Lib.ru/Классика: Погожева Анна Васильевна. Шеридан

Шериданъ *).

(М-rs Oliphant: "Sheridan").

*) Для біографіи Шеридана важно старое уже сочиненіе Томаса Мора: Memoirs of the life of Richars Brinsley Sheridan. Въ нынѣшнемъ году вышла новая книга профессора Sanders: Life of Richard Brinsley Sheridan.

Ричардъ Бринслей Бешшлеръ Шериданъ родился въ Дублинѣ, въ сентябрѣ 1751 г. Семья его была англо-ирландскаго происхожденія. Отецъ и дѣдъ великого драматическаго писателя настолько характерны, что ихъ нельзя обойти молчаніемъ. Дѣдъ, д-ръ Томасъ Шериданъ, священникъ и школьный учитель въ Дублинѣ, отличный человѣкъ и талантливый преподаватель, былъ въ высшей степени оригиналенъ и вспыльчивъ, что называется горячая голова. "Онъ обладалъ,-- говоритъ Оррери,-- тѣми свойствами хорошей натуры, которыя бываютъ обыкновенно при разсѣянности, здоровьи и пренебреженіи къ деньгамъ. Хотя самъ онъ не особенно строго относился къ своему поведенію, но слѣдилъ за нравственностью своихъ учениковъ и отправлялъ ихъ въ университетъ съ основательными познаніями по всѣмъ отраслямъ науки и съ хорошимъ пониманіемъ общественныхъ обязанностей. Онъ былъ неопрятенъ, бѣденъ и веселъ. Книги онъ зналъ лучше, чѣмъ людей, меньше же всего зналъ цѣну деньгамъ". Благодаря вліянію Свифта, близкимъ другомъ котораго онъ былъ, д-ръ Шериданъ былъ переведенъ въ Коркъ и назначенъ капелланомъ вице-короля. Передъ нимъ открывался путь къ высшимъ назначеніямъ, но одинъ траги-комическій случай разрушилъ всю его будущую карьеру. Въ день рожденія короля Вильгельма Оранскаго онъ произнесъ проповѣдь, имѣвшую для него самыя печальныя послѣдствія. Ирландія въ то время была ареной борьбы Стюартовъ за утраченный престолъ, и политическое волненіе охватило всю страну. Д-ръ Шериданъ, послѣ торжественнаго приготовленія, сосредоточивъ вниманіе своей аудиторіи, медленно и торжественно произнесъ текстъ: "Довлѣетъ дневи злоба его". Аудиторія, охваченная политическими распрями, придала тексту политическое значеніе, а когда почтенный проповѣдникъ съ еще большею выразительностью повторилъ текстъ, вниманіе усилилось и проповѣдь была выслушана съ замѣтнымъ волненіемъ и тревогой. По другимъ свѣдѣніямъ, проповѣдь была произнесена въ присутствіи самого вице-короля, прибытія котораго Шериданъ не ожидалъ и такъ смутился, что схватилъ первый попавшійся текстъ, совершенно упустивъ изъ вида, что день рожденія короля могъ придать его проповѣди особенный политическій оттѣнокъ. Онъ былъ отставленъ отъ должности и навсегда потерялъ возможность на какое бы то ни было повышеніе. Но эта несчастная случайность нисколько не отразилась на его характерѣ. Онъ не утратилъ ни веселья, ни остроумія, ни страсти къ каламбурамъ и къ игрѣ на скрипкѣ. "Ни одного дня не проходило безъ ребуса, анаграмы или мадригала. Его перо и его скрипка были постоянно въ движеніи". Онъ обладалъ "такимъ умомъ и такимъ неистощимымъ запасомъ юмора, что самый отъявленный меланхоликъ не могъ не развеселиться въ его присутствіи". Говорятъ, Свифтъ часто пользовался талантомъ своего друга и присвоивалъ себѣ его остроуміе.

Отецъ Шеридана не походилъ на дѣда. Рано предоставленный самому себѣ, онъ долженъ былъ пробивать себѣ дорогу въ жизни. Сначала онъ хотѣлъ, по примѣру отца, сдѣлаться школьнымъ учителемъ, но увлекся сценой и поступилъ въ актеры. Онъ написалъ сочиненіе о Свифтѣ, "весьма напыщенное и скучное" -- качества, удивительнымъ образомъ соединявшіяся въ немъ съ веселою безпечностью. Актеръ онъ былъ весьма недурной, но пользовался, главнымъ образомъ, большою извѣстностью, какъ учитель декламаціи. Онъ страстно увлекался ораторскимъ искусствомъ, ставилъ его выше всѣхъ искусствъ и большую часть жизни посвятилъ школѣ декламаціи, гдѣ онъ преподавалъ по своему собственному методу. Жена его -- авторъ новеллы Сидней Биддёльфъ (Sidney Biddulph) и различныхъ пьесъ -- пользовалась довольно значительною извѣстностью въ литературѣ своего времени.

Дѣти ихъ, изъ которыхъ Ричардъ былъ третьимъ, родились въ Дубинѣ, гдѣ оба мальчика -- Ричардъ и его старшій братъ Карлъ -- начали свое образованіе подъ руководствомъ школьнаго учителя. Любопытно, что, отправляя мальчиковъ въ школу, мать ихъ пишетъ учителю, что дѣти, кототорыхъ она ему посылаетъ, были ея наставниками въ лучшей добродѣтели -- терпѣніи. "До сихъ поръ я была ихъ единственнымъ наставникомъ,-- пишетъ она,-- и они въ достаточной мѣрѣ измучили меня: я никогда не встрѣчала двухъ такихъ непроходимыхъ олуховъ". Это былъ первый отзывъ о будущемъ писателѣ, прибавляетъ м-рсъ Олифантъ, при его вступленіи въ жизнь. Когда родители переселились въ Лондонъ, мальчики послѣдовали за ними. Пребываніе въ Лондонѣ было лучшимъ временемъ для Шеридановъ. Шкода декламаціи шла хорошо, преподаватель пользовался такою извѣстностью, ито ученики его,-- между которыми были министры кабинета,-- выхлопотали ему пенсію, которая, вмѣстѣ съ платой за уроки, съ жалованьемъ за игру на сценѣ и съ литературнымъ заработкомъ его жены, болѣе чѣмъ обезпечивала матеріальное положеніе семьи. Шериданъ помѣстилъ дѣтей въ лучшій пансіонъ, чтобы дать имъ блестящее образованіе, и велъ широкую, расточительную жизнь, радушно принимая угощая своихъ многочисленныхъ друзей. Друзья эти, правда, часто посмѣивались за его спиной надъ его страшнымъ тщеславіемъ, самомнѣніемъ и напыщенностью, но въ общемъ относились къ нему довольно хорошо. "Въ Шериданѣ есть много надъ чѣмъ посмѣяться и во многомъ его можно упрекнуть,-- говоритъ Джонсонъ,-- но онъ все же недурной человѣкъ. Если бы человѣчество надо было раздѣлить на хорошихъ и дурныхъ, то его, конечно, поставили бы среди хорошихъ". Но Шериданъ не долго пробылъ въ Лондонѣ. Онъ разорился, благодаря своей расточительности, былъ объявленъ несостоятельнымъ должникомъ и уѣхалъ съ семьей во Францію, оставивъ мальчиковъ въ пансіонѣ. Чтобы имѣть возможность оплачивать ихъ образованіе, онъ долженъ былъ теперь вести самый скромный образъ жизни, что, конечно, было нелегко для человѣка съ его замашками. Въ Блуа въ 1766 г. м-съ Шериданъ умерла.

Объ отношеніяхъ м-съ Шериданъ къ ея сыну ничего неизвѣстно, кромѣ того, что въ семилѣтнемъ возрастѣ она находила его "непроходимымъ слухомъ". Въ дѣтствѣ мальчикъ не выказывалъ никакихъ особенныхъ способностей и во многомъ уступалъ своимъ сверстникамъ. "Изъ его дѣтства мало что достойно сообщенія,-- пишетъ д-ръ Парръ (Рагг, директоръ пансіона),-- онъ былъ слабѣе своихъ товарищей въ самыхъ обычныхъ школьныхъ занятіяхъ, и я не могу припомнить, чтобы онъ когда-нибудь отличился какимъ-нибудь сочиненіемъ на англійскомъ или латинскомъ языкѣ, какъ въ прозѣ, такъ и въ стихахъ". Писаніе стиховъ процвѣтало въ то время въ пансіонѣ, но "Ричардъ никогда не стремился соперничать въ этомъ отношеніи съ своими товарищами". Мальчикъ былъ довольно лѣнивъ. Несмотря на отсутствіе всякихъ талантовъ, маленькій Дикъ обратилъ на себя вниманіе преподавателей своимъ недюжиннымъ умомъ. "Онъ выдѣлялся между другими,-- говоритъ д-ръ Парръ,-- глазами, выраженіемъ лица, манерами. Отвѣты его на самые обычные вопросы были находчивы и остроумны. Мы знали, съ какимъ уваженіемъ и даже восхищеніемъ относилась къ нему большая часть его товарищей". Онъ былъ шаловливъ, но его шалости были такъ остроумны, что смѣтили даже воспитателей. Вообще въ дѣтствѣ и юности Дикъ не любилъ сильной умственной работы и не задавался никакими честолюбивыми мечтами и планами. Это былъ веселый, добрый, простой пальчикъ, общій любимецъ и въ школѣ, и въ семьѣ. Когда, послѣ довольно долгой разлуки, семья Шеридана вернулась въ Лондонъ, сестра Дика пришла въ восторгъ отъ своего брата, котораго она почти забыла и теперь увидала въ полномъ разцвѣтѣ семнадцатилѣтней красоты съ аристократическими манерами фешенебельнаго пансіона. "Онъ былъ прекрасенъ,-- говоритъ она,-- не только въ глазахъ пристрастной сестры, но по общимъ отзывамъ. Его щеки цвѣли здоровьемъ, его глаза -- лучшіе въ мірѣ -- блестѣли геніемъ и отражали доброту его нѣжнаго, любящаго сердца. Та же живая фантазія, то же веселое, но не злое остроуміе, которымъ такъ богаты его произведенія, веселили и забавляли нашъ семейный кружокъ. Я восхищалась имъ, больше -- я обожала его!"

Послѣ короткаго пребыванія въ Лондонѣ семья переѣхала въ Базъ. Отецъ, занятый своими дѣлами, цѣлые дни не бывалъ дома, а дѣти, всецѣло предоставленныя самимъ себѣ, вели праздную жизнь, пользовались разными случайными развлеченіями, бродили по парку и проводили время, главнымъ образомъ, въ обществѣ артистовъ, которыми всегда былъ переполненъ ихъ домъ. Старшій братъ Карлъ началъ помогать отцу, принимая участіе въ его артистическихъ поѣздкахъ, какъ лекторъ, чтобы пропагандировать его методъ преподаванія декламаціи, а младшій, Ричардъ, проводилъ время въ обществѣ своихъ молоденькихъ сестеръ, слоняясь по парку, тратя ихъ маленькія сбереженія отъ хозяйства и влюбляясь: занятіе наиболѣе подходящее къ его возрасту. Но нельзя все же сказать, что онъ абсолютно ничего не дѣлалъ. Въ пансіонѣ онъ сдружился съ однимъ товарищемъ, Натаніэлемъ Гэлхедомъ (Nathaniel Halted), болѣе честолюбивымъ, чѣмъ онъ, и про котораго д-ръ Парръ говоритъ, что онъ хорошо писалъ и на англійскомъ, и на латинскомъ языкѣ, и они рѣшили въ совмѣстномъ сотрудничествѣ переводить классиковъ и писать драмы. Главнымъ стимуломъ ихъ литературной дѣятельности были деньги, въ которыхъ оба юноши очень нуждались. Натаніэль жидъ въ Оксфордѣ и мечталъ о возможности пріѣхать въ Базъ, гдѣ въ это время находилась одна молодая дѣвушка, пользовавшаяся поклоненіемъ всей молодежи. Эти юношескіе опыты были весьма неудачны: не окончивъ одной драмы, они принимались за другую и, наконецъ, рѣшилась издать свои собственныя слабыя и безцвѣтныя стихотворенія подъ именемъ никому неизвѣстнаго поэта Аристеніуса, какъ это было принято въ то время. Стихотворенія не имѣли никакого успѣха и не могли даже оплатить поѣздку Натаніэля въ Базъ, для того чтобы видѣть предметъ его юношескаго обожанія.

Эта молодая дѣвушка, будущая жена Ричарда Шеридана, была дочь композитора и музыканта Линлея, семейство котораго называютъ "соловьинымъ гнѣздомъ". Линлей пользовался большою извѣстностью въ свое время, а его хорошенькія дочери и широкое гостепріимство привлекало къ нему въ домъ пеструю, постоянно смѣняющуюся толпу поклонниковъ, богачей, аристократовъ, офицеровъ, которые окружали молодыхъ дѣвушекъ атмосферой полу-шутливаго, полу-серьезнаго поклоненія, любви и энтузіазма. Старшая дочь Элиза, красивая шестнадцатилѣтняя дѣвушка, съ прелестнымъ голосомъ, уже сопровождала отца въ артистическихъ поѣздкахъ, выступая въ его концертахъ, и имѣла громадный успѣхъ. Въ Базѣ всѣ молодые и не молодые люди были у ея ногъ. Родители мечтали выдать ее замужъ за какого-нибудь богача или аристократа. Между поклонниками Элизы находился, между прочимъ, нѣкто Метьюсъ, другъ и покровитель ея отца, много старше ея и женатый, что не мѣшало ему вовлечь молодую дѣвушку въ тайную переписку, полную сантиментальныхъ нѣжностей. Была ли Элиза немного увлечена имъ, иди, какъ всякую очень юную дѣвушку, ее занимала эта игра въ любовь, но сначала она охотно поддерживала таинственную корреспонденцію. Однако, всѣ эти тайныя встрѣчи, страстныя изліянія въ любви, ласки, которыя позволялъ себѣ ея поклонникъ на правахъ стараго друга ея отца, стали, наконецъ, тяготить ее,-- она не была настолько наивна, чтобы не видѣть опасности своего положенія, и мучилась, не находя исхода, не имѣя силъ порвать съ Метьюсомъ, такъ какъ послѣдній угрожалъ ей самоубійствомъ. Въ это время семья Линлей по знакомилась съ Шериданами.

Молодыя дѣвушки сейчасъ же подружились, а молодые люди записались въ самые ярые поклонники миссъ Линлей. Вмѣстѣ съ другими подобный же юношами они слѣдили за каждымъ ея шагомъ, апплодировали каждой ея нотѣ. "При первомъ же пашемъ знакомствѣ,-- говоритъ она,-- они обновились мнѣ въ любви, но я не подавала имъ надежды, что когда-либо буду иначе относиться къ нимъ, чѣмъ къ братьямъ моей подруги". "Все же я предпочитала младшаго, потому что у Hejo была болѣе красивая внѣшность, его всѣ любили и лучшіе люди уважали его". Ричардъ Шериданъ сейчасъ же взялъ на себя роль защитника и совѣтника юной дѣвушки. Онъ познакомился съ Метьюсомъ, подружился съ нимъ и проникъ въ его недостойные замыслы. Элиза съ своей стороны передавала своему вѣрному другу всѣ подробности своего тайнаго романа. Молодые люди могли, конечно, встрѣчаться каждый день то въ томъ, то въ другомъ домѣ, но находили болѣе романичнымъ назначать свиданія въ паркѣ, въ гротѣ, гдѣ Элиза повѣряла Ричарду свое горе и свои опасенія, а онъ давалъ ей совѣты и поддерживалъ ея мужество. Но Метьюсъ такъ настойчиво преслѣдовалъ молодую дѣвушку, угрожая ей скандаломъ, что она рѣшила отравиться, чтобы выйти изъ этого мучительнаго положенія. По счастью, ядъ оказался настолько слабымъ, что не причинилъ ей никакого вреда. Ричардъ, желая побудить ее разорвать всякія сношенія съ Метьюсомъ, показалъ ей его письмо, въ которомъ онъ говорилъ, "что рѣшилъ во что бы то ни стало обладать ею, хотя бы силою". "Когда я прочла это ужасное письмо, я лишилась чувствъ, и только черезъ нѣсколько времени, придя въ себя, я могла поблагодарить м-ра Шеридана за то, что онъ открылъ мнѣ глаза". Надо было что-нибудь предпринять. Элиза, очевидно, не надѣялась на за щиту своего отца, такъ какъ знала, что онъ не любитъ ссориться съ своими покровителями. Ричардъ предложилъ ей бѣжать во Францію и она съ радостью ухватилась за этотъ проектъ. Въ тайну была посвящена сестра Ричарда, которая дала своей подругѣ рекомендательное письмо въ одинъ женскій монастырь, гдѣ она воспитывалась одно время. Пользуясь болѣзнью матери и суматохой, поднявшейся въ домѣ по этому случаю, миссъ Линлей скрылась въ сопровожденіи своего вѣрнаго рыцаря. "Шериданъ, безъ моего вѣдома, пригласилъ, чтобы сопутствовать мнѣ въ качествѣ горничной, жену ихъ лакея. Вы можете себѣ представить, какъ меня тронула такая деликатность". Ричарду удалось довести до конца свой смѣлый проектъ. Молодые люди достигли Каде, гдѣ они перевѣнчались и сейчасъ же разстались послѣ свадьбы.

Легко себѣ представить, какая буря поднялась въ Базѣ, когда сдѣлался извѣстенъ ихъ побѣгъ. Прошло довольно много времени, прежде чѣмъ отцу удалось, наконецъ, напасть на слѣдъ своей дочери. Онъ нашелъ ее уже въ Лондонѣ, въ домѣ одного доктора, который привезъ ее больную изъ монастыря и поручилъ попеченію своей жены. Всѣ приличія были соблюдены, и Линіей такъ обрадовался, найдя дѣло далеко не въ такомъ положеніи, какъ онъ думалъ, что довольно благосклонно отнесся къ объясненіямъ молодыхъ людей. Онъ привезъ свою дочь обратно въ Базъ, куда поѣхалъ и Ричардъ. Общественное мнѣніе отнеслось къ этому побѣгу какъ къ дѣтской выходкѣ, и репутація Элизы нисколько не пострадала. Но молодые люди тщательно скрывали свой бракъ. Разъ Элиза чуть было не выдала тайны. Узнавъ, что Ричардъ тяжело раненъ на дуэли съ Метьюсонъ, она закричала: "Мой мужъ, ной мужъ!" Но всѣ приписали это нервному разстройству. Рана была серьезная и Ричардъ поправлялся медленно, окруженный заботами любящихъ сестеръ. Отецъ находился въ это время въ Лондонѣ и посылалъ ему оттуда письма, полныя упрековъ за его сумасбродныя выходки. Юноша долженъ былъ дать ему обѣщаніе никогда не жениться на миссъ Линлей. Какъ только онъ поправился, его сейчасъ же отправили въ Вальземское аббатство (Waltham Abbey), чтобы удалить отъ Элизы, которая опять должна была приняться за нелюбимую ею профессію концертной пѣвицы.

Постомъ 1773 года миссъ Линлей должна была пѣть въ Лондонѣ. Ричардъ умудрялся пріѣзжать туда изъ своего аббатства, переодѣвался кучеромъ и нѣсколько разъ имѣлъ удовольствіе отвозить домой молодую артистку. Одинъ изъ біографовъ Шеридана прибавляетъ, что молодые люди настолько сблизились въ это время, что родители не могли больше препятствовать ихъ браку. Ричардъ Шериданъ, безъ всякаго положенія, безъ копѣйки денегъ, былъ болѣе чѣмъ незавидною партіей для молодой дѣвушки, окруженной блестящими поклонниками. Но любовь все побѣждаетъ. Въ 1773 г., почти черезъ годъ послѣ ихъ бѣгства, состоялась свадьба Ричарда Шеридана съ Элизой Линлей съ согласія ихъ родителей и съ соблюденіемъ всѣхъ церемоній, чтобы придать вѣнчанію больше торжественности. Съ этихъ поръ Элиза Линлей бросила артистическую профессію, которую никогда не любила, и всю свою жизнь посвятила мужу. Но она сохранила грацію и обаяніе, привлекавшія ей массу друзей.

Послѣ свадьбы молодые поселились въ деревнѣ въ прелестномъ коттеджѣ, какъ подобало истиннымъ героямъ романа, достигнувшимъ счастья послѣ столькихъ испытаній. Имъ надо было бы подумать о средствахъ для жизни, но этотъ вопросъ, столь важный для большинства людей, никогда не казался имъ достойнымъ вниманія. Шериданъ, какъ истый герой романа, не придавалъ никакой цѣны деньгамъ, казалось, никогда не думалъ о нихъ, но деньги являлись къ нему какъ-то сами собою именно тогда, когда онъ въ нихъ нуждался. И теперь онъ смѣло смотрѣлъ въ будущее, безсознательно чувствуя свои силы, увѣренный въ своемъ успѣхѣ на жизненномъ пути. До сихъ поръ судьба благопріятствовала счастливой четѣ. Ему было въ это время двадцать два, ей девятнадцать лѣтъ. Оба молодые, прекрасные, полные жизни и счастья, они жили настоящимъ, не заботясь о завтрашнемъ днѣ. Молодой мужъ съ забавною гордостью отвергалъ всѣ ангажементы, которые предлагали его женѣ. Рѣшивъ, что она больше не будетъ выступать публично, онъ писалъ отказы, не заботясь даже присоединить къ своей подписи имя своей жены. Въ то время, видно чемъ, на жену смотрѣли, какъ на полную собственность мужа, и сами женщины не претендовали ни на какую самостоятельность и требовали только любви.

Съ благоразумной точки зрѣнія положеніе молодой четы было крайне затруднительнымъ. Единственнымъ ихъ достояніемъ были три тысячи фунтовъ стерлинговъ, составлявшихъ собственность миссъ Линлей. Жена должна была отказаться отъ своей профессіи, а мужъ ничего не дѣлалъ, ничего не умѣлъ дѣлать и не зналъ, за что ему приняться. Тѣмъ любопытнѣе ихъ вступленіе въ жизнь. Когда прошло лѣто и кончился ихъ медовый мѣсяцъ, они поселились въ городѣ у композитора Стораса, гдѣ талантъ Бетси,-- какъ называлъ ее теперь ея мужъ,-- помогъ имъ составить кружокъ друзей. Уже въ слѣдующемъ году они отдаютъ визитъ, между прочими своими знакомыми, Каннингу и затѣмъ поселяются въ своемъ собственномъ домѣ, меблированномъ "въ самомъ дорогомъ стилѣ" на счетъ Линлей.

"Ихъ домъ посѣщали,-- говоритъ неизвѣстный біографъ,-- самыя значительныя лица, которыхъ привлекали умъ хозяина, обаятельная прелесть его жены и элегантность ихъ пріемовъ. Его обѣды состояли изъ самыхъ дорогихъ блюдъ, его вина были лучшаго достоинства. Вечера мистрисъ Шериданъ отличались блескомъ и обществомъ, прекрасными, молодыми, титулованными лэди. Рауты мистрисъ Шериданъ были great attraction сезона. Когда близкій другъ Шеридана замѣтилъ ему, что его средства не выдержать такого дорогаго образа жизни, онъ спокойно отвѣтилъ ему: "Мой милый другъ, это мои средства".

Въ письмахъ къ своему тестю онъ говоритъ о пьесѣ, которую онъ написалъ, и о книгѣ, которую онъ хотѣлъ издать, но ни то, ни другое не появилось въ свѣтъ. Первая пьеса его, Соперники (Rivals), поставленная въ Ковентъ-Гарденѣ въ 1775 году, появилась почти три года спустя послѣ его свадьбы. На что существовалъ онъ все это время, заводилъ знакомства, устраивалъ пріемы, такъ и осталось неизвѣстнымъ. Можетъ быть, все на тѣ же три тысячи фунтовъ.

Соперники не имѣли никакого успѣха на первомъ представленіи, что было большимъ ударомъ для молодаго автора. Но замѣна одного актера другимъ и нѣкоторыя сокращенія, сдѣланныя согласно требованіямъ сцены, доставили пьесѣ блестящій, постоянный тріумфъ.

Обыкновенному зрителю Соперники могутъ показаться фантастическою пьесой, не имѣющею ничего общаго съ реальною жизнью. Но зритель, знакомый съ біографіей автора, сейчасъ же увидитъ, что онъ взялъ для своей комедіи нравы артистической жизни, гдѣ дуэли, похищенія, тайная переписка составляютъ обычныя событія. Комедія основана на забавной, хотя простой мистификаціи. Соперники представляютъ собой одно и то же лицо. Молодой элегантный влюбленный, наслѣдникъ богатаго баронета, проникаетъ въ домъ своей возлюбленной подъ видомъ скромнаго подчиненнаго Энсайна Беверлея. Онъ овладѣваетъ сердцемъ сантиментальной Лидіи, которая предпочитаетъ любовь въ хижинѣ самымъ роскошнымъ палатамъ, хочетъ бѣжать съ ней, нисколько не жалѣя и даже радуясь потерѣ большей части своего состоянія. Но планъ этотъ разрушается пріѣздомъ отца, который хочетъ женить сына на той же Лидіи, но, конечно, подъ его собственнымъ именемъ. И вотъ, въ одно и то же время, Лидія видитъ въ немъ роматическаго, обожаемаго Беверлея и нанавистнаго капитана Абсолюта.

Благодаря дуэли Беверлея съ третьимъ поклонникомъ, Лидія узнаетъ, что Беверлей и Абсолютъ одно и тоже лицо, и пьеса кончается свадьбой. Вся пьеса блещетъ умомъ, юморомъ, необыкновеннымъ комизмомъ дѣйствующихъ лицъ, но было бы напрасно искать въ ней строгаго плана, глубины мысли, психологически вѣрныхъ характеровъ.

У Шеридана былъ скорѣе сценическій талантъ, если можно такъ выразиться, чѣмъ драматическій. Въ его пьесахъ болѣе внѣшняго блеска и эффектовъ, чѣмъ глубины мысли и внутренняго содержанія. Но эти недостатки съ литературной точки зрѣнія совершенно исчезаютъ на сценѣ и придаютъ пьесѣ необыкновенную живость и сценичность. Актеры особенно полюбили эту комедію и создали ей громадную популярность. Пьеса смотрится и читается такъ легко, что кажется, будто авторъ написалъ ее полушутя, однимъ взмахомъ пера, а, между тѣмъ, по словамъ біографа Шеридана, онъ очень тщательно отнесся къ этому первому произведенію и по нѣскольку разъ передѣлывалъ его. Соперникамъ Шериданъ былъ обязанъ примиреніемъ съ своимъ отцомъ. Старикъ пришелъ, наконецъ, посмотрѣть, что такое хорошее сдѣлалъ этотъ ни на что негодный молодой человѣкъ, и долженъ былъ перемѣнить мнѣніе о сынѣ. Съ этихъ поръ Ричардъ Шериданъ всецѣло занялся драматическими произведеніями. Въ этомъ же году онъ написалъ въ благодарность ирландскому актеру, который спасъ его Соперниковъ, фарсъ подъ названіемъ День св. Патрика или Хитрый лейтенантъ (Patrik's Day or the Scheming Lieutenant); эта очень легонькая вещица, въ мольеровскомъ жанрѣ, основана на ловкости, съ какою влюбленный молодой человѣкъ добивается руки своей возлюбленной.

Въ концѣ года появилась опера Дуэнья (Duenna), написанная Шериданомъ вмѣстѣ съ его тестемъ Линлеемъ. Это собственно не опера, а скорѣе небольшая комедія въ духѣ Мольера, съ пѣніемъ и музыкой. На первомъ же представленіи опера имѣла самый блестящій успѣхъ. "Успѣхъ этой оперы,-- говоритъ Муръ,-- не имѣетъ себѣ равнаго въ лѣтописяхъ нашей драмы". Сюжетъ оперы весьма баналенъ. Отецъ хочетъ выдать свою молоденькую дочь Луизу за богатаго еврея Исаака, но она съ помощью дуэньи переодѣвается въ ея платье я уходитъ изъ дома, а ее въ своемъ нарядѣ оставляетъ вмѣсто себя. По обычаю того времени, женихъ не можетъ видѣть лица невѣсты раньше свадьбы, а дуэнья, чтобы не дать раскрыться обману, объявляетъ Исааку, что она выйдетъ за него только въ томъ случаѣ, если онъ увезетъ ее и повѣнчается съ ней безъ вѣдома родителей. Исаакъ исполняетъ ея желаніе, а Луиза тѣмъ временемъ послѣ разныхъ переодѣваній, ссоръ и примиреній соединяется съ своимъ Антоніо, а ея братъ Фердинандъ съ своею возлюбленной Кларой. Всѣ характеры, кромѣ Исаака, очерчены довольно слабо, а въ разговорахъ, хотя довольно живыхъ, совсѣмъ нѣтъ блестящаго остроумія Шеридана. Опера обязана своею популярностью музыкѣ и хорошенькимъ романсамъ, написаннымъ Шериданомъ и переложеннымъ на музыку Линлеемъ.

Теперь опера эта, пользовавшаяся такимъ небывалымъ успѣхомъ, давно забыта, хотя романсы изъ нея поются до сихъ поръ.

Успѣхъ Соперниковъ и Дуэнъи обратилъ вниманіе Гаррика, который мечталъ въ это время бросить сцену и совершенно удалиться отъ театральныхъ дѣлъ; онъ предложилъ молодому Шеридану купить у него патентъ на содержаніе театра {Въ Лондонѣ въ то время было два театра, содержателя которыхъ пользовались модною монополіей.}. Для молодаго человѣка, только чтовышедшаго изъ неизвѣстности, было бы, казалось, слишкомъ рискованно брать на себя такое сложное дѣло. Но смѣлость и увѣренность въ успѣхѣ всегда составляли отличительную особенность Шеридана. Онъ привлекъ къ участію въ этомъ дѣлѣ Линлея и еще нѣкоего Форда, досталъ требуемыя деньги и сталъ во главѣ предпріятія. "Было всегда что-то таинственное и чудесное во всѣхъ его успѣхахъ,-- говоритъ Муръ,-- въ любви, въ знаніи, образованіи, въ литературѣ и богатствѣ. Когда, какимъ способомъ пріобрѣлъ онъ свои познанія, никто не зналъ: для тѣхъ, кто никогда не видѣлъ его за книгой, это было такимъ же предметомъ удивленія, какъ существованіе хамелеона для тѣхъ, кто думаетъ, что онъ никогда не ѣстъ. Онъ овладѣлъ сердцемъ своей жены также незамѣтно, какъ и неожиданно, и даже его соперники узнали впервые о его любви, когда уже онъ торжествовалъ побѣду. Произведенія его ума въ такой же степени удивили всѣхъ; они писались втайнѣ, и когда уже совсѣмъ были готовы для постановки, казалось, неожиданно свалились съ облаковъ его лѣни и безпечности, полныя силы и блеска. Источникъ его финансовыхъ доходовъ имѣетъ тоже что-то магическое: способъ, какимъ онъ досталъ деньги для пріобрѣтенія театра, до сихъ поръ, насколько мнѣ извѣстно, остался тайной". Неизвѣстный біографъ Шеридана говоритъ, что самъ Гаррикъ, почувствовавшій большую дружбу къ молодому человѣку, ссудилъ его необходимою суммой, но Муръ и другіе біографы отвергаютъ это, вѣрнѣе, что онъ просто занялъ ихъ у какого-нибудь друга. И вотъ недавній повѣса, лѣнтяй, неспособный ни на какое серьезное дѣло, становится въ двадцать пять лѣтъ администраторомъ сложнаго отвѣтственнаго дѣла, и ни у кого изъ его товарищей ни на минуту не является сомнѣнія въ его способностяхъ быть главою предпріятія. "Не падайте духомъ, когда мы начнемъ дѣло,-- пишетъ онъ своему тестю,-- я увѣренъ, что у насъ будутъ золотыя горы".

Отецъ Шеридана совсѣмъ примирялся съ сыномъ, гордился имъ и помогалъ ему своею опытностью и совѣтами. Въ 1776 году дѣло было окончательно слажено и Шериданъ стадъ во главѣ театра, такъ долго находившагося подъ управленіемъ Гаррика. Первое время дѣла театра шли довольно плохо. Пьесы, въ которыхъ прежде игралъ Гаррикъ, не имѣли теперь никакого успѣха, такъ какъ публика не видѣла въ нихъ своего любимца, а замѣнить его было некому. Для того, чтобы поддержать новыхъ владѣтелей, надо было идя актера, равносильнаго по таланту Гаррику, или новыя талантливыя пьесы. Заботы по администрація театра, масса дѣдъ, связанныхъ съ новымъ предпріятіемъ, мѣшали Шеридану всецѣло заняться литературною работой и только черезъ годъ онъ окончилъ свою лучшую комедію Школа злословія (The scool for scandal). Актеры должны были разучивать ее по частямъ по мѣрѣ того, какъ она писалась, а послѣдній актъ былъ оконченъ только за пять дней до представленія. Рукопись, по словамъ Мура, состоитъ изъ клочковъ и обрывковъ, "черновой набросокъ послѣднихъ пяти сценъ написанъ кое-какъ на отдѣльныхъ клочкахъ бумаги, но отъ предъидущихъ актовъ сохранилась масса передѣлокъ, безпорядочно разбросанныхъ въ шести или семи тетрадяхъ со множествомъ добавленій и примѣчаній. На послѣднемъ листкѣ въ концѣ страницы находится слѣдующее любопытное славословіе, написанное торопливо тѣмъ же почеркомъ, какъ и все предъидущее:

"Кончено, наконецъ. Слава Богу!"

Р. Б. Шериданъ.

"Аминь!"

В. Гоукинсъ.

Послѣдняя подпись принадлежитъ суфлеру. Въ этихъ двухъ восклицаніяхъ скрывается цѣлая закулисная драма. И актеры, и товарищи Шеридана боялись, что пьеса не будетъ кончена во-время, тѣмъ болѣе, что молодой драматургъ не хотѣлъ растаться съ развлеченіями свѣтской жизни. "Мы часто слышали отъ него въ то время,-- говоритъ одинъ изъ его біографовъ,-- что ему приходилось вставать съ восходомъ солнца, чтобы заниматься литературною работой, или бѣжать къ конторкѣ ночью послѣ ухода гостей, чтобы окончить съ помощью бутылки портвейна то, что было начато на разсвѣтѣ". Писатель, желающій соединить свѣтскую жизнь съ литературною работой, поневолѣ "долженъ лишать себя нѣсколькихъ часовъ сна". Школа злословія написана такимъ изящнымъ слогомъ, полна такого тонкаго остроумія, что трудно повѣрить, что авторъ работалъ надъ ней въ короткіе часы ночи, поддерживая въ себѣ вдохновеніе съ помощью вина.

Талантъ Шеридана достигъ въ этой пьесѣ своего апогея, каждое дѣйствіе-своего рода chef d'oeuvre. Никогда не выказывалъ онъ столько блеску, ума и юмора. На первомъ же представленіи пьеса имѣла небывалый успѣхъ, до сихъ поръ составляетъ лучшее украшеніе англійской сцены и причислена къ классическимъ произведеніямъ англійской литературы. Самъ Гаррикъ присутствовалъ на репетиціи и помогалъ актерамъ своими совѣтами. Вообще онъ всегда съ самымъ теплымъ вниманіемъ относился къ Шеридану и входилъ во всѣ его интересы.

Въ этомъ же году была написана и послѣдняя пьеса Шеридана Spuтикъ съ такимъ же талантомъ, какъ и предъидущая комедія, и имѣвшая такой же успѣхъ. Такъ же, какъ и Школа злословія, пьеса отсылалась въ театръ по частямъ по мѣрѣ того, какъ авторъ оканчивалъ сцену, и, несмотря на то, что 30 октября назначено было первое представленіе, 27 пьеса еще не была окончена. Одинъ изъ біографовъ Шеридана приводитъ по этому поводу любопытный анекдотъ, какъ нельзя лучше характеризующій наслѣдственную безпечность молодаго автора. "Д-ръ Фордъ и м-ръ Линлей становились все мрачнѣе и раздражительнѣе, а актеры были положительно въ отчаяніи; особенно Бингъ, который былъ не только режиссеромъ, но игралъ Пёффа" {Одна изъ ролей пьесы.}.

На него возложили обязанность заставить Шеридана написать послѣднюю сцену. Дни проходили за днями, оставалось только два дня, а окончаніе не появлялось. Наконецъ, м-ръ Линлей, который, въ качествѣ тестя, хорошо зналъ привычки своего зятя, рѣшился прибѣгнуть къ хитрости. Вечеромъ назначили репитицію Критика и Линлей послѣ обѣда съ Шериданомъ увлекъ его съ собой. Когда они пришли на сцену, Бингъ шепнулъ Шеридану, что хочетъ сообщить ему кое-что наединѣ, и попросилъ его пройти во вторую зеленую комнату. Шериданъ отправился туда и нашелъ тамъ столъ съ перьями, чернилами и бумагой, яркій огонь, кресло передъ столомъ, двѣ бутылки кларета и блюдо сандвичей съ анчоусами. Какъ только онъ вошелъ въ комнату, Бингъ заперъ за нимъ дверь; сейчасъ же вслѣдъ за тѣмъ пришли Линлей и Фордъ и сказали автору, что пока онъ не напишетъ окончанія, они не выпустятъ его изъ комнаты. Шериданъ съ большимъ добродушіемъ отнесся къ этой рѣшительной мѣрѣ: онъ съѣлъ анчоусы, выпилъ кларетъ, написалъ сцену и отъ души посмѣялся надъ хитрою выдумкой.

Подобную же безпечность и небрежность Шериданъ вносилъ и въ театральныя дѣла, что вызывало массу затрудненій и неудовольствій. У него всегда царствовалъ полный безпорядокъ, письма, рукописи, которыя ему посылали, разныя театральныя постановленія, даже денежные чеки,-- все сваливалось въ общую кучу бумагъ, терялось, забывалось и вызывало страшную путаницу. Его управленіе театромъ нельзя назвать ни хорошимъ, ни дурнымъ, потому что онъ совсѣмъ не управлялъ театральными дѣлами,-- ими завѣдывалъ каждый, кому приходила охота, такъ какъ соучастники Шеридана слѣдовали въ этомъ отношеніи примѣру своего руководителя. Гаррикъ, возлагавшій такія надежды на новаго владѣльца, долженъ былъ защищать его отъ нападокъ.

Особенно много обвиненій сыпалось на Шеридана за его небрежное отношеніе къ рукописямъ; онъ часто терялъ ихъ, никогда не возвращалъ авторамъ и подавалъ имъ, такимъ образомъ, поводъ обвинять его въ присвоеніи чужихъ замысловъ. Говорили даже, что Школа злословія написана не имъ, а какою-то дамой, отославшей ему будто бы передъ смертью рукопись, которую онъ и присвоилъ себѣ. До Шеридана доходили, конечно, всѣ эти толки, но онъ не обращалъ на нихъ вниманія и не считалъ нужнымъ печатно опровергать ихъ. Но въ Критикѣ въ одной изъ сценъ есть указанія на эти слухи и обвиненія. Сэръ Фретфуль говорятъ, что онъ послалъ свою пьесу въ Ковентъ-Гарденъ:

"Снаръ. А мнѣ думается, что было бы лучше помѣстить ее (какъ говорятъ актеры) въ Друри-Ленъ.

"Сэръ Фретфуль. О, Боже ной, нѣтъ! покуда я живъ, никогда не по шію туда пьесы. Слушайте-ка (шепчетъ ему на ухо).

"Снаръ. Пишетъ самъ! Я знаю, что онъ.....

"Сэръ Фретфуль. Я ничего не говорю. Я не хочу отнимать у человѣка его достоинствъ, я не хочу вредить его успѣху. Я ничего не говорю. Но я хочу сказать только одно: я замѣтилъ, благодаря своимъ наблюденіямъ надъ жизнью, что ни одна страсть не пускаетъ такъ глубоко корни въ человѣческомъ сердцѣ, какъ зависть.

"Снаръ. Я думаю, что вы правы относительно этого, въ самомъ дѣлѣ.

"Сэръ Фретфуль. Къ тому же, я могу сказать вамъ, что не всегда бываетъ безопасно отдавать свою драму на руки тѣмъ, кто пишетъ самъ.

"Снаръ. А что! они украдутъ, мой милый.

"Сэръ Фретфуль. Украдутъ! конечно, они украдутъ и, ей-Богу, поступятъ съ вашими лучшими мыслями, какъ цыгане съ украденными дѣтьми,-- обезобразятъ ихъ такъ, что они пойдутъ за ихъ собственныя.

"Снаръ. По ваше настоящее произведеніе посвящено Мельпоменѣ, а онъ, какъ вы знаете...

"Сэръ Фретфуль. Это ничего не значитъ: искусный плагіатчикъ все что-нибудь да возьметъ. Я знаю, сэръ, что онъ можетъ взять лучшія мысли изъ моей трагедія и помѣститъ ихъ въ свою комедію".

Эта юмористическая сценка была его единственнымъ отвѣтомъ на всѣ обвиненія. Исправиться отъ своихъ недостатковъ онъ не могъ и не хотѣлъ. Письма, разбросанныя гдѣ попало, столъ, заваленный бумагами, неурядица въ дѣлахъ,-- все это онъ находилъ въ порядкѣ вещей, къ немалому раздраженію имѣвшихъ съ нимъ дѣло лицъ. Кумберландъ, съ котораго, говорятъ, Шериданъ списалъ Фретфуля, пишетъ, между прочимъ, Гаррику: "Я читалъ свою трагедію актерамъ въ пятницу утромъ. Я былъ очень польщенъ моими слушателями, но вашъ замѣститель въ директорствѣ не заимствовалъ отъ васъ вѣжливаго отношенія къ авторамъ. Онъ прозѣвалъ въ продолженіе всѣхъ пяти актовъ, говоря въ свое оправданіе, что не спалъ двѣ ночи сряду. Я нисколько не обидѣлся, конечно, и приписалъ это его разсѣянной, безпечной жизни, но я боюсь, какъ бы все дѣло не пострадало отъ этого недостатка необходимаго вниманія".

Критикъ былъ послѣднимъ произведеніемъ Шеридана; съ этихъ поръ онъ ничего больше не создалъ для сцены, за исключеніемъ двухъ незначительныхъ пьесокъ, написанныхъ много лѣтъ спустя.

Иногда приходится слышать мнѣніе, что если бы не общественная жизнь, отнимавшая у него столько времени, геній Шеридана далъ бы еще много классическихъ произведеній. Но мнѣніе это врядъ ли справедливо. Талантъ Шеридана былъ болѣе блестящъ, чѣмъ глубокъ, кругозоръ его наблюденій былъ слишкомъ ограниченъ, и, написавъ Критика, онъ сказалъ свое послѣднее слово.

Въ періодъ полной анархія въ театральныхъ дѣлахъ умеръ Гаррикъ. Онъ оставилъ театръ за немного лѣтъ передъ смертью и все время съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ за управленіемъ новыхъ владѣльцевъ, глубоко огорченный, что не оправдались надежды, которыя онъ возлагалъ на молодаго, блестящаго драматурга.

Шериданъ въ глубокомъ траурѣ проводилъ его тѣло до кладбища. Глубоко опечаленный смертью человѣка, такъ хорошо относившагося къ нему, онъ съ свойственною ему впечатлительностью заперся дона на день, на два, и написалъ монодію въ память Гаррика, имѣвшую большой успѣхъ въ свое время. Она на половину пѣлась, на половину говорилась и производила большое впечатлѣніе торжественностью обстановки. Вскорѣ послѣ торжественнаго исполненія монодіи управленіе театромъ перешло къ Кингу, актеру, весьма хорошо справлявшемуся съ этою отвѣтственною обязанностью, и хотя Шериданъ не переставалъ вмѣшиваться, вызывая, по обыкновенію, только путаницу, дѣла пошли болѣе правильно. Шериданъ, къ тому же, былъ слишкомъ занять общественною жизнью, чтобы отдавать много времени театру, гдѣ хорошо обходились и безъ него. Громадное знакомство между государственными людьми и увлеченіе политическими дѣланы скоро открыли блестящему молодому автору, возбуждавшему всеобщее восхищеніе, двери къ высшимъ интересамъ.

Въ аристократическомъ пансіонѣ, гдѣ онъ воспитывался, и въ Базѣ, во дни юношества, Шериданъ подружился со многими молодыми людьми, высшаго круга, и они помогли ему впослѣдствіи завязать знакомство съ извѣстными государственными дѣятелями того времени. Товарищъ его, лордъ Тоуэнсхендъ, познакомилъ его съ Фоксомъ, съ которымъ впослѣдствіи такъ тѣсно были связаны лучшіе годы политической жизни Шеридана.

"Я устроить первый обѣдъ, на которомъ они должны были встрѣтиться,-- пишетъ Тоуэнсхендъ,-- и сказалъ Фоксу, что всѣ тѣ представленія, которыя онъ себѣ составилъ о геніи и талантѣ автора Соперниковъ и проч., ничто въ сравненіи съ его поразительными умственными силами, которыя,-- я былъ увѣренъ,-- онъ покажетъ при первомъ же свиданіи. Перваго знакомства,-- народу было очень мало, только Тиккенъ, я и еще одинъ или двое,-- я никогда не забуду. Фоксъ говорилъ самъ, возвращаясь съ обѣда, что до сихъ поръ онъ всегда считалъ Хэра, послѣ моего дяди Карла Шоуенсхэрда, остроумнѣйшимъ человѣкомъ, съ которымъ ему когда-либо приходилось встрѣчаться, но что Шериданъ далеко превосходитъ ихъ обоихъ; а Шериданъ говорилъ мнѣ на другой день, что онъ совсѣмъ въ восхищеніи отъ Фокса и не знаетъ, чему больше удивляться -- его выдающемуся таланту и образованію или его живой фантазіи, простотѣ обращенія и доброму сердцу, которое проглядываетъ въ каждомъ его словѣ". Вскорѣ послѣ этого Шериданъ познакомился съ Боркомъ. Санъ д-ръ Джонсонъ предложилъ его въ члены "Литературнаго клуба", а дружба съ Гаррикомъ ввела его въ кругъ самыхъ замѣчательныхъ людей того времени. "Одинъ вечеръ съ Шериданомъ стоитъ цѣлой недѣли съ другими",-- сказалъ, говорятъ, Фоксъ. И всѣ искали знакомства съ блестящимъ молодымъ человѣкомъ и его прелестною женой.

Политикой Шериданъ началъ интересоваться очень рано, по крайней мѣрѣ. Муръ открылъ въ его рукописяхъ массу неотдѣланныхъ набросковъ по общественнымъ и политическимъ вопросамъ дня. По всему вѣроятію, онъ намѣревался составить изъ нихъ статью и даже цѣлую книгу, какъ онъ писалъ объ этомъ Линлею вскорѣ послѣ женитьбы, но такъ и не привелъ въ исполненіе своего намѣренія. "Между ними,-- говоритъ Муръ,-- есть нѣсколько писемъ о политикѣ, предназначенныхъ, повидимому, для газетъ, нѣкоторыя на половину переписанныя, но никогда не отосланныя".

У Шеридана, однако, не было въ молодости особеннаго стремленія къ политической дѣятельности. По всему вѣроятію, его натолкнули на этотъ путь Фоксъ и Боргъ, подъ вліяніемъ которыхъ онъ находился почти все время своей политической жизни. Онъ вступилъ въ парламентъ въ 1780 году, двадцати девяти лѣтъ отъ роду, какъ представитель города Стэффорда. Первая рѣчь его въ парламентѣ была неудачна, такъ что, когда онъ спросилъ мнѣніе своего друга журналиста Вудфаля, тотъ сказалъ ему: "Мнѣ очень жаль, но я думаю, что это не ваше дѣло; гораздо лучше будетъ, если вы обратитесь къ вашимъ прежнимъ занятіямъ". Шериданъ нѣсколько минутъ простоялъ молча, обхвативъ свою голову руками, но потомъ горячо воскликнулъ: "Это есть во мнѣ и, клянусь, я докажу это!"

Во главѣ партіи, къ которой принадлежалъ Шериданъ, стоялъ Боркъ. Оба ирландца, оба скромнаго происхожденія, они были авантюристами въ высшемъ смыслѣ этого слова, далеко превосходя своихъ родовитыхъ товарищей и соперниковъ блестящими талантами. Одинаковымъ, если не большимъ вліяніемъ, чѣмъ Боркъ, пользовался Фиксъ, умъ, талантъ и доброе сердце котораго создавай вокругъ него атмосферу любви и поклоненія, проглядывающихъ во всѣхъ воспоминаніяхъ о немъ.

Въ министерствѣ Рокингама Шериданъ занялъ мѣсто помощника статсъ-секретаря, но лордъ Рокингамъ умеръ четыре мѣсяца спустя и во главѣ министерства стадъ Шельбёрнъ. Шериданъ, Фоксъ и Боркъ перешли въ оппозицію. Версальскій договоръ {Версальскимъ договоромъ была закончена война съ американскими колоніями и признана независимость Соединенныхъ Штатовъ.} вызвалъ паденіе Шельбёрна. Шериданъ, вмѣстѣ съ своими друзьями, снова вступилъ въ министерство въ качествѣ секретаря казначейства и скоро занялъ выдающееся мѣсто среди ораторовъ своего времени. По словамъ Мура, онъ всегда тщательно приготовлялся къ своимъ рѣчамъ, предварительно писалъ ихъ и даже заучивалъ наизусть, но это не мѣшало ему находчиво и остроумно отражать и внезапныя нападенія. Рѣчи его отличались энергіей, ясностью и неистощимымъ юморомъ. Особенно прославился Шериданъ въ дѣлѣ Баррена Гастингса. Барренъ Гастингсъ, генералъ-губернаторъ Индіи, оказалъ большія услуги Англіи, упрочилъ ея владычество въ Индіи завоеваніями и искусною администраціей, но возбудилъ противъ себя негодованіе корыстолюбіемъ и жестокимъ обращеніемъ съ туземцами. Его безчеловѣчный поступокъ съ двумя королевами Бегумовъ, которыхъ онъ безъ всякаго повода съ ихъ стороны велѣлъ заключить въ тюрьму и отобралъ у нихъ все ихъ состояніе, возбудилъ противъ него общественное мнѣніе Англіи. Эдмундъ Боркъ поднялъ вопросъ о преданіи суду генералъ-губернатора Индіи, а Шериданъ въ блестящей рѣчи, продолжавшейся пять съ половиной часовъ, раскрылъ потрясающуюся картину злоупотребленій, совершавшихся въ Индіи, и настаивалъ на возбужденіи судебнаго преслѣдованія. Рѣчь эта не сохранилась въ томъ видѣ, въ которомъ она была произнесена, но о достоинствахъ ея можно судить по произведенному ею впечатлѣнію.

"Очарованіе было такъ сильно, что когда Шериданъ сѣлъ, вдругъ совершенно неожиданно и вопреки обычаю раздались оглушительныя рукоплесканія, въ которыхъ принимала участіе вся палата, члены, пэры и публика. М-ръ Боркъ объявилъ, что никогда не было рѣчи, которая соединяла бы въ такой мѣрѣ краснорѣчіе, остроуміе и аргументацію. М-ръ Фоксъ сказалъ, что все, что онъ когда-либо слышалъ, все, что онъ когда-либо читалъ, обращается въ ничто въ сравненіи съ этимъ, исчезаетъ какъ туманъ передъ солнцемъ. М-ръ Питтъ выразился, что рѣчь эта превосходитъ по краснорѣчію всѣ рѣчи прежнихъ и настоящихъ временъ и обладаетъ всѣмъ, что можетъ дать геній и искусство, чтобы взволновать человѣческую душу и овладѣть ею".

Многіе члены парламента заявили, что они слишкомъ взволнованы и не могутъ хладнокровно обсуждать вопросъ, поэтому просятъ отложить вотированіе его до другаго раза; къ этому мнѣнію присоединился Питтъ и, несмотря на протесты, пренія были отложены. Вотъ еще небольшая замѣтка о впечатлѣніи, произведенномъ рѣчью. М-ръ Летъ, авторъ мастерской защиты Гастингса, пошелъ въ тотъ день въ палату общинъ, расположенный въ пользу обвиняемаго и противъ обвинителя. По прошествіи перваго часа онъ сказалъ своему другу: "Все это декламаторскія изощренія безъ всякихъ доказательствъ"; когда кончился второй часъ: "то замѣчательная рѣчь"; къ концу третьяго: "Гастингсъ поступилъ непростительно"; къ концу четвертаго: "Гастингсъ одинъ изъ величайшихъ преступниковъ", и, наконецъ: "Изъ всѣхъ злодѣевъ самый ужасный Гастингсъ!"По общимъ отзывамъ, рѣчь эта представляла рѣдкій случай могущества ораторскаго искусства. Общество было возбуждено до крайности, и когда нѣсколько мѣсяцевъ спустя началось разбирательство, согласно древнему обычаю, въ Вестминстерскомъ дворцѣ, публика хлынула толпою. Маколей описалъ это засѣданіе съ свойственнымъ ему художественнымъ талантомъ. Знаменитый задъ, полный знатныхъ людей: пэры въ горностаѣ, судьи въ красныхъ одѣяніяхъ; старыя сѣрыя стѣны, увѣшанныя пурпуромъ; блестящая публика въ галлереяхъ; сама королева, окруженная знатными прелестными лэди, между которыми выдается почти ангельское личико жены Шеридана, и множество знаменитыхъ людей того времени. На фонѣ красныхъ драпировокъ открытое пространство, заставленное скамьями и столами для палаты общинъ. Знаменитые члены палаты общинъ, руководители обвиненія, какъ ихъ называли, появились въ полномъ одѣяніи. Между ними особенно выдавались похожія между собою фигуры Борка и Шеридана, оба съ нѣсколько рѣзкими чертами лица, свойственными ихъ расѣ, и съ блистающими умомъ и геніемъ глазами. Боркъ говорилъ четыре дня съ большимъ успѣхомъ, но когда пришла очередь Шеридана, возбужденіе публики достигло крайнихъ предѣловъ. "Любопытство публики перешло всякія границы. Его блестящая, въ высшей степени законченная рѣчь продолжалась два дня и все время залъ былъ такъ переполненъ публикой, что почти нечѣмъ было дышать. Говорятъ, что за одинъ билетъ платили пятьдесятъ гиней". Въ дѣйствительности рѣчь его продолжалась четыре дня, во многіе изъ его товарищей находили ее гораздо слабѣе первой, произнесенной въ пакетѣ общинъ. "Рѣчь Шеридана по поводу Бегуновъ въ палатѣ превосходна, въ Вестмистерскомъ дворцѣ плоха",-- сказалъ лордъ Гранвиль; то же находилъ и Фоксъ. Во Боркъ и многіе другіе не раздѣляли этого мнѣнія я находили, что никогда еще онъ въ такой мѣрѣ не проявилъ своего таланта. Но и этотъ блестящій успѣхъ Шеридана, какъ и всѣ предшествующіе, былъ вызванъ временнымъ возбужденіемъ его ума. Онъ попрежнему былъ крайне безпеченъ и совершенно не способенъ къ продолжительному упорному труду. Муръ приводитъ письмо Борка къ женѣ Шеридана, въ которомъ онъ проситъ ее употребить все ея вліяніе, чтобы заставить Шеридана быть съ ними въ комитетѣ въ половинѣ четвертаго; обсуждался вопросъ крайне важный и присутствіе его было необходимо. Но тотъ же Муръ говоритъ, съ какою тщательностью готовился Шериданъ къ своей рѣчи противъ Гастингса.

Въ это время извѣстность Шеридана достигла своего высшаго предѣла. Онъ былъ окруженъ славою и почетомъ, товарищи цѣнили его таланты, гордились имъ, прощали ему его безпечность, безпорядочность, и скорѣе готовы были обманомъ затащить его на совѣщаніе, чѣмъ обой тись безъ него. Если бы онъ умеръ въ это время, его слава и его величіе остались бы неприкосновенными, но Шериданъ имѣлъ несчастіе пережить свою славу.

Процессъ Баррена Гастингса тянулся много лѣтъ и, наконецъ, въ 1795 г., когда почти всѣ грѣхи обвиняемаго были забыты, а заслуги его выдвинулись впередъ, кончился полнымъ оправданіемъ бывшаго генералъ-губернатора Индіи. Профессоръ Смитъ въ небольшомъ воспоминанія о Шериданѣ разсказываетъ, какъ онъ готовился къ рѣчи въ 1794 г. въ отвѣтъ на защиту Гастингса. Смитъ былъ учителемъ его сына Тома и жилъ съ нимъ въ деревнѣ. Однажды вечеромъ вдругъ является Шериданъ съ папками, наполненными бумагами, и объявляетъ, что онъ долженъ прочесть все это, чтобы приготовить рѣчь къ послѣзавтраму. "Послѣ завтра!-- воскликнулъ въ ужасѣ Смитъ,-- но для этого надо шесть мѣсяцевъ!" Шериданъ заперся въ своей комнатѣ и проводилъ за работой дни, вечера я даже ночи, пока не начинало рябить въ глазахъ. Обѣдалъ онъ каждый день вмѣстѣ съ учителемъ и Томомъ,-- умнымъ, прилежнымъ мальчикомъ, сильно напоминавшимъ отца, но въ болѣе смягченной формѣ,-- и за обѣдомъ Смятъ долженъ былъ выслушивать то, что Шеридану удалось написать. По рѣчь эта ничего не прибавила къ славѣ Шеридана. Вообще блестящая пора его жизни окончилась и наступилъ періодъ паденія.

Смерть жены была для Шеридана первымъ тяжелымъ ударомъ, печальнымъ образомъ отразившимся на всей его послѣдующей жизни. Она была единственнымъ существомъ, способнымъ хоть нѣсколько регулировать крайнюю разсѣянность и безпорядочность Шеридана. Линлей по театральнымъ, Боркъ по политическимъ дѣламъ постоянно обращались къ ея помощи для воздѣйствія на ея мужа. Нѣжная, изящная, очаровательная, она приводила въ восхищеніе своихъ современниковъ. Ее постоянно сравнивали съ ангеломъ, а когда одинъ художникъ написалъ съ нея св. Цецилію, она стала извѣстна подъ этимъ именемъ. Но, несмотря на всеобщее поклоненіе, которымъ она была окружена съ дѣтства и которое любила, Бетси Шериданъ была хорошею женой и семьянинкой. Сестра Шеридана оставила намъ маленькую картинку изъ жизни этой привлекательной женщины: "Я живу здѣсь уже больше недѣли въ полномъ спокойствіи. Когда пріѣзжали гости, я не выходила изъ своей комнаты, а съ тѣхъ поръ, какъ Дикъ уѣхалъ, я провожу время съ мистрисъ Шериданъ, которая такъ добра и внимательна, что я пользуюсь полною свободой. Дѣти ея бѣдной сестры всѣ здѣсь. Особенно много занимается она съ дѣвочкой, которая много выигрываетъ отъ такого хорошаго наставника. Ихъ отецъ былъ здѣсь нѣсколько дней тому назадъ, но я не видала его. Послѣдній вечеръ она показывала мнѣ портретъ мистрисъ Шанель {Сестра мистрисъ Шериданъ, умершая за годъ до ея смерти. Мистрисъ Шериданъ взяла къ себѣ сиротъ.}, который она носятъ на шеѣ... Дикъ все еще въ городѣ и мы не скоро ждемъ его. Мистрисъ Шериданъ теперь, кажется, примирилась съ этими отлучками, неизбѣжность которыхъ она знаетъ. Я никогда никого не знала, кто бы съумѣлъ такъ наполнить свое время, какъ она; этимъ я объясняю отчасти ея здоровье и ея бодрость. Воспитаніе племянницы, музыка, книги и работа занимаютъ весь ея день. Послѣ обѣда дѣти, которыя зовутъ ее мама-тетя, проводятъ нѣкоторое время съ нами и обращеніе ея съ ними восхитительно". Но нельзя сказать, чтобъ она была вполнѣ счастлива въ семейной жизни. Шериданъ слишкомъ любилъ веселый и даже разгульный образъ жизни, чтобы быть хорошимъ мужемъ. Уже не говоря о томъ, что онъ слишкомъ часто оставлялъ ее одну, онъ преслѣдовалъ ее ревностью, подозрѣніями и разными капризами. А такъ какъ у обоихъ были крайне нервные, вспыльчивые "артистическіе" темперамента, то часто происходили довольно тяжелыя сцены. Смитъ приводитъ въ своихъ воспоминаніяхъ разсказъ мистрисъ Каннингъ, воспитавшей мистрисъ Шериданъ и хорошо знавшей ея семейную жизнь: "Онъ до такой степени "училъ и раздражалъ ее, что она была готова иногда разбить себѣ голову объ стѣну, такъ какъ у нея былъ такой же артистическій темпераментъ, какъ и у ея мужа: она разражалась, наконецъ, рыданіями и уходила изъ комнаты; тогда сцена измѣнялась и его голова чуть не разбиваюсь объ стѣну. Такое безуміе, какъ говоритъ мистрисъ Каннингъ, повторялось не разъ и не два, а слишкомъ часто, и мистрисъ Каннингъ, разсказывая мнѣ это, прибавляла, что она очень рада, что создана изъ обычной глины и что боги не одарили ее талантами". Мистрисъ Шериданъ умерла въ 1792 году. Въ надеждѣ, что перемѣна воздуха укрѣпитъ ея здоровье, ее перевезли въ Бристоль, но ничто не помогало. Мужъ окружилъ послѣдніе дни ея жизни самыми нѣжными заботами и уходомъ. Онъ ни на минуту не оставлялъ ее. "Онъ не могъ допустить мысли, что она въ опасности, -- пишетъ его другъ, -- или что она можетъ быть въ опасности, хотя онъ такъ внимателенъ и такъ ухаживаетъ за ней, какъ будто бы боится каждую минуту потерять ее. Трудно представить себѣ человѣка, который могъ бы выказать больше нѣжности и чувства, чѣмъ онъ".

Семья Линлей въ эти послѣдніе годы теряла одну дочь за другою. Актриса м-ссъ Кочъ оставила трогательное описаніе скорби старика Линлея: "Послѣ смерти миссъ Маріонъ Линлей ей было тяжело пѣть для м-ра Линлея, слезы его постоянно капали на клавиши, когда онъ ей аккомпанировалъ. А когда ей случалось пѣть романсы, которые пѣла его дочь, сходство голосовъ и манеры пѣнія, такъ нравившіеся ему прежде, теперь настолько разстраивали его, что онъ долженъ былъ оставлять инструментъ и ходить по юннатѣ, чтобы дать себѣ успокоиться".

Послѣ смерти жены Шериданъ вступилъ въ новый фазисъ существованія. Не было больше якоря, который удерживалъ его, угрызенія совѣсти не мѣшали ему, какъ прежде, пользоваться развлеченіями внѣ дома, тамъ не было никого, кто бы ждалъ его. Этотъ періодъ его жизни хорошо описываетъ Смитъ въ своихъ воспоминаніяхъ. При постоянныхъ сношеніяхъ съ Шериданомъ онъ могъ хорошо изучить его характеръ и его жизнь. Для того, чтобы познакомиться и заключить условія, было рѣшено, что Смитъ пріѣдетъ въ назначенный день къ обѣду вмѣстѣ съ другомъ Шеридана. Смитъ нарочно для этого пріѣхалъ изъ деревни. Но, несмотря на то, что обѣдъ былъ назначенъ въ семь, они сѣли за столъ только въ девять, безъ хозяина дома, такъ какъ онъ прислалъ сказать, что его задержали въ палатѣ, и назначилъ въ двѣнадцать часовъ ночи ужинъ, къ которому тоже не явился. На другой день встрѣча, наконецъ, состоялась; молодой ученый страшно негодовалъ на такое небрежное отношеніе къ нему, но не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ онъ былъ въ восторгѣ отъ Шеридана, благодаря его любезности и прекрасной рѣчи. Особенно понравились Смиту его блестящіе, выразительные глаза и его скромная манера себя держать. Вскорѣ послѣ поступленія Смита, Шериданъ отправилъ его съ сыномъ въ деревню Уенстидъ, гдѣ жила м-съ Каннингъ, на попеченіи которой находилась маленькая дочка Шеридана. Онъ страстно любилъ своихъ дѣтей, надъ нимъ часто смѣялись, что если бы онъ могъ, онъ посадилъ бы своего сына подъ стеклянный колпакъ, но дѣвочка -- прелестный, исключительный ребенокъ,-- по словамъ Смита,-- была его ку миромъ. И вотъ однажды вечеромъ, когда въ домѣ собралась масса дѣтей и веселье было въ полномъ разгарѣ, въ комнату вдругъ вбѣжала м-съ Каннингъ съ страшнымъ крикомъ: "Ребенокъ, ребенокъ умираетъ!" Трудно описать отчаяніе Шеридана; его стоны въ эту ужасную ночь раздирали душу. Онъ не скоро могъ оправиться послѣ этихъ двухъ ударовъ, поразившихъ его одинъ за другимъ.

Парламентская дѣятельность его шла попрежнему съ нѣкоторыми перерывами. Кромѣ семейныхъ несчастій, его отрывали отъ общественной жизни и театральныя дѣла. Въ какомъ положеніи находился театръ все это время, неизвѣстно. Одни говорили, что дѣда шли очень плохо и сборъ падалъ съ каждымъ годомъ. Другіе утверждали, напротивъ, что никогда дѣла не шли такъ хорошо, какъ тогда. Послѣднее должно быть болѣе вѣроятно. Какъ извѣстно, Шериданъ хотя и былъ владѣльцемъ театра, но отказался отъ управленія. Директорами были сначала Бингъ, потокъ Кэмблъ; оба они были выдающимися актерами. Театральные сборы составляли единственный доходъ Шеридана, и если бы дѣла театра шли такъ плохо, какъ говорятъ, это должно было бы отразиться на его жизни. Но, благодаря крайней расточительности Шеридана, театральная касса даже при хорошихъ сборахъ все же была постоянно пуста, актерамъ не платили жалованье и они иногда такъ возмущались, что надо было особенное умѣнье Шеридана ладить съ людьми, чтобы успокоить ихъ. Разсказываютъ, что м-съ Сиддонсъ заявила разъ, что до тѣхъ поръ, пока ей во заплатятъ жаловавье, она не будетъ играть. Несмотря на убѣдительныя просьбы товарищей и на отчаяніе директора, она спокойно уѣхала домой, какъ разъ въ то время, когда уже былъ поднятъ занавѣсъ. Но пріѣхалъ Шериданъ, очаровательный, неотразимый какъ всегда, и черезъ нѣсколько минутъ она вернулась въ театръ, кроткая, какъ овечка. Подобныя вещи всегда удавались Шеридану. Банкиры, осаждавшіе театръ и не хотѣвшіе внимать никакимъ увѣщаніямъ директора или казначея, успокоивались моментально, когда къ нимъ выходилъ Шериданъ, и онъ всегда возвращался отъ нихъ съ торжествующимъ видомъ. Когда онъ хотѣлъ, никто не могъ устоять противъ него.

Бѣдный Смитъ особенно страдалъ отъ безпорядочности своего патрона. Письма его не читались, условія нарушались, жалованье не платилось.

Однажды, по требованію Шеридана, онъ послалъ Тома въ одну гостиницу при большой дорогѣ для свиданія съ нимъ и мальчикъ напрасно прождалъ тамъ нѣсколько дней, къ большому безпокойству Смита. Въ другой разъ онъ оставилъ его больнаго въ Боньорѣ съ старою служанкой, безъ копѣйки денегъ, безъ занятій, и онъ тщетно ждалъ какого-нибудь извѣстія изъ Лондона. Послѣ безчисленныхъ писемъ съ просьбами, требованіями и бранью, не имѣя больше возможности жить въ домѣ, Смитъ отправился, наконецъ, въ Лондонъ внѣ себя отъ ярости. Но Шериданъ встрѣтилъ его съ такою искреннею радостью, такъ удивлялся, почему онъ не пріѣхалъ раньше, такъ былъ доволенъ, что Томъ опять будетъ съ нимъ, что учитель былъ совсѣмъ обезоруженъ и даже почувствовалъ стыдъ за послѣднее яростное письмо, которое онъ послалъ къ нему. Эта сценка очень забавна: "Я написалъ вамъ письмо недавно, -- сказалъ я,-- оно было очень сердитое. Я васъ очень прошу никогда не вспоминать о немъ.-- О, конечно нѣтъ, мой милый Смитъ,-- сказалъ онъ,-- я никогда не буду вспоминать о томъ, что вы мнѣ сказали тамъ,-- и, положивъ руку въ карманъ,-- вотъ оно,-- продолжалъ онъ,-- подавая его мнѣ. Я былъ очень радъ, что письмо попало ко мнѣ въ руки, но, взглянувъ на него, прежде чѣмъ бросить въ огонь, я убѣдился, что оно не было даже распечатано". Такіе комичные инциденты, приводившіе въ отчаяніе окружающихъ его людей, стали обычными въ жизни Шеридана. "Имѣть дѣло съ нимъ, -- говоритъ Смитъ уже въ болѣе раздраженномъ тонѣ,-- значило подвергаться постоянно обидамъ, непріятностямъ и оскорбленіямъ". Около его стола висѣлъ мѣшокъ, куда онъ совалъ безъ разбора всѣ подучаемыя имъ письма; масса изъ нихъ не была даже распечатана, такая же участь постигала и денежныя письма, посылаемыя ему въ отвѣтъ на его же просьбы. Но недостатки, которые такъ легко прощались ему въ молодости; теперь вызывали противъ него раздраженіе, не было больше смягчающаго вліянія его жены, его обвиняли въ грубости, самомнѣніи, невѣжествѣ. Съ должниками становилось ладить все труднѣе, кредиторы осаждали его со всѣхъ сторонъ, требуя денегъ, къ тону же, театръ приходилъ въ разрушеніе, требовалъ поправокъ, и доходы уменьшились. Пришлось прекратить на время представленія въ этомъ зданіи и перейти въ другое, небольшое помѣщеніе, что стоило очень дорого, а Шериданъ продолжалъ вести все тотъ же образъ жизни, не умѣя сократить своихъ расходовъ и запутываясь все больше и больше. Въ это же время онъ сошелся съ молодымъ принцемъ Уэльскимъ, сдѣлался его близкимъ другомъ и совѣтникомъ и участвовалъ вмѣстѣ съ Фоксомъ во всѣхъ его кутежахъ и попойкахъ. Какъ совѣтникъ и представитель принца въ парламентѣ, онъ держалъ себя въ высшей степени достойно и хорошо, но его репутаціи не могли не повредить оргіи, въ которыхъ онъ принималъ участіе и которыя унесли послѣдніе остатки его таланта. Закрывъ глаза, онъ быстро шелъ на встрѣчу своему банкротству какъ въ матеріальной, такъ и въ духовной жизни, жертвуя своею славой, именемъ, репутаціей для минутныхъ развлеченій.

Въ 1794 г. театръ былъ возобновленъ и для открытія его Шериданъ набросалъ пьесу Славный день перваго іюня, въ честь морской побѣды лорда Гоу. Послѣ этого онъ написалъ еще двѣ пьесы Чужестранецъ и Пизарро, которыя имѣли успѣхъ только благодаря ихъ сценичности и эффектнымъ ролямъ. До какой степени дошла его безпечность, можно судить по слѣдующему небывалому факту въ театральной хроникѣ. Когда кончился четвертый актъ Пизарро, актеры не знали еще ролей пятаго акта, потому что онъ только что былъ написанъ, и должны были учить ихъ во время антракта.

Около этого же времени Шериданъ женился во второй разъ. Женитьба, можетъ быть, могла бы оказать на него хорошее вліяніе, если бы онъ сдѣлалъ болѣе удачный выборъ. На одномъ вечерѣ онъ встрѣтилъ какъ-то молоденькую, кокетливую дѣвушку, которая вскрикнула, взглянувъ на него: "О, ужасный человѣкъ"! или что-то въ этомъ родѣ. Шеридану было тогда сорокъ пять лѣтъ, но онъ былъ еще очень бодръ и рѣшилъ доказать молодой дѣвушкѣ, что въ его годы, когда красота уже пропала, мои; но быть привлекательнѣе молодыхъ людей. Опытъ его удался вполнѣ, молодая дѣвушка влюбилась въ него и онъ женился на ней. Отецъ ея, священникъ, не соглашался на бракъ своей дочери съ человѣкомъ такой репутаціи, и согласился, наконецъ, только съ условіемъ, чтобы Шериданъ прибавилъ къ маленькому приданому его дочери еще пятнадцать тысячъ фунтовъ, но Шериданъ всегда былъ искусенъ въ финансовыхъ операціяхъ и очень скоро привезъ требуемыя деньги, къ большому удивленію старика. Для того, чтобы сообщить сыну о своей женитьбѣ, онъ и вызывалъ его въ гостиницу около Гильфорда, гдѣ тотъ напрасно прождалъ его нѣсколько дней. Чтобы увидаться съ отцомъ, онъ поѣхалъ, наконецъ, въ Лондонъ и оттуда писалъ своему наставнику: "Женятъ не меня и не васъ. Ваше сердце можетъ быть спокойно: женится мой отецъ; будущая жена, его миссъ Огли, живетъ въ Винчестерѣ; и въ этомъ-то и заключалась тайна гильфордскаго свиданія. Она почти однихъ лѣтъ со мной,-- вы скажете, лучше мнѣ жениться на ней. Я съ этимъ несогласенъ. Мой отецъ два часа говорилъ со мной вчера вечеромъ и совершенно ясно доказалъ мнѣ, что это было лучшее, что онъ могъ сдѣлать. Развѣ это не умно съ его стороны? Вы должны были бы скорѣе быть его наставникомъ, дорогой м-ръ Смитъ. Изъ насъ двоихъ я несравненно благоразумнѣе".

Парламентская дѣятельность Шеридана продолжалась довольно долго, онъ принималъ важное участіе во многихъ государственныхъ дѣлахъ, но никогда болѣе его краснорѣчіе не достигало той красоты и того блеска, какъ въ знаменитой рѣчи противъ Гастингса. Изъ послѣдующихъ рѣчей особенный успѣхъ имѣла рѣчь въ защиту французской революціи. Казни террора вызвали распаденіе партіи виговъ, пэры и богатые землевладѣльцы, бывшіе сначала сторонниками революціи, перешли къ консерваторамъ. Питтъ встрѣчалъ ихъ съ распростертыми объятіями и, по обычаю того времени, раздавалъ новообращеннымъ должности и разнаго рода синекуры. Но Фоксъ и Шериданъ оставались вѣрными сторонниками революціоннаго движенія, поддерживали переписку съ Кондорсе и съ Бриссо и разошлись съ своимъ бывшимъ другомъ Боркомъ, который сдѣлался рьянымъ противникомъ революція и напечаталъ Воззрѣнія на революцію во Франціи -- книгу, сдѣлавшуюся скоро настольной для антиреволюціонной партіи во всей Европѣ. Былое вдохновеніе снова овладѣло Шериданомъ, когда онъ выступилъ на защиту революціонныхъ дѣятелей. Воспользовавшись слабыми сторонами своихъ соперниковъ, онъ съ бичующею ироніей обрисовалъ разницу между ними, получающими мѣста и деньги за измѣну своимъ убѣжденіямъ, и между французскими патріотами, жертвующими ради отечества и ради идеи своимъ состояніемъ и даже жизнью. Къ англійскимъ патріотамъ, говоритъ онъ въ своей рѣчи, министръ можетъ обратиться съ такою рѣчью: "Развѣ я требую, богатые граждане, чтобы вы жертвовали ваши сокровища для государства безъ всякой выгоды для васъ? Напротивъ, если я предлагаю заемъ, то съ тѣмъ, чтобы каждый изъ васъ ногъ извлечь изъ него выгоду, чтобы на каждый фунтъ, который вы жертвуете на пользу страны, вы могли бы получить громадные проценты. Развѣ я требую отъ васъ, мои сотоварищи по мѣстамъ и мои братья пенсіонеры, чтобы вы пожертвовали хоть частью вашихъ жалованій на общественныя нужды? Напротивъ, развѣ я не стараюсь ежедневно увеличить ваше жалованье и ваше число, по мѣрѣ того, какъ странѣ становится все труднѣе содержать васъ? Развѣ я требую отъ васъ, мои недавніе и самые ревностные прозелиты, пришедшіе ко мнѣ съ спеціальнымъ намѣреніемъ поддержать войну, войну необходимую, какъ вы торжественно утверждаете, для спасенія Британіи и для сохраненія ея гражданскаго устройства,-- развѣ я требую отъ васъ, чтобы вы пожертвовали хоть частью вашихъ частныхъ доходовъ для общечеловѣческаго дѣда? Нѣтъ, джентльмены, я считаю низкимъ извлекать выгоды изъ вашего ревностнаго усердія, и чтобы доказать, что искренность вашей привязанности ко мнѣ не нуждается въ такого рода подтвержденіяхъ, я сдѣлаю такъ, чтобы, ваши интересы совпадали съ вашими убѣжденіями. Я буду содержать большинство изъ васъ на общественныя средства, вмѣсто того, чтобы просить васъ увеличить ихъ". И затѣмъ онъ высказываетъ свои собственные взгляды на такое положеніе вещей. Онъ осыпаетъ насмѣшками опасенія своихъ соперниковъ, ихъ требованія войны, необходимой будто бы для спасенія страны и конституціи, ихъ увѣренія, будто бы народъ ничего не будетъ имѣть противъ новыхъ тягостныхъ налоговъ, такъ какъ дѣло идетъ о спасеніи всѣхъ.

Самъ Шериданъ во все время парламентской дѣятельности оставался вѣрнымъ и безкорыстнымъ сторонникомъ своей партіи, онъ никогда не измѣнялъ своимъ убѣжденіямъ, онъ всегда оставался вѣренъ великимъ принципамъ французской революціи, стоялъ за свободу и реформу, принималъ сторону Ирландіи въ ея борьбѣ съ Англіей и никогда не пользовался преимуществами своего политическаго положенія для какихъ-либо личныхъ выгодъ. Его дружба съ принцемъ Уэльскимъ, такъ много повредившая его репутаціи, отличалась полнымъ безкорыстіемъ; онъ жертвовалъ ему своимъ временемъ, помогалъ ему совѣтами, исполнялъ за него массу работъ и никогда не принималъ отъ него никакого вознагражденія, "ни даже подарка, хотя бы въ видѣ лошади или картины". И только въ 1804 г. онъ согласился, наконецъ, послѣ долгихъ переговоровъ и убѣжденій со стороны друзей, принять должность сборщика податей въ Кориваллисѣ. Но когда черезъ нѣсколько времени принцъ измѣнилъ вигамъ и перешелъ въ консервативный лагерь, приглашая къ этому и своего друга, Шериданъ предпочелъ скорѣе разорвать съ нимъ, чѣмъ измѣнить своей партіи.

Въ 1809 г. Шеридана поразило страшное несчастіе, вызвавшее его разореніе: сгорѣлъ театръ, только недавно возобновленный и служившій единственнымъ источникомъ его доходовъ. Шериданъ былъ въ палатѣ общинъ, когда пришли сказать о пожарѣ. Многіе члены изъ уваженія къ его продолжительной парламентской дѣятельности предложили отложить засѣданіе, но Шериданъ первый возсталъ противъ этого. "Какіе бы ни были размѣры этого несчастія,-- сказалъ онъ,-- я думаю все же, что оно не имѣетъ никакого отношенія къ государственнымъ дѣламъ". Онъ оставилъ своихъ товарищей обсуждать войну въ Испаніи и уѣхалъ на пожаръ. Черезъ нѣсколько времени одинъ изъ актеровъ нашелъ его въ кофейной за бутылкой портвейна и не могъ не выразить ему своего негодованія. "Я думаю, что можно дозволить человѣку выпить стаканъ вина на своемъ собственномъ пожарѣ",-- отвѣтилъ ему Шериданъ. Вскорѣ послѣ пожара ему удалось составить комитетъ для возобновленія театра, которому онъ продалъ свой патентъ. Но полученныя деньги быстро изсякли, большая часть ихъ ушла на уплату долговъ. Тогда наступило самое печальное время для Шеридана: кредиторы осаждали его со всѣхъ сторонъ, средствъ для существованія не было. Въ это же время онъ потерпѣлъ пораженіе на выборахъ и долженъ былъ оставить парламентъ. Это было для него послѣднимъ ударомъ. Принцъ Уэльскій предлагалъ ему перейти въ консервативную партію, но Шериданъ съ негодованіемъ отвергнулъ, такое предложеніе; Его банкротство и выходъ изъ парламента сразу измѣнили отношенія.къ нему общества. Старый левъ былъ больше ни на что не нуженъ.Слава его была забыта, остался только жалкій расточительный старикъ, характеръ котораго не заслуживалъ уваженія, и къ нему относились съ презрительнымъ состраданіемъ. Кредиторамъ нечего было больше ждать отъ него, а такъ какъ платить ему было нечѣмъ, то они посадили его въ долговую тюрьму, гдѣ онъ провелъ два или три дня, покуда одному изъ его друзей не удалось, наконецъ, освободить его. "Когда онъ вернулся домой,-- говоритъ Муръ,-- мужество покинуло его, и онъ разразился долгими и страстными рыданіями, оплакивая, какъ онъ выражался, свое униженіе". Всѣ оставили его. И его партія, которой онъ такъ долго и вѣрно служилъ, и принцъ безъ малѣйшаго сожалѣнія отвернулись отъ своего прежняго сотоварища и друга. Ничего нѣтъ печальнѣе послѣднихъ лѣтъ его жизни. Когда кто-то передалъ ему, что молодой Байронъ, бывшій теперь, какъ онъ когда-то, героемъ дня, хвалилъ его, какъ писателя лучшихъ комедій, лучшей оперы и какъ лучшаго оратора своего времени, старый ветеранъ прослезился. Такъ дорого цѣнилъ теперь похвалу бывшій кумиръ общества, служившій предметомъ восхищенія для двухъ поколѣній. Маленькій кружокъ друзей еще оставался вѣренъ ему. Патеръ Муръ, Самюэль Роджерсъ и еще двое или трое не покидали его до самой его смерти. Но онъ провелъ послѣдніе годы своей жизни и сошелъ въ могилу, покинутый всѣми своими прежними блестящими товарищами, искавшими прежде его дружбы. Лордъ Гомгандъ, правда, разъ посѣтилъ его, а герцогъ Кентскій прислалъ ему письмо, полвое вѣжливыхъ сожалѣній въ отвѣтъ на его отказъ присутствовать на митингѣ, вслѣдствіе нездоровья. Но ни принцъ, ни государственные люди, вѣрнымъ товарищемъ которыхъ онъ былъ такъ долго, ни разу не прислали даже освѣдомиться объ его здоровьѣ. Постоянное злоупотребленіе виномъ разрушило, наконецъ, его крѣпкій организмъ. Но и на одрѣ болѣзни онъ не зналъ покоя отъ кредиторовъ,-- они преслѣдовали его до самой смерти. Въ его домѣ было все описано, шерифъ хотѣлъ уже войти въ комнату больнаго, но былъ остановленъ докторомъ, сказавшимъ ему, что его появленіе можетъ убить больнаго. За нѣсколько дней до смерти Шеридана кто-то изъ его друзей напечаталъ письмо въ Morning Post; гдѣ въ яркихъ чертахъ обрисовалъ положеніе Шеридана. "О, поспѣшите отдернуть занавѣсъ, за которымъ скрываются страданія этого гордаго духа",-- говоритъ неизвѣстный авторъ. Письмо на другой же день было перепечатано въ другихъ газетахъ и произвело громадное впечатлѣніе. Титулованные аристократы, государственные дѣятели опять появились у дверей Шеридана и испуганная служанка никакъ не могла понять, чего хотятъ всѣ эти люди отъ ея умирающаго господина. Самъ герцогъ Іоркскій послалъ ему свою карточку. Но визиты пэровъ и членовъ палаты не могли ни помочь, ни повредить Шеридану. Онъ скончался 6 іюля 1816 г., на шестьдесятъ шестомъ году своей жизни. И послѣ его смерти слава и блескъ снова вспыхнули надъ его могилой. Человѣка, послѣдніе годы жизни котораго протекли, въ бѣдности и страданіяхъ, хоронили теперь съ торжественною пышностью. На погребеніи его присутствовали двое королевскихъ величествъ, чуть ли не половина всѣхъ герцоговъ и бароновъ англійской аристократіи, гробъ его былъ опущенъ въ роскошный склепъ Вестминстерскаго аббатства. "Гдѣ были всѣ эти королевскія особы,-- восклицаетъ Муръ въ справедливомъ порывѣ негодованія,-- которыя толпятся теперь, "подчиняясь игу" Шеридановой славы, гдѣ находились они, когда онъ былъ еще живъ? Гдѣ были они нѣсколько недѣль тому назадъ, когда ихъ вмѣшательство могло бы спасти его сердце отъ смертельныхъ страданій? Но обо всемъ этомъ нельзя говорить спокойно. Если человѣкъ былъ недостоинъ самаго простого вниманія при жизни, то къ чему теперь вся эта пышность, всѣ эти сожалѣнія и почести надъ его могилой?"

Такъ печально кончилась жизнь человѣка, родившагося въ неизвѣстности, достигнувшаго, благодаря таланту и энергіи, славы, богатства, почестей и умершаго въ бѣдности и забвеніи. Но слава его юности не умерла съ нимъ; послѣ его смерти она воскресла съ новою силой, его парламентская дѣятельность, его защита свободы печати признаются исключительною заслугой, а его комедіи служатъ ему лучшимъ памятниковъ и имя его въ англійской литературѣ стоитъ на ряду съ лучшими драматическими писателями"

А. П.

"Русская Мысль", кн.V, 1892

Оставить комментарий Погожева Анна Васильевна (yes@lib.ru) Год: 1892 Обновлено: 21/12/2022. 76k. Статистика. Статья: Публицистика Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (М-rs Oliphant: "Sheridan").

Погожева Анна Васильевна Шеридан

Шериданъ *).

Погожева Анна Васильевна
Шеридан