Португалов Вениамин Осипович
Источники болезней

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ИСТОЧНИКИ БОЛѢЗНЕЙ.

   Русское общество, въ послѣднее время столь близко принимавшее къ сердцу разные вопросы и столь же быстро охладѣвавшее къ нимъ, весьма мало обращало вниманія на одинъ изъ важнѣйшихъ, именно въ вопросъ о своемъ собственномъ здоровья. Одному философу разъ сказали, что его домъ горитъ. "Это не мое дѣло, отвѣтилъ онъ, скажите моей женѣ". Домъ по мнѣнію этого философа спеціальная принадлежность жены, а публика считаетъ свое здоровье спеціальною принадлежностью врачей, предоставляетъ имъ вѣдаться со всѣми своими болѣзнями, сама же занята болѣе серьезными дѣлами, болѣе высокими матеріями. И въ самомъ дѣлѣ, къ чему намъ заботиться о своемъ здоровья, что за особенная бѣда, если я или сосѣдъ умремъ преждевременно. Вѣдь на что же тогда врачи и аптеки? Врачъ конечно вылечитъ, если только больной не возьметъ да не умретъ. Ну, умеръ, значитъ такъ ужь на роду написано было: такъ или иначе, а отъ смерти вѣдь не отдѣлаешься.
   Казалось бы, что же для человѣка дороже его здоровья и физическаго благоденствія. И поверхностно судя, можно бы подумать, что публика вовсе не такъ равнодушна къ своему здоровью. Прислушайтесь, напримѣръ, къ бесѣдамъ большинства провинціальной публики. Какъ только сойдутся двѣ три барыни въ такъ называемой гостиной, разговоръ обыкновенно начинается, во все время бесѣды продолжается и даже кончается разсказомъ о собственной болѣзни, о болѣзняхъ дѣтей, родныхъ, родственниковъ, знакомыхъ# Эти симпатичныя бесѣды, прерываются развѣ только для пересудовъ и сплетней, этихъ неизбѣжныхъ спутниковъ пустой и скукой заѣдаемой жизни."
   Но это взаимное участіе и заботливость въ сущности ложны. Предоставивъ врачамъ вѣдать и лсчить болѣзни, публика сидитъ себѣ сложа руки и требуетъ полосъ врача только въ случаѣ надобности, обращается къ нему только по нуждѣ и знать ничего не хочетъ о томъ, чтобы устроить жизнь спою получше, чтобы предупреждать свои тифы, горячки; чахотки, скарлатины, чтобы по возможности меньше хворать. Совѣтоваться съ врачемъ, какъ устроить свой домъ, какъ воспитать ребенка, какъ держать себя въ дорогѣ, какъ устроить свою, семейную жизнь -- войти въ такія интимности съ врачемъ значитъ просто компрометировать себя. Въ рѣшеніи такихъ задачъ каждый считаетъ себя самого вполнѣ компетентнымъ судьей и дѣлать посторонняго человѣка соучастникомъ своихъ семейныхъ дрязгъ было бы верхомъ нелѣпости и непристойности.
   Итакъ всякъ сверчокъ знай свой шестокъ. Всякій врачъ долженъ умѣть распознать и вылечить болѣзнь. Больше отъ него не требуется. Остальное не его ума дѣло. Но увы и ахъ! Новѣйшая медицина, прогрессивно подвигаясь впередъ, съ каждымъ днемъ все больше и больше отрѣшается отъ узкихъ понятій и нелѣпыхъ требованій публики. Съ каждымъ днемъ мы все больше и больше убѣждаемся", что мы, врачи, вовсе не обладаемъ такимъ чудеснымъ талисманомъ, какой приписываетъ намъ публика. Нѣтъ отрасли знанія, гдѣ бы господствовалъ большій хаосъ, какъ въ медицинскомъ мірѣ Системы леченія быстро смѣняютъ другъ друга и сталкиваясь производятъ лишь путаницу. Мы мечемся какъ угорѣлые. Каждое новое открытіе становится для насъ, по выраженію Бэкона, идоломъ, на котораго мы молимся, которому мы поклоняемся какъ золотому тельцу, и котораго безъ всякаго милосердія ниспровергаемъ при первой неудачѣ, при еще болѣе новомъ открытіи. Разсказываютъ, что африканскіе дикари охотно обожаютъ любого божка, но за малѣйшій, неуспѣхъ сѣкутъ его розгами и вытуриваюгъ вонъ. Въ жизни врача бываютъ нерѣдко такіе же моменты.
   Очень интересно и весьма поучительно, въ какія страшныя и уморительныя крайности бросаемся мы подъ часъ. Вотъ мы, напримѣръ, нашли, что какое нибудь лекарство помогло отъ такой-то болѣзни, положимъ отъ хины прошла лихорадка, ну давай шарить по всѣмъ угламъ земнаго шара и пріискивать специфическія лекарства отъ всякой болѣзни, и до того увлекаемся своею вѣрою въ воображаемый принципъ, что дѣйствительно находимъ желаемыя лекарства, и знать ничего не хотимъ и допустить не можемъ, чтобъ мы тутъ сколько нибудь ошибались.
   Какъ вдругъ подъѣдетъ какой нибудь скептикъ и начинаетъ увѣрять публику, что большая часть болѣзней проходятъ вовсе безъ лекарствъ и безъ всякаго вмѣшательства врачей, тогда мы бросаемся въ совершенно противоположную крайность и лечимъ всѣ болѣзни такъ называемымъ выжидательнымъ методомъ, т. е. ровно ничего не дѣлаемъ, и съ высоты Олимпа величественно созерцаемъ, какъ человѣчество дохнетъ, станетъ болѣетъ и вымираетъ по всѣмъ правиламъ науки. А прежде-то?
   Еще и теперь живо въ памяти людей то блаженное время, когда позвать врача значило "кровь пустить". Каждый Врачъ былъ непремѣнно вооруженъ хорошимъ ланцетомъ или даже двумя, и при всякомъ удобномъ случаѣ кровь человѣческую проливали какъ какую-то дрянь. Несчастное тѣло любого паціента было любимой ареной, на которую всякій врачъ съ удовольствіемъ отправлялъ наполеоновскія арміи пьявокъ. И теперь живы субъекты, которымъ на спину, животъ или другія части тѣла ставили втеченіе жизни нѣсколько сотъ пьявокъ или банокъ. Кровожадность врачей въ то время доходила до какого-то звѣрства. Просто не знали пощады, сплошь и рядомъ, и малымъ и большимъ, и виновнымъ и невиннымъ дѣлали кровопусканія изъ руки, изъ ноги, изъ висковъ и разныхъ другихъ жилъ. Эта кровожадность и. теперь подчасъ даетъ себя- чувствовать самымъ жестокимъ образомъ. Не будь итальянскіе врачи такіе кровопійцы, кто знаетъ, можетъ быть, единая Италія давнимъ давно владѣла бы своею завѣтною мечтой -- Римомъ, и благородное сердце новозавѣтнаго Гарибальди не облилось бы кровью Ментонскаго пораженія. Семь кровопусканій, сдѣланныхъ Кавуру, сведшихъ его въ могилу, стоили навѣрное человѣчеству нѣсколькихъ лишнихъ кровопролитныхъ битвъ. Но отъ Кавура и до бѣдняка, лежащаго на казённой койкѣ, въ казенной больницѣ -- разстояніе громадное. Если Кавуръ дѣлается жертвой медицинскаго шарлатанства, то что же сказать о тѣхъ тысячахъ и милліонахъ бѣдняковъ, которые просятъ у лекаря, какъ милости, скорѣйшаго окончанія своихъ страданій. Кровопусканіе однакожъ безпощадно, оно отнимаетъ здоровье, но оставляетъ жизнь. Дѣйствительно, множество вытянутыхъ, исхудалыхъ, блѣдныхъ безкровныхъ физіономій и теперь еще носятъ на себѣ неизгладимые слѣды недавней кровожадности нашихъ врачей. Но теперь врачи стали осторожнѣе, теперь ужъ рѣдко можно встрѣтить врача, вооруженнаго ланцетомъ, онъ больше не въ кодѣ; его впрочемъ замѣнилъ другой варваръ-мучитель, съ которымъ мы познакомимъ читателя послѣ. Кто не помнитъ, какого шума на бѣломъ свѣтѣ надѣлало электричество. Вѣдь мы ухватились за него обѣими руками, какъ за якорь спасенія, и съ такимъ необычайнымъ энтузіазмомъ, какого давно не испытывало человѣчество. Врачъ запасшійся Дюшеновскимъ аппаратомъ, машинами Румкорфа, Штерера и особенно Миддельдорфа, смотрѣлъ на себя съ такою же гордостью, съ какою Людовикъ XIV смотрѣлъ на себя, когда произнесъ: il ny a plus des Pyrénées. "Нѣтъ болѣе болѣзней", думалъ себѣ тогда такой врачъ-волшебникъ, "все въ моихъ могучихъ рукахъ!" Но хотя и самые Пиренеи не вѣчны, однако они долго еще останутся на своемъ мѣстѣ и торжество электричества едва-ли переживетъ ихъ
   Не менѣе шатка была всегда слава лекарствъ. Чуть появится какое нибудь лекарство и имъ начинаютъ пичкать всѣхъ больныхъ и при всѣхъ возможныхъ обстоятельствахъ, авось-де поможетъ. Полюбилась, напримѣръ, врачамъ ртуть; ее сейчасъ же возвели въ божество, окрестили Меркуріемъ, стали призывать на помощь при всякаго рода болѣзняхъ, давали въ лихорадкѣ, при всѣхъ воспаленіяхъ, въ холерѣ, при всѣхъ возможныхъ страданіяхъ дѣтей;, а главное поставили ее лицомъ къ лицу съ другимъ божествомъ Венерой и довели ихъ до самой ожесточенной борьбы, которая съ перемѣннымъ счастіемъ то на той, то на другой сторонѣ обошлась человѣчеству въ нѣсколько поколѣній вырожденія и до сихъ поръ сильно свирѣпствуетъ и долго еще не прекратится. Но кумиръ уже сверженъ; значительная партія врачей съ ужасомъ отшатывается отъ этого ложнаго божка. Полюбились врачамъ хина, желѣзо, іодъ, опій и куда не повернешься, все суютъ то одно, то другое; будущее) говорятъ, рѣшитъ: кстати или не кстати. Чтобы ввести въ организмъ лекарство, придумывались разные способы, пролагались разные пути: вводили лекарство чрезъ ротъ, носъ и всякія другія отверстія, не пощадили и нашего чувствительнѣйшаго органа -- кожу: ее терзали мушками и, снявъ кожицу, бередили свѣжую рану, присыпая ее лекарствомъ, обращеннымъ въ мельчайшій порошокъ. Наконецъ все это показалось малымъ, недостаточнымъ, не удовлетворяло требованіямъ. Теперь господствуетъ совершенно новый путь введенія лекарствъ въ нашъ организмъ, именно прямо подъ кожу особымъ инструментомъ,-- шприцомъ и приводятъ такимъ образомъ лекарство въ непосредственное соприкосновеніе съ кровью. Этотъ путь, несмотря на всю свою новизну и несмотря на то, что онъ причиняетъ довольно чувствительную боль, грозитъ сдѣлаться всеобщимъ" грозитъ вытѣснить всѣ остальные пути, грозитъ подорвать довѣріе къ желудку и уничтожить кредитъ электричества. Посмотрите и полюбуйтесь современнымъ эскулапомъ. У него въ одномъ карманѣ непремѣнно porte-caustique и ляписъ, пальцы непремѣнно запачканы ляписомъ и черны, а въ другомъ карманѣ мѣсто рутиннаго ланцета замѣнилъ шприцъ Праватца, безъ котораго современный врачъ не мыслимъ. Онъ вооруженъ всевозможными зеркалами. Онъ теперь уже не довѣряетъ своимъ собственнымъ глазамъ какъ прежде, ему необходимы глазное, ушное, носовое, горловое зеркало, ему необходимъ стетоскопъ и плесиметръ. Пульсъ паціента заявляетъ для него свои движенія посредствомъ особаго инструмента, называемаго сфигмографомъ Моррея. Онъ ужь не глазомѣрничаетъ по старинкѣ, а измѣряетъ математическими единицами, взвѣшиваетъ, обнюхиваетъ, ощупываетъ, отвѣдываетъ, анализируетъ, пускаетъ въ ходъ всѣ свои внѣшнія чувства и внутреннія соображенія да онъ просто мученикъ у постели больного, пока не распознаетъ точно его болѣзнь и, подчасъ несмотря на все это, онъ становится въ-тупикъ и самъ не знаетъ, съ чего начать и что предпринять.
   Хаосъ, господствующій въ медицинѣ, изумителенъ. Одинъ аллопатъ, другой гомеопатъ, третій гидропатъ; спеціализація доведена до мелочей: есть терапевты, хирурги, акушеры, глазные, ушные, зубные врачи, спеціалисты по части дѣтскихъ болѣзней, женскихъ болѣзней, мужскихъ секретныхъ болѣзней. Казалось, чего же больше желать? Академіи, университеты, госпитали, больницы, аптеки, комитеты народнаго здравія -- все это доказываетъ, что человѣчество повидимому далеко не равнодушно къ своимъ недугамъ и принимаетъ всѣ зависящія отъ него мѣры, чтобы устранить зло. Кромѣ того ни одна человѣческая профессія не имѣетъ столько ложныхъ претендентовъ, какъ медицина. Шарлатанство разныхъ самозванцевъ, знахарей, множество самородныхъ лечителей доказываетъ, съ одной стороны, недовѣріе публики къ медицинѣ и врачамъ патентованнымъ, съ другой стороны, служитъ указаніемъ, что и медицина, особенно практическая, не можетъ еще похвастаться. такими основными началами, какими изобилуютъ другія позитивныя науки, какъ астрономіи, физика и даже химія. Жалкое и оскорбительное положеніе врачей въ обществѣ объясняется самымъ характеромъ господствующей медицины. Самый поверхностный наблюдатель легко можетъ удостовѣриться и собственнымъ опытомъ убѣдиться, что въ медицинѣ на первомъ планѣ выступаетъ элементъ карательный, между тѣмъ какъ предупредительный элементъ далеко отодвинутъ на задній планъ. Карательная медицина, несмотря на то, что она дѣйствуетъ орудіями, достойными пытки, люба,-- дорога человѣчеству и нравится ему даже. Человѣчество до того привыкло ко всѣмъ этимъ микстурамъ, порошкамъ, пилюлямъ, каплямъ, горчичникамъ, мушкамъ, припаркамъ, примочкамъ, банкамъ, пьявкамъ, клистирнымъ трубкамъ, клизопомпамъ, катетрамъ, зондамъ, что еслибъ вдругъ пришлось отрѣшиться отъ всего этого, человѣчеству стало бы скучно и тоскливо. Да чѣмъ бы тогда наполнялось время докторскихъ визитацій? Да о чемъ бы тогда толковали во время взаимныхъ визитовъ? Даже подумать трудно.
   Есть еще одна весьма печальная сторона въ медицинѣ, сильно компрометирующая ее. Это -- ея отрицательное значеніе и достоинство чисто-палліативное. Всѣ медицинскія системы, всѣ улучшенные способы леченія при всемъ ихъ разнообразіи не имѣютъ ни малѣйшаго вліянія на смертность людей. Лечите людей какими угодно средствами и методами, или вовсе ничѣмъ не лечите, смертность и въ томъ и въ другомъ случаѣ одинакова. Хотя это кажется невѣроятнымъ, ужаснымъ, но это такъ. Знаменитый Н. И. Пироговъ, въ своемъ классически-знаменитомъ сочиненіи "Начала Военно-Полевой Хирургіи" говоритъ, что онъ "убѣжденъ въ томъ, что всѣ наши врачебныя средства и пособія едва колеблютъ общую цифру смертности". Это положеніе ясно доказываетъ общая статистика, а медицинская статистика на каждомъ шагу пикируетъ насъ этимъ. Статистика -- это бѣльмо на глазу у медицины. Она насъ приводитъ въ отчаяніе. Она злѣйшій врагъ нашъ. Возьмите, напримѣръ, Вѣну и Пензу или Вологду. Даже обидно сравнивать въ ученомъ отношеніи какую нибудь Вологду съ Вѣной, гдѣ сосредоточена такая масса медицинскихъ знаменитостей, гдѣ врачебныя средства и пособія доведены до высочайшей степени совершенства- просто грѣхъ и смѣшно проводить паралель между Вологдой и Вѣной, куда стекаются со всѣхъ концовъ Европы поучиться и усовершенствоваться въ медицинѣ и особенно полечиться въ тѣхъ случаяхъ, въ которыхъ никакая Вологда не въ состояніи помочь. А между тѣмъ разверните превосходную статистику Отто Гауснера и вы увѣритесь собственными глазами (на 246 стр.), что въ Вѣнѣ смертность больше, чѣмъ въ Вологдѣ и какой нибудь Пензѣ. Въ то время какъ въ Вѣнѣ умираетъ одинъ на 24,8 въ Вологдѣ или въ Пензѣ умираетъ одинъ на 25. Никто конечно не сомнѣвается, что Петербургъ во сто разъ богаче медицинскими пособіями, чѣмъ какая нибудь Полтава, а между тѣмъ въ то время какъ въ Петербургѣ, снабженномъ всѣмъ нужнымъ для того, чтобы спастись отъ смерти, умираетъ одинъ на 25, въ Полтавѣ, гдѣ чуть ли не вся обстановка приспособлена къ тому, чтобы скорѣе умереть, только одинъ изъ 28 жителей пользуется этимъ удобствомъ.
   Такіе крупные факты сильно подрываютъ кредитъ карательной медицины. Но мы этимъ ничуть не хотимъ сказать и изъ этого нисколько не слѣдуетъ, чтобы карательная медицина и ея представители врачи были совершенно безполезны и излишни. При теперешнемъ строѣ общества, при существующемъ соціальномъ порядкѣ вещей врачи и особенно врачи раціоналисты и эксплоататоры вполнѣ необходимы. Положимъ, что у васъ воспаленіе, жаба въ горлѣ -- болѣзнь въ сущности пустая. Посидите въ теплѣ и это пройдетъ само собою. Но воспаленіе можетъ усилиться до того, что сдѣлается нарыву въ горлѣ. Дѣло это уже нѣсколько посерьезнѣе. Если вы во время прозвали карателя-врача, онъ навѣрное вамъ намажетъ въ горлѣ ляписомъ; штука тоже, кажись, нехитрая, но эта нехитрая штука можетъ, въ большинствѣ случаевъ, предупредить образованіе и развитіе нарыва. Во-первыхъ, это нужно знать, во-вторыхъ, вѣдь не позовете же съ улицы всякаго встрѣчнаго и поперечнаго, чтобъ показать ему свое горло, а посылаете за врачомъ, какъ за своею собственностью, какъ за своимъ слугой, и за оказанную услугу суете ему въ руку, какъ лакею на водку, три или пять рублей. Но если карательная медицина нисколько не, колеблетъ цифры смертности, то это не ея вина, не ея призваніе, не ея назначеніе, не ея обязанность, наконецъ. Разъ навсегда человѣчество должно свыкнуться съ идеей, что роль карательной медицины чисто-палліативная. Это, однакожъ, никоимъ образомъ и ни въ какомъ случаѣ не ведетъ къ фатализму. Мы рѣшительно далеки отъ того, чтобы утверждать, что такъ или иначе, а человѣчество должно хворать и вымирать въ извѣстной опредѣленной пропорціи, въ опредѣленный срокъ, въ извѣстномъ возрастѣ, по неизмѣннымъ, незыблемымъ законамъ. Напротивъ мы твердо вѣримъ въ детерменизмъ вещей. Мы убѣждены, что степень заболѣванія и смертности человѣчества совершается въ силу существующихъ условій соціальнаго быта, что условія эти могутъ видоизмѣняться до безконечности и безпредѣльно въ хорошую и дурную сторону, и что съ перемѣною этихъ условій въ ту или другую сторону, и явленія, отъ нихъ зависящія, т. е. заболѣваемость и смертность, непремѣнно перемѣнятся. Мы хотимъ этанъ сказать и сказать отъ глубины души нашихъ убѣжденій, что хворость и смертность людей до извѣстнаго предѣла въ ихъ собственныхъ рукахъ, въ непосредственной ихъ власти и въ полнѣйшей и несомнѣнной отъ нихъ зависимости. Мы хотимъ убѣдить и убѣдить съ полнѣйшею вѣрою въ нашу правоту, что не карательная медицина, какого бы совершенства она не достигла, спасаетъ человѣчество отъ пожирающаго его зла, а лишь предупредительная, состоящая въ улучшеніяхъ соціальнаго быта. Чѣмъ инымъ прикажете объяснить такіе факты, что Россія и Норвегія, почти при одинаковыхъ климатическихъ условіяхъ, имѣютъ совершенно различную смертность. Чѣмъ инымъ прикажете объяснить, какъ не лучшимъ состояніемъ соціальнаго быта, что въ Норвегіи умираетъ одинъ на 53, а въ Россіи одинъ на 29? И по мѣрѣ того, какъ предупредительная медицина или соціальная гигіена будетъ входить въ свои права и распространять свою силу, по мѣрѣ того, какъ будетъ возрастать ея вліяніе, значеніе, а главное примѣненіе въ обширнѣйшихъ размѣрахъ, по мѣрѣ всего этого карательная медицина будетъ ослабѣвать и все болѣе и болѣе становиться ненужною и безполезною.
   Въ чемъ же заключается предупредительная медицина? Мы на этотъ вопросъ отвѣтимъ однимъ словомъ: это -- культура. Но мы немножко разъяснимъ это слово.
   Жизнь человѣка и вообще всего живого есть продуктъ взаимнодѣйствія двухъ элементовъ вовсе не враждебныхъ другъ другу: живого организма (отъ малѣйшей былинки до царя творенія -- человѣка) я окружающей среды. Тѣсная связь и зависимость этихъ двухъ элементовъ не подлежитъ сомнѣнію. Чѣмъ лучше обставлена я обусловлена внѣшняя среда, тѣмъ лучше, продолжительнѣе и правильнѣе протекаетъ жизнь организма; чѣмъ хуже внѣшнія условія существованія, тѣмъ кратковременнѣе, жалче, хилѣе длится мучительное прозябаніе организма. Отсюда два рода совершенно противоположныхъ явленій: съ одной стороны улучшенная культура ведетъ организмъ къ усовершенствованію, съ другой стороны недостатки культуры, отсутствіе ея или нищенская культура влечетъ за собою вырожденіе. Это могучій и незыблемый законъ природы, такъ плодотворно и геніально разработанный Дарвиномъ. Дарвинъ съ непоколебимою ясностью провелъ этотъ законъ по всему животному и растительному царству. Мы убѣждены, что законъ этотъ одинаково вѣренъ и относительно человѣка.
   Поэтому мы обратимся къ Дарвину и позаимствуемъ изъ его хорошей книги {Прирученныя животныя и воздѣланныя растенія.} нѣкоторые факты, которыми онъ доказываетъ могущество культуры. При этомъ намъ нужно заручиться благосклонностью читателя. Если ему дорого его собственное здоровье, если онъ испыталъ въ жизни удовольствіе, лаская здороваго и красиваго ребенка, если онъ желаетъ своимъ дѣтямъ хорошей умственное и физической будущности, онъ насъ выслушаетъ до конца; онъ не соскучится подробностями, которыми не брезгаютъ ученые.
   Итакъ, Дарвинъ говоритъ (стр. 55), что лошадь можетъ процвѣтать и достигать крайней степени совершенства, какъ при сильной жарѣ, такъ и при значительномъ холодѣ, какъ въ Аравіи счастливой и. сѣверной Африкѣ, такъ и въ туманной Англіи. Но этой породистости и совершенства въ лошадяхъ можно достигнуть не иначе, какъ хорошимъ уходомъ и естественнымъ подборомъ; въ противномъ случаѣ, лошади значительно уменьшаются въ величинѣ и измѣняютъ свой внѣшній видъ, что зависитъ отъ недостатка питательной или разнообразной пищи. "Всѣмъ извѣстно, говоритъ онъ (стр. 54), какъ малы и шершавы пони на сѣверныхъ островахъ и въ гористыхъ мѣстностяхъ Европы. Въ Корсикѣ и Сардиніи есть свои пони, а на нѣкоторыхъ островахъ, близь береговъ Виргиніи, существовали, а, можетъ быть, существуютъ и теперь, и они совершенно схожія съ лошадками Шотландскихъ острововъ, которые, какъ полагаютъ, выродились вслѣдствіе неблагопріятныхъ внѣшнихъ условій".
   Но вотъ бѣда, заговоривъ о лошадяхъ, намъ приходится имѣть въ виду нашу почтенную публику. Но толковать о лошадяхъ и при этомъ "кивать на Петра", еще куда не шло; лошадь все-таки благородное животное, которымъ иной британскій лордъ столько же дорожитъ, сколько своими наслѣдственными гербами, но проводить параллель между человѣкомъ и... просто сказать стыдно... и осломъ достойно всякаго порицанія, это признакъ самого дурного тона и притомъ еще какое дерзкое сопоставленіе. Дарвинъ позволяетъ себѣ утверждать, что осла можно значительно улучшить относительно величины и силы тщательнымъ подборомъ и хорошей пищей, и это даетъ ему полное право предположить, что и прочія качества осла (не умственныя ли?) также могутъ быть улучшены подборомъ. "Малая величина осла въ Англіи и въ сѣверной Европѣ зависитъ гораздо больше отъ плохого ухода, нежели отъ холода". До чего только не договариваются ученые; по Дарвину, чего добраго, осла-то можно преобразить въ философа и на оборотъ!..
   Ученіе Дарвина, факты имъ собранные и выводы имъ добытые, дали совершенно новое направленіе изученію естественныхъ наукъ, сообщили имъ особенный интересъ и сильно подвинули впередъ значеніе и искуство культуры. Безъ преувеличенія можно сказать, что вещи, прежде считавшіяся: немыслимыми, теперь совершенно въ порядкѣ вещей. Послѣ Кювье никто думать не смѣлъ посягать на цѣлостность и неизмѣняемость существъ, населяющихъ нашъ міръ. Все существующее казалось сотвореннымъ такимъ отъ вѣка и казалось останется и долото остаться такимъ до скончанія вѣковъ. Къ счастью, для прогресса и для блага всего существующаго это ложное ученіе въ конецъ теперь разбито и опровергнуто. Человѣкъ по своему произволу, по одному лишь капризу можетъ теперь измѣнять различныя части организма животныхъ и приспособлять ихъ въ свою пользу. Это, такъ сказать, матеріальная выгода. Но этого мало. Ученіе это привело насъ къ тому несомнѣнному;бѣжденію, что организація животнаго не имѣетъ въ себѣ ровно ничего постояннаго, ничего святаго, разъ навсегда установленнаго, и никоимъ образомъ неизмѣняемаго. Даже черепъ и его содержимое -- мозгъ подвергается, въ силу извѣстныхъ условій, столь рѣзкимъ измѣненіямъ, что только скромность не позволяетъ намъ высказать свои соображенія о будущихъ проявленіяхъ этой новой силы въ рукахъ человѣка. Послушайте-ка, какія интересныя вещи, напримѣръ, разсказываетъ чудакъ Дарвинъ. "Натузіусъ, говоритъ онъ, утверждаетъ за положительно вѣрное,-- какъ о результатѣ всеобщихъ и его собственныхъ опытовъ, что изобиліе пищи въ раннемъ возрастѣ способствуетъ непосредственно въ расширенію и къ укорачиваніе головы свиньи, а недостатокъ пищи производитъ совершенно противоположный результатъ. Онъ сильно напираетъ на тотъ фактъ, что всѣ дикія и полуприрученныя свиньи, раскапывая землю своимъ рыломъ, должны въ юномъ возрастѣ упражнять этимъ сильныя мышцы, прикрѣпляющіяся къ задней части головы. Въ высоко-развитыхъ домашнихъ породахъ привычка эта не примѣняется къ дѣлу, вслѣдствіе чего форма задней части черепа измѣняется, а это ведетъ за собою перемѣны въ другихъ частяхъ. Едва ли можно сомнѣваться, что такое значительное измѣненіе привычекъ повлечетъ за собой и измѣненіе черепа" (стр. 75).
   Остановимся, здѣсь и переведемъ дыханіе. Вѣдь это ни съ чѣмъ несообразно. Слышите ли! Измѣненіе черепа зависитъ отъ привычекъ! Вѣдь если Дарвинъ хочетъ этимъ намекнуть, что кто не живетъ своей головой, не питается трудами рукъ своихъ, у того можетъ будто бы произойти укороченіе головы и уподобленіе свиньѣ, то намъ остается только удивляться его неблагопристойности и заподозрить его въ неблагонамѣренности. Впрочемъ, мы рѣшились терпѣливо сносить до конца и простить этому старику его оскорбительные намеки. Однако же Дарвинъ, должно быть, вовсе не шутитъ. Онъ серьезно доказываетъ, что культура обоюдострое орудіе, которымъ нужно только умѣть пользоваться для своего блага, что систематическимъ подборомъ можно просто производить чудеса, что обильная пища въ теченіе многихъ поколѣній имѣетъ непосредственное вліяніе на увеличеніе размѣровъ породы и многое другое въ этомъ родѣ. Съ Дарвиномъ, дѣйствительно, шутить нечего и идеи, имъ проповѣдуемыя, провѣрены такимъ обиліемъ фактовъ, что не вѣрить ему нельзя. Пусть же на него обрушатся и вся отвѣтственность за всѣ его толкованія. Безъ его подстрекательства мы не позволило бы себѣ пугать читателя такими смѣлыми сопоставленіями и угощать его такими отрезвляющими дозами морали, какими поражаетъ подчасъ Дарвинъ. Вотъ хоть одинъ такой образчикъ. "Принимая въ соображеніе, говоритъ этотъ чудакъ, что одомашненные кролики, живя неволѣ, не имѣли возможности пускать въ ходъ свой умъ, инстинкты, чувства и произвольныя движенія, съ цѣлью избѣгать разныхъ опасностей и отыскивать себѣ пищу, мы имѣемъ полное право заключить, что мозгу ихъ представляется чрезвычайно мало упражненія и что, вслѣдствіе этого, развитіе его пострадало. Такимъ образомъ мы видимъ, что самый важный и сложный органъ во всей организаціи также подверженъ общему закону уменьшенія массы вслѣдствіе неупотребленія" (стр. 134). Другими словами, отсюда слѣдуетъ, что народы, живущіе въ рабствѣ, не могутъ умственно развиваться и достигать той степени цивилизаціи, какой достигаетъ свободный народъ и что человѣкъ, неупражняющій своихъ мозговъ соотвѣтствующей нищей, тупѣетъ и глупѣетъ.
   Такова сила и мощь культуры!
   Когда такой ученый, какъ Дарвинъ, задавшись серьезнымъ вопросомъ, хочетъ провѣрить его, онъ не брезгаетъ никакими мелочами. Самый ничтожный, повидимому, фактъ, нестоющій съ виду вниманія, получаетъ въ его глазахъ должную цѣнность и стоимостъ. Онъ не подбираетъ одни лишь годные, отбрасывая неподходящіе. Онъ собираетъ ихъ en masse, но умѣетъ систематизировать и группировать ихъ такъ, чтобъ каждый могъ убѣдиться въ истинномъ ихъ значеніи. Это не адвокатъ, старающійся выдвинуть одни лишь крупные аргументы въ процессѣ Своего кліента, и заслоняющій его темныя стороны, лишь бы выиграть процессъ, напротивъ, такой ученый, какъ Дарвинъ, не присяжный повѣренный, а безпристрастный толкователь истины, а потому онъ одинаково хорошо относится къ фактамъ какъ къ крупнымъ, такъ и въ мелкимъ; ему они одинаково дороги. Если бы его кто нибудь захотѣлъ поразить какимъ нибудь чудомъ,"если бы для того предъ его глазами сдѣлали изъ мухи слона, то онъ нисколько не удивился бы и записалъ этотъ фактъ также спокойно, какъ передаетъ онъ всякій другой. Такъ онъ разсказываетъ, что "плоды дикаго крыжовника вѣсятъ 120 гранъ, а въ 1786 г. былъ выставленъ крыжовникъ, вѣсившій 240 гранъ, слѣдовательно, ровно вдвое большій; въ 1817 дошли до 641 грана; до 1825 не было успѣха, но тутъ вѣсъ ягодъ достигъ 760 гранъ; въ 1830 г. крыжовникъ Теazer вѣсилъ 781 гранъ, а въ 1841 Wonderful -- 784; въ 1844 крыжовникъ, подъ именемъ London вѣсилъ 852 грана, а въ слѣдующемъ году 870 гранъ. Въ 1852 въ Стафордширѣ плоды той же разновидности дошли до поразительнаго вѣса въ 895 гранъ. Вѣсъ этотъ въ 8 разъ, больше вѣса дикаго плода" (стр. 379). Развѣ это не слонъ изъ мухи?
   И какіе, подумаешь, пустяки занимаютъ подчасъ этихъ господъ ученыхъ... При этомъ интересно и очень любопытно, какъ они другъ друга упрекаютъ въ увлеченіяхъ, и чѣмъ бы вы думали? Вѣдь, право, не угадать ни за что! Они возлагаютъ свои надежды на моховыя розы! "М-ръ Риверсъ, говоритъ Дарвинъ (стр. 392), увлекается до того результатами скрещиванья и видоизмѣненія, что ожидаетъ дня, когда всѣ наши розы, даже моховыя, будутъ вѣчно зелены, будутъ давать блестящіе, душистые цвѣты и притомъ двѣсти съ іюня до ноября". Эка радость! Очень нужно... Еще интереснѣе заключеніе: "это, говоритъ м-ръ Риверсъ, кажется отдаленной мечтой, но настойчивость въ садоводствѣ сдѣлаетъ чудеса, какъ, конечно, дѣлала ихъ во многихъ случаяхъ". Ну, не забавный ли народъ эти ученые? Мы думаемъ, что кто истинно-русскій патріотъ, тотъ, навѣрное, не усомнится, что у насъ "настойчивость въ садоводствѣ", о которой мечтаетъ м-ръ Риверсъ купно съ своимъ пріятелемъ Дарвиномъ, достигла высокой степени развитія и самихъ блестящихъ результатовъ. Вспомнимъ лишь и достойно возгордимся нашимъ огородничествомъ, пріобрѣтшимъ всероссійскую извѣстность. Вспомнимъ наши нѣжинскіе огурцы, астраханскія дыни, украинскіе арбузы, ярославскій сладкій горошекъ, крымскія яблоки и виноградъ -- вѣдь что это за прелесть! А наши бобы? Вѣдь это верхъ совершенства! Но вообразите себѣ, что Дарвинъ (разумѣется, изъ зависти), еще не зная о нашемъ восхищеніи бобами, вдругъ враждебно взываетъ: "Но какая разница между виндзорскими и русскими бобами!" (стр. 347).
   Дарвинъ этимъ не ограничивается. Мало того, что онъ доказалъ всю силу и значеніе культуры, какъ средства улучшить и усовершенствовать породу, мало того, что культура дастъ всѣ средства противостоять всѣмъ внѣшнимъ невзгодамъ, но и способность примѣненія въ разнообразнѣйшимъ внѣшнимъ условіямъ есть лишь результатъ хорошей культуры. Но пренебреженіе культурой, недостаточное и безтолковое примѣненіе ея, ведетъ къ совершенно противоположному явленію въ животной и растительной экономіи. Все то, что не пользуется благами культуры, естественнымъ ходомъ событій возвращается къ первобытному, дикому, грубому, хилому состоянію. Это явленіе Дарвинъ называетъ закономъ реверсіи. Какъ хорошій сыщикъ, онъ по цвѣту пера въ хвостѣ голубя, по полоскѣ на спинѣ лошади узнаетъ ея нестолбовое происхожденіе и приводитъ массу данныхъ, доказывающихъ, какъ голубиныя породы, при отсутствіи всякой заботы о нихъ, начинаютъ вырождаться, и что наши лошади, переходя въ дикое состояніе, становятся болѣе или менѣе полосатыми.
   Сила культуры не ограничивается улучшеніемъ и усовершенствованіемъ одного лишь животнаго и растительнаго міра. Человѣкъ также подверженъ какъ улучшеніямъ и усовершенствованіямъ своей физической и моральной природы въ силу культуры, путемъ ея прогрессивнаго развитія, такъ и закону реверсіи, т. е. возвращенію въ первобытное состояніе. И если Дарвинъ не касается человѣка, если онъ настолько скроменъ и деликатенъ, что не хочетъ сопоставить человѣка съ остальнымъ органическимъ міромъ, то это ужь такая манера ученыхъ англичанъ. Но все-таки это сопоставленіе видно на каждой страницѣ его знаменитаго сочиненія. А чтобы насъ не заподозрили въ излишней догадливости и въ навязываньи другому такихъ идей, которыхъ онъ вовсе не намѣренъ, былъ высказывать, мы приведемъ изъ антропологія Вайтца рядъ фактовъ, подтверждающихъ нашу мысль и вполнѣ гармонирующихъ съ вышеприведенными фактами изъ животнаго и растительнаго міра. Вайтдъ говоритъ (стр. 82), что "еслибъ у насъ были вѣрныя изображенія и точные портреты тѣлеснаго сложенія различныхъ индивидовъ изъ разныхъ періодовъ жизни одного и. того же народа, то но сравненію этихъ изображеній легко можно было бы доказать, что внѣшній особенности народа вполнѣ соотвѣтствуютъ прогрессу, застою или регрессу его культурнаго развитія". Начнемъ съ того, что почти всѣ естествоиспытатели твердо убѣждены въ томъ, что форма черепа и его образованіе -- надежнѣйшій признакъ происхожденія. И несмотря на то, почти всѣ согласно допускаютъ, что индивидуальныя различія въ черепахъ тѣмъ рѣзче выступаютъ, чѣмъ выше образованіе народа. У дикихъ народовъ уклоненія отъ первобытнаго типа чрезвычайно рѣдки, у цивилизованныхъ народовъ, напротивъ, очень часты. Latham составилъ таблицу измѣреній, которыми доказывается, что вмѣстимость черепа шотландцевъ въ прежнее, древнее время меньше была, чѣмъ въ позднѣйшее, теперешнее, что онъ считаетъ прямымъ и непосредственнымъ слѣдствіемъ цивилизаціи. Старые негритянскіе черепа, выкопанные въ Нью-Іоркѣ, гораздо толще, и обнаруживаютъ, говоря языкомъ френологовъ, гораздо меньшее умственное развитіе, чѣмъ черепа новѣйшаго времени. Все это даетъ право I. Мюллеру и Энгелю утверждать, что форма черепа существенно зависитъ отъ степени культуры и вмѣстѣ съ нею видоизмѣняется. Отсюда вполнѣ понятно, по увѣренію аббата Frère'а, что чѣмъ первобытнѣе раса людская, тѣмъ сильнѣе развитъ затылокъ и тѣмъ площе лобъ, и что съ успѣхами цивилизаціи лобъ становится выпуклѣе, а затылокъ на оборотъ, болѣе плоскій. Очень естественно, что такія капитальныя измѣненія совершаются чрезвычайно медленно, также медленно, какъ медленно подвигаются успѣхи цивилизаціи. Вотъ почему они такъ незамѣтны и мало бросаются въ глаза, въ особенности за короткій срокъ историческаго времени. Съ другой стороны, не нужно забывать, что такого рода наблюденія установлены лишь въ недавнее, такъ сказать, въ новѣйшее время.
   Нужно замѣтить, что черепъ считался самою постоя зною частью нашего организма, но приведенные нами факты окончательно отняли у него эту привиллегію. О непостоянствѣ и видоизмѣненіяхъ остальныхъ частей организма наука еще болѣе изобилуетъ фактами. De Salles утверждаетъ, что дикія народы имѣютъ сравнительно большій ротъ и болѣе толстыя губы, чѣмъ цивилизованные народа. Утонченное нрава, разносторонняя дѣятельность и подвижность характера смягчаютъ грубое, полируютъ жесткое и округляютъ угловатость формъ. Но чѣмъ ниже умственное развитіе народа, чѣмъ первобытнѣе его состояніе, тѣмъ сильнѣе онъ подверженъ вліянію внѣшней окружающей природы, тѣмъ могущественнѣе отражается на немъ господство внѣшнихъ условій существованія.
   Справедливость этого легко подтвердить многими фактами. Такъ, если условія существованія ужь слишкомъ просты и вся внутренняя дѣятельность цѣлаго народа однообразно направлена лишь къ тому, чтобы удовлетворить своимъ грубымъ физическимъ или животнымъ потребностямъ, то всѣ индивиды такого народа представляютъ чрезвычайно интересное внѣшнее сходство; ибо незначительная подвижность мозговаго отправленія кладетъ печать однообразія и на выраженіе лица и не придаетъ особыхъ оттѣнковъ: только съ развитіемъ и распространеніемъ образованія проявится большее различіе и богатство разнообразія. Отсюда понятно мнѣніе Гумбольда, что варварскіе народы имѣютъ скорѣе племенную или табунную физіономію, чѣмъ индивидуальную. Это явленіе повторяется и на нашихъ домашнихъ животныхъ, которыхъ физіономія несравненно благообразнѣе, чѣмъ у дикихъ ихъ соотчичей, что, конечно, зависитъ вполнѣ отъ болѣе близкаго соприкосновенія домашнихъ животныхъ съ человѣкомъ. Насколько сильна культура, можно также легко видѣть изъ противоположныхъ фактовъ. Такъ извѣстно, что если европейцы какъ нибудь затеряются среди дикихъ народовъ Америки, Ново-Зеландіи, то, усвоивъ нравы и образъ жизни этихъ дикарей, они, въ тоже время, становятся похожими на нихъ чертами лица, и такихъ европейцевъ подчасъ очень трудно отличить отъ дикихъ индѣйцевъ, среди которыхъ они жили. Съ другой стороны негритянскія дѣти, родившіяся на свободѣ въ Сіерра-Леоне, имѣютъ лучшія черты лица, болѣе выразительные глаза, болѣе свободное обращеніе и болѣе нѣжное тѣлосложеніе, чѣмъ изъ рабства возвратившіеся родители ихъ. Тоже различіе замѣтили уже давнымъ давно между маронами и неграми-рабами на Ямайкѣ, которые заслуживаютъ особенное вниманіе по тому обстоятельству, что чувство ихъ собственнаго достоинства возрастаетъ по мѣрѣ эмансипаціи. "Не слѣдуетъ теперь оскорблять черныхъ, какъ прежде; они теперь умѣютъ мыслить, слышать и видѣть не хуже бѣлыхъ, они умнѣе прежняго стали и дальше еще умнѣе будутъ", сказалъ одинъ негръ Льюису на Ямайкѣ. Все это доказываетъ, что структура негритянскаго организма далеко не такъ постоянна, какъ это желали бы многіе, и что натура его столько же измѣнчива, сколько измѣнчивы убѣжденія многихъ нашихъ quasi-публицистовъ. Если не во всѣхъ, то въ этомъ отношеніи эти послѣдніе гораздо ниже негровъ. Такъ Ляйель утверждаетъ, что въ невольничьихъ штатахъ Сѣверной Америки негры, приходящіе въ близкое и частое столкновеніе съ бѣлыми (за исключеніемъ любовныхъ сближеній), мало-по-малу типомъ приближаются къ европейцамъ, какъ строеніемъ черепа и всего организма, такъ и нравственной стороной. Ляйель приводитъ также наблюденіе Др. Ганкока, что высшая культура съ теченіемъ времени совершенно измѣняетъ выраженіе физіономіи у негровъ въ Гвинеѣ, у которыхъ нижняя челюсть меньше выступаетъ и даже форма черепа видоизмѣняется. Основываясь на наблюденіяхъ этого рода, Ward даетъ себѣ право утверждать, что негры въ 200 или 300 лѣтъ безъ всякой посторонней помѣси съ другими расами, единственно въ силу лучшихъ физическихъ и нравственныхъ условій, теряли и теряютъ свои отвислыя губы и выдающіяся челюсти и что вообще всѣ особенности, характеризующія ихъ, мало-по малу сглаживаются. Стенгопъ Смитъ положительно увѣряетъ, что хорошо содержимые домашніе рабы изъ негровъ теряютъ свой специфическій запахъ, что волоса ихъ становятся гладкими и сплетаются въ косичку. Онъ даже передаетъ фактъ почти невѣроятный, но все-таки подтверждаемый авторитетами, что одинъ негръ безъ всякой болѣзни, а единственно въ силу хорошаго ухода, совершенно побѣлѣлъ и волосы его стала гладкими. Въ Нью-Джерсей встрѣчаются очень часто негры съ прямымъ носомъ, хорошо сформированнымъ лбомъ и съ отвѣсными зубами. Таковы результаты культуры, обращенной на человѣка! Но мы сказали, что человѣкъ подверженъ какъ усовершенствованію, такъ и реверсіи, то-есть возвращенію въ первобытное состояніе. Карлъ Фохтъ собралъ матеріалы и обработалъ ученіе о микроцефалахъ, то-есть о людяхъ съ маленькими, мало-развитыми головами и съ количествомъ и качествомъ мозга, уподобляющимъ этихъ субъектовъ, животнымъ. Онъ водитъ въ нихъ стремленіе человѣческой природы возвратиться подчасъ вспять и считаетъ это явленіе возможнымъ при недостаткахъ культуры, какъ крайнюю форму, до которой можетъ довести человѣка дурная обстановка цѣлаго ряда поколѣній. Явленіе въ высшей степени грустное и въ тоже время поучительное. Оно должно служить указаніемъ, до чего можетъ быть извращена человѣческая природа. Если человѣчество возбуждаетъ полнѣйшую симпатію и внушаетъ глубокое уваженіе въ себѣ за то, что оно доросло въ теченіе своего долгаго существованія до такого колоссальнаго ума, какъ Дарвинъ, и до такого нравственнаго совершенства, какъ Гарибальди, то оно, съ другой стороны, возбуждаетъ ужасъ и отвращеніе за то обиліе идіотовъ, кретиновъ, микроцефаловъ, которыми кишатъ весь цивилизованный міръ. Вотъ два пути, по которымъ идти совершенно зависитъ отъ человѣка: путь усовершенствованія, культуры и путь вырожденія, реверсіи...
   Итакъ культура, въ обширномъ значеніи слова, даетъ человѣку возможность жить подъ всѣми широтами, какъ у полюсовъ, такъ и подъ тропиками, даетъ ему средства существовать и на высокихъ горахъ, и въ низкихъ долинахъ, подъ полярными сугробами снѣга, и на знойныхъ пескахъ пустынь. Весь земной шаръ, со всѣми его подраздѣленіями, рѣки, озера, моря, самый океанъ, служатъ жилищемъ человѣку единственно въ силу культуры. Культура научила его устроивать себѣ жилища, соотвѣтствующія разнообразнѣйшимъ климатамъ и превратила для него значеніе климата почта въ ничто. Культура научила его обработывать и обращать въ собственность, матеріалы всѣхъ царствъ природы, особенно же растительнаго и животнаго міра, научила его выдѣлкѣ разныхъ тканей, которыми онъ облекаетъ себя соотвѣтственно времени года, и тѣмъ дала ему возможность сохранять свою естественную теплоту и поддерживать всѣ отправленія организма въ нормальномъ состояніи, несмотря ни на какое время года; вопреки различію погоды, сдѣлала человѣка равнодушнымъ, обезпеченнымъ противъ всевозможныхъ невзгодъ внѣшнихъ космическихъ условій. Средствами культуры онъ также счастливо живетъ иди, по крайней мѣрѣ, можетъ жить, какъ въ Исландіи или Березовѣ, такъ и въ Италіи или на Мысѣ Доброй-Надежды; средствами культуры онъ достигаетъ своего нормальнаго роста и одинаково хорошо развивается и физически, и умственно при всѣхъ возможныхъ климатическихъ условіяхъ внѣшней среды, почти одновременно достигаетъ половой зрѣлости, и если есть въ этомъ отношеніи небольшія уклоненія, то единственно въ силу недостатковъ культуры. Питаніе, ростъ, всѣ физіологическія отправленія и мозговая работа совершаются одинаково удовлетворительно на всемъ земномъ шарѣ, несмотря на все разнообразіе внѣшнихъ условій, одними лишь силами культуры. Еслибъ насъ спросили, чѣмъ отличается человѣкъ отъ прочихъ животныхъ и потребовали бы отвѣтъ въ одномъ словѣ, мы, не затрудняясь, отвѣтили бы -- культурой. Культура дѣлаетъ человѣка властелиномъ природы; онъ господствуетъ надъ ней, онъ подчиняетъ ее себѣ, подавляетъ ее, видоизмѣняетъ ее, приспособляетъ ее къ своимъ потребностямъ и все это единственно средствами культуры. Таковы блага ея! Но за то малѣйшій недостатокъ ея сильно даетъ себя чувствовать человѣку; при малѣйшемъ недостаткѣ ея природа беретъ верхъ надъ человѣкомъ и изгоняетъ его съ пира. Кто не пользуется благами культуры, тотъ становится жертвою борьбы съ внѣшней окружающей природой; кто не обладаетъ могучими средствами ея, тотъ и борьбы вести не можетъ и падаетъ подъ ударами не судьбы, а внѣшней обстановки, падаетъ отъ слабости, отъ соціальной неурядицы, отъ соціальной грѣховности. Мы намѣрены здѣсь показать, къ какимъ гибельнымъ послѣдствіямъ ведутъ два недостатка культуры: голодъ и нищета, какое страшное зло порождаютъ эти два элемента, эти два страшнѣйшіе бича соціальной неурядицы въ физическомъ благосостояніи человѣка. Конечно, гдѣ голодъ и нищета, тамъ, собственно говоря, вовсе нѣтъ культуры; но мы намѣрены указать здѣсь на то, что тамъ, гдѣ одни лишь пользуются благами культуры, а другіе прозябаютъ въ голодѣ и нищетѣ, нѣтъ полной культуры, и что послѣдніе подрываютъ и портятъ благо первыхъ. Мы, слѣдовательно, желаемъ поговорить о голодѣ и нищетѣ, проявляющихся среди культуры и прикрытыя ея лоскомъ.
   Съ недавняго времени ученіе о причинахъ болѣзней вступило въ новую фазу развитія. До послѣдняго времени врачи сваливали незнаніе настоящихъ причинъ болѣзней на разныя климатическія условія. Вездѣ, гдѣ нельзя было докопаться до положительныхъ знаній, въ изысканіи причинъ происхожденія болѣзни, старались обвинять въ появленіи той и другой болѣзни тотъ или другой климатъ. Словомъ, климатъ былъ во всемъ виноватъ. Но тщательное изученіе географическаго распространенія болѣзней возбудило сомнѣніе въ слишкомъ большой виновности климата и пошатнуло это ветхое зданіе. Врачи, видите ли, сидѣли себѣ сложа руки, спокойные тѣмъ, что со стихіями вѣдь ничего не подѣлаешь, не бороться же съ климатомъ. Они не задавались вопросомъ, почему же климату такъ благосклоненъ къ однимъ, а другихъ губитъ и враждебно преслѣдуетъ. Они утѣшали себя и другихъ тѣмъ, что Отыскивали лекарства отъ всѣхъ болѣзней, порождаемый" и порожденныхъ климатомъ, и не вникали въ самую суть дѣла, не повѣряли разъ установленное понятіе о гибельномъ значеніи климатическихъ условій для жизни человѣка. Только сравнительное изученіе болѣзней въ разныхъ концахъ міра показало, что однѣ и тѣ же болѣзни господствуютъ при совершенно противоположныхъ климатическихъ условіяхъ и заставило врачей искать источникъ зла въ другомъ мѣстѣ. Въ этомъ отношеніи чрезвычайно замѣчателенъ трудъ одного ученаго нѣмца, нѣкоего Гирша, капитальное сочиненіе котораго "Историко-географическое распространеніе болѣзней" проливаетъ совершенно новый свѣтъ на этотъ вопросъ- Собравъ обширный и богатый матеріалъ по этому предмету, сличивъ данныя о людскихъ страданіяхъ изъ разныхъ областей земнаго шара, сопоставивъ въ систематическомъ порядкѣ всѣ параллельные и противорѣчивые факты, Гиршъ пришелъ къ тому убѣжденію, что весь земной шаръ -- юдоль плача, что болѣзни не прикрѣплены строго къ опредѣленнымъ условіямъ мѣстности, и что человѣчество хвораетъ и страдаетъ не потому, что оно живетъ въ той, а не въ другой мѣстности, а потому, что оно живетъ не такъ, какъ ему слѣдуетъ жить. Потерпѣвъ здѣсь неудачу и видя всю шаткость основанія въ взваливаніи всей вины людскихъ страданій на климаты, естествоиспытатели-врачи направились въ другую сторону и обратили все свое вниманіе на соціальный бытъ, и здѣсь-то нашли болѣе широкое поле для своихъ изысканій, встрѣтила болѣе обширное оправданіе своихъ предположеній и лучшее примѣненіе и благороднѣйшее оправданіе своихъ гуманныхъ обобщеній и гигіеническихъ тенденцій. Ученіе это еще слишкомъ ново, чтобы отъ него ожидать полнаго удовлетворенія всѣмъ требованіямъ и вѣрнаго отвѣта на всѣ могущіе представиться вопросы, но тѣмъ не менѣе счастливая будущность этого ученія несомнѣнна; оно и не можетъ слишкомъ быстро подвигаться впередъ, потому что оно слишкомъ щекотливо задѣваетъ многія стороны соціальной жизни и забирается въ такія мѣста, гдѣ его появленіе многими далеко не желательно.
   Для правильнаго и нормальнаго существованія человѣка, для хорошаго физическаго и умственнаго развитія его неизбѣжно нуженъ цѣлый рядъ опредѣленныхъ условій внѣшней окружающей среды. Человѣку нужно съ перваго дня рожденія и во все время его существованія опредѣленное количество пищи и притомъ извѣстнаго качества. Пища, кромѣ того, по количеству и качеству, должна соотвѣтствовать его возрасту, времени года, но никакъ на степень его благосостоянія. Благосостояніе или его недостатки отнюдь не могутъ контролировать физіологическихъ потребностей и не имѣютъ права руководить ими. Первое удовлетворяетъ ихъ, а второе развѣ лишь подавляетъ. А потому если хозяйка дома отбираетъ лучшую говядину и лучшую муку для себя, а худшіе и негодные сорта откладываетъ для людей, то это никакъ нельзя объяснить разницей физіологическихъ потребностей и точнымъ знаніемъ ихъ хозяйкой, а только разницей соціальныхъ понятій, разницей соціальнаго положенія. Человѣку нужно съ перваго дня рожденія и во все время его существованія опредѣленное количество чистаго воздуха и опредѣленнаго качества жилище, кровъ, помѣщеніе. Ему также нужны одежда и обувь. Все это конечно должно строго соотвѣтствовать какъ возрасту и полу, такъ въ особенности времени года. Человѣку еще нужно правильное чередованіе труда и покоя: какъ покой, такъ и трудъ -- строгія физіологическія потребности, необходимыя для нормальнаго физическаго и умственнаго отправленія организма. Каждый человѣкъ, желающій хорошо и дольше прожить на свѣтѣ, долженъ трудиться и соотвѣтственно труду вознаграждать утраты и потери организма опредѣленнымъ количествомъ пищи и достаточной мѣрой отдыха, успокоенія, сна. Голодъ или недостатокъ пищи, или скудная пища, или дурная пища, или не соотвѣтствующая пища не даютъ человѣку быть вполнѣ человѣкомъ. Кровь его не получаетъ потребныхъ элементовъ, питаніе, его совершается скудно, кровообращеніе и дыханіе недостаточно; мозги, не получая слѣдуемаго питанія, не отправляютъ своей обязанности какъ должно; онъ слабѣетъ физически и морально; силы его уменьшаются, онъ тупѣетъ, истощается, становится малокровнымъ, нервы его возбуждены, онъ дѣлается раздражительнымъ, завистливымъ, недовольнымъ. Говорятъ, что великая французская революція была послѣдствіемъ голода и нищеты народной... Тощій, голодный человѣкъ плохо развивается и физически и умственно, онъ или вовсе не производитъ потомства, или производитъ потомство слабое, хилое, быстро-вымирающее.-Даже люди состоятельные, когда. ихъ обуреваетъ чувство голода, находятся въ какомъ-то раздраженномъ, состояніи. Возвращаясь со службы и проголодавшись, мужья обыкновенно въ дурномъ расположеніи духа. Нѣкоторыя догадливыя жены знаютъ это и хлопочутъ о томъ, чтобъ до прихода мужа все было готово къ столу и никогда не обращаются ни съ какими распросами и ни съ какими просьбами къ своимъ мужьямъ до обѣда. Когда же мужъ хорошенько набьетъ желудокъ нѣсколькими порціями довольно лакомыхъ и сытныхъ блюдъ и притомъ до того туго, что приходится разстегнуть платье и онъ ложится на кушетку отдохнуть, тогда нравъ его кротокъ и мягокъ, характеръ его уступчивъ, легкая улыбка на устахъ свидѣтельствуетъ объ удовлетвореніи настоятельной потребности организма и тогда-то коварная жена пристаетъ съ своими просьбами, вполнѣ увѣренная въ успѣхѣ.
   Если человѣкъ, не удовлетворяя чувству голода какихъ нибудь два, три часа, находится въ такомъ раздраженномъ и возбужденномъ состояніи, если это безпардонное чувство, неумолкающее на самое короткое время, не располагаетъ человѣка къ самымъ близкимъ, дорогимъ, кровнымъ существамъ, къ женѣ и дѣтямъ, къ которымъ онъ подчасъ относится даже враждебно, если улыбка довольства и кротость нрава проявляется такъ быстро и по всему существу разливается какая-то мягкость и уступчивость немедленно вслѣдъ за удовлетвореніемъ этого животнаго чувства; то представьте себѣ, въ какомъ состояніи духа долженъ находиться человѣкъ постоянно испытывающій это непріятное чувство, часто подверженный этому мучительному неудовлетворенію.
   Другой факторъ "нищета" лишаетъ человѣка возможности завести себѣ хорошую одежду и обувь, отнимаетъ у него средства держать свое тѣло въ теплѣ, въ надлежащей чистотѣ и опрятности, заставляетъ его прозябать въ жалкой и убогой лачугѣ, тѣсной, сырой и холодной. Недостатокъ одежды и обуви подвергаетъ его всѣмъ случайностямъ непогоды и дѣлаетъ его чувствительнымъ во всѣмъ измѣненіямъ барометра и термометра. Нищета, задерживая физическое и умственное развитіе человѣка, какъ и цѣлыхъ массъ, влечетъ человѣка къ крайностямъ, къ излишеству отравляющихъ напитковъ; ведетъ его неминуемо въ кабакъ, а оттуда въ столь благодѣтельныя учрежденія, какъ суды, полиція, тюрьмы, остроги, поселенія, каторги; ведетъ его къ вырожденію, въ вымиранію. Голодъ и нищета, съ одной стороны, подготовляютъ, удабриваютъ, унавоживаютъ почву для развитія разныхъ отравляющихъ веществъ, съ другой стороны, располагаютъ человѣческіе организмы къ воспріятію этихъ отравъ. Такимъ образомъ голодъ и нищета порождаютъ множество болѣзней, множество страданій. Трудно и невозможно въ бѣгломъ очеркѣ описать всѣ послѣдствія голода и нищеты, и потому мы ограничимся указаніемъ лишь на нѣкоторыя.
   Одна изъ болѣзней, порождаемыхъ голодомъ и нищетой, обратила на себя въ послѣднее время особенное вниманіе врачей и филантроповъ: это -- именно тифъ. Хотя есть нѣсколько видовъ тифа, но голодъ причиняетъ особый видъ тифа, называемый голоднымъ тифомъ. Тифъ самъ по себѣ не есть удѣлъ лишь современной цивилизаціи; самая глубокая древность была уже знакома съ нимъ Отецъ медицины, Гиппократъ, бившій очевидцемъ афинской чумы, уже упоминаетъ о тифѣ. Слово тифъ обозначаетъ дымъ или туманъ и фигурально онъ характеризуетъ такое состояніе мозга, при которомъ отправленіе его затруднено, сознаніе отуманено, по выраженію простого русскаго. народа: "голову обноситъ". Чтобы убѣдиться, къ какимъ страшнымъ послѣдствіямъ ведетъ голодъ, мы воспользуемся прекрасной брошюрой знаменитаго профессора Вирхова, этого замѣчательнаго реформатора современной медицины, и приведемъ нѣсколько цитатъ изъ этой брошюры, посвященной имъ голодному тифу. "Почти въ теченіе цѣлыхъ двухъ столѣтій -- говоритъ профессоръ Вирховъ -- Ирландія считается главнымъ мѣстопребываніемъ голоднаго тифа. Смѣло можно сказать, что какъ въ Египтѣ чума, такъ и въ Ирландіи съ 1788 года безпрерывно повторяются сильнѣйшія эпидемій тифа. Ни одна страна во всемъ свѣтѣ не можетъ сравниться съ Ирландіей въ этомъ отношеніи. Съ 1817 по 1819 годъ, свирѣпствовала такая сильная эпидемія, что 44,000 человѣкъ погибло отъ нея и восьмая часть всего ирландскаго населенія заболѣла. Отсюда эпидемія распространилась дальше и поразила Эдинбургъ и Лондонъ. Съ тѣхъ поръ только небольшіе промежутки времени отдѣляли одну эпидемію отъ другой, а въ 1846 году и вплоть по 1848 самая тяжелая эпидемія бичевала этотъ несчастный островъ. Дурной урожай картофеля предшествовалъ ея появленію и болѣе милліона (!) людей подверглись ея нападенію; въ одномъ Дублинѣ число больныхъ было больше 40,000. Цѣлыми толпами оставляли свой зеленый островъ несчастные ирландцы, но они уносили съ собою и заразу, и вездѣ, гдѣ они появлялись, являлся и неизмѣнный спутникъ ихъ -- тифъ. Мачиха-Англія тоже, конечно, не избѣгла Этихъ преслѣдованій заразы, и за угнетеніе зеленаго острова поплатилась болѣе чѣмъ 300,000 больныхъ, изъ коихъ въ одномъ Ливерпулѣ умерло до десяти тысячъ. Въ 1847 году семьдесятъ пять тысячъ ирландцевъ выселилось въ Канаду, но болѣе десяти тысячъ умерли отчасти въ дорогѣ, отчасти въ карантинахъ, нисколько не предохранивъ тѣмъ многіе американскіе города отъ занесенія болѣзни".
   Въ Англіи всѣ того убѣжденія, что каждая эпидемія непремѣнно имѣетъ своимъ мѣстомъ возникновенія -- Ирландію. Извѣстный наблюдатель Popham увѣряетъ, что тифъ преслѣдуетъ ирландца всюду, куда тотъ не направитъ свои стопы и куда ни заноситъ онъ свою нищету; и дѣйствительно, болѣзнь не только постоянно заносится изъ Ирландіи въ приморскіе города сѣверной Америки, въ большіе торговые пункты Шотландіи и Англіи, но здѣсь еще эти пристанища ирландцевъ, эти грязныя, бѣдностью и порокомъ переполненныя, лачуги, становятся, въ добавокъ прежнему горю, вѣчнымъ средоточіемъ заразы, изъ котораго болѣзнь никогда вполнѣ не изчезаетъ и откуда она, подъ вліяніемъ благопріятныхъ обстоятельствъ, въ большемъ или меньшемъ размѣрѣ, распространяется на сосѣднія области.
   Одновременно съ появленіемъ этой эпидеміи въ Ирландіи, свирѣпствовалъ голодный тифъ во Фландріи и въ Верхней Силезіи. Во Фландріи благосостояніе сельскаго населенія уже съ 1836 года пошатнулось, послѣ того, какъ фабрикація подорвала цвѣтущее состояніе ткацкаго ремесла. Въ 1845 г. машинная работа одержала полнѣйшую побѣду надъ ручною. Къ этому присоединился въ 1846. году полнѣйшій неурожай картофеля и весьма посредственный,.сборъ хлѣба. Нужда дошла до того, что во многихъ мѣстахъ жители питались лишь рѣпой, морковью, листьями капусты, испорченнымъ картофелемъ и только изрѣдка кускомъ чернаго хлѣба. Нѣкоторыя семейства не въ состояній были даже добыть себѣ и этой пищи на каждый день. Вдругъ обнаружилась эпидемія и произвела въ населеніи такое опустошеніе, что въ концѣ 1857 г. населеніе западной Фландріи уменьшилось отъ многочисленныхъ смертныхъ случаевъ до численности 1841 года, а въ восточной Фландріи населеніе возвратилось къ численности 1842 года. Изъ 60,377 заболѣвшихъ умерло 11,900, слѣдовательно почти 20%.
   Верхняя Силезія уже въ 1845 г. испытала сильнѣйшій неурожай картофеля. Въ 1846 неурожай повторился и нужда достигла такой степени, что мѣстныя власти нашлись вынужденными обратиться къ займамъ и доставлять бѣднымъ муку. Присоединеніе вольнаго города Кракова къ Австріи и возникшія вслѣдствіе того таможенныя притѣсненія сразу уничтожили цвѣтущую дотолѣ льняную и шерстяную промышленность маленькихъ городовъ. Бѣдняки были вынуждены продать своихъ коровъ; запасъ капусты -- любимѣйшая пища низшихъ классовъ общества -- истощилась; и ничего болѣе не осталось, кромѣ зеленаго клевера и ежегодныхъ плодовъ. Лѣто 1847 года сначала подавало большія надежды, но потомъ пошли обильные дожди, произошло разлитіе рѣкъ, картофель еще болѣе загнилъ, и жатва окончательно не удалась. Тогда-то обнаружилась болѣзнь.
   Тогда-то опустошительная эпидемія и ужаснѣйшій голодъ совмѣстно свирѣпствовали среди бѣднаго, невѣжественнаго и отупѣвшаго населенія. Въ теченіе одного года въ округѣ Плессъ умерло 10 процентовъ населенія отъ голода и болѣзней, а въ округѣ Рибникъ въ теченіе восьми мѣсяцевъ заболѣло 14 проц, населенія тифомъ, и изъ нихъ 20 проц, умерло; 33 врача, множество священниковъ, братья милосердія и многіе другіе заболѣли и не мало изъ нихъ поплатились жизнію. Число умершихъ отъ голода и тифа дошло до 20,000.
   "Я прежде очень часто наблюдалъ тифъ -- говоритъ докторъ Рейхъ, лучшій европейскій врачъ-публицистъ {См. его превосходное сочиненіе о причинахъ физическихъ и моральныхъ болѣзней человѣка, стр. 391.}, но я всегда въ очію могъ убѣдиться, насколько соціальная нищета и бѣдственныя условія быта составляютъ преимущественный источникъ этой болѣзни".
   Другой, столь же, если еще не болѣе гибельный бичъ, истребляющій человѣчество -- холера -- также глубоко коренится въ соціальной нищетѣ. "Въ высшей степени важный моментъ въ заболѣванію холерой -- говоритъ профессоръ Дитль -- на который обращено еще такъ мало вниманія, есть бѣдность. Бѣдность, съ цѣлою ватагою своихъ нераздѣльныхъ спутниковъ, каковы: печаль, забота о кускѣ хлѣба, изнурительная работа, плохая пища, обжорство и пьянство, неопрятность, невѣжество, плохая недостаточная одежда, сырыя, набитыя народомъ жилища, равнодушіе, притупѣлость, фатализмъ, пренебреженіе полезной помощи и страсть къ самымъ превратнымъ и вреднымъ средствамъ, преимущественно предрасполагаетъ въ холерѣ и составляетъ такой разительный поводъ къ заболѣванію ею, что заслуживаетъ особеннаго вниманія всего образованнаго человѣчества.
   "Гдѣ менѣе всего соблюдены правила общественной и частной гигіены, гдѣ имѣетъ мѣсто физическая и нравственная гниль, тамъ -- плодороднѣйшая почва холеры" (Reich).
   Тѣ же самыя условія нищеты и голода служатъ лучшей подготовительной почвой для проявленія цѣлаго ряда страшныхъ болѣзней, истребляющихъ преимущественно дѣтскіе организмы -- эту самую живую связь людей. Корь, оспа, скарлатина особенно гнѣздятся тамъ, гдѣ нищета тѣсно связана съ нечистотой, гнилью, развратомъ, вонью и т. д. "Если организмъ -- говоритъ далѣе Рейхъ -- постоянно нуждается въ пищѣ, то питаніе его, стремленіе къ рожденію и отправленіе всей нервной системы претерпѣваютъ такое сильное измѣненіе, что естественнымъ слѣдствіемъ этого должны быть болѣзнь, вырожденіе и смерть. Люди, голодающіе, такъ сказать, цѣлые годы, не могутъ достигнуть надлежащаго развитія, мало расположены въ семейнымъ удовольствіямъ и любовнымъ наслажденіямъ, страдаютъ чрезмѣрнымъ возбужденіемъ нервовъ и суть по истинѣ несчастнѣйшія созданія этого міра. Голодъ -- страшнѣйшее чудовище, и кто попадаетъ въ когти этого страшилища, страдаетъ больше чѣмъ отъ всякой другой пытки. Неумолкаемое чувство голода и возбуждаемое имъ отчаяніе приводятъ человѣка къ самымъ ужаснымъ поступкамъ: къ самоубійству, къ преступленіямъ, къ пороку, къ возстанію противъ властей, въ сумасшествію и вноситъ въ семью величайшія бѣдствія". "Изгоните голодъ, взываетъ Рейхъ, и вы удалите, по крайней мѣрѣ, половину всего того, что ваши кодексы называютъ преступленіемъ, ваша мораль -- порокомъ, ваше сердце -- несчастьемъ!" Рука объ руку съ городомъ, съ недостаточнымъ питаніемъ организма всегда происходитъ уменьшеніе животной теплоты; каждый человѣкъ можетъ на себѣ провѣрить этотъ опытъ: стоитъ лишь строго попостничать цѣлый день. Но это уменьшеніе, животной теплоты располагаетъ организмъ ко всѣмъ возможнымъ простуднымъ болѣзнямъ. Составъ крови также измѣняется и кровь становится бѣдною существенными принадлежностями, что влечетъ за собою цѣлый рядъ болѣзней вырожденія, какъ-то: малокровіе, золотуху, скорбутъ, чахотку,
   блѣдную немочь и всевозможныя нервныя болѣзни. "Люди, которые не ѣдятъ до сыта, становятся мечтателями, фантазерами, страдаютъ видѣніями, галлюцинаціями и, въ большинствѣ случаевъ, падаютъ жертвами эпидемическихъ болѣзней."
   Всѣ политико-экономы безспорно и единодушно согласны въ томъ, что населеніе каждой страны строго соотвѣтствуетъ производительнымъ силамъ самого населенія. Согласно съ этимъ закономъ, бѣдный и угнетенный народъ, лишенный возможности заниматься хлѣбопашествомъ и промышленностью и чуждый свободы, представляетъ также и незначительное число рожденій: населенія, состоящія изъ рабовъ, скорѣе уменьшаются, чѣмъ увеличиваются въ числѣ. Положительно извѣстно, что на островѣ Санъ-Доминго въ 1788 году среди черныхъ на три брака приходилось два рожденія, между тѣмъ какъ у бѣлыхъ каждый бракъ среднимъ числомъ производитъ три рожденія. Такимъ образомъ мы видимъ, что плодовитость значительно убиваетъ отъ недостатка въ пищѣ и продукты нищеты слабы, хилы, жалки и недолговѣчны.
   Чтобы убѣдиться, какое вліяніе имѣютъ голодъ и нищета на средній ростъ человѣка, нужно сравнить населеніе различныхъ департаментовъ Франціи. На сѣверѣ этой страны населеніе представляетъ самой большой ростъ, но здѣсь же и сосредоточено наибольшее богатство и довольство; а въ Бретани, гдѣ земледѣліе и промышленность плохо развиты, тамъ и люди несравненно меньшаго роста, чѣмъ во всѣхъ другихъ частяхъ Франціи. Исключительное употребленіе одной и той же пищи, содержащей мало питательныхъ элементовъ, дѣйствуетъ на человѣка также вредно, какъ и недостатокъ пищи. Отсюда легко объясняется, почему прислуга вездѣ и повсюду обвиняется въ лѣности и въ страсти украдкой попользоваться хозяйскими лакомствами. Прислугу вездѣ кормятъ картофелемъ, овощами и вообще пищей бѣдной азотистыми и бѣлковинными веществами, между тѣмъ, какъ, находясь въ постоянномъ движеніи и въ трудѣ, прислуга нуждается въ самой питательной пищѣ. Недостаточная, исключительная и мало-питательная растительная пища индѣйца самымъ выгоднымъ образомъ располагаетъ его къ холерѣ; особенно же индѣйца подготовляетъ къ холерѣ исключительное употребленіе испорченнаго риса. Такой индусъ не заслуживаетъ названія здороваго человѣка. Этотъ бѣдняга, получая въ пищу одинъ лишь испорченный, никуда негодный рисъ, все равно, что голодаетъ, тѣмъ болѣе, что въ такомъ рисѣ важнѣйшіе питательные элементы, какъ-то бѣлковина, клейковина, и крахмалъ до того измѣняются отъ сырости и жара, что его съ величайшимъ трудомъ можетъ переварить желудокъ и онъ возбуждаетъ наклонность къ рвотѣ, поносамъ. Отсюда кажется ясно отношеніе дурной пищи къ холерѣ. Наконецъ съ пищей тѣсно связано увеличеніе и уменьшеніе народонаселенія и соотвѣтственно количеству и качеству пищи возростаетъ или убываетъ состояніе общественнаго и частнаго здоровья; ибо хорошо и сытно питающіеся народы крѣпки и здоровы, а въ проголодь живущіе убоги, жалки, физически и нравственно бездѣятельны, часто нравственно испорчены. Дурное питаніе ведетъ къ страданіямъ пищеваренія и къ болѣзнямъ питанія, влечетъ за собою испорченную кровь и подавляетъ нервную и мышечную дѣятельность. Органическая теплота, мужество и энергія убываютъ и замѣняются чувствомъ нездоровья, недомоганья и наклонностью къ апатическому спокойствію. И такимъ-то образомъ дурная пища-мать всего злого, печальнаго и убогаго.
   Теперь невольно рождается вопросъ, почему же хроническій голодъ и нищета влекутъ за собою такое разнообразіе болѣзней, и почему они въ одномъ случаѣ порождаютъ одну болѣзнь, а въ другомъ случаѣ другую? Чтобы дать категорическій отвѣтъ на этотъ вопросъ, мы должны разсказать здѣсь читателю, что ученіе о настоящихъ причинахъ болѣзней въ послѣднее время пріобрѣло нѣсколько весьма интересныхъ данныхъ, которыя даютъ ему совершенно новый поворотъ, и грозитъ верхъ дномъ опрокинуть все старое зданіе этого ученія. Искони вѣковъ впрочемъ ученымъ и неученымъ мерещилось, что есть что-то такое, странное, непонятное, незримое, но вредное, которое, попадая въ нашъ организмъ, въ нашу кровь, причиняетъ большой вредъ. Эту вредную матерію, неуловимую, таинственную древніе называли "нечистотой".
   Но видѣть никто не видѣлъ міазмъ, и что онъ такое -- никто не зналъ.
   По нашему мнѣнію, всѣ болѣзни, поражающія человѣка, могутъ быть раздѣлены на три разряда: 1) на болѣзни, происходящія вслѣдствіе отравленія организма посторонними ядами; 2) на болѣзни вырожденіями 3) на болѣзни отъ недостатка приспособленія организма къ внѣшнимъ окружающимъ условіямъ среды. Ядами или отравами мы называемъ не только мышьякъ, сулему или синильную кислоту, но и алькоголь, табакъ и вообще все, что чуждо организму, и дѣйствуетъ на него смертельно. Къ числу такихъ ядовъ мы относимъ и такъ называемые міазмы, паразиты, грибки, которыя, попадая въ вашу кровь, дѣйствуютъ на нее какъ сущій ядъ. Уже и прежде неоднократно были замѣчены случаи отравленія низшими породами грибковъ. Emile Boudier, въ сочиненіи, удостоенномъ преміи французской Академіей {Die Pilze von Emile Boudier, aus aem Französischen uberhebgen von Dr. Huzemann 1867. Berlin ст. 3.173 и слѣд.}, собралъ много такихъ случаевъ, изъ которыхъ мы здѣсь передадимъ нѣкоторые. Два бочара, вычищавшіе бочку, покрытую внутри плѣсенью, захворали головной болью, рвотой и головокруженіемъ и припадки эти изчезли у нихъ послѣ кровопусканья и легкаго лимонада. Далѣе онъ сообщаетъ случай, какъ заболѣли рабочіе, занятые срѣзываніемъ камыша, на которомъ по изслѣдованіи оказался чужеядный грибъ, родственный спорыньѣ. Если пыль такого грибка попадаетъ на какую нибудь часть тѣла или вдыхается, то онъ причиняетъ сильную головную боль, опухоль лица, сопровождаемую образованіемъ пузырьковъ. Проглоченная такая пыль вызываетъ всѣ явленія остраго воспаленія желудка. Perrochel наблюдалъ ребенка, которой поѣлъ смородины, покрытой пылью грибка, отчего у ребенка сдѣлалась сильнѣйшая колика, ознобъ, головная боль, тоска и конвульсіи, за которыми послѣдовалъ упадокъ силъ. Еще интереснѣе слѣдующій случай, изслѣдованный самимъ Boudier въ іюлѣ 1860 г. въ одномъ крестьянскомъ семействѣ. Мать и двое дѣтей одновременно страдали сильными болями въ желудкѣ и въ кишкамъ; при этомъ у нихъ приключилась рвота, спазмы, обильныя отдѣленія, конечности похолодѣли; словомъ, обнаружились всѣ припадки холерины, и все это послѣ того, какъ они поѣла вишенъ, имѣвшихъ болѣзнь, извѣстную подъ именемъ vert-de-gris. Болѣзнь эта заключается въ томъ, что въ дождливые годы плоды набухаютъ, трескаются, и въ трещины отлагается зеленоватая плѣсень. Здѣсь именно интересно и важно то, что тѣже лица постоянно подвергались тѣмъ же припадкамъ и каждый разъ послѣ употребленія тѣхъ же плодовъ. Такія же наблюденія сдѣланы и по поводу виноградной болѣзни, причиненной грибомъ, котораго нельзя было не окрестить названіемъ, взятымъ изъ классическаго языка (Oidium Tuckeri). Сюда же относятся многочисленные случаи отравленія испорченной заплеснѣвелой пищей. Колбасный ядъ прежніе авторы принимали за серцину, а въ новѣйшее время Hoppe-Seyei доказалъ что это вибріоны; V. Hessling утверждаетъ, что кишечныя страданія искуственно вскормленныхъ дѣтей зависятъ отъ грибковъ, развивающихся въ молокѣ, рожкѣ и соскѣ. Достойно упоминанія въ этомъ отношеніи сообщенное E. Stracks'омъ отравленіе 70 человѣкъ совершенно свѣжимъ пивомъ, въ которое пивоваръ лишь наканунѣ влилъ дрожжей; пиво это вызвало сильнѣйшую лихорадку, поносъ, рвоту, обильную испарину, безпамятство и т. д. (Husemanu). Всѣ эти наблюденія заставляли догадываться, что скоро скоро будетъ открыто то загадочное нѣчто, которое не давало покоя ученымъ. Тогда-то обнародовалъ докторъ Салисбери изъ Огіо свои изслѣдованія, открывшія собою новую эпоху въ исторіи человѣческихъ страданій. Первое по времени замѣчательное открытіе доктора Салисбери состоитъ въ томъ, что онъ изслѣдовалъ міазму болотныхъ лихорадокъ посредствомъ микроскопа и нашелъ, что это ни больше и ни меньше, какъ водоросли. Онъ называетъ ихъ спорами пальмелы. Ему удалось на опытѣ убѣдиться, что эти водоросли или споры ихъ производятъ лихорадку у совершенно здоровыхъ людей и при томъ въ странахъ совершенно свободныхъ отъ болотныхъ лихорадокъ. Онъ взялъ изъ болота нѣсколько кусковъ дерна, изобиловавшаго этими растительными паразитами и расположилъ ихъ на окнахъ и на балконѣ верхняго этатжа одного дома, всѣ жильцы котораго вслѣдъ за этимъ захворали лихорадкою. Потомъ онъ изслѣдовалъ микроскопомъ мокроту, отхаркиваемую этими людьми, и нашелъ въ ней тѣже водоросли. Далѣе Салисбери доказалъ, что по захожденіи солнца споры эти поднимаются надъ поверхностью земли, преимущественно ночью, вмѣстѣ съ холодными и сырыми испареніями почвы; послѣ же восхода, солнца эти споры опадаютъ на землю, исчезаютъ изъ воздуха, и такимъ, образомъ при солнечномъ сіяньи устраняется главная, настоящая и единственная причина перемежающихся лихорадокъ. Отсюда теперь ясно, какъ божій день, что лихорадку причиняетъ чужеядный растительный паразитъ, который, попадая въ нашу кровь, отравляетъ ее и производитъ въ организмѣ особенный патологическій процессъ, называемый лихорадкой.
   Тотъ же докторъ Салисбери изъ Огіо сдѣлалъ потомъ другое, не менѣе важное наблюденіе. Онъ нашелъ, что солдаты, спавшіе на затхлой соломѣ, заболѣли корью и притомъ въ*такое время, когда объ этой болѣзни въ другихъ мѣстахъ не было и помину. Салисбери заподозрилъ, что причина этой болѣзни -- чужеядный паразитъ или грибъ, развившійся на гнилой соломѣ. Онъ изслѣдовалъ микроскопомъ солому, нашелъ въ ней чужеядные грибки, срисовалъ ихъ, потомъ привилъ ихъ 13 особамъ и по истеченіи двухъ дней у нихъ обнаружилась корь. Точь въ точь такое наблюденіе посчастливилось сдѣлать и доктору Кеннеди". Въ послѣднее время этотъ неутомимый изслѣдователь, докторъ Салисбери, силится доказать, что и ревматизмъ причиняетъ растительный паразитъ или грибъ, котораго споры и нити онъ срисовалъ, и которыя, попадая въ нашу кровь, отравляютъ ее особымъ образомъ. Наконецъ докторъ Салисбери еще доказываетъ, что на кошкахъ и собакахъ проявляются особые паразиты, которые будучи перенесены на человѣка причиняютъ особенныя накожныя болѣзни; онъ даетъ имъ особенныя спеціальныя названія, для непосвященнаго въ латынскую мудрость не интересныя, и даже пріискалъ уже средства къ умерщвленію этого паразита и слѣдовательно къ излеченію этихъ накожныхъ страданій.
   Другое, можетъ быть еще болѣе важное, наблюденіе сдѣлано относительно холеры. Уже прежде неоднократно было замѣчено, что неурожай риса всегда предшествовалъ или совпадалъ съ проявленіемъ холеры. Robert Fytler, бывшій въ Остъ-Индіи въ 1817 г. во время страшной эпидеміи холеры, приписывалъ возникновеніе болѣзни употребленію гнилого и испорченнаго рису. Онъ такимъ образомъ предчувствовалъ, въ чемъ состоитъ настоящая причина этого страшнаго бича человѣчества. Уже Kiehl доказывалъ, что какъ у насъ рожь, испорченная чужеяднымъ грибомъ (спорыньей), причиняетъ злую корчу, такъ и рисъ, испорченный особаго рода паразитомъ, способенъ причинить холеру. Потомъ Юлій Клобъ занимался изслѣдованіемъ этого вопроса, и наконецъ Эрастъ Галлье, своими положительными изысканіями и многочисленными опытами, сдѣлалъ въ высшей степени вѣроятнымъ, что настоящая причина холеры -- растительный паразитъ, отравляющій нашу кровь. Докторъ Рейхъ говоритъ, что онъ ни на одно мгновеніе не сомнѣвается въ дѣйствительности этого факта. {Reich, lieber die Entartung des Menschen. S. 165.}
   Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что ближайшую причину тифозныхъ болѣзней также составляетъ растительный паразитъ. И хотя его до сихъ поръ не ощупали руками, не осязала глазами, микроскопомъ, но всѣ явленія тифозныхъ болѣзней громко говорятъ въ пользу этого не предположенія, а предчувствуемаго факта. Эти факты даютъ полнѣйшую возможность объяснить происхожденіе, появленіе и распространеніе всѣхъ этихъ эпидемическихъ ужасовъ, истребляющихъ человѣчество. Множество другихъ наблюденій подтверждаютъ это ученіе такими очевидными данными, что самый безпощадный скептицизмъ не можетъ устоять противъ нихъ. Изысканія этого рода начались, такъ сказать, со вчерашняго дня я имѣютъ уже "своихъ адептовъ во всѣхъ концахъ ученаго міра. Такъ, профессоръ Боткинъ того мнѣнія, что такъ называемая возвратная горячка, столь немилосердно истреблявшая петербургскій пролетаріатъ и бѣдное его населеніе, происходитъ отъ употребленія въ пищу гнилого картофеля. И это въ высшей степени вѣроятно. Нѣтъ сомнѣнія, что на самомъ картофелѣ развивается особаго рода растительный паритъ, порождающій болѣзнь картофеля. И если такой картофель входитъ въ составъ пищи человѣка, то очень вѣроятно, что онъ самъ, или болѣзненный паразитъ его, причиняетъ возвратную горячку. Сюда также слѣдуетъ отнести новѣйшую работу доктора Бинца, въ которой онъ силится доказать, какъ разныя лекарства, въ томъ числѣ и хининъ, отравляютъ и умерщвляютъ паразитовъ вашего организма и тѣмъ излечиваютъ болѣзнь. Этимъ вѣроятно разъяснится и, дѣйствіе лекарствъ противъ разныхъ болѣзней; такъ что медицина должна будетъ совершенно переродиться и сдѣлаться новою....
   Такое направленіе обѣщаетъ блестящую будущность нашей соціальной наукѣ и служитъ самымъ отраднымъ явленіемъ, особенно если вспомнить, что недалеко то время, когда, при появленіи эпидемій, раздраженный народъ, подстрекаемый фанатиками, искалъ отравителей колодцевъ и находилъ ихъ то въ евреяхъ, то въ колдуньяхъ, то въ другихъ безвинныхъ личностяхъ. Впрочемъ и наше время также довольно богато такими классическими невѣждами, которые въ каждомъ несчастьи готовы обвинить Богъ вѣсть кого.
   Если теперь читатель спроситъ, почему же заболѣваютъ тифомъ, холерой et caetera люди хорошо питающіеся, люди богатые; почему проявляется тифъ, въ арміяхъ, въ тюрьмахъ, острогахъ, на корабляхъ; отчего такое множество и разнообразіе тифовъ, и голодный тифъ, и военный тифъ и тюремный и т. д., то мы на этотъ вопросъ отвѣтимъ, что голодъ лишь подготовляетъ людей къ воспріятію яда, а нищета, тѣсное помѣщеніе, спертый воздухъ суть условія, при которыхъ происходитъ всякаго рода гніеніе, и среди этой гнили зарождаются разные грибки, паразиты, которые не щадятъ уже никого, не разборчивы на чаны и одинаково поражаютъ всякаго, въ кого только попадутъ. Когда армія, сосредоточиваясь въ одномъ какомъ-нибудь пунктѣ, располагается въ тѣсныхъ жилищахъ, лишенная привычныхъ. передвиженій и не снабженная всѣмъ нужнымъ для существованія, тогда заводится въ ея средѣ гниль и нечистота, тогда зарождается въ ней ядъ, поглощаемый легкими и отравляющій кровь. Отсюда военный тифъ. Но разъ образовавшись, тифъ уже не щадитъ никого. Имъ поражаются не только солдаты, но и офицеры, полковники и даже генералы. Имъ поражаются и начальники штабовъ, которымъ особенно подобаетъ смотрѣть за здоровьемъ солдатъ. Мы приведемъ поразительное доказательство, насколько благотворна частота и опрятность въ арміяхъ. "Если сравнить Крымскую войну, говоритъ профессоръ Вирховъ, съ великою Сѣверо-американскою войною, то мы увидимъ рѣзкую разницу. Въ то время, какъ въ Крымскую войну армія тысячами гибла отъ тифа, голода и другихъ болѣзней, армія Сѣверо-американскихъ штатовъ почти ничего этого не знала. Но за то съ тѣхъ поръ, какъ родъ человѣческій существуетъ, еще никогда ни одна нація такъ не позаботилась о благосостояніи арміи и снабженіи ея всѣмъ нужнымъ для лучшаго ея здоровья и всяческаго благосостоянія, какъ великая Сѣверо-американская нація. Вотъ почему ея армія не знала голода, не знала нищеты, не видѣла скудости, не ощущала гнили, не гибла отъ тифа." Тоже самое можно сказать и относительно тюрьмъ, остроговъ, жалкихъ убогихъ лачужекъ, гдѣ копошится мизерный людъ въ нищетѣ, гнилости, неопрятности, и становится очагомъ зарожденія всякихъ міазмъ, паразитовъ, чужеядныхъ грибковъ et tutti quanti. Вѣтеръ, воздухъ переноситъ все это и заноситъ и въ большіе хоромы, или міазмы передаются и сообщаются чрезъ соприкосновеніе. А такъ какъ богатые и высшіе классы общества не могутъ себя изолировать настолько, чтобъ не дышать одною и тою же атмосферою съ остальными смертными, или чтобы вовсе не приходить въ столкновеніе съ этимъ людомъ, то волей-неволей происходятъ зараженіе и гибель людей болѣе состоятельныхъ, болѣе привиллегированныхъ. Недостаточно поэтому заботиться лишь о своей собственной утробѣ; въ прямомъ интересѣ людей состоятельныхъ, богатыхъ, въ жизненномъ интересѣ ихъ, касающемся лучшаго дара -- жизни и здоровья -- особенно заботиться и о благосостояніи такъ называемыхъ меньшихъ братій. "Лишь-бы мнѣ было хорошо, а тамъ хоть трава не рости" не только безнравственный принципъ, но и вредный принципъ, и вредный именно для тѣхъ, которые его проповѣдуютъ. Противоположный же ему принципъ, выработанный современною наукою, заключается въ томъ, что "мнѣ можетъ быть хорошо лишь тамъ, гдѣ всѣмъ хорошо". И этотъ принципъ могущественнѣйшимъ доказательствомъ за себя имѣетъ эпидеміи, какъ нарушеніе гигіеническихъ соціальныхъ условій быта.
   Какими же средствами, какими путями устранить это "царюющее зло", такъ безцеремонно истребляющее поколѣніе за поколѣніемъ? "Чтобы воспрепятствовать возникновенію холеры въ Остъ-Индіи, говоритъ докторъ Reich {Reich. Heber die Entartung. S. 166.}, необходимо улучшить обработку риса, или лучше, замѣнить рисъ воздѣлываніемъ другихъ питательныхъ растеній, которыя, въ случай испорченности риса, могли бы служить питательнымъ матеріаломъ; необходимо возвысить и поднять политико-экономическое и моральное положеніе индуса уничтоженіемъ ихъ поповщины, воспитаніемъ, образованіемъ, оживленіемъ торговли, обмѣна, разработкой гигіеническихъ условій и признаніемъ человѣческихъ правъ за индѣйцами всѣхъ слоевъ общества.
   Этими мѣрами удастся достигнуть уничтоженія кастъ, этого тормаза физическаго и нравственнаго преуспѣянія индѣйцевъ на пути прогресса! Этимъ сдѣлаются невозможными голодъ и нищета, и народъ въ состояніи будетъ отбросить испорченный рисъ, и тѣмъ устранитъ причину заболѣваній. Отсюда вопросъ непосредственнаго истребленія холернаго гриба въ Остъ-Индіи -- вопросъ чисто-экономическій; вопросъ же посредственнаго воспрепятствованія возникновенію холеры -- вопросъ политическій, моральный и гигіеническій. Впрочемъ, тѣже средства пригодны противъ всѣхъ эпидемій: благосостояніе, образованіе, попеченіе о здоровья -- враждебны и не допускаютъ эпидемій. А посмотрите, что дѣлаетъ англійское правительство съ индѣйцами: оно не кочетъ, чтобы туземцы владѣли такими средствами, и потому индусъ долженъ обѣднѣть, обнищать и такъ или иначе пасть жертвой холеры. Тамъ, гдѣ тормозятъ правильное развитіе богатства, тамъ народы вымираютъ и становятся добычей эпидемій. А потому основа успѣшнаго противодѣйствія эпидеміямъ -- а потому богатѣйшія націи суть и самыя образованныя и самыя здоровыя націи, и на оборотъ. Если Лондонъ самый здоровый городъ въ мірѣ, то онъ этимъ обязанъ лишь богатству своихъ жителей.
   Что касается до тифозныхъ эпидемій, то докторъ Reich говоритъ, что тифозныя болѣзни будутъ невозможны тогда, когда люди станутъ рачительно заботиться о пищѣ, одеждѣ, чистотѣ жилищъ, занятіяхъ и морали, когда люди введутъ обширнѣйшую и тщательную дезинфекцію всѣхъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ происходитъ разложеніе органическихъ веществъ, когда люди не допустятъ переполненія тѣсныхъ помѣщеній большими массами людей. Искоренить эпидемическій тифъ возможно будетъ лишь тогда, когда сдѣлаются невозможными война, голодъ, нищета, нечистота, зачумленіе, деспотизмъ, суевѣріе, когда позаботятся о развитіи разума, когда будетъ остановлено неистовство дикихъ страстей; словомъ, когда направленіе людей будетъ заключаться въ томъ, чтобы быть свободными, самостоятельными, образованными, когда люди будутъ стремиться къ облагороженію и къ сохраненію своего здоровья. Въ военное время усиливаются условія развитія тифа въ высшей степени. какъ не хитри, но тифъ всегда будетъ бичомъ армій и войнъ, а потому еслибъ люди серьезно вздумали искоренить тифъ, то необходимо было. бы прежде всего отказаться отъ удовольствій войны. Но развѣ мыслимъ человѣкъ, это дикое животное, безъ войны! (Reich, стр. 172.)
   "Логическій отвѣтъ, говоритъ профессоръ Вирховъ, на вопросъ, какимъ образомъ въ будущемъ предупредить появленіе эпидемій, очень легокъ и простъ: это -- ввести просвѣщеніе съ его чадами, свободой и благосостояніемъ.
   Итакъ, резюмируя вкратцѣ все нами вышесказанное, мы приходимъ къ тому положительному убѣжденію, основанному и провѣренному данными науки, что голодъ и нищета суть два могущественные элемента соціальнаго быта, причиняющіе человѣку сильнѣйшія страданія и ведущія къ вырожденію и къ вымиранію самыхъ нужныхъ слоевъ, самыхъ необходимыхъ основъ человѣческаго общества. Мы въ тоже время доказали, что эгоистическая заботливость о своемъ собственномъ благѣ не ведетъ въ цѣли, а что необходима коллективная заботливость о всеобщемъ благосостояніи всѣхъ слоевъ, объ удовлетвореніи нуждъ большинства. Мы также хотѣли здѣсь указать, что культура, въ обширнѣйшемъ значеніи слова, ведетъ къ усовершенствованію породы какъ животныхъ, такъ и человѣка, что недостаточность культуры ведетъ въ вырожденію цѣлыхъ поколѣній, и что только силою культуры возможно устранить человѣческіе бичи -- эпидеміи, заразы, міазмы, паразиты. Да вспомните, читатель, что цивилизація и культура задавили чуму на собственной родинѣ ея --. въ Египтѣ. Мы такимъ образомъ приходимъ къ весьма поучительному оправданію замѣчательнаго принципа Герберта Спенсера, "что всякое измѣненіе сопровождается болѣе, нежели однимъ измѣненіемъ". Перефразируя этотъ принципъ, мы закончимъ нашу статью заключеніемъ, что всякое благотворное измѣненіе культуры сопровождается болѣе нежели однимъ улучшеніемъ соціальнаго быта человѣка.
   Практикуя нѣсколько лѣтъ среди русскаго народа въ крѣпостное еще время, посѣщая его смрадныя избы, въ которыхъ, по выраженію г. Шелгунова, атмосфера такого рода, что въ ней свободно можно топоръ повѣсить, намъ приходитъ на мысль желаніе поэта.
   
   Хоть дѣтей бы рокъ нашъ трудный
   Миновалъ, не повторясь,
   Чтобъ у нихъ былъ плодотворенъ.
   Вешній дождь и лѣтній зной,
   Нивы колосъ многозеренъ,
   Днемъ веселымъ трудъ проворенъ,
   Миренъ сонъ въ тиши ночной.

В. Португаловъ.

"Дѣло", No 3, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru