Потанина Александра Викторовна
Утай

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из путевых заметок по Китаю).

   

УТАЙ.

(Изъ путевыхъ замѣтокъ по Китаю).

   Именемъ Утай называется горный хребетъ, который ограничиваетъ пекинскую равнину съ запада. Въ южной части этого хребта, въ одной изъ его долинъ, находится цѣлое собраніе буддійскихъ монастырей, частью соединенныхъ въ одну группу, частью разсѣяныхъ по сосѣднимъ ущельямъ. Это снятое мѣсто, лежащее на юго-западѣ отъ Пекина, пользуется большой славой у буддистовъ какъ китайскихъ, такъ и монгольскихъ. У монголовъ Утай пользуется даже большей славой, чѣмъ у китайцевъ; между халхасцами и дурбетами, кочующими на дальнемъ сѣверѣ, у самой границы Сибири, не найдется человѣка, который не слыхалъ бы объ Утаѣ, и немало найдется между ними отдѣльныхъ лицъ, которыя ходили туда на поклоненіе. Это какъ бы Аѳонская гора монголовъ. Лежитъ это мѣсто внѣ Монголіи, за двойною стѣной; чтобъ дойдти до него, монголамъ приходится пересѣчь два или три высокихъ хребта и миновать немало большихъ китайскихъ городовъ, не говоря уже о многочисленныхъ китайскихъ деревняхъ.
   Китайскіе буддисты утверждаютъ, что въ Утаѣ являлся одинъ изъ великихъ учителей буддизма, Манджушри, или, какъ его зовутъ китайцы, Вэнь-ту-пуса, представитель знанія; это лицо, скорѣе, можетъ быть, миѳологическое, чѣмъ историческое, у буддистовъ сѣвернаго Китая занимаетъ такое же выдающееся мѣсто, какъ у южныхъ китайцевъ богиня милосердія, Кванъ-имъ-пуса. Этимъ объясняется уваженіе китайцевъ къ Утаю. Почему монголы такъ облюбовали эту святыню, неизвѣстно.
   Задолго до того, какъ мы, двигаясь по дорогѣ изъ Пекина, достигли до этого мѣста, мы уже начали чувствовать его близость. Еще гдѣ-то около города Баодина, всего въ 150 верстахъ отъ Пекина, мы видѣли, какъ по дорогѣ, по которой и мы ѣхали, страннымъ манеромъ передвигался человѣкъ: онъ воздѣвалъ руки къ небу, становился на колѣни, потомъ ложился на землю ничкомъ, вытягивался во всю длину тѣла, затѣмъ подтягивалъ подъ себя колѣни, вставалъ, вновь воздѣвалъ руки и т. д.; нашъ слуга, Цуй-санъ, первый обратилъ на него наше вниманіе съ поясненіемъ, что это пили гриммъ, идущій въ Утай; если дѣйствительно этотъ "калика перехожая" выдержитъ свой искусъ, то едва ли, двигаясь такимъ образомъ на манеръ извѣстной гусеницы -- геометра, онъ къ зимѣ увидитъ утайскія святыни. Впрочемъ, это, можетъ быть, была догадка Цуй-сана, что странникъ шелъ въ Утай. Зато около города Фупипа, который лежитъ уже на своротѣ въ горы съ большаго пекинскаго тракта, уже нельзя было сомнѣваться, что попадавшіеся пилигриммы или ламы явились здѣсь, благодаря Утаю. Чѣмъ дальше отъ Фупипа, тѣмъ эти знаки близости Утая стали становиться чаще. Въ гостинницахъ стали попадаться монгольскія или тибетскія надписи на стѣнахъ или особыхъ дощечкахъ; по дорогѣ чаще попадались ламы въ засаленныхъ желтыхъ халатахъ, пѣшкомъ или верхомъ на животномъ; вновь услышали мы монгольское привѣтствіе: амуръ сай-ханъ байну? За день до Утая стали попадаться монастыри, обнесенные стѣнами, изъ-за которыхъ выглядывали золотыя острія, украшающія обыкновенно коньки крышъ кумиренъ. Всѣ кумирни обыкновенно скрывались въ тѣни большихъ деревьевъ. Нерѣдко и весь скатъ горы, къ которой прислоненъ монастырь, былъ одѣтъ лѣсомъ. Впрочемъ, тутъ только и лѣсъ, гдѣ кумирня; остальныя же горы и дно долины совершенно голы; деревья встрѣчаются только около деревень. Ѣдешь по долинѣ; впереди начинаетъ показываться профиль горы, покрытый лѣсомъ; верхнюю часть его видно, а подошва еще загорожена; уже впередъ можно сказать, что, когда подошва раскроется, тутъ увидишь какую нибудь обитель съ красной стѣной и сверкающими маковками. Деревни чередуются съ монастырями до самаго главнаго святилища; горы были почти сплошь роспаханы до самыхъ верхушекъ, а равно и на днѣ долины мало осталось невоздѣланнаго пространства; камни, которые когда-то покрывали сплошь долину, собраны, почва расчищена, унавожена и роспахана, а изъ камней подѣланы изгороди или стѣнки, ограждающія пашни отъ скота. Скучный видъ безлѣсныхъ горъ еще скучнѣе становился оттого, что пашни на горахъ по были еще покрыты зеленью, а представляли оголенную и взрытую почву.
   За полверсты до группы главныхъ монастырей долина съуживается; двѣ высокія горы образуютъ при входѣ въ верхнюю часть долины узкія ворота; на лѣвой горѣ, болѣе высокой и крутой, построена кумирня; она стоитъ на самой верхушкѣ горы точно рыцарскій замокъ. Когда обогнешь послѣдній мысъ, загораживающій видъ на верхнюю часть долины, открывается живописная картина. На первомъ планѣ большая китайская деревня; фигурныя городскія ворота съ двумя кровлями, одна надъ другой, служатъ для въѣзда въ деревню; изъ-за черепичныхъ кровель ея на второмъ планѣ вздымается куполообразный холмъ, до верху покрытый постройками и садами; это утайскіе монастыри; наконецъ, вокругъ всего этого амфитеатромъ поднимаются горы, однѣ выше другихъ, и сзади всѣхъ плоская гора, на которой еще видны полоски не растаявшаго съ весны снѣга; это Пей-тай, самая высокая гора во всемъ Утайскомъ хребтѣ. Въ день нашего въѣзда въ Утай было пасмурно, и вершины самыхъ высокихъ горъ были закрыты облаками; но тѣмъ эффектнѣе выходилъ видъ на холмъ съ монастырями, который попалъ подъ лучъ, прорвавшійся сквозь густыя темныя облака, и освѣщенный этимъ лучомъ представлялъ контрастъ съ остальными окрестностями, погруженными въ тѣнь отъ облаковъ; особенно яркое пятно дѣлала бѣлая высокая ступа, поставленная на передней сторонѣ холма. Набожному буддисту эта картина могла бы показаться внушеніемъ свыше о торжествѣ буддизма надъ мракомъ, въ которомъ живетъ остальное человѣчество.
   Ворота ввели насъ въ узкую улицу селенія, которое состоитъ изъ сотни домовъ. Селеніе это называется Утай. Лавочники и другіе мѣстные жители смотрѣли на си-янъ, т. е. на "западныхъ заморцевъ", съ неодинаковымъ любопытствомъ; нѣкоторые выбѣгали на улицу, торопились забѣжать впередъ, сгибали дугой спину, вытягивали шею и дѣлали большіе глаза, точно прицѣливались въ насъ; иные, увидѣвъ насъ, пускались бѣжать впередъ съ цѣлью оповѣстить своихъ домашнихъ о событіи и, исчезнувъ на нѣсколько мгновеній въ широкихъ воротахъ какого нибудь дома, выходили изъ нихъ вновь на троттуаръ съ цѣлой толпой зрителей. Другіе, напротивъ, не выходя изъ своихъ лавокъ, спокойно смотрѣли на насъ, облокотившись на прилавки. Какой то приказчикъ, пока мы ѣхали мимо, такъ былъ занятъ пересчитываніемъ чоховъ на ладони, что все время простоялъ на троттуарѣ, не отвлекаясь отъ своего дѣла и не поднимая глазъ, и упустилъ единственный случай въ жизни видѣть "западныхъ заморскихъ чертей".
   Остановились мы по обыкновенію въ дянѣ, т. е. гостинницѣ, или, лучше сказать, на постояломъ дворѣ, гдѣ, не смотря на три двора, занятые постройками и стойлами, была такая тѣснота, что мнѣ, ѣхавшей сзади каравана, пришлось, по крайней мѣрѣ, пять минутъ стоять на улицѣ, дожидаясь, пока во дворъ помѣстились всѣ наши мулы и дали намъ, ѣхавшимъ позади, проѣздъ въ ворота. Пока мы стояли на улицѣ, около насъ собралось человѣкъ до пятидесяти зрителей. Густо стояли они на обоихъ троттуарахъ и созерцали насъ, стоявшихъ на мостовой; мостовая эта была шириной -- только одной телегѣ проѣхать и ниже троттуаровъ болѣе, чѣмъ на полфута, что напомнило мнѣ помпейскія улицы. Въ толпѣ были люди различныхъ возростовъ, старики, молодые люди и дѣти, даже очень маленькіе; какой то крошка въ прическѣ, дѣлавшей его рогоносцемъ, стоялъ на мостовой; замѣтивъ, что всѣ стоятъ троттуарѣ, а на мостовой остался онъ одинъ, онъ почувствовалъ одиночество и началъ веньгать и до тѣхъ поръ плакалъ, пока кто-то изъ толпы не схватилъ его за руку и, какъ щенка, приподнялъ и пустилъ на троттуаръ. Одинъ молодой человѣкъ наблюдалъ насъ съ разинутымъ ртомъ и съ широко раскрытыми глазами, въ которыхъ было такъ мало живаго блеску, точно это былъ приговоренный къ смерти, смотрящій на свою висѣлицу. На противоположной сторонѣ улицы, на порогѣ воротъ, за спиной другихъ зрителей, или, правильнѣе, за ихъ пятками сидѣлъ старикъ въ бѣдной, старой и сотню разъ переплатапной одеждѣ и смотрѣлъ себѣ въ ноги, склонивъ голову. Онъ былъ уже слишкомъ старъ, чтобъ наравнѣ съ молодежью бросаться на небывалое зрѣлище и, можетъ быть, только прислушивался къ разговорамъ толпы; съ него и этого было довольно.
   Въ дянѣ намъ дали три комнаты, одну для насъ съ мужемъ, другую М. М. Березовскому и третью А. И. Скасзи. Комната, запятая нами, въ другое время, очевидно, служила кухней; полъ около стѣнъ былъ въ ней заставленъ деревянными ларями и корчагами, въ которыхъ китайцы держатъ зерно; къ потолку на длинныхъ веревкахъ были подвѣшаны большія рѣшета, но въ наше распоряженіе былъ предоставленъ обширный канъ, покрытый покой циновкой; какъ былъ освѣщенъ огромнымъ во всю его длину окномъ, заклееннымъ бумагой. Черезъ пашу комнату былъ ходъ въ другую небольшую, которая была образною; въ ней стояли кіоты съ изображеніями боговъ; передъ ними стояли подсвѣчники и курильница; съ потолка висѣли фонари, употребляемые во время процессій. Эту китайскую образную г. Березовскій обратилъ въ чучельную лабораторіи. Г. Скасси завялъ комнатку съ отдѣльнымъ ходомъ въ особомъ придѣлѣ, прилѣпленномъ къ нашему флигелю; на крышѣ его спальни была его астрономическая обсерваторія. Туда же мы лазили иногда съ биноклемъ полюбоваться на видъ утайскихъ монастырей. Вообще мы устроились здѣсь съ такимъ удобствомъ, какого давно не видѣли. Зрители приходили на дворъ по не стояли по цѣлымъ днямъ и, главное, не облѣпляли оконъ, не сдирали съ нихъ бумагу и, за нѣкоторыми исключеніями, не лѣзли въ двери. По крайней мѣрѣ, изо всей дороги, сдѣланной нами до сихъ поръ, Утай не оставилъ по себѣ памяти, какъ злополучное мѣсто.
   На другой день по пріѣздѣ въ Утай мой мужъ, взявъ слугу Цуй-сана и проводника изъ мѣстныхъ китайцевъ, поѣхалъ осматривать монастыри, расположенные на холмѣ или на горкѣ. Тутъ помѣщается пять монастырей, изъ которыхъ два принадлежатъ монголамъ, остальные три китайцамъ.
   Это, впрочемъ, не всѣ утайскіе монастыри; гораздо большее число монастырей размѣщается въ другихъ частяхъ долины, при подошвѣ горъ, въ вершинахъ овраговъ или ущелій, въ полугорѣ и на самыхъ вершинахъ нѣкоторыхъ горъ. Каждый монастырь извѣстенъ подъ своимъ особымъ названіемъ, и имя Утай ни къ одному изъ нихъ не прилагается. Утай по-китайски значитъ "пять священныхъ горныхъ вершинъ"; дѣйствительно здѣсь указываютъ на пять болѣе высокихъ вершинъ, изъ которыхъ изъ долины видно только одну -- Пей-тай, т. е. сѣверную священную гору.
   На холмѣ близь деревни Утай находятся самые главные монастыри. Самой старинной кумирней здѣсь считается такъ называемая "Мѣдная", принадлежащая китайцамъ, а вершина горы занята монгольскимъ монастыремъ, который въ народѣ извѣстенъ подъ именемъ Пусасы или Пусыдянъ. У южной подошвы холма видны слѣды бывшаго здѣсь императорскаго дворца въ видѣ кучъ изъ камней; въ цѣлости остался только выложенный каменными плитами взводъ на террасу, на которой стоялъ дворецъ. Прежде, разсказываютъ, китайскіе императоры посѣщали Утай ежегодно и проводили здѣсь лѣто; теперь прошло узко четыреста лѣтъ, какъ они не бываютъ здѣсь.

(Продолженіе будетъ).

А. Потанина.

"Восточное Обозрѣніе", No 45, 1884

   

УТАЙ *)

(Изъ путевыхъ замѣтокъ по Китаю).

*) См. No 45 "В. О."

   На слѣдующій день еще нельзя было начать сниманіе фотографій; Л. И. Скасси цѣлый день былъ занятъ приготовленіемъ пластинокъ и приведеніемъ въ порядокъ фотографическихъ аппаратовъ. На четвертый день нашего пребыванія онъ отправился снимать фотографіи съ утайскихъ достопримѣчательностей и пригласилъ меня сопутствовать ему. Мы поѣхали тотчасъ послѣ утренняго чая, взявъ съ собою мула, нагруженнаго аппаратами, проводника, который уже служилъ моему мужу наканунѣ въ качествѣ гида и своего слугу, китайца Тана. Прежде всего мы поднялись къ кладбищу, которое лежитъ за оврагомъ, къ западу отъ холма. Отсюда г. Скасси снялъ общій видъ на монастыри и отдѣльный видъ большой ступы, которая стояла прямо передъ нами; верхушка ступы была окружена бахрамой изъ колокольчиковъ, мелодическій звонъ которыхъ доносился до насъ при каждомъ порывѣ вѣтра. Какъ только насъ замѣтили, изъ всѣхъ окрестныхъ овражковъ на ту же горку, гдѣ мы стояли, полѣзли зрители. Сначала это были мальчуганы, повидимому, бывшіе въ полѣ: у многихъ были корзинки въ рукахъ, у однихъ для собираемаго удобренія, у другихъ для травы, которую они ковыряютъ по горамъ маленькой какъ бы игрушечной лопаточкой. Большинство мальчугановъ были бритоголовые. Все это будущіе ламы. Нѣкоторые изъ нихъ были крошечные, 5--6 лѣтъ, а мужъ мой въ Пусыдянѣ видѣлъ даже ребенка 4 лѣтъ, посвященнаго въ монахи. Одни изъ дѣтей были умыты и одѣты почище, другіе были отвратительно грязны и оборваны. Вся эта толпа вплотную обступила г. Скасси; мальчики перебѣгали и заглядывали въ камеру со всѣхъ сторонъ. Я въ это время пробовала было нарисовать ступу; меня тоже обступили, заслоняя мнѣ видъ. Я попросила одного посторониться; его мѣсто сейчасъ же заняли пять другихъ и еще тѣснѣе обступили меня, разсматривая мой рисунокъ. Чтобы отвлечь толпу отъ г. Скасси, я начала рисовать для мальчугановъ маленькія картинки, рожицы, цвѣты и т. п. Это привлекло болѣе маленькихъ, по къ этому времени уже набралась и взрослая публика. Этимъ, конечно, было интереснѣе наблюдать странную процедуру фотографированія и разсматривать сложный аппаратъ, чѣмъ наблюдать то,,какъ я чиню карандашъ, какъ перочинный ножикъ исчезаетъ гдѣ то въ моихъ кудзахъ (штанахъ) и, не смотря на отверстія внизу около ступней, не вываливается на землю. Пріятно было наблюдать надъ дѣтскими лицами, какъ любопытство смѣнялось на нихъ ожиданіемъ или удивленіемъ и радостью, какъ мальчуганы постарше покровительственно держали свои руки на головахъ маленькихъ оборвышей, но запахъ чесноку, который обдаетъ постоянно отъ всякой китайской толпы, иногда дѣлался невыносимъ; я вставала и такимъ образомъ освобождалась на нѣсколько минутъ отъ тѣсноты.
   Отъ ступы мы поѣхали въ главное собраніе монастырей, окруженное, какъ оказалось, цѣлымъ городомъ, состоящимъ изъ домовъ частныхъ обывателей. Сначала мы вошли въ ворота; за ними было пустое пространство, за которымъ другія, повидимому, болѣе важныя, по нашему бы, святыя ворота, потому что верхняя башенка этихъ воротъ содержала въ себѣ золоченое изображеніе какого-то божества. За этими воротами открылась вторая площадка, окруженная, какъ мнѣ показалось, монастырскими зданіями. Между ними особенно поражало одно трехъ-этажное какъ будто старой нѣмецкой архитектуры, безъ всякихъ украшеній, съ одной кровлей, но не украшенной покитайски выступами и выгнутыми узорчатыми краями. Направо отъ этой площадки тянется узкая и кривая улица, гдѣ торгуютъ китайцы разными мелочами для монаховъ: табакерками, чашками, чайниками, кушаками, четками, шляпами и up. Улица эта зигзагами лѣзетъ въ гору, какъ будто въ какомъ нибудь швейцарскомъ городкѣ. Кунцы мнѣ показались все такіе почтенные, подходящіе къ монастырской тишинѣ; они оставались за прилавками, когда мы проходили мимо и спокойно смотрѣли на насъ сквозь свои большіе топазовые очки. Обычной торговой суеты на этой улицѣ не было; развѣ пробредутъ два, три оборванца нищихъ или группа старухъ, чтобы сѣсть гдѣ нибудь въ тѣни забора и дожидаться прохожихъ, не подадутъ ли милостыни Улица эта такъ круто поднимается, что мѣстами ея каменная мостовая превращается въ настоящую лѣстницу. Въ концѣ улицы ворота, ведущія на монастырскій дворъ съ кумирнями, окруженный зданіями для келій, но торговая улица врывается и сюда; на одной изъ галлерей сидѣлъ цѣлый рядъ торговокъ и торговцевъ съ корзинами, въ которыхъ продавалась разная дешевая смѣсь и лакомства. Этотъ монастырь называется Юи-чжао-сы; главную кумирню въ немъ только что отдѣлывали; вся она блистала своими яркими красками; преобладающіе цвѣта были синій и зеленый; рисунокъ иногда дѣлался желтой краской; въ общемъ это составляло пріятное сочетаніе. Большая сосна, замѣняющая въ здѣшнихъ монастыряхъ смоковницу индѣйскихъ буддійскихъ монастырей, и два другихъ деревца у входа въ кумирню очень скрашивали общій видъ. На террасѣ передъ дверями кумирни были кучи глины и извести; внутри кумирни также производилась передѣлка и перетасовка статуй; противъ дверей стояла еще неоконченная группа боговъ изъ глины; только статуи, стоящія у задней стѣны, однѣ оставались на своемъ старомъ мѣстѣ; другія всѣ были сдвинуты; многорукая Кванъ-имъ-пуса стояла лицомъ къ стѣнѣ, и посѣтитель могъ созерцать только ея локти; на столѣ было цѣлое собраніе отпавшихъ рукъ и ногъ боговъ, точно вы очутились въ анатомическомъ театрѣ.
   Къ моему сожалѣнію, лѣпильщикъ передъ нашимъ приходомъ окончилъ работу и мылъ руки, и я не видала, какъ онъ производитъ свою работу; впрочемъ нѣсколько полуоконченныхъ и едва начатыхъ фигуръ давало объ этомъ нѣкоторое понятіе. Сначала дѣлается очень грубое деревянное изображеніе, составленное изъ плохо обдѣланныхъ обрубковъ, такъ что фигура представляетъ ломанныя линіи; на сгибахъ членовъ эти обрубки соединены толстой проволокой, такъ что художникъ до начала лѣпки можетъ измѣнить нѣсколько положеніе членовъ. Затѣмъ эта фигура обматывается соломой для приданія ей надлежащей округлости и только уже на эту шероховатую поверхность налѣпляется глина, сначала смѣшанная съ рубленой соломой, а потомъ чистая и болѣе нѣжная. Высохшая фигура имѣетъ видъ, какъ будто сдѣлана изъ терракотты. Почти совсѣмъ додѣланныя фигуры представляли юношу и дѣвицу, поставленныхъ по бокамъ главнаго божества, сидящаго на спинѣ льва.
   Фигура юноши со сложенными руками выражала какъ будто стремительную готовность; станъ наклоненъ; голыя ноги твердо упираются пальцами; лицо улыбающееся, мнѣ показалось, лукавой усмѣшкой; черные стеклянные глаза, вставленные въ глину, какъ будто смѣются въ своихъ узкихъ прорѣзкахъ. Лицо, руки и ноги у этой фигуры и сама она вся сдѣланы такими округлыми, какъ будто художникъ имѣлъ натурщикомъ ребенка; каждый палецъ на ногѣ имѣетъ складки на составахъ, какъ это бываетъ у очень полныхъ ребятъ; подбородокъ тоже пухлый, круглый, обрисовывающійся складками; ротъ полуоткрытъ отъ усмѣшки; голова бритая; надъ ушами торчатъ завитки волосъ: это тоже прическа, нынѣ встрѣчающаяся только на маленькихъ мальчикахъ; юноши ея уже не носятъ. Одежда на юношѣ короткая и плотно облегающая станъ, хотя сзади и есть какая то драпировка. Вокругъ туловища обвивается проволока; представляетъ ли она будущую змѣю или стебель вьющагося растенія, не узнала.
   Фигура дѣвушки, обращенная къ юношѣ въ 3/4 оборота, представляетъ совершенную противоположность ему. Тамъ все движеніе, здѣсь покой. Фигура стоитъ прямо; пріятное спокойное лицо даже не улыбается, и черные, еще болѣе узкіе, чѣмъ у юноши глаза, смотрятъ спокойно. Въ выраженіи фигуры было что-то благосклонное и покорное. Руки приподняты, какъ будто въ одной изъ нихъ будетъ цвѣтокъ, но онѣ ни на что не указываютъ, а тонкіе пальцы съ длинными ногтями сохраняютъ полусогнутое положеніе. Въ этой фигурѣ тоже есть полнота, но она менѣе замѣтна, шея какъ будто тоньше, какъ мы привыкли видѣть у статуй; фигура одѣта въ платье, драпирующееся складками; башмаки на высокой подошвѣ совершенно скрываютъ форму ноги; ясно, впрочемъ, что современнаго обезображенія ноги китайской женщины китайская скульптура не рѣшается воспроизводить.
   За этими фигурами былъ второй рядъ фигуръ, старыхъ, покрытыхъ позолотой и украшенныхъ разными подвѣсками и одѣяніями. Только въ правомъ придѣлѣ стояли двѣ фигуры, покрытыя не позолотой, а красками, и представляютъ онѣ, кажется, не божества, а лица человѣческія или, можетъ быть, эмблематическія; это фигуры старика и человѣка средняго возраста. Очень поправилась мнѣ фигура старика; его худоба анатомически вѣрная, его морщины, черезчуръ правильныя, какъ будто съ помощью циркуля размѣщенныя на лицѣ, въ то же время представляли большую натуральность; забываешь, что въ натурѣ такихъ правильныхъ морщинъ не встрѣчается; ротъ, лишенный зубовъ, лысый черепъ, глаза, глубоко ввалившіеся, грудь съ высоко выдавшимися ключицами, все это были вѣрно переданные аттрибуты старости; мертвенный цвѣтъ кожи и нѣкоторая безучастность въ выраженіи лица довершали правдоподобность. Между статуями, видѣнными мною въ Китаѣ и Монголіи, здѣшнія по-моему представляютъ значительныя произведенія китайскаго искусства. У нихъ нѣтъ нашей реальности, т. о. художникъ не заимствуетъ образцы изъ природы, а воспроизводитъ данную работу по традиціямъ, усвоеннымъ отъ учителя, тѣмъ не менѣе, вѣроятно, между китайскими мастерами встрѣчаются иногда люди съ художественнымъ чутьемъ, которые время отъ времени видоизмѣняютъ традиціонную фигуру къ лучшему.

Ал. Потанина.

(Окончаніе будетъ).

"Восточное Обозрѣніе", No 46, 1884

   

УТЯЙ.

(Путевыя записки по Китаю).

(Окончаніе).

   При снятіи фотографіи ламы недоумѣвали, что имъ дѣлать;по лицамъ стариковъ, выглядывавшихъ изъ-подъ пунцовыхъ о ргимджи (покрывалъ), видно было, что новшество это имъ не нравится; они сходились по два, по три, смотрѣли сурово, но не мѣшали; какой-то монахъ въ новомъ желтомъ халатѣ съ очень умнымъ лицомъ, очевидно, порѣшилъ не вмѣшиваться въ наше дѣло и не помогать; онъ вышелъ изъ кумирни, затворилъ въ нее двери и сѣлъ въ сторонѣ, въ галлереѣ. Толпа вокругъ г. Скасси возростала; но она была занята глазѣньемъ и, кажется, не интересовалась тѣмъ, будутъ ли ея боги сняты, или нѣтъ. Что говорили китайцы, бывшіе около насъ, намъ осталось неизвѣстнымъ, но нашъ Тэнъ довольно смѣло подошелъ къ кумирнѣ, распахнулъ ея затворенныя двери и сталъ запрещать ламамъ приближаться къ ней, чтобъ они но мѣшали работать. Снявши наружный видъ, г. Скасси перенесъ камеру въ храмъ и снялъ статую дѣвушки при стеченіи такой же многочисленной и мѣшающей публики; молодые монахи никакъ не могли утерпѣть, чтобъ не пройдти впереди объектива и не заглянуть въ него лишній разъ. По окончаніи работы г. Скасси поблагодарилъ ламу въ желтомъ халатѣ и пригласилъ его къ себѣ на чай, взамѣнъ чего тотъ самъ пригласилъ насъ. Раскланявшись и одѣливъ нищую братію чохами, мы оставили кумирню и опять вернулись въ торговую улицу, по которой спустились къ кумирнѣ Шинъ-тунъ-сы. Она помѣщается въ монастырѣ китайскихъ хэшановъ. Монастырь большой, просторный; кумирни его помѣщаются въ большихъ бѣлыхъ каменныхъ зданіяхъ. По двору, окруженному кельями, вездѣ мощеная плитою мостовая. Большія ворота съ крытой галлереей ведутъ съ улицы во дворъ кумирни; по галлереѣ ходитъ постоянно сторожъ и ударами въ колоколъ съ густымъ бархатистымъ звономъ приглашаетъ проѣзжающаго подъ воротами къ пожертвованію въ пользу монастыря. Зданія, стоящія среди двора, имѣютъ два этажа и раздѣлены арками; въ нижнемъ этажѣ семь арокъ, изъ которыхъ въ средней двери, въ остальныхъ окна; надъ каждой дверью большая черпая доска съ китайскими надписями; арки отдѣлены пилястрами, капители которыхъ подходятъ подъ карнизъ и смѣшиваются съ его узоромъ, очень простымъ, какъ будто образовавшимся лишь отъ выступа кирпичей; въ карнизѣ прорѣзаны круглые небольшіе медальоны съ рисунками птицъ, звѣрей и цвѣтовъ; ихъ семнадцать на узкой сторонѣ зданія, на передней, значить, должно быть гораздо болѣе; это единственная пестрота въ этомъ зданіи; кровельные углы приподняты очень слабо; съ нихъ свѣшиваются колокольчики съ пріятнымъ звономъ, который производитъ вѣтеръ, раскачивая ихъ. Верхній этажъ значительно меньше нижняго; стоя на дворѣ, не видишь его оконъ. Кровля съ боку покрыта цвѣтнымъ рисункомъ и зелеными арабесками. Весь стиль постройки значительно отличается отъ обычнаго въ Китаѣ; нѣтъ пестроты, мелкой рѣшетки, ничего игрушечнаго, все гораздо строже. За бѣлыми зданіями въ самомъ заднемъ концѣ двора находится мѣдная кумирня, такъ называемая потому, что вся она сдѣлана изъ мѣди. Она построена на террасѣ, можетъ быть, отчасти и естественной, но, по всей вѣроятности, потомъ искусственно разработанной и нивелированной. На узкую эстраду передъ мѣдной кумирней ведутъ двѣ лѣстницы съ каменными перилами, украшенными миніатюрными каменными фигурами львовъ, обезьянъ и пр. Такія же перила окружаютъ и самую эстраду, которая такъ высоко поднимается надъ уровнемъ двора, какъ наши балконы. Терраса на которой стоитъ мѣдная кумирня, возвышается еще надъ эстрадой на 1 1/2 метра, и съ эстрады въ дверь кумирни ведетъ крыльцо. Въ то время, какъ я поднималась по ступенямъ крыльца, изнутри зданія неслось монотонное пѣніе, или, скорѣе, чтеніе монаховъ; кумирня, повидимому, была наполнена ими, и я не рѣшилась заглянуть въ нее. Стѣны и крыша мѣдной кумирни составлены изъ мѣдныхъ плитъ, которыя были отлиты съ рельефными украшеніями. Наружная сторона стѣнъ покрыта мелкимъ рисункомъ; на внутренней сторонѣ плиты покрыты безчисленными изображеніями буддъ, расположенныхъ рядами. Вокругъ крыши устроенъ балкончикъ. На эстрадѣ передъ входомъ въ кумирню поставлены четыре небольшія мѣдныя башенки, на которыхъ также отлиты фигуры буддъ, а также мѣдная курильница. На одной изъ колонокъ поставлена золоченая статуетка будды. По обѣ стороны мѣдной часовни, симметрично, на одной съ нею террасѣ стоятъ два одинаковыя бѣлыя зданія, совершенно того же типа, какъ зданія, стоящія на дворѣ и уже описанныя много, но меньшихъ размѣровъ; съ ихъ верхнихъ галлерей перекинуты мостики къ балкону, который окружаетъ крышу мѣдной кумирни. Сзади мѣдной кумирни самый задній планъ террасы занятъ длиннымъ двухъ-этажнымъ зданіемъ съ галлереей вдоль верхняго этажа. Всѣ эти постройки, лѣстницы, балконы, перила, башенки въ общемъ представляютъ очень красивое и симметричное цѣлое. Выше всего этого поднимается гора, одѣтая зелеными деревьями, а на вершинѣ горы видны красныя и голубыя стѣны и желтыя крыши монастыря Пусыдяна.
   Китайскіе хэшаны, которыхъ мы встрѣчали на дворѣ этой кумирни, какъ показалось мнѣ, значитсліно отличались отъ монгольскихъ, съ которыми я знакома была уже прежде. Монгольскіе монахи это все добрые ребята, молодые, веселые, здоровые, вполнѣ разсчитывающіе на безконечную доброту Шакьямуни, и потому не особенно строги и къ себѣ. Не то казалось мнѣ у китайцевъ: они смотрѣли сурово; молодые монахи отличались мертвеннымъ цвѣтомъ лица и задумчиво смотрящими глазами; монахи при видѣ насъ не оставляли своихъ занятій или уходили внутрь келій; ихъ сѣрые халаты изъ какой-то жесткой, повидимому, шерстяной матеріи также больше подходили къ нашему представленію о монашествѣ, чѣмъ ярко желтые или красные халаты монгольскихъ ламъ съ шелковыми кушаками и вышитыми кисетами. Я можетъ быть, я введена въ обманъ, что китайскіе монахи изощрялись въ лицемѣріи и ханжествѣ, монгольскіе же несомнѣнно поискреннѣе и попроще.
   И здѣсь насъ окружала толпа, состоявшая, впрочемъ, только изъ монастырскихъ рабочихъ да мальчиковъ, уже поступившихъ въ духовное званіе. Одинъ изъ рабочихъ поразилъ меня своимъ костюмомъ; на немъ былъ стеганый халатъ, составленный изъ лоскутковъ разныхъ матерій, что очень напоминало наши половики, тканые изъ ситцевыхъ обрывковъ; на ногахъ его были сандаліи совершенно особаго покроя, какого я не видѣла прежде ни на Востокѣ, ни на рисункахъ; весь костюмъ его представлялъ массу труда и аккуратность, и въ то же время крайнюю бѣдность. Видъ у парня былъ веселый, а когда онъ замѣтилъ, что я срисовала себѣ его сандаліи, то разразился самымъ веселымъ хохотомъ и, какъ любезность, предложилъ мнѣ плодъ цбаоръ (жужубъ), который вытащилъ откуда-то изъ рукава.
   Мѣдная кумирня, безспорно, самая интересная достопримечательность утайскихъ монастырей; къ сожалѣнію, г-ну Скасси удалось только спять общій видъ ея съ середины двора. Сложивъ камеру, онъ пошелъ было на эстраду къ самой мѣдной кумирнѣ, чтобъ получить болѣе подробный снимокъ ея деталей, но въ это время явился какой то старый хэпіанъ и попросилъ насъ прекратить наши занятія. Еслибъ онъ замѣтилъ наше присутствіе на дворѣ раньше, г-ну Скасси, можетъ быть, не удалось бы спять и общаго вида. Такимъ образомъ мы должны были удалиться изъ монастыря.
   Отсюда мы поѣхали къ подошвѣ горъ, которыя стоятъ надъ сѣвернымъ краемъ долины, чтобъ спять общій видъ утайскихъ монастырей съ сѣвера. Уѣхавъ изъ селенія, окружающаго пять утайскихъ главныхъ монастырей, мы думали, что зрители тутъ не будутъ насъ безпокоить; и дѣйствительно минутъ пять мы оставались одни, но потомъ все-таки набрались сначала дѣти, а затѣмъ и взрослые, и даже женщины. Пока г. Скасси уставлялъ свой аппаратъ, я сѣла на глиняный обрывъ возлѣ какого-то камня; присмотрѣвшись, я замѣтила, что онъ обдѣланъ человѣческой рукой. Это была или капитель колонны, или пьедесталъ подъ статую; мѣстами на немъ была замѣтна скульптура. Такихъ обломковъ, а также развалинъ стѣнъ, ступъ, памятниковъ разсѣяно по всей долинѣ множество; нѣкоторые памятники съ разъѣденными временемъ надписями, можетъ быть, относятся къ очень давнему времени, и очень вѣроятно, что археологъ найдетъ себѣ здѣсь пищу. На этомъ кончились паши разъѣзды но долинѣ; отсюда мы вернулись въ дянь.
   Въ обоихъ монастыряхъ, которые мы посѣтили въ этотъ день, видно было много больныхъ, особенно въ Юнъ-чжао-сы. Были больные съ страшными язвами на лицѣ. Дѣти, страдающія глазами и накожными сыпями, также часты; послѣднія самыя грязныя во всей толпѣ; повидимому, имъ запрещено умываться съ санитарною цѣлью.
   Въ утайскихъ монастыряхъ, какъ и у насъ въ лаврахъ, продаютъ изображенія находящихся тутъ божествъ, мѣдныя статуетки, глиняные слѣпки со стѣнъ мѣдной кумирни, иконы, рисованныя на ткани. Продаются также общіе виды утайскихъ монастырей, отпечатанные типографскими чернилами или тушью на большихъ лоскутахъ европейскаго коленкора, пропитаннаго крахмаломъ или известкой. Это видъ съ птичьяго полета: и ландштафтъ, и карта вмѣстѣ. Къ сожалѣнію мастеръ, исполнившій этотъ планъ, изобразилъ на улицахъ, проходящихъ между монастырями, процессію, съ которою носятъ по Утаю гэгэна или другое духовное лицо что крайне затрудняетъ разбирать планъ. Такіе планы Утаи можно встрѣчать развѣшанными въ кумирняхъ на самомъ крайнемъ сѣверѣ Монголіи, гдѣ нибудь на берегу озера Косогола или тому подобное. Продаютъ все это сравнительно дешево; по словамъ самихъ монаховъ, изъ боговъ грѣхъ дѣлать торговлю. Будто этимъ и объясняются дешевыя цѣны: утайскихъ произведеній, очень аляповатыхъ, сравнительно съ пекинскими, но не хуже, напримѣръ, снимка съ мозаичной Богородицы въ Софійскомъ соборѣ въ Кіевѣ, который продается монахами при входѣ въ соборъ.

Ал. Потанина.

"Восточное Обозрѣніе", No 48, 1884

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru