалъ иной, такъ не онъ виноватъ въ томъ.
   -- А кто же виноватъ по твоему?
   -- Кто виноватъ! старики его виноваты.... да гордость еще... Вотъ читалъ ли ты въ писаніи про столпотвореніе вавилонское?
   -- Читалъ.
   -- Ну, понимаешь теперь, кто виноватъ-то выходитъ.
   Я ничего не понималъ, но, не желая заводить пренія, отвѣчалъ утвердительно и сталъ собираться въ молельню.
   Это случилось, какъ нарочно, въ какой-то праздникъ. День былъ морозный, солнечный- весело глядѣла чистенькая деревенька, вся окутанная бѣлымъ, снѣговымъ саваномъ, искрившимся милліонами звѣздочекъ. Мы вышли на улицу и направились къ самому выходу изъ деревни, въ концѣ которой стоитъ молитвенный домъ, ничѣмъ не отличающійся по наружности отъ прочихъ домовъ. По улицѣ шло много духоборцевъ и духоборокъ въ праздничной одеждѣ. Они напоминали намъ родину; недоставало только благовѣста колокола, такъ торжественно дѣйствующаго на душу.
   Мы вступили въ молельню вслѣдъ за толпой народа, которая въ дверяхъ начала раздѣляться: мужчины пошли на лѣвую, а женщины на правую сторону. Посреди комнаты стоялъ небольшой столикъ, съ положеннымъ на немъ хлѣбомъ и солью въ деревянной солонкѣ; больше въ комнатѣ ничего не было. Когда всѣ присутствующіе заняли свои мѣста, началось пѣніе стариннымъ напѣвомъ. Пѣли протяжно и довольно внятно. Это былъ псаломъ: "аще глаголетъ Господь, святый Богъ Израилевъ". Затѣмъ были пропѣты другіе псалмы; но замѣчательно, что духоборцы ни одного псалма не доводятъ до конца. Ихъ молитва есть странная смѣсь различныхъ стиховъ, взятыхъ изъ различныхъ мѣстъ священнаго писанія, часто съ искаженіемъ смысла. Во время пѣнія, мужчины стояли рядомъ, по старшинству лѣтъ, сколько я могъ замѣтить, такъ что молодымъ пришлось быть на самомъ порогѣ. Когда пѣніе кончилось, духоборецъ, стоявшій вторымъ, подошелъ къ первому; оба, взявшись за руки, отвѣсили два низкіе поклона другъ другу, поцѣловались, а потомъ поклонились въ третій разъ. Послѣ этого, точно такимъ же образомъ, началъ кланяться третій, по порядку, духоборецъ, и цѣловать первыхъ двухъ, за нимъ четвертый и такъ далѣе до послѣдняго.
   По окончаніи обряда мужчинами, то же самое повторили женщины.
   Несмотря на продолжительность цѣлованія, мы дождались до конца и тутъ же попросили объяснить намъ значеніе поклоновъ.
   -- Должно поклоняться Богу другъ въ другѣ -- отвѣчалъ намъ одинъ старецъ -- зане человѣкъ представляетъ на землѣ образъ Божій.
   Отвергая иконы, духоборцы оправдываютъ себя тѣмъ, что отъ поклоненія иконамъ легко перейдти къ почитанію ихъ какъ кумировъ, а сами, поклоняясь Богу въ образѣ человѣка, впадаютъ въ явное идолопоклонство: они выбираютъ изъ своей среды красиваго юношу, и въ праздничные дни поклоняются ему, какъ божеству. Этотъ обычай, не говоря уже о его святотатственности, служитъ основаніемъ разврата и нравственнаго паденія многихъ женщинъ, а потому строго преслѣдуется мѣстными властями, что въ свою очередь заставляетъ духоборцевъ тщательно скрывать его отъ постороннихъ свидѣтелей.
   Юноша, служащій предметомъ поклоненія, злоупотребляетъ своимъ положеніемъ, предается безчинству и разврату до высшей степени. Одинъ изъ подобныхъ парней былъ арестованъ еще въ Крыму. При насъ, въ Горѣломъ, былъ молодой мальчикъ Василій -- потомокъ перваго духоборскаго учителя, Силуяна Колесникова, облеченный на этотъ, разъ духовною властію: его называли Богородицею. Не смѣя при насъ предаваться своему разгулу, Василій все время носилъ женскую одежду и былъ извѣстенъ намъ подъ именемъ Марьи. Роль женщины онъ игралъ такъ искусно, что мы долго не подозрѣвали подобнаго превращенія, и узнали объ этомъ только тогда, когда, послѣ нашего, выхода изъ Духоборья, мнимая Марья, поссорившись, была убита пьянымъ казакомъ.
   Василій жилъ въ отдѣльномъ домикѣ, на краю селенія, и у него обыкновенно собирались молодыя дѣвушки со всѣхъ окрестныхъ духоборческихъ деревень. Это было что-то въ родѣ духоборческаго монастыря, а Марья разыгрывала роль настоятельницы. Но что дѣлалось въ этомъ монастырѣ? Набросимъ лучше покрывало и пройдемъ мимо!... Отсюда, какъ изъ нечистаго гнѣзда, выходилъ развратъ и разливался потомъ по всему Духоборью. Мы слышали, будто дѣвушка", не посѣтившая предварительно монастыря, не могла выходить замужъ, и, къ сожалѣнію, по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, можемъ судить о вѣроятности этого грустнаго факта.
   Познакомивъ читателя, хотя отчасти, съ ученіемъ и нравами духоборцевъ, съ которыми намъ пришлось коротать двѣ зимы сряду, перейдемъ теперь къ нашей жизни на зимовыхъ квартирахъ. Но что же сказать про нее? Что въ ней можетъ быть особеннаго? Да ровно ничего! Только странными кажутся это затишье и этотъ досугъ, смѣнившіе обычный говоръ и вѣчную, кипучую дѣятельность бивуака. А досуга было много! Строевымъ образованіемъ занимались мы на столько, на сколько оно было нужно для военнаго времени^ тонкости же манежной выѣздки, какъ парадную представительность осѣдлости, оставили мы при выступленіи, вмѣстѣ съ старыми вещами, въ бирюченскихъ складахъ. Даже молодыхъ лошадей ѣздили не прибѣгая къ ученымъ пріемамъ посредствомъ корды, и, несмотря на то, къ концу зимы изъ нихъ все-таки вышли добрые, сносные кони, на которыхъ весною надѣли мундштуки и, благословясь, пошли на нихъ въ Туречину. Этотъ способъ полевой выѣздки намъ кажется заслуживающимъ особеннаго вниманія. Онъ напоминаетъ намъ также разговоръ, нами слышанный.
   Толкуя у бивуачныхъ костровъ съ солдатами, недавно пришедшими изъ Россіи, старые кавказцы удивлялись, можетъ ли быть служба обременительною тамъ, гдѣ не торчитъ всегда на носу непріятель, гдѣ нѣтъ ни секретовъ, ни аванпостовъ, ни фуражировокъ за сѣномъ, за дровами, даже за водою, съ ружьемъ въ одной и съ ведромъ въ другой рукѣ. Но когда дѣло объяснилось усиленными фронтовыми занятіями, одинъ кавказецъ спросилъ: "да зачѣмъ же, землякъ, учатъ-то васъ всему этому, въ толкъ не возьму!..." Драгунъ только моргнулъ усомъ -- голова, дескать, ничего не понимаешь!-- и пустился объяснять всѣ хитрости коннаго и пѣшаго строя. Пока дѣло шло о конницѣ, кавказецъ молчалъ, но когда разговоръ коснулся его родимой пѣхоты, старый служака не вытерпѣлъ, чтобы сразу не осадить разскащика вопросомъ:
   -- Да что же это, землякъ, ты въ самомъ дѣлѣ морочишь насъ: на войнѣ-то развѣ такъ дѣлаютъ?
   -- Да тебѣ нешто про войну -- тебѣ про Рассею говорятъ, отвѣчалъ драгунъ, не сморгнувъ глазомъ....
   Куда же дѣваться съ досугомъ? Пріѣхалъ къ намъ фокусникъ, по фамиліи Веренштейнъ. Всѣ фокусники, которыхъ доводилось мнѣ видѣть, оканчиваются на штейнъ, потому что большая часть ихъ нѣмецкіе евреи. Ему удалось было поднять на ноги наше сонное Духоборье; но посмотрѣли его штуки разъ, другой, а на третій день никто не пошелъ, и изъ фокусовъ самый главный -- сборъ денегъ -- не удался фокуснику. Мы посовѣтовали ему отправиться въ Ахалкалаки, гдѣ стоятъ батарея и цѣлый пѣхотный полкъ: тамъ, говорятъ, досуга еще больше, нежели у насъ.
   Въ крѣпости помѣщается и штабъ ахалкалакскаго отряда, въ районъ котораго входятъ зимовыя квартиры нашего полка. Отрядомъ командуетъ полковникъ Унгернъ, имѣющій предписаніе обращаться къ намъ за содѣйствіемъ въ случаѣ, если того потребовали бы военныя обстоятельства. Съ этой стороны, значитъ, намъ нужно было ждать развлеченія, и оно, дѣйствительно, явилось нежданно-негаданно, и хотя на короткое время, но все же нарушило обычную тишину и бездѣйствіе зимовой стоянки. Случилось это какъ разъ передъ рождественскими праздниками. Наканунѣ я возвратился домой ранѣе обыкновеннаго, раздѣлся, отпустилъ деньщика и остался одинъ на своей походной кровати. Было часовъ десять. Хозяева уже спали; только въ углу жалобно кричалъ сверчокъ, да слышался дюжій храпъ духоборца вмѣстѣ съ тонкимъ, носовымъ свистомъ молодой хозяйки. Слабо мерцаетъ нагорѣвшій огарокъ, отбрасывая въ углы страшную тѣнь, отъ которой такъ и лѣзутъ въ голову былыя нянюшкины сказки, и кажется, будто изъ темнаго угла глядитъ на тебя какое-то чудище. Чего не передумаешь въ подобныя минуты? За что не примешься, чтобы отогнать неотвязчивые призраки? Бродя безъ цѣли съ одного предмета на другой, глаза мои нечаянно остановились на курсѣ фортификаціи, случайно завезенномъ изъ кадетскаго корпуса. Давай-ка, подумалъ я, прочту о томъ, по какимъ правиламъ брали мы турецкую крѣпость, которая еще такъ живо и грозно рисуется въ памяти каждаго. Попробовалъ, но на первой же страницѣ попалъ въ систему вобановскихъ подступовъ и, чтобы выбраться изъ этого лабиринта, поспѣшилъ закрыть книгу. Лучше лягу. И долго еще бродили мои мысли, пока не пришелъ на смѣну ихъ добрый другъ человѣчества -- сонъ. Я закрылъ глаза, заснулъ крѣпко и во снѣ не видалъ ничего.
   Далеко еще было до утренняго разсвѣта, когда пришелъ будить меня Писаренко. Писаренко -- старикъ, низенькаго роста, съ сѣдымъ, встопорщеннымъ усомъ, съ кривыми коротенькими ногами, составившими ему репутацію одного изъ лучшихъ ѣздоковъ въ эскадронѣ -- былъ при мнѣ, въ продолженіе всей кампаніи, въ качествѣ безсмѣннаго вѣстоваго. Да позволитъ читатель сдѣлать отступленіе въ пользу этой оригинальной, типичной личности честнаго, добраго служиваго стараго времени. Теперь уже перевелись подобные типы. Вѣрою и правдою отслужилъ онъ свой урочный двадцати-пятилѣтній срокъ и пошелъ на вторичную или, какъ выражается самъ Писаренко, на "вторительную службу". Честнѣйшій по своей натурѣ, онъ не считаетъ, напримѣръ, за грѣхъ, подобно обломовскому Захару, не возвратить вамъ сдачи, сколько бы ни осталось ея съ рубля, хотя всегда прибавляетъ, что на остальные взялъ табаку, потому что старые глаза его будто бы ничего не видятъ. Но я знаю, что Писаренко никогда не нюхалъ и нюхать не будетъ, отзываясь съ пренебреженіемъ о томъ, кто употребляетъ подобное зелье. Добрѣйшее существо въ душѣ, онъ резонеръ по привычкѣ, вѣчно кажется недовольнымъ, ворчливымъ, вѣчно ссорится съ офицерами и не затрудняется высказывать въ глаза правду, поэтому нѣкоторые побаиваются его. Лѣнивый, беззаботный, какъ истинный хохолъ, онъ однакожь нѣсколько разъ въ ночь поднимется съ своего жесткаго ложа, чтобы заглянуть въ мою палатку, и добрый старикъ поправитъ бывало подушку, подниметъ упавшее одѣяло и, ворча, отправляется въ свою грязную, холодную землянку. Да! перевелись они, эти люди! И грустно видѣть, какъ увлекающаяся молодежь бросаетъ иногда безъ разбора незаслуженный укоръ доброму прошлому времени....
   -- Вставайте: капитанъ зоветъ! говоритъ, между тѣмъ, Писаренко, безъ церемоніи хватаясь за одѣяло.
   -- Зачѣмъ?
   -- Я почему знаю зачѣмъ. Зоветъ, такъ идти надо! отвѣчалъ старикъ уже сердито.
   Съ Писаренкой, какъ съ человѣкомъ настойчивымъ, въ подобныхъ обстоятельствахъ спорить было нечего", а потому я одѣлся и вышелъ изъ дому. На дворѣ была оттепель. Утро выбралось туманное и мокрое. Въ предразсвѣтный часъ дня длинная улица деревни имѣла какой-то сѣрый, печальный видъ. Домъ эскадроннаго командира стоялъ на углу узкаго и грязнаго переулка, переходить который, не растерявъ галошъ, было почти невозможно. Однако я благополучно оканчивалъ уже свое путешествіе, когда меня догнали два всадника", сзади ихъ ѣхали еще двое, а тамъ, далеко, за низенькимъ заборомъ, маячили еще двѣ головы, по неровному качанію которыхъ можно было заключить, что и эти головы также ѣхали.
   -- Куда? спросилъ я передняго всадника.
   -- Лошадей ковать, ваше благородіе! отвѣчалъ вахмистръ.
   Занятый своими думами, я пропустилъ мимо ушей отвѣтъ который сразу объяснялъ мнѣ половину дѣла. Такъ, отыскивая истину, смотришь Богъ-вѣсть въ какую даль и не замѣчаешь, что истина стоитъ прямо передъ тобою.
   У эскадроннаго командира я засталъ все общество.
   -- Здравствуйте! Слышали ли новость?
   -- Какую новость?
   -- Да вотъ прочтите, отвѣчали мнѣ, подавая бумагу.
   Я прочелъ. Это было предписаніе полковаго командира, увѣдомлявшаго, что полковникъ Унгернъ далъ знать о вторженіи значительной партіи турокъ въ наши предѣлы. Предписывалось принять мѣры осторожности и быть на всякій случай готовымъ къ движенію.
   -- Что жь это значитъ? спросилъ я, не выпуская изъ рукъ записки и въ третій разъ пробѣгая ее глазами.
   -- Не знаемъ!
   Деньщикъ, между тѣмъ, поставилъ самоваръ. Мы сѣли пить чай и составили военный совѣтъ деревни Горѣлой.
   Но кто же осмѣливается нарушать наше спокойствіе? Ишима-оглы, пользовавшагося подобною привилегіею, уже нѣтъ на свѣтѣ: его убили подъ стѣнами Карса. Кто же могъ замѣнить его? Неужели у турокъ нашлась еще энергическая натура, промѣнявшая мягкое ложе на снѣгъ и непогодь боеваго поля? Не передовой ли это отрядъ турецкой арміи? Много было по этому поводу предположеній и толковъ. Въ подобныхъ случаяхъ каждое мнѣніе, даже самое странное, прежде всего вызываетъ общее сочувствіе, и только освоившись съ нимъ видишь ясно, что это Богъ-вѣсть что такое, а вовсе не мнѣніе. Военный совѣтъ закрылся, по истощеніи всѣхъ данныхъ, подлежавшихъ обсужденію. Рѣшено было ѣхать въ штабъ, чтобы, нагрузивъ тамъ корабль своего любопытства новостями, подвергнуть этотъ грузъ на досугѣ критической разработкѣ. Черезъ часъ мы уже отправились въ путь.
   До штаба было недалеко -- всего версты четыре или пять; но туманы въ подѣ лежали непроглядные. Земля распускалась. Мы буквально плыли. Корабль, на этотъ разъ, представляли собою сани, а кормчаго кучеръ. Искусный кормчій, избѣгая мелей и губительныхъ для мореходовъ пороговъ, которые являлись намъ въ видѣ остроконечныхъ камней и поднимали свои верхушки изъ-подъ грязи, направлялъ бѣгъ по фарватеру, т. е. по рыхлому, мокрому снѣгу, бѣлѣвшему здѣсь и тамъ по обѣимъ окраинамъ широкой улицы. Лавируя, мы едва выбрались изъ деревни и кое-какъ доплелись до штаба.
   На самой серединѣ дороги мы замѣтили другихъ мореходовъ, напомнившихъ намъ легенды славянъ объ Олегѣ и Игорѣ, потому что корабли ихъ были поставлены на колеса. Разница была только та, что Олегъ на колесныхъ судахъ своихъ ѣхалъ, а они плыли. Оба поѣзда встрѣтились, остановились. Въ печальныхъ путникахъ, злополучно гонимыхъ на сей разъ волною оттаявшаго снѣга, мы узнали офицеровъ, которые пробирались въ Горѣлое съ новостями всякаго рода.
   Послѣдовала высадка.
   -- Здраствуйте!
   -- Здраствуйте!
   -- Вы куда?
   -- Въ Горѣлое.
   -- А мы въ штабъ. Что это у васъ за тревога?
   Офицеры пустились было въ подробное объясненіе, но съ первыхъ же словъ мы увидѣли, что наши соображенія далеко превосходили ихъ скромныя свѣдѣнія, а потому, направивъ трудный путь ихъ плаванія къ берегамъ Орловки, мы пустились дальше и остановились у крайней хаты.
   По пріѣздѣ въ штабъ, первый визитъ былъ, разумѣется, къ полковому командиру. Генерала мы застали въ теплой шинели, подвязаннаго бѣлымъ платкомъ и въ шапкѣ какого-то особеннаго фасона. Онъ прохаживался по улицѣ возлѣ своего дома и жаловался намъ на свои недуги.
   -- Вотъ выйдемъ на бивуаки, можетъ быть и поправлюсь, сказалъ генералъ.
   Относительно похода и полковому командиру ничего неизвѣстно. Баронъ Унгернъ увѣдомляетъ только объ угрожающей опасности; но и барону Унгерну, видно, извѣстно столько же, сколько и намъ, а потому на бумагѣ сдѣлана собственноручная приписка: "нужно быть готовымъ на всякій случай къ выступленію".
   Въ штабѣ ожидаютъ курьера.
   Отъ полновато командира мы зашли къ адъютанту, гдѣ застали все наше общество. Разговоръ шелъ шумный и оживленный. Говорили, что главнокомандующій генералъ-адъютантъ Муравьевъ оставляетъ Кавказъ; но никто не зналъ, кто будетъ назначенъ на его мѣсто. Предположеній много. Большинство, впрочемъ, называетъ князя Александра Ивановича Барятинскаго. Князь старый кавказецъ, и его назначеніе было бы принято съ восторгомъ.
   Обѣдали всѣ вмѣстѣ у эскадроннаго командира Н. Простые солдатскіе щи были приправлены самыми добродушными шутками неистощимо-веселаго хозяина; но предметъ разговора былъ все тотъ же. Всѣхъ интересуютъ настоящія событія. Н. говоритъ, что пойдемъ въ Гурію, гдѣ были какіе-то безпорядки. Давно уже носится молва о высадкѣ пятнадцати-тысячнаго отряда союзниковъ въ Батумѣ, и говорятъ, что Омеръ-паша, получивъ объ этомъ извѣстіе, намѣренъ двинуться къ Кутаису, чтобы, завладѣвъ этимъ городомъ, дѣйствовать на большую тифлисскую дорогу. Туркамъ не удалось съ одной стороны, хотятъ попробовать съ другой: не будетъ ли этотъ путь для нихъ покороче? Два полка 18-й пѣхотной дивизіи уже выступили къ Кутаису.
   Впослѣдствіи мы узнали, что одинъ изъ нашихъ отрядовъ, подъ командою князя Б.-М., дѣйствительно, имѣлъ дѣло съ главными силами эски-сардаря. Наши не устояли и принуждены были отойти къ пункту, гдѣ находились главные хлѣбные магазины края. Къ сожалѣнію, слишкомъ преувеличили опасность и поторопились зажечь склады. Пока горѣла мука, Омеръ-паша засѣлъ въ болотѣ и не могъ тронуться съ мѣста, а пока онъ стоялъ, къ намъ подошло подкрѣпленіе, ненужное уже потому, что защищать было нечего: магазины сгорѣли и въ хлѣбѣ оказался недостатокъ. Чтобы помочь бѣдѣ, принуждены были прибѣгнуть къ крайности: въ аулахъ велѣно отыскивать ямы, гдѣ армяне имѣютъ обыкновеніе прятать зерно на зиму, и забирать его отъ жителей подъ квитанцію. Хорошо! но съ нашими драгунами такъ не прокормишься: на это нужно имѣть казацкое чутье. Посмотрѣть только на проворство рукъ казаковъ въ этомъ дѣлѣ, по всему видно, что оно не первинка; иной и хозяинъ-то не отыщетъ своей ямы такъ скоро, какъ эти удивительно-напрактикованные люди. Армяне косо и недовѣрчиво глядятъ на наши квитанціи. "Зачѣмъ твой бумагъ? Лавашъ давай! чурекъ давай!" {Лавашъ и чурекъ -- два особаго рода хлѣба, приготовляемаго на Кавказѣ.} говорятъ они, указывая на свои тощіе желудки. Имъ и самимъ уже начинаетъ угрожать голодъ.
   Однако этого средства для насъ оказывается недостаточно. Сдѣлано новое распоряженіе: хлѣбъ скупаютъ въ Грузіи и везутъ оттуда къ арміи большими транспортами, но тамъ подобная мѣра произвела другаго рода бѣдствіе: съ тифлисскихъ базаровъ почти исчезла мука, и многолюдный рабочій классъ города страдаетъ отъ дороговизны.
   Наговорившись досыта, мы поздно вернулись въ Горѣлое. Въ деревнѣ слышался частый стукъ молотовъ, и изъ закопченной трубы кузницы брызгами летѣли искры. Вотъ онъ, походный фейерверкъ нашъ, думалъ я, любуясь огненнымъ фонтаномъ искръ, отбрасывавшимъ слабое зарево на беззвѣздное небо. Мы остановились посмотрѣть на работу. Русскій человѣкъ помогалъ работѣ русскою пѣснію. Четыре кузнеца дѣлали подковы и, равномѣрно постукивая молотомъ о наковальню, затянули "поле чистое". Невыразимое впечатлѣніе производитъ солдатская пѣсня: отъ нея такъ и пахнетъ походомъ и боевою жизнію!
   На слѣдующій день первый визитъ ко мнѣ былъ вахмистра. "Какъ прикажете ваше благородіе ковать лошадей?" спросилъ онъ. Я велѣлъ ковать на острые шипы. Пойдемъ ли, не пойдемъ ли, но въ эскадронахъ, на случай внезапнаго выступленія, велѣно имѣть въ готовности по пятидесяти пудовъ сухарей и четырехдневный запасъ свѣжаго печенаго хлѣба.
   Распространилось извѣстіе, что ожидается нападеніе на Духоборье. Надо знать, что духоборческія деревни, расположенныя въ недальнемъ разстояніи отъ границы, къ сторонѣ турецкаго озера Чалдыръ-Геля, совершенно открыты для непріятельскаго вторженія. Нѣсколько отдѣльныхъ донскихъ постовъ, разбросанныхъ по всему протяженію Духоборья, недостаточны, чтобы обуздать воинственныя шайки, собирающіяся изъ различнаго сброда бездомовниковъ. Первые удары нынѣшней войны дѣйствительно обрушились на Духоборье. Это случилось зимою 1853 года. Деревни духоборцевъ были сожжены, дома разграблены* сами духоборцы едва успѣли спастись въ армянскомъ аулѣ Сатхи, гдѣ за полуразвалившимися стѣнами, нѣкогда окружавшими это большое селеніе, рѣшились отстаивать свою собственность. Турки не пошли однако въ Сатхи: они удовольствовались богатою добычею, обезглавили нѣсколько стариковъ, застигнутыхъ по деревнямъ, и пока донская сотня, разбросанная по кордону, собиралась на тревогу, успѣли бѣжать заграницу.
   Въ апрѣлѣ 1855 года турки задумали повторить нападеніе. Съ ними былъ извѣстный качахъ {Качахъ -- разбойникъ.} Ишимъ-оглы, а съ Ишимъ-оглы шутить было нельзя. Не вялая и сонная турецкая натура, а опытный И грозный разбойникъ, прошедшій огонь и воду въ нашей кавказской школѣ, стоялъ тогда передъ нами. Говорили, что въ его партіи не было ни одного баши-бузука -- этотъ цвѣтъ турецкаго наѣздничества не пользовался у него хорошею репутаціею -- за то у него было много лазовъ, курдовъ, карапапаховъ, а еще больше качаховъ нашихъ мусульманскихъ провинцій.
   Слухи о сборѣ партіи съ начала весны начали тревожитъ жителей. Уныніе овладѣло всѣми мѣстными жителями. Духоборцы обрекали свои деревни новому разрушенію, армяне вооружались, но прятали подъ землю свое имущество, одни татары равнодушно прислушивались къ тревожному говору и глядѣли веселѣе, поджидая своихъ единовѣрцевъ, чтобы пристать къ нимъ. Къ счастію, всѣ замыслы были открыты заранѣе, и квартировавшій тогда въ Духоборьѣ Новороссійскій Пойкъ получилъ приказаніе охранять отъ вторженія все пространство между Шестопами и Ахалкалакомъ. Мы удвоили бдительность, усилили дневные и въ особенности ночные караулы; а передъ разсвѣтомъ эскадроны находились въ полномъ ожиданіи тревоги: предразсвѣтный часъ любитъ избирать непріятель для своего внезапнаго нападенія. Аванпосты мы держали показачьи, потому что они проще и практичнѣе нашшь: На извѣстныхъ пунктахъ выставлялись большіе конные посты, состоявшіе изъ одного унтеръ-офицера и шести рядовыхъ, изъ которыхъ одинъ постоянно сидѣлъ на конѣ, а прочіе отдыхали; ночью число людей на постахъ удвоивалось. Посты эти выставлялись за селеніемъ къ сторонѣ непріятельской границы, на мѣстахъ возвышенныхъ, и въ такомъ разсѣяніи, чтобы ружейный выстрѣлъ былъ слѣпленъ не только въ деревнѣ, но и сосѣднимъ постамъ, которые, передавая другъ другу условные знаки, распространяли тревогу по всей линіи.
   Жители охотно доставляли подробныя свѣдѣнія, гдѣ и по какому направленію можно болѣе всего ожидать хищниковъ. Какъ людей, хорошо знакомыхъ съ окрестною мѣстностію, ихъ вооружили и стали употреблять въ секреты, такъ что изъ духоборцевъ образовались ловкіе и смѣлые волонтеры.
   Такимъ образомъ мы раскинули вокругъ себя непрерывную цѣпь пикетовъ. Спасибо Ишимъ-оглы, что заставилъ насъ припомнить полузабытую уже аванпостную службу. Это была служба кавказскихъ передовыхъ линій, гдѣ человѣкъ, смѣнившійся съ поста, измученный и пронизанный насквозь сердитымъ вѣтромъ, слѣзаетъ съ коня у дверей хаты и, поѣвши горячихъ щей, ложится отдыхать на печь вмѣстѣ съ хозяйкою, мало заботясь о будущей очереди своей идти въ поле. Между тѣмъ, время шло, а вмѣстѣ съ нимъ шелъ и Ишимъ-оглы къ нашимъ границамъ. Смѣло переступилъ качахъ заповѣдный рубежъ ея -- и остановился: на него вдругъ пахнуло воздухомъ нашихъ аванпостовъ.
   -- Здѣсь намъ нечего дѣлать! сказалъ Ишимъ-оглы своей вольницѣ и круто повернулъ въ ардаганскія горы, вымещать свою злобу на беззащитныхъ деревняхъ.
   На этотъ разъ, впрочемъ, ожиданія были непродолжительны: черезъ нѣсколько дней баронъ Унгернъ прислалъ успокоительное извѣстіе, и загадочные слухи разъяснились слѣдующимъ образомъ: значительная партія конныхъ турокъ, вторгнувшись въ западную часть Гельскаго санджака, стала пробираться къ нашимъ границамъ. Асланъ-паша занялъ уже селеніе Сейнопъ, всего верстахъ въ сорока-пяти отъ Ардагана, и выслалъ другую, партію въ Хорованку. Но первому извѣстію, есаулъ Кульгачевъ {Кульгачевъ -- донской артиллеристъ, герой башъ-кадыкъ-ларскаго и кюрюкъ-даринскаго сраженія.}, съ небольшимъ отрядомъ, составленнымъ наскоро изъ трехъ сотенъ донскаго No 2'1-го полка, съ четырьмя ракетными станками, выступилъ къ Сейнопу, отдѣливъ сотню, подъ командою Короткова, въ сторону. Коротковъ летомъ достигъ Хорованки, опрокинулъ турокъ и гналъ ихъ вплоть до Сейнопа, куда ворвался на плечахъ бѣгущихъ. Въ то же время подоспѣвшій Кульгачевъ ударилъ на селеніе съ противоположной стороны и въ одно мгновеніе овладѣлъ имъ. Нападеніе было такъ стремительно, что турки едва успѣли выскочить въ поле, и здѣсь-то Кульгачевъ нанесъ рѣшительное пораженіе Аслану-пашѣ и втопталъ его въ границы Пенякскаго санджака, перемахнувъ сто-верстное пространство въ четырнадцать часовъ! Потеря непріятеля простиралась до 20 человѣкъ убитыми и ранеными- отбито было тридцать лошадей и множество оружія, оставшагося по домамъ жителей. Съ нашей стороны ранены четыре казака -- одинъ смертельно -- и убиты двѣ лошади.
   Этимъ лихимъ эпизодомъ оканчиваются дѣйствія наши въ Анатоліи. Послѣдніе выстрѣлы раздались и замерли у Сейнопа.
   Военныя извѣстія прекратились; начались извѣстія другаго рода: генералъ Бриммеръ, командовавшій нашимъ корпусомъ, принялъ на себя, по волѣ главнокомандующаго, снова старую свою обязанность начальника кавказской артиллеріи, а на его мѣсто назначенъ генералъ-лейтенантъ Хрулевъ, бывшій такъ долго душею севастопольскаго гарнизона. Старые драгуны помнятъ его, когда онъ еще командовалъ бригадою въ нашей 1-й дивизіи. Его назначеніе оживило всѣхъ новою надеждою на продолженіе войны.
   Проѣзжая изъ Ахалкалакъ въ корпусную квартиру, Хрулевъ посѣтилъ Духоборье и смотрѣлъ стоявшіе по дорогѣ эскадроны. Смотръ былъ безъ излишнихъ затѣй, попоходному; люди выходили въ полушубкахъ, лошадей выводили безъ сѣделъ. Генералъ вовсе не хотѣлъ смотрѣть строеваго ученья, маневровъ и тому подобнаго. Два года ихъ смотрѣли турки, и если они остались довольны, такъ чего жь болѣе? Но за то генералъ осмотрѣлъ подробно эскадронныя кухни, лазаретъ, попробовалъ солдатской каши, пошутилъ съ драгунами, выпилъ за ихъ здоровье чарку водки и уѣхалъ, оставивъ по себѣ самое пріятное, самое отрадное воспоминаніе. Вездѣ встрѣчали Хрулева полное довольство, теплый привѣтъ и открытый взглядъ, горѣвшій къ нему любовію и довѣренностію.
   Полковой командиръ нашъ, старикъ, служившій еще въ отечественную войну, тоже сдаетъ полкъ. Неизвѣстно, кто будетъ назначенъ на его мѣсто, а, между тѣмъ, это самый живой интересъ нашего общества, получающій въ военное время свое особенное значеніе: на личныхъ качествахъ полковаго командира основываются всегда извѣстность, большая или меньшая степень славы полка, потому что въ полку, какъ въ зеркалѣ, отражается командиръ со всѣми своими достоинствами и недостатками. Кто же будетъ назначенъ? Одни говорятъ изъ гвардіи, другіе называютъ прямо полковника Шульца, отличавшагося въ Нижегородскомъ драгунскомъ полку на Кавказѣ. Послѣднее предположеніе скоро подтвердилось. Назначеніе Шульца было принято радостно. Шульцъ -- старый кавказецъ. Въ послѣднюю войну онъ долгое время командовалъ летучими и передовыми отрядами и своими дѣйствіями успѣлъ заслужить не только вниманіе, но и довѣренность главнокомандующаго, человѣка строгаго и въ высшей степени осторожнаго.
   Прошли, между тѣмъ, и рождественскіе праздники, наступалъ новый годъ. Принесетъ ли онъ съ собою новое счастіе? Грустно проводить этотъ день не на родинѣ. Тамъ, далеко отсюда, нашлись бы люди, которые пожелали бы намъ много, много хорошаго; можетъ быть, они и вспоминаютъ насъ теперь въ доброй вечерней бесѣдѣ, и мы, въ свою очередь, шлемъ имъ отсюда далекіе задушевные привѣты. А тутъ кто пожелаетъ намъ хоть сотой доли того, что обыкновенно принято желать въ подобные дни? свой же товарищъ, квартирующій въ одной деревнѣ, да развѣ еще турки! А ужь скорѣе турки, нежели армяне: эти на насъ крѣпко недовольны за свое сѣно. Попутало же ихъ сложить сѣно на крышахъ! Вѣтеръ ли размечетъ его, собственный ли барашекъ, вырвавшійся изъ заточенія, потеребитъ его -- все поклепъ валится на бѣдную конницу. Въ Сатхахъ по этому поводу бывали преоригинадьныи исторіи.
   Мятель, стоявшая всѣ праздники, утихла только наканунѣ новаго года, но и въ этотъ день погода была пасмурная. Впрочемъ, на имянинахъ у полковаго адъютанта, по выраженію нашего доктора, погода была ясная. Эти холостыя вечеринки, разгоняющія сплинъ, мрачную меланхолію и другія душевныя немощи, устраиваются у насъ повсемѣстно) молодежь перекочевываетъ съ одной офицерской квартиры на другую, въ Орловкѣ -- съ трубачами, въ прочихъ деревняхъ -- съ пѣсенниками. Сегодня кочуютъ всѣ въ штабѣ) завтра, огромною кавалькадою, переѣзжаютъ въ Горѣлое, гдѣ живутъ уже нѣсколько дней, потому что Горѣлое славится своими красавицами, съ которыми сами горѣловцы живутъ очень дружно. Здѣсь вы найдете всегда и англійскій портеръ, и бѣлый ромъ, и отличное кахетинское", быть можетъ, потому-то въ обычаѣ горѣловцевъ, переступая вечеромъ порогъ хаты своего сосѣда, запѣвать пѣсню:
   
   Мы пришли къ тебѣ, сосѣдъ,
   Не хозяюшку смотрѣть,
   А попробовать вино,
   Не прокисло ли оно!
   
   И неохотно оставляетъ молодежь это селеніе, разъѣзжаясь по своимъ мѣстамъ:, но пройдетъ день, другой -- глядишь, и опять Горѣлое кипитъ жизнію, и снова общество отправляется наѣздомъ на сосѣднія деревни. Изо дня въ день идетъ подобная жизнь; не замѣчаешь, какъ летитъ время, таетъ снѣгъ и обдаетъ тебя теплымъ дыханіемъ своимъ приближающаяся весна. Что-то сулитъ будущее? А Богъ вѣсть! Новости о войнѣ и мирѣ смѣняются ежедневно; но какъ-то уже предчувствуется, что война кончится скоро.
   Дѣйствительно, въ страстную субботу получены были предварительныя извѣстія о заключеніи мира, а въ свѣтлое воскресенье всѣ отправились въ штабъ узнать новости. Мы выѣхали верхомъ. Погода чудесная. Мѣстами по окраинамъ дороги лежитъ еще снѣгъ, но съ полей согнала его весенняя теплота; образовались промоины и водоемы; шумятъ ручьи растаявшаго снѣга. Въ воздухѣ что-то весеннее, праздничное; но это нисколько не мѣшаетъ дорогѣ быть прескверною. Съ правой стороны отъ насъ возвышаются довольно крутые холмы, съ глубокими оврагами и долинами, и оттуда-то шумѣли эти ручьи, затоплявшіе дорогу. Объѣзжая балки, нужно было пробираться стороною, лугомъ, покато склонявшимся къ турецкой границѣ. Здѣсь лошадь тонула въ рыхломъ и болотистомъ грунтѣ. Нѣсколько котловинъ были наполнены водою; рѣка, обтекающая Орловку, разлилась: переправились черезъ нее въ бродъ и съ мокрыми чоботами въѣхали въ деревню.
   Въ квартирѣ полковаго командира давно уже собрались Офицеры и разгавливались чѣмъ Богъ послалъ. Священника не было; пригласили армянскаго теръ-тера, и онъ освятилъ нашу походную пасху. Потолкавшись вокругъ столовъ, все общество вышло на дворъ подышать свѣжимъ воздухомъ. День былъ ясный. На дворѣ играли трубачи; мы послушали музыку и разбрелись по домамъ, занятые неотвязчиво-докучливыми мыслями. У адъютанта прочли Высочайшій манифестъ о заключеніи мира...
   Въ штабѣ снова уже говорятъ о походѣ; но этотъ походъ мирный. Назначенъ общій сборъ дѣйствующаго корпуса при Александраполѣ. Въ послѣдній разъ пройдемъ мы по знакомой дорогѣ, посмотримъ на Александраполь, полюбуемся въ роскошную южную ночь на серебристый вѣнецъ Алагеза, а тамъ -- прощай боевая жизнь!....

(Окончаніе будетъ.)

"Военный Сборникъ", No 5, 1864

   

ВОСПОМИНАНІЯ О ЗАКАВКАЗСКОМЪ ПОХОДѢ
1855--1856 годовъ.

(Окончаніе). (*)

(*) "Военный Сборникъ", No 5-й 1864 года.

   Итакъ, война окончена. Пушки, возвѣстившія съ высотъ Адександрапольской крѣпости заключеніе мира, развязали руки торговому населенію, которое съ лихорадочною дѣятельностію принимается уже за свои комерческіе обороты. Войска очищаютъ Карсъ, неприступная цитадель котораго представляетъ теперь однѣ нестройныя груды развалинъ {По заключеніи мира, карсская цитадель была взорвана.} послѣдніе транспорты наши тянутся на русскую сторону, перевозя военные трофеи -- боевое вооруженіе побѣжденной крѣпости.
   Корпусъ, дѣйствовавшій на кавказско-турецкой границѣ, упраздняется. Все расходится, разъѣзжается во всѣ стороны. Роль его кончена: онъ сходитъ со сцены, на которой три года былъ неутомимымъ дѣятелемъ. Дурно ли, хорошо ли исполнена имъ задача, сдѣлано ли то, что могло бы быть сдѣлано -- объ этомъ мы распространяться не будемъ. Краснорѣчиво глядитъ на Арпачай холмъ, названный холмомъ чести. Синѣетъ за нимъ Караплъ, и по одну сторону его стоитъ бѣдная деревушка Башъ-Кадыкъ-Лара, а по другую тянется скалистый оврагъ Кюрюкъ-Дара; за нимъ лежитъ уже каменистая окрестность Карса, пройденная вдоль и поперекъ нашими войсками, орошенная русскою кровію...
   Войска стоятъ въ лагерѣ подъ Александраполемъ; въ сборѣ нѣтъ только нижегородцевъ, прямо съ зимовыхъ квартиръ отправившихся на лезгинскую линію. Но что сказать объ Александраполѣ и о нашей бивуачной жизни? Александраполь (Гумры) городъ армянскій. У него есть деньги, но нѣтъ пѣсенъ и плясокъ; пѣснями и плясками кипятъ наши лагери, гдѣ солдаты съ успѣхомъ разыгрываютъ драматическія представленія, собственной фантазіи, почерпнутыя изъ жизни армянъ и духоборцевъ. Солдатъ искусно подмѣчаетъ ихъ слабыя или смѣшныя стороны и еще искуснѣе придаетъ имъ комическую обстановку. Но иногда идутъ драмы и серьезнаго содержанія, какъ, напримѣръ, о непокорномъ сынѣ Адольфѣ, не поклоняющемся комерческимъ богамъ. Особенно трогательно для зрителей, когда грозный отецъ, призвавъ Адолъфа, велитъ снять съ него кавалерію и отвести въ темницу. Но это празднества домашнія, а бываютъ у насъ и офиціяльныя. Такъ заключеніе мира отпраздновали большимъ парадомъ. Потомъ коммиссіонеръ Таировъ пожертвовалъ значительную сумму денегъ на закладку новыхъ лавокъ въ пользу городскихъ храмовъ и въ воспоминаніе побѣдъ, одержанныхъ надъ турками въ 53 и 54 годахъ княземъ Василіемъ Осиповичемъ Бебутовымъ. Закладка произведена въ присутствіи войскъ, собранныхъ на площади возлѣ армянскаго собора, что придало всей церемоніи исключительно военный характеръ. Затѣмъ 6-го іюня {6-го іюня 1855 года отбитъ отъ Севастополя первый штурмъ союзниковъ.} войска давали обѣдъ своему предводителю Хрулеву, обѣдъ съ музыкой, съ солдатскими пѣснями, съ шумными воспоминаніями о севастопольскихъ дняхъ, считающихся теперь годами, Въ честь знаменитаго событія, старая крѣпость наша не пожалѣла пороха, и батареи ея гремѣли залпами, опоясывая сѣрыя стѣны широкою огненною лентою выстрѣловъ. Но когда, по окончаніи обѣда, на крѣпостной стѣнѣ, посреди черныхъ клубовъ дыма, показался кто-то на маленькой бѣлой лошадкѣ, въ сѣрой шинели, съ обнаженною саблею, и до насъ ясно долетѣли слова: "благодѣтели, за мною!" {Обычныя слова генерала Хрулева.} неудержимое "ура! " загремѣло въ воздухѣ: кричала пѣхота, разбросанная въ глубокой долинѣ Арпачая, кричали драгуны, занимавшіе возвышенности, кричали въ крѣпости, въ городѣ, за городомъ -- Это былъ привѣтъ, пересылаемый нами далеко за Черное море къ нашимъ севастопольскимъ братьямъ.
   Жаль, что проливной дождь, разразившійся около полудня, много испортилъ этотъ военный праздникъ, однако вечеромъ, артиллеристы сожгли великолѣпный фейерверкъ.
   Но всѣ эти празднества не въ состояніи разогнать нѣкотораго мрака, лежащаго въ кавалерійскомъ лагерѣ, гдѣ кони съ успѣхомъ начинаютъ заниматься звѣздочетствомъ и астрономіею, отъ недостатка корма. Цѣны на фуражъ въ Александраполѣ достигли крайнихъ предѣловъ: четверть ячменя -- да еще шестериковой мѣры -- обходится въ покупкѣ по пяти рублей съ полтиною- пудъ сѣна сорокъ-пять копѣекъ! Казенные же запасы сѣна, собранные еще лѣтомъ 1855 года, въ подать съ жителей Карсской области, и сложенные на правомъ берегу Арпачая, въ селенія Аджакъ-Кула, близъ александрапольскаго карантина, сгнили, и теперь приходилось перевозить запасы, оставленные нами по ту сторону Арпачая. 7-го іюня полкъ нашъ ходилъ за границу въ Огузлы, стоящія на самомъ башъ-кадыкъ-ларскомъ полѣ, забралъ сколько могъ сѣна, нагрузилъ имъ всѣ фурштатскія повозки, навьючилъ всѣхъ лошадей и пѣшкомъ возвратился въ лагерь. 16-го ходили еще дальше -- въ ХаджиВали. На возвратномъ пути вдругъ налетѣла страшная буря. Полкъ, перешедшій уже Арпачай и поднимавшійся по каменистой тропинкѣ на высоты, гдѣ стоялъ лагерь, встрѣтился съ нею лицомъ къ лицу и остался въ висячемъ положеніи; ни подняться вверхъ, ни спуститься внизъ сдѣлалось невозможно: налетавшій ураганъ опрокидывалъ и сбрасывалъ лошадей въ кручу. Пришлось побросать часть вьюковъ, привезенныхъ нами за 80 верстъ, чтобы облегчить лошадей и дать имъ возможность вскарабкаться на проклятую гору.
   Лагерь нашъ представлялъ тоже видъ страшнаго опустошенія: крутящіеся столбы вихря изъ цѣлой тучи песку, щебня и мелкаго камня, опрокинули палатки, сорвали коновязи, разрушили кухни офицерскія вещи разбросаны и раскиданы по всѣмъ направленіямъ... Въ продолженіе цѣлой недѣли только и слышались разговоры, что объ убыткахъ и проторяхъ всякаго рода Такіе ураганы, время отъ времени повторявшіеся лѣтомъ на александрапольской равнинѣ и сопровождавшіеся всегда страшною грозою и ливнемъ, одни только и тревожили нашу спокойную стоянку.
   Что же касается до пріобрѣтенія фуража, то въ послѣднее время мы нашли способъ отстранить и это неудобство, посылая своихъ фуражировъ за Арпачай. Сосѣднія карапапахскія деревни, не желая однакожь дѣлиться съ нами своимъ избыткомъ, затѣяли процессъ, и между нашими солдатами и ихъ жителями стали происходить размолвки, оканчивавшіяся весьма часто съ одной стороны энергическими дѣйствіями кулаковъ, съ другой угрозами кинжаловъ.
   Депьщикъ одного изъ нашихъ офицеровъ, отправившійся разъ на подобную фуражировку, не вернулся въ продолженіе дня, а ночью прибѣжала въ лагерь одна лошадь, безъ хомута и телѣги. Обстоятельство это, сильно всѣхъ встревожившее, заставило на другой день меня, съ другимъ офицеромъ и двумя драгунами, предпринять секретную рекогносцировку къ карапапахскимъ ауламъ съ цѣлію узнать, не случилось ли тамъ какого-нибудь происшествія. День былъ нестерпимо-жаркій. Мы ѣхали шагомъ между густымъ, колосившимся хлѣбомъ. Драгуны напѣвали вполголоса: "поле чистое турецкое, мы когда тебя пройдемъ", какъ вотъ топотъ -- и навстрѣчу несутся два казака.
   -- Стой! Откуда, братцы?
   -- Съ ауловъ, ваше благородіе! отвѣчали они, разомъ сдерживая лошадей.
   -- Что же тамъ такое?
   -- Татаринъ палитъ {Палитъ, т. е. стрѣляетъ.}, ваше благородіе!
   -- Какъ палитъ?
   -- Палитъ, ваше благородіе! отвѣчалъ казакъ утвердительно.
   -- Да съ чего же! баши-бузуки что-ли на него напали?
   -- Никакъ нѣтъ, ваше благородіе: мы это стали траву у нихъ косить, а имъ жалко показалось -- они и выскочили съ "гвинтовками".
   -- Да зачѣмъ же вы, братцы, траву-то тамъ косите?
   -- Да какъ же, ваше благородіе: у насъ къ нимъ "палетъ со штабу""; мы его и юзбашу предъявляли.
   -- Ну что же юзбашъ?
   -- Да ничего, ваше благородіе: извѣстно, татаринъ; ты ему что ни говори, а онъ все, значитъ, свое: не понимаетъ!
   "Вотъ тебѣ разъ! Не пришлось бы и намъ попасть въ какую-нибудь передрягу", подумалъ я, толкая шпорами лошадь, которая вдругъ начала храпѣть и, навостривъ уши, не хотѣла тронуться съ мѣста.
   -- Драгунъ! проѣзжай-ка впередъ! крикнулъ я своему вѣстовому.
   Драгунъ отъѣхалъ нѣсколько шаговъ; но конь, почуявъ что-то недоброе, вдругъ захрапѣлъ, взвился надыбы и бросился въ сторону съ такою силою, что всадникъ едва удержался въ сѣдлѣ.
   -- Что за притча такая! ворчалъ старикъ, заставляя лошадь шпорами идти впередъ; но она не повиновалась.
   -- Да они вонъ тово древа боятся, замѣтилъ другой драгунъ, показывая рукою на поляну, гдѣ дѣйствительно лежало что-то черное.
   -- А ну-ка посмотри, что тамъ такое.
   Драгунъ спѣшился, но едва дошелъ до поляны, какъ вдругъ бросился назадъ съ крикомъ:
   -- Змѣя! ей Богу, змѣя, ваше благородіе!
   Побуждаемые любопытствомъ, мы побѣжали къ полянѣ и увидѣли страшную, черную змѣю, спокойно отдыхавшую на пескѣ. Змѣя, наѣвшись, вѣроятно, вплотную и согрѣтая теплыми лучами солнца, лежала въ безчувственномъ состояніи. Мы подошли близко и почти въ упоръ выстрѣлили изъ пистолетовъ. Змѣя открыла страшную пасть, но въ то же время была изрублена шашками.
   Эти змѣи, достигающія иногда до двухъ саженъ длиною, попадаются изрѣдка въ жаркихъ мѣстахъ Азіатской Турціи и принадлежатъ къ породѣ большихъ ужей. Жители называютъ ихъ удавами, потому что они питаются мясомъ молодыхъ барашковъ, зайцами и отчасти ящерицами.
   Мы продолжали путь. Подъѣзжаемъ къ аулу -- все спокойно; въ полѣ нѣтъ ни души; печетъ только нестерпимо солнце, чиликаютъ кое-гдѣ маленькія птички, да шелестя густою травою, подъ самыми ногами нашихъ лошадей, снуютъ проворныя ящерицы. Въѣзжаемъ въ самый аулъ и, при поворотѣ въ одну улицу, натыкаемся на толпу татаръ, горячо о чемъ-то разговаривавшихъ
   Мы остановились. Насъ оглядѣли съ головы до ногъ съ любопытствомъ, смѣшаннымъ съ какимъ-то недоумѣніемъ.
   -- Гдѣ юзбашъ? {Юзбашь -- староста.} спросилъ я, обращаясь къ татарамъ.
   Толпа молчала.
   -- Гдѣ юзбашъ? повторилъ я громче, толкнувъ впередъ свою лошадь.
   Молчаніе.
   Это вывело изъ терпѣнія моего товарища. "Юзбаша давай!" крикнулъ онъ внезапно, и не успѣли татары повторить своего вѣчнаго "бэльмесъ" -- не понимаемъ -- какъ въ воздухѣ свистнула нагайка, и сбитыя папахи одна на другую повалились на землю.
   Признаюсь, наслышавшись о воинственномъ характерѣ карапапаховъ, я ожидалъ катастрофы* но, къ моему удивленію, краснорѣчивый доводъ товарища подѣйствовалъ иначе: толпа бросилась бѣжать во всѣ стороны, и передъ нами какъ изъ земли выросъ юзбашъ, низенькій, приземистый старичокъ, начавшій сейчасъ же суетиться и предлагать намъ всевозможныя услуги, даже угощенія. Тогда я вспомнилъ слова одного путешественника, что съ закавказскими татарами лучшее оружіе -- нагайка!
   Юзбаша мы взяли подъ допросъ, но какъ онъ рѣшительно не могъ или не хотѣлъ ничего объяснить намъ, то его посадили на лошадь и повезли съ собою, сопровождаемые криками и угрозами собиравшейся снова толпы.
   Вмѣстѣ съ юзбашемъ мы объѣхали нѣсколько ауловъ, но нигдѣ не могли найти слѣдовъ пропавшаго солдата, и потому принуждены были отпустить юзбаша и возвращаться домой съ пустыми руками. Въ знакомомъ аулѣ татары все еще толпились кучками; но на этотъ разъ къ намъ подошелъ какой-то мальчикъ, смѣло заговорившій по-татарски. Пока мы собирались отвѣчать ему, явился, и самъ юзбашъ съ предложеніемъ завтрака и съ извѣстнымъ восточнымъ выраженіемъ: "мой домъ -- твоя конюшня?" "Отъ хлѣба-соли не отказываемся ", отвѣчали мы, слѣзая съ лошадей и входя въ его саклю. Хозяинъ встрѣтилъ насъ на порогѣ, но, вопреки кавказскому обычаю, не отобралъ оружія, чему мы очень обрадовались, потому что эта вооруженная сволочь внушала къ себѣ весьма мало довѣрія. Между тѣмъ, въ ожиданіи завтрака, хозяинъ распорядился послать за пѣвцами и музыкантами. Татары охотники до того и до другаго, и въ рѣдкомъ аулѣ вы не встрѣтите ихъ доморощенной музыки, состоящей обыкновенно изъ инструментовъ въ родѣ віолончеля, на которомъ играютъ смычкомъ по проволочнымъ струнамъ, зурны -- похожей на нестерпимо-рѣзкій гобой, чунгуры -- родъ трехъ или четырехструнной балалайки, наконецъ бубенъ, тарелокъ и кастаньетовъ. Пѣніе татаръ не менѣе оригинально: каждый поетъ на свой манеръ, и ежели татарина заставить пропѣть одну и ту же пѣсню нѣсколько разъ, то онъ такъ разнообразитъ ее, что вы едва въ состояніи уловить ея тему. Общее только главная мысль, прочее же собственная варіяція, и какъ во всѣхъ пѣсняхъ, слагаемыхъ на какое-нибудь событіе или случай, въ нихъ болѣе знаменательны слова, нежели музыка. Впрочемъ, будучи отъ природы наѣздниками, проводя почти половину жизни на конѣ, татары въ своихъ акомпанементахъ весьма искусно подражаютъ иногда конскому топоту, да и самый тактъ пѣсни примѣняютъ къ темпу галопа. Татары поютъ не однѣ національныя пѣсни, но куртинскія, лезгинскія и даже грузинскія. Здѣсь вы не услышите только армянской пѣсни, какъ не увидите армянской пляски.
   Наслушавшись вдоволь пѣсенъ и музыки, мы приступили къ закускѣ, состоявшей изъ обыкновенныхъ азіятскихъ блюдъ: сыру въ ниткахъ, жареной баранины, различныхъ травъ и бѣлоснѣжнаго пирамидальнаго плова (пилава). Представьте же наше удивленіе, когда послѣ всего этого распахнулись двери и красавецъ-мальчикъ вошелъ съ деревяннымъ подносомъ, установленнымъ хорошими фарфоровыми чашками съ душистымъ и горячимъ чаемъ. Ай да юзбашъ Керимъ-оглы! что можетъ быть лучше горячаго чаю въ такую жару и послѣ азіятской кухни!
   -- Беюръ чубухи? предлагаетъ, между тѣмъ, снова хозяинъ, и затѣмъ раздается повелительное: Эй, огланъ! чубухъ долдуръ. {Эй, мальчикъ! подай трубки.} Намъ принесли трубки. Мы выпили, закусили и, поблагодаривъ хозяина за его истинно-восточное гостепріимство, только къ вечеру возвратились въ лагерь, гдѣ первый предметъ, попавшійся намъ на глаза, былъ отыскиваемый нами деньщикъ. Отлучка его произошла отъ тѣхъ же причинъ, отъ которыхъ происходитъ большая часть отлучекъ нашего русскаго солдата: на фуражировкѣ встрѣтился съ землякомъ, угостился лишнею чаркою, упустилъ лошадь и, не взвидѣвъ -- что говорится -- свѣта Божьяго, заночевалъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ окончательно отказались ему служить ноги.
   Подобные случаи и неизбѣжные при томъ безпорядки, повторявшіеся въ послѣднее время все чаще и чаще, обратили наконецъ вниманіе корпуснаго командира, и генералъ Хрулевъ разрѣшилъ офиціяльно производить фуражировки по ту сторону Арпачая къ сторонѣ Башъ-Шурагеля и по обѣимъ сторонамъ перевалинской дороги, съ оговоркою, что поля, принадлежащія жителямъ Тихниса и Мулла-Мусса, должны оставаться неприкосновенными. Въ послѣднее время фуражиры отправляются изъ лагеря правильными командами и подъ прикрытіемъ одного пѣхотнаго взвода. На Ряжскій полкъ возложена исключительная обязанность сопровождать насъ въ эти обѣтованныя страны.

------

   Въ половинѣ іюня, драгунская бригада графа Нирода (командовавшаго тогда всею кавказскою кавалеріею), вмѣстѣ съ батареею Двухженнаго, получила приказаніе подвинуться поближе къ Грузіи. Въ Александраполѣ никакъ не сладятъ съ продовольствіемъ; стало быть, цѣль перемѣщенія чисто-экономическая. И въ то время, когда по ту сторону Мокрыхъ горъ, посреди обширнаго пастбища, мы будемъ отдыхать отъ минувшихъ трудовъ, кавказская пѣхота, возвращающаяся въ свои штабъ-квартиры, мѣняетъ только бывшій театръ дѣйствій на прежнее поприще боевыхъ подвиговъ.
   17-го іюня, оставивъ нашъ александрапольскій лагерь, мы ночевали въ горахъ близъ Кайкули-дускентскаго аула и только на другой день, въ полдень, миновали наконецъ послѣдніе горные отростки. Передъ нами открылась необозримая равнина, сплошь покрытая высокою, густою травою. Это Дорійская степь, получившая свое названіе отъ древней крѣпости Лори, развалины которой до сихъ поръ еще виднѣются посреди этой мирной страны, какъ волшебная сказка другой поры, другихъ дней, прожитыхъ воинственною Грузіей. Чѣмъ была въ старинные годы эта крѣпость, какія драмы разыгрывались подъ ея нетронутыми каменными стѣнами -- не знаю. Между туземцами не сохранилось о ней никакого преданія, да и самое названіе ея, быть можетъ, спаслось отъ забвенія благодаря только этой привольной степи, принявшей на себя славное имя Лори.
   Подобное равнодушіе къ своимъ историческимъ памятникамъ вы здѣсь увидите на каждомъ шагу; а, между тѣмъ, путешествуя по Грузіи, поминутно встрѣчаешься лицомъ къ лицу съ такими памятниками. То являются развалины цѣлаго города, то остатки каменной стѣны, съ пробитыми въ ней бойницами, то высоко, высоко, на самой вершинѣ горы, заблеститъ крестъ и между купами столѣтнихъ чинаръ обрисуется монастырь, Богъ вѣсть кѣмъ и когда построенный {По преданіямъ, постройка большей части этихъ заоблачныхъ монастырей относится ко времени введенія въ Грузіи христіанства, когда первые послѣдователи Христова ученія, гонимые язычниками, искали безопаснаго пріюта.}. Вы читаете по нимъ минувшую исторію грузинскаго царства, и вамъ становится грустно при видѣ этихъ развалинъ, столько вѣковъ уже покрытыхъ тлѣномъ и забвеніемъ. И сторожитъ ихъ только суевѣріе народа, который любитъ приписывать имъ какую-то чудодѣйственную силу.
   Лагерь нашъ разбитъ на возвышенной площадкѣ, по самому берегу рѣчки, и обставленъ живописною цѣпью высокихъ холмовъ, покрытыхъ цвѣтущею зеленью. Съ одной стороны они отдѣляютъ отъ насъ лагерь Тверскаго полка, съ другой казачью батарею. Лорійская степь подѣлена теперь между нами, и каждый въ своемъ участкѣ распоряжается полнымъ хозяиномъ, потому что обширныя степныя пастбища не принадлежатъ никому. Чудное мѣсто эта Лорійская степь! Дремучіе Бомбакскіе лѣса тянутся по ея окраинамъ, а за ними встаютъ горы неприступныя, каменныя скалы, и, извиваясь, какъ змѣи, бѣгутъ черезъ нихъ дороги и въ Тифлисъ, и въ Александраполь, и въ Ахалцыхъ.
   Но не одни мы любуемся дивною степью: кромѣ насъ, на этой вольной землѣ, кочуютъ татары, живетъ нѣсколько бѣдныхъ армянскихъ семействъ; на другомъ берегу рѣчки стоитъ чистенькій хуторъ, снабжающій насъ молокомъ, яйцами и свѣжимъ масломъ; далѣе тянется деревня Воронцовка, вся населенная молоканами, единственнымъ русскимъ гражданскимъ людомъ среди этого чуждаго и полудикаго народа. Живетъ еще русскій людъ недалеко отъ насъ -- въ Привольномъ; но это уже по ту сторону горъ, за переваломъ.
   Сосѣдніе намъ татары и армяне столько разъ уже описаны, что о нихъ ничего нельзя сказать новаго. Не хотите ли лучше познакомиться съ молоканами?
   Долгое время полагали, что молоканы и духоборцы составляютъ одну секту, но это два совершенно различные и притомъ враждебные другъ другу толка, хотя оба составляютъ главнѣйшія отрасли ученія мистиковъ.
   Время появленія секты молокановъ въ Россіи, вѣроятно, совпадаетъ съ появленіемъ и секты духоборцевъ. Сами они считаютъ родиною своего ученія Тамбовскую губернію, гдѣ было наибольшее число послѣдователей секты. Собранные въ 1823 году изъ различныхъ губерній, молоканы, по высочайшему повелѣнію, переселены были въ Крымъ, на Молочныя Воды, въ сосѣдство съ духоборцами, которые приняли ихъ однакожь очень дурно, по причинѣ разномыслія въ нѣкоторыхъ пунктахъ своего ученія. Между ними не замедлили поселиться раздоры, вслѣдствіе которыхъ молоканы переведены изъ Мелитопольскаго уѣзда на земли нагайскихъ татаръ. Тамъ они основали одну большую деревню, названную Новосильевскою, гдѣ населеніе скоро возрасдо до восьмисотъ душъ, и жили до воцаренія императора Николая Павловича, когда послѣдовалъ указъ о заселеніи ими закавказскихъ провинцій: молоканы попали въ Шемахинскую губернію, на большую дорогу между Тифлисомъ и Александраполемъ, а часть и на Лорійскую степь. Самое названіе молоканъ многіе производятъ отъ того, что они въ постные дни ѣдятъ молоко; другіе же утверждаютъ, что оно произошло отъ переселенія ихъ изъ Россіи на Молочную Рѣчку.
   Секта эта, сходная въ основныхъ началахъ съ духоборческою, отличается отъ нея въ частности тѣмъ, что, признавая Божественную Троицу, почитая Іисуса Христа Сыномъ Божіимъ, вочеловѣчившимся и распятымъ на крестѣ для спасенія міра, менѣе отступаетъ отъ догматовъ нашей православной церкви.
   Мистическое направленіе ученія молокановъ болѣе всего выражается въ непризнаніи ими семи главныхъ таинствъ, иконъ и всей церковной внѣшности. Утверждая, что одинъ Христосъ есть истинный архіерей церкви, они не принимаютъ духовенства какъ сословія, а поставляютъ у себя, по апостольскимъ преданіямъ, старцевъ и наставниковъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ допускаютъ нѣкоторую обрядность: такъ, подобно евреямъ, наблюдаютъ они субботу, не ѣдятъ свинины, держатъ установленные посты, погружаютъ въ воду новорожденныхъ младенцевъ, что замѣняетъ крещеніе, а надъ умершими читаютъ псалтырь. Даже самое бракосочетаніе, производящееся всегда въ присутствіи постороннихъ мужчинъ и женщинъ, утверждается клятвою на Евангеліи, завѣщевающею новобрачнымъ безпорочное житье, и только послѣ этой клятвы, послѣ долгаго моленія, призывающаго на чету благодать Божію, свидѣтельствуется наконецъ передъ собраніемъ, что молодые признаются мужемъ и женою отнынѣ, до скончанія ихъ жизни, а потому разводы у молоканъ не допускаются. Но справедливость требуетъ прибавить, что семьи молоканъ живутъ хуже, чѣмъ семьи духоборцевъ, у которыхъ разводъ допускается, и женщины ихъ, несмотря на всеобщую строгость нравовъ, дегко поддаются обольщенію и соблазнамъ.
   Для богослуженія молоканы собираются въ молельню, гдѣ становятся другъ противъ друга и молятся колѣнопреклоненные "за вся человѣки, за царя и за власти"", поютъ молитвы, но преимущественно читаютъ Библію, поставляемые же старцы обязаны разсказывать и пояснять смыслъ прочитаннаго, а иногда говорятъ и поученія. Молоканы особенно благоговѣютъ къ священному писанію, и въ каждомъ домѣ есть Библія, въ кожаномъ, церковномъ переплетѣ съ мѣдными застежками, хранящаяся на полкѣ, устроенной въ переднемъ углу комнаты.
   При одномъ изъ подобныхъ богослуженій случилось присутствовать русскому полковому священнику. Когда старецъ, читавшій въ тотъ день Библію, окончилъ толкованіе одного мѣста пророчества, священникъ всталъ и попросилъ позволеніе прочесть то же самое мѣсто.
   Долго и горячо объяснялъ онъ истинный смыслъ священнаго писанія. Пораженные новымъ для нихъ словомъ проповѣдника, молоканы слушали молча- но когда священникъ закрылъ книгу, всѣ, не исключая и старцевъ, просили его продолжать чтеніе.
   -- Отчего же вы не хотите принимать нашихъ священниковъ, если слушаете ихъ съ такимъ удовольствіемъ? спросили мы потомъ молокановъ.
   -- Потому -- отвѣчалъ одинъ изъ нихъ -- что они служители рукотворной церкви. Зачѣмъ намъ они, когда у насъ церковь духовная? человѣку же, поучавшему бы насъ въ жизни, мы всегда рады
   Въ послѣднее время между молоканами образовался расколъ, послѣдователи котораго были извѣстны подъ именемъ плясуновъ. Люди эти, обманывая себя и другихъ, увѣряли, что во время молитвы на нихъ нисходитъ божественная сила, повергающая ихъ въ изступленіе: они пляшутъ, кувыркаются, неистовствуютъ и производятъ различныя кривлянія, какъ будто божественная сила можетъ проявиться въ человѣкѣ такими безобразными движеніями. Къ счастію, здравый разсудокъ молоканъ не поддался новому шарлатанству, и, заклейменный насмѣшками, расколъ почти прекратился.
   Въ отношеніи домашней жизни слѣдуетъ замѣтить, что всѣ молоканы грамотны и развитѣе прочихъ русскихъ переселенцевъ. Полагаю, что это происходитъ отъ сосредоточеннаго и строгаго къ самому себѣ характера. Въ деревняхъ ихъ вы никогда не увидите игрищъ и не услышите пѣсенъ; въ будничные дни всѣ занимаются работами, праздники же посвящаются пѣнію псалмовъ и чтенію Библіи. Субботу нѣкоторые соблюдаютъ такъ строго, что не зажигаютъ даже огня и ѣдятъ холодныя кушанья, а многіе въ этотъ день и вовсе не употребляютъ ни питья, ни пищи. Ко всему этому молоканы не пьютъ водки; но, къ сожалѣнію, теперь это исчезаетъ, и въ ихъ деревняхъ, хотя -- по замѣчанію одного путешественника -- въ самыхъ концахъ, появились духаны. Замѣчательная черта молокановъ еще та, что, во имя страннопріимничества, они укрываютъ у себя всѣхъ бѣглыхъ, что ставитъ ихъ въ постоянную опозицію съ мѣстными властями и часто вводитъ въ большія хлопоты и непріятности.
   Живутъ молоканы хорошо, податей не платятъ, рекрутовъ отъ нихъ не берутъ; земли много и урожаи каждый годъ хорошіе. Деревни ихъ богаты и многолюдны. Самое большое селеніе въ Шемахинской губерніи, называемое Алташчъ, имѣетъ до пятисотъ душъ, рынки и нѣсколько лавокъ съ хорошими товарами.
   Религіозное ученіе запрещаетъ молоканамъ вести войну и носить оружіе; однако хищничество татаръ, ихъ новыхъ сосѣдей, сдѣлало переселенцевъ весьма воинственными, и теперь въ каждомъ домѣ найдете порядочное ружье со всѣми къ нему принадлежностями. Разсказываютъ про одного молокана, который, будучй застигнутъ въ Мокрыхъ горахъ татарскою партіею, засѣлъ въ каменную пещеру и, несмотря на то, что былъ раненъ, цѣлый день велъ перестрѣлку и не дался имъ въ руки. Другой случай былъ еще рѣшительнѣе. Ночью татары убили молокана возлѣ самой деревни. На выстрѣлы и крикъ выскочили жители, бросились въ погоню за хищниками и поймали ихъ. Что же съ ними дѣлать? Старшинъ въ деревняхъ нѣтъ, а всѣ дѣла рѣшаются на сходкахъ. Сходка приговорила посадить татаръ въ пустой сарай и сжечь живыми. Эта ужасная казнь, за которую молоканы уже послѣ имѣли дѣло съ чиновниками всевозможныхъ вѣдомствъ, осадила, какъ говорится, татаръ, и теперь возлѣ молоканскихъ деревень совершенно покойно.
   Досуга у насъ при такой жизни еще болѣе, нежели на зимовыхъ квартирахъ. Чѣмъ же наполнить его? Пойдемте на охоту: въ этихъ дремучихъ, вѣковыхъ дебряхъ такъ много оленей, красивыхъ сернъ, кабановъ, медвѣдей, даже барсовъ, забѣгающихъ сюда иногда изъ Персіи. Съ ранняго утра идутъ и ѣдутъ туда охотники, устраиваются великолѣпныя облавы, въ которыхъ принимаетъ участіе едва ли не вся драгунская бригада.
   Не хотите охотиться, поѣдемте въ Каменку, въ крѣпостцу, построенную еще генераломъ Давыдовымъ послѣ послѣдней персидской войны и сторожившую нѣкогда снѣговой Везобдалъ. Съ тѣхъ поръ она давно уже утратила свое стратегическое значеніе и служитъ нынѣ простою штабъ-квартирою кавказскихъ артиллеристовъ. Заѣдемъ къ нимъ въ гости. Артиллеристы живутъ дома: стало быть у нихъ можно разсчитывать на что-нибудь и непоходное....
   Чѣмъ ближе подъѣзжаете къ Каменкѣ или, какъ здѣсь называютъ ее, Джалалъ-оглы, въ честь какого-то славнаго наѣздника, котораго однакожъ никто не помнитъ, тѣмъ яснѣе обрисовываются горы, тѣмъ болѣе и болѣе теряетъ мѣстность свой степной характеръ. Съ правой стороны появляется цѣпь высокихъ холмовъ, съ глубокими между ними долинами- съ лѣвой, въ отвѣсныхъ почти берегахъ, бѣжитъ быстрая рѣчка, на другомъ берегу которой стоитъ знаменитая Лори. Рѣчку эту переѣзжаютъ въ бродъ подъ самою Каменкою. Спускъ съ крутаго берега почти не разработанъ: это просто горная тропинка, шириною въ два-три шага, ничѣмъ не окоймленная къ сторонѣ обрыва и усѣянная неровными камнями, между которыми едва можетъ умѣститься копыто лошади. Съѣзжаете съ опасностію оборваться въ десяти-саженную пропасть и сломать себѣ шею; противоположный берегъ нѣсколько отложе и гораздо шире.
   На первомъ планѣ Каменки артиллерійскія казармы, выбѣленныя, вычищенныя совершенно по формѣ; лѣвѣе ихъ армянскій базаръ, отъ котораго идутъ широкія улицы, обстроенныя одноэтажными, низенькими домиками женатыхъ солдатъ, отдающихъ по большей части ихъ въ наймы квартирующимъ войскамъ. Одна только армянская часть города, раскинутая надъ самымъ обрывомъ, поражаетъ своею безпорядочною постройкою; но и здѣсь сакли уже не простыя сакли, а съ деревянными полами и стеклянными окнами.
   Славно жилось намъ въ Каменкѣ, посреди дружной артиллерійской семьи. И это славное прошлое время кажется теперь какимъ-то полузабытымъ сномъ. Недавно еще я получилъ письмо отъ одного стараго своего кавказскаго камрада, давно уже вышедшаго въ отставку и вояжирующаго теперь заграницею.
   -- Помните ли -- пишетъ онъ -- какъ мы разъ столкнулись въ Каменкѣ у Н. И. Реута.
   -- Вы куда? спрашиваю я васъ.
   -- Въ лагерь.
   -- Поѣдемъ вмѣстѣ.
   -- Поѣдемъ.
   Сѣли на коней. У васъ былъ тогда маленькій караковый кабардинецъ -- не помню у кого вы достали его, но конь былъ добрый; у меня -- золотой карабахскій жеребецъ. Сѣли и поѣхали. Вотъ у насъ остался направо армянскій базаръ; мы спустились съ горы, переѣхали въ бродъ рѣчку около мельницы и поднялись, по крутой тропинкѣ, на противоположный берегъ оврага. Поднявшись, мы, какъ подобаетъ добрымъ всадникамъ, дали конямъ вздохнуть, оправили сѣдла и пустились проходью къ лагерю.
   Солнце на закатѣ. Кругомъ чудная, южная степь, окоймленная горами. Кони идутъ бодро, отмахивая мухъ хвостами. Мы веселб бесѣдуемъ. По вотъ вдали начинаетъ виднѣться лагерь. Карабахскій жеребецъ горячится и все собирается понести; я обработываю его плетью, но этимъ еще болѣе порчу дѣло. Нечего дѣлать, мы гикнули и вихремъ несемся къ лагерю....
   Какое простое, кажется, происшествіе, но какъ отрадно перенестись въ него мыслію! Всякій разъ, когда мнѣ вспоминаются прежняя служба и люди, съ которыми дружно прошелъ рука объ руку два года боевой жизни, беретъ какая-то грусть-тоска. А приходило ли тогда изъ насъ кому-нибудь въ голову, что настанетъ время и всѣ мы разбредемся по широкому нашему отечеству, и не соберется уже кружокъ старыхъ товарищей, не выпьетъ онъ задушенную чару и никто не будетъ уже вспоминать о зимней стоянкѣ въ Горѣломъ?... Припоминаю я себѣ стихи одного изъ нашихъ товарищей:
   
   И вотъ теперь, какъ въ сновидѣньи,
   Мѣняя образы свои,
   Встаютъ, исполнены значенья,
   Давно забытыя видѣнья --
   Такъ шумно прожитые дни.
   
   И грустно мнѣ, и жду съ тоскою,
   Сберется ль кругъ старинный нашъ,
   Сойдемся ль мы опять семьею,
   И дни за днями чередою
   Пойдутъ подъ звонъ привѣтныхъ чашъ.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Пусть будетъ наша рѣчь хмѣльна,
   Но будетъ искрення бесѣда,
   Воспоминанія полна,
   И подъ нринѣвъ стаканъ вина
   Пойдетъ къ сосѣду отъ сосѣда....
   
   Хоръ эскадронный соберемъ,
   Велимъ -- и грянутъ разомъ;
   А мы горѣльскія проказы
   Подъ эту пѣсню вспомянемъ....
   
   Но не придетъ оно, это золотое время юности, легли передъ каждымъ изъ насъ иная дорога, иныя цѣли, желанія, стремленія. Не подобно ли Карабаху, вѣчно куда-то рвавшемуся, и мы почти безотчетно стремимся къ какимъ-то, иногда миѳическимъ, цѣлямъ... Многіе ли достигаютъ своихъ цѣлей и, достигнувъ, довольствуются ли ими -- это другой вопросъ. Такъ уже, видно, устроена, вѣчно жаждущая движенія, натура человѣка: безъ этого качества былъ бы невозможенъ прогресъ...
   Да и жалокъ человѣкъ, который равнодушенъ и къ своимъ собственнымъ интересамъ и къ интересамъ своихъ ближнихъ.
   А что за дивные вечера бывали посреди роскошной, благоухающей степи! Въ лагерѣ играетъ музыка, поютъ пѣсенники, и какъ хороша пѣсня среди безпредѣльнаго, степнаго пространства! Плавно и мѣрно несутся ея звуки; вотъ переходятъ они въ замирающіе полутоны, вотъ гремятъ торжественнымъ гимномъ: то поютъ боевую кавказскую пѣсню! И жадно, бывало, вслушиваешься въ знакомые, могучіе звуки: слабѣютъ они, и болѣзненно сжимается сердце, потому что вы знаете настоящую жизнь кавказскаго солдата. Подымаются они, растутъ, растутъ, и растетъ съ ними безоглядная отвага въ душѣ слушателя, и, весь подъ обаяніемъ этой дивной ночи, этой боевой обстановки, переносишься въ свое минувшее, каждая страница котораго неизгладимыми чертами врѣзалась въ вашей памяти.
   Кстати о кавказскихъ пѣсняхъ. Многимъ не нравятся ихъ монотонные и нѣсколько однообразные напѣвы- но въ этомъ нельзя винить ни пѣсни, выросшей на кавказской почвѣ, ни слушателей, незнакомыхъ съ кавказскою жизнію. Посреди вѣчной тревоги и несмолкаемыхъ битвъ родилась эта пѣсня, сложили ее обстоятельства, и потому-то кавказская пѣсня не торжественный гимнъ русскому оружію, а живая исторія съ ея кровавыми легендами, съ ея драматическими эпизодами: Зырянами, Ичкеринскимъ лѣсомъ, даргинскимъ походомъ и другими, быть можетъ, менѣе извѣстными, но еще болѣе памятными-эпизодами для кавказцевъ.
   Но вотъ изъ-за горъ подымается молодой мѣсяцъ; трубачи расходятся; послѣдніе звуки пѣсенъ пронеслись и замерли въ воздухѣ. Солдаты ужинаютъ; скоро застучалъ барабанъ; за холмомъ, въ казачьемъ лагерѣ, рѣзко отозвалась ему труба: играютъ зорю. Тогда конецъ дневнымъ забавамъ. Благоговѣйно перекрестится солдатъ на звѣздное небо, улаживаясь на своей соломенной постели. И высоко горятъ звѣзды, и величественно стоитъ мѣсяцъ надъ широкою степью, и задумчиво глядитъ онъ на тихій сонъ лагеря.
   Степь и въ особенности горныя отрасли по направленію отъ Тифлиса къ Александраполю заняты кочевыми татарскими племенами. Горы эти, изрѣзанныя мрачными ущельями, изобилуютъ роскошными пастбищами и служатъ главнымъ притономъ татаръ, укрывающихся здѣсь отъ лѣтняго зноя. Хотя имъ строго запрещается, въ предупрежденіе безпорядковъ, переходить въ глубину горъ, однакожъ татары все-таки занимаютъ эти мѣста до поздней осени, пока недостатокъ травы и холодъ, отъ рано выпадающаго на горахъ снѣга, заставляютъ ихъ возвращаться въ свои аулы.
   Картина подобныхъ переселеній очень живописна и напоминаетъ собою древнія переселенія народовъ: окутанныя чадрами, женщины сидятъ верхомъ по-мужски и тянутся длинною вереницею; дѣти помѣщаются на сѣдлахъ за матерями, а съ боковъ, изъ перекидныхъ корзинокъ, выглядываютъ головы малютокъ. Это главная группа, которую сопровождаютъ стада, ослы, навьюченные палатками, клѣтками съ ручною птицею и прочимъ домашнимъ скарбомъ, и весь нестройный хаосъ голосовъ покрывается скрипомъ аробъ и рѣзкимъ гиканьемъ татаръ, съ пѣснями и выстрѣлами джигитующихъ по сторонамъ табора.
   Степь, съ удаленіемъ татаръ, оживлявшихъ ее своими кочевьями, принимаетъ грустный, монотонный видъ. Умыло смотритъ эта даль, покрытая теперь желтою, посохшею травою; въ ней остаются одни качахи {Качахъ -- разбойникъ.}, и вѣчные разсказы объ опасностяхъ и разбояхъ наполняютъ собою вечерній досугъ армянъ, живущихъ въ подгорныхъ аулахъ. Дѣйствительно, это самое нехорошее время для путешественника. Хотя, по распоряженію мѣстнаго начальства, составляется особая конная стража изъ молодыхъ татаръ, бековъ и агаларовъ, обязанная содержать въ горахъ разъѣзды, но эта формальность весьма-мало успокоиваетъ путника, потому что очень-часто эти же самые агалары и беки {Беки и агилары составляютъ родъ татарскаго дворянства.}, наскучивъ своимъ бездѣйствіемъ, принимаются за жизнь степнаго качаха. Вотъ что случилось въ нашемъ полку, въ заключеніе его трехлѣтняго пребыванія за Кавказомъ.
   Въ 1856 году осеннія изморози начались въ сентябрѣ и холодные утренники заставили татаръ ранѣе обыкновеннаго перебираться съ своихъ кочевокъ. Въ это время встрѣтилась необходимость командировать отъ полка офицера въ Александраполь съ казенными деньгами. Жребій палъ на поручика Ш*, и онъ сталъ приготовляться къ отъѣзду.
   Надо замѣтить, что изъ лагеря въ Александраполь лежали двѣ дороги: одна почтовая, кружная; другая шла прямо черезъ Мокрыя горы, и какъ она считалась ближайшею, то Ш*, на разсвѣтѣ 25-го сентября, выѣхалъ по ней, въ сопровожденіи одного только унтеръ-офицера Васюченки. Фурштадтская тройка бѣжала лѣниво; но вотъ уже лагерь начинаетъ скрываться изъ виду, холмистѣе и разнообразнѣе становится мѣстность, приближаясь къ горному хребту, поражающему взглядъ своею дикостію и безлюдностію. Еще нѣсколько верстъ -- тройка въѣхала въ ущелье и пошла спускаться съ горы на гору.
   До сихъ поръ дорога была совершенно пустынная; но въ горахъ стали попадаться одиночные всадники. Такъ какъ встрѣча въ этихъ мѣстахъ съ конными татарами не рѣдкость, то Ш* не обращалъ на нихъ вниманія, пока одинъ изъ наѣздниковъ не бросился на трехъ армянъ, шедшихъ невдалекѣ отъ повозки, и не началъ проворно ихъ обезоруживать. Дѣло происходило въ ложбинѣ, со всѣхъ сторонъ окруженной высокими горами, между которыми мрачно чернѣлось Чубухлынское ущелье.
   Едва встревоженные путешественники схватились за ружья, какъ позади ихъ раздался пронзительный гикъ, и они увидали конную партію, скакавшую на нихъ отъ Чубухлы. Времени терять было нечего; Ш* крикнулъ: "пошелъ!" Тройка понеслась; но татары все ближе и ближе. Вотъ они настигаютъ, вотъ вынимаютъ изъ чехловъ ружья, грянулъ залпъ, съ визгомъ полетѣли пули -- и тройка остановилась: пристяжная лошадь была убита наповалъ, коренная ранена въ шею. Ш* и Васюченко, спрыгнувъ съ телѣги, стали по сторонамъ ея, приготовляясь къ оборонѣ.
   Татары остановились тоже. Они ясно видѣли, что добыча не уйдетъ изъ ихъ рукъ, но, не желая рисковать жизнію, от крыли ружейный огонь издалека, стараясь выманить выстрѣлы у своихъ противниковъ.
   Два часа стрѣляли татары; два часа наши служили имъ неподвижною мишенью. Ш* былъ сильно контуженъ, но, не теряя присутствія духа, продолжалъ сохранять оборонительное положеніе. Наконецъ это надоѣло самимъ татарамъ: выискался смѣльчакъ, который, бросившись на унтеръ-офицера, выстрѣлилъ почти въ упоръ и далъ промахъ. Въ одинъ мигъ сконфуженный наѣздникъ повернулъ коня назадъ; въ это время Васюченко спустилъ курокъ -- и татаринъ свалился на землю. Пока татары успѣли подхватить своего товарища, Васюченко зарядилъ ружье снова; но у него не было пистоновъ.
   Между тѣмъ, Ш*, считая дѣло выиграннымъ, сдѣлалъ два выстрѣла, и татары, только ждавшіе этого, обрушились на него цѣлою ордою. Онъ успѣлъ еще выхватить шашку, но въ то же мгновеніе, стоптанный лошадьми и обезоруженный, достался въ руки татарамъ. Васюченко бросился на помощь къ своему офицеру, прокладывая дорогу прикладомъ; но и онъ скоро, въ рукопашной схваткѣ, былъ сбитъ на землю и очутился въ плѣну. Широкоплечій татаринъ замахнулся уже на него кинжаломъ, къ счастію, ударъ вовремя былъ остановленъ, повидимому, самимъ предводителемъ партіи, какимъ-то милиціонеромъ въ сѣрой чухѣ и съ георгіевскою ленточкою въ петлицѣ.
   Посадивъ плѣнныхъ на повозку, татары спустились съ ними въ дремучій яръ, гдѣ принялись за дѣлежь добычи. Нечего описывать всѣ тяжелыя оскорбленія, всѣ неистовства, нанесенныя несчастнымъ плѣнникамъ. Отпустивъ армянъ домой, татары рѣшились убить русскихъ. {Одинъ только фурштатъ пользовался покровительствомъ татаръ. При обыскѣ, у него не нашли ничего, кромѣ шаура (5 к. сер.). "Бянгушъ-кардашъ!" сказали ему татары и заставили въ продолженіе всего времени держать лошадей.} Издѣваясь надъ своими жертвами, они кинжалами рѣзали на нихъ рубашки, угрожали вырвать языки, отрубить руки. Страшныя минуты пережили эти люди, находившіеся въ полной власти дикаго, необузданнаго своеволія. Наконецъ ихъ поставили на колѣни и накрыли бѣлою простынею, что, по адату татаръ, равносильно объявленію смертнаго приговора.
   -- Васюченко! посмотри что дѣлаютъ татары, сказалъ Ш*, у котораго все лицо было окутано покрываломъ.
   -- Молитесь Богу, ваше благородіе: ружья заряжаютъ! отвѣчалъ Васюченко и сталъ шептать молитву.
   Мучительно тянулись минуты для осужденныхъ, ожидавшихъ смерти. Такъ прошло четверть часа, пока Васюченко, рѣшившійся выглянуть снова, замѣтилъ, что въ яру никого не было. На горахъ еще маячили татары, но скоро и послѣдніе изъ нихъ скрылись изъ виду. Ш* и Васюченко, едва вѣря своему освобожденію, вскочили на ноги и поспѣшно начали выбираться на дорогу.
   Спасителями ихъ оказались армяне. Отпущенные татарами, они прибѣжали въ аулъ Кайкули-Дускентъ, находившійся всего верстахъ въ пяти отъ мѣста происшествія, и тамъ дали знать о случившемся. Изъ аула немедленно вышла рота пѣхоты, приближеніе которой заставило хищниковъ разсѣяться.
   Въ лагерѣ узнали объ этомъ только вечеромъ 26-го сентября, когда цѣлая толпа конныхъ и пѣшихъ армянъ, сопровождаемая еще пѣхотнымъ конвоемъ, явилась съ извѣстіемъ, что офицеръ, проѣзжавшій въ Александраполь, находится -у нихъ въ аулѣ больной, контуженный, ограбленный.... Полковой командиръ нашъ, старый и опытный кавказецъ, рѣшился дѣйствовать энергически. Черезъ полчаса 4.-й эскадронъ стоялъ уже въ совершенной готовности на лагерной площадки, и полковникъ Ш*, окруженный многочисленною свитою изъ офицеровъ-охотниковъ, самъ повелъ его въ горы.
   Здѣсь намъ случилось видѣть рѣдкую картину, возможную, кажется, только на кавказской мѣстности. Ночь была мѣсячная и тихая, но едва эскадронъ подошелъ къ горамъ, какъ набѣжали тучи и сдѣлалось такъ темно, что сѣрыя лошади трубачей мгновенно потонули во мракѣ. По ущелью загудѣлъ вѣтеръ, и не успѣли мы набросить на себя бурокъ, какъ повалилъ снѣгъ и заревѣла мятель. Эскадронъ шелъ ощупью и едва къ разсвѣту добрался до Кайкули-Дускентскаго аула. Несмотря на поздній часъ ночи, въ аулѣ никто не спалъ, вездѣ замѣтны были суета и движеніе напуганнаго населенія.
   Здѣсь начали собирать свѣдѣнія. По всей вѣроятности, партія хищниковъ была съ ближайшихъ кочевокъ, не успѣвшихъ еще подняться, а потому, не теряя времени, полковникъ Ш* выступилъ съ эскадрономъ въ степь и пошелъ ходить съ одного кочевья на другое. Вездѣ эскадронъ, подходя къ кибиткамъ, окружалъ ихъ цѣпью, забиралъ татаръ, обезоруживалъ ихъ, дѣлалъ обыски, но ничего не находилъ изъ вещей ограбленныхъ.
   Наконецъ на одной изъ кочевокъ обратилъ на себя вниманіе всѣхъ низенькій, широкоплечій татаринъ въ бѣлой чухѣ и съ георгіевскаго лентою въ петлицѣ. Мрачно и лукаво смотрѣли его сѣрые глаза изъ-подъ надвинутой на брови папахи. Васюченко сразу узналъ его.
   -- Этотъ былъ, ваше высокоблагородіе; но на немъ тогда была сѣрая чуха, доложилъ онъ полковнику.
   Принялись искать чуху.
   -- Чухи искать нечего: я съ другой кочевки, сказалъ наконецъ мрачный татаринъ.
   -- Такъ веди насъ туда.
   -- Якши!
   Поѣхали. Ѣдемъ часъ, другой -- татаринъ все кружитъ степью и, наконецъ остановившись, объявляетъ, что онъ потерялъ дорогу. Въ степи, какъ и на морѣ, можно узнавать дорогу по звѣздамъ; но что прикажете дѣлать въ ненастный, осенній день, когда частый дождикъ заслоняетъ всѣ окрестности? Средство однакожъ нашлось: татарину показали нагайку, и онъ молча двинулся впередъ; по бокамъ его поѣхали два драгуна, и одинъ изъ нихъ держалъ въ рукахъ нагайку, замѣнявшую на этотъ разъ компасъ, потому что каждый разъ при взглядѣ на нее татаринъ все круче и круче поворачивалъ направо и наконецъ довелъ-таки насъ до кочевки.
   -- Эта твоя кочевка?
   -- Моя.
   -- А какъ тебя зовутъ?
   -- Омаръ-ага!
   Оставивъ его при эскадронѣ, полковникъ Ш*, съ офицерами, подъѣхалъ къ кочевкѣ.
   -- Чьи кибитки? спросили мы попавшагося навстрѣчу татарина.
   -- Такого-то.
   -- А не знаешь ли, кунакъ, Омара-агу?
   -- Кто не знаетъ Омара-аги, отвѣчалъ татаринъ: его кибитка у Мокрыхъ горъ, отсюда верстъ сорокъ.
   Возвращаться за сорокъ верстъ не было надобности, а потому мы приказали почтенному агѣ вести насъ прямо въ лагерь. Снова поѣхалъ впереди его драгунъ съ импровизированнымъ компасомъ, и снова Омаръ-ага повелъ насъ хорошо извѣстными ему тропинками. Въ полночь, голодные и измученные, мы вернулись въ лагерь, сдѣлавъ въ продолженіе сутокъ сто-двадцати-верстный переходъ, почти безъ привала, нигдѣ не кормя и не поя лошадей; но за то въ нашихъ рукахъ былъ теперь человѣкъ, который зналъ и долженъ былъ открыть слѣды совершеннаго преступленія.
   Началось слѣдствіе. Вмѣстѣ съ Омаромъ-агою былъ арестованъ мальчикъ, по имени Али. Надежда помилованія заставила его назвать всѣхъ соучастниковъ грабежа: ихъ было 25 человѣкъ. Али разсказывалъ, что татары долго уговаривались напасть на кого-нибудь изъ проѣзжающихъ и, узнавъ, что ѣдетъ офицеръ съ большою суммою денегъ, наскоро составили партію. Начальствовавшій въ горахъ разъѣздомѣ, Ахметъсултанъ отказался отъ этого рискованнаго предпріятія, и тогда H"ji мѣсто его предводителемъ партіи былъ выбранъ Омаръ-ага, служившій въ нашей (Милиціи и украшенный золотою медалью на георгіевской лентѣ за храбрость противъ турецкихъ баши-бузуковъ. Али былъ чабанъ (пастухъ), и Татары, проѣзжая въ набѣгъ, поживились нѣсколькими баранами, изъ отары, которую онъ насъ, забрали его самого съ собою и во время грабежа заставили держать лошадей. Али горько жаловался, что при дѣлежѣ добычи ему не дали ничего, и показалъ, что всѣ награбленныя вещи тогда же отвезены въ селеніе Кіосалы, Барчалинскаго участка, жители котораго дѣйствительно поголовные хищники.
   Въ доказательство справедливости своихъ словъ, Али разсказывалъ всѣ подробности, сопровождавшія нападеніе, и вызывался показать въ горахъ мѣсто, гдѣ зарыта убитая лошадь. То же самое, не задумываясь, онъ повторилъ въ глаза Омаруагѣ, продолжавшему твердить, что онъ ничего не слыхалъ о случившемся.
   Слѣдствіе затянулось и продолжалось безъ малаго шесть лѣтъ. Полкъ нашъ возвратился въ Россію, Ш* умеръ, всѣ прикосновенные татары успѣли бѣжать заграницу, и Омаръ-ага остался единственнымъ отвѣтчикомъ. Впрочемъ, Омара-аги {Ага -- дворянинъ.} и его состоянія было весьма достаточно, чтобы возвратить казнѣ и частнымъ лицамъ награбленныя имъ деньги.
   Но что же сдѣлалось съ его личностію?
   Аллахъ-белдиръ -- Богъ знаетъ! объ этомъ мы не имѣемъ никакихъ свѣдѣній.

-----

   На дворѣ поздняя осень. Время отъ времени перепархиваетъ снѣжокъ. Въ лагерѣ грязь, сырость -- тѣ же картины, что были годъ и два года тому назадъ на нашихъ бивуачныхъ зимовкахъ. Со дня на день ожидаемъ похода. За отдѣленіемъ частей, во вновь формируемые на Кавказѣ Сѣверскій и Переяславскій драгунскіе полки, новороссійцы остаются только въ кадренномъ составѣ. Эти кадры, осѣненные своимъ старымъ штандартомъ, пойдутъ въ Россію и послужатъ основаніемъ новому полку, которому вмѣстѣ съ именемъ передадутъ и свои завѣтныя, боевыя преданія {Сѣверскій полкъ формировался изъ нашего и Нижегородскаго полковъ. 26-ю іюля выступилъ отъ насъ 1-й дивизіонъ въ Царскіе Колодцы, гдѣ производилось формированіе сѣверцевъ. Дивизіонъ вышелъ въ числѣ 9 оберъ-офицеровъ, 5 унтеръ-офицеровъ, 4 трубачей, 217 рядовыхъ, 47 нестроевыхъ и 295 лошадей.
   Переяславцы формировались на дорійской степи изъ нашего же и Тверскаго полковъ; на укомплектованіе его оіъ насъ поступило: 32 оберъ-офицера, 47 унтеръ-офицеровъ, 15 музыкантовъ, 742 рядовыхъ, 39 нестроевыхъ и 741 лошадь.
   Затѣмъ кадры Новороссійскаго полка оставлены были на 8-ми-эскадронный составъ; въ нихъ заключалось: 9 штабъ-офицеровъ, 25 оберъ-офицеровъ, 104 унтеръ-офицера, 24 музыканта, 175 рядовыхъ и 112 нестроевыхъ.
   По приходѣ въ Россію, кадры должны были укомплектовываться до 8-ми-эскадроннаго состава людьми и лошадьми резервныхъ драгунскихъ бригадъ.}
   Несмотря на постоянные труды и заботы по переформированію полковъ, прощальные обѣды у насъ идутъ своимъ чередомъ: сперва давали обѣдъ графу Нироду, любимому и славному начальнику кавалеріи, потомъ полковнику Ш*, заслужившему общую любовь и уваженіе", затѣмъ уже переяславцы давали обѣдъ новороссійцамъ, новороссійцы -- переяславцамъ, тверцы -- всѣмъ вмѣстѣ, и всѣ вмѣстѣ -- тверцамъ. Шумны и роскошны были эти военные обѣды, но къ нимъ уже примѣшивалась грусть близкой разлуки съ старыми и добрыми сослуживцами, и не одинъ изъ насъ, подымая заздравный бокалъ, задумывался тогда о своей будущности...
   Переформированіе полковъ окончилось въ половинѣ октября, и кадры Новороссійскаго полка тотчасъ же перешли въ Воронцовку, откуда, 20-го числа, выступили въ Россію. Неблизкій и трудный путь предстоялъ имъ: приходилось идти пѣшкомъ 2,000 верстъ, въ самое суровое время года; но любо и весело было глядѣть на этотъ молодецкій фронтъ, составленный почти на половину изъ георгіевскихъ кавалеровъ {Всѣхъ георгіевскихъ кавалеровъ возвращалось въ Россію 96 человѣкъ.}, одѣтый, заботливостію полковаго командира, въ длинные сапоги, теплые полушубки и косматыя черкесскія папахи, все лишнее, ненужное, стѣсняющее солдата, было отброшено, и не страшно было теперь встрѣтиться съ донскими бурунами и русскими крещенскими морозами.
   Энергія, опытность и заботливость полковаго командира облегчили намъ тяжелые труды двухтысячъ-верстнаго похода: мы шли октябрь, ноябрь, декабрь и январь мѣсяцы, безъ роздыховъ, съ обыкновенными только дневками, а не имѣли людей ни отставшихъ, ни заболѣвшихъ. 413 человѣкъ вышли съ Кавказа и 413 человѣкъ вступили, 30-го января, въ Корочу.

В. ПОТТО (Драгунъ).

"Военный Сборникъ", No 6, 1864

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru