Потапенко Игнатий Николаевич
Роковая спевка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

РОКОВАЯ СПѢВКА.

(Разсказъ).

   Чтобы постигнуть эту исторію, надо разсказать другую, которая ей предшествовала. Но обѣ исторіи такъ тѣсно между собой связаны, что одна безъ другой не могли бы случиться.
   Если бы не умеръ старый регентъ архіерейскаго хора въ губернскомъ городѣ К., то не былъ бы назначенъ новый. Съ другой стороны, если ужъ пришлось назначить новаго, то, значитъ, съ старымъ что нибудь случилось. А что могло случиться съ старымъ регентомъ такого, чтобы онъ пересталъ быть старымъ регентомъ и уступилъ бы мѣсто другому?
   Дѣйствительно, это такъ и было. Это случилось съ мѣсяцъ тому назадъ. Старый регентъ былъ всему городу извѣстный человѣкъ. Онъ сталъ регентомъ въ тѣ времена, когда самые старые обыватели города были еще молодыми людьми. Само собою разумѣется, что и онъ тогда былъ молодымъ человѣкомъ.
   Но раньше этого у него былъ прекрасный басъ, и вдругъ онъ потерялъ его отъ совершенно неизвѣстныхъ причинъ. Иные объясняли это несчастье тѣмъ, что, будучи на праздникѣ Пасхи вмѣстѣ съ хоромъ съ поздравленіемъ у городского головы, купца Вареникова, когда хозяиномъ было предложено хору выпить и закусить, онъ употребилъ во зло какую-то крѣпкую настойку, и ему захотѣлось во что бы то ни стало доказать, что онъ можетъ пѣть не только басомъ, но и теноромъ; и дѣйствительно онъ доказалъ это, онъ пѣлъ теноромъ, но это ему очень дорого обошлось. Онъ потерялъ басъ, но тенора себѣ не пріобрѣлъ.
   А такъ какъ онъ былъ хорошій пѣвчій и превосходно зналъ партесное пѣніе и все, что къ нему относится, то и занялъ важный постъ регента, который какъ разъ тогда былъ свободенъ, и съ тѣхъ поръ съ честью отправлялъ эту должность до сѣдыхъ волосъ.
   Безъ сомнѣнія, это не все, что можно сказать про стараго регента. Скоро послѣ потери баса онъ женился и сталъ просить архіерея, чтобъ ему дали дьяконское мѣсто. Для этого не было никакихъ основаній, такъ какъ онъ не прошелъ, какъ слѣдуетъ, даже и перваго класса семинаріи. Но, снисходя къ его музыкальнымъ способностямъ, а также и къ тому, что онъ, женившись, началъ стремительно размножаться, архіерей уважилъ его просьбу, сдѣлалъ его дьякономъ и, чтобы не удалять его отъ собора, назначилъ сверхштатнымъ при соборной церкви. Такимъ образомъ, онъ изъ Пимена Артамоновича, каковымъ былъ до тѣхъ поръ, тогда превратился въ отца Пимена и таковымъ оставался до своей кончины.
   Вотъ и вся исторія стараго регента. Можно еще прибавить, что во время его управленія архіерейскимъ хоромъ хоръ этотъ пѣлъ всегда стройно и сладкогласно, а также и то, что при немъ въ губерніи перемѣнилось семь архіереевъ, а въ соборной церкви пять настоятелей, да и многое, очень многое во время его регентства перемѣнилось въ губерніи, а, можетъ быть, и во всей Россіи, а, чего добраго, и во всемъ мірѣ; только онъ этого не зналъ, потому что міровыми вопросами не интересовался, а зналъ лишь то, что относилось къ губернскому городу. А онъ при всѣхъ этихъ перемѣнахъ устоялъ незыблемо, продолжая занимать мѣсто сверхштатнаго дьякона при соборѣ и важный постъ регента архіерейскаго хора.
   Послѣднее званіе ему какъ нельзя болѣе шло. Можетъ быть, благодаря долголѣтнему пребыванію въ немъ, онъ удивительно приспособился къ нему. Регентъ архіерейскаго хора не такая уже простая должность, какъ, можетъ быть, многіе думаютъ. Онъ представляетъ собою цѣлый хоръ.
   Когда на клиросѣ, гдѣ не очень-то много мѣста, всѣ хористы, прижавшись другъ къ другу, стоять въ кучѣ, такъ что не разберешь, гдѣ басы, гдѣ тенора, гдѣ дисканты, гдѣ альты, то регентъ выступаетъ впереди всѣхъ, отдѣльно отъ хора, и его можетъ видѣть всякій. И потому недостаточно задавать тонъ и махать руками, давая тактъ; надо еще, чтобы это маханіе не портило церковнаго благолѣпія.
   И регентъ отецъ Пименъ махалъ рукою какъ-то необыкновенно благолѣпно. Въ особенности въ мѣстахъ чувствительныхъ его маханіе какъ бы дополняло собою стройное пѣніе хора и, казалось, не будь здѣсь на видномъ мѣстѣ отца Пимена, и не давай онъ руки, которая, заключенная до кисти въ узенькій рукавъ полукафтанья, граціозно выступала изъ широкаго рукава рясы, при каждомъ взмахѣ руки ловко подкатывавшагося кверху, а при опусканіи руки опять спускавшагося книзу, -- хора какъ бы и не существовало.
   Въ случаѣ быстраго пѣнія, напримѣръ, когда исполнялось какое нибудь аллегро въ концертѣ, рука его дѣлала совсѣмъ короткіе размахи, такъ что замѣтить ихъ могли только пѣвчіе, а самъ онъ стоялъ при этомъ неподвижно, какъ будто это былъ не живой человѣкъ, по мановенію котораго хоръ пѣлъ на разные голоса и съ многоразличными перерывами, а высокій свѣтильникъ, въ которомъ горитъ толстая восковая свѣча.
   Но опять же это еще не все; было у стараго регента отца Пимена еще качество, которое сильно увеличивало значеніе архіерейскаго хора при разныхъ требахъ, куда приглашали его богатые купцы и другого званія именитые люди города.
   Когда хоръ призывали пѣть на похоронахъ, онъ, конечно, исполнялъ и соотвѣтствующія этому случаю скорбно-торжественныя пѣснопѣнія; но нужно было видѣть въ этихъ случаяхъ стараго регента отца Пимена. Лицо его, обыкновенно добродушное, принимало и печать глубокой скорби, и вся его осанка, величественная и въ то же время грустная, какъ бы говорила: "памятуй всякъ человѣкъ, что рано или поздно ты станешь добычею смерти и превратишься въ прахъ".
   И до самаго конца похоронъ, на улицѣ, когда несли покойника, на кладбищѣ, надъ свѣжей могилой, отецъ Пименъ сохранялъ этотъ видъ, и этого нельзя было не цѣнить, и именитые граждане цѣнили, ибо всякій разъ, заплативъ ему условленную сумму на весь хоръ, изъ которой онъ, какъ регентъ, отбиралъ себѣ, разумѣется, львиную часть, ему совали еще отдѣльно красненькую или хоть синенькую бумажку и говорили: "это собственно вамъ, отецъ Пименъ, за благолѣпіе".
   Когда же хоръ призывали пѣть на вѣнчаньѣ, тутъ было нѣчто совсѣмъ другое. Отецъ Пименъ смотрѣлъ весело, ясно, улыбался, да такъ, что, глядя на него, и всякій другой хотѣлъ улыбаться. Весь его внѣшній видъ, осанка и все прочее, выражали удовольствіе, счастье, праздникъ. И пріятно было родственникамъ новобрачныхъ и самимъ новобрачнымъ смотрѣть на него, и ему за это, какъ за скорбный видъ на похоронахъ, тоже давали прибавку собственно на его долю.
   Ошибочно было бы думать, что у отца Пимена былъ какой нибудь расчетъ, что онъ дѣлалъ все это преднамѣренно. Боже сохрани! Отецъ Пименъ никогда ничего не дѣлалъ преднамѣренно; а просто у него было такое сочувственное сердце, что онъ очень легко проникался чужою скорбью и чужою радостью. Правда, это у него очень скоро проходило: скорбь -- тотчасъ послѣ того, какъ опустили въ землю гробъ, а радость -- немедленно послѣ того, какъ женихъ и невѣста поцѣловались и вышли изъ церкви, а въ обоихъ случаяхъ (такъ какъ это всегда совпадало), когда распорядитель радостнаго или печальнаго торжества вручалъ ему лепту.
   Но все же мы имѣемъ полное основаніе сказать, что отецъ Пименъ дѣлалъ это безъ всякаго расчета, отъ души. Если же ему за это платили особо, и онъ принималъ, то не могъ же онъ, согласитесь сами, не могъ онъ, будучи разумнымъ человѣкомъ, отказаться отъ того, что уже лежало у него въ рукѣ. Скажите, развѣ вы знаете такого человѣка, который добровольно отказался бы отъ того, что у него лежитъ въ рукѣ? Можетъ быть, и есть такой на свѣтѣ, но намъ не случалось встрѣчать его.
   Нельзя не упомянуть еще и о томъ обстоятельствѣ, что старый регентъ, отецъ Пименъ, при которомъ, какъ мы знаемъ, перемѣнилось семь архіереевъ, сумѣлъ своимъ искуснымъ управленіемъ и хорошимъ пѣніемъ угодить всѣмъ имъ одинаково. А вы думаете, это легко? Нѣтъ, это очень трудно. Архіереи всегда бываютъ добрые и терпѣливые люди, но насчетъ церковнаго пѣнія у нихъ очень строгія требованія. Одинъ, напримѣръ, любитъ, чтобы пѣніе было протяжное, чтобы концы затягивались, а другой подгоняетъ, чтобы оно было быстрое, энергичное, и чтобы концы обрывались. Одинъ добивается, чтобы въ хорѣ непремѣнно была низкая октава, которая сопровождала бы басовъ на всѣхъ путяхъ ихъ и, мало того, когда уже басъ замолчитъ, чтобы она затягивала еще концы. А другой этого терпѣть не можетъ. Отецъ Пименъ все это принималъ въ расчетъ, и всѣ архіереи были довольны.
   Скажутъ, что, кромѣ архіереевъ, были еще при немъ пять настоятелей? Но это обстоятельство не имѣетъ никакого значенія, ибо въ соборѣ губернскаго города, гдѣ все подчинено вкусамъ архипастыря, въ дѣлахъ хорового пѣнія настоятели не имѣютъ никакого голоса. Они много значатъ при дѣлежѣ церковнаго дохода и получаютъ свою часть; они также говорятъ проповѣди, когда это нужно, но до хора не касаются. Поэтому старому регенту, отцу Пимену, не было никакого дѣла до того, какое пѣніе имъ нравится, протяжное или скорое, съ октавой или безъ октавы.
   И вотъ, старый регентъ, отецъ Пименъ, умеръ. Это стало неумолимымъ фактомъ: онъ умеръ, и хоръ остался безъ регента.
   Въ первую минуту и хористы и лица, стоящія близко къ этому дѣлу, не находя во главѣ хора отца Пимена, даже растерялись. Такъ привыкли всѣ видѣть отца Пимена на его опредѣленномъ мѣстѣ, что, казалось, съ той минуты, какъ его на этомъ мѣстѣ не будетъ, и хора не будетъ. Какъ будто и голоса всѣ замерли. И представлялось непонятнымъ, какимъ образомъ теперь первый теноръ, котораго, несмотря на то, что у него было благозвучное имя Филиппъ и фамилія Воздыхаевъ, никто такъ не называлъ, а во вниманіе къ тому, что онъ обладалъ на головѣ и бородѣ волосами огненно-рыжаго цвѣта, всѣ называли "Неопалимой купиной", а для краткости просто -- "рыжій чортъ", да, такъ представлялось непонятнымъ, какимъ образомъ этотъ теноръ будетъ теперь выводить свое соло. И совершенно не допускали мысли, что октавистъ Ѳедоръ Криволопаткинъ теперь такъ же, какъ и прежде, будетъ пускать свою крупную картечь, которая подъ высокими сводами соборнаго храма отдавалась, какъ доброе рычаніе царя пустыни, когда онъ сытъ.
   Но это было только въ первое время. Когда же, послѣ того, какъ отца Пимена похоронили, было назначено архіерейское служеніе, и осиротѣлый хоръ по долгу службы все-таки стоялъ на клиросѣ, и всѣ занимали свои мѣста, то дѣло вдругъ наладилось само собой, и при томъ самымъ неожиданнымъ образомъ.
   Вѣдь собственно давать тонъ и махать рукой не такая уже мудреная вещь, чтобы ее не могъ дѣлать обыкновенный смертный. Другое дѣло разучить что нибудь новенькое, совсѣмъ неизвѣданное. Для этого требуется уже множество талантовъ, которыми всѣми обладалъ отецъ Пименъ. Что же касается даванія тона и маханія руками, то для этихъ дѣйствій требуется прежде всего смѣлость. И вотъ въ то время, когда хоръ былъ въ безвыходномъ положеніи, между тѣмъ архіерей уже входилъ въ церковь, и дьяконы, а также иподьяконы, встрѣчали его у порога съ дымящимися кадилами и горящими свѣчами, и хоръ во что бы то ни стало долженъ былъ встрѣтить его торжественнымъ пѣніемъ, безъ чего встрѣча архіерея и сама служба были бы лишены всякаго благолѣпія,-- вдругъ хористы услыхали среди себя тоненькій тихій голосъ: "до-ми-соль-до-соль-ми-до". И затѣмъ увидѣли также изъ ихъ среды вознесшуюся надъ ихъ головами длинную руку, и всѣ разомъ совершенно согласно запѣли: "ис полла эти деспота", и такимъ образомъ встрѣча архіерея была спасена.
   И только, когда уже это было пропѣто, и хористы и другія лица, стоявшія неподалеку отъ клироса, а также по обязанности службы проходившія мимо, разглядѣли, что и тонъ давалъ и рукой махалъ не кто иной, какъ второй теноръ, по фамиліи Словотвердовъ, высокій и тонкій дьячекъ въ узенькомъ полукафтаньѣ, съ странной головой, которая на макушкѣ и ниже, до линіи ушей, была совершенно лысая, а тутъ вдругъ окаймлялась, какъ бы вѣнцомъ сіянія, торчащими въ сторону густыми шелковистыми кудрями. У него нашлась смѣлость дать тонъ и махнуть рукой, и онъ сталъ давать тонъ и махать рукой. И вотъ, сраженный его смѣлостью, хоръ подчинился ему и сталъ пѣть по этому тону и подъ маханіе его руки.
   И нужно сказать, что обѣдня отъ начала до конца сошла какъ нельзя лучше, то-есть совсѣмъ безъ запинки. Правда, Словотвердовъ, хотя и былъ очень смѣлъ, но не рѣшился исполнить какой нибудь сложный концертъ, а пропѣлъ всего только Кондакъ; но требовать еще этого было бы уже слишкомъ.
   Всѣ были удивлены тѣмъ обстоятельствомъ, что у Словотвердова оказались такія способности. Въ хорѣ онъ ничѣмъ не выдавался. Тенорокъ у него былъ совсѣмъ плохенькій, и пѣлъ онъ, слѣдуя за другими, но пѣлъ давно, лѣтъ уже пятнадцать, и зналъ наизусть рѣшительно все, что пѣлось за эти пятнадцать лѣтъ; а, присмотрѣвшись и прислушавшись къ отцу Пимену, научился и тонъ давать и рукой махать. Но это, говоримъ мы, сумѣлъ бы сдѣлать всякій другой пѣвчій, только у Словотвердова оказалась смѣлость, а у другихъ этого качества не было.
   Самъ преосвященный полюбопытствовалъ узнать, кто это управляетъ хоромъ, и, когда узналъ, что это Словотвердовъ, про котораго ему было извѣстно только одно, что онъ любитъ выпить и за это нерѣдко подвергается выговорамъ и штрафамъ, то промолвилъ:
   -- Ну, скажите ему, что онъ молодецъ!
   Разумѣется, Словотвердову это сказали, и онъ, помимо того, что былъ польщенъ, еще основалъ на этомъ пастырскомъ поощреніи нѣкоторыя надежды.
   Собственно теперь мы уже почти пришли къ началу нашего разсказа, такъ какъ, хотя хронологически начинается онъ нѣсколько позже, но зерно, изъ котораго получилась трагедія, было посажено именно въ этой надеждѣ, которую Словотвердовъ возложилъ на архіерейское поощреніе, въ надеждѣ, скажемъ мы, недостаточно обоснованной. Изъ этого зерна все и выросло.
   Дѣло было такъ. Справившись благополучно съ обѣдней, Словотвердовъ наканунѣ слѣдующаго праздника уже съ нѣкоторымъ правомъ во время всенощной сталъ на мѣстѣ регента и давалъ тонъ и махалъ рукой, не вызывая почти ни въ комъ никакого удивленія. Только иподьяконы, люди молодые. и потому вообще отличающіеся веселостью и насмѣшливымъ нравомъ, подмигивали на него и говорили тихонько:
   -- Гляди, какъ размахался нашъ Словотвердовъ, словно онъ и въ самомъ дѣлѣ что нибудь понимаетъ!
   Потомъ на другой день отошла и обѣдня, Словотвердовъ давалъ тонъ и махалъ рукой; а на недѣлѣ, когда пѣвчіе въ среду, по обыкновенію, собрались въ архіерейскомъ дворѣ на спѣвку, Словотвердовъ, уже вполнѣ войдя въ роль регента, явился уже съ нѣкоторымъ опозданіемъ, что искони составляло регентское право, и сѣлъ за длинный столъ, на скамью, какъ разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ, бывало, сиживалъ отецъ Пименъ.
   Пѣвчіе, видя, такъ сказать, роковую необходимость, покорились, собрались вокругъ стола и пѣли подъ руководствомъ Словотвердова. Надо сказать, однако, что пѣли они все старыя вещи, давно изученныя при покойномъ отцѣ Пименѣ, и потому никакихъ особенныхъ эпизодовъ не произошло.
   А когда прошло двѣ недѣли со времени кончины стараго регента, Словотвердовъ ходилъ уже козыремъ и требовалъ для себя всѣхъ почестей, присвоенныхъ регенту, а также осуществлялъ всѣ права, принадлежащія этой должности, а именно: октависта Ѳедора Криволопаткина, человѣка смирнаго и безотвѣтнаго, сталъ называть "ты", а дискантовъ и альтовъ безъ всякаго повода съ ихъ стороны началъ драть за уши и щипать за затылокъ.
   И все было бы хорошо, если бы одно не было плоховато. До сихъ поръ со стороны архіерея не послѣдовало никакого не только приказа о бытіи ему регентомъ, но даже простого мнѣнія на этотъ счетъ не было выражено, и вообще высшія сферы молчали. Это безпокоило Словотвердова.
   Дѣло въ томъ, что, помимо самолюбія, которое этимъ, разумѣется, изрядно было задѣто, у него была еще довольно многочисленная семья, и потому изрядный доходъ, выпадавшій на долю регента, съ которымъ не могла итти въ сравненіе жалкая доля, получаемая вторымъ теноромъ, сильно соблазнялъ его.
   И вотъ, чтобы разрѣшить это недоумѣніе, Словотвердовъ послѣ спѣвки отправился къ отцу эконому, іеромонаху, который зналъ, конечно, всѣ дѣла лучше самого архіерея.
   -- А, -- сказалъ экономъ, увидѣвъ его,-- Словотвердовъ! Очень пріятно! Что же, продолжаете управлять хоромъ?
   -- Отчего же мнѣ не продолжать, отецъ экономъ! Сами видите, дѣло идетъ, какъ по маслу. Вѣдь даже и преосвященный владыка похвалилъ,-- сказалъ, что я молодецъ!
   -- Вѣрно, похвалилъ, я самъ и передавалъ вамъ это.
   -- Какъ же, я знаю, отецъ экономъ; а только я... я хотѣлъ просить у васъ совѣта...
   -- Что-жъ, я готовъ, чѣмъ могу...
   -- Да вотъ собственно насчетъ этого самаго, насчетъ регентства!
   -- А что же именно?
   -- Какъ то-есть мнѣ быть теперь? Сами говорите, и преосвященный сказалъ, что молодецъ тамъ и прочее... А распоряженія никакого нѣтъ...
   -- Какого же вамъ распоряженія? Вы управляете хоромъ, вотъ и все...
   -- Такъ нельзя. Какое же это управленіе, когда никакого приказа... Если ты регентъ, такъ надо, чтобъ назначеніе было, а то теперь мнѣ всякій можетъ сказать: на какомъ основаніи ты, молъ, тонъ задаешь? Какой ты, дескать, регентъ? Этакъ и я могу рукой замахать, такъ и я буду регентъ... Такіе охотники найдутся, сколько угодно!
   -- А вы, Словотвердовъ, какъ же воображаете? Вы думаете, что и останетесь регентомъ?
   -- Почему же мнѣ и не остаться, отецъ экономъ? Дѣло идетъ хорошо...
   -- Я и не говорю, что худо. Только, видите ли, Словотвердовъ, какой же вы собственно регентъ?
   -- Какъ же это, отецъ экономъ? Почему же я не регентъ? Хоръ поетъ, всѣ слышали, что поетъ онъ безъ запинки! А управляетъ не кто другой, какъ я... Слѣдовательно, почему же я не регентъ?
   -- Да оттого именно вы не регентъ, Словотвердовъ, что вы не регентъ! Вѣдь вы-жъ никогда этому не учились.
   -- Бываетъ, что иной учится, да ничего изъ этого не выходитъ, а другому отъ Бога дается. Я хочу васъ вотъ о чемъ просить, отецъ экономъ: какъ бы это вы мнѣ устроили, чтобы я могъ преосвященному владыкѣ докладъ сдѣлать!..
   -- Устроить это можно, Словотвердовъ, но только это будетъ напрасно.
   -- Отчего же напрасно?
   -- А оттого напрасно, что, по распоряженію преосвященнаго владыки, уже давно, на другой день послѣ того, какъ скончался отецъ Пименъ, регентъ выписанъ изъ Петербурга, изъ капеллы!
   -- Выписанъ?-- промолвилъ Словотвердовъ, и глаза его какъ-то остановились и уперлись въ отца эконома.-- Какъ же это такъ?.. Зачѣмъ же выписанъ регентъ?
   -- Очень просто: такъ какъ регентъ старый умеръ, то новаго выписали изъ капеллы.
   -- Изъ капеллы!.. Гм!.. Изъ капеллы!-- задумчиво сказалъ Словотвердовъ, и послѣ этого сообщенія, которое къ тому же лишило его всякой энергіи, онъ нашелъ излишнимъ продолжать переговоры съ отцомъ экономомъ. Онъ только прибавилъ:-- ну, такъ прощайте, отецъ экономъ!-- и отошелъ. Онъ пошелъ домой, но всю дорогу не могъ ни о чемъ другомъ думать, какъ только о новости, которую сейчасъ узналъ: "изъ капеллы! изъ капеллы!" -- твердилъ онъ самъ себѣ, и это слово производило на него странное впечатлѣніе: оно казалось ему страшнымъ, въ родѣ такихъ словъ, какъ ядъ, отрава, змѣя, вѣдьма, и пугало его.
   Въ сущности Словотвердовъ, хотя и не совершенно ясно, но все представлялъ себѣ, что такое капелла. Онъ зналъ, что это учрежденіе, въ которомъ люди учатся разнымъ музыкальнымъ познаніямъ, и изъ котораго выходятъ регенты. И тѣмъ не менѣе самое слово для его слуха заключало въ себѣ что-то отталкивающее.
   Онъ пошелъ домой и сильно затосковалъ. Извѣстіе такъ сразило его, что въ первое время онъ даже хорошенько не могъ сообразить своего положенія.
   Но черезъ два дня послѣ этого событія стало извѣстно, что дѣйствительно изъ капеллы пріѣхалъ новый регентъ. Многіе хористы уже его видѣли, хотя онъ еще не вступилъ въ отправленіе своей должности, и всѣ были недовольны его наружностью. Онъ былъ совсѣмъ еще молодой человѣкъ, съ едва пробивающимися усиками, безбородый, бѣлобрысый, съ чрезвычайно кроткимъ выраженіемъ лица, съ тихими спокойными голубыми глазами. Роста онъ былъ небольшого, худенькій и весь какой-то миніатюрный.
   Одежда его не представляла ничего замѣчательнаго, но по сравненію, напримѣръ, съ октавистомъ Ѳедоромъ Криволопаткинымъ онъ, конечно, былъ настоящимъ франтомъ. Въ то время, какъ Криволопаткинъ носилъ узенькія коротенькія брючки и какой-то совершенно невѣроятнаго фасона пиджакъ, края котораго вовсе не сходились на груди, хотя онъ не былъ толстъ, новый регентъ былъ одѣтъ въ весьма приличную пиджачную пару, на головѣ носилъ тоже вполнѣ приличнаго фасона котелокъ, а для торжественныхъ случаевъ привезъ съ собою также и черный сюртукъ. Фамилія его была Полупудовъ. Ничего особеннаго не заключалось въ этой фамиліи, ни дурного, ни хорошаго, но пѣвчіе, которые сразу отнеслись къ нему неодобрительно и съ перваго же свиданія дали ему прозвище "паршивенькаго регента", нашли въ этой фамиліи матеріалъ для своего остроумія и говорили, что онъ "не полупудовъ, а только всего полуфунтовъ".
   Регентъ заявился эконому и представился архіерею, и, казалось, послѣ этого губернскому городу надлежало бы только радоваться, что во главѣ хора архіерейскаго стоитъ лицо компетентное, присланное изъ капеллы.
   Можетъ быть, губернскій городъ и въ самомъ дѣлѣ радовался, но не весь. По крайней мѣрѣ, можно сказать съ увѣренностью, что одинъ человѣкъ изъ числа обывателей этого города не только не радовался, а даже злобствовалъ. Это, конечно, былъ Словотвердовъ.
   Когда онъ взглянулъ на Полупудова, то почему-то съ величайшимъ убѣжденіемъ сказалъ:-- Нѣтъ, онъ не можетъ. Не можетъ онъ управлять хоромъ! Гдѣ ему противъ меня!
   Трудно рѣшить, что служило Словотвердову основаніемъ для такого убѣжденія. Но вѣрно, что онъ дѣйствительно былъ убѣжденъ въ томъ, что Полупудовъ противъ него не можетъ, и что регента изъ него не выйдетъ.
   Это обстоятельство значительно поощрило его. Умъ его, не задолго передъ этимъ сильно подавленный сообщеніемъ отца эконома, теперь вдругъ воспрянулъ и началъ ковать ковы. Словотвердовъ рѣшилъ во всякомъ случаѣ не сидѣть, сложа руки, и обдумалъ цѣлый планъ агитаціи. Однако-жъ не пускалъ въ ходъ своихъ подкоповъ, такъ какъ, основываясь на глубокомъ убѣжденіи, что Полупудовъ "не можетъ", онъ ждалъ, что вновь назначенный регентъ самъ собой падетъ.
   Мы можемъ засвидѣтельствовать, что убѣжденіе это было дѣйствительно вполнѣ искренно, и основывалось оно главнымъ образомъ на томъ, что Полупудовъ -- такой маленькій, незначительный, что его можно сбить однимъ щелчкомъ и ногтемъ раздавить.
   Между тѣмъ Полупудовъ вступилъ въ должность. Вступленіе его пока не было ознаменовано никакими торжественными дѣйствіями, но все же хористамъ стало извѣстно, что онъ замышляетъ нѣкоторыя нововведенія. Такъ, онъ тщательно осмотрѣлъ скрипку, на которой столько лѣтъ игралъ отецъ Пименъ, и нашелъ, что струны на ней никуда не годятся, потребовалъ, чтобы были куплены новыя, а также забраковалъ и смычекъ. Но этого мало. Его страсть къ нововведеніямъ грозила превзойти всякія границы. Онъ объявилъ эконому, что одной скрипкой обходиться ему затруднительно, и что ему нужна еще фисгармонія.
   -- Какая еще тамъ фисгармонія?-- сказалъ экономъ, который терпѣть не могъ всякихъ излишнихъ расходовъ.
   -- Фисгармонія -- совершенно необходимый инструментъ!-- очень серьезно объяснилъ Полупудовъ.-- Теперь она введена во всѣхъ порядочныхъ хорахъ.
   -- Да вѣдь скрипка же у васъ есть, зачѣмъ же вамъ еще этотъ инструментъ?
   -- Одной скрипки недостаточно. На скрипкѣ я могу показать одному, двумъ голосамъ, а фисгармонія даетъ мнѣ возможность разомъ изображать цѣлый хоръ.
   -- Гм! По-моему, это совершенно лишнее. Во всякомъ случаѣ я не могу самъ разрѣшить этотъ расходъ, придется доложить преосвященному.
   И экономъ съ довольно кислой миной отправился къ преосвященному, чтобы доложить о требованіяхъ новаго регента. Къ его полному неудовольствію, преосвященный сейчасъ же понялъ и одобрилъ это требованіе и разрѣшилъ произвести расходъ. Онъ любилъ музыку, и его даже порадовало, что новый регентъ такъ заботливо относится къ своему дѣлу.
   Словотвердовъ узналъ обо всемъ этомъ раньше другихъ. Онъ былъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ архіерейскимъ келейникомъ, молодымъ человѣкомъ въ черномъ полукафтанѣ, чрезвычайно гордившимся своими необычайными шелковистыми кудрями. Келейникъ имѣлъ большой успѣхъ среди соборныхъ прихожанокъ, и мѣщанскія дѣвицы, молясь въ соборной церкви, въ то же время вздыхали и по его адресу. Какъ бы то ни было, а Словотвердовъ, узнавъ о новшествахъ, предложенныхъ новымъ регентомъ, и о томъ, что архіерей отнесся къ нимъ благосклонно, ясно увидѣлъ, что Полупудовъ видимо укрѣпляется въ своей должности.
   Наконецъ, произошла пробная спѣвка; такъ какъ Словотвердовъ до этихъ поръ еще не пускалъ въ ходъ свои подкопы, то она въ сущности прошла недурно. Но все же произошли нѣкоторыя вещи, которыя, хотя и не касались лично хористовъ, тѣмъ не менѣе вызвали въ ихъ средѣ глухое недовольство.
   Полупудовъ, желая просто испробовать хоръ и не задаваясь никакими широкими планами, на этотъ разъ попросилъ спѣть самое простое пѣснопѣніе, которое поется обыкновенно на всенощной, и хоръ спѣлъ ему: "Благослови, душе моя, Господа".
   Хоръ спѣлъ отъ начала до конца, и Полупудовъ ни разу не остановилъ его, но только внимательно вслушивался, а зачѣмъ сказалъ:
   -- Хоръ хорошій. Пѣніе стройное и голоса недурные... А только поется это неправильно.
   И началъ объяснять, въ чемъ заключается неправильность, и какъ собственно надо пѣть. И выходило такъ, что тамъ, гдѣ хоръ пѣлъ пьяно, надо пѣть форте, и наоборотъ -- тамъ, гдѣ онъ пѣлъ форте, надо пьяно.
   -- А почему же оно такъ?-- спросилъ Словотвердовъ въ то время, когда весь хоръ молчалъ.
   -- А это я вамъ объясню,-- кратко отвѣтилъ Полупудовъ и началъ объяснять. Онъ объяснялъ дѣло по существу, и именно тамъ, гдѣ выражалось чувство сильное и торжественное, онъ требовалъ, чтобы пѣніе было громкое; тамъ же, гдѣ чувства были болѣе нѣжныя или грустныя, надо было пѣть тихо. Все это было убѣдительно, но, какъ всегда въ такихъ случаяхъ бываетъ, никого не убѣдило. Все-таки хоръ былъ недоволенъ.
   Разумѣется, недовольство это стало выражаться уже, когда спѣвка кончилась, и когда Полупудова не было въ средѣ хористовъ. Вспоминали объ отцѣ Пименѣ и говорили:
   -- Гм! Вотъ тоже нашелся нововводитель... Ужъ, кажется, отецъ Пименъ былъ человѣкъ понимающій, а между прочимъ этого не находилъ... При немъ двадцать пять лѣтъ пѣли все одинаково, и никто ничего не говорилъ, а этотъ вдругъ изъ капеллы пріѣхалъ, такъ ужъ думаетъ, что можетъ все перевернуть...
   Но суть недовольства заключалась не въ этомъ, а главнымъ образомъ въ томъ, что у Полупудова едва только пробивались усики, а бороды совсѣмъ не было, а ростомъ онъ былъ маленькій, и выраженіе лица у него было кроткое. И это была единственная причина, почему басы смотрѣли на него исподлобья, а тенора, хотя и оказывали ему почтительность, при встрѣчѣ съ нимъ уступая дорогу и льстя ему на словахъ, но дѣлали это неискренно, въ душѣ питая противъ него недовольство.
   Послѣ этой спѣвки Словотвердовъ пришелъ къ заключенію, что дальше такъ сидѣть, сложа руки, нельзя, что Полупудовъ можетъ окончательно укрѣпиться, и тогда ему уже не будетъ никакого хода. Поэтому онъ прежде всего началъ давать дурные отзывы о своемъ соперникѣ. Онъ презрительно говорилъ о фисгармоніи, которую уже принесли и поставили въ спѣвочной, о новыхъ струнахъ.-- Что же это за регентъ, который безъ фисгармоніи не можетъ? И опять же выходитъ, что онъ только на новыхъ струнахъ играть умѣетъ, а на старыхъ нѣтъ...
   Затѣмъ онъ приступилъ уже къ дѣйствіямъ. Агитація его была, такъ сказать, частичная; онъ очень хорошо понималъ, что ввести въ свой заговоръ весь хоръ опасно, да и безполезно. Поэтому онъ ограничился тѣмъ, что на первое время зазвалъ къ себѣ въ гости октависта Ѳедора Криволопаткина и второго тенора. Зазвалъ онъ къ себѣ ихъ безъ всякой причины, просто такъ, поболтать и предложилъ имъ выпивку и закуску. Оба были охотниками до этого дѣла, и Словотвердовъ, конечно, это имѣлъ въ виду.
   Разумѣется, Словотвердовъ сейчасъ же началъ разговоръ про новаго регента, стараясь вызвать въ нихъ сочувствіе къ самому себѣ и недовольство къ нему. Онъ говорилъ:
   -- Позвольте! мы, кажется, люди взрослые! тебѣ, напримѣръ, Ѳедоръ, за сорокъ лѣтъ, а и мнѣ не меньше, и вдругъ намъ даютъ какого-то мальчишку... Мы ему, можно сказать, въ отцы годимся, а выходитъ, что онъ нами управлять будетъ. Вѣдь, это прямо обидно! Что онъ можетъ понимать? На скрипкѣ пилитъ? эка важность! или тамъ на этой фисгармоніи наяриваетъ!.. Нѣтъ, ты вотъ безъ скрипки обучи хоръ, такъ это я понимаю. Это дѣйствительно значитъ человѣкъ съ толкомъ, а со скрипкой да съ фисгармоніей всякій сумѣетъ!
   Ни октавистъ, ни второй теноръ не возражали ему, а напротивъ усердно поддакивали. Дѣло въ томъ, что октавистъ всегда и во всемъ соглашался съ тѣмъ человѣкомъ, который съ нимъ говорилъ. Есть люди, удивительные люди, во всѣхъ отношеніяхъ обойденные природой. Наружность у нихъ нелѣпая, ума никакого, талантовъ ни малѣйшихъ, и пропали бы они безслѣдно, если бы природа въ возмѣщеніе всѣхъ этихъ обидъ не дала имъ какой нибудь особенный даръ, съ перваго взгляда даже ничего не стоящій, но при особыхъ обстоятельствахъ весьма пригодный. Этотъ даръ они и пускаютъ въ ходъ, онъ ихъ и кормитъ и поитъ, и только, благодаря ему, они получаютъ право на мѣсто въ природѣ.
   Таковъ былъ октавистъ Ѳедоръ Криволопаткинъ. У него былъ тоже даръ. Никто бы не сказалъ, что у него есть голосъ. Пѣть что бы то ни было тѣмъ голосомъ, которымъ онъ обладалъ, не было никакой возможности; но глотка его была такъ странно устроена, что онъ могъ зарываться въ какіе угодно самые безконечные низы и копаться тамъ, издавая рычаніе. Отдѣльно это было невыносимо, но въ хорѣ представляло пріятное дополненіе. Во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ это былъ человѣкъ вполнѣ незначительный.
   Что же касается второго тенора, то онъ соглашался съ Словотвердовымъ не такъ ужъ попросту, а имѣя въ виду нѣкоторый планъ, именно -- онъ надѣялся, что въ случаѣ, если Словотвердовъ выиграетъ дѣло, то онъ сдѣлается изъ второго первымъ теноромъ.
   Были выпиты по порядку первая, вторая и третья рюмки, и до этого момента разговоръ имѣлъ общій характеръ, но послѣ четвертой рюмки онъ принялъ оттѣнокъ болѣе интимный, и потому содержаніе той части разговора, которая была послѣ четвертой рюмки, мы не считаемъ себя въ правѣ обнародовать. Можно только сказать, что произошло соглашеніе, и что октавистъ и второй теноръ вышли отъ Словотвердова его сторонниками, готовыми оказывать ему содѣйствіе.
   Но этимъ нельзя было ограничиться, ибо, кромѣ басовъ и теноровъ, существовали еще альты и дисканты. Словотвердовъ поймалъ на соборномъ дворѣ игравшаго въ бабки альта Панибратова, величайшаго сорванца, который давно уже былъ на худомъ счету у начальства. Къ нему онъ приступилъ прямо.
   -- Хочешь орѣховъ?-- спросилъ онъ у него.
   Тотъ, разумѣется, хотѣлъ, тотчасъ же оставилъ бабки и побѣжалъ вслѣдъ за Словотвердовымъ, а Словотвердовъ еще прибавилъ:
   -- Я тебѣ еще и пять копеекъ дамъ!
   Послѣ этого всѣ симпатіи Панибратова были уже на сторонѣ Словотвердова. Поэтому, когда Словотвердовъ спросилъ ею: а регентъ новый тебѣ нравится? то Панибратовъ, хотя и несовсѣмъ увѣренно, отвѣтилъ: н-нѣтъ!.. не нравится!-- хотя ему было все равно, и онъ объ этомъ даже не думалъ до сихъ поръ.
   Словотвердовъ призвалъ его къ себѣ въ домъ, далъ ему орѣховъ и пять копеекъ, и затѣмъ между ними послѣдовалъ тоже интимный разговоръ. Отпуская его, Словотвердовъ сказалъ:
   -- А ты поговори еще съ Булкинымъ, онъ тоже славный мальчикъ, я тоже и ему пять копеекъ дамъ...
   Булкинъ былъ дискантъ, по характеру подходилъ къ Панибратову, и Словотвердовъ все это имѣлъ въ виду и выбиралъ людей съ толкомъ.
   Вторая спѣвка подъ управленіемъ новаго регента была назначена въ пятницу. Всѣ собрались и заняли свои мѣста.
   Спѣвочная помѣщалась посрединѣ архіерейскаго двора. Это было совершенно отдѣльное небольшое зданія, выстроенное очень давно для неизвѣстной цѣли и оказавшееся очень пригоднымъ для спѣвокъ. Оно состояло всего изъ одной большой комнаты съ широчайшимъ венеціанскимъ окномъ, которое выходило въ садъ, съ очень высокимъ потолкомъ. Отъ двери почти до самаго окна тянулся длинный узкій столъ. Вдоль его сидѣли альты и дисканты, со стороны окна тенора, а со стороны двери занимали мѣста басы. Противъ мальчиковъ всю длинную скамейку занималъ регентъ, то-есть онъ занималъ только небольшое мѣсто на этой скамейкѣ, но на остальныхъ мѣстахъ уже никто не могъ садиться, она вся принадлежала ему. Передъ нимъ лежала партитура и скрипка со смычкомъ. А за спиной его, прислоненная къ стѣнѣ, стояла фисгармонія, на которую всѣ смотрѣли съ недоумѣніемъ и недовѣріемъ, такъ какъ никто изъ хористовъ до сихъ доръ не видалъ такого инструмента.
   Можно было замѣтить, что передъ спѣвкой Словотвердовъ находился въ какомъ-то нервномъ оживленіи, все куда-то посматривалъ, кому-то подмигивалъ, очень много говорилъ и смѣялся. Ѳедоръ Криволопаткинъ смотрѣлъ какъ-то стыдливо, точно только что передъ этимъ сдѣлалъ что нибудь непозволительное. Второй теноръ сохранялъ на лицѣ выраженіе непроницаемости. Онъ все-таки далеко не былъ увѣренъ въ томъ, что кампанія удастся, и потому на всякій случай не проявлялъ напередъ никакихъ чувствъ. Что же касается до альта Панибратова и дисканта Булкина, который не отказался отъ пяти копеекъ, то они все время перемигивались между собой.
   Словотвердовъ съ лицемѣрно почтительной улыбкой обратился къ Полупудову и спросилъ:
   -- Какія ноты прикажете взять? Что будемъ пѣть?
   Полупудовъ подумавши объяснилъ ему, что намѣренъ предложить повтореніе "Милость мира" No 3. Пѣснопѣніе это давно было извѣстно пѣвчимъ. Они его знали наизусть, тѣмъ не менѣе Словотвердовъ роздалъ всѣмъ ноты. Вообще, къ удивленію пѣвчихъ, онъ былъ чрезвычайно услужливъ и всячески старался облегчить новаго регента.
   Начали пѣть. Сперва все шло, какъ слѣдуетъ, но на седьмомъ тактѣ вдругъ сильно зарѣзнилъ теноръ.
   Полупудовъ застучалъ по столу камертономъ и остановилъ хоръ. Онъ взялъ скрипку и сыгралъ на ней теноровую партію въ этомъ мѣстѣ. Потомъ начали пѣть дальше; не протянулось и три такта, какъ дисканты заколебались и вдругъ свернули куда-то въ сторону. Пришлось опять остановиться. Полупудовъ поднялся, подошелъ къ дискантамъ и надъ самыми ихъ ушами наигралъ на скрипкѣ ихъ партію. Когда же опять начали пѣть, то оказалось, что октавистъ заѣхалъ куда-то совсѣмъ не въ то мѣсто, сбилъ басовъ, и они всѣ въѣхали въ другой тонъ. Всѣ разомъ остановились.
   Полупудовъ положилъ скрипку и съ удивленіемъ посмотрѣлъ на всѣхъ хористовъ.
   -- Вы развѣ никогда не пѣли этого?-- спросилъ онъ.
   -- Какъ не пѣли?-- отвѣтили ему:-- тысячу разъ пѣли и даже наизусть.
   -- Странно...
   Начали опять сначала. На этотъ разъ альты сбились, пришлось опять остановиться. Полупудовъ присаживался къ фисгармоніи, игралъ за цѣлый хоръ, опять начинали, и опять то альтъ, то дискантъ, то теноръ, то басъ сбивалъ всѣхъ съ тона. У Полупудова уже потъ появился на лбу. Онъ бился добрыхъ три часа и ничего не добился.
   Спѣвку пришлось кончить. Полупудовъ ушелъ совершенно разстроенный.-- Вотъ такъ регентъ!-- говорилъ послѣ его ухода Словотвердовъ.-- Съ этакимъ регентомъ и "Господи помилуй" не споешь! Это, должно быть, онъ своими новыми струнами сбиваетъ, либо вотъ этой фисгармоніей!
   Надо, однако, сказать, что эти выходки со стороны Словотвердова не встрѣтили сочувствія у другихъ хористовъ. Тѣ очень хорошо понимали, что тутъ дѣло не чисто. Очень ужъ извѣстное пѣснопѣніе было выбрано. И недавно еще, даже подъ управленіемъ Словотвердова, оно было пропѣто безъ малѣйшей ошибки.
   Но Словотвердовъ торжествовалъ. Онъ вышелъ во дворъ, увидѣлъ тамъ эконома, подошелъ къ нему и сейчасъ же заговорилъ о регентѣ.
   -- Я говорилъ, отецъ экономъ, что этотъ вашъ молокососъ изъ капеллы никуда не годится!
   -- А что такое?-- спросилъ экономъ.
   -- Да такъ. Вотъ сейчасъ на спѣвкѣ начали пѣть "Милость мира" No 3. Никакъ не идетъ! Три часа бились и не могли спѣться. Какой же это регентъ? А еще со скрипкой да съ фисгармоніей...
   -- Этого не можетъ быть!-- сказалъ экономъ.-- Я знаю, что Полупудовъ хорошій регентъ. Его рекомендовало намъ одно важное лицо въ Петербургѣ.
   -- Э, важное лицо... Да вѣдь важное лицо въ этомъ дѣлѣ понимать не можетъ. А тутъ всякій видитъ, выходитъ дѣло или не выходитъ. Вѣдь вотъ у меня пѣли безъ запинки, а у него сейчасъ же и сбились...
   Въ это время изъ дома вышелъ Полупудовъ, который временно жилъ въ архіерейскомъ домѣ. Можно было замѣтить, что въ Словотвердовѣ сейчасъ же произошла перемѣна. Онъ почтительно приподнялъ шляпу и даже безъ воякой нужды, такъ какъ только что видѣлся съ регентомъ, поклонился ему.
   -- Что у васъ тамъ вышло?-- обратился къ Полупудову экономъ.-- Пѣвчіе сбиваются, что ли?
   -- Да, неудача...
   -- Маленько сбились!-- совсѣмъ почтительно присовокупилъ Словотвердовъ и прибавилъ: -- Э, да ничего, это обойдется. Конечно, на первое время. Мы привыкли къ отцу Пимену. А затѣмъ привыкнемъ и къ вамъ,
   Въ воскресенье была обѣдня, и хоръ подъ управленіемъ Полупудова пѣлъ вполнѣ исправно до херувимской пѣсни. но какъ только начали пѣть эту пѣсню, Словотвердовъ незамѣтно подмигнулъ альту, и сейчасъ же произошло замѣшательство. Альтъ Панибратовъ потянулъ всѣхъ своихъ товарищей въ верхній тонъ, альты пагубно повліяли на дискантовъ, и херувимскую пѣсню еле-еле кончили.
   Результатомъ этого было то, что въ этотъ день Полупудовъ былъ призванъ къ архіерею.
   -- Что такое значитъ?-- спрашивалъ архіерей.-- Никогда мои пѣвчіе прежде не сбивались.
   -- Я не понимаю, что это значитъ!-- отвѣтилъ Полупудовъ, который въ самомъ дѣлѣ никакъ не могъ объяснить себѣ этого несчастья.
   Тогда были призваны первый басъ и первый теноръ, архіерей ихъ спрашивалъ, но и они отозвались непониманіемъ. Пришлось окончательное рѣшеніе отложить до слѣдующаго случая. Но архіерею начала приходить мысль о томъ, что, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ Полупудовъ, какъ регентъ, никуда не годится.
   И вотъ въ это время къ архіерею пришелъ экономъ и сказалъ:
   -- Я полагаю, ваше преосвященство, что тутъ дѣло несовсѣмъ чисто.
   -- Какъ не чисто?-- спросилъ архіерей.
   -- Полагаю я, что дѣло идетъ со стороны Словотвердова. Очень ужъ онъ хулилъ мнѣ новаго регента, и думаю я, что были мѣропріятія.
   -- Какія же это мѣропріятія?
   -- Умышленность, ваше преосвященство! Умышленно сбиваются, подговоръ!
   -- Ты думаешь, онъ на это способенъ?
   -- Да отчего же? Ему хочется быть регентомъ. Регентомъ быть лучше, чѣмъ вторымъ теноромъ.
   -- Это правдоподобно...
   И архіерей, принявъ это къ свѣдѣнію, однако жъ съ своей стороны пока не принялъ никакихъ мѣръ. На слѣдующей недѣлѣ произошла та роковая спѣвка, которая собственно и служитъ предметомъ настоящаго повѣствованія. Полупудовъ, желая провѣрить и свои способности и познанія хора, взялъ ту же самую херувимскую пѣсню, на которой пѣвчіе сбились въ воскресенье. Словотвердовъ, разумѣется, не дремалъ и весьма тонкими взглядами поощрялъ соучастниковъ своего заговора, и пѣвчіе начали на каждомъ шагу сбиваться. Провозившись больше часу, Полупудовъ вдругъ положилъ передъ собой скрипку и смычекъ и сказалъ какимъ-то необыкновенно кроткимъ и въ то же время подавленнымъ голосомъ, выражавшимъ полную покорность судьбѣ.
   -- Что жъ, видно, я дѣйствительно никуда не гожусь! Въ капеллѣ я управлялъ хоромъ въ восемьдесять человѣкъ, когда главный регентъ отсутствовалъ, а тутъ, видно, не гожусь!
   И такъ трогательно звучалъ его голосъ, когда онъ говорилъ эти слова, что октавистъ Ѳедоръ Криволопаткинъ почувствовалъ, какъ у него внутри что-то дрогнуло, и чуть было не сказалъ:
   -- Господинъ Полупудовъ! погодите! не уходите! Вѣдь это я сбилъ всѣхъ въ херувимской пѣснѣ, да вотъ еще теноръ Бороздухинъ, да альтъ Панибратовъ, да дискантъ Булкинъ...
   Но онъ этого не сказалъ, потому что Словотвердовъ въ это время смотрѣлъ на него такимъ крѣпкимъ и выразительнымъ взглядомъ, который могъ бы сдержать и не такую слабую волю, какая была у октависта.
   Полупудовъ вышелъ изъ спѣвочной, а пѣвчіе всѣ замерли въ молчаніи. Но прошло съ минуту, и всѣ заговорили: -- Нѣтъ, это что жъ, это даже безсовѣстно!-- глухо говорили басы: -- вѣдь это явно нарочно дѣлается! Вѣдь это всякаго можно сбить.
   -- Кто его сбиваетъ?-- возражалъ на это Словотвердовъ.-- Самъ онъ сбиваетъ всѣхъ, а не его сбиваютъ.
   Архіерей какъ разъ въ это время гулялъ во дворѣ, что онъ дѣлалъ довольно часто; но сегодня онъ нарочно вышелъ какъ разъ въ то время, когда происходила снѣвка. Полупудовъ, удрученный сознаніемъ своей неспособности, направился къ нему съ самыми рѣшительными намѣреніями.
   -- Ваше преосвященство, -- сказалъ онъ, -- прошу васъ отпустить меня обратно!
   -- Это почему?-- спросилъ архіерей.
   -- Такъ, ничего не выходитъ... Пѣвчіе у меня сбиваются... Должно быть, я плохой регентъ, ваше преосвященство.
   -- Ну, погоди еще... Это мы посмотримъ... Вотъ я пойду въ спѣвочную и посмотрю, будутъ ли они и при мнѣ сбиваться.
   И вотъ, въ то время, когда пѣвчіе, довольно долго недоумѣвавшіе, какъ имъ поступить, готовы были уже разойтись, вдругъ въ спѣвочную вошелъ самъ архіерей, а позади его шелъ и Полупудовъ.
   -- Ну, пусть-ка пропоютъ херувимскую!-- сказалъ архіерей: -- я хочу послушать. Я знаю, что у меня былъ хорошій хоръ, а теперь вижу, что онъ испортился, сбиваться сталъ; такъ вотъ я и хочу самъ послушать...
   Полупудовъ опять занялъ свое мѣсто, задалъ тонъ; пѣвчіе взяли ноты въ руки, выпрямились, и у всѣхъ были необыкновенно внимательныя и даже нѣсколько поблѣднѣвшія лица. Всѣ боялись архіерея, и каждому казалось, что онъ, присутствуя здѣсь, смотритъ прямо въ его душу и видитъ все. Раздались тихіе протяжные звуки. Полупудовъ управлялъ, а хоръ пѣлъ и пѣлъ великолѣпно и допѣлъ всю херувимскую пѣсню до конца безъ малѣйшей запинки. И ни одинъ изъ заговорщиковъ не рѣшился въ присутствіи архіерея срѣзаться.
   -- Ага!-- сказалъ преосвященный, когда пѣніе было кончено:-- выходитъ, что хоръ хорошъ, да и регентъ недуренъ... А слѣдовательно въ стадѣ овецъ завелись волки... Ну, это надо разслѣдовать!..
   И такъ строго звучалъ его голосъ,-- потому что онъ дѣйствительно былъ, возмущенъ, -- что у мальчиковъ дрожали ноги отъ страха, и вдругъ среди глубокаго молчанія раздался плачъ дисканта Булкина, который, чувствуя себя виновнымъ, струсилъ больше всѣхъ.
   -- Это я не отъ себя, ваше преосвященство!-- молвилъ Булкинъ:-- это меня Панибратовъ научилъ!
   -- Вотъ и великолѣпно!-- сказалъ преосвященный: -- а Панибратова кто научилъ?
   -- А меня Словотвердовъ научилъ!-- сказалъ Панибратовъ, которому казалось, что этимъ онъ снимаетъ съ себя всякую вину.
   -- И это прекрасно!-- промолвилъ архіерей.-- Ну, а еще кто желаетъ откликнуться?
   -- Ваше преосвященство!-- вдругъ нижайшей громовой октавой выпалилъ Ѳедоръ Криволопаткинъ, который теперь уже не могъ бороться съ угрызеніями совѣсти,-- виноватъ. Это дѣйствительно было подстроено! Словотвердовъ подстроилъ это! и я участвовалъ!.. По его просьбѣ, ваше преосвященство...
   Положеніе Словотвердова было ужасно. Онъ стоялъ блѣдный и дрожащій и, если бы даже у него нашлись какія нибудь слова въ свое оправданіе, то онъ не былъ бы въ состояніи произнести ихъ отъ страха.
   -- Словотвердовъ! ступай за мной!-- строго сказалъ архіерей.
   И повернулъ къ выходу, а Словотвердовъ, чувствуя себя ни живымъ ни мертвымъ, неровно и сбивчиво шевеля ногами, пошелъ вслѣдъ за нимъ.
   И думалъ онъ, слѣдуя за архіереемъ въ его покои: "теперь все кончено, всѣ надежды погибли!" А надеждъ у него было много. Регентство, это -- одно, а потомъ разсчитывалъ онъ, по примѣру покойнаго отца Пимена, ставъ регентомъ, хлопотать о дьяконствѣ; это было очень важно.
   И вотъ онъ стоитъ передъ архіереемъ, лицомъ къ лицу; архіерей смотритъ на него строго и говоритъ:
   -- Ну, теперь ты скажи, что же мнѣ съ тобой дѣлать? Какъ могу я наказать тебя за твою вину?
   Словотвердовъ молчалъ. Архіерей продолжалъ укорять его, а онъ все молчалъ и молчалъ.
   -- Почему жъ ты молчишь? говори что нибудь! Можетъ быть, у тебя есть какія нибудь оправданія? можетъ быть, я ошибаюсь?
   -- Ваше преосвященство!-- сказалъ наконецъ Словотвердовъ,-- какія же тутъ могутъ быть оправданія? Всякому человѣку хочется лучшаго...
   И при этомъ Словотвердовъ заплакалъ. Тогда архіерей махнулъ на него рукой и сказалъ:
   -- Экій ты глупый человѣкъ! До того ты глупъ, что даже и наказывать тебя какъ-то рука не подымается...
   И отпустилъ его. Въ хорѣ между тѣмъ съ этихъ поръ стали пѣть, какъ слѣдуетъ. Только положеніе Словотвердова сдѣлалось отвратительнымъ. Тѣ самые хористы, которые недавно еще раздѣляли его мнѣніе насчетъ новаго регента и сочувствовали ему, теперь не пропускали случая, чтобы посмѣяться надъ нимъ, сказать какую нибудь колкость. Вообще люди никогда не пропускаютъ случая ударить лежачаго. А Словотвердовъ теперь несомнѣнно былъ лежачій.
   Словотвердовъ первое время огрызался, но потомъ какъ-то вдругъ замолкъ, и въ немъ очевидно созрѣвала какая-то мысль. И мысль эта наконецъ созрѣла.
   Это была странная мысль, если взять во вниманіе всѣ предшествующія обстоятельства, которыя намъ извѣстны; тѣмъ не менѣе въ головѣ Словотвердова она вытекала логически изъ какихъ-то ему только одному извѣстныхъ соображеній. Но результатомъ этого было слѣдующее.
   Однажды онъ привелъ себя въ наиболѣе благопристойный видъ и отправился къ архіерею. Такъ какъ келейникъ былъ его пріятелемъ, то ему не трудно было добиться аудіенціи. Архіерей принялъ его, но въ то же время очень удивился его посѣщенію.
   -- Что скажешь, Словотвердовъ? Можетъ быть, пришелъ раскаяться въ своемъ поступкѣ?
   -- Я уже давно раскаялся, ваше преосвященство; а теперь я пришелъ къ вамъ съ великой просьбой.
   -- Какая же твоя просьба?
   -- Прошу я, ваше преосвященство, сдѣлать меня дьякономъ!
   -- Что-о? По какому же это поводу? какія же у тебя есть для этого основанія?
   -- Основанія, ваше преосвященство, у меня большія. Первое, что, какъ вѣдомо вамъ, былъ я одно время регентомъ, двѣ недѣли управлялъ я хоромъ, и всякій видѣлъ это, и всѣ такъ уже и считали, что Словотвердовъ есть регентъ, и, значитъ, было это для меня возвышеніе. А потомъ вдругъ вашему преосвященству угодно было отъ регентства меня отставить и другого изъ капеллы петербургской выписать. Конечно, я былъ преступенъ. Но вѣдь и сердце тоже у меня есть, задѣтъ я былъ очень, ваше преосвященство, ибо человѣкъ я и слабъ... Но теперь, ваше преосвященство, мнѣ каждый въ лицо смѣется, каждый въ лицо мнѣ говоритъ: вотъ былъ регентомъ, а теперь опять второй теноръ и дьякъ и не болѣе того... Вотъ основанія, влше преосвященство!
   -- Ну, это, мой другъ, весьма шаткія основанія!
   -- Есть и другое, ваше преосвященство. Человѣкъ: я семейный, жена у меня и дѣти. Доходъ получаю самый ничтожный.. А способности мои вамъ самимъ благоугодно было похвалить.. Когда управлялъ я хоромъ, ваше преосвященство изволили передать черезъ отца эконома, что Словотвердовъ молодецъ.
   -- Такъ, такъ... А только все-таки основаній у тебя никакихъ нѣтъ. Не могу я тебя сдѣлать дьякономъ! Нѣтъ, не могу...
   Такъ твердо сказалъ это архіерей, что Словотвердову только оставалось поклониться и уйти, что онъ и сдѣлалъ. И пошелъ онъ домой гораздо болѣе печальный, чѣмъ былъ въ тотъ моментъ, когда вышелъ изъ дома.
   Но случилось такъ, что вскорѣ послѣ ухода Словотвердова. къ архіерею явился благочинный съ докладомъ. И явился какъ разъ въ то время, когда архіерей ходилъ по комнатамъ и думалъ: "а вѣдь правда, въ самомъ дѣлѣ непріятно это, когда человѣку въ глаза смѣются и говорятъ: вотъ ты былъ возвышенъ, а теперь опять униженъ! Непріятно это, обидно это".
   И когда благочинный вошелъ, то архіерей, не обращая вниманія на его докладъ, какъ бы продолжая свои мысли, прямо сказалъ ему:
   -- Вотъ, отецъ благочинный, какъ ты думаешь, не имѣется ли у дьяка Словотвердова какихъ нибудь достоинствъ, за которыя его слѣдовало бы сдѣлать дьякономъ?
   -- Нѣтъ, ваше преосвященство, у Словотвердова никакихъ достоинствъ нѣтъ, и дьяконства онъ не заслуживаетъ...
   -- Такъ, такъ!-- сказалъ архіерей,-- но вотъ въ чемъ дѣло: если бы онъ заслуживалъ, такъ я бы тебя и не спрашивалъ, а такъ, самъ бы сдѣлалъ его дьякономъ. А дѣло въ томъ, что вѣдь мы его обидѣли.
   -- Чѣмъ же, ваше преосвященство, мы обидѣли его?
   -- А вотъ какъ, я тебѣ это поясню! Вотъ я, напримѣръ, архіерей, и вдругъ мнѣ шлютъ приказъ изъ синода: быть тебѣ настоятелемъ, скажемъ, кладбищенской церкви...
   -- Невозможно!-- сказалъ благочинный.
   -- Или ты, напримѣръ,-- продолжалъ архіерей, не слушая его,-- благочинный, а вдругъ мнѣ, твоему начальству, придетъ фантазія: быть тебѣ сельскимъ священникомъ или, напримѣръ, протодіакономъ...
   -- Сельскимъ священникомъ...-- смиренно сказалъ благочинный:-- конечно... на то воля вашего преосвященства, а протодіакономъ невозможно!
   -- Я говорю къ тому, что было бы это и мнѣ и тебѣ непріятно. Обидно было бы... Такъ и ему, Словотвердову. Надо было воспретить ему регентствовать въ первый же день, тогда другое дѣло, тогда мы были бы съ тобой правы. Но послѣ того, какъ онъ возвысился, оставить его въ прежнемъ званіи -- уже для него униженіе... Да и скажи ты мнѣ, ради Бога, отецъ благочинный, противъ какой заповѣди мы съ тобой погрѣшимъ, если сдѣлаемъ его дьякономъ? Есть ли такая заповѣдь?
   -- Нѣтъ, ваше преосвященство, такой заповѣди нѣтъ.
   -- Ну, такъ я полагаю, что мы сдѣлаемъ его дьякономъ...
   Дальнѣйшее легко себѣ представить. Легко вообразить себѣ радость Словотвердова въ тотъ моментъ, когда благочинный извѣстилъ его о милости архіерея, и торжество его, когда въ воскресенье, во время обѣдни, его изъ дьяка превращали въ дьякона.
   Но самое большое удовлетвореніе получилъ онъ оттого, что, по распоряженію архіерея и въ силу обстоятельствъ, ему пришлось занять то самое мѣсто сверхштатнаго дьякона при соборѣ, которое занималъ старый регентъ отецъ Пименъ.
   Остается сказать, что послѣ той роковой спѣвки, которая чуть было не погубила Словотвердова, а вмѣсто того возвысила его, хоръ подъ управленіемъ Полупудова пѣлъ стройно и вполнѣ исправно, и никогда никто въ немъ не рознилъ.

И. Потапенко.

"Историческій Вѣстникъ", No 1, 1903

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru