Попов Александр Николаевич
Путешествие в Черногорию

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

Попов А. Н.
Путешествие в Черногорию

   В квадратных скобках [ ] номера страниц соответствующего издания.

Глава I

Приезд в Рагузу, дорога от Рагузы до Каттаро и оттуда до Цетина; знакомство с Владыкою Черногории

   Наконец наш пароход обогнул горы и чрез porta di ombla вошел в совершенно круглый залив, ограниченный со всех сторон горами. Ни одной волны не было в заливе: он лежал ровно, как стекло, голубой и прозрачной. Окружающие горы не были голыми и бесплодными верхами, как большею частию по берегам Далмации; но покрыты зеленью масличных садов и виноградников, над которыми кое-где возвышались кипарисы. Вокруг всего залива живописно разбросаны здания Гравозы, предместья Рагузы.
   Лишь только остановился наш пароход, я спрыгнул в первую попавшуюся лодку, причалил к берегу и отправился отъискивать нашего консула. Догадливые далматинские мальчишки, которые всегда толпами окружают пристани, сей-час поняли что [2] мне нужно, несмотря на мой выговор и толпою пошли провожать меня. Консул в это время жил на даче, в Гравозе, в двух шагах от места, где мы причалили, и в несколько минут я уже был в его доме.
   После ласкового приема, узнав об моем намерении побывать в Черногории, он сказал, что теперь мне предстоит самый для этого удобный случай. Владыка Черногорский здесь и на нашем же пароходе отправится в Каттаро. Я должен был ехать вместе с ним. Нельзя было найти благоприятнее случая, как приехать в Черногорию вместе с самим Владыкою. Консул советовал мнe еще здесь познакомиться с Владыкою и я сей-час же отправился к нему в город. Рагуза отделена узким горным перешейком от Гравозы и лежит на берегу такого же круглого залива. Старик-Далматинец, который провожал меня в город, дорогой рассказывал о Владыке, часто прибавляя "добар чоек и леп чоек, Богами".
   У ворот города, подле небольшой кофейной стояло много народа. В городе все улицы покрыты были народом, который прибывал все более и более, и наконец густыми толпами теснился вокруг дома, в котором жил Владыка. Перед домом гремела музыка, с одной стороны стоял отряд Турецкой конницы, с другой несколько Черногорцев. Только войдя в город, я узнал, что здесь и Визирь Герцеговинский. Воскресный день, присутствие Черногорского Владыки и Визиря взволновали весь город. Шумный говор, гром музыки и разнообразные одежды [3] придавали особенный характер толпе; здесь были и Турки, они красовались на арабских конях или лениво развалясь у домов курили трубки; Черногорцы, которые с трагическими жестами шумно разговаривали между собою или, опершись на посеребреные ружья, гордо и равнодушно смотрели на толпу; рагузские пандуры и наконец окрестные жители, все в роскошных и живописных костюмах. Странно было видеть в этой толпе Европейцев, в их бедных костюмах, и особенно Австрийских чиновников, отличавшихся странною шапкою, в роде гречневика, с поднятым вверх козырьком. Подойдя к дому, мой спутник сказал Черногорцам: "вот Русс пришел к Владыке". "Русс", -- повторили Черногорцы, и бросились обнимать меня. Через несколько минут я очутился в комнате, где сидели Владыка и Визирь, окруженные Черногорцами и Турками. Они съехались здесь для заключения мирного договора. "Русс", -- сказал Черногорец, введший меня в комнату.
   Ко мне подошел молодой, стройный и прекрасный Черногорец, в котором я сей-час узнал Владыку. В качестве Господаря Черногории, ведя переговоры с Визирем, он был одет в национальный Черногорский костюм. На голове красная феска, обвитая черным платком в виде небольшой чалмы; яркопунцовый джамадан (в роде жилета), роскошношитый золотом, обнимал его крепкую грудь, широкий кожаный пояс, за которым обыкновенно Черногорцы носят кинжал и пистолеты, перепоясывал белую гуню (в [4] роде сюртука), обложенную золотым голуном, -- сверх всего, пунцовый элек (куртка без рукавов) тоже шитый золотом, широкие шаровары по колена, чулки и башмаки; таков был костюм Черногорского Владыки. Анненскою звездою и лентою через плечо он отличался от других Черногорцев. Воинственный и живописный костюм так хорошо соответствовал его прекрасному и выразительному лицу, сильному сложению и высокому росту.
   Он приветствовал меня чистым Русским языком и представил Визирю, который был родом Серб, Ризван Бегович, хотя Магометанин! Чрез несколько времени Визирь уехал. "Будьте как дома", -- говорил мне Владыка, его прямодушное открытое лицо, простота и естественность в обхождении, привлекательные манеры, располагают к нему с первого разу. Через несколько минут я в самом деле был как дома. "Какое огромное пространство разделяет Россию и Черногорию, -- говорил Владыка, -- и вот как скоро мы сошлись, видно родство племенное сильнее географических разделений. Русский и Черногорец всегда братья, когда и где бы ни встретились".
   Вскоре Владыка отправился к Русскому Консулу, пригласив меня провести вместе вечер, а я пошел осматривать город. Рагуза небольшой городок, окруженный стенами, как большая часть прибрежных городов в Далмации, с тесными улицами и разнообразным характером. Разнородность составляет вообще отличительную черту всей Далмации. [5] Самою природою ее жители делятся на безчисленные общины, обозначенные особым характером, у каждой свой костюм, свои обычаи и прежде было свое правление. Рагуза принадлежит к числу таких общин и некогда была одною из сильнейших республик Далмации. Даже теперь, не смотря на единство государственного управления, в жизни ярко выступают множество разнородных начал, которые с первого взгляду поражают путешественника. Взойдя в любой Далматинский город, вы услышите вдруг три языка: Италианский, которым говорят горожане, Немецкий -- язык чиновников и Сербский, которым говорит весь народ. Присоединив еще к этому язык Латинский в Католическом богослужении и школах, получим четыре языка, из которых каждый имеет право на гражданство. Немецкий -- как язык правительства, Италианский -- как язык образованного класса Далматинцев, давно уже обиталианившихся и смешанных с Италианцами; латинский -- как язык Латинской церкви и учености, и наконец Сербский -- как язык всего народа. Подобное положение не дает возможности ни одному из языков развиваться свободно. Пройдите по любой улице в Далматинском городе -- вы увидите много зданий, построенных в Венецианском вкусе, увидите кое-где льва, герб Венеции, и рядом с ним Австрийский орел; в одном месте развалины укреплений, построенных еще Мадьярами в другом Французами, Австрийцами, Русскими и в добавок ко всему этому, древния Римские и Греческие развалины. Некогда [6] берега Далматинские были усеяны Греческими колониями; в Черногории видны до сих пор огромные развалины Диоклитеи, город Спалатро выстроен из развалин Диоклетианова дворца, или в самом дворце, как говорит предание. Когда Авары разрушили Салону (640 г.), жители ушли во дворец Диоклетиана и после, оставшись в нем, образовали целый город (Palatium, spalatium, Spalatro, сплет) до сих пор среди города во многих местах видны остатки дворца. Множество древних монет и памятников искусства находят во всех местах Далмации. Сколько разнородных стихий соединялось на этом узком клочке земли! И эти стихии не тихо входили и сливалися в одно, вследствие взаимного сочувствия, -- нет, они постоянно боролись между собою и борются. Народность Славянская борется с влиянием Италиянцев и Немцев, православие с латинством и эта последняя борьба составляет средоточие всех других и продолжается через всю историю Далмации. Некогда вся эта страна была православною. Когда пала Византия, Сербия и Болгария, -- Далмация, разделенная внутри, не могла противостоять влиянию Италии. Венеция завладела всеми ее приморскими городами и вместе с своими обычаями и языком внесла в нее проповедь Латинства, которая не умолкает доселе, подкрепляемая внешнею силою. Теперь уже более трети народонаселения -- западные католики, но другие еще хранят православие, Рагуза более всех поддалась чуждому влиянию. Скоро она разбогатела и вошла в сношение с Католическим западом. Сильно отпечатлелось в ее быте и нравах [7] Венецианское влияние. Развилась аристократия, замолкла общинная Славянская жизнь и народ стал жалким данником своих соотечественников: католическая пропаганда проникла вместе с Италиянскими нравами, -- почти все жители Рагузы изменили старой вере, как называют сами Далматические Католики Восточное православие. В Рагузе, в соборной церкви, Св. Франциск пророчил, что тогда только город достигнет окончательного благоденствия, когда в нем не останется ни одного православного. Часто повторялись кровавые сцены с православными; вскоре все жители сделались Латинами и -- Рагуза погибла. Еще недавно (в 34 году) случилось любопытное происшествие в Далмации: Гр. Л., ревностному латину удалось обратить до 7 тыс. человек в латинство. Им выстроили новые деревни (Крички и Балки, выше Шибеника), устроили приходы, поставили священников. Но через несколько времени один из священников был убит, другой внезапно умер, жители разбежались и вновь обратились к православию. В это время пришло извествие о присоединении в России Унии и православные Далматинцы радостно праздновали этот день.
   Скоро я осмотрел весь город и пошел к православной церкви, которая стоит на вершине горы отделяющей Рагузу от Гравозы. Она не велика и бедна снаружи, кругом разбросаны груды камней, часто обвитых плющем и увенчанных тяжелолистными кустами Алоэ; виноградные лозы живописно вьются по стенам церкви; подле нее несколько кустов розанов, покрытых цветами и два-три [8] кипариса. Узкая дорожка проходит мимо церковной паперти и за ней обрывистый скат к морю. Направо видна Рагуза и весь ее залив, на лево залив Гравозы, прямо прибрежные горы Далмации и синее Адриатическое море. Сидя на паперти церковной я любовался видом, как вдруг подъехал ко мне верхом на коне Владыка: он возвращался в город от Консула.
   "Вам нравятся горы, -- сказал он, -- вы еще не соскучились по своим равнинам; можно восхищаться прекрасною природою, но любить только свою родную. Черногорец ни за-что в мире не променяет своих гор".
   Он сошел с лошади и пешком мы пошли в город. Со всех сторон стекался народ посмотреть на прекрасного властителя грозной Черногории.
   "Они с любопытством смотрят на меня, но не думаю, чтобы дружелюбно, -- говорил Владыка, -- им еще памятно то время, когда Черногорцы, помогая Русским, взяли и разрушили Рагузу".
   Вечером Турецкий Визирь заехал проститься к Владыке. Проводив его все отправились на пароход и там провели ночь.
   На другой день в 5 часов уже начался обычный шум на пароходе и разбудил меня. В шесть часов я уже был на палубе. Пароход вышел из залива и мчался в Каттаро. День был чудесный, ярко горело солнце, небо и море блистали его лучами и резко рисовались прихотливые изгибы гор; они идут вдоль всего берега, от которого не удаляется пароход до самого Каттаро. Море было тихо и едва-едва [9] колебалось, блистая мелкими серебренными блестками, которые то вспыхивали как звезды, то потухали на зелено-голубом прозрачном полотне моря. Только вокруг парохода шумело море, под колесами клубилась пена и серебренным фонтаном сыпались и переливались искры, от солнечных лучей, отраженных волнами. Резкая, светлая линия отделяла море от неба, также блестящего как и море. Кое-где были белые облака, остатки ночи, но они скоро бежали на запад и легкою, преходящею тенью туманили море. Вдали было видно в разных местах несколько судов. На лево, по берегу тянулись горы, серые и каменистые, изредка покрытые скудною зеленью, за ними другие, выше и также бесплодные, за другими третьи, бледною прозрачно-лиловою краскою рисовались на голубом небе.
   Мы скоро миновали Ragusa Vechia и вдали уже виднелись утесы, окружающие Каттарский залив.
   Все пассажиры были на палубе, но не толпились и не шумели как прежде. Присутствие Черногорского Владыки водворило порядок. Он сидел задумчиво, окруженный старшинами, хладнокровно курившими свои трубки и, кажется, не обращавшими никакого внимания на толпу. Австрийцы выискивали средства, как бы заговорить с Владыкою, а трое Албанцев молча стояли вместе прислонясь к решетке и смотрели на Владыку. Это были самые шумные из наших спутников, они родом из Скутари и возвращались домой из Триеста, куда ездили по торговым делам. Но теперь и они замолкли. Наконец один из них, видя [10] как дружелюбно обходился со мною Владыка, подошел ко мне и сказал: попроси Господаря, чтобы он позволил нам поцеловать его руку. Да ведь вы Латины, отвечал я, а он православный Епископ. Мы соседи и уважаем его, отвечал Албанец. Но вы с ним враги? Так чтож, он юнак и добрый человек. Я передал Владыке просьбу и он исполнил их желание. Все толпились вокруг владыки, только несколько молодых Черногорцев стояли на краю парохода и что-то шумно спорили. Я только что обернулся, чтобы вслушаться в их речи, как по воздуху полетел апельсин и вслед за ним раздалось несколько выстрелов, порядочно перепугавших дам и Австрийцев. Стой, закричал один из переников, надо стрелять по порядку. Они спорили между собою кто на лету попадет в апельсин. Выстрелы магнетически подействовали на Черногорцев. Они все оживились, каждый поднял ружье и осматривал хорошо ли заряжено. Выстрелы раздавались один за другим.
   Время прошло незаметно, обед уже был готов. Когда мы встали из за стола, пароход подошел близко к утесистой скале, повернул на право и вошел в porta rosa. Перед нашими глазами открылся огромный и живописный Катарский залив, окруженный утесистыми горами. На склонах гор были разбросаны деревни, вдали виднелись стены Катаро, скудная зелень покрывала горы и только один Ловчин, у подножия которого лежит город, а на вершине Черногорская граница, был лишен всякой [11] растительности и голыми серыми грудами камня высоко поднимался над соседними горами.
   "Взгляните на наших Черногорцев, -- говорил мне Владыка, -- им так и хочется спрыгнуть с парохода, чтобы поскорее бежать на родные горы". В самом деле они все собрались к носу корабля, и с напряженным вниманием и молча смотрели на Ловчин.
   Смеркалось, когда мы вошли в Каттаро, и на другой день едва занималась заря, мы уже всходили на Ловчин, по ново-устроенной Австрийцами дороге. Мы ехали молча, только, то один, то другой Черногорец забегал вперед и не раз сам Владыка пускал в скачь лошадь по дороге, безчисленными изгибами вбегающей почти на отвесную высоту горы. Лишь только мы въехали на самую вершину, раздались сотни выстрелов и вся толпа развеселела и живо разговорилась между собою. Надо было оставить лошадей и несколько времени идти пешком. Один старик Черногорец, принимая у меня лошадь, спрашивал: какого цвету наши горы?
   "Серые, -- отвечал я". "Такие же, -- продолжал он, -- какими сотворил их Бог, а Наполеон говорил, что будут красные, что он польет их нашею кровию!". С вершины Ловчина открывается странный своею дикостию, но вместе с тем и величественный вид: серые вершины гор, каменистых и бесплодных, беспорядочно подымаются одна над другою, не видно ни растений, ни животных, ни следов человеческого жилья. Вдали ярко блистала освещенная солнцем часть Скутарского озера, а за ним снежные горы, [12] а по другую сторону тихо колебалось Адриатическое море.
   Пробираясь по узким излучистым тропинкам, часто чтобы сократить дорогу, оставляя тропинки, перепрыгивая и карабкаясь по грудам камней, мы миновали одну из вершин Ловчина и спустились в небольшую долину. Среди долины пробирался ручей, между грудами голых камней, только местах в трех из камня были сделаны небольшие квадраты в них наложена земля и засеяна кукурузой и картофелем. Вся Катунская нахия бесплодна и усиленным трудом удается выработать клочек земли бедному Черногорцу; и с какою тщательностию он ухаживает за этим почти единственным своим имуществом! Со всех сторон огораживает каменною стеною, чтоб ветер не разнес и дождь не смыл слоя земли, очень неглубоко лежащего на грудах камней. Катуняне по бесплодию гор не могут иметь и больших стад и если имеют, то для прокормки угоняют их в другие нахии, более плодоносные. Вдали видно было несколько дерев и изба хорошо построенная и обнесенная тыном. Это куча капитана Лазаря, дяди Владыки. Когда мы приблизились к ней, хозяин бодрый старик вышел на встречу с вином, поцеловав руку Владыки, вопервых предложил ему и потом обнесши всех нас, приглашал в свой дом. Этот дом расположением похож на наши постоялые дворы, он разделен на две половины, в одной чистые комнаты, в другой изба с большою печью, впереди длинная галлерея с навесом. При входе в дом нас [13] встретили несколько женщин, оне целовали руку у Владыки и потом у всех остальных Черногорцев наших спутников, -- такой здесь обычай, женщины целуют руку у мущин. Хозяин радушно угощал нас кофеем и завтраком, который состоял из вареной ветчины и плодов.
   Смотря на необыкновенное радушие, с которым хозяин угощал всех и каждаго, я говорил Владыке: "Черногорцы сохранили Славянское гостеприимство".
   "Это самый святой у нас обычай, если бы кто пришел в дом своего заклятаго врага, то и тогда он в нем безопасен: всякий вступивший под кров дома, брат и друг".
   При этом Владыка рассказал мне о посещении Черногории Саксонским королем, и негодовал на Французские журналы, которые по этому случаю удивлялись, как он мог так рисковать своею жизнию.
   "Они не понимают, -- говорил он, -- что значит Славянское гостеприимство и привыкли считать за разбойников народ, который своей веры и свободы не променяет хотя бы на золотые узы. Другие журналы уверяли, что мы были необыкновенно счастливы посещением короля и что я униженно принимал его, -- нет, свободный Черногорец ни перед кем не унизится.
   Несколько лет тому назад вот было какое происшествие, которое доказывает как безопасен иностранец в Черной гори: он гость и пользуется [14] правом гостеприимства. В Цетин пришел Шваб; заметили, что у него было много денег, после мы узнали, что он был подосланный шпион. Когда он возвращался в Каттаро, Черногорец провожавший его, соблазнился, зная, что деньги с ним и с пистолетом в руке требовал кошелька, тот закричал и вдруг из за камней вышли двое других Черногорцев. Узнав о происшествии, они спросили провожавшего Черногорца, правда ли это. Не смея явно солгать, он отвечал: да, и вслед за этим признанием раздались два выстрела и убили его на повал. Эти два Черногорца были старшие братья провожатаго. И брата не пощадили они за нарушение законов гостеприимства".
   После полудня мы продолжали наш поход далее к Цетину. Между домом капитана Лазаря и Цетинскою долиною, есть одна довольно обширная долина Негоши. В ней живут 10 племен, разделенных на 10 отдельных сел, построенных на скатах гор одно возле другого. Здесь родился Владыка, тут его дом, в котором до сих пор живут его родители. Боясь опоздать в Цетин, мы проехали мимо Негошей. Только Владыка заехал повидаться с своею семьею, обещав догнать нас на дороге. Уже солнце начинало садиться, когда мы вошли на вершину последней горы отделяющей Цетинскую долину от Негошей. Перед нашими глазами открылось все Скутарское озеро, часть Рецкой и Черницкой нахии и глубоко внизу обширная Цетинская долина, ровная и покрытая зеленью: ее со всех сторон окружают бесплодные [15] горы, но далее к Скутарскому озеру уже видны были горы покрытые зеленью виноградников. Солнце село, когда мы спустились в долину и была темная ночь, когда подъехали к дому Владыки. [16]

Глава II

Цетинская долина, географическое описание Черногории, рассказ о битвах в местах около Спужа и Подгородицы и при Мораче

   Переход через горы меня сильно утомил, и на другой день я спал еще крепким сном, когда в мою комнату вошел переник и от имени Владыки приглашал к завтраку.
   Мне была отведена комната в доме Владыки и рядом с его собственным помещением. Этот дом построен недавно и есть самое большое и лучшее здание по всей Черногории. Одна его часть занята Сенатом и квартирами Сенаторов и народного секретаря, в другой живет сам Владыка и некоторые из его приближенных. Он окружен невысокою каменною стеною с четырьмя башнями по углам.
   Когда я вошел к Владыке, он был уже занят делами, толпы Черногорцев теснились в первой комнате, которая служит приемной, столовой и биллиардной. Все желали знать, чем кончились переговоры с [17] Визирем, война или мир с Босниею. Один рассказывал о состоянии дел на границе Боснийской, другой Герцоговинской; одни говорили о внутреннем порядке или беспорядке в разных селах, племенах и нахиях, другие приносили частные тяжбы на суд Владыки. Каждый поочередно подходил к нему, целовал руку и потом с трубкою в руках, такою же необходимою принадлежностию Черногорца, как и оружие, непринужденно и свободно передавал свои известия. Черногорцы по личному уважению к Владыке, любят приходить с своими спорами на его суд, не смотря на существование судов земских; у них силен обычай третейского суда и Владыка в этом случай представляется третейским судьею. К нему свободный доступ всем и во всякое время. Часто когда мы гуляли по долине, встречали нас тяжущиеся Черногорцы. Тут же, сидя на камне, Владыка выслушивал их просьбы, тут же произносил суд и отсылал их в Сенат для окончательного решения.
   Все утро проходит у него в подобных занятиях, иногда он присутствует в Сенате, если есть какие нибудь важные дела. В 4 часа обед самый простой и умеренный. Между тем как готовили к столу, я вышел в другую комнату, где помещена библиотека Владыки. Здесь были произведения почти всех лучших Русских писателей, много Французских и Италианских книг; здесь нашел я много Французских журналов, которые получает Владыка, и даже Северную Пчелу. Странно было видеть внутри Черной горы, которая слывет и до сих пор гнездом [18] разбойников, все признаки просвещения. Образованный предшественник Владыки, Петр, внушил ему любовь к просвещению и литтературе; Г. Милютинович замечательный Сербский поэт был его воспитателем. Владыка следит за всеми успехами просвещения, но вместе с тем остается вполне Черногорцем и пламенно любит свою родину. Третья и последняя комната Владыки, которая вместе и его спальня, вся увешана оружием, над письменным столом портрет Императора Николая.
   Обыкновенно после обеда назначались прогулки, по Цетинской долине, или на окрестные горы. Подле дома Владыки, на уступе гор, построен небольшой монастырь, со времен Черноевича он служит Митрополиею. Несколько раз он был разрушаем Турками и выстроивался снова. Когда в последний раз Турки проникли в Цетинскую долину, палатка Карэ-Махмуда стояла на небольшом возвышении называемом Даново бердо, возле монастыря, а вокруг лагерь его двадцатипятитысячного войска. Каждое утро и вечер с этой горы Турки палили из пушек в знак своего господства над Черною горою. Кара-Махмуд по примеру предшественников хотел тоже разрушить монастырь и поручил это дело Бею Соколовичу. Подойдя к монастырю, он сам полез на кровлю, чтоб сорвать крест, стоявший над алтарем, но вдруг упал и внезапно умер. Неожиданная смерть Бея поразила Турок и они не тронули монастыря. В нем две небольшие церкви, бедно украшенные: в одной из них лежит нетленное тело [19] Владыки Петра, которого Черногорцы признают за святаго и называют святопочившим. Когда теперешний Владыка, лет пять тому назад задумал переделать церковь, роя землю близь нея, случайно открыли нетленную гробницу и тело Владыки Петра. На крик Италианца архитектора un santo, un santo, сбежались Черногорцы, пришел Владыка и торжественно перенес тело в главную церковь. С тех пор святой Петр считается покровителем Черной горы. Каждый воскресный день бывает служба в этой церкви. Услышав в первый раз литургию по всем нашим обрядам, слыша на эктинье, Государя нашего Императора Николая Павловича и потом Владыку Черногорского и Патриархов православных, мне казалось, я возвратился на родину.
   Кроме двух церквей в ограде монастыря есть небольшое здание, где помещается Архимандрит -- других монахов нет в Цетине. Тут же были и комнаты Владыки, в которых теперь устроена школа. У ворот монастыря на площадке несколько пушек, отнятых у неприятелей, некоторые из них с вензелем Наполеона. Между монастырем и новым домом Владыки видны следы разрушенного здания, -- здесь по преданиям был дом Черноевича. Недалеко от него, на одном из предгорий горного хребта, ограничивающего долину, Орлий верх, стоит башня. В нее складывают Турецкие головы. Многие из них видны из за зубцов башни. Там лежит и голова Кара-Махмуда. Возле нового дома Владыки построено, несколько небольших, но чистых домиков; многие [20] из них принадлежат его родственникам. Таков Цетин, он похож более на пустыню, жилище отшельников, нежели на город.
   Села Цетинской долины: Дольний край, Баицы и Гунцы, едва заметны от монастыря и разбросаны по скатам гор, окружающих долину. Не в далеке от монастыря маленькая церковь и кладбище. Полней уединения нельзя и вообразить. Высокими утесистыми горами обнесена долина и взгляд никогда не проникает далее нескольких сажен. Все тихо, только выстрелы нарушают тишину, да вечером когда приходят стада, звук колокольчиков, или, после сильных дождей, гул горных потоков. У дома Владыки всегда много Черногорцев, которые постоянно то приходят, то уходят из Цетина. Толпами они лежат или сидят на камнях и всегда живописно. Беззаботно ли Черногорец курит свою трубку сидя на камне или стоит опершись на ружье и задумчиво глядя в сторону, каждое его положение просится в картину. Это зависит от прекрасного костюма и южной живости характера, который каждому движению придает смысл. Редко молчит Черногорец, чаще слышатся громкие разговоры и особенно расказы про военные подвиги. Разговор всегда жив и остер. Иногда случается один из Черногорцев поет песню и тогда с благоговейным вниманием его слушают окружающие. Собственно постоянных обитателей кроме Владыки, его Секретаря да Архимандрита, нет в Цетине. Сенаторы приходят на время, равно и другие. Но за то можно сказать что в [21] год перебывает там вся Черногория. Цетинская долина слывет средоточием страны, несмотря на то что лежит на краю, близь Австрийских границ. Песни, говоря о Владыке всегда прибавляют что живет на Цетине на средь горе Црной.
   И точно эта долина составляет средоточие Черногории. С ней связаны все важные предания Черногорской истории. Еще Иван Черноевич, принужденный Турками оставить свою столицу Жабляк, построил монастырь в Цетинской долине и перенес туда Митрополию. Подле монастыря построил свой дом и часто живал в нем. В последствии Цетинский монастырь был постоянным жилищем Владык, и местом народных собраний. Кроме того Цетин точно лежит в средине Катунской нахии, которая по праву считается средоточием всей Черногории. Во времена Митрополита Даниила, когда все области, составлявшие никогда Зету, подпали власти Турок, одна Катунская нахия сохранила свою свободу и независимость. Из Катунской нахии вышла проповедь свободы и к ней постепенно присоединялись другие. Теперь Черногория разделяется на два округа, собственную Черногорию и Берду. Каждый из округов состоит из четырех нахий или уездов, каждый уезд из нескольких племен, каждое племя из нескольких сел 1. С юго-востока прилегают к [22] ней нахии Рецкая, Черницкая и Лешанская; первые две нахии соединились с Катунскою еще во времена Митрополита Даниила, а Рецкая долго оставалась неутральною и окончательно присоединилась только после поражения Кара-Махмуда в 1796 году. Все эти нахии граничат с Турецкою Албаниею. Крепость Жабляк, которая лежит почти на берегу Скутарского озера и следовательно находится в постоянных сношениях с Скутари, Подгорица и Спуж, из которых 1-я отстоит на 1 1/2 часа, а 2-я на 1/2 часа от Мартыничей, защищают Албанские границы. С запада к Катунской нахии, и частию Черницкой, которая вершинами Сутормана отделяется от Антиварского округа, прилегает Австрийская Албания и отделяет ее от моря, а с севера нахия бело-Павличи. Это довольно большая нахия, граничит с Герцоговиною, которой границы защищают крепости Клобук и Никшичи. На север к ней примыкает нахия Марача, она простирается до вершин Явора и Дормитора и граничит [23] с Босниею. На восток от них лежит нахия Пиперы и далее Кучи, которая простирается до вершин Хома и речки Цевны. Белопавличи, Пиперы и Марана соединились с Черногориею окончательно после первого поражения Кара-Махмуда в 1792 году, а Кучи в числе, которых считается несколько Магометан и Латинов, присоединились окончательно только в 1831 году, при теперешнем Владыке. Вся Черногория и Берда обнимает пространство 200 квадратных миль и считает в ceбе слишком 120 тыс. жителей и слишком до 20 тыс. воинов, но это число воинов поставлено по примеру других стран, собственно в Черногории каждый воин, кто может поднять оружие.
   Послеобеденные прогулки часто сопровождались скачками, стрелянием в цель и играми Черногорцев. У Владыки несколько прекрасных арабских коней и он сам хороший наездник. В первый день моего пребывания в Цетине, во время скачки был особенно замечателен старый воевода, так называют Князя Радовича-Княжевича, который был с Владыкою в Рагузе. Это человек, которому уже далеко за 80 лет, он был еще сподвижником покойного Владыки и дрался в битвах с Кара-Махмудом. Он Сердарь и поп в селе Мартыничах, которое лежит в виду Турецких крепостей Спужа и Подгорицы и подвержено постоянным нападениям Турок. Прежде часто я всматривался в выразительное лице этого, по-видимому, дряхлого и сгорбленного старика. Он всегда сиживал в далеке, нахмурив брови и куря [24] трубку, говорил не много, но около него всегда собиралась толпа. Все, что ни говорил он, было остро и смешно. Никто не мог рассказать столько смешных случаев про Турок и Швабов, как старый воевода. Видя его во весь опор скачущего по грудам камней, как удалого юношу, мне казалось, в этой стороне вовсе не существует старости. И точно вполне дряхлого старика, каких часто встречаешь в других странах, мне никогда не удалось видеть в Черногории.
   Вечером, когда мы пили чай, я стал распрашивать Владыку о старом воеводе.
   "Это славный человек, -- говорил Владыка, -- юнак до сих пор и счастлив. Он был в трех стах битвах и ни разу не ранен. Турки убили у него и сына и братьев и племянников. Он один мущина в доме, остались только женщины, да дети. Его любят Черногорцы за его храбрость и за его ум и остроту".
   Этот разговор навел Владыку на рассказ про битвы с Турками, в местах около Спужа и Подгорицы, в которых постоянно отличался старый воевода. Постараюсь передать его рассказ.
   Спуж стоит на реке Зете и острым углом врезывается в Черногорские владения между нахиями Пинеры и Белопавличи. Пограничные Черногорские села подвержены постоянным нападениям Турок. Поражение Кара Махмуда при Мартыничах, отложение Пиперов и Кучи от Турок и близкое соседство заставляют Турок часто в этих местах нападать на Черногорцев. [25]
   Около 30 лет тому назад перед Петровым днем было замечательное сражание при Рогаме Пиперском селении, отстоящем на 1 1/2 часа от Подгорицы. Это сражение служило продолжением битв с Кара-Махмудом, и вместе с тем начинает ряд битв, продолжающихся почти до нашего времени. Мало по малу Черногорцы завладевали долинами прилегающими к Подгорице, а пограничные села, по мере развития внутреннего единства, соединялись более и более между собою и переставали платить подать Туркам. Это движение было заметно во всех племенах составляющих теперь нахию Кучи. Земли от Подгорицы до реки Рыбницы, Турки считали своими, а Черногорцы не хотели им уступить их, потому здесь возникали беспрестанные споры. Черногорцы стали укреплять границы, строить крепостцы и наконец село Рогаме, всегда платившее подать Туркам, отказалось от этой платы. Подгорицкие Аги задумали наказать Рогаме. Мустафа визирь Скутарский согласился на их предложение открыть поход и дал им 6 тысяч Албанских войск, под предводительством Гасан-Аги. Войско двинулось к Подгорице и стало лагерем недалеко от нее в Долянах. Здесь соединились с ними Подгоричане под предводительством Бея Абдовича. На другой день решено было переправиться чрез Морачу и сделать нападение на Рогаме. Войско разделилось на три части, одна в 4 тысячи, двинулась прямо к Рогаме, две другие закрывали правую и левую сторону и разобщали Рогаме от соседних племен. Около полуночи [26]
   
   Кад вриемя ниe од ударца, 2
   
   говорит песня, Турки ударили на село. Черногорцы не ожидали нападения и не имея возможности сопротивляться открытою силою, заперлись в укрепленных избах. Турки разгромив село, прежде всего ударили на избу Джуро Ненадича. Джуро был Главарем и собирателем податей, которую они платили прежде Туркам. Когда ударили на избу, Гасан-Ага, как рассказывает песня, крикнул: дома ли ты Джуро, приготовил ли подать, вот тебе гости, они принудят тебя расплатиться; но Джуро ему отвечал:
   
   Лиеп сам ти ручак приправио,
   Из пушака црние крушака,
   Од ножева вина црвенога. 3
   
   Первой напор Турок был остановлен дружным залпом. Когда Турки приготовились напасть в другой раз, тогда из другой соседней избы выскочил молодой Черногорец Тома Цекович, схватив Албанского знаменоносца, отрубил ему голову и быстро ушел опять в избу. Этот поступок раздражил Албанцев и с яpocтию они бросились на приступ к другой избе; но были отбиты. Эта изба была покрыта соломою, и Турки зажгли ея. Бывшие в ней Черногорцы крикнули Ненадичу, чтобы они направили выстрелы в их сторону и очистили от Турок пространство между двумя избами. Это удалось и все Черногорцы, [27] невредимо вышли из горящей избы и перебежали в избу Ненадича. Между тем как вокруг избы шла жестокая резня, Черногорцы успели уведомить соседния села. Прежде всех приспела помощь из села Завалы, под предводительством молодаго юноши Леки Томановича, который и погиб в этой битве. Рогамляне вышли и с ними ударили на Турок. Тут подоспела еще помощь из сел Петровича и Стиену и заставили Турок обратить тыл. Черногорцы преследовали их до самой Морачи и разбили на-голову. Песня, рассказывая эту битву, так заключает рассказ: когда остаток Турок переправился через Морачу, с другого берега Джуро спрашивал Гассан Агу:
   
   Обратисе те ми право кажи
   Како тиe на Рогаме было,
   Есам ли те людски дочекао.
   Како сам ти ютрось обечао,
   И кажи ми ка'чешь опять дочи
   Да приправлям ручак Арбании. 4
   Но Ага отвечал ему:
   Никад ти си повратити нечу
   Ти си мене ютрось наградио
   Триста си ми изгубио друга. 5
   
   Это сражение было важно тем, что приготовило и [28] расположило племена Кучи к решительному присоединению к Черногории.
   В противоположную сторону Регаме, почти подле самой крепости Спужа на границе Белопавлицкой нахии, лежит село Мартыничи. После Рогамской битвы это село сделалось постоянною целию Турецких нападений. В этом то селе Главарем и попом Князь Радович, его дом на самом краю села, обращенном к Турецкой стороне; потому с его осады начиналась всякая битва.
   В 1831 году в Боснии начался бунт против низама. Мустафа Паша Скутарский был главным начальником; но Мехмед Редшид успокоил восстание победив бунтовщиков и грозил нападением на Черногорию. Но, прежде нежели начнет военные действия он хотел испытать нельзя ли другими средствами привлечь Черногорию в покорность Туркам. Он надеялся подействовать на молодаго Владыку и обещаниями склонить его на свою сторону. В то время как Владыка присутствовал при рыбной ловле в Скутарском озере, явились к нему посланники от Визиря. Они говорили, что ему нужно бы подумать о том, как упрочить мир для Черногории, положительнее определить ее отношения к Турции и вместе с тем подумать о собственном достоинстве. Они указывали на Сербию, говоря что она теперь получила мир и Княжеское достоинство утверждено наследственно в семье Милоша. От него зависит на подобных условиях помириться с Турциею. Но льстивые слова не увлекли молодаго Владыку. Он [29] отвечал ему: мы кровью купили свободу и никогда не променяем ее на зависимость какая бы она ни была. Не титлами славна Черногория, но храбростью и когда хотят, ее всегда могут узнать Турки. Раздраженный неудачей переговоров, Паша готовился открыть поход на Черногорию. 1832 года в Августе месяце регулярное Турецкое войско под предводительством Намик-Галиля, нового Скутарского Паши, двинулось к Спужу и 22 числа перешло Морачу и напало на село Mapтыничи. Приступом оне хотели взять село, ворвались в него и зажгли некоторые избы. Но скоро Черногорцы, под предводительством воеводы Радовича, принудили их выдти из села. Турки вышли и обложив его с восточной стороны открыли пушечную пальбу. Черногорцам, не имеющим пушек, трудно было долго выдерживать осаду. Следовало или покинуть село или решиться на нападение. Должно решиться было на первое, еслиб вдруг не пришло к ним на помощь 800 человек Пиперов и Белопавличей под предводительством Капитана Радована Паулевича. Воевода Радович соединив все силы напал на Турок и разбил их на-голову; без оглядки бежали они в Спуж. Визирь желая отомстить Черногорцам, готовил новое нападение, но дела Сирии принудили Султана вызвать его из Албании. Этим был предупрежден новый вероятно болеe страшный для Черногории поход. 250 было убито под Мартыничами и 40 голов Черногорцы принесли в Цетин, остатки Турецкого войска бежали в Спуж, бросая по дороге пушки. Но Черногорцы по малочисленности не решились преследовать в [30] открытом поле, где могли быть окружены Турками. После того небольшие стычки постоянно продолжались в этих местах, Черногорцы упорно распространяли свои границы и подходили под самый Спуж и Подгорицу. Наконец в 1838 году в конце Июня, Турки открыли поход на пограничные Черногорские села. Предводительствовать войском Скутарским Паша поручил Бечир-Бею-Бушитлию. С 7-ю тысячами регулярного войска и несколькими дружинами горных Албанцев, он двинулся к Подгорице. Там соединившись с гарнизоном, перешел в Спуж и начал нападения. Ежедневно из крепости выходили небольшие отряды и нападали то на одно, то на другое из пограничных Черногорских сел. Более других подвергались нападениям Мартыничи и Стиена. Целую неделю продолжались подобные нападения. Наконец Бушатлия совокупил все силы и 3 Июля вошел в Косово поле и пролегающую между реками Зетою и Сушицою (притоком Зеты впадающем в нее с западной стороны) долину. Там он разделил войска, одну часть дал Гасан Аги и послал его на село Ястребы, с другою сам напал на село Косичь. Оба эти села лежат близь Мартыничи; вероятно цель Паши состояла в том, чтобы взяв эти селения, ударить с двух сторон на село Мартыничи. В одно и тоже время ударили на села оба войска. Пожгли все избы пастухов, которые строются гораздо далее самих селений; но села не сдавались. Вдруг в Ястребы пришла помощь от Браевичей и соединясь с жителями быстро ударили на Турок и опрокинули их; Турки побежали, часть [31] их была побита, другие соединились с отрядом Бушатлия. Черногорцы тоже соединились между собою и началась общая битва.
   
   Пала тама Косовием лугом
   Од брзога праха и олова
   Од стаиница те пождише Турцы,
   Стои виска, у бои краичника,
   Чераю се войске помейдану
   Два сахата тамо и овамо 6.
   
   Наконец сильно ударили Черногорцы, Турки начали отступать к реке Зете. Перевес уже был на Черногорской стороне как из среды Бердчан выскочил Мирко Токов, из села Лекича, выхватил из ряду Турок Бея Насула -- и отрубил ему голову. Чтоб выручить из опасности собрата с яростию бросились вперед Бердчане и погнали Турок. В тоже время пришли на помощь из Мартыничей и ударили с боку. Тут выскочил другой Черногорец Кезун Грунчин и отрубил голову Бею Бушатлию. Турки смешались, лишившись вдруг двух предводителей. Наконец вышел еще Черногорец и напал на Чехай-Пашу. Он был родом Ускок по имени Новица Радовичь.
   
   И какав е весела мумайка
   На устница нема ни бркова
   Иошть му нема петнаесть лета 7. [32]
   
   Он не мог носить и ружья, и был вооружен только пистолетами и ятаганом, бросился и схватил под устцы коня Чехай-Паши. Паша хотел ударить его саблею, но он быстро ушел под коня и, схватив за ногу Пашу, сбросил его на землю, вырвал из его рук саблю и ею же отрубил ему голову. Турки бросились бежать без оглядки, Черногорцы их преследовали до реки Зеты, множество погибло от оружия, другие потонули в реке и немногие воротились в Спуж. С огромной добычею и пленом Черногорцы пришли в Цетин. Владыка роздал храбрейшим медали.
   
   Нека носе, нека се поносе,
   Ер су они крило од краине,
   Од краине крвлю обливене 8.
   
   Новица был сделан Переником и остался навсегда при Владыке. После того он отличался еще во многих битвах и слывет одним из храбрецов. Смотря на него нельзя понять, чтобы это кроткое, даже робкое выражение лица и скромные движения скрывали храброго воина. В одну из этих войн в 1833 году, чета под предводительством Вида и Мерчета, напала на Спуж и взяла пушку. Эта пушка лежит перед Цетинским монастырем с надписью:
   
   Юнашество те виде и Мерчете
   И ньнхове гласовите чете [33]
   Со твердога Спужа уграбиша
   Црной гори тебе подариша. 9
   
   Сердарь Цетинской Мило Мартыновичь, который встречал нас с вином при въезде в Цетинскую долину также участвовал в этих битвах. После сражения под Мартыничами, он сделал поход на село Доляне. Это село принадлежало Туркам и лежало в долине между Спужем и Подгорицею и очень вредило Черногорцам. Мило с 300 человек напал на него, побил и выгнал жителей, а село разрушил и сжег. После этого Турки боялись его выстроить вновь и до сих пор место остается пустым. С этого времени прекратились сражения около Мартыничей, но за то они продолжались под Жабликом, Граховым и в Мораче.
   Между тем как Владыка рассказывал, старый воевода сидел в другом углу комнаты, окруженный Черногорцами. Их громкий смех часто прерывал рассказ; он смешил их своими шутками. Иногда Владыка, забывая число или имя, обращался к нему с вопросом, как главному деятелю в битвах. В двух словах он отвечал на каждый вопрос и снова принимался за свои шутки, нисколько не заботясь о том, что рассказывают про его подвиги.
   "Что старый воевода, -- сказал наконец, обращаясь к нему Владыка, -- страшна Турецкая сабля". [34]
   "Иногда Черногорская палка страшней Турецкой сабли", -- отвечал он, и рассказал один случай с Котунским Воеводою Вукотичем.
   Это было лет 15 тому назад, Турки как-то захватили в плен 5 женщин и в том числе сестру этого воеводы и просили 300 талеров выкупа оружием и деньгами. Кое-как Черногорцы сложились и выкупили женщин, воевода отдал в выкуп все свое оружие и остался с одною палкою и сказал Туркам, что эта палка остается у него им на горе. И точно, он скоро и жестоко отомстил за коварный поступок Турок. Вообще напасть на женщину считается большим стыдом и на такой поступок редко решаются даже и Турки. Спустя немного времени, когда Турки должны были гнать стада на пастбища в Рудины, воевода собрал несколько Черногорцев и напал на них на дороге, перебил всех Турок и взял стада. Ни одна обида, нанесенная Черногорцам Турками не проходила без мести. Увлекаясь местью и уверенностию в той мысли, что Черногорец никогда не может покориться Туркам, они совершают такие дела, которые трудно понять. Потому почти никогда не бывает пленником Черногорец, или по крайней мере, чрезвычайно редко. Однажды трех Черногорцев Турки случайно взяли в плен: Лиеша Пипера, Васовича и Вуксана, и посадили их в тюрьму, в Спуже. Потом приговорили их к смерти. Приведя на место казни, Турки издевались над ними, спрашивая кому с чем жаль расстаться. Один отвечал с женою, другой с детьми. Турки отрубили головы двум. Когда [35] спросили Лиеша, он отвечал: рубите мою голову, только не пятнайте кровью платья, оно годится любому Паше. Турки соблазнились смотря на его красивое платье. В то время, когда стали его раздевать он вырвал у одного из них саблю, убил трех и побежал на мост, вся толпа бросилась за ним. Ятаганом он проложил себе дорогу. На мосту ему встретились два кадия и, увидев его, со страху бросились в реку. Отбиваясь от всех, он убежал и возвратился домой. За свое спасение он построил церковь на Велий горе, в Лешанской нахии. Есть народная песня об этом происшествии.
   Каждый день являлись новые лица в Цетине и каждый день уходил кто-нибудь из прежних. Но на всех Черногорцах был один общий характер, несколько отличались от других только Ускоки, полутурецким одеянием и особенною живостию и беззаботностию. Они пришли с своим капитаном узнать о заключенном мире с Босниею. Этот капитан был человек среднего роста, довольно молодой и очень красивый собою. Ему следовало идти в монахи, как говорил мне Владыка, но Черногорцы неохотно идут в монахи, потому в их монастырях не более как по два или по три монаха, да и те большею частию пришельцы из других стран, а не природные Черногорцы. Чтобы совсем не опустели монастыри, племена и села чередуются. Черед был за этим Пиетро, но он пришел к Владыке и умолял его, чтобы он позволил ему жениться, а не идти в монахи, говоря, что давно любит одну девицу; но [36] ее не отдадут за него, зная, что он обязан идти в монахи, потому и просил посредничества Владыки. Владыка разрешил ему и устроил сватьбу, теперь он Ускочским Капитаном.
   Племя Ускоков составляет самую крайнюю оконечность Морачской нахии со стороны Боснии и до сих пор служит предметом споров и войн между Черногорцами и Турками. Самая Морачская нахия еще недавно присоединилась к Черногории, Турки до сих пор смотрят на нее, как на изменницу и потому всеми мерами стараются препятствовать присоединению Ускоков. Знакомство с ускочским капитаном послужило поводом к рассказу о присоединении Морачи и битвах, там происходивших. Вот рассказ, записанный мною со слов самого Владыки.
   Еще при святопочившем Владыке Марача была в неопределенном положении, она платила подать Туркам и вместе с тем беспрерывно дралась с ними, помогала Черногорцам, даже иногда соединялась с ними в битвах против Турок и вместе с тем не принадлежала им прямо. Чтобы определить их положение, Владыка писал к ним, чтобы они отказались платить Туркам подать и окончательно присоединились к свободным, единоплеменным и единоверным Черногорцам. Достаточно было одного слова Владыки, которого имя с уважением повторялось и друзьями и врагами, и слава его дел ободряла Славян и ужасала Турок. Морачане отказались платить подать Туркам и явно объявили себя на стороне Черногорцев. Зная, что Турки не простят им такого [37] поступка, приготовились к битве и битва загорелась. Несколько раз Марочане разбивали турецкие отряды, как наконец в 1820 году, Визирь Босанский Джелялледин решился открыть поход на Морачу. 12 тысяч войска, собранного во всей Боснии и Герцеговины под предводительством Дели-Паши, в Сентябре месяце двинулось к Мараче. Турки остановились лагерем в долине Вранеше, в нескольких часах от горней Марачи. Здесь они пробыли несколько дней, пока из пограничных крепостей не пришли и не присоединились к ним еще несколько отрядов. Собралось до 20 тысяч всего войска.
   
   Аль каква е сила у Турчина
   Свак би река, я би и порека.
   Да би едног краля прихватила,
   А камо ли да не би Морачу --
   А Марачу не яку краину. 10
   
   Восклицает песня об этой битве, описывая Турецкие войска. 16 Сентября Турецкие войска двинулись к селу Дровляне, которое лежит на дороге в полуторе часов расстояния от горней Марачи и напало на ускочское село Тушино. Небольшое село не могло защищаться от сильного Турецкого войска и было взято, созжено и разграблено. Между тем, Марачане узнав о приближении Турок, уведомили Владыку и просили помощи. Владыка велел пограничным племенам, начиная от Стужа и до Острога, двинуться на помощь. [38] Мартыничане, под предводительством воеводы Радовича и брата его Вуксана, соединясь с жителями Орлезе, которыми предводительствовал Марко Башковичь и с Острожанами, которыми предводительствовал Острожский Игумен Георгий и Сердарь Мркое -- отправились к Мораче. Черногорцев было 1 000 человек. Песня, говоря о движении войска, так описывает Игумена Георгия, старшего из предводителей, называя его Острожским Баном:
   
   Перед войскем од острога Бане
   На негова широка дорина,
   А каков е од острога Бане!
   На рамену везена шишана
   А о бедри дуга гадария,
   А на раме джида обливена,
   На верх джиде од медведа глава
   Зинула е како да е жива;
   А за баном друге поглавице
   А за ньима войска сваколика. 11
   
   Между тем Морачане приготовились к битве и под предводительством Сердаря Миата ожидали нападений. 13 Сентября пришло Черногорское войско и соединилось с ними. 3 дни ожидали Турок. Наконец 17 Сентября в Морачской долине показались Турки и напали на село, малочисленные Черногорские отряды не выдержали первого натиска и отступили, Турки взяли и сожгли Марачу. Одна изба Сердаря Mиaтa не [39] была взята. Она стоит на краю села, на берегу небольшого, но быстрого потока, впадающего в реку Морачу и укреплена. Миат заперся в ней с 30-ю Черногорцами и до ночи выдерживал все нападения Турок. Вечером прекратилась битва и Турки, очистив село, отступили и стали лагерем в долине Драговичи. Ночью Черногорцы соединились и на другой день, на заре решились напасть на Турок. Все войско разделили на три части, одна часть под предводительством воеводы Радовича и Вуксана отошла на сторону Ратке и дальней Марачи, чтобы с правой стороны ударить на Турок. Вторая часть под предводительством Игумена Георгия и Сердаря Мркое, стала в лево, близь самой горней Морачи. А Сердарь Миат с третьим отрядом войска должен был ударить и привлечь Турок в глубь долины. На другой день в Турецком лагере заметно было движение, сами Турки готовились к нападению. Когда двинулись Турки, Миат подал совет обратить тыл, скрестить знамена (признак отступления) и заставить Турок подвинуться вперед. Это удалось. Турки бросились их преследовать, но лишь только они дошли до окраин Драговичьской долины, Черногорцы обернулись и ударили; но не могли сломить Турок, как говорит песня.
   
   Док се примрак магле замаглио
   А од Ратне и Мораче доне,
   А из Магле крупа пропадаше; 12 [40]
   
   Но то ни была мгла, но отряд Попа и Вуксана в густом ружейном дыму; и то ни была крупа, но ружейные пули.
   Отряд Радовича ударил на Турок, но и он не мог сломить их, пока, продолжает песня
   
   Док изтече даница звезда,
   От звиезде муне сиеваху
   И у Турске войске ударяху. 13
   
   Но то не была денница звезда, но то был Мина воевода и с ним Сердарь Мркое; то не была небесная молния, но острая сабля Миата. Он снова устроил свой отряд, смешанный первым напором Турок и ударил в них. Но Турки не поколебались, до тех пор, пока с гор не грянули громы и не ударили в Турецкое войско, но то не были небесные громы, а то был Острожский Бан. Его отряд с левой стороны напал на Турок и они были окружены со всех сторон. Турки стали отступать, но еще в порядке.
   
   Док изтече крестанине орле
   Крестан орле великие крила,
   То не беше крестанине орле,
   Но то беше Миконичу Марко. 14
   
   С небольшим отрядом Морачан он ударил во фланг. Турки смешались и бежали в беспорядке до села Левишта. Черногорцы одержали блистательную победу.
   С этого времени не было больших нападении на Морачу и устроилось ее соединение с Черногориею. [41] Вслед за присоединением Морачи на границах начали умножатся Ускоки и их селения присоединялись к Черногории. Они вместе с Граховым сделались предметом раздора между Турками и Черногорцами. Настоящие войны гремели у Грахова, а Ускоки были предметом небольших нападений, которые беспрестанно повторяются и до сих пор. Например, лет 11 тому назад, Мухамед Бей-Скопьяк собрав около 6 тысяч войска тайно напал на Ускочское село Струг в то время, когда в этом селе никого не было, кроме стариков и ребятишек. Пленил скот и 13 человекам отрубил головы. Из этих 13 только трое было способных носить оружие, остальные старуки и дети. Надо было отмстить за такой поступок, между тем племена Ускоков слишком малочисленны, а все силы Черногории были отвлечены в другую сторону, под Граховым продолжались войны. Так прошли два года. Наконец один из Дробняков уведомил Ускоков, что идет из Никшичи большой караван на базар в Пиевлю. Ускоки соединились с жителями Морачи и Ровца, пошли перерезали ему дорогу и напали на него. Разбили Турок, отрубили 24 головы, взяли в плен 100 лошадей и весь караван. Из всех Турок, бывших при караване, ушел только один --
   
   Не чудися драгий побратиме
   Да погибе двадесять Тураках,
   Но у тече Марун на кобыли. 15 [42]
    
   Так оканчивается песня об етом происшествии.
   В подобных рассказах проходил каждый вечер. Утром я работал над историею Черногории. Владыка сообщил мне некоторые документы, хранившиеся в его архиве, а Секретарь его, Господин Миляковичь, который сам писал историю Черногории, указал мне все другие источники. Так проходили дни в Цетине. Постараюсь изложить все те сведения о быте и истории Черногории, которые мне удалось собрать. [43]

Глава III

Народные песни и письменность в Черной горе

   Главными источниками, из которых собраны мной известия о Черногорской истории, кроме устных рассказов и некоторых документов, были песни и там составленные сочинения, о том же предмете.
   Черногория поет те же песни, как и остальные Сербы; но кроме того имеет много и своих особенных. Главный разряд песен составляют исторические. Их употребление и число распространяется, по замечанию Вука Караджича, по мере удаления на юг, так что наиболее слагают и поют исторические песни в Черногории, Босне и Герцоговине, менее в настоящей Сербии и еще менее у Сербов, подвластных Австрии. Все исторические песни принадлежат к позднейшему времени. Их начало можно определить битвою при Косове и падением Сербского Царства, некоторые восходят до Неманича и ни одной древнее. Перелом в исторической судьбе Сербов -- завоевание ее Турками, был переломом и в [44] народной их поэзии. Песни лирические (которые Вук Кораджич в своем собрании песен называет женскими) несравненно древней исторических. С тех пор, как началась война Сербов с Турками за Православную веру и народность, с XIV века, начинается главный круг исторических Сербских песен. Эта война, которая до тех пор не окончится в понятии Сербов, пока хотя один Серб останется под Турецким игом, составляет главное содержание песен. Постоянные войны Черногорцев, частные восстания отдельных племен и даже военные подвиги отдельных лиц -- все входит в состав этой долгой войны на жизнь и смерть. Все подобные происшествия песня передает из рода в род и замолкает там, где прекращается война. Главный круг исторических песен Сербии не кончился; но он распадается на некоторые отдельные круги, из которых каждый составляет некоторым образом свое целое. Так песни о битвах Черногорских, о востании Сербии при Георгии Черном, о Босанском бунте в 1832 году, и наконец о подвигах отдельных лиц. Все эти отдельные круги исторические соединяются в одно целое в общей войне с Турками. Но кроме того они находят и свое поэтическое средоточие в песнях о Марке Кралевиче. В нем выражается весь характер Сербской истории последних веков, или лучше сказать, характер Серба этого времени. Марко, лице историческое и вместе с тем поэтическое олицетворение судьбы Сербии под игом Турецким. С ним соединены и прошлая слава и надежды на будущее. [45] Его подвиги прекратились, но он не умер в народном предании, а только заснул на время. Его помнят все Сербы и песни о нем повторяются всюду. Их так много и в такой подробности они описывают все подвиги Марка, что могут составить целую поэму. По этим песням мы представим жизнь Марка.
   Марко Кралевичь был сын Царя Вукашина 16. По смерти Царя Стефана остался наследником малолетний сын его Урош. Трое воевод: Вукашин, Угльеш и Гойко взбунтовались. Каждый собрул войско и все пришли на Косово поле, чтобы решить вопрос, кому наследовать Княжеский престол. Возникли споры, каждый из трех воевод, братьев Мрнявчичей говорил, что ему следует Царство. Молчал только один Царевичь Урош -- как рассказывает песня. Наконец все решилив избрать посредником Протопопа Недельку из города Признена, который присутствовал при кончине Царя. Все писали к нему:
   
   брже айде протопоп Неделько
   брже аиде на Косово равно,
   Да ти кажешь на коме е Царство,
   Ти си свиетлог Цара причестио
   Причестио и исповедио
   У тебе су книги староставне. 17
   
   Протопоп отвечал, что он не спрашивал Царя о наследнике и нет у него книг староставных; но [46]
   
   Поидите до Прилипа града
   До дворова Кральевича Марка,
   Код е Царя Марка писарь биo
   У ньега су книги староставне
   И он знаде на коме е Царство. 18
   Позовите Марка на Косово поле, он скажет вам правду
   Ер се Марко не бои никога
   Разма едног бога истиннога. 19
   
   Послы пришли к Марку и звали его на Косово решить спор. Марко оседлал своего Шарца (пегого коня), привязал к седлу книги и отправился на Косово. Когда собирался он, мать говорила ему:
   
   Марко сине едине у майки
   Не мой сине говорити криво
   Ни по бабу ни по стричивама,
   Вечь поправде Бога истиннога
   Не мой сине изгубити душе
   Болье ти е изгубити главу.
   Него свою огрешити душу. 20
   
   И Марко последовал совету матери. Когда въехал он в лагерь, его встретил отец его Вукашин. Ты мне приговоришь, Марко, Царство, от отца оно достанется сыну; но Марко проехал мимо, не отвечая ни слова. [47]
   Потом его встретил воевода Угльеш: мне приговориш, племянник, Царство. --
   
   Оба чемо братски Царовати. 21
   
   Но Марко проехал мимо, тоже не отвечая. Наконец его встретил Гойко воевода: -- мне приговоришь, племянник, Царство --
   
   Ты чешь Марко царовати,
   А чу ти бити до колена. 22
   
   Но Марко снова не отвечал ни слова и подъехал к шатру молодого Уроша. На другой день после заутрини все сошлись на совет и ждали приговора Марка. Марко развернул книги и громко прочел: Царство должен наследовать Урош. Рассвирепел Вукашин и с обнаженным мечем бросился на сына. Марко побежал
   
   ер се ньему, брате, не пристой
   са своим се бити родительем. 23
   
   И скрылся в церковь, сами собой затворились за ним церковные ворота. С разбегу ударил в них король Вукашин мечем и из дверей полилась кровь. В ярости он радовался, что убил сына, но из церкви кто-то отвечал ему:
   
   Byкашине кралье
   Ты ни еси посекао Марка
   Вечь посече божега Ангела. 24 [48]
   В досаде Вукашин проклял Марка
   Ти ни мао гроба, ни порода,
   И да би ти душа не испала,
   Док' Турскога Цара не дворио. 25
   
   Но Урош благословил его, желая успехов его оружию и славы его имени --
   
   Што су рекли, тому се истекло. 26
   
   И проклятье тяготело над головою Марка и исполнилось благословение, как над самим Сербским народом за измену Бранковича при Косове тяготеет иго Турецкого Владычества, и вместе с тем утешает мысль освобождения, как поборников за православную веру. Вукашин убил Уроша и сел на престол, но вскоре он был свержен и Лазарь был избран Царем. Но он царствовал не долго, вместе с Царством он погиб при Косове. Сербия подпала Турецкому игу. И Марко Кралевичь, выражая судьбу ея, в песнях представляется воеводою города Признена, покорного Турецкому Султану.
   У Марка был брат Андрей, они жили вместе и когда начала распространяться слава Марка, Андрею очень хотелось подраться с ним, чтобы решить, кто большой юнак. Раз они ехали вместе и Андрей стал вызывать на бой Марка, но он отклонил вызов, говоря, что с братом не прилично ему драться. Если же хочет он узнать, кто из них больший юнак, [49] то вот проба: кто протерпит долее жажду под солнечным зноем, тому и слава первенства. Андрей согласился; долго они ехали горами, наконец Андрей просит Марка подержать ему его вороного коня, и говорит ему: меня томит жажда, я хочу напиться его крови. Нет, не делай этого, отвечает Марко, но поезжай немного вперед, увидишь корчьму моей посестримы Мары, там можешь пить вина, сколько хочешь. У корчемницы Мары в это время пировали 30 Турков, они рады были гостю и отрубили ему голову. Три дни и три ночи Марко дожидался брата, сидя в поле.
   
   Пак се Марко разлютио. 27
   
   и поехал сам в корчму. Турки встретили и его с оружием, но на этот раз неудачна была попытка; Марко перебил их всех и отнял голову брата; возвращаясь домой, он пел:
   
   А да ти се брате подигнути
   Как сам те дивно осветио
   За еднога тридесять и еднога. 28
   
   Один остался Марко с матерью и она становилась стара. Часто говаривала она Марку, что трудно ей служить ему в пирах и править домом, и упрашивала его жениться. Медлил Марко, тяжки казались юнаку оковы семейного быта. Но дошел до него слух, что у Леки Капитана есть сестра Росанда, красавица, какой нет другой ни у Турок, ни у Латинов. [50]
   
   Кои видио вилу на планини
   Ни вила иoй брате, друга ние,
   Девойка е у кавезу расла
   Кажу пасла петнаесть годинах
   Ни видела сунца ни месеца
   Данась чудо ходи по свиету. 29
   
   Марко оделся в лучшее платье, сел на своего шарца и поехал к побратиму, воеводе Милошу и звал его вместе с собою. Милош слышал о красоте девицы и с радостию согласился на призывание. Оба заехали к крылатому Релю и его зазвали с собою. Каждый взял по перстню и подарки и отправились к Леке.
   
   Нек их види Лека и девойка
   Нека поде за кога eй драго. 30
   
   Испугался Лека увидав, что трое Сербских воевод, храбрых юнаков, въехали к нему на двор, он думал что в Сербии началась война. Но воеводы обяснили ему причину приезда и просили сестру его выбрать из них себе жениха по сердцу.
   
   А двоица да су два девера
   С тобом чесмо главни приятели. 31
   
   Смутился Лека и отвечал: я не могу Марко ни от кого принять перстня, хороша сестра моя, но она [51]
   
   . . . . . . . Самовольна
   Не боисе ни кого до бога
   А за брата ни хабера нема. 32
   
   Она отказала уже 74 женихам. Покатился со смеху Марко, удивляясь слабости Леки и говорит ему: так позови ее сюда, пусть выберет сама жениха себе по сердцу.
   
   Твою сестру Лека освободи
   Нека поде за кога eй драго,
   А мы брате кавги не имамо. 33
   
   Лека вызвал сестру и -- окруженная подругами, она вошла в комнату где пировали воеводы. Забыта была чаша с вином и прервались юнацкие речи. Взглянув да нее, смутно опустили в землю глаза храбрые воеводы. Дожидался Лека не начнет ли кто говорить из них, но все молчали. И он сам обратился с предложением к сестре, чтобы избрала жениха. Но гордая красавица отвечала: охотно бы пошла она за Марка, но стыдно ей быть женою Турецкого придворного, и проклятого отцем; оскорбился Марко, но молчал, ожидая приговора другим женихам.
   -- Зачем ты предлагаешь мне брат, -- продолжала красавица, -- Милоша, но знаешь ли что его родила и вскормила лошадь, или Релю, -- найденыша без роду и племени.
   
   Нечу томе почи ни еднога. 34 [52]
   
   и вышла из комнаты. Рассердился Марко, не его одного, но и побратимов тяжко обидила красавица. Он вскочил с обнаженною саблею и хотел отрубить голову Леке, но побратимы остановили его говоря: не платят так Марко за гостеприимство. Марко выбежал из светлицы и на дворе встретил Росанду, отрубил ей руку и выколол глаза, приговорив, теперь выбирай женихов.
   Несчастно кончилось первое сватовство Марка, но удачнее было другое, хотя при свадьбе снова не обошлось без крови. Прослышал Марко о красоте дочери Шишмана короля Болгарского и по просьбе матери отправился просить ее руки. Ласково было принято его предложение и уговорена сватьба. Только, прощаясь с ним, мать невесты предостерегала его говоря :
   
   О мой зете од Прилипа Марко
   Не мой водить тучина девера,
   Вечь аль брата али братучеда;
   Девойка с од више лиепа
   Боимо со големе срамоте. 35
   
   Возвратясь домой Марко рассказал об этом матери и она уговорила его пригласить в сваты Венецианского Дожа и Землича Стефана, с тем чтобы каждый привел по 500 сватов и тогда нечего бояться. Послушался Марко, сваты пришли в назначенное время и он повел их к Шишману. Благополучно дошли и взяли невесту. Она ехала подле старшего свата Венецианского дожа и вдруг ветер смахнул с нее [53] покрывало. Дож был поражен красотою невесты и сильно в нее влюбился. На первом ночлеге он отправился в шатер другого свата, сторожившего девицу и просил ему позволить войти в ее шатер, обещая за то много золота. Но Стефан отказал и оскорбился предложением. На другую ночь он повторил тоже предложение, обещая еще большую награду, но снова отказал Стефан; но на третью его поколебало обещанье богатства, и он согласился. Дож вошел в шатер к девице, но на предложение она отвечала ему :
   
   Под нами че се земе провалити
   А више нас небо проломити
   Како че се кума миловати. 36
   
   Дож приступал неотступно. Наконец, она прибегла к хитрости и сказала что не может любить бородатого юнака. Дож обрился и лишь только вошел в ее палатку она ушла и явилась в палатку к Марку и жаловалась ему. Усумнился Марко, но она говорила: тебе докажет правду моих слов то, что ты увидишь обритого Дожа. Дорого расплатились за обиду сваты, все 1000 человек легли на месте и один Марко воротился домой с своею невестою.
   Во всех песнях Марко представляют юнаком свято соблюдающим семейные обязанности, он постоянно любил жену и повиновался матери. Также свято сохранил он и веру отцев, несмотря на признание власти Турецкой. Необходимость, огромной перевес внешней [54] силы заставил его как и всех Сербов покориться и признать эту власть, но никогда Марко не изменял Сербам. Турецкое иго подвигло Сербов на военные подвиги, потому мысль об освобождении составляет ту постоянную цель, к которой они направлены. Но в первое время эта мысль еще не была вполне сознана. Потому Марко просто богатырь, -- равно храбро дерется он и за Турок в Аравии и под стенами Багдада и против них за Сербов. Между тем народное предание связывает с ним по преимуществу мысль об освобождении от Турецкого ига. Марко Кралевич есть поэтическое выражение Серба воина; но все значение, весь смысл военных подвигов Сербов, заключается в мысли о свержении Турецкого ига, потому она должна была необходимо соединиться с лицем Марка, как полного выражения воюющего Серба, не смотря на то что нигде не заметно чтобы сам Марко имел эту мысль и действовал для нее.
   В таком характере Марка, совершенно изчезает его личность, он лице родовое и потому все его действия не похожи на действия обыкновенного воина.
   Так описывается в песнях его костюм. Вук Мадьяр взял город Варадин и пленил Сербских воевод. Из плена они писали к Марку и просили выручить их из беды. Марко отправился на своем Шарце и подъехав к городу, под стенами привязал к копью коня и сел пить вино. Жена Мадьяра увидала его и так описывала мужу:
   
   Сиеди юнак у полю широку
   У ледину коплье ударио [55]
   За коплье е коня привязао,
   А пред нима стои тулум вина
   Не пиe га чем се пиe вино,
   Вечь леченом о дванаесть ока,
   Пола пиe пола коню дае.
   Конь му ниe каквино су коньи
   Вече шарен како и говеде;
   Юнак ние какви су юнаци:
   На плечима чурак од куряка
   На глави му капа од куряка
   Привез' о е мрком меджедином
   Нешто црно држи у зубама
   Колик ягне од пола године. 37
   
   Все особенное у Марка и пьет он не так как люди, но ковшом в 12 ок. Часто Турецкий Султан угощал его за подвиги и скоро в Стамбуле ни оставалось ни капли вина. Однажды после битвы Марко вздумал кейф себе устроить и в несколько дней выпил 300 ведер вина 50 ракий (водки). Сила Марка далеко превосходила силу всех; осаждая Варадин он один побил 330 Мадьяр и освободил пленных воевод.
   Како сокол мечу голубове, показывался Марко на битвах. Турецкие визири жаловались на него Султану, что нельзя им отличиться когда дерется Марко, он один перебивает всех, Султан им отвечал: [56]
   
   Ево сютра дан света неделя
   Сютра Марко сабльом несече,
   Но под чадор пие вино хладно
   Да ви вижу мои витезовы
   Щтачете ми дониети главах. 38
   
   Но когда началась битва Турки были разбиты в прах и только по полудни, когда выехал Марко решилась битва в пользу Султана. Его неугомонная сила иногда вредила ему, часто поссорившись с Визирями Султана он перебивал их. В наказанье за подобные поступки Султан посадил его в тюрьму и долго в ней томился Марко, целые три года. Вспомнил про него Султан, когда вызывал чтобы кто нибудь наказал Мусу Албанца и никто не являлся. Пошли в темницу и вывели полуживого Марка.
   
   Есил' чегочь у животу Марко,
   спрашивал его Султан.
   Есам царе але у рджаву, 39
   
   отвечал Марко.
   И стал ему рассказывать Султан о Мусе Кеседжиа и спрашивал возмется ли он усмирить его. Марко отвечал что он ослаб и теперь не знает; ему нужно время собраться с силою и тогда он скажет может ли. Через три месяца снова спрашивает Султан и Марко стал пробовать силу: [57]
   
   Донеси ми сухе дреновине
   Са тавана од десять година,
   Да огледам може ли что быти. 40
   
   Ему принесли дерновое дерево, Марко переломил его на двое, но из дерева не полилась вода.
   
   Бог ми. Царе оште ние время, 41
   
   отвечал Марко. Так прошел еще месяц и наконец проба удалась Марку, дерновое дерево, которое сохло 10 лет, дало воду, когда он сжал его. Тогда отправился Марко и на поединке убил Мусу; но убив не мог не признаться
   
   Че погуби од себе бoлиега. 42
   У мусы было три сердца и вооруг одного обвилась змия.
   
   Но смерть Мусы не прошла ему даром. Однажды он угощал гостей в Призрене: Фала тебе Кралевичу Марко, говорил ему один старик монах:
   
   Свега имашь у биелу двору,
   Иошь да имашь рибе, од Орида. 43
   
   Это замечание было неприятно Марку, но делать было нечего; он поручил слугам угощать гостей и сам пошел седлать коня и поехал за рыбою. Когда он седлал коня, мать говорила ему: [58]
   
   Не мой носить ништа од оружья
   Ти си еси крпи научио
   Учинешь крвцу у празднику. 44
   
   Это еще было неприятнее Марку, но не мог же он не послушаться матери. Без оружия выехал он в поле и встретил Турецкого витязя, который спрашивал его дома ли Марко. Это был брат Мусы, который хотел отмстить ему за смерть брата; Марко отвечал что не знает. Тот поехал было в Призрен, но Марко опасаясь за своих гостей воротился и сказал: вот Марко перед тобою. Муса привязал его к коню и хотел повесить; но куда не подъезжал везде жители умоляли не вешать возле них Марка, иначе постигнет их несчастие, откупались деньгами и заставляли ехать далее. Долго ездил он и утомился от жажды и хотел заколоть Марка и напиться его крови. Стыдно юнаку пить кровь человека, отвечал Марко, вот подле корчма; много раз я пивал там и ни разу не платил, теперь отмстит мне корчемница. Муса поверил и вошли в корчму, Марко дал знак корчемнице, своей посестриме, и она подала Мусе семилетнего вина. Скоро он опьянел и заснул, Марко снял оковы и оковал его самого. Провез по всем местам, где его хотел повесить Муса, и возвратил всем деньги, им взятые. В Ориде убил его и взял рыбы и благополучно возвратился домой. [59]
   Пегой конь, шарец Марков, всегда разделял все его труды. И любил и лелеял его Марко и не было лучшего коня как шарец, как не было юнака храбрее Марка. Долго воевали они вместе и славно жили; но вот однажды едет Марко по приморью и видит что то грустен шарец и даже плачет,
   
   То е Марку врло мучно было. 45
   
   И он сказал: вот уже сто и шесть лет как мы, конь мой не разлучались с тобою, и никогда я не видал тебя грустным, худо что ты грустен: мне или тебе быть убитым. Как кончил Марко, горная вила отвечала ему:
   
   Жали шарец тебе господара,
   Ер чети се брзо растанути. 46
   
   Я прошел все города и страны отвечал ей Марко и невидал коня лучше шарца, а юнака храбрее меня:
   
   Не мислим се са шарцем растати
   Док е мое на рамену глава. 47
   Вила отвечала ему:
   Побратиме кралевичу Марко,
   Тебе никто шарца отеть нече,
   Ниш' ти можешь умриети Марко
   Од юнака, ни од остра саблье,
   Од топуза, ни од бойной коплье, [60]
   Ти'с не боишь на землье никога,
   Вечь чешь болан умриети Марко
   Я од Бога. 48
   
   Если же не веришь моим словам, то подъезжай к реке и взгляни в нее, и тогда сам увидишь правду ли я говорю. Марко подъехал к реке, слез с коня взглянул в воду и увидал себя без головы. Заплакал он и говорил:
   
   Лажив свете, мой лиепе цвете
   Лиеп ти беше ма за мало года,
   Та за мало три сотин година. 49
   
   Триста лет прожил Марко, но вот настал его последний час. Вынул он саблю и отрубил голову Шарцу;
   
   Да му шарец Туркам не допадне,
   Да турцима не чини измена
   Да не носе воде на Турака. 50
   
   Схоронил его, потом изломал свою саблю, чтобы не досталась Туркам и чтобы не хвалились Турки что получили ее от Марка и за это не проклинал бы его христианин; на семь частей переломил копье, бросил булаву в море и так говорил ему: [61]
   
   Кад мой топуз из мора изшео
   Одна' ваки детичь постануо. 51
   
   Написал завещание, на три части разделил золото, которое имел при себе: одну назначил часть тому кто похоронит его, другую для церкви, третью бедным и слепым.
   
   Нек слиепе по свиету ходе
   Нек спеваю и спомину Марко. 52
   
   Привязал к дереву письмо, разослал под ним зеленую доламу, надвинул на глаза шапку, перекрестился лег и умер. Долго он лежал мертвым, приходящие боялись подойти думая, что он спит. Наконец два монаха нашли его тело и похоронили. Так прекратились подвиги Марка, он умер; но не прекратилась о нем память народа и не умер он в народной памяти. Марко спит, говорят Сербы и когда проснется -- горе Туркам. В Болгарии сохранилось несколько особенных преданий о смерти или лучше сне Марка. 300 лет дрался Марко и никогда не приходило ему в голову, что в битве такой опасности подвержена жизнь человека. Но однажды пуля убила возле него его побратима, опечалился Марко и подумал в первые: пуля без силы, без боя, может прекратить жизнь юнака. Поехал и бросил булаву свою в море и меч вбил в вершину горы, сам лег и умер в пещере, и Шарца взял с собою. Когда море прибьет к берегу булаву Марка, а меч [62] пробьет гору и упадет в пещере к ногам его, тогда проснется Марко и выгонит Турок из Европы. Как траур по нем, говорит народная молва, Булгары носят черное платье.
   Песни о битвах начиная с Косова поля, составляют второй круг Черногорских песен. Черноевич, Митрополит Даниил, и наконец все последующие произшествия воспеты в песнях. К ним еще присоединяются песни о замечательных четах и подвигах отдельных лиц. Кроме того существуют песни о всех произшествиях, связанных более или менее с войною Сербов с Турками. Так воспеты почти все Турецкие воины с Россиею и даже восстания в самой Турции, как например бунт Боснийский. Сочинители этих песен неизвестны, их поет и слагает весь народ. Они писаны одним метром и поются с акомпаниментом однострунных гуслей. В Черногории поют все и каждый, и нет особого класса певцов, как слепцы в Сербии. Особенно отличаются в слагании песен и пении ускоки. К песням иногда прилагаются особого рода введения и припевы, так например:
   
   Прва риечь: боже нам помогай
   Друга вазда хоче, ако бог да
   На овоме месту и свокоме
   Домачину и у доме кому е,
   А по томе брача моя драга
   Ако умех песню да ви кажем. 53 [63]
   
   Почти всякая Черногорская песня начинается следующим образом:
   
   Све за славу Бога великога
   И во здравле Цара Русинскога
   И нашего Владыки святога.
   
   Иногда в конце бывают особые припевы и почти всегда шуточные, в роде следующего:
   
   Од нас песня а помочь од Бога
   Свакоему брату Ришчанину (Христианину)
   Текла вода и водица,
   И текла е и тетиче
   И около и кривудно
   На свое че качь озеро.
   
   Так оканчивается песня о свержении Русскими Татарского ига. Большею частию эти окончания не имеют никакого соотношения с содержанием самой песни и прибавляются как шутки. Вот еще образец припева :
   
   Кукавица уловила Зеца
   Было иой е до Божича меса,
   А на Божичь кости оглодала
   Како една тако и последна. 54
   
   Кроме песен в Черногории есть и начатки письменности. Первым писателем Черногорским является покойный Владыка Петр. Он составил историю Черногории, которая доведена только до Митрополита Даниила и напечатана в Грлице 1835 года. Он сочинял также и стихи, известна его песнь в честь Кара-Георгия, писанная по складу народных песен, [64] от которых отличается только рифмами. При нем секретарем был Г. Милютонович, известный Сербский поэт. Он много способствовал развитию письменности в Черногории; собрал и издал Черногорские и Герцогивинские песни, которые вместе с изданием Вука Караджича, составляют довольно полное собрание Сербских песен. Кроме того он написал поэму из Черногорской истории -- Дийка Церногорска, которая состоит из ряду драматических сцен, обнимающих произшествия в Черной горе от времен падения Сербского царства, до окончательного освобождения Черногории при Данииле. Г. Милютинович был воспитателем теперешнего владыки, который известен между Сербами, как один из лучших поэтов. Еще в первую молодость Владыка составил несколько песен, которые только тем отличаются от песен народных, что известно имя их сочинителя. К числу этих песен принадлежит прекрасная песня о войне Русских с Турками в 1828 году. В 1834 году Владыка напечатал небольшое собрание своих сочинений под названием Пустынник Цетински, с следующим посвящением:
   
   Србин, Србском роду своме
   Ово делце, посвечуе,
   Негово е ситне цвече
   По ливаде правой Србства
   И узрасло и побрато
   И у венац роду дато. 55 [65]
   
   В нем десять стихотворений; большая часть из них писаны на разные случаи: на день рождения Императора Николая Павловича, Наследника и проч. Из них замечательны особенно два: Черногорец ко всемогущему Богу и зароблен Церногорац од Виле. Последняя довольно большая поэма; вот ее содержание: однажды вечером, по обычаю, лег пастух спать под деревом. Никого не было с ним, лишь его стадо, да ружье, да пистолеты и кинжал. Не спалось ему и взял он гусли и начал петь юнацкие песни, и внезапно заснул и также внезапно проснулся и увидал вокруг себя странные явления: вдруг занялась заря на востоке и взошло солнце, но потом оно изчезло и снова наступила ночь. К нему слетела девица прекрасная, не бойся меня говорила ему,
   
   Ни сам диво, ни тво неприятель,
   Вечем твоя богом посестрима
   Од Ловчена Црногорска вила. 56
   
   Увенчала цветами его коня, покрыла блестящим покрывалом, посадила его на коня и быстро вместе с ним полетела на вершину Ловчина. Чудное зрелище увидел там Черногорец. В светлой одежде, на троне сидела Царица, в ее взгляде блистала радость, вокруг нее стояли толпы народа. Над ними носился венец, соколы и орлы схватив его возложили на голову Царицы и слышалась песня: [66]
   
   Мачь и храбрость сильнога Душана
   И валятность Србах витизовых,
   Од Булгарах с крвлю тешком оте,
   Венац славе и, ньине државе
   Ньим те матерь Србию крупимо. 57
   
   Всё ликовало, как вдруг веселая картина превратилась в печальную. Стало темно, раздались вопли и стоны вместо звуков музыки и песен. Заплакали глаза царицы, завяли и склонились печально цветы ее венца, и покрылись кровью. Пролилась кровь потомка великого Немана, цареубийца сел на престол Сербский, ряд несчастий постиг Царство. Грустно пели Вилы, но изредка начинали звучать и веселые песни, песни о битвах Черногорцев с Турками, на венце у Царицы мало по малу изчезали следы крови и ожили и зацвели несколько цветов; песни звучали громче и громче и слышался голос самой царицы:
   
   Стид ми живет вечь не дае,
   Кад помислим тужна мати,
   Да ми осман закон дае
   Ах докле че тако стати. 58
   
   Тут выражена основная мысль всей Сербской поэзии нашего времени. Владыка готовит к изданию целую [67] поэму из истории Черногории. Вот стихи которые написал он в мой альбом:
   
   Добро к нама доша, ты путниче милый
   Из Москве велике, из Москве преславне,
   Из светине обще сильнога Славянства.
   Каква те е судьба к нами довиела,
   Мечу наше горе у нашу свободу,
   Уздигнуту крвлю праотацах светом?
   Ах, да збиля ниe судьба ти слепа,
   Нити нагон пута мечу нас довео,
   Него чиста любовь што смо брача славы,
   Што нам срдце тука крвь по роду одну,
   Што у олтарь едан на жертву идемо,
   То дотегли тебе, друго нашта к нама.
   Ах, како су свеза милог родства яке! 59
   
   Несколько из его стихотворений было помещено в Календаре Черногорском Грлица (горлица), который издается с 1835 года, Секретарем Владыки Г. Милановичем. Вышло уже пять книжек, в нем помещено окончание истории Черногории Владыки Петра I. Это окончание начиная с Владычества Даниила и до смерти покойного Владыки составлено Г. Милаковичем. Там же находится краткое [68] статистическое и географическое описание Черной горы, им же составленное и описание округов Каттарского и Рагузского. В новое время при заведении училищ явилась потребность учебных книг, с этою целию Г. Милакович издал Сербскую Грамматику. Этим пока ограничивается письменность Черногории.

Глава IV

История Черногории со времени ее отделения от Сербского Царства до смерти Владыки Петра I-го.

   Во время существования Сербского Царства, Черногория составляло одну из его областей. Оно называлось Превалою, а после Зетою, разделялось на горную и дольнюю и управлялось Банами родственными Дому Неманьича, сидевшему на Сербском Престоле. Когда сей Княжеский род прекратился и цареубийца Вукашин Мернявичь начал княжить в Сербии, Черногория отложилась. Не признавая власти Вукашина, Черногорцы избрали своего отдельного Князя из рода Бальшича, почетного между ними и родственного по женской линии с домом Неманьича. С этого времени начинается новая эпоха в Истории Черногории, или, лучше, собственно с этого времени начинается отдельная и самостоятельная ее История.
   Когда, по смерти Вукашина, Сербия избрала Царем Лазаря Гребляновича, Зета снова соединилась с нею; [70] но удержала право управляться по своим обычаям и иметь своих Банов. Современником Лазаря был Зетский Бан Бальш или Баоша, женатый на его дочери 60. Есть предание, что Баоша, и после того, как Сербы избрали Царем Лазаря, не хотел присоединиться к Сербии. Три раза он воевал с Лазарем и три раза победил его; но увидев его дочь, полюбил ее и, женясь на ней, покорился Сербии.
   Недолго однакоже продолжался этот союз. Султан Амурат, разбив соединенные Сербские войска при Косове (в 1389), покорил Сербию. В этой битве пал Царь Лазарь, и Султан Амурат был убит Воеводою Сербским Обилевичем. Баоша вел войска на помощь Сербам, и на дороге, узнав о падении Сербии и смерти Лазаря, возвратился назад, умножил войско и на границах ждал появления Турок. Но смерть Амурата на время отсрочила поход на Зету, и Турки ограничились небольшими нападениями на границы, которые были счастливо отбиты Черногорцами.
   У Баоши был сын Стефан или Стратимир. Предание говорит, что он родился смуглым и мать, взглянув на него, сказала: "Ах! црно ми сам диете родила"! От того Стефан был прозван черным и весь род его назывался Черноевичами.
   Стефан наследовал отцу. Он был современником Георгия Кастриота, прозванного Скендер-Бегом. Пока Кастриот защищал Эпир и Албанию от Турок и тем разобщал Черногорию и часть [71] Герцеговины, соседнюю Адриатическому приморью, Турецкие силы не могли непосредственно действовать на эти страны. В Герцоговине образовалось небольшое независимое Государство, где владел Герцег Стефан. Он построил крепость Клобук, близ Требина, и основал в ней столицу. Стефан Черноевичь был всегда в союзе с Герцегом Стефаном и Георгием Кастриотом; его сын Андрей, прозванный Арванитом храбрым, с дружиною Черногорцев, постоянно дрался с Турками в войске Георгия. По смерти Кастриота, Султан Мехмед, завоевав Империю Греческую, покорил своей власти весь Эпир и Албанию. Все силы Турецкие устремились на Черногорию и небольшую Державу Герцега Стефана. В это время умер Стефан Черноевич и ему наследовал сын его Иван, знаменитый в преданиях Черногорцев тем, что он положил основание их вольности. 1345 года Турецкие войска встретили соединенные дружины Черногорцев и Герцеговцев у Хотских гор и разбили их. Вскоре вся Держава Стефана подпала власти Турок. Теперь сохранился только город Клобук -- одна из сильнейших Турецких крепостей на Черногорских границах, да имя Герцеговина. Эта страна составляла часть Боснии и прозвалась Герцеговиною в следствие Герцегского титула Стефана -- как владение Герцега.
   Иван Черноевичь, видя невозможность защитить от Турок дольнюю Зету, оставил свою прежнюю столицу Жабляк и удалился в горы. Не надеясь одними собственными силами защититься от неприятеля, [72] он поехал искать помощи у Западных Держав, поставив своим Наместником своего сына Арванита. Между тем как Иван везде получил отказ, Арванит храбро защищал Черногорские границы и отражал Турок. Когда Иван возвратился, он уже ясно понимал, что Черногорцам нет никакой надежды на других, и если они могут защищаться, то единственно своими силами от грозной силы Турок, ужасавшей тогда всю Европу. Он решился защитить Черногорскую свободу; собрал народ и издал следующее указание: "вечный бой с Турками, и ни один Черногорец во время битвы не может самовольно оставить своего места, или бежать назад; таковый да не имеет чести и почтения между собратиями; он будет одет в женскую одежду, в руки дадут ему куделю и женщины куделями дожны прогнать его по всем городам и селам Черногорским, как изменника". Учредив столицу и Митрополию в Цетине, Иван стал укреплять границы.
   Каттарский Округ в это время был уже под покровительством Венеции. Видя положение Черногории, сильнее начала действовать Венецианская власть и вместе с тем Римскокатолическая Пропаганда. Желая навсегда прекратить связи Приморцев с Черногориею, Венеция решилась уничтожить Православие в Приморье и всех жителей обратить в Латынство. Для этой цели они поступили следующим образом. Близ Каттаро был знаменитый Православный монастырь Превала, построенный еще Стефаном первовенчаным, Царем Сербским. Этот монастырь был [73] средоточием Православия. Римские Католики отравили здесь вдруг 72 монаха и потом разрушили самый монастырь.
   Черногорцы в это время воевали с Турками на Албанских границах и не могли защитить своих собратий в Приморье. Черноевичь, опасаясь, чтобы подобные бедствия не постигли и Черногорию, которая постоянно находилась в сношениях с Приморьем, решился определить свои границы от Бара до Герцеговины, и заключил об этом договор с старшинами области Каттарской.
   Между тем главные силы Турции были отозваны воевать в других местах Империи. Испытав уже несколько раз храбрость Черногорцев, и вместе с тем будучи уверены в том, что если не ныне, то завтра можно покорить эту маленькую область, Турки отложили окончательный поход на Черногорию. Султан Мехмед прямо причел ее к своим областям, как часть Скутарского пашалыка, и поручил Санджак-Бею, Паше Скутарскому, покорить и владеть ею. Его нашествия счастливо отразил Черноевичь и укрепил границы со стороны Албании. На реке Ободе, впадающей в Скутарское озеро, он построил крепость.
   У Ивана было два сына: Георгий и Стефан, прозванный Станишею. Первый, по смерти отца, сделался владетелем Черногории, а второй, взяв с собою несколько Черногорцев, отправился к Султану. Завидуя брату, он пошел просить, чтобы Султан отдал ему Пашалык Скутарский, обещаясь тогда [74] покорить и Черногорию его власти. Султан обещал исполнить его требование только в таком случае, когда Станиша примет Исламизм, и он принял его. Но ему не удалось его предприятие: Черногорцы его отвергли.
   Предание говорит, что Станиша после раскаялся в своем поступке и умер монахом; народная же песня повествует, что Станиша, по возвращении своем, когда Черногорцы его не приняли, пытался было остаться в Скутари; но Паша и там не дал ему места, опасаясь соперничества. Тогда Станиша поселился в селе Бушате и от него произошел род Бушатлиев, славный в Турецкой истории.
   Георгий Черноевичь продолжал защищать границы и вместе с тем заботился о просвещении своей родины. Он учредил типографию и печатал церковные книги, которые прежде Черногория получала из Сербии или Приморья. Теперь Приморье было под властию Венециан, и самим Приморцам запрещено было печатать эти книги, а Сербия находилась во власти Турок.
   Георгий был женат на Венецианке Марии, из рода Мочениго, и не имел детей. В старости он peшился оставить Черногорию и уехал в свои владения в Италию. На свое место он предложил народу Митрополита Германа, и народ согласился. С этого времени начинается власть Митрополитов в Черной горе. Турки, услышав об этом происшествии изменили свою политику и стали действовать по примеру Венеции. Подарками и деньгами склоняли они [75] Черногорцев к принятию Исламизма, и между тем частыми набегами вытесняли их из долин и сосредоточивали более и более в бесплодных горах. При Митрополитах Германе, Павле, Василие и Никодиме эти меры мало удавались. Когда же, по смерти Никодима, Черная Гора осталась без Митрополита, Турки начали действовать решительнее.
   Через каждые 7 лет приезжал в Черную Гору Патриарх Сербский, который ставил им Митрополитов. Еще много лет оставалось до его приезда. Турки не позволяли Греческому Патриарху поставить Черногорцам Митрополита, а с другой стороны Венециане не допустили Черногорских Послов проехать к Сербскому Митрополиту. В это время Скутарский Паша, подкупив некоторых отуречившихся Черногорцев провести Турецкие войска в Обод, завладел этою крепостью и вместе с тем Рецкою Нахиею и базаром, единственным в то время в Черногории, и тем лишил ее почти всяких средств пропитания. В таком положении были Черногорцы до Митрополитов Висариона и Саввы. Во время Саввы (в 1623 году) Венеция начала войну с Турками, и пригласила Черногорцев соединиться с нею против общего врага. Черногорцы соединились. Зано Грибичь с полутора тысячами Венецианцев вступил в Черногорию и соединился с ее войсками. Но лишь только Сулейман Паша Скутарский напал на них во время самого боя, Венецианцы удалились в свои пределы и выдали Черногорцев. Сулейман овладел Цетинскою долиною и, разрушив монастырь, удалился в крепость Обод. [76]
   В это время умер Митрополит Савва, и Черногорцы избрали Даниила.
   Со времени Митрополита Даниила начинается новая эпоха в Истории Черногории.
   До сих пор Черногория была страною богатою образцами храбрости, любви к родине, ее свободе и независимости; однакож эта страна не представляла стройного целого, полного в себе самом, обещающего будущее Государство. Она колебалась между властию Венеции и Турции. Черногорцы всегда помогали Венеции в войнах ее с Турками, почитая братьями подвластных ей Приморцев и желая приобрести в ней союзницу и защитницу от Турок. Но многие опыты наконец разубедили Черногорцев в этой надежде. Между тем Турция начинала угрожать Черногории не только внешнею силою, но и нравственным влиянием; многие Черногорцы, привлекаемые и силою и внешними выгодами, переходили на сторону Турок, становились потурченками, говоря языком Черногорцев, т. е. подчинялись власти Турок и принимали Магометанскую Веру. Число верных Черногорцев уменьшалось и разобщалось; Изламизм проник почти всюду в Черногорию и особливо в Берду; одна Катунская Нахия вполне хранила предания отцев. Разноверие породило взаимную вражду между Черногорцами, усилило кровавую месть, если не произвело, и грозило наконец полным уничтожением Черногории.
   В такое время Даниил, союзник Петра Великого, сделался Митрополитом Скендерским и Владыкою Черногории. [77]
   Его предки, по взятии Герцеговины Турками, удалились в Черную Гору и поселились в Катунской Нахии, на скатах Ловчина. Село назвали Негоши, по имени горы в Герцеговине, у которой они жили прежде. Их род разделился в последствии на два и назвался по имени двух главных родоначальников Раича и Херака -- Хераковичами и Раичевичами, а имя Негош стало общим прозвищем обеих ветвей. Даниил происходил из рода Хераковичей. Еще ребенком он тайно ушел от родителей в монастырь Цетинской; там был пострижен монахом и принял имя Даниил, вместо прежнего Нийко (Николай). Старший брат Даниила Лука Петрович, прозванный Радом, был в это время главным Сердарем; его любил и уважал народ, и потому желал, чтобы брат его сделался Владыкою. По смерти Саввы (1697), народ собрался в Цетине и избрал Даниила. Ему было не более 16 лет; когда пришли его звать в народное собрание, он отказывался и плакал. Воевода Дрого Вукотичь почти насильно вывел его на средину долины, и 3 тысячи выстрелов приветствовали его как Владыку. Через три года, его послали в Венгрию, в Сечуй, где Сербский Патриарх Арсений IV Черноевичь (родом Черногорец, из Баицы) рукоположил его Архиереем и на соборе передал его попечению Эпархию Скендерскую 61. О первых годах [78] его владычества почти нет известий; вероятно правление было более в руках его брата. Следующее происшествие вывело Даниила на поприще действия, и с этого времени вся История Черногории, современная ему и будущая, тесно связана с его лицем. Народная песня, воспевающая это происшествие, несколько разногласит с другими преданиями.
   Зетский Священник Иов, видя как сильно распространяется Магометанство, собирает на совет Зечан и говорит им:
   
   О Зечане, ядна брача драга
   Что хочемо от живота свога?
   Не имамо Церкви ни Закона,
   Но погибе Лазарь у Косово
   А клетьици прискочише Турцы,
   Развалише церкве и олтаре,
   Оградише све Турское мунаре. 62
   
   Чтобы противодействовать распространению Магометанства, он убедил их построить Православную Церковь. Сейчас были собраны деньги и отправлены послы к Скутарскому Паше испросить позволение. Паша позволил и скоро была построена церковь; оставалось освятить ее. Снова отправились к Паше с просьбою вызвать Владыку Даниила, чтобы он освятил им церковь. Паша писал к Владыке: [79]
   
   Чуй Владыко церный калуджере
   Я ти Паша тверду веру даем,
   Дойд' Владыко Зети земльи равной
   Да у Зету свешташ церкву малу,
   Ево ти е даем на поклону
   Зету равна и Берда остала
   Да им чинишь церковни начине. 63
   
   Владыка, обнадеженный обещанием Паши, хотя и не верил Турецкому слову, но решился --
   
   Ради Вере и закона свога
   
   ехать в Зету; он опасался измены и отъезжая говорил:
   
   Бог да знаде хочу л' игда дойди. 64
   
   И его предвещание сбылось: во время Литургии Турки схватили его и начали мучить. Так рассказывает народная песня обстоятельства, предшествовавшие плену Владыки, между тем как Г. Милютиновичь передает другое предание.
   В это время приехал в Подгорицу Посланник из Константинополя Демир-Паша, с целию прекратить войны на границах и присоединить Черногорию. Он собрал жителей Зеты и послал их к Владыке просить его к себе для переговоров. Владыка отказывался, но Зечане уверили его словом в безопасности и он поехал. Демир-Паша сам вышел ему на [80] встречу, принял ласково; но потом, видя, что Даниил не соглашается на его предложения, предал его мучениям. Описание мучений и потом освобождения одинаково рассказывают и песня и предание.
   Даниилу привязали назад руки к дубовому колу и от Подгорицы повели к Спужу, говоря, пусть выберет сам себе место для казни. Так несколько дней водили его взад и вперед, а ночью подвязывая под руки веревку, привешивали к стене, чтобы не ушел. Иов тайно прокрадывался к нему и на плечах поддерживал его. Так переносил мучения Черногорский Владыка; но такой поступок возмутил Зечан. Они пришли к Паше, умоляли отпустить Даниила и принять выкуп.
   
   Не мой Пашо за Бога еднога.
   Не мой Пашо изгубить Владыку!
   Не мой Зету землю отровити
   Е ти нигда ништа родить нече,
   А сувише изгубичешь веру
   Но ходи га верзи на откупе
   Узми блага, колико ти драго. 65
   
   После долгих переговоров, он согласился взять 600 цехинов. Зечане и Черногорцы собрали 300, а другие 300 заняли у Митрополита Герцеговинского Савватия, жившего в Кастель-Ново, и выкупили Даниила. [81]
   Лишь только возвратился Даниил, как собрал на вече всех Черногорцев и Зечан в Цетин и так говорил им: 66 "Видите ли, что сделали Потурченки; если вы желаете свободы и независимости вашей родине, то должны истребить всех Магометан внутри Черногории". Это предложение было принято и Черногорцами и Зечанами. Под Рождество Христово с вечерней зари началось избиение; одних убивали, других перекрещивали и к утру уже не оставалось ни одного потурченка в Черной Горе.
   С этого времени образ действия Митрополита Даниила переменился. В отношении к Венеции он повел себя гораздо независимее, нежели его предшественники, а с Турками стал в явную вражду, как бы сознавая свои силы. В 1706 году, разбив Герцоговцев, он многих взял в плен, и решился принять выкуп тогда, когда Турки-Магометане согласятся заплатить ему за голову по свинье, -- и Турки согласились. Это презрение показывает, что Даниил уже сознавал свою силу. Упрочив свою область в отношении внешнем, Владыка занялся внутренним устройством: он построил монастырь Цетинский, пред ним разрушенный Турками, и заботился о внутреннем порядке. Но вскоре новые обстоятельства вызвали его к войне с Турками и помогли еще более упрочить независимость Черногории.
   Петр Великий объявил войну Туркам. Бывший в Русской службе Граф Владиславлевичь, уроженец [82] Герцеговинский, знавший и Владыку и Черную Гору, подал мысль Петру соединиться с Черногорцами, заставить их ударить на Албанию и тем отклонить от войны с Россиею храбрых Албанцев. В 1711 году прибыли в Черную Гору Pyccкиe Посланники Полковник Мих. Милорадовичь, родом из Герцеговины, и Капитан Иван Лукашевичь, Подгоричанин, с грамотами от Петра Великого на имя Владыки Даниила и брата его Луки Петровича. В грамотах сказано, что Россия начинает войну с целию: "утесненных Православных Христиан, если Бог допустит, от поганского ига освободить, на которую войну полагаем крайние наши таланты и с любезноверными и искусными нашими войсками самоперсонне выступаем против врага Веры: ибо всем добрым чистым и кавалерским Христианским сердцам должно есть, презрев страх и трудности за Церковь и Православную Веру, не токмо воевати, но и последнюю каплю крови пролияти, что от нас по возможности нашей и учинено будет. Того для, в нынешнее от Бога посланное время, пристойно есть вам древния свои славы обновити, союзившися с нашими силами, и единокупно на неприятеля вооружившися, воевать за Веру и отечество, за честь и славу вашу, за свободну вашу и наследников ваших" 67 -- "да имя Христово вящше прославится, а поганина Магомета наследники прогнаны будут во старое их отечество, во пески и степи Аравийские" 68. Лишь только прибыли [83] Посланники в Черную Гору, Владыка собрал весь народ и так говорил им: "Мы, братья Черногорцы, слыхали, что Бог знает, как далеко, где-то на Севере, есть Христианский Царь. Всегда мы желали узнать о нем и его Царстве, но заключенные в горах, ни от кого не могли получить известий. Доныне, мы думали, о нас, маленькой общине, окруженной змеями и скорпионами, не может он знать и Посланники его не могут прийти к нам. Но вот мы видим его Посланников, вот его грамоты в наших руках, не с чужими Посланниками говорим, но с нашими братьями Сербами и они сказывают нам, что есть Петр I Великий, Император и Самодержец Всероссийский, и его Царство Богом благословенно, сильно и пространно от всех Царств света; он ратует с Турками и не ищет другой славы, как освободить церкви и монастыри Христовы, воздвигнуть на них крест и род Христианский избавить от тяжелого ига Турецкого. Мы должны молить Бога, да будет ему помощником, а сами, взяв оружие и соединишись с ним, идти противу общего врага. Мы с Русскими одной крови и одного языка. Вооружитесь, братья Черногорцы, и я, не жалея, ни имущества, ни жизни, пойду с вами на службу Царю Христианскому и нашему Отечеству, моля преблагого Бога да молитвами Пречистой Своей Матери и всех Святых, будет нам помощник и путеводитель" 69. Сказав эту речь, [84] Митрополит представил Посланников народу и прочитал царские грамоты.
   Черногорцы как то разумели, -- говорит народная песня, воспевающая это происшествие
   
   Сви кликнуше и единогласно:
   Фала да е Богу великоме,
   Те смо кньиге ове видиели
   Од нашега Царя Славинскога,
   Словинскога но и Рищанскога;
   Ерь ниесмо нигда помышляли,
   То да чемо мы кад доживиети,
   Да познамо Цара Православна.
   Нако негде да е у свиету,
   Да он за нас ни чути не може;
   А кад чуо и занаске знаде
   Ево наше сабле при поясу,
   Ево наше пушке у рукама
   Сад и вазда справны и готовы
   Сви еданак срдца веселога
   На овий час удрити Турцима;
   И што брже, то е нама драже
   Щтое прежде, то е нама сладже. 70
   
   Переписали грамоты и послали их в Боснию и Герцеговину, приглашая всех Православных [85] соединиться с Черногорцами и за одно ударить на Турок. Скоро собралось войско и двинулось к границам.
   
   Не бы pеки, драгий побратиме,
   Да се иде с Турцем боя бити,
   Но на игру хладно вино пити
   И веселе песне запевати. 71
   
   Все села от Спужа до Скутари были взяты и сожжены.
   
   Но веселе оно не траяло
   Неко само месяц и пол данах
   Негосе е брзо обратило
   На Сербальску жалость и несречу;
   Ербо худи гласи допадоше. 72
   
   Пришло известие, что Петр I заключил мир с Турциею при Пруте. Полковник Милорадовичь, который во все это время был в Черной Горе, собрал народ, оставил им грамоту и удалился в Россию. 73 [86]
   В договоре, заключенном при Пруте, не было упомянуто о Черногории (1711). Сераскир Ахмет-Паша получил приказание двинуться в ту же осень с 60 тыс. войска на Черногорию, но, неожиданно скоро наступившая зима, остановила сей поход до следующего 1712 года. Услышав о движении Турецких войск, Владыка собрал Черногорцев, составил войско и пошел им на встречу к реке Маршуле. Тут разделил он войска на три отряда: один, под предводительством Янка Дюрашковича, отправил к горе Пржнаку, другой, под предводительством Вука Мигуновича, к горе Враня, а сам стал между ними, ожидая нападения. На третий день пришло известие, что Турецкое войско остановилось лагерем у реки Влахини. Владыка решился предупредить их нападение: рано утром двинулся к лагерю и к вечеру битва решилась полною победою Черногорцев. Турки были разбиты и прогнаны, лагерь со всеми припасами и 34 знаменами был взят в добычу. С тех пор это место прозвалось Царев Лаз 74.
   Султан, желая отмстить Черногорцам за поражение, послал Душман-Пашу Чуприловича с 120 тысячами войска. 1714 года, в Мае, он приступил к границам Черногорским со стороны Герцеговины; но, зная трудность вести войну в горах Черногорских и храбрость Черногорцев, решился на хитрость: послал письмо Владыке и главарям Черногорским; писал, что Турки желают заключить с ними мир и [87] звал полномочных для переговоров, уверяя их честным словом в безопасности. Черногорцы послали 37 человек; Турки убили их и двинулись на Черногорию, с огнем и мечем прошли ее от границы до границы. Сам Владыка едва не погиб; остальные скрылись в горах или ушли в Приморье к Венецианцам. Но Венецианцы выдали их Туркам, и не только взрослых, но даже и детей, которых Черногорцы ведя войну и видя опасность, отослали наперед в Приморье. Турки, возвращаясь назад, взяли у них Морею.
   
   То му Фала, то му исполати
   За негово врло приятельство. 75
   
   говорит народная песня.
   Паша хвалился, что Черногория уже не встанет; но Черногорцы не упали духом. Лишь только вышли Турки, Владыка снова принялся строить церкви и села, и на следующий год (1715) отправился в Россию. Петр Великий, услышав о бедствиях Черногории, пожаловал ей книги и утвари церковные, 5 тысяч рублей на сооружение Цетинского монастыря, 5 тысяч на вспоможение Черногорцам, и 160 медалей для раздачи храбрым 76. Обещал и впредь награждать их за верную службу, но вместе с тем советовал им поддерживать мир. Когда Владыка возвратился назад и роздал награды, слух прошел между Турками, что Россия поощряет Черногорцев и они [88] собираются мстить за поход Чуприловича. Начались небольшие стычки по границам.
   Между тем Венецианцы, в отмщение за взятие Мореи, послали Алоизия Мочениго взять Бар и приглашали Черногорцев помочь им; Черногорцы выслали 5 тысяч. Но вскоре Венеция заключила мир с Портою, не упомянув в трактате о Черногории, и только частным письмом благодарила их за помощь. В отмщение, два брата Ченгича и Бей Любовичь с Герцеговцами напали на село Травицо в Цуцах. Но Черногорцы разбили их и 170 челов. взяли в плен, в том числе и трех предводителей. Пленников привели в Кчев и начали переговоры о выкупе; но Кресте (Христина), жена Мояша Чукановина, одного из предводителей Черногорских, упрекала Черногорцев в том, что они решаются на выкуп, когда головы их братьев, которых вызвал Чуприловичь для переговоров и коварно умертвил, еще не отмщены.
   
   Вы хочасте брачу откупити
   Уклетога Чуприловичь Везира,
   Но их нехче дати на откупе,
   Споменисе Вуко удовицах,
   Удовицах црних куковицах
   Онамлени што се остануле,
   Кукаюче и сузе ронечи
   Без мужевах и без бранителях.
   Ниe-ли ви зазор и срамота
   Да-вы брачу свою не светите,
   Но пуштите Турке на откупе. 77 [89]
   
   Всем пленникам отрубили головы в отмщение за убитых посланников Черногорских. 78
   Последние годы владычества Даниила прошли большею частию мирно. В 1727 и после были нападения со стороны Герцоговины, но их счастливо отражали Черногорцы. Внутреннее устройство Черногории после опустошения Чуприловича составляло главную его заботу во всю жизнь. Он умер 1735 г. С его времени собственно начинается независимость Черногории и Черногорцы по справедливости назвали его возобновителем свободы. Он был храбр и мужествен, всегда сам предводительствовал войском, был более нежели любим народом. Когда он умер, вся Черногория собралась на его погребение. За его гробом несли знамена и оружия, отбитые им у Турок.
   По смерти Даниила, Митрополит Савва был избран Владыкою Черногории. В первые годы своего Владычества, он ходил для сбора милостыни в России и щедро был наделен деньгами, книгами и утварями от Императрицы Елисаветы 79. Возвратясь из [90] России, он удалился на покой в монастырь Станевичь, избрав, по воле народа, своим Наместником племянника своего, Василия, и послав его к Сербскому Патриарху Афанасию, где он пробыл несколько лет. Наконец Черногорский народ писал чрез Кучкого Воеводу Илью Дрекаловича к Патриарху, чтобы он прислал к ним Василия. В 1750 году возвратился в Черногорию Василий, рукоположенный Архиереем с титулом: Митрополита Епархии Скендерские и Приморские и Екзарха Святейшего Трона Пекского Патриархии Славяносербской 80, поселился в Чернице и принял управление Черногориею.
   С сего времени начинается постоянное стремление Черногории к устройству внутреннего порядка и управления.
   В след за сознанием своей независимости и свободы, окончательно укрепленным Владыкою Даниилом, возникло стремление к внутреннему миру и общению. Истребление потурченков не искоренило внутреннего разобщения и вражды между Черногорцами. Кровавая месть и соперничество племен и родов беспрерывно выказывались во внутренней вражде, и неустройстве. Мысль об общем народном единстве, укрепляемая единством Веры, была обессилена распространением потурченков. Как предчувствие будущего или воспоминание прежнего, она не покидала народа, проявлялась в крайних случаях, но не была вполне сознаваема. Мысль о твердой и самостоятельной [91] Государственной власти явилась только со времени Владыки Даниила, и еще не успела укорениться. Народ дробился на племена и роды, каждое племя, каждый род считал себя Государственным целым, имеющим право суда и расправы, право сам карать преступления. Следствием этого была постоянная кровавая месть во всей Черногории. Когда нет личной безопасности, не может быть и безопасности имущественной: потому рядом с местию, так же сильно распространились грабежи и кража.
   Устройством общего суда и расправы думал Владыка искоренить зло. Черногорцы имели общего Воеводу и Сердаря, который избирался из дома Вукотича из Кчева. Этот Воевода, если он обладал нужными достоинствами, бывал предводителем в войсках, если же нет, то его воеводство оставалось простым титулом. Дела суда и расправы почти не входили в круг его действий и притом он был один для всей Черногории. Владыка, по общему согласию и избранию народа, поставил Губернатора Стана Радовича Негоша и подчинил ему Князей и Сердарей племен, вверив всем общий суд и расправу. Его действия были прерваны поездкою в Россию для сбора милостыни 81, и после, в след за его возвращением, войною с Визирем Боснийским.
   В 1756 г. Визирь Боснийский писал к Владыке [92] Василию и требовал дани с Черногории, и в числе дани --
   
   И дванаест младих девояках
   От дванаест до шестнаест летах
   А сувиша Белу Станишича. 82
   
   Разумеется, подобное предложение только возмутило Черногорцев, и они на общем сейме положили послать ему такой ответ:
   
   Посла чу ти за девойке младе
   От вепровах дванает реповах,
   А са саму Белу Станишича
   Од овновах дванаест роговах,
   Да то носишь на Турбану твоме
   И сувише дванает каменах,
   Да их пошлеш Цару за хараче
   Нека знае што е гора Црна. 83
   
   С 40 тысячами войска двинулся Чехай-Паша к Черногорским границам. Около Оногошта встретились Черногорцы с Турецким войском и 15 дней продолжалась беспрерывная битва. Наконец у Черногорцев не оставалось ни пороха, ни пуль. Они принуждены были отступить и послали в Венецианское поморье купить пороху; но Венеция под страхом смертной казни запретила всем и каждому продавать порох и пули Черногорцам. Турки обратились к [93] Кчеву, взяли его и пробыли там около трех недель. В это время тайно один из приморских Христиан прислал Черногорцам несколько тысяч патронов.
   
   Бог му дае душе спасение!
   Черногорцы ка то видиеше,
   Учиниша хиску и веселие
   Од радости играти стадоша.
   Певаючи песне од победе. 84
   
   Рано утром 25 Ноября Черногорцы напали на Турецкий лагерь, разбили и выгнали Турок. После этой битвы, во время Владычества Василия, Турки не нападали на Черногорию.
   Внутренния преобразования в Черногории не удавались Владыке; избранные начальники и судьи следовали обычаям народа, сами мстили и снисходили к мести других. Владыка видел, что нет иного средства искоренить зло, как действовать просвещением на нравы народа. Поэтому, взяв 15 детей, отправился с ними в Россию, чтобы там воспитать их и потом привести обратно в Черногорию. В 1765 году он снова поехал за ними, и вместе с тем чтобы просить помощи у России для заведения школ и стройного управления. Но в следующем году, 10 Марта, он умер в Петербурге. [94]
   В это время является в Черногории любопытное лице -- Самозванец Степан Малый. Под видом лекаря, он прошел всю Черную Гору, и в Приморье в Майне, объявил себя Петром III, Русским Императором. Все Приморцы явились к нему с поклоном и поздравлением и даже чиновники Каттарские. Один Капитан Майнской общины Марко Тановичь, который бывал в России, поклялся семьею и имуществом, что это точно Петр III. Эта клятва уверила Черногорцев и не только они, но и Кучи, Пиперы и Белопавличи, которые были еще под властию Турок, признали его своим Царем. Владыка Савва решительно называл его самозванцем, но он никакого не имел значения в народе; живя на покое, он был уважаем только по имени, а не на деле. Степан Малый, явившись в Черногории, пошел в монастырь Станевичь, где пребывал Владыка Савва, велел его заключить и разогнать всех монахов. В том же году, около Рождества, приехал в Черногорию Сербский Патриарх Василий Иоанновичь Беркичь, сверженный Турками и заключенный на остров Кипр. Он бежал оттуда, явился в Печь, но там Турки хотели убить его и он ушел оттуда в Черногорию. Митрополит Савва принял его и просил поставить Владыку Черногории, и он поставил Арсения, из рода Пламенац. Таким образом в Черногории явилось вдруг два Владыки, -- изгнанник Патриарх и Самозванец. К этому внутреннему беспорядку присоединилась еще война. Венеция, опасаясь влияния Самозванца на подвластных ей приморских Сербов, [95] писала Порте, предвещая ей восстановление Сербского Царства, если она не обратит внимание на происшествия в Черногории.
   В 1768 году, по повелению Султана, 180-тысячное войско двинулось к Черногории под предводительством Визиря Боснийского и Румелийского, и в Августе пришло к ее границам. Прежде войны, Визирь начал-было переговоры и требовал выдачи Патриарха и самозванца; но Черногорцы отказали в этом, уверяя, что у них нет ни того, ни другого. Началась война. Визирь почти завоевал всю Берду, а Паша Скутарский занял Черницу. Венеция прислала также войско и выстроила его по всем границам, от Грахова и до Бара. Черногорцы дрались, пока могли противостоять огромному войску. Между тем у них оказался недостаток в порохе. Вдруг 1-го Ноября, -- рассказывает песня:
   
   Паде страшна Киша из облака,
   Ударише шуме и громове
   У средь войске Дужда млетачькога.
   Близу Будве града млетачькога
   И у табор другии гром удри,
   Ударио Паши Скадорскога
   На дно равна поля Церницкога;
   Разагнаше войска оба двие. 85
   
   Гроза ли разогнала войско Скутарского Паши или нет, но только он оставил Черницу и удалился в [96] Скутари. Между тем Черногорцы отбили у Турок обоз с порохом и свинцом, который шел к Визирю в Кчев. Слух об этом происшествии и приближающаяся зима принудила Визиря прекратить воину и удалиться. Степан Малый остался с прежнею властию.
   В 1769 году Россия начала войну с Портою. В Черногорию прибыл Князь Юрий Владимирович Долгорукий с грамотою от Императрицы Екатерины к Черногорскому народу; в грамоте он приглашаем был вместе воевать против Турок. С радостию приняли Черногорцы это предложение; когда же Князь Долгорукий собрал всех и уверял, что Степан Малый -- Самозванец, и что они должны от него отступиться, народ обещал; но в это время показался Степан Малый и все обратились к нему с приветствием. После еще несколько лет он пользовался тем же уважением. Наконец, проводя новую дорогу в Черницу, он попал под пороховой взрыв, ослеп и получил 62 раны, но остался жив и прожил еще два года, пока один Грек, бежавший из Турции, изменнически не убил его.
   Степан Малый, в первое время появления в Черногории, созвал народ на вече и уговорил их простить друг другу и раны и убийства и прекратить кровавую месть. Народ послушался. Жестоко наказывал он самые малейшие проступки, а за убийство вешал. Рассказывают, что он бросил несколько цехинов на дорог близ Каттаро, и в продолжение долгого времени никто их не тронул. Не смотря на [97] строгие меры, внутреннее устройство Черногории не только не улучшилось, но расстроилось еще более. Ему повиновалась только одна партия, другие боялись его силы и ненавидели, ожидая первой возможности действовать против него. Владыка Савва и Арсений, не имея внешней силы в это время всеобщего неустройства, утратили и нравственное влияние на народ. Неопределенность власти породила партии; каждая из них тайно действовала одна против другой и только сила Степана Малого поддерживала видимый порядок. После его смерти, внутренняя вражда и неустройство выразились в самой сильной степени и грозили Черногории потерею независимости.
   В 1778 году, Владыка Савва послал в Россию племянника своего Архимандрита Петра Петровича Негоша и вместе с ним Губернатора Черногорского Ивана Радонича и Сердаря Негушского Ивана Петровича. В Вене Губернатор имел свидание с некоторыми Австрийскими вельможами и, возвратясь в Черногорию, по смерти Владыки Саввы, вздумал Черную Гору подчинить Австрийской Империи. Из Вены он привез нескольких людей, под предлогом завести книгопечатание в Цетине. Но это намерение не удалось Радоничу. По смерти Саввы, народ избрал Владыкою Петра Петровича. Он хотел получить рукоположение в России; но Русский Посланник в Вене, Князь Голицын, не дал ему паспорта и он должен был идти в Карловец. Между тем как он путешествовал, Главари Черногорские перессорились между собою и завязали междоусобную войну. Одна из [98] сторон, чтобы скорее победить другую, призвала на помощь Турок. Визирь Албанский Кара-Махмуд Бушатлия вошел с войском в Черногорию, в 1785 году, прошед Лешанскую и Руцкую нахии и в Июне месяце явился в Цетинской долине. Он разрушил монастырь, с племен Катунской нахии взял единовременную дань, а других обложил постоянною податью.
   В таком положении были дела, когда Петр Петрович, рукоположенный Архиереем, возвратился Владыкою в Черногорию. Новому Владыке предстоял подвиг почти равный подвигу Даниила, и он явился достойным продолжателем дел своего предка.
   Рассмотрим первоначально внешния его действия, военную Историю Черной Горы в его время, и потом обратим внимание на меры, которыми он желал упрочить внутреннее благосостояние.
   Возвратившись в Черногорию, Владыка Петр целый год употребил на то, чтобы снова пробудить единомыслие в своей родине; ездил по всем селам и племенам, собирал старшин, упрекал их за вражду, за то, что без нужды, без боя и крови, позорно поддались власти Турок, что унизили Черную Гору, решившись платить дань, и вместе с тем увещевал прекратить плату подати Туркам, соединиться и готовиться к бою за свободу и независимость родины. Народ любил его и послушался его совета. Все готовились к войне.
   В это время Императрица Екатерина, заключив союз с Австриею (1787), хотела начать войну с [99] Турками. В 1788 г., в Генваре, в Черногорию пришел Австрийский Майор Вукасович с отрядом из 400 человек. Он привез денег и пороху и вместе грамоту от Императора Иосифа II, который уговаривал Черногорию соединенно действовать против Турции 86. Черногорцы приняли Вукасовича; но, заметив в его действиях желание присоединить Черногорию к Австрийской Империи, готовы были отказать в помощи, как вдруг пришло известие от Русского Посланника при Венецианской Республике Мордвинова о том, что и Россия начинает войну с Турциею. Вскоре прибыл Полковник Тутолмин с письмом от Генерала Заборовского и привез грамоту (1788 г., 4 Марта) от Императрицы, вызывавшей Черную Горы к войне с Турками 87. Черногорцы с радостно приняли предложение. Майор Вукасович писал всюду письма, уговаривая с своей стороны к восстанию и обещая награды; но лишь только Черногорцы начали войну, он удалился с своим отрядом. По всем границам Черногории начались битвы.
   Между тем союзные Дворы заключили мир с Турциею (1791). Кара-Махмуд, желая отмстить Черногорцам, собрал войско. Слух об этом пришел [100] в Черногорию, и Владыка писал к нему, спрашивая, на них ли готовится он итти войною. Кара-Махмуд отвечал, что он идет не на Черногорию, но хочет наказать Берду, и просил не помогать Берчанам. Турки считали Берду подвластною им областию, между тем в это время она совершенно присоединилась к Черногории и Турки хотели вновь отнять ее 88. Владыка отвечал ему : "о помощи Берде ми не мой говорити, што ми закон и моя душа не да учинити, Брчане су моя брача као и Црногорцы, -- и если не отложишь своего намерения то, -- ми чемо и от твоей силе и напасти с помочу Божием бранити доколи един тече" 89.
   Между тем Черногорцы не имели пороху и Владыка принужден был отослать к Императору Леопольду II драгоценную митру, подаренную Императрицею Елисаветою Владыке Василию, с тем, чтобы он дал за нее пороху и свинцу. Леопольд прислал 300 барилов пороху.
   В 1797 году, Кара-Махмуд двинулся на Берду. Берчане послали к Черногорцам просить помощи. Владыка собрал народ и собрание отвечало Берчанам грамотою, обещая помощь. [101]
   
   Договорно тверду веру даю
   Да Брчане издавати нече.
   
   говорит песня 90.
   На другой же день Владыка отправился с Черногорцами к реке Зете и стал лагерем на месте, называемом Слатина. Турецкие войска стояли около Спужа в долине, в двух часах расстояния от Черногорского войска. У Кара-Махмуда было 20 тысяч, между тем как у Владыки только 8. Девять дней войска стояли друг против друга, наконец в 10-й, 11-го Июля, Турки начали битву у села Мартыничи 91. К вечеру Черногорцы разбили Турок и прогнали в Спуж. Сам Кара-Махмуд был ранен. На несколько времени утвердился мир; но скоро Кара-Махмуд выздоровел от раны, и, желая отмстить Черногорцам, собрал 40 тысяч войска и осенью двинулся на Черногорию. Владыка, узнавши о походе Турок, с 400 Катунянами двинулся к Волчьему Колодцу. Там присоединились к нему другие нахии и составилось 4 тысячи. Турки подошли к реке Ситнице и напали на Крусе, село в Лешанской нахии, взяли его и сожгли. Тут завязалась битва, которая продолжалась три дни; Кара-Махмуд был убит и Турки разбежались. Голова Кара-Махмуда была выставлена на показ на Цетинской башне. Наступил мир, но опять не надолго. [102]
   В Западной Европе гремела война, изменялся старый порядок вещей, падали Государства и возникали новые. Венецианская Республика была завоевана и уничтожена Французами; ее судьба имела влияние и на подвластную ей Далмацию.
   В 1410, опасаясь быть покоренными Турками, жители Каттаро с окружными общинами решились искать покровительства Венеции. Они подчинились ей на следующих условиях: "Ако республика Млетачка, макар због каквога политического догадая, не буди каква бранити Котор, а она да га не може никоме другоме ни уступили, ни продати, него да га остави у неговой сторон слободи" 92. Между тем в Европе ход дел политических изменился: в 1797 году, по Кампоформийскому договору, была уничтожена Республика Венецианская и со всеми подвластными ей землями вошла в состав Австрийской Империи. Помня древнюю свободу, трудно было, говорит Г. Миляковичь, Бокезам признать новую власть, постановленную без их ведома и согласия. Собрались Главари и Старшины, и, не зная на что решиться, послали просить совета у Митрополита Черногорского. Митрополит им отвечал, чтобы они установили временное управление, держали бы суд и порядок по прежнему и спокойно ожидали дальнейшей судьбы. Если восстановится опять Венецианская Республика, то присоединились бы к [103] ней; если же нет, то признали бы власть Римского Императора, на тех условиях, как признавали власть Венеции. Дело в условиях, а не в той или другой власти, равно чуждой Славянам.
   Будва с ее округом последовали такому совету. 14 Июля, все стороны составили и подписали договор, что передаются Австрийскому Императору, на тех условиях, как поддались прежде Венецианской Республике. Но "дотле, докле у покровительства Всемилостивейшего Негова Величества приемлена буде, избара за свога покровителя и судию Петра Петровича Многославного Архиепископа и Митрополита Черногорского". В Воскресенье этот договор был торжественно прочитан в церкви и при народе вручен Митрополиту.
   Между тем 16 Июля Австрийский флот подошел к Траве. Генерал Руковини был встречен Духовенством и народом и после торжественного te Deum говорил речь народу, уверяя, что под Австрийским владычеством будут "сречни и честити вы и ваш поход до породи". С кораблей сошли Австрийские войска: полк Князя Гогенлое, и часть Кроатов и заняли крепости в Траве, Спалатро и по островам. Вскоре приехал уполномоченный Посланник Императора, чтобы устроить управление Далмации, Князь Раймонд Турн.
   Первым его делом были устройство верховного Правительственного места из многих членов в Зape, в замену Венецианского Proveditor generale, потом устройство подобных же мест в каждом [104] городе. Вообще, говорит Г. Катилиничь 93, разница новой системы управления от прежней Венецианской состояла:
   1) В умножении чинов.
   2) В замене в делах Гражданских и Уголовных законов Венецианских Австрийскими; в следствие чего произошло большое изменение. Венецианцы не имели общего свода законов, который бы обнимал все стороны юридической жизни, и потому давалась возможность народным обычаям дополнять законы; действием Австрийского Свода обычай исключен был навсегда.
   3) Умножением письмоводства в судах.
   Все прочее осталось почти в прежнем виде: налоги не увеличены, и только Полиция, особливо в городах, получила полнейшее устройство. Бокезы, увидев, что Австрийское Правительство уже заняло Далмацию, 10 Августа послали депутатов в Курцолу к Генералу Руковини и предались власти Австрийской Империи.
   Но вскоре победы Наполеона принудили Австрию, по Презбургскому миру (26 Декабря 1805 г.), уступить Далмацию Франции. Барон де Браде объявил народу, что с 19 Февраля 1805 года прекращается власть Австрии и Далмация переходит в руки Французов.
   Между тем, после занятия Далмации Австрийскими войсками, в Черногорию приехал Аббат Дольче. Хитрый Аббат вошел в доверенность к Митрополиту, который полюбил его, нисколько не [105] подозревая в нем Французского лазутчика, посланного с целию преклонить Черногорию на сторону Французов или образовать в ней партии и тем не дать возможности единодушно действовать за Россию. Слухи об этом дошли до России. В конце 1803 г. послан был Русским Правительством Граф Ивеличь в Черногорию, предупредить и остановить заговор. В Высочайшей грамоте к народу Черногорскому (от 26 Октября 1803 г.) так сказано о Посольстве Графа Ивелича: "Встревожены мы были дошедшими до нас достоверными сведениями, показавшими нам, что властолюбие иноземцев, подкрепляемое вредными замыслами некоторых неблагонамеренных людей из среды самые Черные Горы, угрожает нашествием своим народу Черногорскому и Бердскому и стремится ниспровергнуть независимость его. Желание Наше отвратить опасность сию побудило Нас отправить в Черную Гору доверенную особу в лице Нашего Генерал-Лейтенанта Ивелича, с препоручениями удостоверить народ Черногорский во всегдашнем к нему благоволении Нашем, открыть предстоящую ему гибель и показать путь, начертанный собственною его пользою и славою. Мы надеемся, что в сем подвиге Нашем, доселе столь верный нам Нам народ Черногорский и Бердский найдет новый опыт попечительности Нашей о благе его и полную будет подавать веру, что помянутый Генерал Граф Ивеличь ему от имени Нашего предлагать будет".
   По приезде Графа Ивелича в Черную Гору, с одной стороны были открыты намерения Аббата, а с другой [106] полная преданность Митрополита и народа Черногорского к России. Но народу Черногорскому было тяжело видеть подозреваемого Россиею любимого ими Митрополита. На общем сейме составили они оправдательную грамоту и послали также любимому ими Императору. От 20 Генваря 1805 года была получена новая грамота, успокоившая Черногорию. В ней было сказано : "Желая при всяком случае подать вам опыты всегдашнего Нашего к вам расположения удовлетворили мы охотно желанию вашему относительно Митрополита, возвратив Архипастырю сему Императорскую Нашу милость. Мы уверены, впрочем, что в поведении как его, так всех Нам любезных членов Черногорского Правительства, не токмо не будем мы находить поводов к сомнению, либо неудовольствию, но напротив сознавать будем в них всегда достойных потомков тех сынов Черногорских, кои подали предкам Нашим первые примеры непоколебимой приверженности и преданности их к Российской Державе". Вскоре происшествия в Далмации показали справедливость этой надежды. В след за грамотою прибыл в Черную Гору Бригадир Санковский с письмами на имя Черногорского Владыки и привез 3 тысячи червонных, -- сумму, назначенную Императором Павлом I в жалованье Черногории, но которая не выдавалась с 1802 года. По его прибытии, пришло известие в Поморье и Черногорию о Презбургском мире.
   Правивший должность Гражданского Губернатора в Восса di Cattaro, Австрийский Делегат Барон [107] Кавалькабо, объявил жителям, что в шестинедельный срок все крепости должны быть сданы Французам. Русский Консул в Каттаро Мазуревский снял Русский герб и отправился в Черногорию. Граф Ивеличь думал ехать в Poccию, но слух о показавшихся уже в Адриатическом море Французских судах и уверения Австрийского Делегата в трудности проехать безопасно в Россию, заставили его отложить поездку на некоторое время. Между тем от Русского Посланника из Неаполя было получено Высочайшее повеление -- не оставлять Каттарской области и защищать ее от Французов. Отправив это известие в Черную Гору к Г. Санковскому, Граф Ивеличь созвал жителей Рисано (местечко близ Каттаро), объявил им желание России, и они все поклялись до последней капли крови защищаться от Французов.
   Прошел шестинедельный срок и Французы еще не являлись в Каттаро. Граф Ивеличь, по совещании с Бароном Кавалькабо, требовал, чтобы Австрийцы сдали все крепости Бокезам; в противном случае, считая эти крепости уже принадлежащими неприятелю, они принуждены будут брать их вооруженною рукою. Австрийцы на другой день (3 Февраля) обещали дать ответ, а между тем на общем совете положили защищать крепости от Черногории и Приморцев.
   Между тем Майор Милотичь был отправлен к Адмиралу Сенявину в Корфу, с просьбою прислать эскадру в залив Каттарский. Рисано и Пастровичи отдались торжественно в покровительство России и послали об этом грамоты в Черную Гору к Г. [108] Санковскому. Укрепления Каттарские мало по малу переходили в руки Бокезов и 16 Февраля прибыл из Корфу Капитан Белли на корабле "Азия" с одним фрегатом и гальотою под Кастельново. Об этом сообщено было Рисанской общине, которая, подняв Русский флаг, приготовилась к битве.
   18 Февраля, на корабль "Азия" прибыли: Митрополит Черногорский с Губернатором Радоничем, Статский Советник Санковский и Граф Ивеличь, и положили приступить к военным действиям. Между тем к крепости подошли войска из Рисано, 1000 человек. 20 Февраля, к Австрийскому Коммиссару Маркизу Гизильери отправлена была депутация с требованиями сдать крепость. Маркиз, видя невозможность защищать оную, сдал ее ключи начальникам Приморских общин. 3 тысячи Австрийского гарнизона положили оружие и вместо Австрийского флага на стенах Кастельново был развит флаг Русский. Затем были переданы ключи Будвы и Каттаро и других небольших укреплений в Каттарском заливе.
   На другой день в Саввином монастыре Митрополит Черногорский отпел хвалебное: "Тебе Бога хвалим", освятил знамена и произнес народу следующую речь:
   "Выше желание исполнилось, храбрые Славяне! Вы видите среди нас, давно жданных ваших братьев, родных вам по роду, Вере и храбрости. Благословенный Русский Монарх принимает вас под свое покровительство. О, да будет благословен промысл [109] Божий, да будет памятен вам этот счастливый день! Но прежде, нежели передам в ваши руки освещенные знамена, клянитесь, что будете защищать их до последней капли крови". Народ клялся, восклицал: "да здравствует Александр!", а с крепости раздавались пушечные выстрелы.
   Вскоре после того к Митрополиту пришло известие, что Рагузский Сенат согласился чрез свои земли пропустить Французские войска и из Станьо на своих судах переправить их в Рагузу; что Французы с сильною командою прибыли уже в Макарско, близ Неретвы, к Рагузской границе, в 80-ти верстах от Кастель-Ново. Митрополит послал отряд Черногорцев к границам Рагузы, с тем чтобы они принудили Сенат держать неутралитет. Капитан Белли писал к Сенявину о случившемся и просил, чтобы он не позволял морем пройти Французам в Рагузу и прислал войска, для снабжения крепостей гарнизонами. В следствие сего, 7 Марта прибыл Генерал-Маиор Мусин-Пушкин, с двумя батальйонами на трех военных кораблях.
   Когда Сенявин узнал наконец, что Каттарский округ покорен, он прибыл сам с частию флота, 15 Марта подошел в Porta Rosa для обозрения Каттарского залива и высадил в Кастель-Ново 3-й батальйон Витебского Мушкатерского полка.
   28 Марта Адмирал Сенявин отправился в Триест, а Экспедицию, под начальством Капитана Белли, послал для осмотра и занятия островов Далматинских. Она состояла из трех военных судов и [110] сопровождала вместе с тем 9 торговых. 30 числа того же месяца они прибыли в Курцолу и нашли там Русский корабль Ярослав, за 5 дней перед ними туда присланный, для занятия крепости, в которой находилось до 300 человек Французского гарнизона. Он аттаковал уже крепость, но она не хотела сдаваться. Когда же прибыла эскадра Капитана Белли и выстроилась вместе с кораблем Ярославом на один ружейный выстрел от крепости, тогда Французы выкинули белый флаг и прислали Капитана для переговоров о сдачи крепости на капитуляцию. Но Капитан Белли требовал без всяких условий сдачи крепости и гарнизона военнопленным. Французы согласились и остров Курцола перешел в руки Русских.
   Наполеон, видя успехи Русского оружия в Далмации и не имея возможности морем переправить туда войска, заключил с Венским Двором трактат, в следствие которого позволено было Французским войскам пройти чрез Австрийские владения в Далмацию. Сорок тысяч войска вступили в Истрию.
   Между тем Сенявин (6 Мая) успел заключить договор с Рагузским Сенатом. Сенат обязался в то время, когда в их пределы войдут Французские войска, впустить в Рагузу Русский гарнизон; жители же обещались соединенно с Русскими драться против Французов. Но некоторые из Сенаторов, обольщенные ложными обещаниями Французских Агентов, заключили с ними договор и 15 Мая впустили в Рагузу 3 тысячи Французов, под начальством Лористона. На другой день от имени [111] Наполеона Лористон объявил, что неутралитет Республики Рагузской тогда только будет признан, когда Русские совершенно оставят Далмацию.
   Когда Владыка услышал, что Французы вступили в Рагузу, он двинулся к ней с Черногорцами и Приморцами и двумя ротами Витебского и одною Егерского полков. У Цавтана он встретил Французские войска и вступил с ними в бой. После первой стычки, Французы заперлись в Цавтат. На другой день к Владыке пришли еще 4 роты Витебского и 4-го Егерского полков и он осадил город. После кратковременного сопротивления, Французы оставили крепость и 4 пушки. Войска Митрополита заняли ее и в продолжение трех дней в окрестностях Цавтана дрались с Французами. В эти дни Французы потеряли до 600 человек и одно знамя, и наконец (25 Мая) отступили к Рагузе и стали строить укрепление на горе Бреат. Черногорцы не переставали нападать на передовые отряды Французов.
   Между тем Сенявин услыхав в Триесте о занятии Рагузы Французами, возвратился в Каттаро и, сделав там нужные распоряжения, с флотом пошел к Рагузе (1 Июня); потом, соединившись с Митрополитом, решился напасть на укрепление на горе Бреат и остров Св. Марка. Французы, увидев приближающиеся войска, заперлись в укреплениях, а Митрополит стал лагерем под стенами Рагузы.
   4 Июня Генерал-Маиор Князь Вяземский, Шеф 13-го Егерского полка с батальйоном своего имени, пришел из Корфу в Цавтат и оттуда на [112] ладьях переехал к Рагузе и соединился с войсками Владыки.
   На другой день, в 4 часа утра, по данному знаку, 5 Русских кораблей подошли к Рагузе, а канонирские лодки к острову Св. Марка (Lacroma). Контр-Адмирал Сорокин открыл пальбу по крепости. В этот день было славное для Черногорцев и Русских сражение. Неприятель укрепился в горах у Рагузы, построил баттареи и ожидал нападения. Его войска обнимали все узкое пространство от моря до Турецкой границы, правым крылом примыкая к морю и утесистому берегу, а левым к Турецкой границе, где нельзя было драться. Перед фронтом были устроены 4 баттареи на четырех важнейших пунктах, из которых каждый защищал друг друга. Неприятельское войско состояло из 3 000 регулярного Французского войска и 4 000 жителей Рагузы, хорошо вооруженных. Крепко было положение Французов, но Русские и Черногорцы решились на другой день (5 Июня) ударить на них. Первые напали Черногорцы. Князь Вяземский, видя, что неприятель хочет окружить их, послал им в помощь 3 роты егерей. Во время битвы пришло известие к Митрополиту от Турецкого Забита, что к неприятелю приближается помощь. Митрополит немедля напал на Французов с остальными Черногорцами и 3 ротами Егерей, но Французы крепко защищались. Между тем как шло сражение, Князь Вяземский, разделив свой отряд на две колонны и пустив вперед охотников, под [113] предводительством Красовского, Кличьки и Ренекампфа, пошел на высоты, защищенные баттареями.
   Лористон, приметив общее движение, сильно потеснил охотников и ударил на отряд Митрополита, когда он подымался в гору. Отступить было невозможно. Между тем с Русского флота глядели на битву и ожидали с нетерпением, когда на вершинах гор покажутся Русские знамена. Наконец отряд Владыки вошел на вершину, отнял укрепления и водрузил на них Русское знамя. Громкое ура раздавалось со всех сторон.
   Обе колонны Князя Вяземского соединясь с Митрополитом, напали на 10-пушечную баттарею, взяли ее и вытеснили Французов из их позиции. Французы отступили, уступив три укрепления и три баттареи, и, собравшись с силами, ударили в оба фланга соединенных Русских и Черногорских войск, но были отбиты. Снова отступили Французы и устроились в четвертом укреплении под горою, близь самой Рагузы. Но и тут не могли удержаться: Черногорцы и Русские отрезали им дорогу в город. В это время пришла помощь к Французам; они двинулись узким проходом, чтобы соединиться с нею. Но Черногорцы предупредили их, напав на них с двух сторон, а Русская картечь настигла их при переправе через мост. В 8 часов вечера раздался последний пушечный выстрел и прекратилось сражение. Укрепления на горе Бреат были взяты. В это сражение было отбито 19 пушек, убиты: Генерал Дельгог, 18 Офицеров, между которыми и Адъютант Лористона, [114] 400 солдат; 90 было взято в плен. Жителей Рагузы убито до 400, Русских до 60 и до 100 Черногорцев.
   6 Июня Русские с моря ударили на крепость острова Лакромы, но без успеха, а Черногорцы между тем пресекли воду осажденным в Рагузе. Рагуза принуждена была сдаться, как вдруг пришло повеление от Императора Александра прекратить военные действия и оставить Далмацию в руках Французов. Слух об этом распространился в войске и большая часть Черногорцев разошлись по домам. Между тем как Митрополит и Сенявин писали к Императору о том, как Французы нарушили народные права, завладев Рагузою, 2 300 Русских не могли поддерживать осаду крепости. Лористон со дня на день ожидал подкрепления и в этой надежде отказал Сенявину сдать крепость на капитуляцию. Несколько раз Французы делали вылазки (16 и 21 Июня) и нападали на Русских, но всегда неудачно; наконец заперлись в крепости и ожидали подкреплений.
   Митрополит, узнав, что из Стона идет помощь к Французам в Рагузу, пошел к pеке Омбле перерезать им дорогу, но Генерал Молитор с 3 500 ч. прошел через Турцию и приблизился к Рагузе. Русские, видя его приближение, сняли осаду и на кораблях отправились в Кастель-Ново. Митрополит после небольшой стычки, отступил к Цавтату и оттуда также перешел в Кастель-Ново.
   Между тем Французы вели переговоры с Австрийцами о Далмации. Лористон, желая преклонить на [115] свою сторону Митрополита Черногорского, предложил ему от имени Наполеона звание Патриарха всей Далмации. Митрополит отклонил предложение. 2 Августа Сенявин заключил перемирие с Французами. Между тем как длились переговоры, пришло повеление от Императора Александра (26 Августа) продолжать войну. Перед тем Французы нарушили перемирие, и, перейдя неутральную границу, построили укрепления на углу Каттарского залива Остро, чтобы запереть там Русский флот. 2 Сентября Черногорские отряды ударили на Французов и прогнали их от границ, а 13-го 3 000 Русского войска вышло из Кастель-Ново, а с моря открыт был огонь на укрепление Остро. Французы оставили укрепление Остро и потом Молонти, и отступали, держась берега. 14 Сентября Митрополит взял весь дебелый берег и вместе с Русскими постоянно преследовал Французов. 16 Сентября был взят их укрепленный лагерь у Виталини, а неприятель удалился в главный свой лагерь под Цавтат. Русские войска проникли и туда (17 Сентября). Генерал-Майор Папандопуло, командовавший регулярным войском, напал на Французов; но узнав от пленников, что к неприятелю пришла помощь (два полка) и к вечеру ожидается еще другая, отступил к доброй воде и занял место, где не мог опасаться быть окруженным неприятелями. Черногорцы во все продолжение этого дня отдельными отрядами беспокоили Французов.
   На другой день (18 Сентября) Французы напали на Русских; вытеснив их из позиции, Лористон [116] напал на Митрополита, который стоял около Черной реки, но Черногорцы отбили нападение. К вечеру Генерал Папандопуло, заметив движение семи неприятельских отрядов, чтобы окружить его со всех сторон, ночью двинулся к Мойдежу и занял там твердую позицию на Каттарской границе, Митрополит же отступил к Каменному и Мокрину, чтобы загородить неприятелям дорогу в Кастель-Ново.
   19 Сентября, рано утром, неприятель ударил на Папандопуло, но был отбит. Мармон подкрепил свой отряд отборными войсками и Русские, не ожидая ни откуда помощи, после семичасового кровопролитного сражения, отступили в Кастель-Ново, и, соединившись с Черногорцами, не допустили неприятеля завладеть Каменным и Мокрином.
   Французские войска остановились у Суторина и на другой день утром (20 Сентября) одну часть войск Мармон отправил к Кастель-Ново, а другую сам повел на Черногорцев к Мокрицу, Каменному и Мойдежу. Корабль и несколько канонерских лодок, стоявших у Кастель-Ново, открыли огонь и не допустили Французов к крепости, а Митрополит, разделив Черногорцев на небольшие отряды, двинул их на Мармона, оставя одну часть войска в запасе, на случай подкрепления. Сильно ударили Черногорцы и после долгой битвы принудили Французов отступить снова к Суторине. Уже была ночь, когда затихли выстрелы. В этот день одна из Черногорских чет, под предводительством Сердаря Мартиновича, взяла [117] Французский лагерь у Виталини и освободила несколько Русских пленников.
   Мармон, предчувствуя сильную битву на другой день и опасаясь быть окруженным со всех сторон, оставил лагерь, бросил семь пушек и отошел к Цавтату. Перед зарею (21 Сентября), Черногорские стражи, заметив отступление неприятеля, закричали: "кое витез на ноге, утече Француз"! Услыша призыв, Черногорцы бросились преследовать Французов. Чрез два часа и Митрополит двинулся за ними с своим войском и вскоре нагнал их и окружил со всех сторон. Французы спешили уйти в укрепленный лагерь, находившийся под Цавтаном, бросая по дороге тяжести и пушки, а Черногорцы били их со всех сторон. С немногими из своего войска удалось Мармону прийти под Цавтат. Черногорцы, простояв там два дня. воротились опять в Кастель-Ново и соединились с Русскими.
   В продолжение 22-х дней войны, Русских погибло до 600 челов., нерегулярного же войска около 200 человек. Французов убито до 5 тыс. солдат и в том числе 1 Генерал и 55 Офицеров. Генерал Молитор был ранен; Г. Бове и с ним 47 Офицеров и 1 300 солдат были взяты в плен; взято также 50 пушек и 10 перевозных судов с грузом. Обессиленный Мармон затворился в Рагузе и Цавтате, ожидая помощи из Италии. Четы Черногорцев, по распоряжению Вице-Адмирала, беспрерывно нападали на Французов и ежедневно приводили пленных и приносили добычу. 2 Октября Митрополит двинулся к [118] Рагузе, разбил отряд неприятеля и возвратился, оставив там стражу для наблюдения за движениями Французов.
   Между тем Сенявин задумал покорить Курцулу, покоренную прежде и вновь уступленную Французам. 26 Октября, посадив на суда два батальйона Егерей и 150 Черногорцев, он пошел к Корцуле и 29 Ноября ударил на Французов, которые защищали укрепления у монастыря Св. Биаджио. После полуторачасового боя, Французы оставили укрепления и ушли в город. На другой день Русские осадили город и взяли его. Полковник Орфенаго, 13 Офицеров и 380 солдат были взяты в плен. В этой битве особенно отличались: Савва Петровичь, брат Владыки, -- за что он получил Георгия 4-й степени, и Станислав Петровичь, который был награжден золотою шпагою с орденом Св. Анны.
   Сенявин готовил ту же участь и острову Лезине, как вдруг пришло известие от уполномоченного Русского Графа Мочениго, из Корфу, что Али-Паша взял Превезу и вместе с Шермит-Беем хочет ударить на Ионические острова; Вице-Адмирал должен был возвратиться в Каттаро, чтобы оттуда итти в Корфу; на пути он взял остров Браца. Сенявин, отправившись в Корфу (1807 г., 13 Генваря), оставил начальство над флотом в Адриатическом море Капитану Баратынскому. Митрополит двинулся в Каттаро, чтобы защищать его от неприятелей. Г. Санковский был сделан Гражданским Губернатором [119] Каттарского Округа, а Полковник Книпер предводительствовал Русским сухопутным войском.
   Не смотря на то, что Турки в это время соединились с Французами, положение союзников не изменилось и неприятель не смел нападать на них, но между тем должен был измениться план войны.
   В начале Марта месяца несколько Старшин Герцеговинских с Черногорской границы пришли к Митрополиту и просили, чтобы он избавил их от притеснений Турок. Санковский объяснил Владыке, что Министр Иностранных Дел Будберг, говорил ему, что следует защищать Славян от Турок. По общему совету Начальников союзных войск, положено было ударить с двух сторон на Никитичи (Оногоште). 2 Апреля, 1 000 человек регулярного войска, под предводительством Подполковника Забелина, из Рисана двинулось к Никшичи; в тоже время пошли туда и Черногорцы, под предводительством Митрополита. Другая часть Русских войск, под начальством Полковника Радуновича, вместе с Приморцами, из Кастель-Ново двинулась к Требиню. Но этот поход окончился небольшими стычками. 19 Мая вновь ходили союзные войска под Клобук, но должны были воротиться в Каттаро: ибо к Туркам подоспели в помощь Французы, и вместе с тем они грозили взять Каттаро.
   Около половины Июля пришло известие, что заключен мир в Тильзите, и 23 того же месяца пришло повеление от Императора передать Каттарский Округ [120] Французами. Генерал Лористон (29) занял Кастель-Ново, потом и остальные города.
   В 1813 году, когда слух дошел о войне России с Французами, вновь возгорелась война в Каттарском Округе. Митрополит, письменно уговорившись с Английским Адмиралом, который в это время был в Адриатическом море, вооружил Черногорцев с целию выгнать Французов из Каттарского Округа. Черногорцы только ожидали приказания и с радостию приготовились к войне.
   Владыка с отрядом (9 Сентября) двинулся к Будве, а другой отряд Черногорцев, под предводительством Губернатора Вука, пошел к крепости Троица. Владыка остановился под Майною и собрал совет о том, как действовать против Будвы. По мнению Петра Джюрашковича, решились действовать так: написали письмо в Будву к Пандурам, чтобы они соединились с Черногорцами и решились восстать против Французов и выгнать их из крепости. Если Пандуры будут согласны, то на другой день рано утром они должны были напасть на Французский гарнизон и отворить крепостные ворота, и тогда Черногорцы придут им на помощь. С радостию согласились Пандуры на такое предложение, и на другой день Будва была взята. Между тем Губернатор Черногорский ударил на Троицу и разбил отряд, пришедший защищать ее из Каттаро, взял и сжег крепость. Таким образом Приморье до самого Каттаро было в руках Черногорцев. Между тем как Владыка писал к Английскому Адмиралу, чтобы он вошел в [121] Каттарский залив и помог взять крепость, Черногорцы взяли несколько баттарей Французских на горах вокруг Каттаро и потом окружили Кастель-Ново и Спаньолу и тем разобщили Французов с Рагузою.
   1-го Октября Английский флот вошел в Каттарский залив. В это время несколько пограничных с Каттаро сел покорились власти Митрополита. Все укрепления были отняты у Французов и наконец с помощию Англичан были взяты и крепости Кастель-Ново и Спаньола.
   Митрополит предложил Французскому Коменданту Готье сдать Каттаро, но тот отказался. Готовясь к осаде Каттаро, Митрополит собрал всех Приморцев на общий совет и вместе постановлен был следующий договор: все общины Каттарского Округа соединяются за одно с Черногориею и просят принять их в покровительство кого-нибудь из трех союзных Монархов, предоставив им право управления по своим обычаям. Устроена была для управления Округом Центральная Коммисия, в которой председательствовал Митрополит. 8 Ноября, по решению Коммисии, отправлен был Савва Пламенац к Императору Александру, с просьбою принять под свое покровительство Черногорию и Каттарский Округ.
   Между тем как шла война с Французами, прибыло известие, что Далмация уступлена Австрии. Готье сдал Каттаро Английскому Капитану Хосту, который передал его в руки Владыки и сам (30 Декабря) [122] оставил залив. Наконец Австрийские войска пришли занять Далмацию. По повелению Императора Александра, Владыка сдал им Каттаро (1814 г., 27 Марта) и удалился в Черную Гору.
   В последнее время его жизни была одна важная война при Мараче (1820), большею же частию его внимание было устремлено на внутреннее устройство Черной Горы.

Глава VI

Отъезд из Цетина, Нахия Рецкая, Скутарское озеро, расказ о битвах под Жабликом, Черница, походы чет, переезд в Приморье

   Наконец пришло время оставить Чepнoгopию; через несколько дней должен был придти пароход в Каттаро, на котором мне следовало отправиться обратно в Триест. Чтобы более познакомиться со страною и не вдруг ее оставить, я выбрал дорогу через нахию Рецкую и Церницкую, и потом берегом моря до Каттаро. На другой день рано был положен отъезд, чтобы поспеть на базар в Речку. По обыкновению я провел вечер с Владыкою, нисколько не приготовляясь, ибо нечего было приготовлять, и не думая об отъезде. Но когда, прощаясь со мною, Владыка сказал, а завтра простимся навсегда, может быть уже никогда не увидимся, -- мне стало грустно не на шутку, как будто я оставлял родную сторону. Возвратясь в свою комнату, я долго не мог заснуть [166] и сидел под открытым окном, смотря на долину. Ночь была тихая и прекрасная, месяц горел в полном свете и фантастически освещал окрестные горы. Серые горы казались прозрачными и уходили в даль, их вершины еще дымились паром от вчерашнего дождя, и в этом светлом тумане оне совершенно сливались с небом, кое-где покрытом облаками. Узкая долина как будто раздалась и стала шире, но вместе с тем вся наполнилась темными, странно-прихотливыми образами: тени от горных впадин и ущелий, казалось, выступили вперед. Ярко рисовались, как на воздухе, белые здания монастыря, построенного на полугоре, да башня на Орлем верху, на ней торчали Турецкие головы. Гул источников, произведенных вчерашним дождем, странно оживлял картину. Мне в первый раз пришла, в голову мысль, что я нe на родине, и скоро должен буду оставить, и может быть навсегда, ту сторону, где пожил как на родине. Тут только представились мне те особенности, которые отделяют Русского от Черногорца. Вся их жизнь, вся история рядом картин проходила в моей голове; дойдя до настоящего, мысль, не стесняемая временем, шла далее и далее и превращалась в мечту. Живо представлялись мне те ступени народного бытия, по которым пойдет эта жизнь, развиваясь последовательно из начал существующих; и далеко видилась та степень внутреннего развития, до которой дойдя, южный славянин подаст руку северному и вместе пойдет по пути исторической жизни. Но внешняя оболочка [167] истоpии, люди и события врывались в светлую область мысли и пестрили ее образами. Мысль замолкала и оставались одни образы; мечта переходила потом в сонную грезу, которая покинула меня только тогда, когда в мою комнату вошел, прислуживавший мне Черногорец.
   "Ты уже встал, пора ехать!" -- "Пора", отвечал я и стал собираться в дорогу. Через несколько минут я уже простился с Владыкою, сел на лошадь и окруженный провожатыми ехал к Pеку. Дорога шла через хребет гор, разделяющий Катунскую и Pецкую нахии, и потому называющийся границею. Узкою тропинкою изгибаясь, вбегала она на вершину, между утесами. На вершине я остановил коня и обратился назад, чтобы в последний раз взглянуть на Цетинскую долину. Ровным, зеленым ковром лежала перед нашими глазами глубокая долина. Здания и кое-где груды камней пестрили ее различными узорами, а серые горы окружали как коймой. День был пасмурен; вершины гор дымились паром, а небо покрылось облаками, которые все более и более сгущались и грозили сильным дождем; с другой стороны уже виднелась новая узкая долина Рецкая, прорезанная по средине рекою Черноевичь. Прежде эта река называлась Обод. С тех пор, как Иван Черноевичь на одной из гор, близь ее истоков, построил крепость, река прозвалась его именем. Она выходит из гор, отделяющих ее долину от Котунской нахии и впапает в Скутарское озеро; она глубока, быстра и полноводна. Развалины крепости [168] Черноевича видны до сих пор, и против них, на другом берегу, село Река. Кроме того, в этой долине еще два села -- Цеклин и Доброе. Окрестные горы не были похожи на горы Катунской нахии, они большею частию покрыты зеленью, и кое-где уже видны были сады. Долго опускались мы по изгибистой дорожке, и через несколько часов приехали в Реку. Это небольшая деревня; на самом берегу реки ее разбросаны хижины, живописные и довольно чисто выстроенные в несколько рядов. Узкие улицы были покрыты народом -- был базарный день. Рис, кукуруза, оружие, платье и табак, вот главные предметы торговли. Шумная толпа мужчин и женщин двигалась мирно и порядочно. На лицах многих я заметил кровь, и спрашивал старика Спиро, который вместе с переником Джуро был дан мне постоянным проводником: "Что это значит?". "Разве ты не слыхал, -- отвечал он, -- кукования (плача), когда мы проезжали мимо Доброго, там были похороны". Во время похорон и вообще всякого горя, для большего его выражения, Черногорцы имеют обычай до крови царапать себе лица, как древние Греки.
   Пройдя по улицам Реки, мы вошли в дом Воеводы. Он принял нас радушно и угостил по своему, кофеем и вином. Между тем начинался дождь, а я должен был ехать, чтобы не опоздать к пароходу в Каттаро. Мы перешли в небольшую гостинницу, которая стоит на самом берегу реки, откуда должна была отправиться наша лодка. Между тем дождь усиливался все больше и больше, и лил как из ведра. [169] Черногорцы собирались в кружки и толковали между собою о том, что нельзя ехать: я не слушал их слов, сидел на узкой скамейке, положив ноги на бочку с вином и смотрел в маленькое окошечко, из которого меня обдавало брызгами дождя. "Вишь ты какая киша (дождь), божати вера, словно море прорвалось, теперь и вода прибыла, небось и озеро разлилось, нельзя ехать!" -- толковали между собою Черногорцы с трагическими жестами, а женщины стояли возле подгорюнясь, и поддакивали им. Толковали громко и посматривали на меня, в ожидании моего решения, но я молчал. Наконец Сердарь и Воевода подошли ко мне: "люди говорят, нельзя ехать, лучше ночуй!". "Надо ехать", отвечал я хладнокровно. "Надо ехать", повторил он, обращаясь к другим с повелительным тоном. Но снова начался разговор, и опять они стали упрашивать меня ночевать; "ехать", отвечал я снова, и встал, чтоб идти на лодку. "Ехать, так ехать", повторил громко воевода, давая знак гребцам. "Какая киша", приговаривали они, надевая капоты, "и капот пробьет насквось". "У вас и капоты есть, -- отвечал я, -- да вы боитесь; а у меня ничего нет, да я не боюсь, едем, Черногорцы!". "Едем, едем", закричали они, хлопая меня по плечу. В самом деле, в одном макинтоше, с легким зонтиком в руке, дерзко было отважиться в путь, во время проливного горного дождя. Мы сели в маленькую плоскодонную лодку, и отправились с четырьмя гребцами. Дождь не только не переставал, но усиливался [170] более и болee. Река поднялась выше. Она течет между утесистыми горами, и наполняет всю узкую долину; вид и так стеснен, а теперь ничего нельзя было видеть, в двух шагах едва можно было заметить встречавшиеся лодки -- так силен был дождь. Но между тем никто не обращал на него внимания; мои спутники шумно смеялись и толковали между собою; а ко мне подсел молодой монах из Дечан, православного монастыря в Герцеговине, и рассказывал мне о состоянии тамошних христиан православных. Он приехал для сбора милостыни в Черногорию! Довольно сказать это, чтобы видеть каково их положение. Когда я был в Цетине, он пришел к Владыке с письмом от своего игумена, и принес в подарок ковры, работы братии. Игумен просил позволения пройти Черногорию для сбора милостыни. Прочтя письмо, Владыка обратился ко мне, говоря: "досадно; а должно отказать; я знаю, что все будут давать ему, но между тем, вот несколько лет у нас неурожай; после ко мне же придут за хлебом". "Неужели же он прошел даром?". "Как можно даром! Я сам дам ему за народ". Получив милостыню от Владыки, этот монах возвращался домой. Подобные монастыри рассеяны по всей Боснии и Герцеговине, как остатки прежнего православного Сербского царства: прошли прежние люди, положение новых изменилось. С одной стороны Турки гнетут христиан, с другой сами христиане -- католики. Убить, ограбить христианина Турок считает за святое дело, и это часто повторяется внутри Боснии [171] и Герцоговины; только на границах Черногории не смеют нападать явно на христиан. Каждое насилие Черногорцы осветят (отмстят), и Турки за одну голову поплатятся десятью. Сотни ходят об этом рассказов. Недавно в одном селе, недалеко от крепости Никшичи, Турки убили христианина, чрез несколько дней в виду крепости Черногорцы повесили 12 Турок. Несколько лет тому назад, один Черногорец из села Доброго -- Вук Радоничь пошел на базар в Подгорицу. На базаре один Турок обругал веру пограничного раяса, которые все православные и единоверны с Черногорцами. Радоничь вступился, и обругал в отмщение магометанскую веру. Турок не выдержал обиды, и ударил его чубуком. Черногорец выхватил ятаган, и хотел разрубить ему голову; но Турок отшатнулся в сторону, и он отрубил ему руку. Весь базар взволновался, и окружил Черногорца. Но он ятаганом проложил себе дорогу через все село и ушел в дом Бея. Бей был сам потурченный Черногорец, родом из Цетина, и потому не выдал его разъяренному народу, а заковал, и на другой день обещал предать суду. Но Радоничь ночью ушел, и невредим возвратился домой. Этим не кончилось; за оковы снова началось мщение, и десятки чет отправились к Подгорице. Понятно, что подобное положение держит несколько в узде необузданный фанатизм пограничных Турок.
   Монах рассказывал мне, сколько рукописей и грамот хранится в монастырях, и особенно в Бече, [172] бывшей Митрополии Сербской. Но Русскому путешественнику нет никакой возможности туда проникнуть. Постоянные победы Русских над Турками внушили страх и ненависть, а католические пропагандисты развили и усилили это чувство до высшей степени. Они объясняют Туркам, что покоренные ими Сербы единоплеменники и единоверцы Русским, и этим развивают в них подозрение ко всякому Русскому путешественнику.
   Так длился наш разговор под шум дождя. Его прерывали только частые остановки; беспрерывно мы должны были причаливать к берегу, чтобы вылить воду из лодки. Наконец, не оставив на нас сухой нитки, дождь начал прекращаться. Реже и крупнее падали капли, река покрылась волнами подул свежий ветер со Скутарского озера, к которому мы приближались; облака редели, и ясное, голубое небо выглянуло из-за туч. Горы раздались, и река становилась шире, массы воды прибывали, и через час, обогнув горы, мы вошли в озеро. Юго-западная сторона неба прояснилась совершенно, между тем, как на противоположной лежали густые тучи. День склонялся к вечеру, но солнце еще ярко горело на голубом небе, и освещало пред нашими глазами все блиставшее под его лучами пространство Скутарского озера. Озеро лежало тихо, зеленовато-голубое и прозрачное; только изредка из гор вырывавшийся ветер взволновывал его поверхность, но когда затихал порыв ветра, снова улегалось озеро, и проникалось все теплым светом вечернего солнца. Скопившиеся на [173] юго-востоке тучи отражали назад лучи и, казалось, весь свет падал на озеро. Я встал, чтобы посмотреть на вид. Мой спутник, переник, встал также и начал мне объяснять окрестные места. "Смотри, вот, далеко Скадр, как белая звезда блестит!". В самой глубине озера, -- где особенно как-то сосредоточивался свет и горы также стали прозрачны, как небо, и легкою волнистою тканью лежали на горизонте, -- виднелась белая светлая точка: это -- Скутари.
   Высокие горы со всех сторон окружали озеро, и оно, как глубокая долина, лежало между ними. Кое-где оно было покрыто темными пятнами. "Смотри, полосы-то, -- говорил мне переник Джуро, -- это на дне горы", и стал объяснять, как у одного Турка в Скутари, потурченного Серба, есть Сербские книги, которые писаны еще тогда, когда вовсе не было Скутарского озера. На право от Скутари, до самой реки Морачи, протянулась гряда высоких снежных гор, отделяющих озеро с прибрежными долинами от горной Албании. После дождя поднявшийся туман, просвеченный лучами солнца, придавал прозрачность этим массам; волнистою, голубою тканью поднимались оне над поверхностью озера. Снег, лежавший на вершинах, ярко блистал. Горы походили на ряд густых облаков, за которыми скрывалось солнце, и лучи его освещали только их края. Проехав немного, мы обогнули горы с левой стороны, и перед нами открылась далекая перспектива второй половины озера, противоположной Скадру. На этой стороне лежали облака, и бросали густую тень на дальний берег. [174] В голубом прозрачном дыму едва заметны были окрестные горы, и широкая Зентская долина утопала в тумане. Эта долина, самая большая во всей Черногории, составляет границу между собственною Черногopиeю и Бердою. Она образуется рекою Зетою или Зентою, впадающею в озеро в противоположной оконечности Скутари. По имени этой реки некогда вся Черногория называлась Зетою, и делилась на горнюю и дольнюю. Когда дольняя Зета подпала под власть Турок, и независимые Черногорцы удалились, в горнюю; когда река Зета досталась также Туркам, -- это первоначальное название исчезло. Неприступная горняя Зета остановила силу Турок. Укрепленная природою и свободными духом народа, она отразила все нападения; беспрерывно посылаемые войска уже не возвращались назад -- все погибали в горах неприступной Зеты. И эти горы прослыли у Турок ужасными, черными (Карадаг). Это Турецкое имя Черных гор распространилось, и стало общим названием Черногории.
   Прямо перед нами, высокими горными верхами выдавались из воды, два острова: Вранина и Лисендре; на правой стороне от них виднелся неприступный Жаблик, а далее монастырь Ком. "Видишь, это нашa куля", говорил мне мой спутник, указывая на маленькую белую башню на острове Вранине, который с недавнего времени принадлежит Черногорцам; "и остров, весь наш и Лисендре". "Знаю, -- отвечал я, -- но прежде и Жаблик был ваш и Скадр, а теперь турецкий". Мой спутник задумался. "Придет [175] время, -- продолжал я, -- Сербы осветят Туркам Косово поле" (битва в которую пало Сербское царство). "Придет", отвечал он, гордо смотря на Турецкую сторону, и стал мне рассказывать про последния битвы под Жабликом.
   Несколько лет тому назад (1835 г., 10 Марта), после сражения под Мартыничами, Турки нарушили заключенное с Черногорцами перемирие. Неожиданно напали на пастухов Кучской нахии, и отрубили 20 голов. Такой поступок не мог остаться без отмщения. Но племя Кучи было слишком слабо, чтобы отважиться на осаду крепкого Жаблика. Он стоит почти на неприступном утесе, окружен со всех сторон рекою Морачею, снабжен гарнизоном и пушками. Потому прошло несколько времени, пока собрались другие племена, чтобы отмстить за собратий. Но при всем этом Черногорцев собралось не более 2 000. Отважиться на правильный приступ почти неприступной крепости для простых ятаганов и ружей было невозможно. Но поступок Турок требовал отмщения. Жаблик должно было взять, во чтобы то ни стало. После нескольких совещаний, чтобы облегчить предприятие, решились на хитрость. Выбралось трое юнаков: Кене Янковичь, Милош Янковичь и Перишта Радовичь; к ним присоединилось еще девять и положили заклятье между собою на жизнь и смерть отмстить Туркам. Часто прибегают Черногорцы к этой отчаянной мере, ибо часто и почти всегда находятся в неравном отношении к силе Турок. При хладнокровном разборе обстоятельств всегда [176] оказывается, что Турки несравненно сильнее Черногорцев, а эта посылка ума противоречит неизменному правилу Черногорца -- защитить свободу и победить Турок. Нет иного средства, как твердою волею укрепить внешнюю силу, чтобы привести ее в равенство с силою врагов, а при равенстве сил -- победа несомненна. Решились ночью ворваться в крепость, и выбрав дождливую, пасмурную ночь, перебили стражу, и завладели крепостными воротами. Народная песня о войне под Жабликом рассказывает, что в эту ночь приснился странный сон жене Юсуфа, Паши Жаблицкого. Ей казалось, что неверные завладели Жабликом, умертвили ее друзей и родных и сожгли дома. Проснувшись, она стала будить мужа, но он спал крепко. Она заплакала с горя и слезы падали на него. С гневом Юсуф проснулся. "Верно, сильный дождь прокапал кровлю моего дома", говорил он. "Не дождь, а мои слезы разбудили тебя", отвечала Турчанка, и рассказала сон свой. "Нечего бояться мне; есть у нас пушки и десять тысяч по первому зову могу я собрать войска и крепок Жаблик, Черногорцам ли взять его":
   
   Не мучи ми да починем трудан. 98
   
   Он заснул, а турчанка вышла на кровлю дома. Едва занималась заря, она взглянула на городские ворота и видит -- Черногорцы держат стражу и брат ее мужа связан и в их руках; она воротилась и снова начала будить мужа. [177]
   
   Щтo ми недашь спавать на уранку. 99
   
   Он отвечал ей с досадой; но когда услышал что Черногорцы уже в крепости, быстро вскочил и сзывал дружину:
   
   На ноге е мое Соколове
   Власи нама Жабляк уграбили. 100
   
   Внутри крепости началась битва. Возбужденные отчаянным поступком собратий, остальные Черногорцы, под предводительством Филиппа Сердаря Рецкой нахии, двинулись в крепость -- выручать их из опасности, и подоспели в то время, когда они напали на гарнизон. Турки заперлись в башнях; Черногорцы сожгли и разрушили башни, и Диздаря со всем гарнизоном взяли в плен. На другой день из соседних крепостей собрались Турки, и выступили против Черногорцев в несравненно большем числе. Под стенами Жаблика завязалась битва и продолжалась 6 дней беспрерывно. Наконец Турки были разбиты и бежали в крепость; Черногорцы взяли ее снова, Вук Лешевичь первый вошел в нее. К Туркам пришла новая помощь, 3 тысячи Албанцев; но и к Черногорцам подоспел Мило Мартынович, Сердарь Катунской нахии, с отрядом. Черногорцы разбили Турок, сожгли все предместья, и с огромною добычею и с пленными воротились домой. Владыка отпустил назад всех пленных мужчин и женщин, отобрав [178] только оружие у первых. Со стороны Черногорцев убитых и раненых было 70 человек, со стороны Турок гораздо более. В числе добычи было взято 4 пушки; две из них и теперь лежат в Цетине, на площадке около монастыря, с следующими подписями, на одной:
   
   Жабляк мя Цетиню
   Дарова на силу. 101
   На другой большой чугунной:
   Черногорцы кад оно витешки
   Жабляк твердый турский похараше,
   Он да мене старца заробише
   На Цетине Себско довукоше. 102
   
   Это сражение было очень важно для Черногории, ибо с того времени все поля, обширные и плодородные, с селом Додоше -- до самого Жабляка принадлежат им, равно и часть Скутарского озера с островами Враниною и Лисендре. На Вранине построена башня, и снабжена одною из пушек отнятых у Турок. Черногорские поля подходят теперь под самый Жабляк, и отделяются от него только рекою Морачею. Но после этого сражения на крепости оставалась пушка, и Черногорцам никак нельзя было обработывать земли на пушечный выстрел от крепости. Это смущало Черногорцев: земля завоевана; а обработывать [179] нельзя; как быть в этом случае? Несколько человек решились украсть пушку с крепости. Выбрав темную и ненастную ночь, они как-то пробрались в крепость, свалили пушку со стены и переправили через Морачу. Дело кончилось благополучно; но нет, этого было мало: лишь только притащили пушку на луг, как зарядили ее ружейными патронами, и начали палить в крепость. Турки послали выручать пушку, но Черногорцы ни как не хотели выдать, говоря: что раз взято от врагов, того не отдают. На другой день Турки, собрав войско, нагнали Черногорцев и начали войну; но Черногорцы устояли и принесли пушку в Цетин. Слух об этом смелом поступке навел на ум и Пиперов. Им также мешала пушка на Калашине. Точно также собралось несколько человек, ночью пробрались в крепость, украли пушку, вытащили на луг, и тоже зарядив ружейными патронами, открыли пальбу на крепость. Из крепости выступили войска и началась битва; она решилась в пользу Черногорцев; но не было ни какой возможности большую, тяжелую пушку перенести через горы. Между тем как одни дрались, другие нарубив дров, на костре растопили пушку. Медь унесли, и после продали в Каттаро.
   Завоевание земель и особенно села Додоше Черногорцами после битвы под Жабляком возмутило Турок, и потому вслед за тем почти беспрерывно были небольшие стычки, пока наконец Турки не открыли настоящего похода на село Додоше. В Сентябре 1840 года, предводитель Албанского племени Мелесия, [180] живущего вокруг Скутари, Гасан-Хот, соединившись с Муселимом, Пашею Подгорицким, и Мехмедом-Спахием, Капиджи-Пашею из Спужа, у которого была пушка, собрали до 7 000, и выступили на село Додоше. 8-го числа перешли через Морачу, готовились неожиданно ударить на Додоше и пограничные селы Эрваши и Друшичи. Но Черногорцы накануне узнали об этом предприятии: Вук Лешевич, отличившийся и в первую битву под Жабликом, собрал до 300 человек, в ночь пошел предупредить Додошан, и помочь им. Рано на заре они пришли в Додоше, и едва успели им рассказать об опасности, как Турецкие войска уже показались в долине Салковине, прилегающей к Додоше, -- мешкать было нельзя, едва успели собраться, выступили в поле. Обе стороны встретились на берегах узенькой речки Катуни, перерезывающей эту долину. Турки выпустили калаузов (первенцев, засстрельщиков), но первый залп Черногорский смешал их, и они обратились в бегство. С криком бросились 400 Черногорцев в брод через реку и ударили на все силы Турецкие. Турки, смущенные поражением первенцев, и считая Черногорцев только передовым отрядом, стали отступать, Черногорцы преследовали их, но не слишком подавались вперед, боясь на ровном месте быть окруженными со всех сторон. Последующее обстоятельство придало особенную силу их нападению. У Черногорцев считается особенным знаком храбрости, когда войска стоят друг против друга не более как на ружейный выстрел, и перестреливаются [181] общими залпами: выдти из ряда своих, броситься на противников, вырвать из их ряда одного и на средине, под выстрелами, отрубить ему голову. В этом случае делают такой маневр: тот, кто схватит противника, сам падает, закрываясь им от выстрелов, и во время падения отрубает ему голову. Совершивший такой подвиг Черногорец уже беспрекословно пользуется названием юнака. В новое время Владыка завел медали, которые даются только за подобное дело. Эти медали величиною с наш серебряный рубль, на одной стороне двуглавый орел, под ним лев -- герб Черногории; с другой надпись: вера, свобода, за храбрость. Разумеется, что подобная награда возбуждает к таким подвигам, и ее имеют уже многие Черногорцы. Вук Лешевичь,
   
   У Турки е загон учинио
   Да уграби главу Арбанашку. 103
   
   Как говорит народная песня, воспевающая эту битву. Но Турки обратили на него выстрелы, и он упал, покрытый ранами; Турки окружили его со всех сторон. Отбить тело храброго юнака и отмстить за его смерть, священная обязанность Черногорцев. Смерть Лешевича возбудила их силу, и с отчаянною храбростью бросились они на Турок. Между пограничными Турками, особенно Албанцами, отличающимися своею храбростию, считается безчестным отдавать тела убитых в руки врагов. Потому во время [182] битвы, когда дерутся одни, другие уносят тела убитых своих собратий. С другой стороны отбить тела противников считается особенною храбростью. Черногорцы отбили тело Лешевича, который не был еще убит, а сильно ранен, и умер после, потом преследовали Турок до самого Жабляка. Они бежали без оглядки, но Жаблицкие женщины вышли им на встречу и укорили их в трусости. Так говорит песня, и мой расскащик подтверждал действительность этого произшествия, которое не может показаться странным человеку, знающему характер Черногорских женщин: а пограничные Турки в том же положении, как и они.
   
   Но жаблячке буле излазише
   Укорише три турске сердара,
   Пи! Сердари женске страшльивице
   Буди ли сте силу сакупили
   Сакупили Дженар и Крайну
   Седам хиляд люте Арбание;
   Што бежите главом без обзира.
   Не чера вас, но двеста момчада
   Од Додоше и Брде крваве,
   Како чете Жабляк оставити
   И несречко робле у Жабляку. 104
   
   Когда услышали это Турецкие предводители, [183]
   
   Изъеде их укор и срамота.
   
   Они собрали силы, повернутись назад, с ожесточением ударили на толпу Черногорцев, и обратили их в бегство до села Салковины. Тут выбралось шесть человек юнаков: Милош Янковичь, Даица Савичев, Поп Дайковичь, Никола Казивода, Даица Костичь и Керцун Янковичь, крикнули товарищам, укоряя их за бегство, и заключили между собою заклятье умереть, к ним присоединилось еще 20 человек, и все заперлись в развалинах одного дома. Большая часть селений Черногорских не строятся сплошными рядами и улицами, чему препятствует и самая местность: но дома разбросаны отдельно. В селах пограничных, некоторые дома, принадлежащие главарям и более богатым Черногорцам, строятся в роде укреплений, и называются кулями; в противоположность с простыми не укрепленными избами (куча). При нападении в них запираются, если мало силы, и так защищаются от врагов. Но 26 юнаков заперлись не в кулю, а в простую и притом полуразрушенную избу. Турки окружили ее со всех сторон, и началась жестокая резня. Дружным залпом отбили Черногорцы нападение, нo предводители Турок упрекнули Албанцев в трусости; чтобы смыть обвиненье, с жестокою яростью бросились они вновь на приступ. Черногорцы стреляли сквозь отверстия стен, но Албанцы подступали так близко, что руками схватывали ружья за дула и згибали их. Стрелять уже было невозможно и началась резня в двух дверях, которые вели в избу. В двери избы грянул [184] залп Албанских ружей и пять человек Черногорцев упало мертвыми, а 6 было ранено. Около избы стояли 2 стога кукурузной соломы; Албанцы зажгли их; изба наполнилась дымом, и Турки снова ударили в двери. Черногорцы втащили несколько человек в избу, отрубили им головы, а туловища выбросили через стены. Это еще более возбудило ярость Албанцев; они бросились к дверям, но их встретил дружный залп, и мертвые тела грудой завалили двери. Между тем, как Албанцы очищали двери, изба начала загораться: погибель Черногорцев казалась неизбежною. Но в эту минуту остальные Цеклиняне, собравшись с новыми силами, ударили на Албанцев, выгнали из села, и преследовали до самого Жаблика. Так кончилась эта битва. Турки потеряли 250 человек убитыми, а Черногорцы 11; все остальные, защищавшиеся в избе были изранены. Пришедши домой, они ругали Турок, за то, что дрались безчестно стреляли дробью; ибо все они были покрыты мелкими ранами, но это от того, что пули, ударявшиеся в стены тесной избы, раздробляли стены, и брызгами камня обдавали их. После этого поражения было заключено перемирие, которого Турки уже нe нapyшали. Срок этого перемирия приближался в то время, когда я был в Цетине, и Паша Скутарский присылал к Владыке просить настоящего мира. Это мирное время не было нарушаемо, исключая походов чет, которые часто бывают с обеих сторон.
   Во время моего пребывания в Цетине, Визирь Герцеговинский писал к Владыке, жалуясь на [185] Черногорцев, которые убили двух Турок на озере Скутарском, и просил его рассудить это дело, чтобы помирить семейства убитых и убийц. Это случилось вслед за тем миром, который был заключен в Дубровнике. Владыка призвал виновных, обе стороны вместе, они должны были объяснить свое дело. После долгих споров оказалось, что Черногорцы встретили их на лодках, не далеко от Жаблика и приняли за Албанцев; потому и убили. Но если бы они знали, что Турки были из Герцеговины; то никак бы не решились нарушить мира. В самом деле Черногорцы никогда первые не нарушают мира. Владыка заставил их клятвою подтвердить верность показания, объяснив наперед Туркам, какое важное значение имеет клятва. В вознаграждение же семейств убитых, положил глобу (пеню) на убийц, предоставив ее количество определить Сенату.
   Между тем мы проехали почти половину озера и готовились повернуть к Церницу; пройденные нами острова Вранина и Лисендре закрыли Жабляк, и едва едва можно было видеть Ком. Этот монастырь построен Стефаном Черноевичем, внуком Баоши, и отцем знаменитого Ивана Черновича. Он в нем погребен, и до сих пор цела гробница. "А в Коме ставили Владыку", говорил мне мой спутник, заметив, что я всматриваюсь в ту сторону. По смерти святого Петра, его племянник Радо, по завещанию умершего и общему желанию народа, был провозглашен Владыкою, когда ему было еще 16 лет, и он не имел никакого духовного сана. По избрании, он [186] писал к Паше Бушатлию в Подгорицу, чтобы он прислал в Ком епископа Захарию, который и постановил его в Архимандриты в 1830 году, 8-го Октября, назвав Петром, по имени предшественника. Ком стоит на берегу озера, недалеко от Жабляка; это место называется остров; может быть, прежде тут была речка, которая отделяла его от твердой земли; но теперь он стоит уже на твердой земле, и окружен лесами, которые считаются у Черногорцев заповедными. "Всякий, -- говорил мне мой спутник, -- может пользоваться лесом на месте, сколько хочет; но если осмелится вывесть, то непременно умрет, или утонет в озере". И когда я смотрел на него с видом некоторого сомнения, он продолжал, сомневаясь уже сам: "говорят, что это правда, рассказывают, что так бывало".
   Между тем мы повернули направо. Высокий хребет гор с левой стороны, идущий от самого озера до Бара и оканчивающийся Сутурманом, одною из высочайших гор Черногории, сокрыл от нас одну часть озера до Скутари. Перед нами лежала низкая, глубокая долина Церницкая, между двумя высокими горными хребтами. Скаты гор, наклоненные к долине, почти до самых вершин покрыты были виноградными садами, смоковничными и гранатными деревьями, а вдали между зеленью кое-где виднелись разбросанные избы Церницы. Глубоко лежала ровная и тесная долина, покрытая тенью от горного хребта, за которым закатывалось солнце. Но еще ярко блистала зелень на противоположных горах под [187] желтовато-красным освещением заходящего солнца и лиловели голые и каменистые верхи. Самую средину долины прорезывала речка Черница. Мы повернули в нее; весла гребцов почти касались берегов этой узкой реки; она была полноводна, как и все горные реки, а теперь после дождя вода прибыла еще более, и она текла совершенно в ровень с берегами; густая прибрежная зелень купалась в воде и гранаты, растущие по берегам, во многих местах были залиты. Во время сильных дождей вся эта долина покрывается водою, и образует как бы один из рукавов Скутарского озера, сливаясь с ним совершенно. Несколько минут мы ехали молча, как вдруг все мои спутники встали, и закричали в один голос, "причаливай!". Мы причалили к правому берегу, где стояла маленькая изба -- это была гостинница; тут продается ракия; -- село же гораздо далее. На этом месте каждую пятницу бывает ярмарка, и потому построены жилища. Эта ярмарка такого же роду, как рецкая, сюда сходятся пограничные Турки и Черногорцы разменивать свои товары. Хозяин гостинницы, уже давно заметил лодку и хорошо зная причину остановки, вышел на берег, только что мы причалили, с глиняным кувшином ракии (водки) и маленьким стеклянным стаканчиком.
   Между тем, как мои товарищи пили ракию, я нечаянно взглянул назад, на Скутарское озеро, и долго, не мог отвести глаз. Вид был сужен высокими горами, окружающими долину; небольшая часть Скутарского озера, оканчивающаяся снежными [188] Хотскими горами, терялась в дали. Вид горел под чудным освещением зари. Весь пожар запада отражался в озере и оно блистало пурпурным светом, как бы выходящим из воды и падающим на горы; горы утопали в розовом тумане, покрытые безчисленными тенями от изгибов и впадин; только снежные вершины горели, и яркою, блестящею полосою разграничивали небо и землю. Небо, еще светлое становилось бледно; только облака блистали желтым лиловым и пурпурным светом; а выше ночь уже спорила со днем. Нас, промокших совершенно, обдавал вечерний холод, и тень от горы покрывала густым сумраком, между тем вдали казалось и тепло и светло.
   Наша лодка двинулась дальше. Сумерки становились гуще и гуще, было холодно от воды и ночного тумана и еще холоднее от ветра, который изредка дул, прорываясь сквозь горы. Наконец мы причалили к левому берегу; отсюда должно было продолжать путь пешком до Черницы. Некоторые из наших спутников пошли по долине, но эта дорога была немного длиннее горной и потому мой Переник, не смотря на ночь, отправился через горы; я шел за ним. Не прошли мы пяти минут, как дорога сделалась просто непроходимою. Между тем деревня еще была далеко, а наступала глубокая ночь и было холодно. Тропинки были смыты дождем и должно было идти по грудам острых камней; то взбираться вверх между колючими кустами гранат, то спускаться вниз во рвы, покрытые водою, на дне которых с шумом бежали [189] горные ручьи. Мой Переник шел скоро, изредка сердясь на ружье, которым цеплялся за кусты. Наконец вдали мелькнули огоньки и через несколько минут мы уже были в куче князя Пламенца: хозяина не было дома, когда мы вошли в избу. В первой комнате, она же составляет и кухню, в средине на каменном полу был разведен огонь; вверху навешана рыба и разные съестные припасы: они сушились и коптились; в углу широкая печь в роде Русской, и вокруг узенькие скамейки. Мы нашли маленькие стульцы и уселись у огня, чтобы просохнуть и отогреться, а услужливая хозяйка хлопотала чем бы угостить нас. Из разных предложений мы избрали два ракию, да кофе. В несколько минут поспело и то и другое. Пришло еще несколько Черногорцев; мы сидели вокруг огня, пили кофе, читали песни и разговаривали. Наконец Джюро обратился ко мне с вопросом: "Ты никогда не резал Туркам голов?". "Никогда", отвечал я; "так ты проживешь век девойкой", сказал он, помолчав немного и потом прибавил, заботясь о моей славе: "вот скоро пойдет чета в Скадру, поди с ними!". Походы, чет не смотря на мир часто случаются на границах: частные обиды большею частию бывают причиною таких походов; а иногда просто за пирушкой после рассказов об юноцких подвигах, закипит южная кровь, соберутся несколько человек, и пойдут на промысел.
   Название чета уже показывает значение подобных дружин. Это несколько людей соединенных между [190] собою взаимным договором на жизнь и смерть. Бесчисленное множество ходит рассказов про геройские поступки чет; многие из них воспеты в народных песнях. Сохранились имена некоторых героев, особенно прославившихся в подобных походах. Например, много лет тому назад жил пастух Никац Томановичь, Катунской Нахии из племени Цуцы, лице славное в народных песнях, угроза соседних Турок. Он прозывался Чайкою. В год смерти Митрополита Даниила, Чехай Паша с 20-ю тысячами войска напал на Убли, так называлось место где были пастбища и несколько хижин пастухов. Пастухи убежали, потеряв стада и все имущество. В их числе был и Никац. Он уговорил своих товарищей, (их было 40 человек), заключить, между собою заклятье, чтобы отмстить Туркам, пойти в лагерь и убить Пашу. Пастухи согласились, и Никац повел их в Турецкий лагерь. Войдя туда, он объявил Туркам, что они Дробняки и пришли помогать им, и хотели бы видеть Пашу и поцеловать у него руку. Паша был доволен этим предложением, видя в нем покорность Дробняков, Ускочьского племени, которое всегда бунтовало против Турок. Лишь только размахнули полы палатки, чтобы их ввести туда, они выстрелили общим залпом, ранили Пашу и перебили всех его окружавших Турецких предводителей! Турки напали на них, убили 13 человек, остальные возвратились домой. Никац получил 6 ран. Турки отложили поход на Черногорию. [191]
   Так начались подвиги Никаца, -- воспетого во многих песнях. Я расскажу одну из них известную под именем Четский заям. "Прилетели два черные ворона от рудины Никшицкой горы, сели на кровлю дома Сефера Пипера. Никто не видал птиц, только увидела их жена Сефера, и так говорила: к счастью, или к горю прилетели вы птицы так рано от Рудины, не видали ли там моего Сефера Пипера и с ним Шукича знаменосца и их храбрую чету? Они пошли встретить чету Черногорскую. Удалось ли им встретить и победить ея? Видели, отвечали птицы, мы Сефера и знаменосца и чету; видели мы как прилегли они в траву и посреди дороги лег Сефер, когда увидал вдали чету Черногорцев, перед нею был Никац. Чета возвращалась из Герцеговины и была утомлена, но Никац шел впереди и попевал: Ах! Если бы Бог да Бoгородица послали мне встретить в горах Сефера Пипера или знаменосца Шукича, славно поздравствовался бы я с ними. Лишь только ближе подошел Никац, Сефер выстрелил в него, но не попал и убил за ним молодого Черногорца, потом бросился было отрубить ему голову, но Никац защитил его и убил твоего Сефера. Другой Черногорец убил знаменосца и вся чета разбежалась или побита, если же нам ты не веришь посмотри в окно. Взглянула в окно Турчанка и видит по двору несут несколько носилок, на одних убитый муж ее а за ним идет его конь, на других Шукич знаменосец, не сдержала горя Турчанка бросилась из окна и [192]
   
   Без духа е землю дочекао.
   
   Наконец дерзость Никца дошла до такой степени, что он потребовал подати с Турецкой крепости Никшичи. Он требовал ста баранов и оружия. Беи собрались на совет и уже соглашались исполнить его просьбу, как вышел Якша Бабичь, Бей отличавшийся наздничеством и просил 600 человек воинов, обещаясь привести голову Никаца. Турки дали ему 600 человек и с ними в расплох ночью, он напал на жилища пастухов, ограбил их и отбил стада. Подойдя к хижине Никаца, добро утро, сказал ему Бей отворяя дверь и прицеливаясь в него. Никац уже был вооружен и вместе с выстрелом отвечал ему: добра среча! Но их выстрелы раздались в одно и тоже время и оба они упали мертвыми в дверях хижины.
   По всем границам ходят четы, но нигде не развился этот способ войны так сильно, как на границе Боснийской. Племена ускоков, которые после последних войн присоединены к Черногории, все образовались из подобных чет. Самое название ускоков говорит об их произхождении; это единоверцы и единоплеменники Черногорцам, перебежавшие из Турции в Черногорию. Когда гонения против христианских славян, которые продолжается и теперь, были соединены с сильною пропагандою Мухамеданизма, множество Босняков и Герцеговцев убежали из своего отечества. С одной стороны безземельная и бедная Черногория не могла им дать земли, где бы они могли поселиться и жить трудами, с другой жажда [193] отмстить своим врагам и вместе врагам всего христианства, препятствовала их оседлости. Они собирались и только зимовали у пограничных Черногорцев и лишь начиналась весна разделялись на небольшие отряды и отправлялись на грабеж в Боснию, Герцеговину и Албанию. Обыкновенно весенний Юрьев день считается началом походов чет.
   
   Кад веселый джюрджев данак доиде
   Тесе гора изоджеде листом,
   А рудине травом Джетелином,
   Да пролиста шума буковица
   И за кука уньой кукавице,
   За Гайдука дойде Четоване. 105
   
   Марко Королевичь обыкновенно празновал:
   
   Од године честит динак джюрджев. 106
   
   Такой образ жизни, продолжавшийся постоянно и частию продолжающийся до сих пор, произвел некоторого рода правильное устройство чет. Каждая чета соединена общею клятвою ее членов и составляет одно целое, у них все общее и добыча и жизнь и смерть. Только по приходе назад делют они между собою добычу, поровну. Часто одна и та же чета сделает несколько походов в одно лето. Количество добычи только заставляет их возвращатся, если наберется так много, что нельзя нести с собою, то [194] они скорее сожгут или бросят в воду, нежели оставят Туркам. Если одна чета, богатая добычею, встретится с другою, у которой вовсе нет добычи, то эта последняя не имеет никакого права на притязание чужей добычи; но всегда имеет право требовать столько, сколько нужно для ее пропитания. Богатая чета всегда должна накормить бедную, но дать сверх того, еще что нибудь, зависит от ее воли. По возвращении домой, начинается дележ добычи, которая большею частию состоит из стад, оружия и платья. Само собою разумеется что подобные дележи не всегда у вспыльчивых Черногорцев обходились без крови, часто подавали они повод к войнам целых сел между собою. Каждый продавал лишнюю часть добычи и этим жил зиму. Богатые рассказами про подвиги чет и праздные во время зимы, Ускоки принадлежат к самым поэтическим племенам. У них возникла большая часть народных песен. Во время зимы развалясь с трубкой у огня, Ускок рассказывал свои похождения или, гудя на однозвучных гуслях, пел песни. В последствии, умножаясь более и более они отодвинули Турок от границ и заняли и заселили место между Клобуком и Никшичи. Теперь их образ жизни частию изменился, но в них есть что-то особенное от других Черногорцев. Между ними встречал я лица необыкновенно красивые и особенную вольность и развязность в движеньях. Они большею частию наездники. В последнее время Ускоки вместе с Граховым сделались предметов споров и войн между Босниею, Герцеговиною и Черногориею. [195] Издавна были небольшие стычки на границах, а в 1836 году начались настоящие войны. Туркам надоело наконец неопределенное положение Грахова и Ускоков, которые сделались независимыми между тем как они считали их своими, и Турки решительным ударом хотели окончательно присоединить их к себе. Мехмед Паша, Визирь Боснийской соединившись вместе с Визирем Герцеговины Али-Пашею, стал собирать войска. Черногорцы услышав об этом приготовлялись к защите. Собрали около 5-ти тысяч войска, но в то время как Владыка хотел послать их на подкрепление к Граховлянам, пришло исвестие из Грахова, что Турки отступили. Владыка распустил войско. Лишь только Турки узнали об этом, как ночью напали и ограбили Грахово. Только для стражи на границе оставлено было от 2-х до 3-х сот человек. Услышав о нападении пограничная стража вместе с некоторыми жителями Грахова, в числе 340 человек бросилась преследовать Турок. Смаил Ага-Ченгичь встретил их с 15-ю тысячами войска. 40 молодых юнаков ворвались прямо в средину войска. В их числе был 14-ти летний брат Владыки, Иоанн, который был на границу послан не для сражения, но чтоб посмотреть за стадами, и племянник Стефан, тоже молодой человек; они были убиты и с ними других семь человек; остальные смешались с Турецким войском и после возвратились домой. Турецкое войско, не дожидаясь новых битв, оставило Грахово. Отмстить за убийство брата Владыки и освободить Граховлян зделалось [196] обязанностью. В следуюшем году 2 000 Черногорцев отправились из Грахова, пожгли пограничные села ожидая сражения, чтобы отмстить Туркам, которые хвастались первым поражением. Но Турецкие войска не пришли, а вместо их явились уполномоченные посланники от обоих Визирей в Цетин, просить заключения мира; 20 Октября 1838 года заключен был мирный трактат. В этом трактате область Черногорская признается Турками прямо за независимую. Условия трактата были следующие: каждый Граховлянин может возвратиться в свой дом и владеть тем, чем владел до сих пор. За те земли, которые отняли Граховляне у Турок, должны платить им дань как и прежде платили. Но визирь не смеет собирать ее сам, а принимает от Якова Даковича, который избирается на вечное потомственное воеводство над Граховым. Турки не должны иметь никаких притязаний на Грахово, но вместе с тем и Черногорцы. Таким образом Грахово осталось в свободном, но вместе неутральном положении.
   Вскоре Турки нарушили договор, зделавши насилие при собирании дани. Черногорцы отмстили, и в 1841 году Сентября 23-го Ага-Ченгичь с войском пришел в село Млетичек, принадлежащее Ускокам. Владыка писал к Новице, известному своею храбростию, который в это время жил между ускоками: "вспомни что сделали мне Турки под Граховым, собери по границам войско и отмсти им". Немедленно было исполнено повеление Владыки и 500 человек [197] соединились под предводительством Новицы; 23-го Сентября решились напасть на Турецкой лагерь, который был расположен в равнине, на расстоянии двух часов от Босанской границы. 200 человек было оставлено на границе, как арриергард, а 300 двинулись в Боснию. Не долго искали Турков, скоро показался вдали отряд конницы -- вероятно посланный разведать о неприятеле, Черногорцы окружили его и разбили на голову. На заре они подошли к лагерю. Турки не ждали нападения. Лагерь пировал и тогда лишь узнал об опасности, когда грянул первый залп Черногорских ружей. Едва собрались защищаться, как лагерь уже был взят. 72 Турка легло на месте и сам Измаил-Ага, со всеми Кадиями и Беями -- остальные разбежались; 150 лошадей и лагерь достались в добычу.
   Спустя несколько времени Турки собрали войско от 15 до 20 тысяч и двинулись к границе, чтоб наказать Ускоков. Услышав об этом Черногорцы начали собирать войска, а по границе поставили стражу, около 500 человек. Эта стража, увидав приближающееся войско Турков, не выдержала, перешла границу и напала на него. Разумеется небольшая толпа, не могла противостоять силе Турок. После двухчасового сражения Турки их разогнали. Все успели перейти границу и их не преследовали, но осталось шестьдесят человек, отрезанных Турками. Все силы окружили их у подножия горы -- и требовали чтобы они здались. Черногорцы отказали и обрекли себя на смерть. Из мертвых тел построили вокруг себя [198] укрепления, запели песни и до глубокой ночи, не переставали драться. 27 человек было убито, остальные ночью прорвались сквозь Турок и пришли домой, почти все израненые. Особенно отличались, по сказанию товарищей, Марко Браевичь и Марко Пилетичь, оба переники, Сердарь Морачский Пилета Рамовичь, Джикон Ландуб, Ускок и Иоан Мегметовичь Дробняк, во все время войны они пели песни, -- 4 из них остались живы.
   После Граховского дела Владыка приказал укреплять границы, построили несколько башен и снабдили их пушками, раставили стражу, всем велели быть в готовности и по первому знаку с горных вершин двинуться к Грахову. Но Турки услышав о приготовлениях вступили в мирные переговоры. В начале Июля Али Бей писал к Владыке и потом Визирь и просили мира. Владыка согласился на предложение и этот мир заключен в Рагузе 1842 Сентября 24 числа. Его заключили между собою Владыка Черногорский и Визирь Герцеговинский Али-Паша Ризван-Бегович, при двух Австрийских Депутатах и постановили следующие условия:
   1) Границы остаются на прежнем основании, все споры должны быть прекращены до 1-го Января 1844 года.
   2) До этого времени предлагается Визирю Герцеговинскому исходатайствовать у Порты уполномоченных, чиновников, которые бы, вместе с депутатами Русскими и Австрийскими, решили спор между Турциею и Черногориею. [199]
   Этому третейскому решению, обязаны повиноваться как Владыка Черногорский, так и Визирь Герцеговинский.
   Если подобного третейского суда не будет, то Владыка и Визирь должны сами собою заключить новый договор.
   3) В продолжении этого времени перебеги с одной стороны на другую запрещаются и как Визирь, так и Владыка, обязуются назначить особых чиновников на границу, которые бы разбирали и судили дела между пограничными жителями. Так в 1842 году окончились, или лучше сказать замолкли, на время военные действия на границах Герцеговины.
   Говорят этот мир не состоялся и снова была война. Но не смотря и на мир походы чет и перебеги из Турции будут продолжаться постоянно.
   Пограничные Турки также ходят четами. В Черногорских преданиях сохраняются имена их храбрых предводителей и особенно славно имя Албанца, потурченного Серба, Бея Зотовича. Он жил в конце прошлого столетия, был славный наездник и отличался храбростию. Часто ходил он с четами на Черногорию, но не смотря на вражду, они уважили в нем храброго. Однажды Албанская чета, настигла Черногорскую лодку на Скутарском озере. В ней был один черногорец Суйо Джанович. Надо было здаться, он отдал оружие, спрятав под плащем небольшой кинжал и войдя в Турецкую лодку спросил: кто Бей Зотович. Встал кто-то другой ударил его и сказал: я не хуже Бея Зотовича! Но [200] Джаковичь в эту минуту так сильно ударил его кинжалом, что не мог вынуть его назад и был убит Турками. Любопытен расказ о смерти Зотовича. Он взбунтовался против Кара Махмуда. Несколько Черногорцев соединились с ним; но его дружина не была велика и потому он избегал сражений с целым войском Кара Махмуда. Но как-то случайно все его войско окружило их. Долго шла перестрелка, наконец со стороны Албанцев выехал наездник и спрашивал где Бей Зотович, вызывая его на ратоборство. "Если бы он был здесь, тебе не нужно бы и спрашивать, когда он выйдет сам узнаешь", отвечали ему. Скоро на белом коне он явился, они съехались и выстрелили оба; ловкий Зотовичь пригнулся к коню и пуля пролетела мимо, а его противник упал мертвым. Это раздражило Албанцев все войско двинулось, до ночи продолжалась битва, но небольшой отряд Бея не мог устоять и был разбит на голову. Зотович с немногими черногорцами был придвинуть к реке; чрез нее переходил небольшой мост и подле моста стояла изба. Зотович решился не пускать Турок на мост и заперся в этой избе с Черногорцами. Ночь была темная и густые облака беспрестанно закрывали месяц. Когда месяц покрывался облаками Албанцы делали приступ; лишь только снова выходил месяц, стреляли Черногорцы и меткими ударами рассеевали толпы. Долго длилась перестрелка; наконец надоело Кара Махмуду упорное сопротивленье ничтожной толпы. Он велел выкатить 100 ведр вина, напоил Албанцев и сам повел на [201] приступ, но и тут не поддавался упорной Бей. Наконец Албанцы обложили соломой избу и зажгли. Молча Зотович вышел из дверей с своими товарищами. В эту минуту луна выглянула из за туч, грянули ружья Албанцев и они были убиты.
   Между тем как мы разговаривали и читали песни сидя вокруг огня -- воротился хозяин дома. Он пригласил нас в другую, чистую комнату. Скоро поспел ужин и опять за стаканами черницкого вина, завязались разговоры и продлились далеко за полночь. Уже рассветало когда я вошел в назначенную мне комнату, хозяин уступил мне свою спальню. Не смотря на то, что очень хотелось спать, я радовался рассвету, хотя на другой день рано собирался выехать. Моя спальня походила на часто встречающиеся у нас на постоялых дворах, где напрасно усталый путешественник думает отдохнуть. Я не мог сомкнуть глаз -- и вышел на балкон дожидаться восхода солнца.
   Куча Князя Пламенца стоит высоко на утесистом скате горного хребта. Глубоко внизу лежит долина, ограниченная с другой стороны горными верхами, отделяющими Черногорию от Приморья. Черногорцы берегут долины и никогда не селются в них; все деревни разбросаны на скатах гор. Но в Черницкой долине нельзя поселиться и потому что очень часто, во время дождей, вода прибывает в Черницу из Скутарского озера и она, разливаясь, покрывает всю долину. Потому все домики Черницы живописно разбросаны на чрезвычайно крутом скате гор, [202] покрытом виноградными и оливковыми садами. На противуположных скатах гор также кое-где выглядывали хижины из густой зелени гранат и винограда. Черницкая долина принадлежит к числу самых плодородных в горней Черногории. Она производит много плодов, овощей, которыми торгуют с приморцами и вина. Этому благоприятствует климат; в Черницкой долине климат также хорош и тепл, как в приморье; между тем как в Катунской нахии, -- она лежит очень высоко над морем, -- гораздо холоднее и там не ростет ни виноград, ни оливы. Вино продают Черничане в другие нахии. Вообще Черногория выделывает запас вина, который достает ей не более как на восемь месяцев и то только потому, как говорит г. Милаковичь, что Черногорцы "су одвечма умерини у пичу, не би га доста било ни за 4 месяца". Потому Черногория ежегодно покупают известное количество вина у Приморцев.
   Черница составляет средоточие нахии названной тем же именем. Она присоединена окончательно к Черногории только в 1796 году, после поражения Кара Махмуда и теперь разделяется на 7 племян: Балевиче, Лимяни, Глухи-до, Брчеле, Дупило, Сотоничи и Подгор.
   На другой день рано мы отправились в Кастель-Ляству. Нужно было перейти только одну гору Грбаль, но этот переход был труден и требовал добрых 6-ти или 7-ми часов. Воевода послал своего сына провожать нас, он заменил собою Переника Джуро, который остался у родных. Спустясь с горы, [203] мы вскачь пустили коней по долине, но это удовольствие продолжалось не долго. Скоро кончилась узкая долина и нам предстоял безконечной взход на утесистую гору. На первых скатах горы было весело пробираться с камня на камень по узеньким тропинкам, пролегавшим между виноградниками. Тут еще кое где попадались хижины; у крыльца лежал лениво развалясь Черногорец, куря трубку или чистя ружье, между тем как женщины или работали в садах или вокруг дома. Иногда увидев издалека путешественника хозяин дома выходил с вином и подносил нам, проезжающим. Этот признак славянского гостеприимства, еще сильно сохраняется в Черногории. Выше сады прекратились, кое-где росли деревца, едва цепляясь корнями за груды беспорядочно набросанных камней. Их глодали козы и овцы звеня колокольчиками. Иногда встречалась Черногорка, относившая пищу пастухам, но и та встретясь старалась спрятаться за камень или дерево; или издали рисовалась гордая фигура пастуха. Жизнь пастухов Черногорских самая опасная, чаще всего на них нападают Турецкие четы, они всегда ждут нападения и всегда настороже и это дает им какой то беззаботно геройский характер и презрение всякой опасности. Часто начинали они и решали целые войны. Никац Томановичь, прославленный четоводец был пастух. И много о них ходит песен и рассказов. Лет 20 тому назад еще при Св. Петре, племянник воеводы Радонича повел стадо на пастбище, под Спуж. Одна женщина, отпуская с ним своего единственного [204] 14 летнего сына говорила: "Перо Джеломе он пойдет с тобою; я поручаю его тебе, смотри чтобы не убили его Турки". "Если он погибнет, -- отвечал Перо, -- то вместе со мною". Они привели стадо и не прошло двух дней, как напал на них Турецкой отряд из 300 человек, взял стадо и двое пастухов и этот юноша были убиты; Перо ушол. Но дорогой вспомнил свое обещание, возвратился назад с кинжалом в руке врезался в средину Турецкого отряда. Турки так тесно окружили его со всех сторон что не могли стрелять, опасаясь перебить своих. Начался бой кинжалами, 10 человек легло у ног Перо. Бюлюк Паша Ахмет Бачарович предводитель отряда, велел раступиться и кричал Перо, чтобы он подождал его. Подбежал к нему и ударил кинжалом, рассек кожанный пояс и ранил, но Перо сильным ударом кинжала разрубил ему голову до плеч. Но кинжал его сломался по самую рукоять и Турки убили его. Одна из песен рассказывает подвиг ста пастухов решивших сильную битву. Мехмед Паша подгорицкий требовал большой подати с Пиперов; они отказали. Получив отказ паша
   
   Пушта у войско телари:
   Кое пешац обувай опанке,
   Кое коньик коня хазурае,
   Я хочемо удрить на Пипере.
   
   Собралось войско и напало на село Рогаме. Пиперы не устояли; Турки взяли Рогаме и двинулись на Подпелле, подоспели на помощь Белопавличи, но и они не [205] устояли. Турки сожгли Подпелле и взяли Завалу и Радечу. Пришла помощь с Кома и от Загорчан, но и эти не устояли -- Турки сожгли Стиеллу; пришла помощь от Кчевлян и Плешиваца; но и они начали отступать -- как вдруг подоспело сто пастухов.
   
   Аль им нова помочь пристигнула
   Доче има стотина чобонах,
   Мечу собом веру уфатили,
   Да по едном пале джевердане,
   Па с ножевма юриш учинити;
   Како рекли, тако содржали,
   Еднокупно пуца сто пушаках
   Мало мане оборе Тураках;
   Иош пламенне ноже повадише
   И часним се крестом прекрестише,
   Пак у Турке юрш учинише;
   Доксе Брадски войска приступила,
   Халакнула, Бога поменула
   Ка юноци Пипереки чобаны
   Сви у Турке юриш учиниши,
   Чераючи Турки сиекучи
   Разогнали Мехмед Паши войску.
   Една беже низ Стрганицу,
   Друга войска зайде на Стиену,
   Кто погибе ту се несломио,
   А сви здрави Пеперы юнаци
   Сви Брдчани и сви Црногорцы
   И кто чуе, на часть нека му е. 107 [206]
   
   Недавняя стычка Черногорцев с Австрийцами также сделана пастухами. Давно Черногорцы косо посматривали на одну Австрийскую казарму и уверяли что она построена на их земле. Австрийцы предполагали измерить и определить свои границы с Черногориею, возникли споры и особенно эта казарма тревожила Черногорцев. Австрийцы опасаясь, чтобы Черногорцы ее не разрушили, поставили стражу. Дело может быть и кончилось бы мирно, но однажды Австрийцы заметили Черногорку, которая подходила к казарме с вязанкою кукурузной соломы. Им пришло в голову, что она хочет поджечь ея. Кто-то из солдат выстрелил и убил ее наповал. Убить женщину, когда в самых жарких войнах с Турками женщины всюду имеют свободный доступ и никогда рука юнака не подымется на женщину -- это преступление выше всякой меры в глазах Черногорца. Несколько человек, видя это, не медля ни минуты, с ятаганами бросились на стражу, поднялась тревога, вышел Австрийский горнизон, а к Черногорцам подоспела толпа катунских пастухов. Завязалось не шуточное дело. К счастию скоро узнал [207] Владыка и отправил Сердаря Филиппа с несколькими перениками унять и помирить. Переговоры о границах не были кончены и Владыка не хотел начинать войны. Около сумерок прекратилась битва. Владыка послал своего брата Григория Петровича и он заключил перемирие. Когда разменивались убитыми, Черногорцы взяли своих и перешли на свою сторону, Сердарь предложил и Австрийцам взять своих, но Полковник гордо сказал, что у них нет убитых. "Какие то 13 человек лежат на нашей стороне, не в нашей одежде", отвечал Сердарь. Когда Австрийские солдаты пришли поднять убитых, многие из них падали в обморок при виде мертвых тел. Это очень сильно подействовало на Черногорцев и внушило им необыкновенное презрение к своим противникам.
   После этого сражения в 1832 были измерены и определены границы Черногории и Австрийского приморья. Австрийцы за некоторые клочки земли внесли деньги Черногорцам. Заключен был трактат и мир с тех пор не прерывался.
   Наконец мы взобрались на самую вершину, каменистую, без всякой зелени, покрытую в беспорядке набросанными утесами. Со всех сторон открылись нам обширные виды.
   С одной стороны видны были беспорядочные массы голых утесов Котунской нахии и над ними высокий Ловчин -- это Черногория. Невольно припомнился народной Черногорский рассказ о сотворении мира. Когда Бог создал землю, злой дух пронесся на нею и посеял горы. Когда пролетал он над Черногориею [208] мешок, в котором он нес утесы, прорвался и они упали беспорядочной грудой. Далее виделись прекрасно освещенные Хотские горы и часть Скутарского озера. С другой стороны, покрытые роскошною зеленью скаты гор Турецкого и Австрийского приморья, а за ними во всей красоте волновалось синее Адриатическое море. Глубоко внизу, едва были заметны несколько домов и башня, вдающаяся в море -- это Кастель-Ляства. Противоположен был вид Черногории виду на Турцию и Австрийское приморье. Долго смотрели мы на густо синее небо, пропитанное лучами солнца и на такое же синее море, не обращая внимания на то, что сильный ветр пронизывал насквозь и едва не заставлял дрожать от холоду; я сидел на камне, а старик Спиро опершись на ружье стоял возле меня и сильно задумался.
   "Ты устал Спиро?".
   "Нет, -- отвечал он, и помолчав немного с грустью прибавил, указывая на приморье и Турецкую сторону, -- все взяли, Турки поле, а Латины море, Черногорцам одни камни остались!".

Глава VII

Приморье; суеверные предания сохранившиеся в Черногории; отъезд

   Переход через горы был утомителен и хотелось отдохнуть; но вместо отдыха предстоял еще большой труд, сходить вниз почти перпендикулярно падающей горы, по узкой едва заметно пробирающейся между утесами дорожке, прыгать с камня на камень и цепляться за колкий терновник и гранаты. Ехать верхом казалось решительно невозможным, хотя мои спутники мне советовали; не смотря на трудность хотелось идти, есть какое то особенное удовольствие всходить и сходить с утесов почти неприступных. В продолжение двух часов Кастель-Ляства была возле нас и мы не могли ее достигнуть, беспрерывно кружась по узкой тропинке. Наконец миновались утесы и мы вышли на плоский скат горы покрытый садами, которые были огорожены стенами, между ними тянулись узенькие улицы, по которым можно было ехать верхом. Около стен вились виноградные [210] лозы и роскошно рдели на солнце гроздия или тянулись рядами густые кусты гранатов, покрытые яблоками и составляли вторую стену выше первой. Иногда улицы так узки, что ветви гранатов с одной стороны достигают до другой и иглы порядочно колят прохожего. Во всех садах были маслины -- единственное имущество Пастровичан, так называется племя, населяющее Кастель-Ляству. От 50 до 60 дерев составляют сад. Кастель-Ляства лежит на узкой, отлогой долине, которая с одной стороны возходит на скат гор, называемых голый верх; с другой отлого сходит к морю, и море, врезываясь в нее, образует овальный залив. По берегу залива тянется ряд чистеньких небольших домиков, два обрывисто скатившиеся в море утеса, Катичь и S. Nicolo, с обеих сторон, ограничивают залив. К одному из них примкнута маленькая крепостца с башнею.
   Пастровичи принадлежат к Катарскому округу и вместе с тремя деревнями, называемыми tre communi (Поборы, Майна и Браичи) составляют уезд города Будвы. Весь этот округ состоит из узкой береговой полосы земли, которой ширина от 1/2 мили не восходит далее 2-х италиянских миль, и граничит с Черногориею и Турецкою Албаниею. В нем около 30 тысяч жителей, все изключая 2-х арнаутских и 12 италиянских семейств, славяне сербского племени. Все православной веры, изключая 29 семейств из которых 28 живут в Будве. В нем 18 церквей и семь монастырей, но в этих монастырях по одному, по 2, или по 3 не более, монахов. Эта полоса [211] земли богата оливами, виноградом и вообще плодами, хлеб получают большею частию из Одессы, сухое мясо (Кастрадин) из Черногории, Черногорцы каждую середу и четверг сходятся на торг к Будве. Кроме того морские рыбы и другие, так называемые, Frutli di mare, составляют один из важных способов пропитания. Но приморцы не едят черепах и лягушек, в противуположность латинам. У них есть пословица и latini saranno tutti dannati, per aver rane e bovoli mangiati. Жители Кастель-Ляствы крепко сложены, все великорослы и стройны, ходят в своих народных костюмах и все мореходы. Венецианская республика дала им дворянство и они до сих пор называются: Nobili di Postrovitz. Мы остановились у одного зажиточного гражданина Кастель-Ляствы. Вводя меня в чистую, большую комнату, он говорил, что в той же комнате всегда останавливался у него святопочитавший Владыка Черногории и потом многие русские. Не стану описывать радушного приема, так принимают русского везде в Далмации. Причина этого заключается в гостеприимстве, обычае общем всем славянам и еще более в чувстве общеславянского братства.
   В тот же день мне хотелось продолжать путь далее, чтобы иметь несколько времени для осмотра Каттаро; но был сильный ветер. Морем не брались везти, а ехать сухим путем мы не могли, ибо не нашли лошадей. Вечером, гуляя с моим хозяином в его саду нечаянно мы заговорили о суевериях, существующих у Черногорцев и приморцев. [212] Постараюсь передать собранные мною сведения об этом предмете.
   Как поборник веры Православной Черногорец не мог много удержать языческих суеверий и преданий. В Боснии и Герцеговине, где те же Сербы, но окруженные Турками, под постоянным влиянием магометанства, их сохранилось более и если Черногорец говорит о колдунах и духах, то обыкновенно указывает на эти страны, говоря: там, у нас нет. С одной стороны, постоянная память о своей вере, с другой воинская жизнь уничножили суеверия; их питает и поддерживает чувство мнительного страха, которое развивается более у народов мирных. Постоянная война придала бесстрашие и решительность характеру Черногорцев.
   Но во всяком случае, сохравшиеся здесь немногие остатки славянской мифологии, заслуживают внимания.
   Наиболее распространенное поверие в Черногории, есть поверие о Вилах. Вилы, большею частию представляются прекрасными девами, обитающими в горах. Они часто называются горными вилами, Вила Планинкина, так в песне о битве при Царевом Лазе Владыки Даниилу: одговара Вила Планинкина. Но постоянно они называются белыми вилами, слово белая такое же необходимое прилагательное к Виле и употребляется почти в том же смысле, как у нас красная девица. Хочет ли певец Черногорский похвалить красоту девицы, он скажет она высока, как тонкая ель, хороша, как горная вила: [213]
   
   Есть висока, како танка ели,
   А биела како горска вила.
   Алие Вила али е родила
   Другие Виле ни у горе нема.
   
   Но и нет такой Вилы, в горах какова эта будимка девойка, воспеваемая в песни. Черногорцы не представляют Вил существами выше человека; прекрасная девица может быть лучше Вилы и храбрый юнак, побеждать Вилу. Так поет песня про одного юнака, взявшего Вилу в плен:
   
   Лов ловио Бан'-Секуле
   И планином и горицом,
   Намера га наниела
   На юначко разбоиште,
   На Вучие виялиште,
   И Вилине игралиште;
   Ту уфати Секул Вилу,
   Богом куми бела Вило:
   "Богом брате Бан'-Секула
   Неводи ми Уйку своме,
   Своме Уйку Угрин'-Янку,
   Тры чу теби казат' биля:
   Да си честан у дружины,
   Да ти люби роди сына,
   Да ти сабля сече Турке".
   Ал' иoй вели Бан'-Секула:
   "Муч' нелудуй бела Вило!
   Быо Секул юнак собом
   Бы' че частан у дружину;
   Была здраво глава моя,
   Роди' че ми люби сына,
   А и оштра сабля моя,
   Здрава моя десна рука [214]
   Сече ми сабля Турке".
   Пак одведе белу Вилу,
   Дарива е Уйку своме,
   А он нему крило златно
   Крило златно и перятно. 108
   
   Это показывает что учение о Вилах потеряло свое первоначальное религозное значение и сохранило одно поэтическое. Точно, Черногорец решительно не верит существованию Вил; между тем в большей части песен действуют вилы. Это изменение заметно и в том, что теперь Вилы представляются девами, между тем как в древности, они составляли особый мир, свое общество, жившее и умножавшееся, как люди. Этот мир, если сравнить его с мифологиею Греков не похож на олимп, где даже у языческих Славян было одно существо, один творец мира; это мир существ средних, между высшим божеством и человеками. Потому они живут не на небе, но между небом и землею, касаясь и того и другого. Потому этот мир, как средний, хотя в развалинах уцелел и в христианстве. Замечательна одна сохранившаяся доселе песня, в которой ясно видны следы ее древнего происхождения; вот она:
   
   Град градила бела Вила
   Ни на небу ни на земльи, [215]
   Heг' на грани од облака;
   На граду е трое врата,
   Едно врата од скерлета,
   Друго врата од бисера,
   Трече врата сухог' злата,
   Што су врата од скерлета,
   На та Вила шчер удава,
   Што л' су врата од бисера,
   На та Вила жени сына;
   Што ли врата сухог' злата.
   На та Вийла седи сама,
   Виля гледа у облаке,
   Десе муня з громом игра.
   Мила сестра су два брата,
   А невеста с два дерева:
   Муня грома надиграла
   Мила сестра оба брата,
   И невеста два девера,
   А то мило Вили было. 109 [216]
   
   Вилы обитали в воздухе, так Марку Кралевичу во время единоборства с Мусою Кеседжиа,
   
   Яви се му из облака Вила;
   
   Но вместе с тем сходили на землю, бегали по горам и сходились на игры в местах определенных и владели некоторыми реками и источниками. И эти источники считались заповедными, их воду не могли пить юнаки, ни поить своих коней, иначе платили тяжелою плату, юнак оба глаза, а конь все четыре ноги:
   
   Наводици Вила баждарица
   Те узима тешку баждарину, (подать)
   Од юнака оба церна ока.
   А од коня ноге све четыре.
   
   Предание о Вилах существует только у Сербов и соответствует преданию о русалках у других Славян. Юнгман 110 принимает оба за местные изменения одного и того же общего предания. Еще Прокопий говорит, что Славяне почитали нимф и других духов, кроме одного высшего существа Творца мира. Эти существа составляли средний мир, духов стихийных; мир ни злой, ни добрый. Это одушевленные поэтическою фантазиею народа, силы природы, стихийные начала. Характер Вил совершенно народный, они покровительствуют юнакам Сербским, но не как высшие существа, а как равные; Вилы [217] делаются с ними посестримами, враги Сербом, враги и Вилам и Вила всегда предупредит об грозящей опасности и поможет в несчастии. Так Вила обещала победу своему побратиму Марку Кралевичу над Мусою Кеседжия. Они сошлись на бой, но после первых ударов изломались оружия у обоих; они вступили в рукопашный бой и Муса бросил на землю Марка.
   
   Ал прозвиле Кралевичу Марко
   Де си данас посестримо Вило?
   Де си данас ниже те не било,
   Еда си е криво заклинаше,
   Дегочь мене до неволи буде.
   Яви му се из облака Вила:
   Зашто брате Кралевичу Марко
   Я сам ли те болан говорила,
   Да не чинишь кавги у неделю,
   Срамота е двое на еднога.
   Де се тебе гуе изпотае
   Гледну Муса брду и облаку
   Од куд то Вила проговара,
   Маче Марко ноже изпатое,
   Те распоре Мусу Кеседжиу
   Од учкура до биела грла. 111 [218]
   
   В этой песне видно Христианское влияние, Вила чтит воскресный день, говоря что не должен был Марко начинать в этот день ссоры. Так в песне о Царевом Лазе Вила, предупреждая Владыку о нападении Турок и поощряя на битву, говорит:
   
   Бог че вама бити на помочи.
   
   Это показывает на безразличный характер Вил, как духов стихийных. Они не выше и не ниже человека, но только существа другого рода и потому знают более его. Они ни добры ни злы, потому равно могут сделаться в человеческом представлении и добрыми и злыми. С одной стороны Вила чтит воскресенье, с другой зовет юнака к себе, которого при рождении прокляла мать говоря: да возмет его черт, как отданного им матерью. Они вредят только тогда, когда кто либо нарушает их законы, приходит на их игрище, пьет из их источников. В других же случаях они помогают человеку. Вила всегда уведомляла Черногорцев о нападениях которые готовили им Турки: так
   
   Кличе Вила од кома планине
   Дозивала Вила на поле Цетине,
   На Цетине на средь горе Црне
   По имену и по прозимену
   Петровича Данилу Владыку:
   О Владыко Црногорска главо,
   Это на те иде сильна войска
   Од онога Отмановичь Цара. 112 [219]
   И Владыка спрашивает Вилу:
   Кажи мене од планине Вило
   Мош ли знати колико е войске,
   Од кое ли земле и краине,
   На коюче страну окренути
   И сад коче на нас ударити. 113
   
   И Вила рассказывает сколько войска, из каких стран, когда и на какие страны намерены ударить. По ее словам распоряжает Владыка действиями своего войска и одерживает знаменитую победу над Турками. Так в песне о битве при Додоше, бывшей два года тому назад, Вила уведомила храброго юнака Вука Лешевича, о грозящей опасности.
   
   Биела е покликнула Вила
   Со верх Везца брда высокого
   
   И проклинала его, пугая несчастиями, если не поспешит уведомить других и не послушается слов ея. Вила смотрит на несчастия Черногорцев как на свои. Этот народный характер зависит от первоначального безразличного характера Вил, который может подвергнуться местному видоизменению по племенам. Потому весьма вероятно мнение Юнгмана что это одно и тоже предание с русалками, но измененное местным образом. Вилы занимают тоже место в Славянской мифологии у Сербов, какое русалки у [220] Русских и Чехов; самое название Вила, которое есть не иное что как била (bilа) белая, показывает, что собственное имя утратилось, в следствие его непреложимости к местности и сохранилось одно прилагательное. Русалки по преданиям большею частию представляются одетыми в белые рубашки без пояса, потому очень легко могли называться белыми. Как например, белая голова сделалась техническим названием женщины, потому что Славянские женщины носили белые покровы. Слово русалка не могло удержаться у Сербов, обитавших в стране горной, ибо по этимологическому слыслу означает существо водное 114. Потому и самое существо, превратившись в стране покрытой горами, касающимися до облаков, в существо которое живет в горах, носится в воздухе, и собирает в тучи облака. Изменив характер, оно потеряло собственное название и удержало одно прилагательное.
   Кроме предания о Вилах которое теперь в Черногории имеет одно поэтическое значение, существует другое о Ведогонях. Это предание особенно распространено у Сербов, приближенных Адриатическому морю.
   В отношении к преданию о ведогонях, мне удалось слышать два различные сказания. По одному из них ведогони суть духи людей и животных. Каждый человек имеет своего ведогоня и особенно люди родившиеся в рубашках. Этот ведогонь, [221] когда спит человек (или животное) выходит из него и бережет его имущество от воров, и его самого от нападения других ведогоней и всякого колдовства. Часто эти ведогони дерутся между собою и если кто из них будет убит, то человек или животное умирают во сне. Если воин умрет перед битвою во сне, то говорят, что ведогонь его дрался с врагами и убит. Прибрежные жители говорят, что ведогони прилетают с Италианского берега и дерутся с туземными. Другие рассказывали мне, что ведогони суть не иное что как домашние духи, оберегающие жилища и имущество каждого от нападения воров и других ведогоней. Когда ветер срывает листья с дерев и колеблясь они несутся по воздуху, говорят: дерутся ведогони.
   Сохранилось также предание о море (кикиморе) в следующем поверии: когда во сне останавливается кровь, говорят, давит мора, как у нас говорят, давит домовой.
   Предания о колдунах и колдуньях существуют во всей силе в Герцеговине. Там говорят, что колдуны не только могут вредить во время жизни, но и по смерти они встают из гробов и ходят к живым. В этом случае разрывают могилу того, кого подозревают в подобных походах и, если найдут не истлевшим тело, переворачивают навзничь и между плеч вбивают кол из белого терна. В Черногории где за подозрение в колдовстве каждый отмстит своим кинжалом, изчезло понятие о колдунах, ему нет места при всеобщем братстве [222] Черногорцев, в которое соединила их постоянная борьба с врагами. Но в отношении к женщинам существуют подобные подозрения и есть поверия об колдуньях, называемых у них вещицами. Вук Кариджичь в своем Сербском словаре 115 так объясняет это поверье, общее всем Сербам: "Под именем вещицы, разумеется женщина заключающая в себе какой-то дьявольский дух, который во время сна выходит из нея, превращается в Вампира, летает по домам и ест людей и особенно детей. Когда найдет он человека спящим, жалом прокалывает ему левую грудь, съест сердце и снова закроет рану. Некоторые люди умирают после этого, другие живут и столько времени, сколько присудила им жить вещица, когда ела сердце, и, потом умирают такою смертию, на какую она обрекла их. Вещица не ест и боится белого лука и потому носят лук с собою и намазывают им грудь, чтобы защититься от нея. Молодых женщин никогда не подозревают вещицами, но всегда старух. Говорят, если раз вещица исповедалась в этом грехе, она перестает вредить людям, становится лекаркою и лечит укушенных вещицою. Когда вещица летит ночью по воздуху, то блестит как огонь и наиболее они слетаются на гумнах. Говорят, когда она вылетает из своего дома, то намазывает грудь зельем приговаривая: ни о трн ни о грм, вечь на пометно гумно. Когда дух вылетает из вещицы, она остается, как мертвая. [223]
   Если где нибудь многие умирают и народ подозревает какую нибудь вещицу в их смерти, то бросают ее в воду. Есть поверье что вещица не может утонуть. Когда брошенная в воду женщина тонет, то вынимают ее и пускают как невинную, если же не тонет, то убивают".
   Некоторые дни в году празднуют особенным образом, например вечер под Рождество, называемой бадний вечер. В Черногории осталось только предание, самое празднество давно изчезло, но частию у приморцев и особенно у Турецких Славян и даже у Сербов, оно еще сохраняется. Этот вечер называется бадний от дерева бадняк, которое главным образом действует в этом празднестве. Вырубают большое полено из этого дерева, под Рождество кладут в печь, зажигая с двух концев. Когда внесут его в дом, то посыпают пшеницею и кто внес говорит: добры вечер и честиты бадни вечер. Хозяин отвечает: и с тобом заедно сречно и честито, и снова посыпают бадник пшеницею приговаривая: я тебя пшеницею, а ты меня мушкими главама, стоком и пченицом и сваком добром сречом. После такой встречи кладут его в печь и зажигают. Потом обходит круговая чаша, каждый пьет вино, и взяв чашу, прежде нежели начнет пить, плещет на бадняка приговаривая: будь здрав бадняче, веселяче, с великом и добром сречом у кучу улега. Это полено лежит в печи и тлеет 6 дней, до самого нового года. Первый кто войдет в избу после Рожественского вечера называется полазник и все [224] счастие в целой год приписывается ему. Если все было счастливо, то на другой год уже нарочно зовут его. Каждый гость входя в избу в продолжений этих 6 дней придвигает далее в огонь это полено и когда сыплются искры приговаривает: столько-то будь детей у хозяина, или столько-то денег и т. под.
   На другой день, еще задолго до солнца, мой спутник разбудил меня, ветр утих и лодка нас ожидала. Однако не удалось выехать так скоро, как хотелось моему спутнику. Гостеприимные хозяева не отпустили нас без завтрака. Но все еще солнце не взходило, когда мы сели в четырех-весельную лодку; дружно ударили весла и лодка как птица помчалась по тихому морю. Море было темно и тяжело, небо прозрачно голубое и бледно, один только его край зарумянила зоря и отразилась на вершинах гор. Утро было прохладно, между тем светлое небо час от часу становилось темнее, один его край покрывался ярко пунцовым цветом зори, переходившим далее в лиловый, а наконец сливавшимся с яркою голубью неба; белели и становились прозрачными редкие полосы облаков, горы темнели и оттенялись зеленью, лиловил второй ряд гор и рисовался третий и четвертый в виде легких облаков. Наконец показалось солнце, бросив полосу огня по всему морю, и море как будто взволновалось сильнее, свет ярче оттенил волны и рассыпал по ним потоки, переливающихся искр. Дружно всплескивали весла и раздавался говор волн с прибрежными утесами. Наконец мы обогнули утесистую гору и вошли в [225] небольшой залив, на одном из ограничивающих его мысов стояла небольшая крепостца -- это Будва.
   Несколько минут мы пробыли в этом небольшем и незамечательном городке и пешком отправились в Каттаро. Вечером мы пришли туда и на другой день наш пароход уже мчался к Триесту. День был также хорош как и тогда, когда подъезжали мы к Каттаро, но не было также весело.

Комментарии

   1. Приведу в пример подробное разделение Катунской нахии: I. Пешивцы: Павия, Стубица, Папрат, Гостоевичи, Богетичи, Царево, Шкулетичи, Подкупичапи, Дреновштица, Милоевичи, Сеоца, Загорак, Джурчичи, До. II. Озриничи: Загреда, Марковина, Велестово, Мишке, Првете, Крижев до, Залюче, Воиничи, Ожеговце, Убли. III. Загоран. IV. Комани. V. Цуце: Круг, Трнвине, Ровине, Бата, Добра гора, Трешнево, Вуко до, Грубин до, Липовец, Залют, Подаждриело, Обод, Добронеж до, Кучишта, Челина, Граб, Градина, Ржаный до, Овсине, Просеный до, Липа. VI. Чекличи: Тетров до, Милиевичи, Крайный до, Войкович, Кучишта, Вучий до, Убао, Драгомил до, Сзер. VII. Белице: Предиш, Лешев Ступ, Малошин до, Ублице, Диде, Дуб, Томичи, Микуличи. VIII. Негуши: Дугий до, Paиheвичи, Хераковичи, Копито, Жанев до, Мирац, Вельи Край, Вельи Залази, Врба, Малый Залази. IX. Цетын: Баице, Дольный край, Дубовик, Белоши, Очиничи Гунцы.
   2. Когда не время нападать.
   3. Славную приготовил тебе подать, черных ружейных зерен (пуль) и красного вина от ножей (крови).
   4. Обернись и скажи мне поправде каково тебе было при Рогаме, так ли хорошо я тебя встретил, как обещал по утру, и скажи мне когда придешь опять, чтобы я успел приготовить подать Албанцам.
   5. Никогда не приду опять, ты славно меня наградил, погубил у меня триста воинов.
   6. Пала тьма на Косово поле от частых ружейных выстрелов, пограничные Черногорцы выстроились противу Турок и два часа войска нападали друг на друга.
   7. И каков, веселится им его мать, на устах еще нет усов, ему нет и пятнадцати лет.
   8. Пусть носят и величаются, ибо они крыло страны облитой кровью.
   9. Храбрые Вид и Мерчет и их славные четы тебя отняли у твердого Спужа и подарили Черной горе.
   10. Какова жe сила у Турок, всяк бы сказал, я бы и поручился, что возьмут в плен какого-нибудь Короля, не только Марачу маленькую область.
   11. Перед войском Острожский Бан на его рыжем коне; а каков Острожский Бан, за плечами расписанное ружье, при бедре длинная сабля, с боку копье, на верху копья медвежья голова, зияла как живая. За Баном другие предводители, а за ними все войско.
   12. До тех пор, пока от Ратней дольней Морачи не показалась мгла, из мглы выпадал град.
   13. До тех пор, пока не взошла денница звезда, от звезды сыпались молньи и ударяли в Турецкое войско.
   14. До тех пор, пока не вылетел горный орел, горный орел -- великие крылья: но то не был горный орел, а был то Миконичь Марко.
   15. Не удивляйся, любезный собрат, что погибло двадцать Турок, но дивись тому, что ушел Марун на кобыле.
   16. Или Влкашин, мать Кирлена или Елена. См Серб. Споминицы,  62.
   17. Поскорей приходи протопоп Неделько, поскорей приходи на Косово поле, чтоб решить, кому из нас наследовать Царство. Ты причащал и исповедовал светлого Царя, у тебя староставные книги.
   18. Подите в город Прилип к Кралевичу Мааку, он был писарем у Царя у него староставны книги и он знает, кому должно наследовать Царство.
   19. Ибо Марко никого не боится, кроме истинного Бога.
   20. Марко единственный мой сын, не говори неправды ни для отца, ни для дядей, но скажи правду; ибо лучше погубить жизнь, нежели согрешить.
   21. Будем оба братски царствовать.
   22. Ты будешь царствовать, Марко, я буду твоим слугою.
   23. Ибо ему было непристойно драться с радителем.
   24. Король, ты ранил не Марка, но божьего Ангела.
   25. Не будешь иметь ты ни гроба, ни потомков и не выдет из тебя душа до тех пор, пока не покоришься Туркам.
   26. Что предвещали, то и сбылось с ним.
   27. Наконец сильно рассердился.
   28. Вот, мой брат, как сильно я отмстил за тебя, за одного тридцать и одного.
   29. Кто видал вилу в горах, то и вила не сравняется с нею; девица росла затворенная в светлице (кавес, огражденное место, cavea) пятнадцать лет, невидала ни солнца, ни месяца и теперь как чудо явилась на свет.
   30. Пусть их видит Лека и девица, и пусть выйдет за муж за кого захочет.
   31. Другие два будут ее деверями и твоими лучшими друзьями. В Сербских песнях всегда соединяются Марко и двое воевод Царя Душана: Милош Обиличь или Кобиличь и Рела прозванный крылатым, по крылатому шлему, который дал ему Душан за быстроту бега.
   32. Никого не боится кроме Бога, а брата вовсе не уважает.
   33. Дай волю своей сестре, пусть пойдет за кого хочет, а мы между собою ссориться не будем.
   34. Не пойду ни за одного из них.
   35. О мой зять Марко из Прилапа не бери чужих сватов, но братьев или племянников, девица слишком хороша и я боюсь соблазна.
   36. Под нами земля провалится и небо разверзится над нами, если я влюблюсь в свата.
   37. Сидит юнак на широком поле, в землю вбил копье, к копью привязал коня, перед ним мех вина. Не тем он пьет, чем люди пьют, но ковшом в 12 ок, половину пьет половину коню дает. Да и конь не таков, каковы бывают кони, но пестрый как теленок, и юнак не таков как бывают юнаки, на плечах у него волчья бурка а на голове шапка из волка, перевязанная медведем, что-то черное в зубах (усы), как будто ягненок полугодовалый.
   38. Вот завтра воскресный день, завтра Марко не дерется; он под шатром пьет холодное вино, посмотрю мои визири, сколько вы принесете мне голов.
   39. Жив ли ты Марко. Живу, но плохо.
   40. Принесите мне сухова дерева с кровли дома, которое сохло 10 лет и тогда увидим что будем.
   41. Право царь не пришло еще время.
   42. Что убил сильнейшего, нежели он сам.
   43. Хвала тебе Марко всего вдоволь у тебя в доме, только нет рыбы из Орида.
   44. Не бери с собой никакого оружия, ты привык к крови и убьешь кого нибудь в праздник.
   45. Это Марку очень горько было.
   46. Шарец жалеет о тебе своем господине, с которым скоро расстанется.
   47. Не думаю я расстаться с Шарцем пока на плечах моя голова.
   48. Побратин Кралевич Марко, никто у тебя не отымет Шарца, и ты не умрешь Марко ни от сабли острой, ни от былавы и боевого копья, не можешь ты страшиться ни одного юнака на земле, но умрешь ты Марко по воле Божией.
   49. Ложный свет, красивый цвет, хорош ты был да не на долго, только на 300 лет.
   50. Чтобы Шарец не достался Туркам, чтобы он не был изменником и не возил воды на турецкий двор.
   51. Тогда явится мой преемник, когда моя булава выплывет из моря.
   52. Пусть слепые ходят по свету и воспевают память о Mapке.
   53. Первое слово: помоги Боже; второе, Божья воля, на всяком месте над всяким домочадцем и над теми кто в доме; а потом, братья драгие песню вам спою, как умею.
   54. Кукушка поймала зайца, до Рождества ей стало мяса, а на Рождество кости оглодала от первой до последней.
   55. Серб, Сербам своим единоплеменникам, посвящает это сочинение, которого цветы выросли на родной Сербской почве и собраны для венка Сербам.
   56. Я не див и не твой неприятель, но твоя посестрима, с Ловчина Черногорская вила.
   57. Мочь и храбрость сильного Душана кровавым трудом отняли от Булгар венец славы и господства, им коронуем тебя мать Сербию.
   58. Стыд мешает мне жить, когда подумаю что Турок предписывает мне закон. Ах долго ли это будет продолжаться.
   59. Привет тебе путник, пришедший из славной, великой Москвы, из общей святыни сильного Славянства. Какая судьба привела тебя к нам в наши горы, в нашу свободу воздвигнутую кровию, по завету отцев. Нет не слепая судьба не случайность путешествия привела тебя к нам, но любовь; мы все братья славы, в нашем сердце течет однородная кровь, к одному алтарю мы идем молиться. Вот что, а не другое привело тебя к нам. Как сильны связи родства.
   60. Не известно наверное ее имя; одни называют ее Деспиною, другие Mapиeю и Еленою.
   61. В Истории Черногорья Милютиновича (Белград, 1835, стр. 30 и сл.) находится грамота Арсения, данная Даниилу. Любопытно в ней описание Скендерской Эпархии: "в ней же именуются места сии, Прьвсе Црна Гора и племе Грбаль, Пащроевича, Крьтоли, лужица и град Бар, град Скадар и град Уцинь и град Подгорица и Жабляк и в племе Зета и Кучи, Въсоевиче, Братоножиче, Пипери и Белопавличи с всеми Вароши и сиолы".
   62. Братья Зечане! Что нам за жизнь, нет у нас ни Церкви, ни закона. С тех пор, как при Косове погиб Царь Лазарь, пришли проклятые Турки, разрушили алтари и церкви и настроили своих минаретов.
   63. Слушай Владыка, черный монах, положись на мое слово, приезжай в дольнюю Зету, освети там небольшую церковь, за то я позволю тебе ведать в духовных делах и дольнюю Зету и Берду.
   64. Бог знает, возвращусь ли я.
   65. Не губи Паша, ради Бога, не губи Владыку, ты отравишь нашу землю, никогда ничего не будет родить она, а болee того ты нарушишь слово. Отпусти за выкуп Владыку, возьми сколько хочешь денег.
   66. Его речь приводит Владыка Петр в своей Истории Черногории, Грлица, 1835, стр. 71.
   67. Смотр. Грлица, 1835, грамота Даниилу, стр. 78.
   68. Там же грамота Вуку Петровичу, стр. 85.
   69. Эта речь заимствована из Истории Черногории Петра I Петровича, Владыки Грлица, 1835, 74 и 5.
   70. Милютиновича История Чер., стр. 52 и 3. Когда cиe услышали Черногорцы, все воскликнули единогласно: "Слава великому Богу; мы видели письма от нашего Царя Славянского и Православного. Никогда мы не помышляли дожить до того времени, когда узнаем о нем. Мы слышали, что живет он на свете там, где и слышать ему о нас невозможно. Когда же он услыхал и знает о нас, вот наши сабли при поясе, вот наши ружья в руках, мы исправны и готовы с веселыми сердцами ударить на Турок; чем быстрее, тем нам лучше, чем скорее, тем приятнее".
   71. Не сказал бы ты, милый брат, что идут с Турками биться, но на пирование пить холодное вино и петь веселые песни.
   72. Но cиe веселье не долго продолжалось, только месяц с половиною, и скоро обратилось в несчастие и грусть Сербам, ибо худые пришли вести.
   73. В грамоте он благодарил их за храбрость и жаловал -- за садашню верну службу допущавамо им сваку слободу да су свое властни, да не маю над собом Господаря токмо Цара (Петра) и другу меньшу Господу и Офицерах даимаю от своих племенах и от свога отечества, и от друге земле и от... другога племена да нема никада мечу нима никога стариега токмо Цара по Царскому закону и суду, а по духовному Митрополита... да не маю давать никакве дацию, ни харача... да има свакему Офицеру плата от Цара. Милют. Ист. Ч. Г., стр. 25 и 6, на грамоте год 1711, Апр. 18.
   74. Милют. Собр. песен,  8, 140.
   75. Милют. песни,  11. На том им спасибо, за их хорошую дружбу (т. е. Венецианцев).
   76. См. грамоты Петра Великого у Милютин. Ист. Ч. Г., стр. 65-70, от 1715 г., 9 Июля.
   77. Вы хотели выкупить собратий у проклятого Визиря Чуприловича, но вам их не выдали. Вспомни же, Вук, вдов, черных кукушек, что, плача и роняя слезы остались без мужей и без защитников. Не будет ли стыд вам и срам, если вы за выкуп отпустите Турок и не отмстите за своих собратий.
   78. Ист. Ч. Г. Милютин., стр. 71-75. В песне перечисляется, кто был убит за кого:
   
   Два Ченгича за Попа Малиича
   Любовича за Джакановича и проч.
   А остале броити не могу,
   Ер бы песна одвечь дуга была.
   
   79. См. Ист. Черн. Горы Милютинов., грамоты Императрицы Елисаветы от 1744 г., 10 Мая, стр. 76 и 7.
   80. Ib., стр. 78 и 9, грамота Пaтpиapxa Афанасия, 1740 г., Августа 22.
   81. Ист. Чорн. Горы Милютин., грамоты Императрицы Елисаветы 1754 г., 8 Мая; ему поручено было от Сербского Патpиapxa Афанасия, стр. 81-5.
   82. Двенадцать молодых девиц, от 12 до 16 лет, особенно-же Станишину Белу.
   83. Там-же, стр. 85 и 90: пошлю тебе вместо молодых девиц 12 свиных хвостов, а вместо Белы 12 бараньих рогов носи их на своей чалме, да сверх того 12 каменьев вместо подати, чтоб ты знал какова Черная Гора.
   84. Ист. Черн. Горы Милютин., вышеприведенная песня Грлица, 1836. Дай Боже ему спастися, Черногорцы когда это увидели возрадовались и играли от радости и пели уже победные песни.
   85. Страшный дождь полился из облаков, ударили молньи и громы в средину войска Венецианского Дожа и в лагерь Скутарского Паши, что стоял в Церницкой долине, и разогнали оба войска.
   86. В грамоте так говорится о цели войны: "за еже народы Христианстии от тиранства Оттоманские власти избавити помощью Всемогущего, у Христианску свободу поставити и всех от них достоинств, преимуществ и свобод участники учи ити, коих толь мирно и спокойно уживаю благополучни жители всех наших царств". Грлица, 1836, стр. 62. Милют. Истор. Ч. Г. 113 и 14.
   87. Милют. Ист. Ч. Г. 115-20.
   88. "Если же поможете Берде" -- писал Кара-Махмуд -- "то я завоюю всю Черную Гору".
   Но невели Турчин ако Бог да,
   Прибавляет песня об этом происшествии.
   89. Грлица, 1836, 70.
   90. Грлц. 35, 103. Совокупно обещаемся не выдавать Берду.
   91. Описывая эту битву, песня говорит: "нельзя бы подумать, дае оно бояк огневитый, него судный данак страховитый".
   92. Если в следствие каких-либо политических причин Венецианская республика не будет владеть Каттаром, то она не может ни уступить, ни продать его никому другому; но должна оставить в прежней независимости.
   93. Меmоriе degli avvenimenti successi in Dalmaz. dopo la cadutta d. Venezia, cap. 3. Spalato 1841.
   98. Не беспокой меня я устал и хочу спать.
   99. Что мне не даешь спать в такую раннюю пору.
   100. Вставайте мои соколы, Христиане отняли у нас Жаблик.
   101. Силою оружия Жабляк подарил меня Цетину.
   102. Когда храбрые Черногорцы сожгли твердый Турецкий Жабляк, тогда добыли меня старика и привлекли в Цетин.
   103. Напал на Турок, чтоб достать Албанскую голову.
   104. Но вышли женщины из Жабляка, укорили трех Турецких предводителей. Пи! Сердари трусливые как женщины вы ли силу совокупили, весь Дженар и Крайну, 7 тысяч лютых Албанцев и теперь бежите без оглядки, когда вас преследуют только 200 ребятишек из Додоше и Берды кровавой, неужели оставите вы Жабляк и несчастливую в нем добычу.
   105. Когда придет веселый Юрьев день, горы оденутся зеленью и цветами, буковый лес покроется листами и кукушка закукует в нем, тогда для Гайдука настанет время Четованья.
   106. Славный в году Юрьев денек.
   107. Но к ним подошла новая помощь сто пастухов, они уговорились между собою, чтобы один раз выстрелив из ружей, броситься с ятаганами на Турок. Как сказали так и поступили, вдруг ударило сто ружей и едва не разогнали Турок, потом вынули кинжалы, перекрестились честным крестом и бросились на Турок. До тех пор пока Бердское войско опять приступило и ударило на неприятеля, храбрые Пиперские пастухи ударили на Турков, напирали на них и били, разогнали войско Мехмед Паши; одна его часть побежала в Строганицы, другая ушла в Стиену; многие погибли, а на здоровье Пиперам храбрецам и Берчанам и Черногорцам, и тому кто об этом слышит!
   108. Бан Секуле охотился в горах, случайно он напал на разбойничье место, на волчий притон и на Вилино игралище. Тут поймал Секул вилу. Заклинала Богом Бана Секулу белая вила не отдавать ее его дяде Угрину Янку и говорила: обещаю тебе три вещи; ты будешь уважаем дружиною, твоя жена родит тебе сына, твоя сабля будет сечь Турок. Отвечает ей Бен-Секула: недурачся белая Вила, я и так юнак, уважает меня дружина, буду здоров, то жена родит мне сына, а сабля моя остра, здорова правая рука и сечет моя сабля Турок. Потом отвел ее к своему дяде, а он ему за то подарил крыло с золотыми перьями.
   109. Белая Вила построила город не на небe и не на земле, но на границе облаков; в городе было трое ворот, одни из красного камня, другие из перлов третии из золота; на тех воротах, которые из красного камня, Вила выдала за муж дочь; на тех воротах, которые были из перлов, Вила женила сына; на тех воротах, которые были из золота, Вила сидела сама и глядела в облака, где молния играла с громом, милая сестра с двумя братьями, а невеста с двумя деревьями. Молния наигралась с громом, милая сестра с двумя братьями, а невеста с двумя деревьями.
   110. Slownik V. 101.
   111. Но завопил Кралевичь Марко: где ты ныне посестрима Вила, где ты, разве ты несправедливо клялась мне помогать в несчастии. Явилась ему из облака Вила и сказала зачем жалуется Кралевичь Марко, не я ли говорила тебе, чтобы ты не начинал ссоры в Воскресенье, стыдно нападать двум на одного, разве нет у тебя змеи за пазухой. Муса взглянул вверх на облако из которого говорила Вила, а между тем Марко вынул нож из-за пазухи и распорол Мусу от пояса до горла.
   112. Кричит Вила с горы Кома, зовет из Цетинской долины, средины черной горы, по имени и по прозванию Владыку Даниила Петровича. О владыко, глава Черногорцев, вот идет на тебя сильное войско от Царя Оттоманов.
   113. Скажи мне Вила, знаешь ли ты сколько войска, из каких земель и областей, на какую нападут сторону и когда хотят на нас ударить.
   114. См. ст. Шафарика о Русалках.
   115. См. стр. 74.

Приложения

II
Песня о битве при селе Мартыничах

   Закукала црна кукавица
   На сред тврда скадра на бояну,
   Де су многе досад закукале
   Од србачке руке и оружья,
   А кад кука невеселила се
   Баш кад иои е вакат и вриеме
   О несречном дану Видовоме.
   То небила Бог зна кукавица,
   Веч любовца бега Буташлие;
   Кука млада есть иои за неволю
   Hиe много доба ни времена
   Од кад му е постала любовца,
   Асада е црна кукавица.
   Бег се спрема на Цареву войску
   Спрема бега Паша Хасан Паша, [243]
   Спрема нега с воиском на Брчане
   И даде му воиске шест хиляда,
   Арбанаса, убоиника люта,
   Безъкучника и безъобразника,
   Од зла оца а од горе майке.
   Кои нема куче, ни баштине
   До упояс свиетло оруже,
   И нарамо брешке и латинке.
   Иошт му даде воиску од низама,
   А низама четири табора
   И даде му хазну и захиру,
   И топове, од боя громове;
   Дивно Паша Бега сетоваше:
   Бечир беже, мои верни витеже
   Хайде мудро не погини лудо,
   Сачувай се од душманске руке,
   Од, Србина Турског душманина;
   Хайде с войском варош Подгорицы,
   Тучеш едан конак учинити
   Успут узми листом Подгорицу
   И незине обколине люте,
   С воиском хайде спужу крвавоме
   Тучеш око с воиском учинити;
   Па отолен удри на Брчане, [244]
   Попалише села по дженару,
   А посеце брдске краичнике,
   А пороби робле по краини.
   Зароби ми младиех влахиня,
   Те су згодне за харема мога;
   Добро, Беже, знадеш Бечир Беже,
   Я сам турчин на све хашйтлие
   А найвише на младе влахине
   Доведи их Скадру биеломе
   И иошт за е Паша сетовао:
   Бечир беже, мой соколе сиви,
   Када кченеш с воиском ударити
   Ударити на влатку краину,
   Да ти сатреш на денар краину
   Од Жабляка до тверде фундине,
   Наприед пусти Малесию люту.
   За ньом стави низам у параду,
   Солдатию све у дуге врсте,
   Да су тврде плечй Арбаний;
   За низамом убоине топове,
   И се шньима зиле и бopиe
   И добоше, што замечу кавгу
   Од страшльивца те гради юнаке.
   Бег се Паши поклонио дивно,
   Фала Пашо мили Господару
   Я чу тебе дивно послушати, [245]
   Иошь боле поса оправити
   Попали чу каурске краине
   И посечи влашке краичнике,
   А поробить робле по дженару,
   Напунити гарем влахиняма,
   Девояком и младом невестом.
   То е желя од мога роденя,
   Шест Паша самь до сад престояо
   У биелу скадру на бояну,
   Свакоег самь по реду молио
   Да ми даде воиску и захиру.
   Да ударим шньоме на Брчане,
   Неби ли ми Бог исреча дала,
   Да осветим главу Везирову,
   Moгa стрица Махмута Везира,
   Кога су ми они погубили
   И затрли хоцак Бушатлича.
   А ти ми е даде без риечи,
   Фала тебе и господству твоме!
   Пасе Пашй поклонио дивно,
   Па окрену силновиту воиску,
   На везе е на блато шйроко
   А из везе полючеморскому,
   А отоле Варош Подгорицу
   Ту е с воиском конак учинио [246]
   Ал у ютру рано подранио.
   Собом узе варош Нодгорицу,
   И незине обколине люте.
   Па отолен окренуо с воиском,
   С воиском паде спужу крвавоме.
   Ту е с воиском око учинио
   И ту сдаде за неделю дана,
   Сваки данак пуштаваше войску
   На Пипере и Мартыниче,
   Ал' се лако недаю Брчани;
   Но се бране храбро и витежки,
   Особлено храбри Мартиничи
   И стиена, крвава краина.
   Сваки дан бой огнени бию,
   Сваки данак а све без престанка,
   Hиe шала, драги побратиме,
   У Cтиену и у Мартиниче;
   Има броем педесет юнака
   Штое мртва и штое ранена,
   Све бирана лахца и момчета,
   Без остале брцке покраине.
   Кад неделя напунисе дана
   Едно ютро беше ypaниo,
   Уранио Беже Бушатлие,
   Преде зоре и биела данка
   Те пустио у воиску Телара:
   Кое пешац притеже опанке [247]
   А коньице коне хазураите.
   Баряктари бараке развите,
   Ер хочемо ютрос ударити
   Ударити на влашку краину,
   Да сотремо на денар краине.
   Пахиташе пешци и кониьци
   Посриеди пушке дофатише.
   Ту ми Беже разредуе воиску
   Едну даде хоту хасан-Аги
   Булюмбаши од все малесие,
   Двие хиляде малисора люта
   И даде му Кекича Спахию
   И негову воиску сву колику;
   Да он удри на село Ястребу.
   Другу воиску беше оставио
   Оставио низам упараду
   По бриегу риеке сушице,
   Солдатию све у дуге версте;
   Да су тврде плечи Арбаний
   За низамом убоине топове,
   А са снима зиле и борие
   И добоше што замечу ковгу
   Од страшльивца те граде юнака.
   Ал' Бег силну окрену воиску
   С ньом окрену путь села Косйча.
   Великае сила у Турчина! [248]
   Cвe e поле воиска уфатила
   Од pиeкe зете до Сушице,
   Конь до коня, юнак до юнака,
   Над ньима се вияху баряцы
   Како летни по небу облацы.
   Еданак су воиске удариле,
   Кад Бегова на село Косича,
   Тад Агина на село Ястреба
   У мах воиска беше попалила,
   Попалила чобанске стайнице;
   Али села опалит немогу,
   Ер селяни села недаваху,
   Вечь утврде пали метеризе,
   Бране села огнем из пушака.
   Ал' е мука я неволя люта:
   Арбанаси люти на ернули
   Жельни глава, а жельни оружя,
   Жельни плячке, а жельни плиена
   И, Бог знаде, одолети даху,
   И ту доста яда учинити;
   Него мала помоч прискочила,
   Помочь мала, ма среча велика
   Прискочило тридест Браиовича,
   Све воиника, еднакога лика.
   И со стране они ударише
   На Хасана од хота главара,
   На cпахию и ньиову воиску [249]
   Препаде се Ага-Хасан Ага,
   Мяше Ага дае помочь виша.
   Да приспеше листом краичници,
   Плечи даде а бежати стаде,
   А за ньима сва ньиова воиска
   Издадоше Бега бушатлию,
   Изладоше, црн, им образ биo.
   Ат' небежи Беже бушатлия,
   Ни негова люта Арбание;
   Но уриша беже без престанка,
   Да попали села по крайни,
   Како што се Паши зафалио.
   Уто друга помочь прискочила,
   Од малоче села Чуриоца,
   Загарчани и по край водани
   И ла-кичи люти убойници,
   С лечеше се триста крайчника
   И на Бега сложно ударише.
   Бои се биe, а гину юнаци.
   Пала тама косовием лугом
   Од брзога праха и олова,
   Од стайница те пождиша Турцы.
   Стои виска, убои Крайчника,
   Чераю се войске по мейдану
   Двасахата, тамо и овамо,
   Кад утречи сахат улегоше [250]
   Тадар срби, Бога споменуше,
   А на Турке огань наложише,
   Ту се проли крвца од юнака
   Како бурна киша из облака,
   Но сиева крв се пролиева
   Стои ека мртва и ранена
   Нека виели ему майко,
   Нека куну Пашу Хасан Пашу
   А о Паша яда допануо,
   Што нас посла на люте брчане
   Сатриеше твою Арбанию.
   Турцы вуку мртве и ранене
   Путь, крвавог Спужа на краину,
   Ал брчани свое негледаю
   Веч еднако боем уришаю,
   С ножевйма у биеле руке.
   Ту искочи момче из брчана,
   Мирно Токов од села Лакича,
   И уфати живога Турчина
   Диздаревич Бега Насул Бега,
   Под пусатом и свием оружем
   И Бегову осече главу.
   Белопавлич разагони Турке,
   Како вуци уплашене овце
   И нагнаше Бега бушатлию,
   Око Бега сто и тридесет друга; [251]
   На обали Зете васовите
   Дочекаше ядни Мартиничи,
   С оне стране студене pиeкe
   И на Турке огань оборише
   С ове Стране люти краичници
   С ножиема у биеле руке,
   Мечу Турке загон учинише.
   Ту ми друго момче искочило
   A нa име Груичин Кезуне,
   И уфати Бега Бушатлию
   На витеза хата под оружем,
   Тако Кезу Бог и среча дала,
   Те му Бего ране не удари,
   А он Бегу главу осекао.
   Друго момче хата дебилога,
   Трече момче свиетло оруже.
   Па ми трече момче искочило,
   Од малога братства Калезича,
   А на име Радович Новица.
   А каков е, весела му маика!
   На устница нема ни бркова
   Иошт му нема ни шестнаест лета
   Велю пушку убои непонио,
   Него едну малу упоясу.
   Он на люту змию нагазио,
   На Турчина Малича Чехая, [252]
   Булюмбашу од све Тоскание,
   Кои се е потежио курва
   И довео Тосканию люту,
   Да потире Србске по краини.
   Он Турчйну загон учинио,
   Нога Малич сабльом дочекао.
   Ал' се момче листо намерило
   Увиму се под конем витезом,
   Те му турчин непосече главу,
   Сйну момче како змия люта
   Уграби му и засабле руку
   И низ хата нагнуо Чехая
   А упири свою пушку малу
   И малича погодио дивно,
   Саломи му чело под саруком.
   Паде малич с вранца дебелога,
   Новица му саблю уграбио
   И шньом мy е главу окинуо.
   Краичницы, соколови сиви
   Ту педесет глава посекоше
   Осамдесет остали Турака
   У риеку зету поскакаше;
   Уто стаса Денар и Краина
   Стаса побро хиляда момчади
   Од племена Белопавлицкога [253]
   Дотрчаше брачи у помочи,
   Ал' за фаиду драги побратиме.
   Ере беху Турцы побегнули
   И у Спуж се тврди затворйли.
   А они се натраг повратише,
   Искичени Турскием главама
   И многием Турскием оружем,
   Ту се стаса помог а войници
   На едносе место окупише,
   Из' три пута шемлук, учйнише.
   Па погибшу брачу укопаше.
   Главе Турске носе на Цетине,
   Те Цетине сньима окитише,
   Ал' витези даре задобише
   За ньиову храбрость и юнаштво,
   Задобише од срме медаля.
   Toe дика у свиет воиника,
   Нека носе пека се поносе
   Ер су они крйло од краине
   Од краине крвлью обливене. [254]

* * *

   Закуковала черная кукушка в средине Скутари на Бояне (pека), где много их закуковало от Сербских рук и оружия, и закуковало не во время, как в день несчастный Св. Вита (день битвы при Косове). Но то не была кукушка, а жена Бея Бушатлия, плачет молодая, не долго была она в замужстве, а теперь уже черная кукушка. Бей пошел в Царево войско, его послал Асан-Ага с войском на Бердчан, дал ему 6000 человек Албанцев, храбрых воинов, бездомников и безобразников, от злого отца и горемычной матери, которые не имели ни изб ни полей, только оружие при поясе, да ружье в руках. Дал ему из Низама 4 полка, и дал денег, и припасов, и пушек, военных громов. Хорошо снарядил его Паша. Бечир Бей мой верный витязь, ступай мудро, не погибни глупо, берегись от руки врагов, от Сербов, врагов Туркам, поди с воиском в Подгорицу, возьми весь гарнизон и ее окрестных жителей; потом ступай к кровавому Спужу, там остановишься лагерем и оттуда ударишь на Берду, пожжешь пограничные села, захватишь добычу в Крайне, возьмешь для моего гарема молодых Влахинь: они годятся для моего гарема; ты знаешь сам Бечир Бей, чего я хочу, а особенно молодых Влахинь, приведи их в белый Скутари. И сверх того Паша ему советовал: когда ты ударишь на Крайну, от Жабляка до Фундане, то поставь вперед Мелесию (Албан. племя) за ними Низам в порядке, за Низамом пушки, за ними музыкантов и барабаны, начинающие сражение. Тогда Бей поклонился Паше: Хвала тебе милый господарь, я исполню твою волю и послужу тебе хорошо, пожгу Влатские стороны, порублю краичников, ограблю имущества пограничан, и наполню гарем твой Влахинями, молодыми девицами; я только того и желаю с моего рождения, 6 пашей было в Скутари и каждого я умолял, чтобы дали мне войска и запасов и послали на Берду, чтобы мог я отмстить голову моего дяди Махмута Везиря, которого они у меня погубили и тем загасили очаг рода Бушатлиев, ты же даешь мне без просьбы. Потом поклонился Паше и двинул сильное войско по Скутарскому озеру, потом берегом в крепость Подгорицу, и там остановился с войском. На другой день утром взял с собою Подгоричан и окрестных жителей и двинулся к кровавому Спужу и там остановился. Тут пробыл неделю, ежедневно посылая отряды на Пиперов и на Мартыничей; но не легко поддаются Берчане, они храбро защищаются и особенно Мартыничи и Стиена, кровавое село. Бьются ежедневно, беспрерывно; и не много их в Мартыничах, всего 50 человек, кроме мертвых и раненых, но все отборные легкие бойцы, кроме других Бердских пограничан. Когда прошла неделя, в одно утро рано встал Бей Бушателия прежде зори, пустил глашатая в войско: обувайтесь пехотинцы, на коней конники, знаменоносцы развейте знамена, сегодня ударим на Влашскую Краину и ее разгромим; когда приготовились и конница и пехота взяли ружья, тогда Бей разделил войско. Одну часть дал Хоту Мелесию, две тысячи бойцов и отдал ему Спахия с его войском и велел ударить на село Ястребы. Другое войско, Низам поставил в параде по берегу Сушицы, солдат вышиною в версту, чтобы подкрепляли Албанцев, за Низамом поставил пушки и за ними музыкантов. Двинул Бей войско на село Косичь; велика сила у Турков, все поля покрыли от реки Зеты до Сушицы, все конь к коню, юнак к юнаку, над ними веют знамена, как облака. В одно время ударили войска, Бей на Косичь, а Гасан на Ястребы, вдруг пожгли все пастушеские избы, но села сжечь не могут, потому что жители защищают пушками и ружейными выстрелами; но беда: жестокие Албанцы нахлынули, жадные голов и оружия, денег и плена и Бог знает одолеют ли, но много сделали зла. Но вот пришла небольшая помощь, 30 Браевичей все воины один как другой, с боку ударили на Гасана и Спахию и их войско, смутился Ага, думая, что их более, что собрались все пограничане, обернулся и пустился бежать, за ним Спахия и все их войско, выдали безчестные Буматлию. Но не бежит Буматлия с своими Албанцами, а нападает на границы, чтобы пожечь села, как обещал Паше. В это время подоспела другая помощь из небольшого села Чуриоца с Загорчанами и Ла-кичи славные воины, сошлось 300 человек и на Бея дружно ударили. Бой идет и падают храбрые, упала тьма Косовым лугом от частых выстрелов, от Стайницы подвинули Турок, идет гул, дерутся два часа. В третий час Сербы призвали в помощь Бога и начали стрелять в Турок. Тут полилась кровь храбрых, как дождь из облаков, много мертвых и раненых: будут матери поминать Агу, зачем пошел на Бердчан, погубил своих Албанцев. Турки уносят мертвых и раненых к Спужу, но Берчане не заботятся о своих и все нападают с ножами в руках. В это время вышел из Берчан юноша Мирко и схватил Турка Бея Насула, который был на коне и с оружием, и отрубил ему голову. Белопавличи погнали Турок, как волки струсивших овец и догнали Бушатлию на берегу Зеты, с одного берега приспели Мартыничи и стреляли на Турок, с другого лютые краичники напали на них с ножами. Тут выскочил другой юноша Кесуне и схватил Бушатлию на воинском коне и вооруженного, и счастлив был, Бей его не ранил и он отрубил ему голову, другой юноша увел его коня, третий унес его оружие. И третей выскочил юноша -- Радовичь Новица и каков он! веселится его мать, на устах нет еще усов, ему только 16 лет, большего ружья не мог взять и был с одним пистолетом; он напал на лютую змию, на Чехая Булюмбашу всей Тоскании, что привел Тосков на Сербские границы. Он папал на Турка, но тот хотел ударить его саблею, юноша ушел под коня и Турок не отрубил ему головы, а он схватил его за руку и пригнул к земле и выстрелил в него из пистолета и попал прямо в лоб; упал Чехай с коня, а Новица отрубил ему его же саблею голову. Краичники сизые соколы порубили много Турецких голов, а других вогнали в Зету. В это время еще пришли 1 000 человек из Белопавличей в помощь, но уже напрасно, ибо Турки побежали и затворились в Спуж, и они воротились назад, украшенные Турецкими головами и оружием. Тут собрались все воины в одно место, три раза выстрелили вместе и похоронили своих убитых, Турецкие головы понесли в Цетин, и Цетин ими украсили, и за то получили подарки за их храбрость, серебряные медали, чтобы носить их и величаться, ибо они крыло Крайны, Крайны облитой кровью.

0x01 graphic

Карта Черногории

-----------------------------------------------

   Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Черногорию / Соч. Александра Попова. -- Санкт-Петербург: тип. Э. Праца, 1847. -- XVIII, 306 с., 1 л. карт.; 22 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru