Покровский Александр Иванович
Критический разбор эволюционной теории первобытной религии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Покровский А. И. Критический разбор эволюционной теории первобытной религии // Богословский вестник 1900. T. 1. No 3. С. 451-485 (3-я пагин.).
   

КРИТИЧЕСКІЙ РАЗБОРЪ ЭВОЛЮЦІОННОЙ ТЕОРІИ ПЕРВОБЫТНОЙ РЕЛИГІИ.

   Съ терминомъ "первобытный",-- безразлично, прилагаетсяли онъ къ отдѣльному человѣку и его религіи, или къ цѣлой эпохѣ и ея культурѣ -- въ умахъ большинства представителей современнаго намъ т. н. "образованнаго общества", воспитанныхъ на почвѣ дарвинизма и проникнутыхъ модными тенденціями эволюціонизма, безспорно соединено одно, вполнѣ ясное и опредѣленное представленіе: но принятому здѣсь словоупотребленію, этотъ эпитетъ характеризуетъ собой все то, что касается самыхъ первыхъ, изначальныхъ моментовъ человѣческой исторіи; именно, той ея эпохи, когда человѣкъ только-что обособился, выдѣлившись изъ семьи своего обезьяно-подобнаго предка, и впервые зажилъ свой собственной, еще полу-животной жизнью. Въ соотвѣтствіи съ этимъ, терминъ "первобытный" обычно служитъ синонимомъ животной грубости, дикаго варварства и темнаго невѣжества {Brinlon "Religions of primitive peoples" II p. New York -- London -- 1898.}.
   Исходя изъ такого взгляда на "первобытнаго" полу-звѣря, полу-человѣка, раціоналисты старой школы, поступая вполнѣ логично, отрицали у него всякую религію, въ томъ справедливомъ убѣжденіи, что нельзя-же серьезно говорить о существованіи религіи,-- явленія, предполагающаго во всякомъ случаѣ уже значительную степень духовнаго развитія,-- у примитивныхъ субъектовъ, едва только поднявшихся надъ животной жизнью. Но свидѣтельства исторіи и факты опыта, въ формѣ наблюденія надъ жизнью современныхъ дикарей, окончательно ниспровергли гипотезу "первобытнаго атеизма" и твердо установили фактъ универсальности религіи на протяженіи исторіи всѣхъ временъ и народовъ. Въ виду этого, новѣйшіе натуралисты оказались вынужденными признать, что "вѣрованія въ духовныя существа оказываются у всѣхъ низшихъ расъ, которыхъ удалось узнать ближе; тогда какъ свѣдѣнія объ отсутствіи такого вѣрованія относятся или къ древнимъ племенамъ, или, къ болѣе или менѣе, неполно описаннымъ современнымъ народамъ" {Тайлоръ "Первобытная культура" II, 8 стр. Перев. Коропчевскаго СПБ. 1872 года.}. Дѣло дошло тутъ даже до того, что одинъ изъ видныхъ представителей разсматриваемаго направленія самое утвержденіе о безрелигіозности нѣкоторыхъ племенъ называетъ "абсурдомъ, возможнымъ лишь вслѣдствіе плохаго знакомства съ ихъ языкомъ" {Hellwald "Culturgeschichte" 24 s. 1879.}.
   Благодаря всему этому, отрицаніе религіи, какъ универсальнаго историческаго явленія, -- обычный пріемъ стараго невѣрія, -- окончательно потеряло свой кредитъ даже въ школѣ крайнихъ раціоналистовъ. Но оставивъ прежній, грубый пріемъ борьбы, современное намъ невѣріе пользуется, и къ сожалѣнію далеко не безъ успѣха, другими, болѣе утонченными: оно не только не отрицаетъ теперь религіи, но наоборотъ, спѣшитъ указать слѣды ея повсюду, даже тамъ, гдѣ-бы этого и не слѣдовало, какъ напр. у различныхъ представителей животнаго царства; и что еще хуже, оно тенденціозно навязываетъ этому факту свое объясненіе, которое гораздо зловреднѣе и опаснѣе его прежняго, полнаго отрицанія.
   Обозрѣвая все богатство и безконечное разнообразіе существующихъ и когда-либо существовавшихъ формъ религіи, нельзя не замѣтить, что въ основѣ этого разнообразія лежитъ нѣчто единое, нѣчто такое, что составляетъ сущность и душу религіи и что состоитъ въ свободномъ исканіи человѣкомъ живаго общенія съ личнымъ Богомъ. Въ этомъ моментѣ религіи и заключается ея идеальный смыслъ, ея возвышающее и облагораживающее вліяніе. И вотъ, современные враги религіи выступаютъ съ утвержденіемъ, что идеальный элементъ религіи совершенно фиктивенъ; мысль о бытіи высшаго Существа и о возможности живаго общенія съ Нимъ въ религіи -- не болѣе, какъ дѣтская иллюзія наивнаго сознанія; въ дѣйствительности-же, такъ называемое, религіозное чувство не имѣетъ будто-бы никакого особаго, высшаго происхожденія, -- это обыкновенный, лишь "облагороженный инстинктъ животной природы" {Caspari "Die Urgeschichte der Menschheit" 302 s. I, Leipzig 1887.}. Сама-же религія, на ихъ взглядъ, есть ничто иное, какъ дѣтски наивное объясненіе различныхъ феноменовъ природы, культурный "пережитокъ" (по терминологіи Тайлора) первобытнаго невѣжества, долженствующій разсѣяться и исчезнуть при свѣтѣ истинной науки. Отсюда, поскольку корни религіи лежатъ въ животной природѣ человѣка, она, по мнѣнію наиболѣе послѣдовательныхъ представителей эволюціоннаго натурализма, служитъ даже однимъ изъ убѣдительнѣйшихъ доказательствъ тѣсной, внутренней связи природы человѣка съ міромъ животныхъ, а слѣдовательно -- единства и общности ихъ происхожденія {Hellwald "Culturgeschichtliche Randglossen" 1873. См. Zöekler "Die Lehre vom Urständ des Menschen" 2 s. Gütersloh -- 1879. "Срав. "Гёксли и современное научное міровоззрѣніе" H. Иванцова Вопр. Фил. и псих. XIII. 1892 г.-- 14--45 стр.}. Вотъ до чего крайними адептами совеременной quasi "точной науки" принижена религія -- эта печать Бога въ человѣкѣ, та сила, которая вѣчно оживляла и вдохновляла его, служа источникомъ всѣхъ лучшихъ, идеальныхъ его стремленій!
   Въ соотвѣтствіи съ такимъ взглядомъ на сущность и природу религіозной вѣры, какъ начальные моменты религіознаго процесса, такъ и вся послѣдующая исторія его развитія, получаетъ въ подобной наукѣ особое освѣщеніе, въ духѣ модной для нашего времени теоріи эволюціи. Въ приложеніи къ религіи теорія эта впервые была обстоятельно развита и возможно обоснована Леббокомъ, въ его трехъ спеціальныхъ сочиненіяхъ, гдѣ современныхъ дикарей онъ выставляетъ масштабомъ культурныхъ стадій человѣчества за первобытную его эпоху {Lubbock "On Origin of civilisation" 1867. "Prehistoric Times" 1867 г. "On the origine of civilisation and the primitive condition of man". 2 ed. London -- 1870.}. Но собственно все то, что касается богатаго соединенія и искусной обработки матеріала для гипотезы "соважизма", или первобытной дикости, выполнено Тайлоромъ, корифеемъ въ этой области изслѣдованія. Сочиненія Э. Тайлора, въ особенности его "первобытная"' культура" (Primitive Culture. Researches into the Developement ot Mythology, Philosophy, Religion, Art and Custom. London, 1871, I--II v. Русскій переводъ подъ ред. Коропчевскаго "Первобытная культура" СПБ. 1872 г.), должны разсматриваться, какъ standard work's натуралистическо-эволюціоннаго направленія въ области позитивно-религіознаго изслѣдованія. Слѣдовательно, на него мы съ полнымъ правомъ можемъ смотрѣть, какъ на самаго типичнаго представителя теоріи религіозной эволюціи и его взгляды считать послѣднимъ словомъ этой гипотезы. И Тайлоръ, подобно Леббоку, представителя "первобытнаго человѣка" видитъ "въ современномъ дикарѣ", наблюденіе надъ жизнью котораго и служитъ у него точкой отправленія для сужденій объ его проблемматическомъ прототипѣ.
   Къ воззрѣніямъ двухъ только что названныхъ корифеевъ натурализма тѣсно примыкаетъ еще одинъ выдающійся современный ученый -- Гербертъ Спенсеръ -- съ именемъ котораго связана наиболѣе теперь распространенная "теорія анимизма" первобытныхъ вѣрованій. По этой теоріи "источникомъ и вмѣстѣ основаніемъ вѣры въ Бога служитъ глубоко присущее какъ дикарямъ, такъ и цивилизованнымъ народамъ, вѣрованіе въ духовныя существа, составляющее древнюю и новую философію, которое въ теоріи выражается въ формѣ вѣры, а на практикѣ -- въ формѣ почитанія" {А. И. Введенскій "Вѣра въ Бога, ея происхожденіе и основанія" 71 стр. Москова 1891.}. Руководясь, по обычаю всѣхъ эволюціонистовъ, аналогіей, защитники анимистической теоріи считаютъ изначальной ту форму религіи, какую мы находимъ теперь у наиболѣе развитыхъ племенъ человѣческаго рода; или-же, прибѣгая къ помощи психологическаго наблюденія, пытаются выяснить себѣ самые первые проблески религіознаго сознанія человѣка въ его младенческомъ возрастѣ и отсюда вывести заключеніе о древнѣйшей религіи человѣчества {В. Д. Кудрявцевъ "Религіи некультурныхъ народовъ", II т. II в. 239 стр. Сер. Посадъ 1892 г.}. По примѣру родоначальника современнаго позитивизма -- О. Конта, различавшаго въ теологическомъ состояніи человѣческаго ума три послѣдовательныхъ стадіи, и въ развитіи анимизма указываютъ три основныхъ момента -- собственно анимизмъ, политеизмъ и монотеизмъ, -- которые, впрочемъ, смѣняютъ другъ друга почти незамѣтно, путемъ множества посредствующихъ ступеней
   Начавшись съ дѣтски-наивной, миѳообразующей поэзіи, религія, по воззрѣнію эволюціонистовъ, постепенно, хотя и крайне медленно, совершенствуется и утончается, принимая видъ философской обработки культурныхъ вѣрованій. Продолжая свое дальнѣйшее, поступательное движеніе въ указанномъ направленіи, религія, въ концѣ концовъ, должна исчезнуть, разрѣшившись въ трезвую прозу знанія, исключающаго всякую вѣру, какъ его ненаучный суррогатъ. Таковъ взглядъ на происхожденіе и развитіе религіи, господствующій въ современной, quasi "точной наукѣ". Подъ этимъ угломъ зрѣнія написано большинство современныхъ популярныхъ трактатовъ и цѣлыхъ капитальныхъ изслѣдованій по вопросу о первобытной религіи и культурѣ {Кромѣ вышеуказанныхъ сочиненій Леббока, Тайлора и Спенсера, можно отмѣтить еще трудъ Casparі "Die Urgeschichte der Menschheit mit Rükksicht auf die natürl. Entwickel. der frühesten Geistesleben" 1--II Leipz 1897 г. Липпершъ "Исторія культуры" СІІБ. 1894 годъ. Дебверъ "Первобытные люди" СПБ. 1892 г. Hoercns Urgeschichte des Menschen nach den heuitigen Stande der Wissenschaft". 1892 г. и т. ц. Болѣе мелкую, въ особенности-же, журнальную литературу см. у Zödler'а "Op. cit 147--148 s.}. Въ нихъ догматически утверждается естественное происхожденіе человѣка, а его религія трактуется въ смыслѣ дальнѣйшаго развитія обыкновенныхъ, животныхъ инстинктовъ.
   Всего сказаннаго нами, кажется, вполнѣ достаточно для доказательства того положенія, что терминъ "первобытная религія" имѣетъ въ современной позитивной наукѣ вполнѣ ясный и опредѣленный смыслъ, поскольку имъ характеризуется такое состояніе религіи, когда она была дѣтски-наивнымъ, непосредственнымъ міросозерценіемъ, полнымъ темнаго невѣжества и грубого суевѣрія, на подобіе примитивныхъ религій современныхъ намъ обитателей Южной Африки, или острововъ Полинезіи. Этотъ общій взглядъ на первобытную религію нашелъ свое частное выраженіе въ господствующей теперь теоріи анимизма первобытныхъ вѣрованій". Что послѣдняя основана не на какихъ либо твердыхъ положительныхъ данныхъ, а именно, на гипотезѣ "первобытной дикости ("соважизма -- sauvage") человѣчества, это всего лучше видно изъ признанія самихъ же эволюціонистовъ. Авторы наиболѣе популярныхъ исторій религіи, стремясь стать на уровень науки, спѣшатъ безъ провѣрки принять и слѣпо исповѣдывать эти, sui generis основные догматы эволюціонизма. "Первое и главное наше предположеніе -- хвастливо заявляетъ одинъ изъ нихъ -- состоитъ въ томъ, что религія, какъ и другія стороны человѣческой жизни, развивалась съ самаго начала и доселѣ, и что развитіе это совершалось по обычнымъ законамъ человѣческаго прогресса"' {Мензисъ "Исторія религіи. Очеркъ первобытныхъ вѣрованій и характеръ великихъ религіозныхъ системъ". Перев. съ англ. М. Чепинской -- 3 стр. СПБ, 1897 годъ,}. "Дикарь и первобытный человѣкъ -- одно и то-же", читаемъ мы у того-же автора: "теперь никто почти не держится того мнѣнія, что человѣкъ сначала былъ одаренъ знаніемъ и человѣчностью и лишь благодаря паденію и отклоненію отъ своего первобытнаго состоянія онъ сдѣлался дикаремъ"' {Ibidem -- 13--14 и 21 стр.}. И нашъ отечественный критикъ въ своей библіографической замѣткѣ объ этой книгѣ, вполнѣ раздѣляя ея принципы, ставитъ даже въ особую заслугу автору его тенденціозно-эволюціонистическій взглядъ на религіозную исторію, называя его "руководящей точкой зрѣнія на предметъ" {Кн. Трубецкой "Вопросы философіи и психол." I. 1897 г. 56 стр.}. Гипотеза эволюціи, въ качествѣ результата историческаго изслѣдованія, служитъ основнымъ методологическимъ принципомъ и въ трудѣ другаго выдающагося современнаго историка религій {Тіеlе "Geschichte der Religion im Altertum" § 3 Die Entwicklunsgshypotliese -- 5--6 s. Gotha 1895.}. Вообще, представленіе о начальныхъ моментахъ религіозной исторіи человѣчества, или что то же о "первобытной" ея формѣ, какъ о чемъ-то крайне грубомъ, варварскомъ и дикомъ, сдѣлалось общимъ мѣстомъ въ трудахъ всѣхъ историковъ извѣстнаго направленія, пользующагося научнымъ кредитомъ нашихъ дней.
   Предоставляя спеціалистамъ другихъ наукъ критику частныхъ. тезисовъ и различныхъ основаній натуралистически-эволюціонной гипотезы, свою спеціальную задачу мы ограничиваемъ исторіей религіи. Дѣйствильно-ли, по безпристрастному суду этой исторіи, первобытная религія была самымъ грубымъ и несовершеннымъ ея видомъ, какъ учитъ эволюціонизмъ, тѣмъ minimum'омъ религіи, который онъ видитъ въ анимизмѣ? Чтобы судить объ этомъ, посмотримъ, прежде всего, какія приводитъ эволюціонизмъ фактическія основанія въ доказательство своего тезиса?
   Кромѣ различныхъ, дедуктивно-выведенныхъ, философскихъ предпосылокъ, служащихъ скрытымъ основаніемъ теоріи религіозной эволюціи, наличный составъ ея доказательствъ распадается на двѣ группы: въ одну входятъ данныя палеонтологіи, до исторической археологіи, этнографіи миѳологіи, лингвистики и др. т. н. точныхъ наукъ; другую -- составляютъ наблюденія надъ жизнью современныхъ дикарей, въ лицѣ которыхъ эволюціонисты хотятъ видѣть представителей первобытнаго человѣчества.
   Что касается первой изъ этихъ группъ, то относительно нея, какъ не имѣющей рѣшающаго значенія въ нашемъ вопросѣ, мы считаемъ достаточнымъ ограничиться лишь нѣсколькими замѣчаніями общаго характера. Прежде всего, по самому своему характеру, всѣ эти отрасли позитивной науки едва-ли способны привести кого-либо къ яснымъ, неопровержимымъ выводамъ, тѣмъ болѣе -- убѣдитъ въ нихъ другихъ? Этому, помимо темноты сферы ихъ изслѣдованія, и необычайной трудности процесса препятствуетъ я значеніе самыхъ его результатовъ. Даже въ лучшемъ случаѣ, при успѣшной репродукціи памятниковъ до исторической жизни, они -- не болѣе, какъ нѣмые знаки, получающіе свой смыслъ отъ субъективнаго истолкованія ихъ изслѣдователя. Этимъ-то и объясняется то, явленіе, что нерѣдко одинъ и тотъ-же палеонтологическій матеріалъ въ рукахъ различныхъ изслѣдователей служитъ совершенно противоположнымъ цѣлямъ {Такова напр. полемика Герцога Аржильскаго съ Леббокомъ: въ новѣйшее время такой контрастъ представляютъ сочиненія Reville "Les religions des peuples non civilisées" I--II, 1883 г. и Schneider'а "Die Naturvölker" I--II. 1885--1886. Paderborn und Münster.}.
   Если мы прибавилъ къ этому, что при настоящемъ состояніи науки, когда разработка указанныхъ ея отраслей почти только что началась, результаты ихъ крайне сбивчивы, туманны, а иногда и прямо противорѣчивы, то будетъ ясно какая критическая осторожность необходима въ отношеніи къ нимъ.
   Во вторыхъ, нельзя упускать изъ виду и того весьма важнаго обстоятельства, что вещественные памятники доисторическаго прошлаго, какъ ни глубока древность многихъ изъ числа ихъ, въ громадномъ большинствѣ случаевъ далеко не восходятъ къ первобытной эпохѣ. Преобладающее большинство палеонтологическихъ находокъ падаетъ на долю Европы и относится къ тому времени, когда у народовъ древняго Востока культурная жизнь находилась уже въ состояніи полнаго разцвѣта {См. у Lenormant'а. "Les origines" I, 135 р. 1581.}. "Отсутствіе ископаемыхъ предметовъ человѣческаго обихода, которые были-бы собраны внѣ нашихъ странъ, достойно большаго сожалѣнія" -- замѣчаетъ Катрфажъ: "Ничто не даетъ намъ права разсматривать Европу, какъ исходный пунктъ человѣческаго рода, или какъ мѣсто образованія первобытныхъ расъ. Всего этого должно искать въ Азіи" -- заключаетъ тотъ-же выдающійся палеонтологъ {Thomas "Les temps primitive et les origines religieuses" II, 63. Paris 1889.}. Отсюда очевидно, что данныя современной палеонтологіи относятся къ сравнительно позднѣйшей эпохѣ, а не характеризуютъ собой изначальныхъ моментовъ человѣческой исторіи, развивавшихся на сценѣ средне и восточно-азіатской территоріи.
   Наконецъ, если даже допуститъ, что палеонтологическая схема имѣетъ универсальный характеръ и что аналогичныя Европейскимъ палеонтологическія коллекціи нѣкогда будутъ подобраны и на мѣстѣ первобытнаго обитанія народовъ, то и тогда будетъ еще очень далеко до заключенія о крайней дикости, грубости культуры и полномъ духовномъ убожествѣ людей первобытной эпохи. Коренная ложь подобнаго заключенія, выводимаго эволюціонистами, состоитъ въ ошибочномъ смѣшеніи двухъ, совершенно различныхъ понятій. Данныя палеонтологіи и др. доисторическихъ наукъ, дѣйствительно, свидѣтельствуютъ о постепенности культурно-матеріальнаго прогресса человѣчества и сравнительной грубости его начальныхъ формъ. Они, какъ показываютъ палеонтологическія коллекціи, имѣютъ дѣло съ предметами домашняго обихода, съ произведеніями механическихъ искусствъ, индустріи и вообще со всѣмъ тѣмъ, что относится къ области такъ называемой "матеріальной цивилизаціи". Но не надобно забывать, что помимо этой и выше ея существуетъ другая, такъ сказать, духовно-нравственная цивилизація, развитіе которой, по свидѣтельству того-же опыта, идетъ своими путями, нерѣдко противоположными ходу первой. Подъ цивилизаціей или культурой духовно-нравственнаго строя мы разумѣемъ продукты творческой мысли человѣка, и главнымъ образомъ,-- его религіознаго и нравственнаго чувствъ. Что эти двѣ цивилизаціи, т. е. матеріальная" и "духовная", не только не совпадаютъ и далеко не всегда развиваются паралельно, но часто серьезно расходятся между собой, многочисленныя доказательства этого мы можемъ видѣть на страницахъ исторіи всѣхъ временъ и народовъ, и наблюдать въ жизни какъ цѣлаго общества, такъ и отдѣльныхъ его представителей. Типичнымъ историческимъ примѣромъ этого рода можетъ служить античная цивилизація Греціи, и въ особенности, Рима, достигшая высшаго своего разцвѣта въ то самое время, когда религія и нравственность дошли тамъ до полнаго упадка. Обратный примѣръ подобнаго же взаимоотношенія между двумя разсматриваемыми цивилизаціями представляютъ наши современные крестьяне, семейный бытъ и религіозно-нравственный строй жизни которыхъ тѣмъ цѣльнѣй и чище, чѣмъ меньше онъ приходитъ въ соприкосновеніе съ растлѣвающимъ вліяніемъ городской, въ особенности-же, фабричной культуры.
   Отсюда ясно, что должно строго различать "матеріальную" культуру отъ "духовно-нравственной", и что, слѣдовательно, изъ анализа первой нельзя дѣлать никакого безспорнаго заключенія къ существу второй. Этимъ то, именно, недостаткомъ и грѣшитъ эволюціонизмъ, отождествляя различныя понятія и перепутывая исходныя точки зрѣнія.
   А между тѣмъ, данныя палеонтологіи, при правильномъ опредѣленіи ея границъ, имѣютъ безспорное научное значеніе. Характеризуя, по преимуществу, матеріальную сторону жизни человѣчества они показываютъ, какія основныя стадіи развитія она прошла за свою многовѣковую исторію. И въ этомъ отношеніи общіе и наиболѣе достовѣрные результаты палеонтологіи представляютъ поразительное согласіе съ библейскими данными {Общепринятымъ въ доисторической археологіи считается дѣленіе древнѣйшаго періода человѣческой исторіи на три вѣка: каменный, бронзовый и желѣзный. Не иное что-либо предлагаетъ, повидимому, и Библія, когда изобрѣтеніе металлургіи приписываетъ Тубалкаину -- одному изъ послѣднихъ патріарховъ допотопнаго періода -- и обработку мѣди поставляетъ раньше желѣза (Б. IV, 22 ст.).}. Но коль скоро палеонтологъ, основываясь на своей коллекціи, начинаетъ говорить о крайней дикости и духовномъ убожествѣ ея творцовъ, то онъ покидаетъ почву фактовъ и пускается въ область гипотезъ, очень шаткихъ, а чаще и прямо ложныхъ.
   Лучшимъ обличеніемъ такихъ тенденціозныхъ обобщеній служатъ сами же палеонтологическія находки. На многихъ, напр. предметахъ домашняго обихода, относящихся къ наидревнѣйшему періоду человѣческой исторіи (эпоха пещерныхъ людей и сѣвернаго оленя), сдѣланныхъ изъ рога, кости или простаго кремня, мы находимъ, болѣе или менѣе, тонко исполненными изображенія тѣхъ домашнихъ животныхъ, которыя окружали тогда человѣка {Относящіяся сюда, иллюстраціи см. у Lenormant'а "Les origines" I. 143 p.}. Троглодиты этого вѣка пытались даже воспроизводитъ цѣлыя сцены охоты {Раскопки въ Ѳаингской пещерѣ, близь Шаффгаузена, въ Швейцаріи. Ibidem -- 142 р.}. И что особенно замѣчательно, подобныя художественныя изображенія встрѣчаются, въ качествѣ украшенія, на предметахъ самой грубой, несовершенной техники. Ясно, заключаетъ отсюда Ленорманъ, что "искусство предшествовало первымъ шагамъ матеріальной цивилизаціи. Уже въ этотъ примитивный вѣкъ, когда онъ едва вышелъ изъ состоянія дикости (въ смыслѣ матеріальной культуры), человѣкъ показываетъ, что онъ артистъ въ душѣ и владѣетъ чувствомъ красоты" {Ibidem -- 144 р.}. По свидѣтельству того-же ученаго, троглодиты Перигорды (de Périgord) въ вѣкъ оленя знали уже нумерацію, какъ показываютъ это открытыя въ ихъ пещерахъ таблицы. Наконецъ, существованіе религіознаго чувства у людей четверичной эпохи удостовѣряется различными обычаями и обрядами, болѣе или менѣе, внушенными религіей, каковы, напр. погребальные обряды и почести, оказываемыя мертвымъ {Доказательства и примѣры этого см. у Thomas "Les temps primitifs" II--60--61 p. и Lenormant -- 144 p.}.
   Все сказанное нами окончательно устанавливаетъ полную независимость и даже несогласованность въ ходѣ развитія элементовъ матеріальной и духовной культуры: въ то время какъ первыя только что нарождались, послѣднія имѣли уже довольно развитую форму. Слѣдовательно, палеонтологія, если только она хочетъ оставаться научной, должна разъ навсегда отказаться отъ претензіи судить о проявленіяхъ духовной, религіозно-нравственной жизни первобытнаго человѣчества. Справедливость этой истины начинаютъ, повидимому, сознавать и сами эволюціонисты, когда даннымъ палеонтологіи отводятъ въ своихъ трудахъ второстепенное мѣсто, пользуясь ими, какъ побочнымъ, вспомогательнымъ средствомъ, иллюстрирующимъ изъ тезисы.
   Главный базисъ эволюціонной теоріи первобытной религіи составляетъ то положеніе, что первобытный человѣкъ имѣетъ своего, живаго представителя, въ лицѣ современнаго намъ дикаря. Это убѣжденіе укоренилось настолько прочно, что цѣлый конгрессъ антропологовъ, устами одного изъ видныхъ своихъ представителей, открыто признаетъ неопровержимость теоріи первобытнаго соважизма, т. е. изначальной дикости всего человѣчества, аналогичной съ теперешнимъ состояніемъ нѣкоторой части его (народовъ некультурныхъ) {Schaathausen на конгрессѣ нѣмецкихъ антропологовъ въ Килѣ 187S г. Revue (l'antropologie, 1870, 556 р.}.
   Но по какому, спрашивается, праву сдѣлано подобное отождествленіе? Можно-ли серьезно считать современнаго дикаря двойникомъ первобытнаго человѣка?-- вотъ вопросъ, на который истинная наука, если только она хочетъ бытъ точной и убѣдительной, должна дать свой правдивый отвѣтъ прежде, чѣмъ что-либо голословно утверждать и произвольно класть это въ основаніе дальнѣйшихъ построеній.
   По нашему глубокому, и не лишенному серьезныхъ основаній (какъ это будетъ видно изъ послѣдующаго), убѣжденію, единственно правильнымъ можетъ быть лишь отрицательный отвѣтъ на это. Заключеніе отъ наблюденій надъ жизнью современнаго дикаря къ состоянію первобытнаго человѣка страдаетъ, прежде всего, громаднымъ хронологическимъ паралогизмомъ. Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь дикарь, какъ-бы низко не стоялъ онъ на этнографической лѣстницѣ народовъ, есть членъ того-же самаго человѣчества, часть котораго составляемъ и мы; онъ прошелъ ту-же длинную, многовѣковую исторію, какъ и все культурное человѣчество, такъ какъ никто, конечно, не знаетъ и не укажетъ такого дикаря, который-бы только-что недавно появился, выродившись, на глазахъ наблюдателя, отъ какого-либо обезьяно-подобнаго предка. Слѣдовательно, въ отождествленіи дикаря съ первобытнымъ человѣкомъ заключается грубый хронологическій промахъ.
   Разумѣется, въ отвѣтъ на это эволюціонисты скажутъ, что хотя современный дикарь и прожилъ общую со всѣмъ человѣчествомъ длинную исторію, но онъ не прошелъ его стадій духовнаго развитія, а остановившись на первой, такъ и замеръ въ ней. Но можно-ли серьезно допустить, чтобы живое существо, не лишенное все-же нѣкотораго minimum'а интеллектуальныхъ способностей -- въ чемъ не отказываютъ дикарю и эволюціонисты -- получая постоянныя впечатлѣнія и испытывая разнообразныя вліянія отъ окружающаго его міра, осталось холодно и безучастно ко всему этому и не пріобрѣло-бы тѣхъ или иныхъ измѣненій въ строѣ своей духовной жизни? Если даже предметы неорганической природы поддаются вліяніямъ времени я окружающей среды, то тѣмъ болѣе это должно сказать про организмы, въ особенности-же, про высшій и наиболѣе сложный изъ нихъ -- организмъ человѣка. "Дикія племена не до такой степени неподвижны и окаменѣлы, что-бы мы имѣли право предположить, будто ихъ религіозное состояніе рѣшительно не измѣнилось въ теченіе тысячелѣтій" {В. Д. Кудрявцевъ "Полное собр. сочин." II. II, 240 стр. Серіевъ Посадъ 1892.}.
   Въ сущности, подобный пріемъ столь-же мало наученъ, какъ, напр. сужденіе о первобытныхъ геологическихъ пластахъ по современному слою дикой, некультивированной почвы. Подобно тому, какъ геологія, чтобы получить представленіе о первобытномъ видѣ земли, принуждена рыться въ глубинѣ ея пластовъ, такъ и историкъ для сужденія о первобытномъ человѣкѣ долженъ спуститься въ глубь вѣковъ. Вѣдь сами-же эволюціонисты усиленно настаиваютъ на той мысли, что человѣкъ есть продуктъ окружающей его среды и обстановки; а конечно, никто, и прежде всего, тѣ-же эволюціонисты, не станетъ отрицать того, что атмосферическія, климатическія и проч. внѣшнія условія жизни первобытнаго и современнаго намъ міра не безусловно одинаковы, а слѣдовательно, не могутъ производитъ однихъ и тѣхъ-же результатовъ. Если гдѣ-либо, то, именно, здѣсь умѣстно припомнить ту великую по своей простотѣ истину, что comparaison n'est pas raison.
   Наконецъ, современный религіозный эволюціонизмъ, считая дикаря окаменѣлымъ остаткомъ первобытнаго человѣчества, поступаетъ крайне непослѣдовательно, впадая въ явное противорѣчіе съ своимъ основнымъ принципомъ о безусловномъ прогрессѣ всего сущаго. Ссылки эволюціонистовъ, въ объясненіе этого, на "пріостановку" или "задержку" прогресса, не есть-ли пустая игра словами, какъ справедливо указываетъ Thomas? {Ab. Thomas"Op. cit." II, 67.} Безспорно, что эволюціонизмъ, желая остаться вѣрнымъ самому себѣ, не долженъ допускать даже и мысли о неподвижности нѣкоторыхъ (къ тому-же и не малочисленныхъ) видовъ первобытнаго человѣчества, какъ отрицательной инстанціи, разрушающей собой все наведеніе.
   Доселѣ у насъ шла рѣчь о шаткости и ненаучности самого пріема реставраціи первобытнаго человѣка по аналогіи съ его quasi двойникомъ въ лицѣ современнаго дикаря. Но сдѣлаемъ на время уступку,-- допустимъ, что дикарь и первобытный человѣкъ -- одно и то-же лицо; однако и тогда будетъ еще далеко до вывода, который дѣлаютъ эволюціонисты, заключая о крайней грубости и полномъ духовномъ убожествѣ первобытнаго человѣчества. Тутъ намъ приходится имѣть дѣло съ ложнымъ взглядомъ на современнаго дикаря.
   По мнѣнію, составляющему основной догматъ эволюціонной теоріи, первобытный человѣкъ былъ въ высшей степени дикимъ и грубымъ: а слѣдовательно и наоборотъ, состояніе низшей культурности, наблюдаемое нами теперь у нѣкоторыхъ варварскихъ племенъ, есть или продолженіе первобытнаго состоянія человѣчества, или случайное возвращеніе къ нему (явленіе духовно-нравственнаго атавизма). Въ подобныхъ заключеніяхъ эволюціонизма мы имѣемъ типичный образчикъ того, что называется "логическимъ кругомъ" (circulus in demonstranclo); въ самомъ дѣлѣ, первобытное человѣчество трактуется здѣсь въ смыслѣ современныхъ дикарей, эти послѣдніе -- возводятся къ первобытнымъ людямъ, какъ ихъ безспорнымъ прототипамъ; слѣдовательно, въ основаніе доказательства полагается то самое, что и требуется доказать.
   Приступая къ матеріальной критикѣ эволюціоннаго взгляда на современнаго дикаря, мы считаемъ своимъ долгомъ замѣтить, что онъ отнюдь не опирается на какія-либо безспорныя фактическія данныя, а покоится больше на предвзятыхъ гипотезахъ и представляетъ изъ себя ничто иное, какъ частное выраженіе общаго принципа эволюціи, одинъ изъ многочисленыхъ видовъ ея, такъ называемой "абстрактной формулы прогресса" {"Мы должны отмѣтить -- сознается одинъ изъ раціонал. историковъ религій: "что всякое описаніе религій некультурныхъ племенъ носитъ на себѣ, болѣе или менѣе, характеръ отрывочныхъ и произвольно выбранныхъ замѣтокъ". Шантепи, I т. 17 с. Москва 1899 г.}. Въ виду этого, лучшей критикой эволюціонной "теоріи первобытнаго саважизма" будутъ служить, именно, тѣ самые факты, которые тенденціозно имъ обойдены, или превратно истолкованы, разумѣемъ, главнымъ образомъ, свидѣтельства исторіи, а также факты опыта и внимательнаго наблюденія надъ жизнью современныхъ дикарей.
   Поверхностному взгляду на жизнь некультурныхъ народовъ нашего времени легко можетъ показаться, что настоящее состояніе ихъ есть первый моментъ пробужденія въ нихъ человѣчности и ихъ первые, робкіе шаги по пути цивилизаціи. Дѣйствительно, то, что обыкновенно служитъ мѣркой развитія и гуманизма -- культура и цивилизація въ обширномъ, этнографическомъ смыслѣ этого слова -- находится у нихъ въ самомъ жалкомъ, зачаточномъ состояніи: въ большинствѣ случаевъ не идетъ дальше отдаленныхъ намековъ на что-либо опредѣленное изъ области знанія, вѣрованія, искусства, нравственности, закона, соціальной жизни, и прочихъ, основныхъ формъ культурной жизни. Таковъ самъ по себѣ фактъ. Но онъ допускаетъ двоякое объясненіе: наблюдаемое состояніе есть или первая, начальная ступень духовнаго развитія, на которой будто-бы, стояло, нѣкогда все человѣчество, или оно представляетъ позднѣйшій моментъ его жизни, одно изъ патологическихъ явленій его послѣдующей, многовѣковой исторіи.
   Научнымъ кредитомъ нашихъ дней пользуется лишь первое мнѣніе потому, что оно, какъ нельзя болѣе, отвѣчаетъ эволюціонному принципу, но на сторонѣ второго имѣется больше солидныхъ доказательствъ. Тогда какъ первое объясненіе основано на тенденціи и поверхностномъ наблюденіи, второе ищетъ доказательствъ глубже, нерѣдко вскрывая за видимой, внѣшней оболочкой, ея, трудно-уловимый внутренній смыслъ и указывая на то, чего не видитъ, или не хочетъ замѣчать первое. Защитники эволюціонной теоріи, отмѣчая тѣ или другія грубыя и, по ихъ мнѣнію, изначальныя формы жизни: элементы религіи, языка, искусства и обычаевъ, въ большинствѣ случаевъ, ограничиваются лишь однимъ констатированіемъ самаго факта, не давая себѣ труда прослѣдить его происхожденіе, т. е. образованіе, напр. языка, религіозныхъ представленій, своеобразныхъ обычаевъ и т. п.; а между тѣмъ часто здѣсь-то, именно, и кроется разгадка явленія. Откуда, напр. грубые дикари Южно-американскихъ сильвасовъ и Австралійской пустыни, едва умѣющіе раздѣльно считать только до трехъ, взяли свои, сравнительно возвышенныя и безконечно превышающія убожество ихъ духовнаго развитія, религіозно-нравственныя представленія? Что внушило имъ мысль о бытіи какихъ-то высшихъ существъ, требующихъ отъ нихъ поклоненія и жертвы? Что въ этомъ нѣтъ никакой принудительной силы и роковой необходимости -- свидѣтельствуетъ примѣръ высшихъ животныхъ и тѣхъ-же мнимыхъ прародителей человѣка -- обезьянъ, которыя прекрасно обходятся безъ такого излишняго балласта, какимъ, съ естественно-раціоналистической точки зрѣнія, конечно, служитъ религія.
   Равнымъ образомъ, откуда у подобныхъ дикарей возникло стремленіе къ искусству, элементарнымъ выраженіемъ чего является обычай татуированія, въ особенности сильно распространенный между краснокожими дикарями и обитателями Полинезіи, а также -- страстъ къ блестящимъ игрушкамъ и всевозможнымъ бездѣлушкамъ, одинаково характеристичная для всѣхъ дикарей? На послѣдній вопросъ намъ отвѣтятъ, вѣроятно, тѣмъ, что въ стремленіи казаться красивѣе и больше обращать на себя общаго вниманія, безсознательно сказывается инстинктъ половаго подбора, цѣлесообразно дѣйствующій въ интересахъ вида. Но почему-же, если это дѣйствительно, такъ, того-же самаго эффекта не производитъ этотъ инстинктъ у обезьянъ и прочихъ животныхъ, гдѣ онъ довольствуется одними природными свойствами, напр. модуляціями голоса, красивымъ опереніемъ и т. п., а не пораждаетъ стремленія къ искусственному украшенію?
   Чѣмъ наконецъ, объяснить то, загадочное на первый взглядъ явленіе, что между разсказами о жизни дикарей вовсе не рѣдкость встрѣтить удивительные примѣры ихъ нравственныхъ и соціальныхъ качествъ. "Выдающійся примѣръ того -- говоритъ Тайлоръ: "мы находимъ, по описаніямъ лейтенанта Брюинъ Копса и г. Уоллеса, у папуасовъ Восточнаго Архипелага, обычная правдивость, честность и кротость которыхъ едва-ли можетъ быть сравниваема съ общимъ уровнемъ нравственности въ Персіи или въ Индіи, не говоря уже о многихъ цивилизованныхъ мѣстностяхъ Европы" {Тайлоръ "Первобытная культура" I, 20 стр.}. И это тѣмъ болѣе удивительно, что наряду съ такими прекрасными качествами у тѣхъ-же дикарей уживаются и проявленія самаго грубаго звѣрства (напр. каннибализмъ караибовъ). Если-бы мы имѣли тутъ дѣло съ однимъ естественнымъ ходомъ развитія, то подобной непослѣдовательности и смѣси противорѣчій, навѣрное, не встрѣтили-бы. Все это склоняетъ нашу мысль присоединиться къ тѣмъ этнографамъ, которыхъ -- по словамъ Тайлора -- данныя наблюденія приводятъ къ признанію того, что грубая жизнь современнаго дикаря пыла раньше въ своемъ родѣ хорошей и счастливой {Тайлоръ "Первобытная культура" I, 27 стр.}.
   Въ заключеніе спросимъ, чѣмъ вызвано существованіе у современныхъ, даже и наиболѣе грубыхъ дикарей, такихъ житейскихъ обычаевъ и религіозныхъ церемоній, происхожденіе которыхъ не оправдывается никакимъ требованіемъ закона развитія и не стоитъ ни въ какой связи съ существомъ ихъ настоящихъ религіозно-бытовыхъ представленій. "Анализъ даже самыхъ несовершенныхъ религій открываетъ въ нихъ такіе элементы, происхожденіе которыхъ не поддается естественному объясненію, таковы, напр.-- вѣра въ первобытное блаженство, идея грѣхопаденія, чаянія будущаго избавленія, практика очистительныхъ дѣйствій и умилостивительныхъ жертвъ" {Thomas "Les temps primitifs" I, 230 p. Къ культурно и религіозно-историческимъ феноменамъ, свидѣтельствующимъ о сохраненіи у дикарей болѣе чистыхъ и возвышенныхъ представленій относятся: 1) существованіе жертвъ и молитвъ, имѣющихъ своей главной цѣлью примирить разгнѣванное божество съ человѣкомъ, на что выразительно указываетъ филологія -- ἐξαρέδκεσϑαι, ἱλάσκεϑαι; во 2) обрядъ обрѣзанія, не только бывшій въ широкой практикѣ древности, но сохранившійся также и теперь у Мадагаскарцевъ. Кафровъ, племени Конго. Мексиканцевъ и т. н. Всего правильнѣй онъ. на нашъ взглядъ, можетъ быть истолкованъ лишь, какъ кровавая жертва, специфическій религіозный актъ очищенія. Въ 3) сюдаже, наконецъ, относятся, одинаково практикуемые какъ древними, такъ и новыми дикарями, разные виды аскетическихъ подвиговъ, въ основаніи которыхъ лежитъ неясное этическое ощущеніе виновности и желаніе ее загладить. Изъ нихъ отмѣтимъ любопытный обычай "кувады", или лежанія въ постелѣ, на правахъ больнаго, отца новорожденнаго ребенка. въ теченіе условнаго количества времени отъ 4--6 недѣль, т. е. того самого періода, въ теченіе котораго считается нечистой мать новорожденнаго: этотъ странный обычай существуетъ у Гренландцевъ. Камчадаловъ. Дайяковъ острова Борнео, Караибовъ, Гассанговъ и др. У всѣхъ ихъ. въ случаи прибавленія въ семействъ, въ постель ложится не мать, разрѣшившаяся отъ бремени, но отецъ, который налагаетъ на себя добровольный постъ и всѣми трактуется, въ качествѣ больнаго. Въ объясненіи этого загадочнаго и ничѣмъ въ наличности неоправдываемаго обычая невольно останавливаешься на томъ мнѣніи, которое видитъ здѣсь темное воспоминаніе факта первороднаго грѣха и смутное сознаніе его всеобщности, въ силу чего каждый человѣкъ по грѣхъ" рождается и въ беззаконіи зачинается. Отсюда, всякое новое рожденіе есть приращеніе грѣха, для заглажденія котораго со стороны его виновниковъ требуется своего рода искупительный процессъ и очистительныя дѣйствія; и если мать ребенка искупаетъ, до извѣстной степени, свою вину муками рожденія, то отецъ, въ соотвѣтствіи съ ней, долженъ понести добровольный подвигъ поста, воздержанія и напускной болѣзни. Lafitau: Moers des savages Américains" I, 259 s. Waitz "Antropol. der Naturvölker" I. 295. Zöekler "Kritische Geschichte der Askese" 131--135 s.
   Dr. W. Schneider "Die Naturvölker" I. 114--118 s. Paderb. und Mimst. 1885.}.
   На вопросы о загадочности многихъ религіозно-практическихъ явленій изъ жизни и быта дикарей, натуралистическій эволюціонизмъ не находитъ отвѣта лучшаго, чѣмъ повтореніе пресловутой гипотезы своего кориѳея (Дарвина) "о самопроизвольномъ зарожденіи". Но очевидно, что сказать въ объясненіе чего-либо, что оно возникло такъ, просто, само-собой, или отъ причинъ, къ существу дѣла не относящихся, значитъ не отвѣтить на вопросъ, а обойдти его и. во всякомъ случаѣ, отказаться отъ объясненія. "Новѣйшее идеалистическое мнѣніе о самостоятельности и внутренней необходимости развитія рода человѣческаго чисто изъ самого себя, есть не только не истинная, но даже не возможная мысль, мечта фантазіи, ласкающая одно тщеславіе человѣка, насмѣшка надъ фактами и причинной связью исторіи культуры" {Waits "Anthropologie der Naturvölker" I B. 2 Auf. 1370.}.
   Въ виду полной неудовлетворительности эволюціоннаго взгляда на современныхъ дикарей, какъ на представителей жизни примитивнаго человѣчества, обращаемся ко второму мнѣнію, разсматривающему состояніе современной дикости, какъ патологическое уклоненіе отъ нормальнаго прогрессивнаго хода развитія человѣчества, какъ состояніе вырожденія и деградаціи съ предшествующей, высшей ступени развитія. Это мнѣніе располагаетъ въ свою пользу уже однимъ тѣмъ, что оно устраняетъ изъ своихъ объясненій всякую "самопроизвольность и безпричинность" и даетъ, такимъ образомъ, удовлетворительный отвѣтъ на всѣ тѣ вопросы, относительно которыхъ, какъ мы видѣли, безотвѣтенъ эволюціонизмъ.
   Смотря на жизнь современныхъ дикарей, какъ на продуктъ вырожденія, теорія деградаціи eo ipso удовлетворительно объясняетъ намъ совмѣщеніе тѣхъ, повидимому, непримиримыхъ крайностей, которыя наблюдаются одновременно существующими въ религіи и бытѣ дикарей, образчики чего мы указывали въ вышеприведенныхъ примѣрахъ Папуасовъ, Каннибаловъ и обитателей полярныхъ странъ {См. выше стр. 466.}. Здѣсь то, что наблюдается добраго и хорошаго,-- признается остаткомъ прежняго духовнаго богатства, а то, что поражаетъ своей дикостью и грубостью, считается симптомами послѣдующаго вырожденія. Въ этомъ отношеніи особенно поразительно существованіе у современныхъ грубыхъ дикарей возвышенныхъ религіозныхъ представленій о Великомъ Духѣ, Творцѣ міра, Господинѣ и Обновителѣ всей жизни, совершенно расходящееся съ практикой дѣйствующей у нихъ религіи {Приведемъ нѣсколько примѣровъ, въ подтвержденіе этого. Такъ, грубые дикари Восточной и Южной Австраліи знаютъ объ одномъ добромъ Богѣ, который держитъ въ своей власти злое существо; въ различныхъ областяхъ онъ извѣстенъ подъ разными именами: жители новаго Валлиса называютъ его, напр. "Койанъ" (Koyan); но они не приносятъ ему жертвъ. На Югѣ Австраліи верховной творецъ міра называется "Пейамей" и почитается, какъ "Маманна-му-рокъ", т. е. "Отецъ всего, что обитаетъ на небѣ". На Югѣ-востокѣ тотъ же богъ извѣстенъ подъ именемъ "Тіанъ". Въ Нью-Нурсисѣ, на западѣ Австраліи, о творцѣ міра, богѣ "Мотогонѣ" говорится, что онъ, обыкновенно, только восклицалъ: "явись земля, явись вода", и тотъ-часъ же все возникало. Память объ этомъ Божествѣ. извѣстномъ подъ различными именами (Парикалла, Мильеру, Титни, Наринйэри и др.) сохранилась и у жителей, сосѣдней съ Австраліей -- Полинезіи.
   Бушмены Африки, по свидѣтельству позднѣйшихъ путешественниковъ, сохранили вѣру въ одного, невидимаго "великаго мужа" на небѣ, котораго они призываютъ въ молитвѣ и почитаютъ особыми танцами. Одинъ миссіонеръ, проведшій цѣлыхъ 18 л. среди дикихъ племенъ Южной Африки, категорически утверждаетъ, что у нихъ существуетъ вѣра въ высшее Существо, по имени "Каганъ", или "Каангъ".
   Особенно богата, примѣрами этого рода религія большинства негритянскихъ племенъ, въ исторіи которыхъ нѣтъ основаній подозрѣвать вліянія культурныхъ націй. По словамъ Шнейдера "религіозныя представленія ихъ стоятъ много выше, чѣмъ почти всѣхъ остальныхъ "естественныхъ народовъ"; они столь высоки, что если мы и не рѣшимся назвать ихъ монотеистами, то можемъ сказать, что они стоятъ на границѣ монотеизма, хотя ихъ религія и соединена съ большой суммой грубыхъ суевѣрій". "Есть всѣ основанія полагать, что идея великой Первопричины, какъ Творца всѣхъ вещей, съ незапамятныхъ временъ господствовала у обитателей золотаго берега; такъ какъ термины -- "Янкомпонъ" (отъ "янкомъ" -- другъ и "епонъ" великій) и "Ямми" (отъ "йеех" -- дѣлать и "емі" или "мі" -- меня), которыми они обозначаютъ Бога, повидимому, указываютъ на то, что понятіе о Богѣ, какъ благомъ Творцѣ, возникло одновременно съ самимъ языкомъ". Это верховное Божество подъ различными именами почитается и всѣми другими негрскими племенами Африки, такъ что знаменитый энтографъ Ливингстонъ первобытной религіей ихъ рѣшается признать, именно, эту вѣру въ Единаго, Всемогущаго Творца неба и земли. См. Schneider "Die Naturvölker" I. 95--93 s. I. 54, 282--3 й.
   Müller "Geschichte der ameticanischen Vorreligion" 52 n. 148 s.}. Эти возвышенныя религіозныя концепціи стоятъ особнякомъ, въ сторонѣ отъ другихъ религіозныхъ идей; очевидно, онѣ потеряли свое жизненное значеніе, утратили подлинный смыслъ и теперь сохраняются, какъ священныя реликвіи прошлаго, въ которомъ онѣ были полны глубокаго смысла и живаго воздѣйствія на жизнь: осталась только одна пустая форма, но исчезло ея внутреннее содержанія, отлетѣлъ оживотворявшій ее духъ.
   Равнымъ образомъ, обычай обрѣзанія, кувады, жертвы, заклинаній, представленій о змѣѣ, какъ олицетвореніи злаго начала, и болѣе свѣтлый взглядъ на далекое прошлое, не служитъ-ли все это смутнымъ отраженіемъ прелести первобытнаго состоянія и тяжести великой катастрофы, его нарушившей? Наконецъ, при посредствѣ научныхъ данныхъ сравнительной филологіи, миѳологіи, археологіи и исторіи, общій деградаціонный ходъ религіознаго развитія дикарей, не становится-ли съ каждымъ днемъ все яснѣе и яснѣе? Въ томъ отношеніи особенно поучительно то, чисто эмпирическое обобщеніе, что умноженіе числа боговъ и мимическихъ сказаній о нихъ, вообще идетъ въ параллель съ развитіемъ народа; а чѣмъ грубѣе племя, тѣмъ скуднѣй семья его божествъ, которая у дикихъ племена, рѣдко превышаетъ пять, шесть членовъ, часто ограничивается только двумя -- мужескимъ и женскимъ, или добрымъ и злымъ, а иногда довольствуется даже только однимъ {B. Д. Кудрявцевъ -- II. II, 122 стр.}.
   Справедливость теоріи вырожденія современнаго дикаря подтверждаетъ и наблюденіе надъ особенностями, отчасти и физической, а главное -- психической организаціи его. Говоря вообще, въ несовершенныхъ свойствахъ физической организаціи современнаго дикаря гораздо больше основаній видѣть симптомы послѣдующаго вырожденія, чѣмъ зародышевую форму будущаго богатаго развитія. Принять это нужно, въ первыхъ, потому, что факты опыта но даютъ намъ примѣровъ самостоятельнаго превращенія подобныхъ, физическихъ убогихъ дикарей въ представителей болѣе сильнаго физическаго типа, а скорѣе, наоборотъ -- они указываютъ намъ многочисленные примѣры полнаго и окончательнаго вымиранія цѣлыхъ племенъ и народностей (краснокожіе аборигены Новаго Свѣта) при первымъ столкновеніи ихъ съ новыми условіями жизни. Очевидно, что такимъ хилымъ особямъ не подъ силу произвести здоровое потомство. И Цоклеръ вполнѣ правъ, когда говоритъ, что "сущность современнаго состоянія дикаря не дикость, а одичаніе. Все они безъ исключенія, представители не юношеской мощи, но старческаго безсилія и вырожденія нашего рода" {Zöckler, 203 s.}. Еще яснѣе говоритъ о томъ-же наблюденіе надъ психической стороной жизни современныхъ дикарей. Въ ней насъ одинаковъ поражаютъ двѣ главныхъ особенности -- абсолютный культурный застой и полное отсутствіе личной иниціативы въ дѣлѣ культурнаго развитія, съ одной стороны, и изумительная способность тѣхъ-же дикарей быстро культивироваться и сразу достигать высокихъ степеней, съ другой стороны. Дѣйствительно, нельзя указать ни одного сколько-нибудь убѣдительнаго примѣра самостоятельнаго перехода какихъ-либо дикихъ племенъ отъ состоянія, напр. блуждающихъ по тропическимъ лѣсамъ охотниковъ къ высшей культурной степени -- кочующихъ номадовъ, тѣмъ болѣе къ еще высшей -- осѣдлыхъ земледѣльцевъ. Всѣ, сравнительно немногіе примѣры, приводимые для доказательства самобытности культурнаго развитія, далеко не выдерживаютъ критики, поскольку они упускаютъ изъ вниманія вполнѣ очевидное вліяніе посторонней культуры, насадителями, и нерѣдко насильственными, которой являются представители высшей культуры, въ видѣ-ли то предпріимчивыхъ плантатаровъ -- янки, или эксплоататоровъ -- колонистовъ, или-же. наконецъ, различныхъ христіанскихъ миссіонеровъ {Мы имѣемъ въ виду здѣсь ссылки на Ирокезовъ, Семигноловъ и Пунсонъ Америки, а также на нѣкоторыхъ полинезійскихъ, индійскихъ. Южно и Западно-Африканскихъ племенъ, якобы самостоятельно оставившихъ спой прежній. Бродячій образъ жизни и добровольно перешедшихъ къ болѣе высшей культурной жизни -- осѣдлыхъ земледѣльцевъ. Zöckler, "Op. cit." 214 s.}. И Уотли глубоко правъ, когда въ своихъ чтеніяхъ о происхожденіи цивилизаціи говоритъ слѣдующее: "Факты неумолимы: и то обстоятельство, что нельзя привести ни одного достовѣрнаго примѣра, чтобы дикари когда-нибудь сами, безъ посторонней помощи, возвысились изъ этого состоянія, не есть теорія, а есть констатированіе факта, до сихъ поръ не опровергнутое" {Wattley, "Essay on Origin ot Civilisation". Тайлоръ -- 37 стр.}. Очевидно, дикари не силахъ самостоятельно подняться до той высоты, съ которой нѣкогда ниспали, и не потому, что у нихъ отсутствуетъ способность къ этому, а потому, что они, вслѣдствіе какихъ-бы то ни было жизненныхъ катастрофъ утратили, такъ сказать, вкусъ къ жизни, пришли въ состояніе тупаго равнодушія и безпритязательнаго довольства скудной и грубой наличной дѣйствительностью, не знающей другихъ высшихъ запросовъ и интересовъ. Отрицать этого факта не рѣшился и самъ Тайлоръ, вынужденный признать, что "остановка и упадокъ цивилизаціи должны быть причислены къ наиболѣе частымъ и могущественнымъ проявленіямъ жизни народовъ" {Тайлоръ. "Первобытная культура" І, 38 ст. перев. Коропчевскаго СПБ. 1872.}.
   Другой, еще болѣе любопытный психической феноменъ въ жизни современныхъ дикарей -- эта ихъ, по истинѣ изумительная способность быстро и сильно культивироваться при наличности благопріятныхъ для того условій. Разительнымъ примѣромъ этого могутъ служить тѣ отдѣльные экземпляры изъ среды дикихъ, варварскихъ племенъ, которые, будучи поставлены въ новыя условія богатой умственной и духовно-нравственной культуры, сравнительно легко и скоро приспособлялись къ ней и даже выставляли изъ среды себя нѣкоторыхъ достойныхъ ея носителей въ области стратегіи, политики, права, науки, искусства, поэзіи и литературы, имена которыхъ, не безъ достаточнаго основанія, могутъ бытъ занесены на страницы культурной исторіи человѣчества {Въ интересномъ трудѣ Schneider'а. "Die Naturvölker" примѣрами этого рода, взятыми притомъ изъ исторіи однихъ только негровъ, наполнена цѣлая глава, подъ заглавіемъ "Hervorragende Talente" II в. 237--250 f. Здѣсь, на первомъ мѣстѣ онъ ставитъ знаменитаго чернаго генерала Туссенъ-Лувертюра, имѣвшаго переписку съ Наполеономъ I и начинавшаго одну изъ своихъ депешъ къ нему безсмертной фразой. "Le premier des Noirs du premier des Blancs". Въ качествѣ выдающагося политическаго дѣятеля, онъ указываетъ Стефана Аллена Бенсона, нывшаго президентомъ Либерійской республики, имѣвшаго дипломатическій вояжъ къ Европу въ 1862 году, принятаго при дворахъ Лондона и Берлина, и состоявшаго къ личной дружбѣ съ княземъ Бисмаркомъ.
   Рѣдкимъ лингвистическимъ талантомъ владѣлъ Алабомскій кузнецъ Еллисъ, которой прекрасно зналъ не только новые языки, но изъ древнихъ -- латинскій, греческій и еврейскій. Примѣръ высокой образованности представляетъ собой черный невольникъ Амо, отданый своимъ господиномъ, герцогомъ Брауншвейгскимъ въ Виттенбергкой университетъ, гдѣ онъ получилъ степень доктора философіи. Изъ другихъ представителей черной расы, прославившихся на различныхъ поприщахъ, науки и жизни отмѣтимъ знаменитаго астронома -- Ваннакера, математика -- Ѳому Фуллера, доктора -- Якова Дерхама. писателей -- Отелло и Оттоба Кугоано, епископовъ и церковныхъ ораторовъ -- Якова Элиза и Жана Капитейна. поэтовъ -- Филиппа Уэтли и Франциска Вильями и мн. др}.
   Если-бы мы захотѣли приложить къ объясненію этого факта эволюціонистическій масштабъ постепеннаго естественнаго развитія, то, очевидно, этимъ не достигли-бы цѣли, такъ какъ здѣсь мы имѣемъ дѣло, во первыхъ, не съ естественнымъ, а скорѣй съ искусственнымъ, а во вторыхъ, не съ постепеннымъ, а съ быстрымъ видомъ культурнаго развитія.
   Недостаточность эволюціонно-механическаго взгляда на этотъ фактъ подтверждается и аналогіей изъ жизни высшихъ животныхъ, напр. обезьянъ, у которыхъ самое сильное воздѣйствіе высокой посторонней культуры, обыкновенно, не идетъ дальше простой дрессировки, и не даетъ даже отдаленнаго намека на что-либо подобное вышеуказанному нами. Не ясно-ли, наоборотъ, отсюда то, что въ дикарѣ заложена уже готовая потенція прогресса, что въ немъ, такъ сказать, будится нѣкогда живая и дѣятельная, но въ послѣдствіи какъ-бы заснувшая культурная сила? Эта-то спящая сила, коль скоро бываетъ данъ внѣшній толчекъ къ ея пробужденію, обнаруживаетъ себя во всей своей силѣ и тѣмъ самымъ краснорѣчиво говоритъ, что и въ современномъ, самомъ грубомъ дикарѣ подъ внѣшнимъ, историческомъ наростомъ скрывается одинъ и тотъ-же, безконечно возвышающійся надъ животнымъ, типическій образъ человѣка, царя природы и вѣнца мірозданія! "Существуютъ твердыя основанія думать -- говоритъ Нашъ извѣстный мыслитель -- что тотъ звѣриный образъ, въ которомъ является намъ человѣчество на порогѣ исторіи, есть лишь извращеніе первоначальнаго образа Божія въ человѣкѣ" {Вл. Соловьевъ "Религіозныя основы жизни", 42 с. М. 1884.}. Итакъ, "духовная низость дикаря не представляетъ собой подтвержденія теоріи эволюціи, а скорѣй ея опроверженіе, ибо дикарь, оказывается, представляетъ собой не существо, только что поднявшееся надъ животнымъ, а существо ниспавшее до него" {С. С. Глаголевъ "О происх. и Первоб. состоян. рода человѣческаго", 397 стр., Москва 1894 г.}. Такимъ образомъ, внимательно-вдумчивое изученіе быта и жизни самыхъ низшихъ дикарей приводитъ насъ къ тому убѣжденію, что гораздо справедливѣй видѣть въ нихъ существъ, стоящихъ на послѣдней степени упадка, чѣмъ на первой ступени развитія.
   Теорія деградаціи, или вырожденія и послѣдовательнаго одичанія цѣлыхъ расъ человѣчества, дающая, на нашъ взглядъ, лучшее объясненіе этому факту, находитъ свое полное оправданіе и достаточное фактическое подтвержденіе въ прошлой исторіи человѣчества. Тутъ мы охотно поставили-бы на первомъ планѣ" древнѣйшія универсальныя традиціи первобытнаго блаженства, озарявшаго восходъ исторіи человѣчества, получившія даже спеціальное техническое названіе "традицій о золотомъ вѣкѣ". Но вѣское значеніе этого аргумента подрывается существованіемъ параллельнаго ряда другихъ древнихъ преданій, считающихъ точкой отправленія цивилизаціи первобытную дикость. Таковы, напр. пессимистическія описанія Лукреція, Эсхила, Гомера, Павзанія, Діодора Сицилійскаго и др., въ которыхъ говорится о грубости, жестокости и звѣрствѣ древнѣйшихъ людей {Выдержки и цитаты см. у Thomas "Les temps primitifs" II. 46--47 р.}. Положимъ. всѣ" эти, такъ сказать, встрѣчныя традиціи принадлежатъ писателямъ позднѣйшей, классической эпохи и, по всей вѣроятности, характеризуютъ не начальную эпоху человѣческой исторіи, а время ея послѣдующаго упадка. Наоборотъ, научно-историческое значеніе универсальныхъ традицій первобытной эпохи не имѣютъ духа категорически отрицать даже и сами эволюціонисты. "Преданіе низшихъ племенъ о лучшей жизни ихъ предковъ иногда можетъ быть дѣйствительнымъ воспоминаніемъ о неслишкомъ отдаленномъ прошломъ; Алгонкинскіе Индѣйцы вспоминаютъ о прошлыхъ временахъ, какъ о золотомъ вѣкѣ, когда жизнь была лучше, чѣмъ теперь, когда у нихъ были лучшіе законы и начальники и менѣе грубые нравы" -- говоритъ, напр. Тайлоръ {Цитир. сочиненіе -- 44 стр.}.
   Но не станемъ строить своихъ доказательствъ на зыбкой почвѣ гипотезъ, и потому перейдемъ прямо къ историческимъ временамъ. Стоя на твердой почвѣ исторіи, мы смѣло можемъ сказать, что регрессъ имѣлъ здѣсь мѣсто почти также часто, какъ и прогрессъ и что сама исторія есть ничто иное, какъ пестрый калейдоскопъ періодически повторяющейся смѣны этихъ двухъ основныхъ типовъ человѣческой жизни. Отсюда, вырожденіе и упадокъ не только отдѣльныхъ, болѣе или менѣе, мелкихъ группъ человѣчества, но даже цѣлыхъ, иногда цвѣтущихъ и могущественныхъ государствъ, представляетъ одно изъ обычныхъ историческихъ явленій. Особенно поучительна въ этомъ отношеніи исторія центральной Азіи, этого забытаго пепелища древнеисторической жизни. Очагъ цивилизаціи и прогресса, впервые зажженный въ центральной Азіи -- колыбели человѣчества, далеко отбрасывалъ свои животворные лучи: но по мѣрѣ выселенія оттуда различныхъ племенъ, онъ постепенно потухалъ на прежнемъ своемъ мѣстѣ. Античная цивилизація исчезла, обширныя монархіи погибли. Сколько городовъ, нѣкогда цвѣтущихъ промышленностью и торговлей, оставили послѣ себя только руины, сколько другихъ и вовсе безслѣдно изчезло съ лица земли! Сколько богатыхъ и населенныхъ странъ превратилось въ безплодныя пустыни, населеніе которыхъ влачитъ жалкую жизнь, прозябая въ полудикомъ состояніи! "Что сталось съ цивилизаціей Африки, столь блестящей въ вѣкъ Кипріана и Августина и еще раньше въ вѣкъ Ганнибала? Теперь на томъ мѣстѣ царствуетъ мерзость запустѣнія и ихъ обитатели находятся въ состояніи близкомъ къ дикости. На развалинахъ Ѳивъ и Ниневіи живутъ теперь въ берлогахъ и логовищахъ люди съ правилами дикарей!" {С. О. Глаголевъ "О происхожд. и Первоб. состояніи рода человѣч." 468 стр.}. "Иные народы и совсѣмъ исчезли съ лица земли, такъ что самая память о нихъ и объ ихъ славномъ прошломъ осталась только въ лѣтописяхъ исторіи и въ немногихъ оставшихся отъ нихъ и полусохранившихся литературныхъ и вещественныхъ памятникахъ!" {Л. Д. Бѣляевъ "О безбожіи и антихристѣ", 1. XII стр. 1898 г.}.
   Признавая самый фактъ вырожденія, эволюціонизмъ хочетъ ослабитъ его значеніе тѣмъ пріемомъ, что состояніе историческаго упадка онъ называетъ не одичаніемъ, а "искаженіемъ цивилизаціи" {Тайлеръ "Первоб. культура" I, 33 стр.}. Но въ сущности, не все-ли это равно, и самое различіе не сводится-ли тутъ къ пустой игрѣ словами? "Примѣры цивилизованныхъ людей, обращающихся къ дикой жизни, попадая въ отдаленные края и переставая пользоваться благами цивилизаціи или чувствовать потребность въ нихъ, представляютъ, по признанію самого Тайлора -- опредѣленное доказательство вырожденія" {Тайлоръ, Цитов. сочиненіе -- 40 стр.}: иллюстраціей этого можетъ, по его мнѣнію, служитъ примѣръ жителей греческой колоніи Потидеи, образъ жизни и нравовъ которыхъ изображенъ такими мрачными красками у Гомера {Ibidem -- 41 стр.}.
   Въ сочиненіяхъ выше названнаго корифея эволюціонизма мы находимъ немало и позднѣйшихъ, почти современныхъ намъ, примѣровъ одичанія или вырожденія, изъ числа которыхъ отмѣтимъ нѣсколько, наиболѣе типичныхъ. "Гаучосы Южно-Американскихъ пампасовъ,-- говоритъ Тайлоръ,-- смѣшанныя Европейскія и Индѣйскія племена конныхъ пастуховъ, садятся, по описаніямъ, вокругъ огня на бычачьихъ черепахъ, варятъ супъ въ рогахъ животныхъ, обложенныхъ горячимъ пепломъ, питаются однимъ мясомъ безъ растительной пищи, и ведутъ жизнь совершенно гнусную, животную, выродившуюся, не знающую, удобствъ, но,-- неожиданно прибавляетъ авторъ -- все-же не дикую" {Тайлоръ -- 42 стр.}. Но чѣмъ же, спрашивается, отличается такой образъ жизни отъ дикаго и не достаточно-ли двухъ-трехъ поколѣній, родившихся и выросшихъ въ подобной обстановкѣ, чтобы даннымъ племенамъ окончательно превратиться въ самыхъ грубыхъ дикарей? Вырожденіе чіеннскихъ Индѣйцевъ есть также извѣстный историческій фактъ. Уединенный остатокъ Шошветскаго племени, затерявшійся въ Скалистыхъ горахъ, судя по описаніямъ лорда Мильтона и доктора Чидля, представляетъ рѣзкій примѣръ подобнаго-же вырожденія, безъ сомненія понизившаго и уничтожившаго многіе изъ дикихъ народовъ. Есть, также, основаніе думать, что Индѣйское племя Диггеръ въ Сѣверной Америкѣ и Бушмены Южной Африки представляютъ собой униженные остатки племенъ, нѣкогда видѣвшихъ болѣе счастливые дни. На Цейлонѣ мы, какъ кажется, можемъ наблюдать замѣчательное явленіе несомнѣнно дикаго племени, говорящаго на арійскомъ нарѣчіи (доказательство его прежней культурности). Это -- дикая часть племени Ведда, или "охотниковъ", остатки котораго еще и теперь обитаютъ въ лѣсистой части острова. Судя по ихъ физическому типу, по образу жизни и занятіямъ это -- не просто дикари, но низшіе изъ нихъ {Тайлоръ -- 43--46 стр.}.
   Послѣ столькихъ древне-историческихъ и современныхъ примѣровъ одичанія, выбранныхъ нами изъ цѣлаго ряда имъ подобныхъ, щедро собранныхъ Тайлоромъ, утвержденіе, его, что "въ продолженіе столькихъ тысячелѣтій извѣстнаго исторіи существованія ни арійское, ни семитическое племя не дали, повидимому, ни одного прямого дикаго отпрыска", является, по меньшей мѣрѣ, страннымъ, чтобы не сказать больше {Тайлоръ --49 стр.}. Впрочемъ, въ другомъ мѣстѣ своего сочиненія онъ робко признаетъ, что "случаи особенно низкой цивилизаціи, быть можетъ, иногда и могутъ быть объяснены вырожденіемъ подобнаго рода" {Ibidem -- 40 стр.}. Это положеніе категорически утверждаетъ другой ученый изслѣдователь даннаго вопроса, который говоритъ: "регистръ деградировавшихъ племенъ, живущихъ на границахъ цивилизованной жизни народовъ, увеличивается годъ отъ году" { Zöckler. Oр. cit.-- 211 s.}.
   Выдающимися памятниками сравнительной высоты древнѣйшей культуры тѣхъ народовъ, современные потомки которыхъ ведутъ весьма примитивный образъ жизни, могутъ служитъ знаменитыя пирамиды Египетскихъ фараоновъ 4-ой и 5-ой династіи, гордо высящіяся среди убогихъ хижинъ теперешнихъ феллаховъ: а также величественныя развалины древнихъ дворцовъ и храмовъ съ ихъ, нерѣдко художественно-поразительными памятниками архитектуры, скульптуры, ваянія и зодчества, въ долинѣ Месопотаміи, среди современныхъ Курдовъ и Афганцевъ. Руины колоссальныхъ построекъ въ Перу, Мексикѣ и на берегахъ Миссисипи краснорѣчиво свидѣтельствуютъ о нѣкогда процвѣтавшей здѣсь высокой культурѣ, о которой аборигены Америки -- краснокожіе индѣйцы -- но сохранили, повидимому, никакихъ воспоминаній.
   Еще опредѣленнѣй и яснѣй возможность и наличность процесса деградаціи выступаетъ въ исторіи религій. Прославленныя религіи древняго міра, каковы: религія Египта. Греціи и Рима, были гораздо чище и возвышеннѣй въ начальный періодъ ихъ существованія: постепенно-же падая въ теченіе всей дальнѣйшей ихъ исторіи, онѣ, въ послѣднюю свою эпоху, обыкновенно, вырождались въ пустыя и мелочныя обряды омовеній, очищеній, заклинаній, чревовѣщаній и всякой прочей таинственной демонологіи. Это, въ особенности, должно сказать про религію народныхъ массъ, которая, въ то время, какъ религія жрецовъ и, вообще, образованныхъ классовъ общества, очищалась и просвѣтлялась подъ воздѣйствіемъ философствующей мысли, падала все ниже и ниже, нерѣдко доходя до степени простаго фетишизма, въ которомъ поклоненіе извѣстнымъ видимымъ божествамъ утрачивало свой первоначальный, символически духовный характеръ и спускалось на степень грубаго идолопоклонства. Да и самый фетишизмъ, съ котораго эволюціонисты, въ интересахъ свой теоріи, предпочитаютъ начинать религіозную исторію, въ дѣйствительности, далеко не представляетъ чистой и изначальной формы религіознаго процесса, а служитъ однимъ изъ дальнѣйшихъ и патологическихъ его выраженій. Теорія первобытнаго "фетишизма стоитъ въ самой неразрывной связи съ теоріей "соважизма", если первобытный человѣкъ былъ нагъ умственно и духовно по теоріи соважизма,-- то и религія его не могла, разумѣется заключать въ себѣ никакихъ проявленій и обнаруженій высшаго, духовнаго порядка, т. е. была грубымъ идолопоклонствомъ, обожаніемъ различныхъ предметовъ и явленій видимой природы, почему-либо поразившихъ собой младенческій разумъ первобытнаго дикаря. Отсюда, въ школѣ старыхъ эволюціонистовъ была общепринятой слѣдующая скала религій: атеизмъ, фетишизмъ, тотемизмъ, пантеизмъ, политеизмъ и монотеизмъ {Aug. Comte. "Philosophie positive" I, 101 р. Läbbock "Origin of civilisation" 38--68 p. Barins-Gould. "Origin and developpement of religives belief" I. 1869.}. Лучшее выраженіе и критически очищенную форму теорія фетишизма получила въ сочиненіяхъ Тайлора, Каспари, и въ особенности -- Герберта Спенсера, наиболѣе типичнаго представителя теоріи "анимизма" первобытныхъ вѣрованій, которая представляетъ изъ себя sui generis одухотворенный фетишизмъ, смягченный, именно, представленіями о невидимомъ и сверхчувственномъ существованіи (явленіе двойниковъ, сновидѣнія и души умершихъ).
   При всей своей кажущейся простотѣ и естественности, особенно въ послѣдней своей формѣ, теорія первобытнаго фетишизма (или "анимизма") не служитъ выраженіемъ дѣйствительнаго хода религіознаго процесса. По справедливому приговору такого выдающагося авторитета въ религіозной области, какимъ былъ М. Мюллеръ, всѣ доказательства фетишизма составляютъ безисходной, логическій кругъ, поскольку въ основаніе ихъ полагается то-же самое, что выводится и въ слѣдствіи (вѣра въ высшее, духовное бытіе) {M. Müller "Verlesung, über Upsprung der Religien" -- 117 S. 1881.}. И дѣйствительно, по свидѣтельству такого нелицепріятнаго судьи, какъ исторія, фетишизмъ принадлежитъ не началу, а концу религіознаго развитія, какъ отдѣльныхъ лицъ, такъ и цѣлыхъ, болѣе или менѣе, значительныхъ группъ. Во главѣ множества разнообразныхъ и вѣскихъ аргументовъ, утверждающихъ это положеніе, стоить уже самое названіе "фетишизма", происходящее отъ латин. корня facio, и означающее "сдѣланнаго" бога, разумѣется, по образцу умопредставляемаго. Отсюда, всѣ фетишисты покланяются не самимъ по себѣ какимъ либо предметамъ въ ихъ естественномъ, природномъ видѣ, но умопредставляемому, невидимому божеству, символическимъ олицетвореніемъ котораго служилъ какой-либо предметъ, искусственно выработанный изъ дерева, камня, кости и т. п.: такъ что этотъ самый "фетишъ" или идолъ былъ не болѣе, какъ посредствующей формой въ отношеніяхъ къ невидимому и неосязаемому первообразу, служилъ лишь его чувственнымъ отображеніемъ.
   Правда, защитники фетишизма говорятъ, что самое представленіе божества подъ видомъ такихъ наивныхъ образовъ, какъ искуственно-созданные идолы, сильно напоминая младенчество каждаго отдѣльнаго человѣка, когда онъ забавляется игрушками, даетъ полное право отнести его къ состоянію дѣтства всего человѣчества, т. е. къ самому началу его исторической жизни. Но развѣ старчество не впадаетъ въ младенчество? Развѣ пьяные или духовно-больные не забавляются точно такимъ-же, или еще болѣе наивнымъ способомъ, какъ и дѣти? Однимъ изъ яркихъ выраженій такого старческаго безсилія, духовной болѣзни, умственнаго и нравственнаго отупѣнія въ сферѣ религіи и служитъ, именно, фетишизмъ. Многочисленные примѣры этого даетъ исторія: всѣ безчисленныя суевѣрія, которыми полны религіи буддизма, ислама, новѣйшаго іудейства и средне-вѣковаго христіанства (омовенія, очищенія, магія, талисманы, амулеты, вѣра въ колдуновъ и оборотней, тайны астрологіи и фокусы спиритизма), все это и сему подобное, есть выраженіе, своего рода, фетишизма; оно возникло и развилось не въ началѣ каждой изъ вышеназванныхъ религій, а въ послѣдній періодъ ея, служа такимъ образомъ, не проявленіемъ духа и силы религіи, а выраженіемъ ея отцвѣта, порчи и извращенія высшаго, болѣе духовнаго смысла. Цокклеръ имѣлъ полное право заключать свое обозрѣніе историческихъ и современныхъ примѣровъ религіознаго вырожденія слѣдующимъ категорическимъ положеніемъ: "прямое наблюденіе процесса религіозной деприваціи съ рѣшительно выраженной склонностью къ фетишизму, установлено окончательно, но нигдѣ и никогда не наблюдалось противоположнаго явленія, т. е. самостоятельнаго возникновенія чистой, духовной, въ особенности -- монотеистической религіи, изъ грубаго фетишизма" {Zöckler "Op. cit". 201 s.}. Посему, неудивительно, что теоріи первобытнаго фетишизма начинаетъ утрачивать свой кредитъ въ средѣ серьезныхъ ученыхъ, которые разсматриваютъ его не какъ изначальную форму религіи, а какъ "вырожденіе и отцвѣтъ возвышенныхъ общихъ представленій" {О. Pfleiderer "Zur frage nach Anfang und Entwicklung der Religion" Iahrb. f. Protest. Theologie 65 s. 1875.}. Къ числу рѣшительныхъ противниковъ этой теоріи принадлежатъ такіе крупные авторитеты, какъ М. Мюллеръ, О. Пфлейдереръ, Гартманнъ, Фустель-де-Куланжъ, Менъ-де-Биранъ, Вуттке, де-Ружмонтъ, Герц. Аржильскій, Баудненнъ, В. Штраусъ и др. {Zöckler -- 203 s.}.
   Все это уполномочиваетъ насъ съ рѣшительностью заявить, что фетишизмъ есть продуктъ религіознаго вырожденія и служитъ, такимъ образомъ, новымъ и наиболѣе сильнымъ доказательствомъ полной возможности не одного лишь прогрессивнаго, но и деградаціоннаго хода исторіи человѣчества. Робкое признаніе даннаго факта высказываютъ и сами эволюціонисты, когда допускаютъ, что на ряду съ примитивнымъ фетишизмомъ, какъ "воображаемой (sic!) низшей ступенью религіи", несомнѣнно существуетъ "суевѣрный фетишизмъ", позднѣйшаго происхожденія, представляющій продуктъ вырожденія и порчи изъ высшихъ религіозныхъ формъ {Paret -- Article "fetischismus" in Herzog. R -- E. IV 13. 395 s. 2 Aut.}.
   Послѣ всего того, что нами сказано, становится, болѣе или менѣе яснымъ, что эволюціонная теорія "анимизма" первобытныхъ вѣрованій, опирающаяся въ свою очередь на гипотезу соважизма, не составляетъ научно-обоснованнаго факта, а является тенденціозной гипотезой, утверждающейся на самыхъ зыбкихъ основахъ. Серьезный-же историко-психологическій анализъ тѣхъ основъ, на которыхъ думаетъ опереться современный эволюціонизмъ, приводитъ къ совершенно противоположному выводу, показывая, что древнѣйшія эпохи были относительно выше и чище многихъ, имъ послѣдовавшихъ, и что современный дикарь -- не болѣе, какъ болѣзненный выродокъ раннѣйшаго, болѣе здороваго предка. "Наиболѣе основательные изслѣдователи въ области исторіи и быта дикарей -- Вайтцъ, Герландъ и др.-- говоритъ Отто Пфлейдереръ: "вынесли изъ изученія, такъ называемыхъ, естественныхъ народовъ, то впечатлѣніе, что ихъ настоящее развитіе во всѣхъ отношеніяхъ -- и въ политикѣ, и въ языкѣ, и въ особенности, въ религіи,-- указываетъ на раннѣйшую, болѣе высокую ступень, неясные отзвуки изъ которой звучатъ еще и въ ихъ современномъ состояніи упадка" {О. Pleiderer "Religions philos. auf geschichtliche Grüdlage" II. 2 Auf. 17--18, s. 1884.}. "Я держусь того мнѣнія, что цивилизація была первымъ состояніемъ человѣчества -- авторитетно заявляетъ Шеллингъ,-- и ближайшая задача исторіи показать, благодаря какой катастрофѣ часть человѣчества была отторгнута отъ жизни цѣлаго и какимъ путемъ шла его дегенерація изъ первобытнаго состоянія въ состояніе настоящей дикости" {Schelling "Lésons sur les etudes academiques"; у Tomas II -- 70 p.}?
   Итогъ любопытный вопросъ не остается безотвѣтнымъ въ наукѣ. По ея приговору, état de natur образовалось постепенно, благодаря тому, что между отдѣльными племенами человѣчества и начальнымъ центромъ, изъ котораго они вышли, произошелъ разрывъ, вслѣдствіе котораго отдѣльные экземпляры человѣчества, отдѣлясь отъ благоустроеннаго соціальнаго организма, постепенно растрачивали свое духовное богатство до тѣхъ поръ, пока не становились почти совершенно нищими матеріально и духовно. Не послѣднюю роль часто играли тутъ и внѣшнія географическо-климатическія условія, въ которыя поставляемы были эти разсѣянныя племена, нерѣдко вынуждаемыя борьбой за существованіе, исключительно заботиться лишь объ удоволетвореніи насущныхъ потребностей тѣла, и постенно забывать и утрачивать самое представленіе о какихъ-либо высшихъ запросахъ духа.
   Неувидительно, что справедливость такого взгляда на состояніе дикости, отстаивается многими научными авторитетами, одинъ изъ которыхъ, напримѣръ, категорически заявляетъ, что "дикарь ни въ какомъ случаѣ не есть первобытный человѣкъ; онъ -- часть современнаго человѣчества, вышедшая за черту культурнаго прогресса, подобно тому, какъ и за черту осѣдлыхъ центровъ человѣческаго поселенія" {М. Schneider "Die Naturvölker" I, V s.}. "Все это приводитъ насъ къ тому заключенію -- говоритъ другой апологетъ,-- что о быстротѣ и ходѣ развитія нашихъ предковъ нельзя судить по тѣмъ изъ ихъ потомковъ, которые не воспользовались полученнымъ наслѣдствомъ, ушли на страну далече и, подобно блудному сыну евангельской притчи, расточили свое духовное богатство; судить по нимъ о первобытномъ человѣкѣ также не основательно, какъ судить о ребенкѣ, еще не окрѣпшемъ и не развившемъ ума, но наблюденію надъ человѣкомъ, потерявшимъ свой умъ въ зрѣломъ возрастѣ" {С. С. Глаголевъ "О происх. и первоб. состояніи рода человѣческаго" 468 стр.}.
   Признаніе всего этого, не чуждо, повидимому, и самимъ эволюціонистамъ. "Если достовѣрно, что человѣческій умъ можетъ восходить очень высоко, то не менѣе справедливо, что и спускаться онъ можетъ еще ниже" -- говоритъ, напр. одинъ изъ извѣстныхъ раціоналистич. историковъ религіи {Reville "Proleyomenes de l'histoire de Religions" 46 p. Paris. 1881.}. Самъ Тайлоръ вынужденъ признать слѣдующее: "исторія показываетъ намъ, что культура, достигнутая прогрессомъ, можетъ быть утрачена чрезъ вырожденіе" {Тайлоръ "Первоб. культура" I. 34.}. Еще рѣшительнѣй выражаетъ ту-же мысль Спенсеръ, говоръ: "есть причины думать, что люди низшихъ типовъ, существующіе въ настоящее время, не суть образчики человѣка, какимъ онъ былъ въ началѣ; очень возможно, а по моему убѣжденію даже въ высшей степени вѣроятно, что въ исторіи регрессъ имѣлъ мѣсто также часто, какъ и прогрессъ" {Спенсеръ "Основанія соціологіи" VIII р. 139 стр.}. Въ этихъ словахъ главныхъ представителей современнаго религіознаго эволюціонизма звучитъ невольное признаніе того факта, что культурной прогрессъ человѣчества не всегда шелъ прямолинейно и поступательно, а допускалъ иногда значительныя уклоненія въ сторону, и даже принималъ совершенно обратное движеніе; у нихъ не хватаетъ только послѣдовательной рѣшимости признать, что въ религіозной сферѣ болѣе, чѣмъ гдѣ-либо еще, "прогрессъ" этотъ былъ условнымъ и относительнымъ.
   Справедливость требуетъ сказать, что наиболѣе серьезные эволюціонисты и сами говорятъ о дикости, лишь какъ о "гипотетическомъ" первобытномъ состояніи, называютъ свою теорію развитія только "абстрактной формулой прогресса" и не скрываютъ того, что, составивъ на основаніи ученія о развитіи предварительное, чисто апріорное понятіе о томъ, каковы должны быть свойства первобытныхъ идей и вѣрованій, они переходятъ, затѣмъ, къ реализаціи ихъ въ своемъ воображеніи и къ ихъ распознанію въ дѣйствительности {Тайлоръ "Перв. культ." I, 19; Карцевъ "Основные вопросы философіи, исторіи" II, 352. Спенсеръ "Основанія соціологіи" 110 стр.}. "Установивъ эволюціонистическій принципъ, очевидно, можно писать исторію религіи и не зная исторіи. Опытъ подсказываетъ, что исторію религіи можно писать не зная и этнографіи. Эволюціонная теорія сама подсказываетъ каковъ должно быть генезисъ религіозныхъ вѣрованій;остается только изъ первыхъ попавшихся книжекъ о дикаряхъ набрать примѣры, иллюстрирующіе теорію" {С. С. Глаголевъ "О происхож. рода челов." 41 стр.}. Историки религіи изъ школы эволюціонистовъ такъ, именно, и поступаютъ: они откровенно заявляютъ, что въ основаніе своего труда вмѣсто фактовъ кладутъ "предположеніе" {Мензисъ "Исторія религіи" 3 стр. СПБ. 1897.}. Но очевидно, что подобный пріемъ имѣетъ слишкомъ ничтожную научную цѣнность, чтобы ни сказать -- вовсе никакой. И до тѣхъ поръ, пока позитивная наука не измѣнитъ своей основной, натуралистически-механической точки зрѣнія на религію, ея общіе и главные результаты будутъ неизбѣжно неудоволетворительны. "Религія, какъ и цивилизація вообще, можетъ принимать не одинъ прогрессивно-оптимистическій, но и прогрессивно-пессимистическій ходъ развитія,-- грубая формы религіознаго поклоненія можетъ быть не первой ступенью религіознаго восхожденія, а двадцатой, или сотой ступенью религіознаго нисхожденія" {John Ray "Contemporary Review" 1380. перевод. Xp. Чтенія 1331. II. 41.}.
   Подводя итоги всему, доселѣ нами сказанному, мы неизбѣжно приходимъ къ тому заключенію, что господствующее въ современной наукѣ представленіе о терминѣ "первобытный", при всей своей опредѣленности, далеко не точно: оно гораздо уже его дѣйствительнаго содержанія, такъ какъ обнимаетъ собой лишь состояніе "дикости", которое, какъ-бы ни было древне, во всякомъ случаѣ -- не изначально. Основной базисъ эволюціонной теоріи, что дикарь и первобытный человѣкъ -- одно и то-же, оказывается утвержденнымъ на пескѣ, такъ какъ они не только не синонимы, но скорѣй, понятія противоположныя, и другъ друга исключающія. Въ виду этого, самое представленіе о "первобытной эпохѣ", какъ о состояніи дикости, и объ ея религіи, какъ наигрубѣйшей религіозной формѣ, съ полнымъ правомъ должно быть отнесено къ категоріи укоренившихся предразсудковъ, ровянющихъ высокое значеніе истинной науки; посему, точная наука, просвѣщеннѣе и шире смотрящая на вещи, должна разъ навсегда отказаться отъ него.

Ал. Покровскій.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru