Покровский Александр Иванович
Библия, как основной источник для изучения первобытной религии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Покровский А. И. Библия, как основной источник для изучения первобытной религии // Богословский вестник 1900. Т. 2. No 6. С. 180-199 (3-я пагин.).
   

Библія, какъ основной источникъ для изученія первобытной религіи.

   Вопросъ о "первобытной религіи", или что то-же, объ изначальной ея формѣ, имѣетъ глубоко-важное, не только научно-философское, но главнымъ образомъ, жизненно-практическое значеніе. Принципіальная важность этого вопроса обусловливается его тѣсной связью съ другимъ, кореннымъ вопросомъ -- о происхожденіи религіи. Въ зависимости отъ того, какова была, на самомъ дѣлѣ, первоначальная форма религіи стоитъ разрѣшеніе основной міровой проблемны: что поставить въ заглавіи исторіи человѣчества -- рай-ли съ Богомъ, или лѣсъ съ животными? Отсюда вполнѣ понятно, почему извѣстный ученый лингвистъ и историкъ религіи называетъ этотъ вопросъ "фокусомъ" современной научно-философской мысли {M. Müller "Vorlesungen über den Ursprung und die Entwicklung der Religion" Vorwort VIII, 1881.}. "Посему, если кому-либо, то именно теологу слѣдуетъ неослѣпленнымъ взоромъ смотрѣть на ту высокознаменательную точку, на которой въ человѣческомъ сердцѣ въ первый разъ заблисталъ свѣтъ религіи" -- говоритъ другой ученый {Hardy "Die allgemeine vergleich. Religionswissenschaft" 38 s. 1887.}; а Цицеронъ, характерно выражая ту же самую мысль, лучшей религіей человѣчества называетъ древнѣйшую, какъ самую близкую къ богамъ {Cicero "De legibus" lib. XI, 16.}.
   Но гдѣ-же, спрашивается, искать намъ точнаго и вѣрнаго отвѣта на всѣ эти вопросы первостепенной важности? Вѣдь живая народная традиція едва храпитъ въ своей памяти представленіе о событіяхъ, сравнительно недавно совершавшихся; какъ-же искать въ ней воспоминаній о вѣкахъ, давно минувшихъ?! Очевидно, сфера народныхъ традицій представляетъ слишкомъ зыбкую и ненадежную почву для какихъ-либо, болѣе или менѣе, устойчивыхъ построеній.
   Сравнительно большую научную цѣнность въ изслѣдованіи вопроса о первобытной формѣ религіи имѣютъ данныя, такъ называемыхъ, точныхъ наукъ, въ особенности -- исторіи, которая и должна, прежде всего, сказать тутъ свое правдивое слово. Но если сужденіе объ этомъ, дѣйствительно, и возможно относительно временъ древне-историческихъ, представленіе о которыхъ даютъ намъ сохранившіеся вещественные монументы и письменные памятники, то оно становится, повидимому, совершенно немыслимымъ относительно той эпохи, которую принято называть до-исторической и отъ которой до насъ не дошло подобныхъ-же общепризнанныхъ источниковъ. А между тѣмъ, представленіе объ этой-то наидревнѣйшей формѣ религіи, въ темныхъ нѣдрахъ своихъ скрывающей ея начало, и имѣетъ преимущественное значеніе въ данномъ вопросѣ и наивысшій практическій интересъ. Исторія религіи безъ ея начала, это -- больше, чѣмъ книга безъ заглавія, разсказъ безъ вступленія, это -- организмъ безъ головы, явленіе безъ его объясненія. Вполнѣ понятно отсюда, почему историки религіи свой преимущественный интересъ сосредоточивали на изслѣдованіи, именно, этого, начальнаго момента религіи, говоря другими словами, ея "первобытной" формы.
   Но такъ какъ эпоха "первобытная", иначе "до-историческая", но самому понятію о ней, лежитъ, какъ мы видѣли, за границей дѣйствительной исторіи, то ея роль въ доисторической области выполняютъ, такъ называемыя, древнѣйшія легенды и универсальныя традиціи человѣчества, заключающія въ себѣ народную повѣсть о "началахъ" исторіи міра и человѣка. Источникъ этотъ, какъ мы отмѣтили уже выше, слишкомъ мутенъ и не надеженъ, такъ что одинъ онъ, самъ по себѣ, не можетъ имѣть серьезнаго значенія въ дѣлѣ возстановленія подлинной исторіи, хотя-бы уже по одному тому, что существуютъ до противоположности различныя точки зрѣнія на происхожденіе, значеніе и смыслъ этихъ традицій.
   Снова обращаясь къ точной исторіи, мы все-же можемъ найдти въ ней, если не прямые и непосредственные, то хотя косвенные и выводные источники для сужденія о первобытной эпохѣ: сюда относятся данныя исторіи, науки, культуры и языка, восходящія къ самымъ древнимъ, исторически извѣстнымъ временамъ. Поскольку все послѣдующее имѣетъ свои основанія и корни въ предыдущемъ, мы получаемъ нѣкоторую возможность по древнѣйшему исторически извѣстному намъ состоянію религіи, общественной жизни и частнаго быта тѣхъ или другихъ народовъ, составить себѣ нѣкоторое понятіе и о предшествовавшихъ, до-историческихъ формахъ ихъ жизни. Но, разумѣется, все это будетъ относиться къ характеристикѣ не столько первобытной эпохи въ собственномъ и строгомъ смыслѣ, сколько жизни, стоящей уже на порогѣ исторіи.
   Остается, наконецъ, еще одинъ изъ видныхъ, естественныхъ источниковъ древнѣйшей исторіи міра -- это письменные памятники и вещественные остатки, идущіе изъ временъ самой глубокой древности. Существуетъ, напримѣръ, обширная религіозная литература, древность которой простирается за 20 и болѣе вѣковъ до P. X.; а новооткрываемые памятники изначальной исторіи семитизма имѣютъ возрастъ чуть-ли не вдвое превышающій предыдущій. Повидимому, это уже такіе источники, дальше которыхъ идти некуда, такъ какъ они современны самой первобытной исторіи. Не отрицая всей глубокой важности подобныхъ источниковъ, мы, по чувству безпристрастія, должны все-же сознаться въ ихъ недостаточности: помимо ихъ разнозненности и неполноты, они требуютъ большой осмотрительности и критическаго такта, въ виду ихъ особаго, миѳическо-аллегорическаго характера.
   Среди древнѣйшихъ произведеній универсальной литературы человѣчества находится такой одинъ памятникъ, который рѣзко выдѣляется изъ всѣхъ прочихъ по богатству и полнотѣ своихъ идей, по глубинѣ и возвышенности ихъ содержанія, но ясности и опредѣленности ихъ изложенія. Такимъ-то, единственнымъ въ своемъ родѣ памятникомъ и является Библія. "Объ исторіи первыхъ людей и началахъ нашей религіи не существуетъ разсказа болѣе точнаго и послѣдовательнаго, чѣмъ заключающійся въ Священномъ Писаніи. Это -- прекраснѣйшее введеніе во всемірную исторію человѣчества. Эта единственная древнѣйшая традиція, не украшенная фантастическими миѳами" {Lenormant "Histoire ancienne de l'Orient" I. 3 p. Paris 1881.}. Такое значеніе за Библіей имѣютъ мужество признать и нѣкоторые, наиболѣе объективные, изъ представителей натуралистически -- эволюціонной школы. "Библія -- самый цѣнный вкладъ фактовъ и идей, связанныхъ съ первобытной религіей человѣчества; это -- лучшее руководство для изученія древнѣйшей части нашего предмета" -- заявляетъ, напр. одинъ изъ новѣйшихъ эволюціонистическихъ историковъ религіи {Мензисъ "Исторія религіи" 135 стр. СПБ. 1897.}. "Повѣствованія Библіи" -- говоритъ другой: "если и не историчны въ строгомъ смыслѣ слова, то все же сообразны съ природой вещей" {Chantepie de la Saussaye "Lehrbuch der Religionsgeschichte" I, 258 s.}.
   Если, такимъ образомъ, даже для раціоналистовъ Библія представляетъ относительно авторитетный памятникъ древности, то для вѣрующихъ въ ея откровенное происхожденіе она -- чистый источникъ знанія, удовлетворяющій всѣмъ высшимъ запросамъ человѣческаго духа. Для всякаго-же историка религіи Библія, прежде всего, есть драгоцѣннѣйшій памятникъ древнѣйшей религіи, проливающій свѣтъ на первые моменты ея существованія и тѣмъ самымъ позволяющій судить о происхожденіи и сущности этого величайшаго историка психологическаго феномена. "Повѣствованія Библіи уже въ силу одной своей глубочайшей древности, имѣютъ высокую цѣнность" -- заявляетъ, напр. одинъ ученый изъ числа тѣхъ, которые далеко не расположены къ снисходительному сужденію о ней {Bandissin "Studien zur Religionsgeschichte" I. 4 s.}.
   Однако, какъ это ни грустно, симпатіи большинства современнаго, такъ называемаго, образованнаго общества стоятъ не на сторонѣ Библіи: ее считаютъ мутнымъ источникомъ знанія, полнымъ устарѣлыхъ предразсудковъ и всевозможныхъ суевѣрій, такъ что съ этой стороны Библію даже противополагаютъ строгой наукѣ и считаютъ ихъ взаимоисключающими величинами.
   Ближайшая причина такого печальнаго положенія дѣлъ лежитъ въ обще-дарвинистическомъ воспитаніи и въ неумѣренномъ преклоненіи предъ принципомъ эволюціи. Но проникая глубже въ причины столь ненормальнаго явленія, мы видимъ, что въ немъ повинно забвеніе и утрата высшихъ идеальныхъ интересовъ, односторонее увлеченіе грубымъ реализмомъ, неполное, или даже извращенное знаніе откровеннаго ученія, а иногда -- въ качествѣ печальнаго слѣдствія всѣхъ указанныхъ причинъ -- даже и прямое нежеланіе знать его. Послѣднее отношеніе къ дѣлу, какъ представляющее нарушеніе элементарнаго требованія научной объективности, по самому своему характеру исключаетъ всякую возможность какого-либо воздѣйствія на него, и eo ipso само осуждаетъ себя на изгнаніе изъ сферы научнаго изслѣдованія. Но полное право на самое внимательное отношеніе къ себѣ получаетъ то отрицаніе, которое основано на легкомысліи или недоразумѣніи, чѣмъ, главнымъ образомъ, и страдаетъ современное намъ невѣріе.
   Однимъ изъ видовъ такого легкомысленнаго отрицанія по недоразумѣнію или превратному пониманію дѣла, и является отрицательное отношеніе извѣстной части нашего, т. н. "образованнаго общества" къ Откровенію и Библіи, какъ источникамъ религіознаго знанія. Что это въ дѣйствительности такъ, достаточно указать на примѣръ Тайлора, корнеея отрицательной школы по вопросу о первобытной культурѣ и религіи, который высказываетъ самый грубый и превратный взглядъ на библейское ученіе о первобытномъ состояніи человѣчества, когда, ссылаясь на какихъ-то новѣйшихъ теологовъ, отрицаетъ самое существованіе въ Библіи возвышеннаго представленія о немъ {Тайлоръ "Первобытная культура" I, S3 стр. СПБ. 1872.}. Если такъ думаетъ и говоритъ апостолъ и пророкъ современнаго эволюціонизма, то чего-же можно ждать отъ его послушныхъ учениковъ, благоговѣйно внимающихъ каждому слову своего учителя? Послѣ этого неудивительно, что у нихъ мы встрѣчаемся съ полнымъ извращеніемъ подлиннаго смысла Библіи, тѣмъ болѣе, что лѣтъ недостатка и въ спеціальныхъ руководителяхъ этого рода, такъ какъ волны всепроникающаго эволюціонизма бурнымъ потокомъ хлынули и въ священную область библейскаго изученія, породивъ здѣсь массу quasi ученыхъ толковниковъ особаго типа, перекроившихъ по началамъ раціонализма и исказившихъ въ духѣ эволюціонизма все богооткровенное ученіе. Возмутившійся разумъ хочетъ окончательно стряхнуть съ себя иго вѣры; онъ не хочетъ вѣрить въ Откровеніе, отрицаетъ богодухновенность священныхъ книгъ, существованіе и возможность чудесъ, а иногда даже и самое бытіе Бога. Все сверхъестественное для него не болѣе, какъ иллюзія; не существуетъ ничего, что лежало-бы за предѣлами воспріятія нашихъ чувствъ, или выше заключеній нашего разума! Такова внутренняя подкладка той ожесточенной борьбы, которую предприняла противъ Библіи раціоналистическая критика; церковно-традиціонному взгляду на Библію, какъ на произведеніе богодухновенное, она противопоставляетъ свой, по которому Библія -- такое-же чисто человѣческое произведеніе, какъ Иліада, или Одиссея Грековъ, Веды или Магабарата Индусовъ, или Зендъ-Авеста Персовъ.
   Уравненіе Библіи съ прочими человѣческими произведеніями неизбѣжно повлекло за собой у подобныхъ ея критиковъ и объясненіе происхожденія какъ самихъ священныхъ книгъ, такъ и содержащагося въ нихъ ученія. Существуетъ цѣлый рядъ самыхъ разнообразныхъ гипотезъ объ авторахъ, времени и композиціи отдѣльныхъ книгъ Св. Писанія. Особенно много подобныхъ гипотезъ выпало на долю Пятокнижія -- первой и основоположительной кн. Ветхаго Завѣта, служащей главнымъ источникомъ первобытной религіи.
   Перестроивъ заново все зданіе Библіи, перекроивъ по своему все ея содержаніе, представители раціонализма, пытаются ниспровергнуть и традиціонный взглядъ на библейское ученіе о религіи. Вѣрные своему принцицу, они, съ усердіемъ достойнымъ лучшаго дѣла, стараются изгнать отсюда все сверхъестественное и чудесное, видя въ немъ или поэтическіе образы древней рѣчи или тѣ таинственные миѳы, которыми окутана исторія глубокой древности у всѣхъ народовъ. Не довольствуясь однимъ отрицаніемъ прежняго взгляда на библейскую религію, раціоналисты стремятся провести и утвердить свой новый, въ духѣ теоріи эволюціи. Дѣлая школа библейскихъ критиковъ во главѣ съ выдающимися оріенталистами старается въ самой Библіи отыскать слѣды анимизма, фетишизма и вообще-изначальнаго политеизма; появленіе же и образованіе монотеизма, -- или по терминологіи критиковъ, іеговизма,-- относится ими къ значительно познѣйшей эпохѣ Еврейской исторіи отъ 9--8 в. предъ Рожд. Хр. и приписывается личной дѣятельности пророковъ {Wellhausen, Kuenen, Stade. Ewald, Hitzig, Kittel, Budde etc.}.
   Эти новые враги богооткровенной религіи гораздо опаснѣе предшествующихъ, утверждающихъ свою оппозицію религіи на иныхъ, внѣ-библейскихъ началахъ. Входя въ одеждѣ друзей и ревнителей изученія Библіи, они распоряжаются здѣсь по своему собственному произволу, совершенно игнорируя ея высокое значеніе и непреложный авторитетъ. Какъ волки, проникшіе въ овчарню, они врываются во внутреннее святилище вѣры и подкапываютъ здѣсь самыя основы религіознаго зданія. И потому самому, что эти враги являются для насъ наиболѣе близкими, такъ сказать, домашними, они оказываются особенно опасными. Въ сущности этихъ враговъ религіи нельзя даже назвать и новыми: они вышли изъ той-же позитивной школы, проникнуты тѣми-же разрушительными тенденціями, исповѣдаютъ тотъ-же эволюціонный катехизисъ. Эти-то предвзятыя убѣжденія и служатъ для нихъ мотивами отрицательнаго отношенія къ Библіи, такъ что библейскій раціонализмъ -- это прямое дитя эволюціоннаго натурализма.
   Такъ какъ позитивная школа имѣетъ претензію распространить свой эволюціонный тезисъ на всѣ отрасли знанія и жизни, то естественно, что каждый изъ ея адептовъ стремится приложитъ и оправдать его въ сферѣ своей спеціальности: такъ, историкъ культуры сочиняетъ въ этомъ духѣ свою исторію культуры, съ первобытнымъ дикаремъ во главѣ ея; лингвистъ строитъ теорію о звукоподражательномъ образованіи языка, историкъ религій силится создать цѣкую скалу ихъ, отъ низшихъ ступеней анимизма и фэтимизма до возвышеннаго монотеизма и т. п. Естественно, конечно, что и теологъ, стоящій подъ знаменемъ этого направленія, не захотѣлъ остаться позади и вотъ, чтобы подняться на современный уровень науки, дѣятельно принялся откапывать въ самой Библіи яко-бы очевидные слѣды первобытной дикости и постепеннаго прогресса религіозныхъ формъ, начиная отъ первобытнаго анимизма номадовъ -- патріарховъ и кончая возвышеннымъ, іеговистическимъ монотеизмомъ пророковъ.
   Какъ самое существованіе подобныхъ воззрѣній, такъ и въ особенности, довѣріе къ нимъ покоится, почти исключительно, на недостаточномъ знакомствѣ съ самымъ текстомъ Св. Писанія, которое и даетъ просторъ всевозможнымъ фантастическимъ гипотезамъ о композиціи священныхъ книгъ и предметахъ ихъ религіознаго содержанія. "Благодаря общему враждебному религіи направленію науки, пренебреженіе къ Библіи столь-же распространено, какъ и незнаніе ея дѣйствительнаго содержанія" {Keil "Bibi. Kommentar über die Bücher Moses". Vorwort -- V s. Leipsitr 1861.}.
   А между тѣмъ Библія нея ученіе далеко не заслуживаютъ подобнаго къ себѣ отношенія: она не заслуживаетъ, прежде всего, пренебрежительнаго умолчанія: съ ней надо считаться по одному тому, что она, по признанію самихъ-же раціоналистовъ, представляетъ серьезный авторитетъ уже въ силу глубокой своей древности {Baudissin "Stud. zur semit. Religionsgesch". 1, 4s,}. Еще меньше, далѣе, истинно-научное отношеніе къ Библіи допускаетъ возможности тенденціознаго извращенія ея ученія, какъ это очевидно и само собой. Наконецъ, совершенно ненаученъ и по существу ложенъ готъ укоренившійся предразсудокъ, въ силу котораго науку считаютъ въ оппозиціи съ Библіей, подлинное ученіе Откровенія -- съ дѣйствительными фактами и точными выводами науки. Коренная ложь такого заблужденія состоитъ, на нашъ взглядъ, въ произвольно-ошибочномъ отождествленіи ихъ исходныхъ пунктовъ, существенно различныхъ на самомъ дѣлѣ.
   Исходнымъ пунктомъ библейскаго ученія о первобытной эпохѣ служитъ моментъ первичнаго появленія міра и человѣка, вслѣдъ за которымъ послѣдовательно изображается состояніе дѣтской невинности человѣка, рисуется печальная картина его паденія и открывается проспектъ на фактъ будущаго возстанія (идея первоевангелія). Не то мы видимъ въ наукѣ: точкой отправленія всѣхъ естественно-научныхъ изслѣдованій о первобытной религіи и культурѣ служатъ уже не первичные и изначальные факты, а вторичныя и производныя явленія. Правда, тутъ мы часто встрѣчаемся съ попытками воспроизвести и эти первичные факты; но подобныя попытки, по самому своему гипотетическому характеру, обречены стоять внѣ сферы точнаго научнаго изслѣдованія. Обыкновенно въ данныхъ т. н. положительныхъ наукъ научно констатируются лишь позднѣйшіе и производные факты; и коль скоро, на основаніи ихъ, какое-либо изслѣдованіе заявляетъ претензію категорически опредѣлить его первичные моменты, то eo ipso онъ выходитъ изъ сферы точнаго знанія, теряетъ свой научный кредитъ и здѣсь-то, именно, нерѣдко дѣйствительно сталкивается съ ученіемъ Откровенія, но, разумѣется, не по винѣ послѣдняго. Въ томъ-же случаѣ, когда естественно-научное изслѣдованіе не выходитъ изъ своихъ границъ, обыкновенно наблюдается противоположное явленіе -- гармонія Библіи съ наукой. Для доказательства этого достаточно одного бѣглаго взгляда на аналогію ихъ главнѣйшихъ предметовъ и параллелизмъ въ порядкѣ слѣдованія ихъ. Въ самомъ дѣлѣ, наука открываетъ свое изслѣдованіе изображеніемъ дикости и варварства человѣчества; и Библія не только не отрицаетъ существованія подобнаго фазиса въ его исторіи, но и объясняетъ его происхожденіе, указывая причины сего въ фактахъ грѣхопаденія и вавилонскаго столпотворенія. Далѣе, наука говоритъ о послѣдовательномъ ходѣ культурно-религіознаго прогресса человѣчества; и Библія общимъ ходомъ своего повѣствованія устанавливаетъ то же самое, въ особенности, напр. въ исторіи каинитовъ (культурно-матеріальный прогрессъ) и въ раскрытіи идеи Первоевангелія (прогрессъ нравственно-религіозный). Наконецъ, наука признаетъ, что прогрессъ человѣчества не былъ всегда прямолинейнымъ, но допускалъ различныя уклоненія взадъ и впередъ, и Библія полна примѣрами этого рода (достаточно указать хотя-бы на исторію снеитовъ -- Б. IV, 26 и VI, 2--3).
   Отсюда, болѣе или менѣе очевидно, что Библія и наука по общимъ пунктамъ ихъ изслѣдованія имѣютъ полное и неоспоримое согласіе; существующее-же между ними серьезное различіе касается не содержанія, а объема изслѣдованія, состоитъ, ближайшимъ образомъ, въ разности ихъ исходныхъ пунктовъ: въ то. время какъ положительная наука изслѣдуетъ лишь вторичные и послѣдующіе факты исторіи міра и человѣка, Библія сообщаетъ намъ о самомъ появленіи и первоначальномъ состояніи ихъ, относительно чего безотвѣтна строгая наука. Дѣлая параллельное сопостановленіе сферы научнаго и библейскаго изслѣдованія, результаты его мы можемъ представить въ слѣдующемъ наглядномъ образѣ: Откровеніе ведетъ исторію человѣчества съ самаго начала и постепенно восходитъ снизу вверхъ; наука на ту-же самую исторію смотритъ сверху внизъ и своимъ взоромъ едва проникаетъ лишь до ея средины, опуская первоначала, какъ нѣчто недоступное ея взору. Этотъ-то крупный пробѣлъ въ позитивной наукѣ и восполняетъ Откровеніе, которое не только не вноситъ никакого противорѣчія въ научную систему, но сообщаетъ ей необходимую законченность и цѣльность.
   Мы подошли теперь къ послѣднему, но вмѣстѣ съ тѣмъ и наиболѣе важному вопросу -- о желательности и законности самаго пріема -- вводить данныя откровенія въ сферу научнаго изслѣдованія. Этотъ послѣдній нуждается въ основательной защитѣ, въ виду направленной противъ него упорной атаки со стороны представителей позитивной науки. "По ходячему мнѣнію -- справедливо отмѣчаетъ одинъ отечественный апологетъ -- отношеніе вѣры къ знанію обратно пропорціонально, т. е. чѣмъ больше въ человѣкѣ ума, тѣмъ меньше у него вѣры и наоборотъ, потому что умъ мѣшаетъ вѣрѣ, а вѣра вытѣсняетъ умъ..... Вѣровать, говорятъ, значитъ отказаться отъ знанія, знать -- значитъ отказаться отъ вѣры.... Вѣра есть дѣло нищихъ духомъ, а знаніе -- сильныхъ умомъ! Здѣсь невѣріе и неразуміе возвышаются на степень высшей разумности и чрезъ то сообщается особенная сила и привлекательность этому злу" {Свѣтловъ "Источники ходячаго мнѣнія о вѣрѣ, какъ противоположности разума" 4--5 ст. СПБ. 1896.}. Такимъ образомъ, съ точки зрѣнія натуралистической науки, вѣра, какъ суррогатъ знанія, служитъ лишь тормазомъ истиннаго прогресса науки: отсюда, какъ самая вѣра, такъ и продукты ея -- Откровеніе и Библія, не должны имѣть мѣста въ точной наукѣ. Возраженіе это не ново: отчасти оно покоится на только что разсмотрѣнномъ нами предразсудкѣ о противорѣчіи Библіи съ наукой, знанія съ Откровеніемъ, а главнымъ образомъ выходитъ изъ тенденціознаго отрицанія всего откровеннаго и сверхъестественнаго, какъ чего-то недоступнаго человѣческому разуму и посему ирраціональнаго.
   Такое безусловное отрицаніе всякаго элемента вѣры не можетъ быть допущено и оправдано даже съ одной, чисто естественной точки зрѣнія на дѣло. Вѣра, въ самомъ общемъ смыслѣ этого слова, какъ довѣріе къ авторитету, съ одной стороны, и выводамъ человѣческаго разума (постулятамъ знанія) съ другой, играетъ самую видную роль во всѣхъ областяхъ точнаго знанія. Безъ нея немыслимъ былъ-бы самый прогрессъ науки, основывающійся на преемственности знанія, принимаемаго нами въ большемъ его объемѣ на вѣру. Вѣра, облеченная въ теорію, является въ видѣ гипотезы, и даетъ новый толчекъ научной мысли; она-же, наконецъ, сообщаетъ необходимую въ интересахъ науки цѣльность и законченность различнымъ системамъ, заполняя тѣ пробѣлы, которые, по самому своему характеру, навсегда закрыты непосредственному взору науки. Такъ что, по справедливому замѣчанію одного изслѣдователя, "вѣра есть безусловно необходимое восполненіе знанія и содержитъ всѣ наши надежды и упованія" {Koch "Natur und Menschengeist" 262 s. Berlin 1891.}. Опытъ говоритъ намъ, что во всякомъ познаніи предмета человѣкъ схватываетъ своимъ умомъ лишь половину его, лишь то, что лежитъ на его поверхности (т. н. "феноменальную" сторону предмета), а сущность предмета, его внутреннее основаніе (вещь въ себѣ) остается не доступна нашему уму; при попыткахъ же проникнуть въ нее, онъ неизбѣжно вступаетъ въ область гадательнаго и принужденъ довольствоваться предположеніями. "Человѣкъ созданъ для вѣры и на всѣхъ ступеняхъ его жизни она составляетъ субъективный принципъ его духовнаго развитія" {Herzog "Real-Encyelopedie IV, 174-s. 2 Auf.}. "Вѣра бываетъ тогда -- учитъ св. Іо. Златоустъ -- когда мы принимаемъ то, что никакимъ образомъ невозможно постигнуть никакими разсужденіями" {Изъ бесѣдъ на 1-ое посл. къ Коринѳянамъ.}.
   Но поручая себя водительству вѣры, мы не погружаемся ли тѣмъ самымъ добровольно во тьму, сознательно удаляясь изъ области свѣта и разума? На это отвѣтимъ словами автора, спеціально изслѣдовавшаго данный вопросъ: "несправедливо представлять, будто вѣра съ ея тайнами погружаетъ насъ во тьму, столь противную природѣ разума, какъ несправедливо и обратное -- что разумъ только разливаетъ вокругъ насъ свѣтъ" {Свѣтловъ -- 39 стр.}. "Вѣчныя загадки постоянно стоятъ передъ нами въ ихъ неумолимой торжественности. Тайны со всѣхъ сторонъ! Вѣра -- единственная звѣзда въ этомъ мракѣ неизвѣстности!" -- восклицаетъ одинъ серьезный мыслитель {Изъ дневника Аміеля -- Сѣв. Вѣст. III. 1891.}. Вѣра отнюдь не уничтожаетъ дѣятельности разума, такъ какъ каждая изъ этихъ способностей дѣйствуетъ въ своей особой сферѣ: "умъ не есть высшая въ насъ способность. Его должность не больше, какъ полицейская: онъ можетъ только привести въ порядокъ и разставить по мѣстамъ все то, что у насъ уже есть. Онъ самъ не двигнется впередъ, покуда не двигнутся въ насъ двѣ другихъ способности (т. е. воля и чувство), отъ которыхъ онъ умнѣетъ" {H. В. Гоголь "Изъ его переписки съ друзьями" V т. 61 стр. Изд. XI. Тихонравова.}. Разумъ и самъ не можетъ обойдтись безъ вѣры, которая проникаетъ собой не только житейско-обиходное, но и высшее научное знаніе. "Уже въ самыхъ своихъ исходныхъ началахъ знаніе сполна основано на вѣрѣ: бытіе реальнаго міра и возможность познанія вообще, цѣлесообразное устройство нашихъ познавательныхъ способностей -- суть дѣла вѣры, и потому можно сказать, что объектъ знанія и самое познаніе суть дѣло вѣры" {Свѣтловъ -- 41 стр.}. Не менѣе того важна и плодотворна вѣра и въ дѣлѣ дальнѣйшаго развитія нашего знанія, поскольку научный принципъ взаимнаго довѣрія къ свидѣтельству другихъ служитъ средствомъ расширенія ограниченности индивидуальнаго кругозора, и способомъ сохраненія и усвоенія плодовъ коллективной работы человѣческой мысли.
   Будучи столь неизбѣжна въ наукѣ, въ качествѣ методологическаго начала и формальнаго принципа знанія, вѣра не менѣе того необходима и въ изслѣдованіи послѣднихъ основаній науки, при выводѣ ея высшихъ и общихъ построеній. Тайны имѣютъ мѣсто не въ одной только религіи, но и въ самой строгой наукѣ: всякій разъ, какъ только пытливый умъ человѣка дѣлаетъ попытку проникнуть далѣе поверхности предмета въ его внутреяюю сущность и причины его производящія, онъ неизбѣжно въ концѣ концовъ наталкивается на тайну. "Можно установить правило, что область тайны, вѣроятнаго и гадательнаго начинается въ наукѣ всегда тамъ, гдѣ знаніе идетъ вглубь отъ поверхности вещей, гдѣ кончается чувственный опытъ" {Свѣтловъ -- 43 с. Представленіе объ атомахъ въ атомистической теоріи -- краеугольномъ камнѣ всего естествознанія, понятіе о силахъ въ физикѣ, химическомъ сродствѣ въ химіи, виталистическомъ принципѣ въ біологіи,-- наконецъ, самъ эволюціонный принципъ, господствующій въ современной наукѣ,-- что все это, какъ не условные термины чего-то невѣдомаго и намъ недоступнаго, принятаго лишь на вѣру, для того, чтобы хоть сколько нибудь осмыслить окружающую насъ дѣйствительность'!}. Положеніе, что знаніе не сокращаетъ, а размножаетъ число тайнъ кажется съ перваго взгляда парадоксомъ, но оно находитъ свое подтвержденіе въ умственномъ опытѣ вѣковъ, и въ опытѣ каждаго мыслящаго, самостоятельнаго ума. Чѣмъ глубже познаніе, тѣмъ больше въ немъ тайнъ; самодовольство-же и кичливость въ познаніи всегда служатъ вѣрными показателями притязательнаго невѣжества и умственнаго убожества. Прекраснымъ примѣромъ этого рода является глубоко-психологичное замѣчаніе ап. Павла объ "юродивыхъ мудрецахъ" (Рим. I, 22), которые самымъ фактомъ самодовольнаго притязанія на абсолютную мудрость лучше всего засвидѣтельствовали собственное невѣжество и узость своего кругозора, Тутъ кстати будетъ припомнить и выразительный Гетевскій афоризмъ, что "высшее наслажденіе мыслящаго человѣка -- изслѣдовать все, доступное изслѣдованію, и спокойно чтить все, недоступное ему".
   Если, такимъ образомъ, нашъ разумъ принужденъ постоянно прибѣгать къ содѣйствію вѣры даже въ области чистой науки, то доминирующая роль вѣры въ сферѣ религіи настолько очевидна, что не имѣетъ нужды въ особыхъ доказательствахъ. Для иллюстраціи этой мысли позволимъ себѣ привести только слѣдующую выдержку изъ кн. Премудрости Соломона: "мы едва можемъ постигать и то, что на землѣ, и съ трудомъ понимаемъ то, что подъ руками, а что на небесахъ, кто изслѣдовалъ? Волю-же Твою кто позналъ-бы, если-бы Ты не даровалъ Премудрости и не ниспослалъ свыше святаго Твоего Духа". (Премуд. Сол. IX, 16--17 ст.). Религія положительно немыслима безъ вѣры: не даромъ-же не только обыденное словоупотребленіе, но даже и научное мышленіе не различаетъ строго этихъ понятій и часто пользуется ими, какъ синонимами. Дѣйствительно, поскольку религія есть связь конечнаго и ограниченнаго существа человѣка съ абсолютнымъ духовнымъ Существомъ Бога, вѣра въ Него, какъ Существо недоступное внѣшнимъ чувствамъ и непосредственному познанію, составляетъ основную сущность и душу религіи. "Безъ вѣры невозможно угодити Богу; вѣроватиже подобаетъ приходящему къ Богу, яко есть и взыскающимъ Его мздовоздатель бываетъ" (Ев. XI. 6.). Объектами религіознаго познанія являются Богъ, душа, міръ, начало и конецъ всего бытія, т. е. какъ разъ все то, что лежитъ за предѣлами опыта и можетъ подлежать лишь исключительному вѣдѣнію вѣры. Въ природѣ же человѣка лежитъ неудержимое стремленіе къ познанію этихъ объектовъ, т. е. говоря другими словами, ей врождена потребность религіознаго общенія съ Божествомъ, которую такъ сильно и мѣтко охарактеризовалъ бл. Августинъ, сказавъ: "Ты (Боже) создалъ насъ съ стремленіемъ къ Тебѣ, и безпокойно наше сердце, доколѣ неуспокоится въ Тебѣ" {"Tu fecisti nos ad Te: et inquietum est cor nostrum, donee requiescat in Te". Aug. Confessio I, 1.}.
   Въ отличіе отъ плановъ праздной фантазіи и мечты разстроеннаго воображенія, истинно-религіозная вѣра отнюдь не безпочвенна и не произвольна: надежднымъ оплотомъ ея служитъ объективная истина Божественнаго Откровенія. Послѣ всего, что сказано нами о роли вѣры въ области науки вообще, въ сферѣ религіи, по преимуществу, отрицать существованіе сверхъестественнаго Божественнаго Откровенія, значило-бы не помогать уясненію вопроса, а еще болѣе затемнять и осложнять его. Разъ доказано, что вѣра безусловно необходима въ религіи, что безъ нея нѣтъ и самой религіи, то eo ipso уже заранѣе дано существованіе соотвѣтствующаго объекта этой вѣры -- сверхъестественнаго Откровенія и бытіе Бога, какъ разумной его Причины. Отсюда, положеніе, что Откровеніе есть постулятъ религіи, имѣетъ характеръ непреложной аксіомы {О. Pfleiderer, "Das Wesen der Religion" 357 s. I b. 1869.}. Въ этомъ смыслѣ много невольной правды сказалъ и Вольтеръ своимъ пресловутымъ афоризмомъ, что "если-бъ не было Бога, то Его надо-бы было выдумать"; такъ какъ съ отрицаніемъ Бога и всего сверхъестественнаго мы теряемъ подъ своими ногами всякую почву и впадаемъ въ безвыходную путаницу понятій. Насколько со стороны человѣка выраженіемъ его религіи служитъ вѣра, насколько-же со стороны Бога обнаруженіемъ Его особыхъ, спеціально-религіозныхъ отношеній къ человѣку является Божественное Откровеніе. Ergo, вѣра и Откровеніе безусловно необходимы въ религіи: это двѣ стороны одного и того-же факта.
   -- Разглагая религіозный процессъ на составляющія его элементы, мы получаемъ слѣдующую схему ихъ: а) Божественное Откровеніе -- внѣшній источникъ предметнаго содержанія религіи, б) вѣра въ него -- психологическій, субъективный факторъ религіи въ душѣ человѣка и в) религія въ собственномъ смыслѣ слова, какъ осуществленіе въ жизни откровеннаго содержанія религіи, въ силу свободно-сознательнаго усвоенія его человѣкомъ, по вѣрѣ въ него. Посему, отрицать въ изслѣдованіи о религіи роль вѣры и первостепенное значеніе Откровенія, какъ источника религіи, значитъ не понимать внутреннней природы религіознаго акта и говорить о чемъ-то другомъ, далекомъ отъ существа религіи и чуждомъ ей. Этимъ, на нашъ взглядъ, съ достаточной силой убѣдительности устраняется принципіальное возраженіе о значеніи вѣры и Откровенія въ дѣлѣ научнаго изслѣдованія религіи. То и другое безусловно необходимо въ религіи и устранить ихъ -- значитъ вовсе уничтожить религію. "Требованіе для религіи сверхъественнаго Откровенія есть постудятъ самой религіозной природы" {Свѣтловъ "Опытъ апологетич. излож. православно-христ. вѣроученія" 31 стр. Кіевъ 1896 г.}. "Вѣра въ Откровеніе, какъ основаніе и источникъ религіи, лежитъ въ самомъ понятіи о религіи" {Петропавловскій. "Въ защиту христ. вѣры" I ч. 211 стр. М. 1898.}. "Ни одинъ народъ въ мірѣ не утверждаетъ своей вѣры въ Бога и Его нравственный законъ на какомъ-либо другомъ основаніи, какъ только на авторитетѣ Божественномъ, т. е. на твердомъ убѣжденіи въ ея происхожденіи изъ непосредственно Божественнаго Откровенія" {Петропавловскій -- 232 стр.}.
   Послѣднее обстоятельство создаетъ новое затрудненіе. Если безспорно, что каждая религія заявляетъ притязаніе на монополію божественнаго откровенія, то какъ отличить здѣсь пустыя претензіи отъ дѣйствительнаго права? Говоря другими словами, какую изъ священно-религіозныхъ и символическихъ книгъ религіозной литературы человѣчества мы должны считать чистымъ источникомъ дѣйствительнаго Божественнаго Откровенія? Подобнаго вопроса, разумѣется, не можетъ даже и существовать для христіанина, твердо убѣжденнаго въ исключительной истинности христіанскаго вѣроученія и непреложномъ авторитетѣ Библіи, какъ его чистѣйшаго источника. Для раціоналиста-же смотрящаго на Библію тѣми-же самыми глазами, какъ и на Коранъ Магомета, или на книги Конфуція, имѣется цѣлый рядъ внутреннихъ доказательствъ и внѣшнихъ свидѣтельствъ въ пользу несравненной чистоты и возвышенный истинности этого выдающимся памятника, по сравненію съ другими, аналогичными ему произведеніями. Впрочемъ, и въ нѣдрахъ самого христіанства существуетъ къ сожалѣнію, какъ мы отмѣчали уже это и выше, цѣлая школа раціоналистическихъ критиковъ, стремящихся унизить авторитетъ Библіи и ниспровергнуть традиціонный взглядъ на высоту и чистоту заключающагося въ ней ученія. Они особенно опасны тѣмъ, что свою оппозицію утверждаютъ на данныхъ самой-же Библіи: отчасти во внѣшней исторіи ветхозавѣтнаго канона, а главное въ анализѣ его внутренняго содержанія, они указываютъ такія данныя, которыя будто-бы вынуждаютъ насъ отказаться отъ взгляда на Библію, какъ на произведеніе сверхъестественное и божественное, а заставляютъ видѣть въ ней обычный продуктъ человѣческаго творчества, по подобію прочихъ священно-символическихъ книгъ универсально-религіозной литературы. Подобный ложный взглядъ на значеніе Библіи и достоинство выраженнаго въ ней ученія создается путемъ извращенія общаго смысла Библіи, перетолкованія ея отдѣльныхъ выраженій, произвольнаго урѣзыванія и тенденціозной подтасовки текста, и прочихъ неблаговидныхъ пріемовъ, благодаря которымъ окончательно омрачается чистый и подлинный смыслъ библейскаго ученія. Типъ толковниковъ этого рода, не толкующихъ, а лишь развращающихъ здравая словеса Божія къ своей и другихъ погибели, очень, старъ,-- онъ современенъ еще апостоламъ, въ лицѣ которыхъ и встрѣтилъ своихъ первыхъ и наиболѣе сильныхъ обличителей (Іак. III, 1; 2 Пет. II, 1--3; I Іо. И, 19; II Тим. III, 4--8 и др.). Пройдя чрезъ всю исторію христіанской Церкви; въ наши дни онъ олицетворяется въ лагерѣ либеральныхъ, преимущественно, протестантскихъ теологовъ критической школы.
   Интересы истины, равно какъ достоинство и честь Св. Писанія требуютъ защиты отъ этой раціоналистической атаки на него; и самымъ вѣрнымъ и надежнымъ средствомъ обезпечить себѣ успѣхъ въ достиженіи этой цѣли, будетъ, на нашъ взглядъ, положительное рѣшеніе вопроса, т. е. ясное, твердое и по возможности, полное освѣщеніе истиннаго смысла Библіи, черезъ что одновременно достигаются обѣ главныхъ цѣли: дается надежный оплотъ положительному отношенію къ Библіи, и отрываются основы отрицательнаго отношенія къ ней. "Какъ собственныя построенія раціоналистовъ, такъ и довѣріе къ нимъ, покоятся на недостаточномъ знакомствѣ съ текстомъ Св. Писанія, которое и даетъ просторъ всевозможнымъ фантастическимъ гипотезамъ о композиціи книгъ Св. Писанія и составѣ ихъ религіознаго содержанія" {Keil Bibi. Kommentar -- Genesis, Vorwort V s.}. Отсюда, возможно полный и обстоятельно-научный экзегесисъ Библіи, основанный на анализѣ подлиннаго текста и ведущійся при постоянномъ вниманіи къ лучшимъ опытамъ этого рода, какъ изъ твореній святоотеческихъ, такъ и изъ произведеній послѣдующей экзегетической литературы -- вотъ первый долгъ, лежащій на каждомъ богословѣ нашего времени. Опровергать чужую мысль защитой своей истины -- первое и самое испытанное средство во всякой борьбѣ противоположныхъ мнѣній; какъ нельзя больше приложимо оно и къ данному случаю. Добавимъ, при этомъ, что въ интересахъ большей основательности и широты просвѣщеннаго экзегесиса библейскаго текста, мы не только не находимъ излишними, но считаемъ весьма полезными и благопотребными и различныя научныя данныя, помогающія болѣе сознательному и твердому убѣжденію въ тѣхъ или иныхъ библейскихъ истинахъ откровеннаго характера. "Сличеніе содержащагося въ Библіи ученія съ ученіемъ всѣхъ и всяческихъ естественныхъ религій и философскихъ системъ, требующее глубокихъ и отчетливыхъ знаній но исторіи религіи и по исторіи философіи, способно расположить къ мысли, что Библія не только есть книга книгъ, т. е. первая изъ человѣческихъ книгъ, но что она выше-человѣческая книга по высотѣ, чистотѣ и соотвѣтствію ея ученія со всѣми истинно-человѣческими потребностями духа" {Свѣтловъ -- 51--2 стр.}.
   Когда будетъ такимъ путемъ, установленъ подлинный смыслъ. Библіи, ближайшимъ образомъ ея первыхъ и начальныхъ главъ, раскрыто заключающееся здѣсь ученіе и послѣднее подтверждено, насколько то возможно, различными побочными данными естественно-научнаго характера, то во всемъ своемъ блескѣ предъ нами откроется ясный, свѣтлый и несравненно превышающій всѣ естественные источники, сверхъ естественный и богооткровенный источникъ для сужденій о первобытной религіи.
   Сводя, въ заключеніе своего очерка, къ единству все доселѣ нами сказанное, мы резюмируемъ его въ слѣдующихъ положеніяхъ.
   Единственно авторитетнымъ источникомъ для сужденія о первобытный эпохѣ и ея религіи служатъ данныя Откровенія, заключающіяся въ Библіи, преимущественно въ ея первоисторіи. Мнѣніе о научной несостоятельности этого источника, исходящее изъ предположенія антагонизма Библіи и науки, знанія и вѣры -- ничто иное, какъ ненаучный предразсудокъ. Наука и знаніе вообще, немыслимы безъ вѣры: элементъ вѣры, въ формѣ-ли то безсознательнаго влеченія, или въ видѣ ясно сознаваемыхъ теорій и гипотезъ проникаетъ собой безусловно все наше знаніе, которое является столько-же продуктомъ нашего разума, сколько воли и чувства; недаромъ-же сложился афоризмъ: мы охотно вѣримъ только тому, что намъ нравится. Насколько знаніе невозможно безъ вѣры, настолько-же и вѣра немыслима безъ знанія: вѣра только и сильна сознаніемъ своей правоты и твердымъ, чисто-раціональнымъ убѣжденіемъ въ дѣйствительномъ существованіи объектовъ своего содержанія. Слѣдовательно, между знаніемъ и вѣрой существуетъ самое тѣсное, гармоническое взаимодѣйствіе.
   Еще больше правъ на признаніе имѣетъ вѣра въ области религіознаго изслѣдованія. По самому понятію о ней, религія есть вѣра, съ своей внутренней, субъективно-психологической стороны и -- Откровеніе, съ внѣшней, объективно-исторической. Отсюда Библія, какъ выраженіе Божественнаго Откровенія, составляетъ первостепенный по своей важности источникъ для сужденія о религіи. Но враги Библіи стремятся ниспровергнуть ея священный авторитетъ, указывая въ анализѣ ея содержанія мнимые слѣды ея естественнаго происхожденія. Отсюда наша ближайшая задача -- возстановить подлинное ученіе Библіи во всей его неприкосновенной чистотѣ и этимъ путемъ окончательно выяснить и утвердить значеніе библейскаго взгляда на первобытную религію, какъ единственно-истиннаго и авторитетнаго разрѣшенія одной изъ важнѣйшихъ религіозныхъ проблеммъ. Параллельное-же сопоставленіе данныхъ Библіи и науки по вопросамъ до-исторической жизни будетъ служить лучшей иллюстраціей той мысли, что между ними нѣтъ никакого противорѣчія, что Откровеніе лишь восполняетъ существенные пробѣлы, оставленные наукой и что по общимъ пунктамъ ихъ изслѣдованія наблюдается почти полное тождество истинъ Откровенія съ точными выводами строгой науки.
   Въ частности, по вопросу, непосредственно насъ интересующему, о первобытной религіи -- на который безотвѣтна точная наука, Откровеніе является единственнымъ и самымъ авторитетнымъ источникомъ. Посему, всесторонне выяснить ученіе Библіи объ этомъ предметѣ, защитить его отъ нападковъ недомыслія и неправомыслія, подтвердитъ все это, по возможности, данными науки и тѣмъ самымъ устранить конфликтъ вѣры и науки по одному изъ важнѣйшихъ вопросовъ человѣческой культуры и религіи, и составляетъ одну изъ ближайшихъ задачъ, къ разрѣшенію которой настоятельно и призываются богословы нашихъ дней.

Ал. Покровскій.

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru