П. П. Потемкин
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Мелочи жизни. Русская сатира и юмор второй половины XIX - начала XX в.
М., "Художественная литература", 1988.
(Классики и современники, Рус. классич. лит.)
Дополнения по:
Стихотворная сатира первой русской революции (1905-1907)
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание.
Л., "Советский писатель", 1969
----------------------------------------------------------------------------
Содержание
Некоторые желания кузины моей Нюры
У дворца
Дополнения
159. Дубасов и Свечка
160. Пешка, Король и Ферязь. Шахматная басня
161. Свобода, Сожаление и Читатель
162. "Он был прокурор из палаты..."
163. Обезьянка. Романцеро
164. Манифест и Таратайка
НЕКОТОРЫЕ ЖЕЛАНИЯ КУЗИНЫ МОЕЙ НЮРЫ
Нюра, пылкость обнаружа,
Хочет мужа,
Но какого?!
Льва Толстого!
Чтоб он был умен и славен,
Чтоб богам был славой равен,
Чтоб громил он казни гневно,
Чтоб пахал он ежедневно,
Чтоб был с блудом незнаком,
Чтоб ходил он босиком,
Чтоб он был мирам кумир,
Написав "Войну и мир",
Принимал корреспондентов,
Чтоб ругал он декадентов,
Чтобы блузу он носил,
Рыбу с Репиным ловил,
Чтоб в церквах он проклинался,
Чтобы злу не противлялся,
Чтоб он сделал другом дома
Сергеенку с Тенеромо...
Но совсем не хочет Нюра
(И у ней губа не дура),
Чтоб Толстой был слаб и сед,
И восьмидесяти лет,
И чтоб ныне и доныне
Он женат был на графине.
У ДВОРЦА
Когда весной разводят
Дворцовый мост - не зря
Гулять тогда выходят
Под вечер писаря.
Штаны у них раструбом,
Штиблеты - чистый пак,
Идут, сверкая зубом,
Хихикая в кулак.
За сизо-серой мглою
Заглох закатный луч,
За крепостной иглою
Гора лиловых туч.
Чуть веет невской влагой...
В предчувствии конца
Идут они с отвагой
Улавливать сердца.
И слышно издалече
По звонким голосам,
Как рад условной встрече
Цветник влюбленных дам.
Пуховые платочки
Посбились вкривь и вкось...
Без дум, без проволочки
Гулянье началось.
До Прачечного моста
Дойдут и повернут -
Одну обнимут просто,
Другую ущипнут.
В стыдливости невинной
Зажмурилась заря...
По набережной чинно
Гуляют писаря.
Петр Петрович Потемкин
(1886-1926)
Поэт, драматург, беллетрист, литературный критик. Секретарь редакции и
постоянный сотрудник "Сатирикона". Издал три книги стихов, первая из которых
называлась "Смешная любовь", а последняя, "Отцветшая любовь", вышла в
эмиграции.
Некоторые желания кузины моей Hюры. - Напечатано в номере
"Сатирикона", посвященного 80-летию Л. Н. Толстого. Чтоб громил он казни
гневно. - Толстой выступал против смертных казней в России. Чтоб в церквах
он проклинался...- За выступления против церкви Толстой, был отлучен от
церкви и предан анафеме. Чтобы злу не противлялся... - Речь идет о
толстовской теории непротивления злу насилием.
У дворца. - Дворцовый мост - мост через Неву у Зимнего дворца.
Прачечный мост - через реку Фонтанку, у Летнего сада.
Дополнение
П. П. ПОТЕМКИН
(Андрей Леонидов; Пи-куб)
159. ДУБАСОВ И СВЕЧКА
Придя к Дубасову, копеечная Свечка
С ним о заслугах стала толковать
И утверждать,
Что он пред ней смиренная овечка.
"Превосходительный, судите сами вы, -
Так Свечка говорила. -
Сожгли вы только треть Москвы,
А я так всю Москву спалила".
Декабрь 1905 или январь 1906
160. ПЕШКА, КОРОЛЬ И ФЕРЯЗЬ
Шахматная басня
В своем бессилии уверясь,
Сказала Пешка: "Друг мой Ф_е_рязь,
Скажи мне, отчего, как я ни бьюсь,
Всё в Короли не проберусь,
Хотя, не скрою,
Фигурой сделаться могу любою?"
- "Утешься, не горюй о том, -
Ей Ферязь говорит с усмешкой, -
Ты не бываешь Королем, -
Зато Король бывает Пешкой!"
<8 января 1906>
161. СВОБОДА, СОЖАЛЕНИЕ И ЧИТАТЕЛЬ
Однажды нам была дарована Свобода,
Но, к Сожалению, такого рода,
Что в тот же миг куда-то затерялась.
Тебе, Читатель мой, она не попадалась?
<5 января 1906>
162
Он был прокурор из палаты,
Она же - родная печать.
Она о свободе мечтала,
А он - как бы крестик поймать.
И с горя она побледнела,
Померкнул сатиры задор...
И грезится ей беспрестанно:
"Сто третья", арест, прокурор.
<10 апреля 1906>
163. ОБЕЗЬЯНКА
Романцеро
(Как будто из Гейне)
В лето тысяча шестое
До рождения Христова,
В год, когда еще не знали
Ни эсеров, ни Толстого,
Жил в Сиаме просвещенном
Царь Сиама Магасцевэ...
Был могуч, как Дурново, он
И свиреп, как старый Плеве.
У него дворец был летний
(В зимнем нет нужды в Сиаме,
Там жара по Фаренгейту -
Два с какими-то нулями).
Перед троном на площадке
Было место для балета,
Там плясали баядерки
По законам этикета...
Словом, жил царь Магасцевэ
Так привольно и богато,
Как помещики живали
На Руси у нас когда-то...
Вдруг с царем беда случилась -
Фаворитка-обезьянка,
Что хранила ключ от двери
Государственного банка,
В казнокрадстве самом дерзком
Среди бела дня попалась:
Унести она из банка
Два мильона собиралась.
И созвал царь Магасцевэ
Докторов своих придворных
И министров - пусть решают
В словопрениях упорных,
Что? - преступна обезьянка
Или только заболела
Чем-нибудь таким, что кражу
Совершить она посмела.
И пришел к царю лейб-медик.
"Царь, - он молвил, - мы излечим
Обезьянку, а не сможем,
Так помочь ей больше нечем...
Обезьянке нужны только
Климат новый и не жаркий,
Путешествие морское,
Вина самой лучшей марки...
Царь, пошли ее скорее
В Петербург, там все счастливы,
Люди там здоровьем пышут,
Все свободны, все красивы...
Не клюют там куры денег
(Ибо деньги там - бумажки),
Там народ не понимает,
Что такое каталажки.
Царь, отправь туда больную!
Царь, не медли, царь, не медли!" -
Так сказал царю лейб-медик,
Мудрый старец Игразедли.
Я не знаю, в заключенье
Что предпринял царь Сиама, -
На российской почте, верно,
Затерялась телеграмма.
<1906>
164. МАНИФЕСТ И ТАРАТАЙКА
Наняв газетчик Таратайку,
Пук Манифестов вез с собою,
Но, подвернувшись под нагайку,
Лечим был преданной женою.
Читатель, в басне сей откинув Манифесты,
Здесь помещенные не к месту,
Ты только это соблюди:
Чтоб не попробовать нагайки,
Не езди ты на Таратайке,
Да и пешком не выходи.
<1906>
П. П. ПОТЕМКИН
Петр Петрович Потемкин (1886-1926) - поэт-сатирик и драматург,
выступал также как прозаик и театральный критик. Начало литературной
деятельности Потемкина относится к 1905 г.; под псевдонимами Андрей Леонидов
и Пи-куб он печатается в сатирических журналах "Сигнал" (затем "Сигналы"),
"Маски", "Еж", "Водолаз", "Рапира" и др. Позднее (с 1908 г.) - активный
сотрудник "Сатирикона"; после Октября - белоэмигрант.
159. "Сигналы", 1906, вып. I, с. [4], подпись: Андрей Леонидов. А я
так всю Москву спалила. Обыгрывается распространенное выражение: "От
копеечной свечки Москва сгорела".
160. "Сигналы", 1906, вып. I, с. [4], подпись: Андрей Леонидов.
161. "Сигналы", 1906, вып. I, с. [6], подпись: Андрей Леонидов,
"Перепев" басни К. Пруткова "Пастух, молоко и читатель".
162. "Маски", 1906, No 9, с. 6, подпись: Пи-куб. "Перепев" стих. П. И.
Вейнберга "Он был титулярный советник...", на слова которого написан романс
Даргомыжского. Палата - здесь: Судебная палата, "Сто третья" - ст. Уг. улож.
о привлечении к ответственности виновных "в оскорблении царствующего
императора, императрицы или наследника престола или в угрозе их особе, или
надругательстве над их изображением, учиненных непосредственно или хотя и
заочно, но с умыслом возбудить неуважение к их особе, или в распространении
или публичном выставлении с тою же целью сочинения или изображения, для их
достоинства оскорбительных..."
163. "Сигналы", 1906, вып. 4, с. [7], подпись: Андрей Леонидов.
Вольное переложение одного из мотивов стих. Г. Гейне "Белый слон"
("Романсеро". Кн. I - "Истории"), Толстой, Вероятно, подразумевается Л. Н.
Толстой.
164. Экстренное приложение к журналу "Сигналы", [1906], с. [2],
подпись: Андрей Леонидов. "Перепев" басни К. Пруткова "Незабудки и запятки".
П. П. Потемкин
Муза пламенной сатиры: Русская стихотворная сатира 1880-1910-х годов
М., "Современник", 1990.- (Сельская б-ка Нечерноземья).
Падение и совпадение
На выставке "Треугольник"
На вернисаже
Идиллия
ПАДЕНИЕ И СОВПАДЕНИЕ
Уж много лет я жил в карнизе
И видел множество картин.
Я видел, как маркиз маркизе
Дарил любовно георгин,
Я видел, как, в тугих лосинах,
В мундире шитом, генерал,
Ища причин во всех причинах,
О Ватерлоо дамам врал.
Но вот сегодня голубь юркий
Карниз родимый стал клевать,
И я, кусочек штукатурки,
Постыдно должен был бежать.
Внизу приехал кто-то важный,
Стоял без шапок весь народ,
И лысин ряд густой и влажный
Смотрел в далекий небосвод.
В тот миг, когда я пал, несчастный,
С карниза в мир страстей и слез,
Мне подвернулся сизо-красный,
Особы очень важной, нос.
И вот теперь лежу в пыли я,
А надо мною конский топ,
И слышу вопль и крики злые:
"Ужасный замысел! Подкоп!
Все это шутки демократов!
Где их притоны?! Кто их вождь?.."
А серый цвет небес так матов
И мелкий так печален дождь!
<1908>
НА ВЫСТАВКЕ
"ТРЕУГОЛЬНИК"
Шутки
1
ШМИТ-РЫЖОВА
Шмит-Рыжова падка
К рифмам на "адко",
Все очень сладко,
Тона - помадка,
А в общем...
2
С. ГОРОДЕЦКИЙ
На грязной рогоже
Рожа на роже...
Художе -
Ство тоже!
3
В. БУРЛЮК
("Моя сестра")
Коль у тебя фантазия востра -
Взгляни-ка на портрет "Моя сестра"
И объясни: чем разнится от бурдюка
Сестрица Бурлюка?
4
Д. БУРЛЮК
("Зимняя баня")
Пальцем, выпачканным в сажу
(В бане не был я давно)
Я все мажу, мажу, мажу
Терпеливо полотно.
И нечистый плод исканий
Называю "Зимней баней".
5
СТАТУЭТКА
Колено, изрытое оспой,
Будет весь век колено -
Это нередко,-
А полено, изрытое оспой,
Будет уже не полено,
А статуэтка.
1910
НА ВЕРНИСАЖЕ
Было много женских лиц
На обычном вернисаже:
Дам, подростков и девиц,
И седых старушек даже,
Но среди носов и глаз,
Буклей, челок и накладок
Тотчас я заметил вас
И привел себя в порядок.
Как стрела, как быстрый стриж
Над речною гладью звонкой,
Вы, куда ни поглядишь,
Проносились с компаньонкой,
Наконец я вас поймал
У портрета дамы в черном:
Взор ваш милый засверкал
Чем-то радостным и вздорным.
Не успел я рта открыть,
Как уж вы мне рассказали,
Что с утра вы во всю прыть
Здесь носились и устали.
А когда я вас спросил,
Для чего вам нужно это,-
Вас давно и след простыл,
Только смех звучал ваш где-то...
И один остался я,
Ничего не понимая,
Но пришли мои друзья
И сказали мне, зевая:
"Боже правый, как ты глуп!
У нее же кличка лани.
Вернисаж же - это клуб
Для рекламы и свиданий".
"А картины?" - "Ну, холстов
Тут, наверно, не заметят,
Разве только в шесть часов
Электричество засветят".
<1912>
ИДИЛЛИЯ
Околоточный Ив_а_нов злым домой
Из участка полицейского вернулся.
Хлопнул дверью, двинул пса ногой,
А на вой собачий и не обернулся.
Прямиком прошел Иванов в кабинет,
И фальшиво не свистел он "Периколу" -
Нынче времени на "Периколу" нет,
Нынче он идет излавливать крамолу
Приставом своим назначен нынче он
В лекционный зал на реферат дежурить,
И ему придется прения сторон
Олегалить, оскопить и оцензурить.
Ну, а как цензурить, если Иванов
(Иль Иванов, это, в общем, безразлично)
Не знавал значенья иностранных слов.
Кроме слов "шикарно" или "симпатично"?
И решил Иванов бедный почитать
Хоть немножко перед лекцией по книжкам -
После обыска на Курской, сорок пять,
У него брошюр имеется с излишком.
Вынул книжку, начал разбирать - куда!
Ничего не понял и позвал сынишку,
И сынишка-гимназист не без труда
Начал объяснять ему лихую книжку.
Через час взопрел и младший Иванов:
"Нет, папаша, будет! Я вам приготовлю
Список нецензурных иностранных слов,
С этим списком и ступайте вы на ловлю".
Так и сделали. Сынишка написал
Сорок с лишним измов, уций, аций,
Бебель, Каутский, и Бокль, и "Капитал" -
Все сюда попали, даже сам Гораций.
Только Маркса околоточный изъял,
Вычеркнув из списка и испортив строчку:
Карла Маркса знал он, ибо получал
"Ниву" с приложеньями семь лет в рассрочку.
<1912>
ПРИМЕЧАНИЯ
Петр Петрович Потемкин, поэт, переводчик, драматург, прозаик,
театральный критик, родился в Орле. Начало литературной деятельности
приходится на 1905 г. Активно сотрудничал в петербургском журнале "Сигнал"
(позже "Сигналы"), после запрещения которого печатался в сатирических
изданиях "Рапира", "Комета", "Еж" и др. В 1906 г. произошло сближение
Потемкина с поэтами-символистами, он знакомится с Ф. Сологубом, Вяч.
Ивановым, Г. Чулковым. Первая книга стихов "Смешная любовь" (1908) принесла
успех автору. В том же году он стал сотрудником "Сатирикона", а позднее
секретарем редакции. В 1912 г. вышел второй его сборник "Герань". В 10-х
годах писал короткие репризы для исполнения на сценах таких известных
кабаре, как "Летучая мышь", "Бродячая собака", "Кривое зеркало" и др.
Выступал как театральный критик с обзорами и рецензиями в газ. "Русская
молва", "День", "Русское слово". Написал также ряд рассказов: "Влюбленные",
"Записки фланера" и др. В 1914-1917 гг. занимался переводами с чешского и
немецкого. В 1920 г. эмигрировал в Румынию, затем переехал в Прагу, оттуда в
Берлин, где в 1923 г. издал сборник стихов "Отцветшая герань". Потемкин
тягостно переживал разлуку с родиной. В последние годы жизни занимался в
основном драматургией: совместно с С. Л. Поляковым-Литовцевым написал
комедию "Дон-Жуан - супруг смерти" (1924), имевшую успех в "Театре
независимых" в Риме, создал ряд пьесок, ставившихся в парижских театрах.
Умер в Париже, похоронен на кладбище Пантеп, впоследствии его прах был
перенесен в склеп Тургеневского общества на Пер-Лашез.
ПАДЕНИЕ И СОВПАДЕНИЕ. Лосины - штаны из лосиной кожи. Ватерлоо -
местечко в Бельгии, где в 1815 г. была окончательно разбита армия Наполеона.
НЕКОТОРЫЕ ЖЕЛАНИЯ КУЗИНЫ МОЕЙ НЮРЫ. Чтоб громил он казни гневно - Л.
Толстой неоднократно выступал за отмену смертной казни. Рыбу с Репиным ловил
- Л. Н. Толстой и И. Е. Репин были вегетарианцами. Чтоб в церквах он
проклинался - в 1901 г. Л. Толстой был отлучен от церкви и предан анафеме.
Сергиенко П. А. - секретарь Толстого. Тенеромо - (см. прим. с. 405.).
НА ВЫСТАВКЕ "ТРЕУГОЛЬНИК". Выставка "Треугольник" - первая выставка
рисунков и автографов русских писателей, проходившая в 1910 г. в Петербурге.
1. Шмит-Рыжова Л. Ф. - русская художница. 2. На грязной рогоже - имеются в
виду два этюда С. М. Городецкого, выполненных на рогоже. 3. "Моя сестра" -
картина "Портрет сестры" художника В. Д. Бурлюка. 4. "Зимняя баня" - этюд
"Баня (зимний вид) " художника и поэта, одного из первых футуристов в России
Д. Д. Бурлюка (1882-1967). 5. Статуэтка - предполагается, что ее автором
была скульптор Л. П. Афанасьева.
ИДИЛЛИЯ. "Перикола" - оперетта Ж. Оффенбаха. Курская - улица в
Петербурге. Бебель А. (1840-1913) - один из основателей (1869) и
руководитель германской социал-демократической партии и II Интернационала.
Каутский К. (1854-1938) - один из лидеров и теоретиков германской
социал-демократии и II Интернационала. Бокль Г. (1821-1862) - английский
историк и социолог-позитивист. Маркса знал он - здесь имеется в виду
издатель и книготорговец А. Ф. Маркс (1838-1904), выпускающий в том числе
журнал "Нива".
---------------------------------------------------------------------------
Поэты "Сатирикона"
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание.
М.-Л., "Советский писатель"
---------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
4. "Тускло светит язык нагоревшей свечи..."
5. Дьявол
6. "В окошке с тюлевой шторой..."
7. "Жили-были два горбуна..."
8. Пьяница
9-10. Гимназическое
1. "Синявка Зоська..."
2. "Третьеклассник Григорьев Павел..."
11. У ворот
12. Ночью
13. На дворе
14. "Я шел один по тротуару..."
15-19. Парикмахерская кукла
Он
1. "Я напудрен, напомажен..."
2. "Недавно в моем окне..."
Она
3. "Этой ночью кот мяукал..."
4. "Я пришел к моей царице-кукле..."
5. "Я каждый вечер в час обычный..."
20-22. Жестяные любовники
1. "Как легка наша лодка..."
2. "Море солнцем залито..."
3. "Я нашел кусочек жести..."
27. Муж
28. У дворца
29. Лебяжья канавка
30. Жених
31. Соседство
32. Влюбленный парикмахер
33. На бал
34. Песня
35. Семейство
36. Да или нет
37. Базар
38. Пасхальные карусели
39. Тапер
40. Мщение. Баллада
41. Лихач
42. Двойник
43. Пасха в Томске
44. Мирное житие
45. Жара
46. Ошибка
47. По грибы
48. "Не форси, форсун паршивый"
49. Слобода
50. Мальчонка
51. У ранней
52. Честь
53. Театр
54. Консерваторка
55-58. <Из цикла "Маскарад">
1. Паша и Кармен
2. Философ и рабыня
3. Бандит и две гишпанки. Басня
4. Ванька-Клюшник и египтянка
59-62. Комната
1. Лампа
2. Китайский болванчик
3. Портрет красавицы тетки
4. Обойный цветочек
63. Вдова
64. Почитатель основ
66. "Я люблю и пою про весну, про весну..."
67-69. Три газеллы
1. "Не ходи, мой друг, к соседке, не ходи..."
2. "Зреют нивы знойным солнцем..."
3. "Месяц на небе потух поутру..."
70. На колокольне Ивана Великого
71-72. <Из цикла "Парижские зеркала">
1. "И я сидел в кафе, и я смотрел на вас..."
2. "Зеркала, зеркала, зеркала..."
73. Дуняша
74. Молчальники
75. Комета
4
Тускло светит язык нагоревшей свечи,
Ночь печальна своей тишиной...
Слышу я: за стеной
Эшафот мастерят палачи...
Знаю: в красный кумач
Будут бревна и доски одеты...
О палач мой, палач,
Погоди, не казни до рассвета!
Когда же приблизится пасмурный день,
Веревку на шею надень.
И, в петле качаясь, я крикну в полунощный мир:
"Вампир, скрывайся, вампир!
Рассвет приближается, день!"
<1906>
5. ДЬЯВОЛ
Не видно тяжелой площади,
Не видно во мгле.
Вырастают пенные лошади -
Не стучат по земле.
На реке с унылыми взвизгами
Изнемог пароход.
Ветер колючими брызгами
Лицо бьет.
Бросает черные полосы
В небо фонарь.
Нахлынули рыжие волосы -
Духи... гарь...
Подошла, за рукав ухватила,
Обняла, повела:
"Ты ли меня, я ли тебя иссушила,
Ты ли меня, я ли тебя извела!"
Сидел на окне,
Ноги болтались,
На зеленом сукне
Шары катались.
В угол дуплет
Упал, опрокинулся...
Бурый жилет
Ближе придвинулся.
Поднял свой кий,
На пол упал -
Зеленый змий
На него напал.
Дьявол, дьявол, дух великий,
Я нарву тебе цветов,
Черных роз и повилики,
Дымно-рыжих огоньков.
Я в дыму огней алтарных
Лебедь черную убью.
Я в тиши ночей угарных
Кровь цветами напою.
В час, когда сгорят светила,
Тело жертв сожгу дотла...
"Ты ли меня, я ли тебя иссушила,
Я ли тебя, ты ли меня извела!"
1906
6
Посвящается Людмиле З.
В окошке с тюлевой шторой,
С горшками герани,
Оставив все немощи плоти хворой
В бане,
Сидит старушонка;
Платком
Намокшие волосы скрыты.
Впалы глазные орбиты.
Иконка
Тайком
Из кофты ночной вылезает.
С озера глаз не спускает.
Чай остывает.
"Мать Троеручица!
Озеро пучится,
Вихрь завывает.
Наши-то целы ли?
Эка ведь баловни,
Что понаделали!
Павловне
Ночью недаром
Сам Серафим с Николаем
Являлись,
А вечерком под амбаром
Лаем
Тузик с Дружком заливались.
Мать Троеручица!"
Озеро пучится.
1907
7
Жили-были два горбуна,
Он любил, и любила она.
Были длинны их цепкие руки,
Но смешны их любовные муки,
Потому что никто никому,
Ни он ей, ни она ему,
Поцелуя не мог подарить -
Им горбы мешали любить.
<1908>
8. ПЬЯНИЦА
Тротуар, тротуар,
Каменные плиты!
Пропади спиртной угар,
Пропади ты!
Пьян-то кто? Пьян-то я!
Почему я пьян-то?
Разлюбила меня,
Полюбила франта.
Захочу - разлюблю...
Всё вино исправит.
Любит кто? Я люблю!
А она лукавит.
Идет пьяненький,
Шатается,
Весь в крови,
Весь румяненький,
Своей любви
Отомстить собирается.
Впереди
Шляпа с цветочками,
Боа на груди.
Он сам не свой:
"Пойдем со мной!
Угощу мадерой с почками!"
Подойти подошел,
Пошатнулся,
Да к ней
В подол
Тушей всей
Растянулся.
Смеется она,
Покатывается.
Поднялся пьяней
Вина,
Пошатывается
Идет, кряхтит, отдувается,
Любви своей
Отомстить собирается.
<1908>
9-10. ГИМНАЗИЧЕСКОЕ
1
Синявка Зоська -
Классная дама Софья Павловна -
Плачет жалобно:
Умерла любимая моська.
Глаза старой девы
Хоть красны - покорны и кротки,
На лбу у ней справа и слева
Висят папильотки...
"Ах, Тобик, мой бедный Тобик,
Обкушался ты овсянки!
В бледно-розовый гробик
Положу я твои останки.
Под вербой тебя, мой милый,
В палисаднике нашем зарою -
Будет сладко цвести левкою
На груди могилы.
Весенней порой, так что чудо,
Разукрасится он цветами,
Каждый день с зарею я буду
Орошать могилу слезами".
Складки платья слезами увлажены
У Софьи Павловны.
Слезы всё жалобней льются.
У замочной скважины,
По ту сторону дверки,
Смеются
Пансионерки.
2
Третьеклассник Григорьев Павел
Сочиняет стихи в альбом.
Он морщит лбом
И кончик пера исслюнявил.
"Мы встретились с тобой, чтоб разойтись опять.
И что уж пожелать могу на жизненном пути?
Всегда ты получай по-французски пять
И по другим не менее пяти".
Ах, я знаю латинский на кол!
Написал и заплакал.
Ниночка, Нина, не мы ли гуляли
С тобою вместе?
Не мы ли клятвы друг другу давали,
Как жених невесте?
Ты пленилась противным франтом,
Шлешь ему улыбки,
Ах, пальто у него с белым кантом
И на брюках цепочки-штрипки.
11. У ВОРОТ
Суббота. Отзвонили
От всенощной в церквах.
Летят автомобили
В блестящих фонарях.
Давно устал татарин
"Халат, халат!" кричать.
Прислугу выслал барин
С собакой погулять.
На пуделе намордник,
На горничной бурнус...
Увидел старший дворник,
Лукаво крутит ус.
Направо у калитки
Уселся вместе с ней,
Просил принять две нитки
Поддельных янтарей...
Растаял старший дворник,
Растаял у ворот...
Собака сквозь намордник
Понюхает - пройдет.
<1908>
12. НОЧЬЮ
Ночью серая улица...
Слепые дома...
Папироска моя не курится,
Не знаю сама,
С кем мне сегодня амуриться?
<1908>
13. НА ДВОРЕ
Скрипач и арфистка
Играют на дворе.
Кокетка гимназистка
Смеется их игре.
Поет гнусаво арфа
О дальней стороне,
Рыдает прачка Марфа,
Рыдает на окне.
Мальчишка в кацавейке
Слезам пугливо рад...
Летят во двор копейки -
В грязи лежат.
<1908>
14
Я шел один по тротуару,
Суровый ветер и выл, и звал,
Бросал навстречу за парой пару,
Нарядных женщин ко мне бросал.
И был их взгляд зовущ и зорок,
Стучали липко их каблуки,
Из-под подобранных оборок
Виднелись пестрые чулки.
И дождь был сер, и мрак был жуток...
Суровый ветер и выл, и звал...
А я под выкрик циничных шуток
Одну из них поцеловал.
<1908>
15-19. ПАРИКМАХЕРСКАЯ КУКЛА
ОН
1
Я напудрен, напомажен,
Чисто-начисто обрит,
Кок мой к темени приглажен
И хозяином завит.
За окошком по панели
Ходит много душек дам.
Вот одна на той неделе
Подошла к моим дверям.
Вздернут носик, алы губки,
Просто шик, что за наряд!
Подобравши ручкой юбки,
На меня метнула взгляд.
"Ах, - шепнул я, - поцелуйчик,
Поцелуйчик, хоть один!"
Вдруг подходит к ней поручик
И какой-то господин.
Что-то на ухо сказали,
Показали пять рублей...
Ах, когда б вы только знали
Всю тоску души моей!
2
Недавно в моем окне
Появилась соседка
И всё глазки делает мне...
Такая кокетка!
У нее белокурый парик,
На щеке у ней черная мушка.
И букетом поддельных гвоздик
Убрана макушка.
Только вечер огни зажжет,
К ней приходит какой-то поклонник.
Смотрит, смотрит и слезы льет
На подоконник.
Ах, смешнее на свете нет!
Весь оброс он нечесаной гривой
И закутался, точно поэт,
Альмавивой.
Но я знаю, соседка моя
Поэта надует
И, лишь ночь ворвется, стыд затая,
Меня поцелует.
ОНА
3
Этой ночью кот мяукал,
Не давал мне спать:
"Полно спать, царицу кукол
Уходи искать.
Отыщи ее окошко,
Там, точеной, тонкой ножкой
В сердце пронзена,
Ждет она".
Я под выкрики метели,
Шорох снежных крыл
Молча встал с моей постели,
Двери приоткрыл.
Снежный вихрь в окно простукал:
"Ждет тебя царица кукол,
Ждет всю ночь одна,
Бледна".
Я ушел, я за дверями,
Кукольный жених.
Тень играет с фонарями,
Прячется от них.
Ветер кровь мне убаюкал...
Где ж ты, где, царица кукол?
Вот твое окно -
В нем темно!
4
Я пришел к моей царице-кукле,
Сквозь стекло целовал
Ее белые букли
И лица восковой овал.
Но, пока целовал я, в окошке
Любимая мной
Повернулась на тоненькой ножке
Ко мне спиной.
5
Я каждый вечер в час обычный
Иду туда, где на углу
У вывески "Ломбард столичный"
Могу припасть лицом к стеклу.
Там у дверей с окном зеркальным,
Где парикмахер из Москвы,
Брожу влюбленным и печальным
В лучах вечерней синевы.
И там в окне, обвита шелком,
На тонкой ножке, холодна,
Спиною к выставочным полкам,
Меня манит к себе она.
Так каждый вечер, с тем же взглядом.
Сулящим мне одну любовь,
Она стоит с помадой рядом,
Слегка подняв тугую бровь.
Но, на парик парик меняя,
Она что день уже не та,
И я ревную, твердо зная:
Измены нет - она мечта.
И каждый раз я с новой мукой
Стою у милого окна,
Где и безногой, и безрукой
На тонкой ножке ждет она.
<1908>
20-22. ЖЕСТЯНЫЕ ЛЮБОВНИКИ
Посвящается Юлии Т.
1
Как легка наша лодка:
Мы две куклы из жести.
Всё так ярко, так четко...
Хорошо нам вместе.
Мы не знаем, где остановимся, -
Так туга стальная пружина!
О себе никому не обмолвимся -
Всё затянет зеленая тина.
Мы не скажем упругим веслам,
Для чего нам так нужно солнце,
Для чего в камыше низкорослом
Так шумит ветерок-веретенце.
Почему и когда остановимся -
Ах, любовь, тугая пружина! -
Никому никогда не обмолвимся,
Всё затянет зеленая тина.
2
Море солнцем залито.
Пахнет медом почек...
Сколько, сколько на пальто
Треугольных точек?
Сколько точек - столько встреч.
Сосчитай - не можешь?
Для чего же встречей плеч
Ты меня тревожишь?
3
Я нашел кусочек жести,
Темной вверился судьбе,
С комплиментом, полным лести,
Подарил его тебе.
В день, когда впервые почку
Распустил весенний вяз,
Я повесил на цепочку
Жесть, как редкостный алмаз
И, найдя технолога пьяным
(Ей пьяные давно опротивели),
Снова нагнулась
Над стаканом
С массаграном...
А секретаря профессора вывели...
<1910>
27. МУЖ
В цилиндре, сверкающем
Шелком,
Шел он по лужам, тающим
И вновь замерзающим,
Шагом мерным,
Толком
Не зная куда,
Но знал, как всегда,
Что нужно быть мужем
Верным.
Мимо катили
Автомобили,
В весеннем раже
Неслись экипажи,
Лицо задевали
Вуали,
И не раз
Ловил он взор
Увлекающих,
Обещающих,
В упор
Глядящих весенних глаз.
Точно боясь оступиться,
Перед каждой девицей
Опускал он глаза,
Боясь соблазна...
Но вновь и вновь
Разнообразно
Злая любовь
Расправляла тенета.
Пришла гроза,
И кто-то,
Именуемый Верой,
В кофточке серой,
Заманил его,
Подхватил его
Тихомолком
И повел в цилиндре, сверкающем
Шелком,
По лужам
Тающим,
Чтоб стал он неверным мужем.
<1910>
29. ЛЕБЯЖЬЯ КАНАВКА
Барышня в синей шляпке,
Опять ты явилась мне.
Сколько цветов в охапке?
Сколько любви по весне?
Вынесло в море Невою
Последний сыпучий лед.
Снова иду за тобою.
Следом любовь идет.
Смело на сером камне
Твои каблуки стучат.
Ну, посмотри в глаза мне,
Ну, обернись назад!
Возле Лебяжьей канавки
Глянешь со ступеней -
Будто поправишь булавки
Синей шляпки твоей.
Холодно станет от взгляда
Твоих подведенных глаз.
Разве любви не надо?
Разве январь у нас?
Но неземной богиней
Уйдешь, насмешку тая...
Барышня в шляпке синей
Опять, опять не моя!
<1910>
30. ЖЕНИХ
На Красную горку
Женят Егорку.
Славный был малый
Егорка Беспалый;
Дворником жил он
В номере пятом,
Старшему был он
Двоюродным братом.
В красной рубахе,
В форменной бляхе,
Семь раз в неделе
Мел он панели.
Не пил сивухи,
Но пил понемножку.
Медную в ухе
Носил он сережку.
В праздник, бывало,
Солнце не встало,
Уж он у парадной
Пилит на трехрядной.
Барышни были
Во власти Егорки,
Так и валили
К нему на задворки.
Ночью, что кошки,
Стерег он окошки -
Нет ли в предмете
Дамы в корсете?
Жить бы, да жить бы,
Да горя не знать бы,
Свадьбы-женитьбы
Век не искать бы...
Не выдержал малый,
Егорка Беспалый, -
На Красную горку
Женят Егорку.
<1910>
31. СОСЕДСТВО
Мой жребий
Уж давно
Весною горек.
Светло на небе,
Но окно
Мое
На узкий дворик.
А там белье,
А за бельем
Забор и сад
Соседний.
Там за столом
Намедни
Я видел двух
Немецких дочек.
Был нежен дух
Кленовых почек...
С мама, с отцом
Они за кофе
Сидели,
Без философий,
Полным ртом
Печенье ели
И всё смотрели
Без устали -
Не пусто ли
В чашке папиной
С желтой крапиной.
Потом привстали,
Прибор убрали
И вместе с мамой
Завязали.
А я за рамой
Своей оконной,
В тоске бездонной,
Сидел, скучая,
За чашкой чая.
Отчего нет у меня дочки,
Чтоб вязать чулочки,
Когда пахнут почки,
Чтобы весной тиховейной
Смотреть без устали,
Не пусто ли
В чашке кофейной?
Увы, что проку
В вопросах праздных,
В соблазнах разных!
Смотрю без сроку
В окно через дворик,
И чай мне горек
Как парегорик.
<1910>
32. ВЛЮБЛЕННЫЙ ПАРИКМАХЕР
Скоро глянет месяц бледный
В милу горенку твою -
Одинешенек я, бедный,
В палисадничке стою.
Невтерпеж мне дух жасминный,
Хоть всегда я вижу в нем
Безусловную причину,
Что я в Катеньку влюблен.
Под жасминовым кусточком
Мы видались первый раз.
Ты цвела совсем цветочком
Для моих влюбленных глаз.
Ты клялась, что не обманешь,
Фотографию дала -
А теперь ты и не взглянешь
На несчастного меня.
С той поры я всё страдаю:
На портрет ли посмотрю.
Или книжку почитаю -
Всё страдаю и горю.
Жду, когда пройдешь ты мимо...
Слезы капают на ус...
Катя, непреодолимо
Я к тебе душой стремлюсь!
<1910>.
33. НА БАЛ
Три дня просилась Маша:
"Пусти меня на бал!"
Два дня ворчал папаша,
Ворчал и не пускал.
Но Маша и мамаша
Заладили: "Пойдем!"
На третий день папаша
Полез за кошельком.
Вот нанята портниха...
Купили кисею
И приступили лихо
К примеркам и шитью.
Весь день с портнихой стычки,
А Маша слезы льет, -
Портниха по привычке
Обузила перед.
Всё платье распороли,
Портниху изругав,
Но в пройме стал до боли
Внезапно жать рукав.
Потом бока морщили,
Корсаж наверх полез...
Раз десять перешили
И кончили в обрез.
За полчаса до бала
Поставили утюг.
Портниха гладить стала,
Задумалась - и вдруг
На самом видном месте
Спалила кисею.
Мамаша с Машей вместе
Загрызли бы швею,
Да помешал папаша.
Пришлось перешивать,
В слезах упала Маша
На нянину кровать.
Но вот пошли. Ненила
Китайским фонарем
Им впереди светила,
А сверху их мочило
Безвыходно дождем...
Скользя по мокрым доскам,
Раздражена и зла,
Мамаша "недоноском"
Папашу назвала.
Папаша, тоже хмурый,
Вскипел и - сам не свой -
Мамашу н_а_звал "дурой",
А Машу "пустельгой".
У самого собора
В сердцах попали в грязь.
У Маши очень скоро
Калоша залилась.
О, туфли белой кожи!
Увы, сквозной чулок!
На что они похожи -
Весь блеск и шик размок!
Мамаша завопила:
"Ах, Маша, ангел мой,
Ты ноги промочила!"
И верная Ненила
Свела всех трех домой.
<1910>
34. ПЕСНЯ
У моей подружки Кати
Пианино на прокате,
У моей подружки Фени
Лисья шуба из Тюмени...
Плохо мне жилось весну
Без мил_о_ва друга!
Что ни вечер - то взгрустну,
Ночь реву белугой.
Как одной мне выйти в сад,
Ах, без кавалера!
Это очень, говорят,
Скверная манера.
То ли дело, например,
Если ходит рядом
Черноусый кавалер
С деловитым взглядом.
Удивляется народ,
Сзади нас шагая,
Шепот, ропот, гул идет:
"Кто она такая?"
Я всё лето прождала
На скамейке сквера,
Только осенью нашла
Сердцу кавалера.
И теперь пускай у Кати
Пианино на прокате,
И пускай себе у Фени
Лисья шуба из Тюмени.
<1910>
35. СЕМЕЙСТВО
Жили-были
В театре "Стиле"
Две сестрички,
Певички.
Одна была постарше -
Танцовала разные марши,
Другая получше -
Танцовала качучи,
И обе вместе пленяли толпу
Ки-ка-пу.
Была у них маменька с тальмой,
С черным старинным током,
Нарумянена свекольным соком...
Каждый вечер под пальмой,
В фойе в уголочке,
Она сидела, болтала
С продавщицей цветов
И до трех часов
Поджидала -
Скоро ли кончат дочки.
А дочка сидели в зале
С лысыми и с брюнетами,
Угощались конфетами,
Икру жевали,
Мочили губы в бокале,
А в три часа уезжали.
Судите сами -
Одни или с гостями?
Так жили-были
В театре "Стиле"
Две певички,
Сестрички.
Одна была Марья Степанна,
Другая Фанни Иванна,
А маменька была старая дева
Шмулевич Ева.
<1910>
36. ДА ИЛИ НЕТ
Тетка моя Варвара
Выпивала полсамовара,
А дядя Увар -
Самовар.
Пили они, как утки,
Круглые сутки,
Зимою и летом,
И были умны при этом.
А знакомый мне критик,
Знаток всех пиитик,
Писал так много
Об исканиях бога,
О символизме,
Об эмпиризме,
Об Андрееве и вечности,
О Брюсове и бесконечности,
О мифотворчестве Ницше,
Чем больше, тем прытче,
Был признан всем светом -
И был глуп при этом.
Отчего одни глупее,
А другие умнее?
Я тоже пью много чаю
И статьи иногда помещаю
По разным газетам,
Но умен или глуп при этом -
Ей-ей, не знаю.
Из этих двух положений
В течение года
Искал я исхода,
Пока не встретился с Женей,
Не терпевшей никаких положений
И возражений.
Она мне всё объяснила
Так просто и мило.
Сперва меня обласкала,
А потом сказала:
"Ты меня любишь, Петя,
Значит, ты самый умный на свете,
А если б ты не любил меня -
Ты был бы глупее любого пня".
И я вполне согласен с Женей
В разрешении моих сомнений.
<1910>
37. БАЗАР
Весна Москвой играет,
То ласкова, то зла,
Целует и ласкает,
Голубит купола.
И радостные льются
Из полной сулеи,
Рокочут и смеются
Весенние ручьи.
Вон там, внизу, у моста,
Там, вдоль Москвы-реки,
Что летняя береста
Белеются ларьки.
- Базар! Какой, не знаю,
Но мне родной и свой,
От краю и до краю
Запруженный толпой.
Узорными цветами
Пестрят, горят платки,
Снуют над головами
Проворные лотки.
Остатки льда и снегу
Раскисли от ходьбы,
Вон привезли телегу,
А в ней одни грибы.
Всё время без запинки,
Влюбленный в свой же крик,
"Сарпинки! Эй, сарпинки!" -
Орет седой мужик.
Держа в руках подолы,
Толпятся стаи баб,
Их дух весной веселой
И похотлив, и слаб.
Вот, весел, пьян и молод,
Идет-бредет туляк,
Бумажный розан вколот
В его рябой армяк.
"Эй! барышни-касатки,
Ужель я нехорош?
Поставлю без оглядки
Ребром последний грош!"
Блестят на солнце зубы
У девушек и баб:
Им смех и удаль любы, -
Любая обняла б.
Шумит, кричит, стрекочет,
Гудит, цветет базар,
Поет и лясы точит,
И пьяный вьет угар.
А солнце, голубь ясный,
Голубит с высоты
И этот рокот красный,
И крыши, и кресты.
<1911>
38. ПАСХАЛЬНЫЕ КАРУСЕЛИ
Солнце колется сегодня,
Колокольни высоки,
А в колоколах свободней
Вьются, бьются языки.
Не уйти, везде догонит
Красный, страстный перезвон,
Щеку тронет и утонет
В синеве, где небосклон.
Всюду разлит трепет ясный,
Далеко ушла зима,
Лица радостны и красны,
Подрумянились дома...
. . . . . . . . . . . .
Только я душою блеклой
Нынче мрачен и угрюм...
Вон, в воротах с толстой Феклой
Похристосовался кум.
Смачно чмокают их губы,
Насчитал я до шести,
Отчего бы, почему бы
К ним и мне не подойти?
Нет, не в силах, слишком стыдно;
Скажут: я сошел с ума.
Как обидно, как завидно -
Я не кум и не кума!
Эх, пойду на карусели!
Что сидеть, глядеть в окно?
Нету дела, нету цели,
Ну так что же? Всё равно!..
. . . . . . . . . . . .
Спины радостно толпятся,
Жмут бока и давят грудь.
Ни за что не протолкаться
Как-нибудь к чему-нибудь.
Вон, в зелененьком платочке,
Бродит баба, дня ясней,
Я за ней, и в уголочке
Похристосовался с ней.
Опоила приворотом,
На качели с ней полез.
Ну, как хлопнемся? Чего там!
Всё равно! Христос воскрес!
Вся тоска моя пропала.
Растеклась в сияньи дня,
Замотало, закачало,
Затрезвонило меня.
Всё равно! Валяй, Емеля!
Закусил я удила.
Больше, больше в душу хмеля
Лейте вы, колокола.
Шире грудь открою песням,
Размахнитесь до небес.
Всё равно! Умрем - воскреснем!
Всё равно! Христос воскрес!
<1911>
39. ТАПЕР
В Румынском оркестре
Появился в этом семестре
Новый тапер.
Одетый в род казакина,
Как и все остальные,
Он был похож на румына
Так же, как я на Венеру.
Светел был взор
Больших не в меру
Северных глаз,
А кудри его завитые
Были похожи цветом
На белый квас.
Но при всем этом
Он был воспитан на Григе,
На Глюке, на Бахе,
И только - жертва интриги
Одной девицы из Риги -
Оставшись в одной рубахе,
Бросил упорствовать
И начал таперствовать.
О, как далеки
Были ему кэк-уоки!
Он немец был очень гордый
И, стиснув зубы до боли,
Брал поневоле
Ненавистные сердцу аккорды,
До-диезы и ми-бемоли.
Зато он, бывало, в антрактах
Отдыхал на любимых тактах
И играл затейно,
С манерой почти Рубинштейна,
Родимые сердцу напевы,
Вроде "Молитвы девы".
А барышни за столиками
С подкладными в прическах роликами,
Кушали,
Слушали,
Пивными стаканами звякали
И ужасно плакали.
<1911>
40. МЩЕНИЕ
БАЛЛАДА
Жили два клоуна, Тобби и Том,
Жили, ходили всю жизнь колесом.
Том выдувал кэк-уок на метле,
Тобби крутился волчком на столе.
Том был серьезен, трезв и женат,
Тобби был ветрен и выпивке рад.
Том и за делом был груб и угрюм,
Мрачно одетый в лиловый костюм.
Тобби, весь в желтом, с веселой душой,
Портил арену своей головой.
Оба, в расцвете приехавши к нам,
Были любимцами ветреных дам.
От неизвестных, но милых персон
Много им писем носил почтальон.
Том, не читая, их комкал и рвал,
Шел и жену горячо целовал.
Тобби, напротив, большой дон-жуан,
Прятал все письма в жилетный карман.
Жили б и жили б Тобби и Том,
Жили б, ходили всю жизнь колесом -
Да дернуло Тобби в обществе дам
Про друга, про Тома обмолвиться: хам!
С помощью милых, влюбленных персон
Том был сейчас же о всем извещен.
Он две недели думал, как быть,
В среду, на третьей, решил отомстить.
В доску, где Тобби вертелся волчком,
Маленький гвоздик он вбил молотком.
Тобби двадцатого в десять часов
Череп себе провертел до мозгов.
Сорок три дамы рыдали по нем...
Так отомстил добродетельный Том.
41. ЛИХАЧ
Обложен пухлой ватой,
Дороден что калач,
Иван Петров Щербатый
Типичный был лихач.
Носил он для огласки
Фасонные часы
И, не жалея краски,
Нафабривал усы.
Надув насосом шины,
Довольством упоен,
С шестого половины
На биржу ехал он.
Живя с девицей Дуней,
Он был порою мил
И даже муфтой куньей
Ей сердце ублажил.
Но просто с господами
Он был наглец большой.
Подкупленный рублями,
Молчал городовой.
Бывало, за простого
Его иной сочтет, -
Не вымолвит ни слова,
Лишь взглядом обругнет.
И так-то стыдно станет
Иному, что он вмиг,
Как камень в воду, канет,
Поднявши воротник.
А, стиснут пухлой ватой,
Скривив в усмешку рот,
Иван Петров Щербатый
На козлах прикорнет.
И, простака приструня,
Он будет спать, пока
Захороводит Дуня
С деньгами седока.
А выгодную сделку
Пошлет им щедрый рок -
Махнут тогда на Стрелку
Он, Дуня и седок.
А утром (в мыле сбруя)
Уж путь держа домой,
Он Дуню, зло ревнуя,
Ругает - сам не свой...
<1911>.
42. ДВОЙНИК
Я шел по этой стороне,
А ты по той;
И ты слегка кивнула мне
Задорной головой.
Цвели весенние лучи -
Небесные цветки,
И были лужи горячи
И широки.
Их позабыла здесь зима,
И в них, как в зеркала,
Гляделись кровли и дома,
И купола.
Надвинув крышу набекрень,
И наш гляделся дом,
А наша улица весь день
Горела серебром.
Дороги не было; была
Везде одна вода.
Ты шла на музыку, мила,
Как и всегда.
Твое кичливое эспри
Слегка торчало вбок,
Румянил первый луч зари
Округлость щек.
Ты шла, а в луже вдруг возник,
Украв твои черты,
И шел с тобою твой двойник -
Другая ты.
И так вы шли к ступне ступня -
Два странных близнеца...
Прошли, взглянули на меня,
На тень крыльца...
И мимо окон и домов -
Всё тех же тут и там -
Пошли, вверяя стук шагов
Гнилым мосткам.
Но страшно было видеть мне
Тебя вниз головой...
Я шел по этой стороне,
А ты по той.
<1911>
43. ПАСХА В ТОМСКЕ
Солнце красное хохочет -
Радо завтрашней весне.
Каждый колокол хлопочет,
Каждый колокол лопочет
В золоченой вышине:
Ух, метели
Улетели!
Не скупись, Весна,
Расцветай, ясна,
Растопи снега,
Переполни берега:
Тут, там,
Тут, там
Прокатись по лесам
Зеленым клубочком,
Медом смажь по цветам,
По дебелым почкам.
Певчих птичек-
Невеличек
Разбуди, пришли
Из-за тридевять земли,
Чтобы были,
Не забыли,
К нам.
У ворот на красной лавке
Три красавицы сидят.
На груди у них булавки
Бирюзовые горят.
Пальцы в кольцах, алы губки,
Щечки стиснуты платком.
Накрахмаленные юбки
Так и дыбятся горбом.
Не спеша, что толку в спешке, -
Нынче праздник, божий день, -
Им кедровые орешки
Щелкать, чмокая, не лень.
Там, за площадью, за Томью,
Где синеется тайга,
Манят к воле и бездомью
Запоздалые снега.
И тоска проснулась в дамах:
Что ж такого, что с утра
Ходят мимо все в азямах
Новых парни, кучера?
Скажет кто: "Христос воскресе", -
Похристосуются с ним
И опять на дальнем лесе
Станут взором голубым.
Не понять им, что такое -
Им и больно, и легко...
Голубь-солнце золотое
Высоко так, высоко...
Дам лучи его щекочут,
Жгут и колют - не со зла...
И хлопочут, и лопочут
Вдалеке колокола.
<1911>
44. МИРНОЕ ЖИТИЕ
Софья Иванна и Марья Семенна,
Две старые девы, жили бонтонно.
Папаша одной был статский советник,
Папаша другой был банкрот-каретник.
Умерли оба, оставивши в год
Каждой рублей по пятьсот, по шестьсот.
В мебелирашке под вывеской "Рим"
Случай довел познакомиться им.
Они познакомились, потом подружились
И рядышком в двух номерках поселились.
Марья Семенна кофий варила,
А Софья Иванна к обедне ходила.
У каждой предметом любви и забот
Был собственный, холеный, ласковый кот.
Кот Васька был черен, хотя белоус,
Кот Мурка общипан, блудлив и кургуз.
Жили все четверо, хоть часом недужно,
Три четверти года и тихо и дружно.
Ссорились только весной неуклонно
Софья Иванна и Марья Семенна.
Причиной их ссор, суеты, хрипоты
Были, конечно, любимцы коты.
И Мурка и Васька, учуявши март,
Тотчас впадали в драчливый азарт.
С мордой в крови, но свирепый, что турка,
К Марье Семенне являлся кот Мурка.
К Софье Иванне, мяукая глухо,
Являлся кот Васька без левого уха.
Боже мой, сколько ругательных слов
Кричалось по адресу рваных котов!
Каждая, зла на чужого кота,
Злостью и желчью была налита.
К вечеру, вдрызг разругавшись, подруги
Кошек лечили, ворча на досуге.
И восемь недель при встречах сурово
Не говорили друг с другом ни слова.
Но... приближался Троицын день,
Всюду в садах расцветала сирень,
И, покупая березки, опять
Они начинали друг с другом болтать.
Снова, забыв о разлучниках мартах,
Вместе гадали подруги на картах.
Секретно мечтали о сладостном браке,-
А кошки готовились к будущей драке.
45. ЖАРА
Солнце палит, солнце пышет,
Разморило небосклон.
На трубе, у самой крыши,
Тянет песню Филимон.
Стену дома кистью мажет
И поет, поет, поет...
Что поет, никто не скажет
И никто не разберет.
Красят капли яркой краски
Запыленный известняк:
Глазки, лапки, лапки, глазки -
Пестрый фай, а не плитняк.
На ступеньке, у парадной,
Чьи-то кошки мирно спят,
Где-то слышен визг трехрядной
И "халат, халат, халат!".
Тяжело от нудной пыли,
Ест глаза противный жар;
Хоть бы дворники полили
И меня, как тротуар.
Хоть бы злое солнце село
Поскорее за дома
И измученное тело
Обвила ночная тьма.
Нет, не сходит с небосклона!
Нет пощады! Душит зной.
Только песня Филимона
Знай висит над головой.
Целый день он кистью мажет,
И поет, поет, поет...
Что поет - никто не скажет
И никто не разберет.
<1911>
46. ОШИБКА
Когда я с ней заговорил,
Она стояла на площадке,
Сжимая поручни перил
Рукой в коричневой перчатке.
Кичилось солнце неспроста
На ярко-сияем небосклоне -
Была такая духота!
И места не было в вагоне.
Я вышел. Отогнув поля
Уже поношенной панамы
И взор надеждой окрыля,
Уставился на шляпку дамы.
О, шляпка милая! Как ты
Напоминаешь шляпку Жени,
Как много редкой красоты
В твоем простом муслинделене!
И черный капюшон манто
С двумя бубенчиками... Боже!
Пускай манто совсем не то -
Но как оно на то похоже!
А этот милый гибкий стан!
(Она спиной ко мне стояла)...
Восторгом томным обуян,
Я стал похожим на нахала.
И мудрено ли, что рукой
Коснулся милой мне перчатки:
"О Женечка, какой судьбой
Ты здесь, со мною, на площадке?
И вдруг на ласковый привет
Услышал ухом сиротливым
Такой обыденный ответ:
"Мужчина, угостите пивом!"
<1911>
47. ПО ГРИБЫ
Солнце сбрызнуло росой
Кочки да канавки.
Ой, не мни ногой босой
Заревые травки.
Подвязала черень кос
Желтеньким платочком
И бежишь через покос
По неверным кочкам.
Только ступишь в мягкий мох,
Змейкой защекочет -
Ключ студеный кожу ног
Тонкую промочит.
Дух захватит, через край
Расцветешь улыбкой,
Точно милый невзначай
Обнял стан твой гибкий.
Путь далек еще, далек,
Да трибы-то белы.
Давит новый кузовок
Локоть загорелый.
Добежала до леска,
Отдохнуть присела,
Больно белая рука
С ноши онемела.
Наколола ноги ей
Жесткая атава...
Пляшут птички меж ветвей,
Им заря - забава.
Растиликался щегол,
Залилась синица,
И забыла про накол,
Задремав, девица,
Прикорнула у ствола
И, ей-ей, украдкой
До полудня проспала
Сладко, сладко, сладко.
<1911>
48. "НЕ ФОРСИ, ФОРСУН ПАРШИВЫЙ"
В сентябре росой студеной
Умывается заря.
Нет поры душе влюбленной,
Бабьим летом умиленной,
Розовее сентября.
На гаоляне, между елок,
Рыжик пыжится поднять
Тяготу гнилых иголок,
Гнет их тяжек, гнет их колок,
Солнца бедному не знать.
А под елками лихие
Мужики-боровики
Прячут шапки дорогие.
О, затворники седые,
Им-то солнце не с руки!
Ну, а взбалмошный обабок
У березки золотой,
Бодр и весел, шапка набок,
Даром что немножко зябок,
В солнце лезет головой.
"Мы-ста вместе с солнцем красным
Поживем да поцветем!
Только жаль, в одном беда с ним -
Не дружит оно с ненастным,
Добрым, ласковым дождем.
А уж мы бы показали!
Только некому казать,
Все, как есть, поуезжали -
Видно, глупые, не знали,
Что настанет благодать.
Да и тоже - ходят, бродят,
Палкой тычут, мнут бока...
Половины не находят,
Только даром тень наводят
Да валяют дурака.
Нет, уж я привык, и знаю:
Коли вижу сапоги,
Я себя не унимаю,
Темной шапки не скрываю
От подобной пустельги".
Но упиться негой речи
Не пришлось ему до дна,
Протянулись издалече
Чьи-то руки, чьи-то плечи
И... сорвали хвастуна.
<1911>
49. СЛОБОДА
В слободе, под обрывом,
В домике маленьком
Живет старушонка.
Домиков много...
И везде по завалинкам.
По вечерам сиротливым,
Приютившись убого
У господа бога,
Сидят старушонки,
Сиры да тонки.
И моя тоже сидела,
Сидела, на прохожих глядела.
Идет по улице курица -
Грязь помесит, помесит,
Голову свесит,
Прищурится,
Клювом-то хлопнет,
Ножкой-то топнет,
И пойдет-побежит,
Хвостом вертит.
Сидит старушонка,
Покачивается -
Ко сну клонит.
В теплый платок заворачивается,
Нет-нет да и уронит
Голову набок -
Род-то старушечий зябок.
А сторонкой,
Без проволочки,
К старухиной дочке
Пробирается милой,
Милой - удалой...
На нем красная рубаха,
Штаны писаны змием:
"Выходи скорей, Натаха,
Не с пустым карманом ждем!
Жамочки да семечки,
Пряники, стручочки,-
Лущи, коли времечко,
Целуй меня в щечки
И в темечко..."
<1911>
50. МАЛЬЧОНКА
Засунув сливу в грязный рот,
Задумался мальчонка,
Сидит на тумбе у ворот
И смотрит. Бьется звонко
О мостовую сталь подков.
Шагают чьи-то ноги.
Но мой мальчонка не таков, -
Он общей чужд тревоги.
Зачем, куда ему спешить,
Когда закат так зноен?
Он, правда, знает слово "жить",
Но он за жизнь спокоен.
Наклянчив за день кое-как
Двугривенный с копейкой,
Купил пять слив он на пятак
И карамельки клейкой.
Сидит и ест, и очень рад,
Что бегают трамваи,
Что ярок праздничный закат,
Совсем как будто в мае.
Что, из дому удрав с утра,
От мамоньки он скрылся, -
Там, верно, харкает сестра,
А тятька уж напился.
Сейчас он, верно, мамку бьет,-
Ругается и лупит,
Потом раскаянье придет,
И тятька взор потупит,
И будет долго умолять,
Чтоб мамонька простила...
Куда же лучше здесь мечтать
О том, что сердцу мило.
Сидеть и карамельки есть,
А сливы-то как сладки!
Иль подбежать и лихо сесть
На чьи-нибудь запятки.
Вон едет пара... Ну, беги,
Да вскакивай с опаской, -
И мой мальчонка в три ноги
Пустили за коляской.
51. У РАННЕЙ
Чуть зеленеют фонари
Перед рассветом недалеким,
Уж забрались пономари
На колокольни и глубоким
Призывным звоном потрясли
Тумана призрачные струи,
И к "ранней" мирно потекли
Федосьи и Перепетуи.
Идут в салопах и платках
И всё-то жмутся к серым стенкам,
Не доверяя (силен страх!)
Своим расслабленным коленкам.
И вот у Спаса на Сенной
Сошлись и между двух поклонов
Соседке шепчут, что с женой
Намедни дрался Родионов,
Что корюшка теперь в цене
И ряпушка подорожала,
Что видел кто-то на луне
Дерущегося генерала,
Что быть, наверное, войне,
Затем что луку стало мало,
Что для каких-то похорон
Три пуда с лишком елки взято...
Горят лампады у икон
Так ласково, тепло и свято.
А ладана приветный дым
Так синь ив куполе глубоком
Так сладко слился со святым
Всевидящим Великим Оком,
Что даже этот шепот баб
Казался мне нездешним раем
И был бы милым мне - когда б
Таким я не был шалопаем.
<1911>
52. ЧЕСТЬ
Служа в охранке
Уже лет десять,
Свои замашки
И привычки
Давно успел уравновесить
Иван Петров.
Подле часов
Всегда в кармашке
Носил он спички,
Медаль в петличке,
И в Новом банке
Имел он свой вклад -
Сто пятьдесят.
Мужчина в соку,
Под тридцать лет,
Вставал он чуть свет
И до поздней ночи
Был начеку.
За всеми следил,
За всеми ходил
Походкой тяжелой,
Подняв воротник...
Короче -
Наблюдал за крамолой,
Как честный шпик.
Была у него любовница,
Мелкая чиновница,
Угощала его по воскресеньям
Пирогами -
С грибами.
Сравнивала себя с грациями
И завязывала банки с вареньем
Прокламациями.
Любил он ее лет пять,
И жизнь его была благодать.
Но вдруг всё вокруг изменилось.
Распустились цветочки акаций,
И чиновница весною влюбилась.
Нет уже прокламаций
На банках с вареньем,
Явились с новой любовью
Пироги с морковью,
А на сладкое бомбы.
И, обиженный сим охлажденьем,
Лишился совсем апломба
Мой Иван Петров.
И хмур, и суров,
Ходит он, опустив воротник,
И судьбу ругает аллигатором,
Ведь обидно: он - честный шпик,
А она связалась с провокатором.
И, с горя о чувстве столь чистом,
Стал мой шпик октябристом.
<1911>
53. ТЕАТР
Три господина смотрели на сцену.
Были они во фраках,
При шапокляках.
Один господин
Потом собирался в "Вену", -
Можно быть уверенным,
Что был он присяжным поверенным.
Второй был со средствами,
И его судьба
Загоняла к Кюба.
Третий был с наследствами
И потому, для тону,
Собирался к Донону.
У всех них блестели лысины,
Точно поддонники,
И все они были актрисины
Поклонники.
Вот что-то трижды упало,
Означая начало,
И вдруг по рядам,
Мимо черных фраков,
Мимо бледно одетых дам,
Словно связка цветов и злаков,
Потянулись доктора и паяцы,
Полишнели, Кассандры, Пьеро,
И, одетые так пестро,
Точно матрацы,
В разные тряпки и шкурки, -
Негры, кавалеры и турки.
А сзади, ведя Арлекина,
Шла Коломбина.
Вот ударили томно смычки,
И все старички,
Уроды и турки,
Словно играя в жмурки,
Обступили, обещая,
Окружили, зазывая,
Задарили, изнывая,
Коломбину,
Но та ушла к Арлекину.
И промолвил один
Господин
Умильно:
"Ах, как это стильно!"
И промолвил второй:
"Они своей игрой
Мне напомнить сумели
Боттичелли".
И промолвил третий:
"Это совсем Тинторетти!"
И вдруг мне стало так скучно,
Что пропал весь мой пыл,
И я беззвучно
Ушел и забыл -
Подойти к ним с левой руки
И сказать, что они дураки.
<1911>
54. КОНСЕРВАТОРКА
За стеной консерваторка
Целый день всё гаммы воет.
Не уйти от этих криков
Ни за что!
От ее стараний лютых
Ах!.. не только уши вянут -
Вянут розы, даже розы
В кувшине.
А портрет моей любимой
В рамке красного сафьяна
Покосился, просит, молит:
"Помоги!"
Смотрит солнце, щурит солнце
В запотевшее окошко
Взор свой длинный, бледный, зимний...
Я один!
О любимая, не бойся!
Пусть от гамм консерваторки
Вянут уши, вянут розы, -
Но тебя
Я спасу от этой пытки:
Твой портрет в сафьянной раме
Я лицом к любимой стенке
Поверну.
И, покончив с этим делом,
Успокоюсь и промолвлю:
"Пусть кричит теперь, - мне, право,
Всё равно!"
55-58. <ИЗ ЦИКЛА "МАСКАРАД">
1
ПАША И КАРМЕН
Вывел много крепких стен мой Паша,
Не боится злых измен мой Паша.
Триста сорок юных жен, добрый муж,
Заключил в отрадный плен мой Паша.
Много денег и камней у него,
Не боится крупных цен мой Паша.
Всё же ноша томных ласк тяжела
Для твоих худых рамен, мой Паша!
Ты приехал к нам любить, ты сидишь
На коленях у Кармен, мой Паша,
Но, смотри, ты весь огонь, а она
Громко шепчет: "Старый хрен, мой Паша".
<1910>
2
ФИЛОСОФ И РАБЫНЯ
Пленил меня не темный плод
Отцветшей в первый раз маслины,
В пирах покою не дает
Мне темный профиль Евфрозины.
Пусть в Эфиопии она
Рабыней-варваркой родилась,
Пусть утомленная волна
Моих волос посеребрилась,
Но разве меди с серебром
Не льет ваятель в общий слиток?
Но разве смесь воды с вином
Не благороднейший напиток?
13 мая 1909
3
БАНДИТ И ДВЕ ГИШПАНКИ
БАСНЯ
Один Бандит,
Свиреп на вид,
В душе ж белей белянок,
Увидел двух гишпанок.
Любовью пламенной согрет,
Он тотчас вынул пистолет
И в упоеньи лютом
Приветствовал их пробочным салютом.
Но, увидав такой прием,
Гишпанки, повернув кругом,
"Убийца!" - закричали
И тотчас убежали.
Мораль сей басни такова:
Познай, что всякая стрельба
Страшна для девы робкой,
Хотя б стрелял ты пробкой.
<1912>
4
ВАНЬКА-КЛЮШНИК И ЕГИПТЯНКА
Ванька ты Ванька,
Ванька ты Клюшник!
Что ты, Ванька, один стоишь,
Один стоишь, на пупок глядишь?
Надевал бы ты, Ванька, синь кафтан,
Надевал бы ты, Ванька, лазоревый,
Шел бы ты, Ванька, невесту брать.
Уж у нас ли теи принцессы заморские,
Уж у нас ли теи девки шемаханские,
Уж у нас ли королевны эфиопские,
Уж у нас ли те табашницы испанские,
Уж у нас ли рыбка голосистая,
Уж у нас ли дочка Окиян-моря.
"Ай спасибо, милые, на добром словце,
Ай спасибо, милые, на просватаньи,
Не прогневайтесь, милые, на ослушаньк.
Уж коли на то пошло невесту брать,
Выберу себе невесту по сердцу,
По тому ли сердцу Ванькину,
По тому ли сердцу молодецкому.
Мне не надо тех принцесс заморскиих,
Мне не надо девок шемаханскиих,
Мне не надо королевен эфиопскиих,
Мне не надо табашниц испанскиих,
Мне не надо рыбок голосистыих,
Мне не надо дочек Окиян-моря
И всех прочих, которые показаны, -
А вы дайте-ка мне тую смугляночку,
Тую ли смугляночку - египтяночку".
<1912>
59-62. КОМНАТА
I
ЛАМПА
Лишь только вечер начался,
Стою я на столе,
Огонь и щуря, и кося
В невымытом стекле.
Широкополый абажур
Мне более к лицу, -
Иначе свет мой слишком хмур
Вечернему чтецу.
Стою и буду век стоять,
Стою, как повелось,
Но как мне скучно освещать
Всегда одну и ту же прядь
Седеющих волос.
<1912>
2
КИТАЙСКИЙ БОЛВАНЧИК
На камине, на карнизе,
Я стою, пуглив и дик,
И фарфоровой маркизе
Всё кажу, кажу язык.
Голова моя качается, качается, качается,
И язык фарфоровый извивается.
Став в насмешливую позу,
От меня невдалеке
Стережет маркиза розу
В нарумяненной руке.
Только день пробыть спокойным,
Головою не качать -
И маркиза сердцем знойным
Будет мне принадлежать.
Голова моя качается, качается, качается,
И язык фарфоровый извивается.
О хозяева, тираны,
Сжальтесь, сжальтесь надо мной!
Не касайтесь свежей раны
Легкомысленной рукой!
Я смешон своей маркизе!
О маркиза, не кляни,
Каждый день в слепом капризе
Кок мой дергают они!
Голова моя качается, качается, качается,
И язык фарфоровый извивается.
<1911>
3
ПОРТРЕТ КРАСАВИЦЫ ТЕТКИ
Мне не очень нравится
На дагерротипе:
Я была красавица,
А теперь вся в сыпи.
Мухами засижена,
Точно в оспе черной,
Я живу, обижена
Жизнию упорной.
Но увы, из плюшевой
Рамки нет исхода.
Знай сиди выслушивай
Колкости урода.
А урод - племянница -
Тетку ненавидит.
Всё-то к рамке тянется -
Снимет и обидит.
Застрекочет колкою
Речью стрекоза,
Выколет иголкою
В пятый раз глаза.
Разольется хохотом,
Радостью спесивой:
"Что, старушка, плохо там,
В рамке, быть красивой?"
Долго ль ей забавиться?
Чем я виновата,
Что была красавица,
А она горбата?
<1912>
4
ОБОЙНЫЙ ЦВЕТОЧЕК
Я, розовый цветочек
Дешевеньких обоев,
Живу на фоне почек
И листиков левкоев.
Чертой крутой на славу
Мой контур обрисован,
Как будто я в оправу,
Что редкий шерл,закован.
О, я ревнив, люблю я,
Чтоб на меня смотрели,
И, если взгляд, минуя,
К иной стремится цели,
Я, как огонь, краснею
И, чувствуя измену,
Назло, назло злодею
Бельмом ложусь на стену.
Тогда уж не посмеют
Изменчивые взоры
Смотреть, как тихо тлеют
Закатных туч узоры,
Как ласковы, как сини
Глаза любимой Тони,
Как много тонких линий
На ласковой ладони.
Не дам ему упиться
Ни лаской, ни любовью,
А будет спать ложиться -
Приникну к изголовью.
В мозгу зажгусь пожаром,
В одно все мысли скучу
И тягостным кошмаром
Бессонного измучу.
Пока, вконец измаян,
Измучен в злом застенке,
Не оборвет хозяин
Меня с родимой стенки.
<1912>
63. ВДОВА
Сыпется, сыпется ласковый пух
С темного неба к лучам фонарей.
Снегом покрыт серебристый лопух
Шляпки твоей.
Кутая горло пушистым боа,
Давишь ты ласковый снег каблуком.
Знаю тебя: ты одна, ты вдова -
Но я не знаком.
Знаю, уверен, в квартире твоей
Много открыток, "Журнал для всех",
Веер японский и, чуть поправей,
Штуковский "Грех".
Мебель в цветочках и пуговках вся,
Розовый в рюшках кривой абажур,
Лампочку держит, глаза скося,
Коротконогий амур.
Знаю, уверен, ты любишь страдать
По вечерам, надевая капот.
Горько страдая, ты будешь сжимать
Чувственный рот.
Памяти мужа ты очень верна,
Плачешь ты долго и много по нем,
Если, конечно, ты не одна,
А вдвоем.
Ты на меня посмотрела вчера,
Смотришь сегодня, но я не таков.
Мне не нужна, непонятна игра
Серых зрачков.
Не потому, чтобы синий капот
Мне не понравился, не потому
Что Штук и открытки, - я их без хлопот
Со стенки сниму.
Быть может, назло неучтивой судьбе
Я был бы с тобой познакомиться рад,
Но я, ей-богу, не нужен тебе -
Ведь я женат.
<1912>
64. ПОЧИТАТЕЛЬ ОСНОВ
Молодой человек
Приятной наружности,
С зубами
Невероятной жемчужности,
С губами
Немыслимой алости,
В отличном смокинге,
С розой в петличке,-
Был достоин жалости,
Ибо он, не только
Не имевший дурной привычки,
Но даже понятия
О шокинге,
И имевший занятия
В учреждении весьма благородном
И модном,
Был пьян настолько,
Что шел и покачивался
И всем озадачивался.
Кто-то в Государственной Думе
(Должно быть, кадет,
А может, и нет)
В общем гаме и шуме
Обидел его начальство,
И он, не терпевший бахвальства
И непочтения,
Был, без сомнения,
Этим очень задет.
Шел он по Мойке.
Светало...
Приятно для взоров
Алели постройки,
Много моторов
Мимо него проезжало,
На моторах девицы...
У моторов яркие спицы...
И вот, замечтавшись
О министре юстиции,
Он загляделся на спицы и
Споткнулся -
И растянулся.
Но, не показав и виду,
Что ушибся, поднявшись,
Громко и быстро
Крикнул он: "Я не дам в обиду
Моего министра!"
Так и не дал...
<1912>
66
Я люблю и пою про весну, про весну;
Я тону и иду в глубину, в синеву.
Пусть иду я ко дну, но люблю я одну,
Ту, мою - лишь засну, не мою - наяву.
Увлекай, уверяй, расцветай, милый май,
Милый облик не мой, и она не моя!
Лишь во сне я весной, лишь во сне край мой рай,
Лишь во сне вижу я поцелуев роя!
Я люблю и пою про весну, про весну;
Я тону и иду в глубину, в синеву.
Пусть иду я ко дну, но люблю я одну,
Ту, мою - лишь засну, не мою - наяву.
<1912>
67-69. ТРИ ГАЗЕЛЛЫ
1
Не ходи, мой друг, к соседке, не ходи,
В час условленный к беседке не ходи.
Путь любви опасен юным, путь любви
Без потерь проходит редкий, не ходи.
Пусть быстры любовью ноги, пусть быстры
Взгляды глаз твоих и метки, не ходи.
Пусть вы с ней клянетесь оба, пусть вы с ней
В днях любовных однолетки, не ходи.
Ждет обман тебя в любви, тот обман
Испытали наши предки, не ходи!
Вместо ласк тебя обманут, вместо ласк
Ты услышишь возглас едкий: "Не ходи".
Ты идешь? Ты мне не веришь? Ты идешь?
Что сказать мне напоследки? - Не ходи!
2
Зреют нивы знойным солнцем,
Спеют сливы знойным солнцем,
В тишине прибрежных склонов
Грезят ивы знойным солнцем.
Всё согрето, всё - от розы
До крапивы - знойным солнцем.
В мире людям всё подвластно,
Люди живы знойным солнцем.
Я же... Пусть забыт я буду,
Несчастливый, знойным солнцем, -
Мне у милой вечно светят
Кос извивы знойным солнцем!
С ними сам я скоро стану,
Сиротливый, знойным солнцем!
3
Месяц на небе потух поутру,
За горой кричит петух поутру,
В берестяную дуду по овец
Загудел вдали пастух поутру.
Загудел и перестал, и опять
Задремал лентяй лопух поутру.
Я проснусь и посмотрю вкруг тебя:
Нет ли мошек, нет ли мух поутру,
Не целуют ли они без меня
Милых губ чуть зримый пух поутру...
Но боюсь - не промолчу, разбужу -
Ревновать не надо вслух поутру!
<1912>
70. НА КОЛОКОЛЬНЕ ИВАНА ВЕЛИКОГО
...Сначала сторож предлагал нам виды
Москвы, Кремля и Воробьевых гор
И взял двугривенный не без обиды,
Потом открыл заржавленный запор
И показал на лестницу. Пахнула
Сырая мгла, но мы, наперекор
Стихиям, шли вперед. Вот потонула
Спина Ре-ми, и белое кашне
Его последний раз мне подмигнуло.
Идем, идем! Чем ближе к вышине,
Тем раздается гулче звон ступеней,
И ближе придвигается ко мне
Калоша спутника. Я восхождений,
Подобных этому, не совершал,
И ужас чувствую я в каждой вене.
Но вот вдали луч света замерцал, -
Из раковины лестницы мы вышли
На верхний ярус. Боже мой, как мал
Внизу какой-то дом! Вон пара в дышле,
Как два мышонка! Вон автомобиль -
Коробки спичечной не более... Не спишь ли
Ты, легкомысленный поэт? Твои ль
Глаза всё это въявь, всерьез узнали?
Себя спросил я сам. Но этот стиль
Восторженной, лирической печали
Мне быстро надоел, и я вперил
Свой взор в весенние, святые дали.
Так я стоял у каменных перил,
Воздвигнутых Борисом Годуновым,
И ангельских, казалось, шорох крыл
Ловил и трепетно внимал их зовам.
И был так счастлив духом, так высок,
Как сам Иван Великий. Но к оковам
Земли меня вернул коварный рок.
Мне что-то на нос капнуло. Сначала
Мне это что-то было невдомек,
Но через миг мне всё уж ясно стало,
И, отвлеченный милым голубком,
С высокого упал я пьедестала.
И стал внимательней. О господи, в каком
Я месте? Всюду, всюду, всюду, всюду,
Куда ни глянь, ножом и угольком,
И шпилькой, и уж чем, решать не буду,
Написаны обрывки слов и фраз.
Семен Петров здесь обнимал Гертруду.
Был Август Шмидт и Фиников Тарас,
Здесь апельсины ела Евдокия,
А Кока с Маней пили белый квас
И про любовь шептались. О, какие
Рисунки здесь! И сердце и стрела,
И ножка чья-то, и тела нагие!..
Меня досада углем обожгла...
Я поглядел на профиль незнакомкин,
Взял карандаш и написал со зла:
"Такого-то числа здесь был Потемкин".
<1912>
71-72. <ИЗ ЦИКЛА "ПАРИЖСКИЕ ЗЕРКАЛА">
1
И я сидел в кафе, и я смотрел на вас,
Деревья чахлые заплеванных бульваров,
И больно резали мой непривычный глаз
Огни приветные вею ночь открытых баров.
И видел я шелка павлино-пестрых дам,
И груди белые парадно-черных фраков.
Я взглядом шел своим за ними по следам,
Но взгляд ответный их у всех был одинаков.
В нем не было любви, в нем не было стыда,
Была у всех одна зеркальная улыбка,
И, улыбнувшись мне, шли так же господа,
Как госпожи их, вызубренно-гибко.
Их гибкости такой учили зеркала.
И совесть зеркалом они сменить сумели,
Повесивши зеркал повсюду, без числа...
И на меня они, как в зеркало, глядели.
<1913>
2
Зеркала, зеркала, зеркала,
Зеркала без конца и числа!
Зеркала^вместо рам и картин,
Зеркала вместо клумб и куртин,
Зеркала облепили собой
Стены вместо привычных обой...
В зеркалах утопает Париж!
Зеркала вместо окон и ниш,
Зеркала - потолки и полы,
Двери, стулья, прилавки, столы!
Я сижу и курю в зеркалах,
Я - в углу, я повсюду в углах.
Я, бесчисленный, пью и курю
И с собою самим говорю.
И когда предзакатная тишь
Луч румяный уронит в Париж,
Луч, подхваченный сонмом зеркал,
Разольется, как огненный вал.
Зеркала, как цветы, расцветут
И румянами солнца зажгут
Дам седых, легкомысленных дев.
И, зеркальные маски надев,
Понесут они в темный бульвар
Отошедшего солнца пожар.
<1913>
73. ДУНЯША
Ты горничной графини
Проводишь дни свои,
Тебе не слышны ныне
Родные соловьи.
Ты ходишь в кофте модной,
В прическе городской,
Такою благородной,
Господскою такой.
Ты знаешь все повадки
Субреток записных,
Хоть свет твоей лампадки
Благоговейно тих.
Уж ты краснеть умеешь
Не только от стыда,
Хоть молишься, говеешь
И плачешь иногда.
Сказав: "Их нету дома",
Ты будто ждешь щипка -
Тебе уже знакома
Нахальная рука.
И, с дворником Иваном
Болтая вечерком,
Не прочь ты дернуть станом
И кокетнуть бедром.
Уж ты постигла кройку
И можешь снять фасон,
И вяльцевскую "Тройку"
Поешь под граммофон...
И всё-таки, Дуняша,
Весною иногда,
Когда светлей и краше
Вечерняя звезда,
Ты, верно, у окошка
Стоишь и смотришь вдаль...
Дуняша, ведь немножко
Тебе деревни жаль?
Деревни, где не надо
Ужимок городских,
Где сонно бродит стадо
И дымный вечер тих?
<1913>
74. МОЛЧАЛЬНИКИ
Иван Пахомыч - старший дворник,
Иван Ильич - торговец-шорник.
Иван Пахомыч двадцать лет
Ивану Ильичу сосед.
Ворота дома рядом с шорной,
И только вечер благотворный
Свой сумрак нежный разольет,
Иван Пахомыч у ворот
Ивана Ильича зовет.
Иван Ильич закроет лавку,
Посвищет встрепанную шавку
И, внемля зову, вместе с псом,
Идет к приятелю шажком.
На лавочке, в воротной нише,
Сидят все трое, ночи тише.
Иван Пахомыч из татар,
Иван Ильич и сед, и стар,
А пес некормлен и поджар.
За воротами в темной арке
Сцепились, встретившись, кухарки,
И младший дворник, круглолиц
И боек, - веселит девиц.
Девицы-горничные громко
Визжат, и ржет довольный Фомка.
Иван Ильич не прокряхтит,
Иван Пахомович молчит,
У ног их пес, свернувшись, спит.
Извозчик с седоком подкатит,
Сдаст сдачи, чмокнет, перехватит
Рукой привычною вожжу,
На небо взглянет: "быть дожжу",
И, голову уткнув в колени,
Заснет от скуки и от лени.
Иван Ильич не прокряхтит,
Иван Пахомович молчит,
У ног их пес, свернувшись, спит.
Часу в десятом оба встанут,
Прощаясь, медленно протянут
Друг другу руки и потом
Пойдут, зевая полным ртом,
И оба думают в постели:
"А славно: нонче посидели",
Иван Пахомыч из татары
Иван Ильич и сед, и стар,
А пес некормлен и поджар.
75. КОМЕТА
Вчера над Парижем сияла комета.
Была она мутно-зеленого цвета.
Был хвост ее дерзкий колюч и упрям,
И нес он сиянье далеким морям.
Она озаряла и долы и пашни,
Комета - прожектор на царственной башне,
Дразнила и город она и луну,
То вниз устремляясь, то вновь в вышину,
И город померкнувший ждал терпеливо
Лучей ее острых бесшумного взрыва
И, нежно-покорный в мятежные дни,
Свои погасил перед нею огни.
В тени его зданий неслышно тонули
Всю ночь ожидавшие света патрули.
И только сверкали, и то не всегда,
У легких машин серебром обода.
И было так тихо, так ласково-тихо, -
Привычная стала забытой шумиха,
Кафе обезлюдила горькая тьма,
И тупо дремали слепые дома.
На узкой скамейке у церкви Сюльпис,
Где ветви деревьев послушно сплелись,
Сидела, одна возле древних колонн,
Печальная дева веселых времен.
Зрачки ее глаз напряженно глядели,
Холодные пальцы забыто висели,
Казалось бессмысленным жить и ходить,
И так нестерпимо хотелось курить.
И вдруг точно острое быстрое жало,
Вонзаясь куда-то, в ночи прожужжало,
И вспыхнул цветком набегающий гром,
И рухнул на деву разрушенный дом.
Застыла комета, увидев кого-то.
И хлопнули гулко бичи пулемета,
По крышам запрыгали градины пуль,
И быстро промчался куда-то патруль...
И капля по капле толпа притекала,
По темным проулкам седого квартала,
И стала смотреть, как ее увезли,
Ее, заплатившую счеты земли.
И снова всё стихло, и только комета
Искала у черного неба ответа,
И слала на звезды свой светлый поток,
Да ухнул на Сене моторный гудок.
<1914>
ПРИМЕЧАНИЯ
Условные сокращения, принятые в примечаниях
"В тылу" - Е. Венский, "В тылу", СПб., 1916.
Г. П. Потемкин, "Герань", СПб., 1912.
ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. M. E.
Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
ДП - В. Князев, "Двуногие без перьев", СПб., 1914.
КЗ - В. Горянский, "Крылом по земле", Пг., 1915.
МД - В. Горянский, "Мои дураки", Пг., 1915.
МК - Евг. Венский, "Мое копыто. Книга великого пасквиля. Литературные
шаржи, карикатуры, пародии, памфлет", СПб., 1910.
МК-2 -то же, изд. 2-е, СПб., 1911.
НС - "Новый Сатирикон".
ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома)
АН СССР.
ПК - В. Князев, "Первая книга стихов", Пг., 1919.
С - "Сатирикон".
СЛ - П. Потемкин, "Смешная любовь", СПб., 1908.
СП - В. Князев, "Сатирические песни", СПб., 1910.
ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства
(Москва).
ЦГИАЛ - Центральный государственный исторический архив СССР
(Ленинград).
П. П. ПОТЕМКИН
4. "Водолаз", 1906, No 4, с 11.
5. "Золотое руно", 1907, No 1, с. 33. Печ. по СЛ, с. 25, где помещено в
разделе "Петербург". В 1906 г. было прислано на конкурс журнала "Золотое
руно", который предусматривал раскрытие темы "Дьявол" в философском и
художественном аспектах. Постановлением жюри было решено напечатать без
премии.
6. СЛ, с. 52, в цикле "На водопады", в разделе "Петербург". Написано во
время поездки Потемкина в Олонецкую губернию и на Кивач, в 1907 г.
Троеручица - богоматерь.
7. СЛ, с. 5, в разделе "Смешная любовь".
8. СЛ, с. 6, в разделе "Смешная любовь".
9-10. СЛ, с. 8-10, в разделе "Смешная любовь". Пансионерки - здесь:
гимназистки.
11. СЛ, с. 15, в разделе "Петербург". Татарин - здесь: старьевщик.
12. СЛ, с. 17, в разделе "Петербург".
13. СЛ, с. 19, в разделе "Петербург".
14. СЛ, с. 24, в разделе "Петербург".
15-19. СЛ, с. 31-37. Альмавива - мужской плащ особого покроя. Сулящим
мне одну любовь... Измены нет - она мечта. Намек на стих З. Гиппиус "Измены
нет, любовь - одна" (из стихотворения "Любовь - одна").
20-22. СЛ, с. 49, в разделе "Новая любовь".
27. С, 1910, No 12, с. 4, под загл. "Весенний муж". Печ. по Г, с. 158,
где помещено в разделе "Герань в цвету".
29. С, 1910, No 14, с. 5. Лебяжья канавка - узкий канал возле Летнего
сада в Петербурге.
30. С, 1910, No 17, с. 6. Красная горка - первое воскресенье после
Пасхи; в этот день часто устраивались свадебные обряды. Старший - старший
дворник.
31. С, 1910, No 21, с. 5. Парегорик - лекарство от кашля.
32. С, 1910, No 39, с. 4, под рисунком А. Радакова (см. между с. 80 и
81), в специальном номере, посвященном осмеянию провинции.
33. С, 1910, No 40, с 6.
34. С, 1910, No 43, с. 3.
35. С, 1910, No 45, с. 8. Печ. по Г, с. 145, где помещено в разделе
"Герань в цвету". Театр "Стиль" - вероятно, подразумевается театр "Модерн" в
Петербурге. Качуча - испанский танец. Ки-ка-пу - эстрадный танец, модный в
начале XX в. Тальма - длинная накидка без рукавов. Ток - высокий головной
убор без полей.
36. С, 1910, No 50, с 7, в специальном номере, посвященном осмеянию
глупости. Печ. по Г, с. 13, где помещено в разделе "Женина герань". В
первопечатном тексте стихотворение начиналось строками:
Читатель, не посетуй,
Прости мне по секрету,
Что в номере "о глупости"
Про глупости
По глупости
Пишу я только глупости.
Ницше Фридрих (1844-1900) - немецкий писатель и философ-идеалист,
взгляды которого отличались крайним индивидуализмом.
37. С, 1911, No 11, с. 7. Сулея - фляга, бутыль. Сарпинка - тонкая
хлопчатобумажная ткань, полосатая или клетчатая.
38. С, 1911, No 15, с. 2.
39. С, 1911, No 17, с. 8. Румынский оркестр - музыкальный ансамбль,
широко известный в те годы; участниками его были румыны. Девица из Риги -
публичная женщина. Кэк-уок - модный танец с быстрыми телодвижениями.
Рубинштейн Антон Григорьевич (18291894) - русский композитор и знаменитый
пианист-виртуоз. "Молитва девы" - музыкальная пьеса сентиментального
характера.
40. С, 1911, No 18, с. 5.
41. С, 1911, No 20, с. 5. Печ. по Г, с. 135, где помещено в разделе
"Герань в цвету". Стрелка - район Петербурга, длинная, узкая часть
Васильевского острова.
42. "Солнце России", 1911, No 20, с. 8. Печ. по Г, с. 33, где помещено
в разделе "Герань стыдливая". Эспри - украшение на женской шляпке.
43. "Солнце. России", 1911, No 23, с. 9 Печ. по Г, с. 189, где помещено
в разделе "Герань в цвету". Азям - долгополый кафтан из сукна или верблюжьей
шерсти.
44. С, 1911, No 22, с. 3. Бонтонно - по правилам хорошего тона. "Рим" -
меблированные комнаты в Петербурге. Троицын день - христианский праздник,
приходящийся на 50-й день после Пасхи.
45. С, 1911, No 24, с. 6. Фай - род шелковой ткани. Визг трехрядной -
звуки гармони. "Халат, халат, халат!" - возглас старьевщика.
46. С, 1911, No 32, с. 5. Женя - Евгения Хованская, актриса театра
"Кривое зеркало", первая жена Потемкина. Муслинделен - плотный блестящий
материал типа сатина. "Мужчина, угостите пивом!" По этому обращению узнавали
публичную женщину.
47. "Солнце России", 1911, No 34, с. 10. Атава - жесткая и сухая трава.
48. С, 1911, No 37, с. 2. Обабок - гриб подберезовик.
49. С, 1911, No 38, с. 3. Жамочки - грошовые мятные пряники.
50. С, 1911, ...39, с. 8.
51. С, 1911, No 42, с. 5. "Ранняя" - обедня в церкви. Три пуда с лишком
елки взято. По старому обычаю, на похоронах дорогу устилали ветками ели.
Великое Око - один из символов бога у христиан; изображение ока иногда
встречалось в церквах и храмах.
52. С, 1911, No 45, с. 3, в специальном "провокаторском" номере. Было
включено в список произведений, вызвавших нарекания цензуры (ЦГИАЛ, фонд
СПб. комитета по делам печати). Октябрист - член буржуазно-монархической
партии "17 октября", образовавшейся в 1905 г.
53. С, 1911, No 46, с. 5. Шапокляк - складной на пружинах цилиндр.
"Вена" - ресторан среднего класса; Кюба - более дорогой; Донон - самый
шикарный ресторан. Полишнель - французское название маски слуги Пульчинеллы
в народной итальянской "комедии масок". Кассандра (греч. миф.) - дочь
троянского царя Приама, зловещая прорицательница. Боттичелли Сандро
(1441-1510) - итальянский живописец. Тинторетто Якобо (1518-1594) -
итальянский живописец венецианской школы.
54. С, 1911, No 51, с. 2.
55-58. Всего в цикл входит 15 стихотворений. Первое - С, 1910, No 36,
с. 4; второе - С, 1913, No 17, с. 5, под загл. "В анакреонтическом роде";
остальные - Г, с. 60-63, в разделе "Герань мишурная". По свидетельству Б.
Лазаревского, написано в 1909 г., о чем говорится в его "Дневнике" от 13 мая
1909 г.: "Вечером Потемкин на "menu" написал мне стихи. Я люблю его
оригинальность, и без ломания она". Дальше приводится стихотворение "Философ
и рабыня" без загл. (ПД). В цикле "Маскарад" запечатлена атмосфера
костюмированных вечеров в доме писателя Ф. К. Сологуба, которые устраивала
его жена А. Н. Чеботаревская. По свидетельству А. Кондратьева, здесь часто
бывал Потемкин ("Возрождение", 1928, 9 февраля). Ванька-Клюшник - персонаж
популярной народной песни.
59-62. Второе - "Солнце России", 1911, No 29, с. 10; остальные - Г, с.
39, 42, 44, в разделе "Герань стыдливая". По мотивам "Китайского болванчика"
Потемкин написал впоследствии драматическую миниатюру "Оживший фарфор",
которая шла в театре "Летучая мысль". Дагерротип - изображение, полученное
посредством дагерротипии, старинного способа фотографирования. Шерл -
драгоценный камень (турмалин), использовавшийся в ювелирных изделиях.
63. С, 1912, No 4, с. 2. "Журнал для всех" - популярный
иллюстрированный ежемесячник, издававшийся В. С. Миролюбивым. "Грех" -
картина немецкого художника Франца Штука.
65. С, 1912, No 21, с. 3, в специальном "полицейском" номере.
"Перикола" - оперетта Жака Оффенбаха. Бебель Август Фердинанд (1840-1913) -
руководитель немецкой социал-демократической партии. Каутский Карл
(1854-1938) - один из лидеров немецкой социал-демократической партии,
впоследствии изменивший делу освобождения пролетариата. Бокль Генри Томас
(1822-1862) - английский историк. "Капитал" - фундаментальное исследование
Карла Маркса по политической экономии. Маркса знал он. Имеется в виду
издатель и книгопродавец А. Ф. Маркс (1838-1904), выпускавший мещанский
журнал "Нива".
66. Г, с. 24, в разделе "Герань стыдливая".
67-69. Г, с. 97, в разделе "Герань персидская". Газелла - одна из
лирических форм восточной поэзии.
70. Г, с. 202, в разделе "Герань в цвету". Колокольня Ивана Великого -
исторический памятник XVI в. в Московском кремле; постройка его была
завершена при Борисе Годунове. Ре-ми - псевдоним художника-сатириконца Н.
Ремизова (Васильева).
71-72. НС, 1913, No 5, с. 7.
73. С, 1913, No 13, с. И. Субретка - веселая плутоватая горничная,
посвященная в секреты госпожи; традиционный персонаж европейской драматургии
XVI-XVIII вв. Вяльцевская "Тройка" - песня "Тройка" (на слова Н. А.
Некрасова) в исполнении популярной эстрадной певицы А. Д. Вяльцевой.
74. НС, 1913, No 14, с. 7.
75. НС, 1914, No 42, с. 11. Здесь речь идет о налете немецких
цеппелинов на Париж в начале первой мировой войны.
ПЕТР ПОТЕМКИН
---------------------------------------------------------------------------
"Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского
зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн. 1
М., "Московский рабочий", 1995.
---------------------------------------------------------------------------
Содержание
Переход (1-4)
1. "Опять кусты. Садись в кусты..."
2. "Тропинка тоненькой веревкой..."
3. "Мы пришли по обмерзшей отмели..."
4. "Шуршит ледок..."
Двое (1-7)
Он (1-4)
1. "Мысленно жизнь потрогав..."
2. "Ну да, живу. По каплям дни..."
3. "Да, может быть, и грубо..."
4. "Скучных дней пустая суть..."
Она (1-3)
1. "Надо! И мерзлых ведер легка вода..."
2. "И все же, муж мой..."
3. "У судьбы слепой менялой..."
На лесах
Эйфелева башня
Яр
ПЕРЕХОД
1
Опять кусты. Садись в кусты,
Сиди, лови дыханье страха.
Поля замерзшие пусты,
Пусты, как роковая плаха.
Сегодня ночью переход...
Сверкнет ли нам звезда удачи?
Иль, может быть, топор невзгод
Решит иначе?
Поля пусты. Дрожат кусты
Под сиверком ноябрьской ночи,
И мысли, словно смерть, просты,
И думы молнии короче.
А там внизу, сапфирно-синь,
Тяжелой лентой, вольным лоном
Течет среди ночных пустынь
Днестр, нам представший Рубиконом.
2
Тропинка тоненькой веревкой
Мостится с кручи в глубину.
Одна ошибка - шаг неловкий -
И приведет она ко дну.
Но в ней спасенье. Иди же. Ну!
Ты впереди с ребенком нашим,
Я позади, как вьючный мул.
От горьких чаш всё к горшим чашам
Нас в эту бездну окунул
Контрабандистский караул.
Ты помнишь вишенье и камни,
И зыбкий мостик чрез ручей?
Сказала всё твоя рука мне
В тот миг кончавшихся страстей,
Где человек уже ничей.
Еще усилие - и берег,
Еще последний вздох - и лёд!
И сердце верит и не верит,
И ждет, и уж давно не ждет...
А вдруг она с ним не дойдет?
И страшно тем, что нету страха -
Все ужасом в душе сожгло.
Пусть вместо лодки будет плаха,
На ней топор, а не весло -
Ах, только бы перегребло!
И вот он, Днестр, закрытый в кручи,
Как ход огромного крота,
И первый лед, сырой, тягучий,
И ветра из-за каждого куста
Всешелестящие уста.
И лодки нет! И нет надежды,
И я один! И ты одна!
Но тихо открывает вежды
Ребенок, вспрянувший от сна...
Нет, мы перебежим, жена!
3
Мы пришли по обмерзшей отмели
В эту ночь, в последний раз,
Мы из чаши бедствий отпили
Слишком много, будет с нас.
Пусть челнок неверно выдолблен,
Пусть коварен ледоход.
Приговор судьбою вымолвлен,
Вспять река не потечет.
Облаками серебристыми
Ясный месяц запылен.
Кто наш челн причалит к пристани,
Одиссей или Харон?
4
Шуршит ледок,
А сердце бьется...
А вдруг челнок
Перевернется.
И берег нем,
А сердце бьется...
Не лучше ль тем,
Кто остается?
Ну, не смешно ль,
Как сердце бьется...
Утихла боль,
Тоска уймется.
Родная Русь,
Как сердце бьется...
Когда вернусь
И все вернется?
1920
Кишинев - Прага
ДВОЕ
ОН
1
Мысленно жизнь потрогав,
Отдергиваюсь назад.
В прошлом - вапа гр_о_бов,
В будущем - долгий ад.
Странное сердце бьется.
Подталкивает жить.
Значит, где-то вьется
Парками тонкая нить.
Пережитое забыто,
Сброшено с плеча,
А мой Пегас копытом
Еще не выбил ключа.
И от живого колодца
Не пил еще мой рот.
Странное сердце бьется,
Не умирает, - живет.
2
Ну да, живу. По каплям дни
Текут в бадью пустой надежды,
И нету праздничной одежды
Для тех, кто, как и мы, одни.
Есть солнце, но оно не наше,
Есть ветер, но не ласков он.
Один охрипший граммофон
Кудахчет, и, под хрип и стон,
Вся жизнь вокруг руками машет.
И место действия - Москва,
И время - девятьсот двадцатый.
Ах, если б о косяк проклятый
Хватиться насмерть головой!
3
Да, может быть, и грубо
Всё есть, и есть, и есть,
Забыв, что в мире Люба
И кто-то третий есть.
Да, может быть, и гадко
Бояться умереть,
И от других украдкой
Жевать сырую снедь.
Но сами ловят зубы,
Но сам хватает рот
И, пакостный и грубый,
Жует, жует, жует.
4
Скучных дней пустая суть
Тянется, как нить на спицах...
Лишь бы как-нибудь вздохнуть!
В небылицах иль в былицах -
Прежней жизнью отдохнуть.
Стерлась в черством сердце жалость,
К горлу хлынула комком,
Как безжалостна усталость...
Сердце только и осталось
В празднословии пустом.
Слово есть, и слова - нету.
Слава - дым, и, словно сон,
Бывших дней звенит по свету
Стертый в ходкую монету
Прежних кладов перезвон.
ОНА
1
Надо! И мерзлых ведер легка вода.
Надо! И неги бедер нет и следа.
Трудно тащить из леса на гору кладь,
Трудно, разрушив Бога, его призвать.
Страшно душою тонкой окоченеть.
Страшно желать ребенка и не посметь.
Сын мой, не смей родиться, не мысли быть.
Сын мой, я не жилица, а надо жить!
Нудной работой руки я извела,
Нудны глухие стуки добра и зла!
В сердце переместилось добро и зло.
Сердце когда-то билось, но умерло.
2
И все же, муж мой,
Пойми одно,
Что всё давно уж
Нам суждено.
Пою... и гбрю
Сжимаю рот.
Легко и строго
Мне от забот.
Когда-то пальцы
Я берегла,
Но в ливне - капель
Не счесть числа.
Столкнулись беды
В последний круг -
Но и на дыбе
Есть радость, друг.
3
У судьбы слепой менялой,
Ростовщицей я была.
Поменялась царской залой
Я для темного угла.
Но, стирая руки стиркой
И картофелем гноя,
Необласканной и сирой
Для тебя не стала я.
<1923>
НА ЛЕСАХ
На леса забираюсь шажком, -
Давит плечи тяжелая ноша...
Трое нас, я, да дядя Пахом,
Да блаженный Антоша.
Вот ползем по лесам с кирпичом,
Гнутся спины у нас колесом,
Давит плечи тяжелая ноша.
По дощечкам-то зыбко ступать,
Гнутся, тяжести нашей боятся...
Эх, умеючи долго ль сорваться!
А сорвешься - костей не собрать.
Э, да нам ли о том воздыхать!
Э, да нам ли смерти бояться!
Все равно, однорядь помирать!
Ходишь, носишь до пятого поту,
Проберет - хоть в могилу ложись...
А как влезешь на самую высь,
Да как глянешь с орлиного лёту
На дымки, что к небу взвились,
На дома да на крыши без счету -
Позабудешь утому-заботу
И возьмешься опять за работу.
Больно даль-то она хороша, -
Купола, да кресты, да балконы...
Ветерок набежит, и, хоша
По лесам-то взойдешь, запыленный, -
Ясной осени воздух студеный
Пьет из полной пригоршни душа -
И такой-то весь станешь ядреный.
<1923>
ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ
Красит кисточка моя
Эйфелеву башню.
Вспомнил что-то нынче я
Родимую пашню.
Золотится в поле рожь,
Мух не оберешься.
И костей не соберешь,
Если оборвешься.
А за пашней синий лес,
А за лесом речка.
Возле Бога у небес
Крутится дощечка.
На дощечке я сижу,
Кисточкой играюсь.
Эх, кому я расскажу
И кому признаюсь.
1926
ЯР
Не помню названья - уплыло,
Не помню я весь формуляр.
Да разве в названии сила?
Пускай называется: "Яр".
Ценитель развесистой клюквы,
Веселый парижский маляр,
Две странные русские буквы
На вывеске выписал: "Яр".
И может быть, думал, что это
Фамилия древних бояр,
Царивших когда-то и где-то, -
Две буквы, два символа: "Яр".
Окончил и слез со стремянки,
И с песней отправился в бар...
И тотчас досужие янки
Пришли и увидели: "Яр".
И в новой пунцовой черкеске
Боярский потомок, швейцар,
В дверях отстранил занавески,
Чтоб янки вошли в этот "Яр".
И янки вошли и сидели,
И пили под звуки гитар,
И ярко горели и рдели
Две буквы на вывеске: "Яр".
Их грабили много и долго,
Но князь открывал им "Вайт-Стар",
Но пела княгиня им "Волгу",
И мил показался им "Яр".
Приятно всё вспомнить сначала,
В каком-нибудь там слиппинг-кар,
Как дама о муже рыдала
Расстрелянном, там, в этом "Яр".
Как, в рот запихавши кинжалы,
Как гончая, худ и поджар,
Какой-то забавнейший малый
Плясал в этом бешеном "Яр".
1926
Париж
--------------------------------------------------------------------------
Русская стихотворная сатира 1908-1917-х годов
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., "Советский писатель", 1974
--------------------------------------------------------------------------
П. П. ПОТЕМКИН
201. Ветер и султан. Газель
203. "Нежным богом брачных уз..."
201. ВЕТЕР И СУЛТАН
Газель
Над Ильдыз-Киоском веет ветер.
Кто тебя хулить посмеет, ветер?
Но султан спросил однажды: "Визирь!".
Отчего меня не греет ветер?
Приказать сейчас, чтоб дул лишь с юга,
Из страны, где лотос млеет, ветер!"
Но в ответ сказал султану визирь:
"Падишах, меня отбреет ветер!"
И, поняв, вздохнул султан прискорбно:
"С младотурками краснеет ветер!"
<1908>
203
Нежным богом брачных уз -
Гименеем -
Заключен был союз
Эвридики с Орфеем.
О, бряцатель звонколирный, о Орфей!
Томный властитель камней,
Смиритель зверей!
Ныне, к радости медуз
И пародий,
Заключился союз
Хомякова с Володей.
О, бряцатель колокольный, Хомяков!
Томный властитель голов,
Смиритель свистков!
1908
ПРИМЕЧАНИЯ
Петр Петрович Потемкин (1886-1926), выступавший в печати также под
псевдонимами: Андрей Леонидов, Пи-куб, Вестрис, родился в Орле. Был
студентом-филологом Петербургского университета. На литературное поприще
вступил в 1905 г. (журнал "Сигнал"), в 1906 г. печатался в журналах:
"Маски", "Водолаз", "Комета" и др. С появлением "Сатирикона" стал его
постоянным сотрудником, затем секретарем редакции. В 1908 г. выпустил первую
книгу стихов "Смешная любовь"; спустя четыре года вышла вторая книга -
"Герань". Выступал также как драматург, прозаик и литературный критик.
Руководил петербургскими театрами "Летучая мышь" и "Кривое зеркало", для
которых написал ряд скетчей и пьес. В конце 1920 г. эмигрировал, вскоре
выпустил в Берлине последний сборник стихов "Отцветшая любовь". В парижских
театрах ставились его миленькие комедии. Умер в Париже.
201. С, 1908, No 16, с. 8. Газель - строфическая форма в классической
поэзии Востока: двустишия с особой рифмовкой, иногда - как в данном случае -
с повторением концевых слов (редифом). Визирь - первый министр. Падишах -
титул султана. "С младотурками краснеет ветер!" Под влиянием первой русской
революции и Турции разрослось буржуазно-революционное движение,
возглавленное младотурками; в 1908 г. они подняли восстание, пришли к власти
и добились созыва парламента (при сохранении монархии).
203. С, 1908, No 33, с. 1, к рисунку Ре-ми (Н. Ремизова) "Союз
Хомякова с Пуришкевичем". Союз Эвридики с Орфеем. Эврндика (греч. миф.) была
женой Орфея, который изобрел музыку и стихосложение; своей игрой и пением он
заставлял сдвигаться камни, укрощал диких зверей. Володя - В. М. Пуришкевич.
Бряцатель колокольный, смиритель свистков. Подразумеваются действия Н. А.
Хомякова на председательском посту в Думе: звоном колокольчика, прекращением
речей и другими мерами он препятствовал выступлению оппозиционных депутатов.
296. СОНЕТ
Энциклопедия тебе сестра -
Ты должен быть во всем и всюду докой.
Поливка улиц, чистка ям с утра
Тебя ведут к полуночи глубокой.
А ночью зимнею в дыму костра
Коптишься ты, блюдя свой пост высокий,
Ан, глядь, на обыск уж тебе пора,
И ты идешь и зябнешь волей рока,
О пьяных ты печешься словно мать.
А сколько раз ты должен рисковать
С людьми, преступными перед законом!
Ты, полицейский чин, всегда за нас!
И мудрено ли, что народный глас
Тебя равняет к древним фараонам!
<1912>
296. С, 1912, No 21, с. 2, подпись: Гудим Бодай-Корова (П. П.
Потемкин?), в специальном номере, посвященном полиции. Фараон -
презрительная кличка полицейских.
---------------------------------------------------------------------------
Вяч. Иванов: pro et contra, антология. Т. 2
СПб.: ЦСО, 2016.
---------------------------------------------------------------------------
Петр ПОТЕМКИН
Простерши длань, как вестник Божий,
Он внемлет зову хляби стремной.
Речет о нем пиит прохожий:
"Се Россов кормчий иноземный".
<Ок. 1907?>
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Осповат А. Л., Тименчик Р.Д. "Печальну повесть сохранить..."
М., 1987. С. 181. Это стих-ние запомнилось Пясту, который сообщил ее M. M.
Шкапской, записавшей его в свой альбом (см.: Обатнин Г. "Восьмидесятники" и
"потерянное поколение 1914 г." // На рубеже двух столетий: Сб. в честь
60-летия А. В. Лаврова. М., 2009. С. 467, примеч. 56).
Потемкин Петр Петрович (1886-1926) - поэт, переводчик, критик, ср.
запись о нем в Дневнике ВИ от 7 августа 1909 (см.: II, 784-785).