Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. В двух томах. Том второй
Свердловское книжное издательство, 1956
I
Солнце садилось за горы. Последние багряные лучи его медленно угасали на кресте видневшейся из-за леса колокольни. Над прудом поднимался тонкий и прозрачный, как дымка, туман. Луга потемнели. Сосновый бор, незадолго перед тем сверкавший яркими красками, потух, потускнел, стал как будто меньше и ниже, казался нахмуренным и печальным.
Павел Петрович Агатов, отставной заводский лесничий и местный историк, собиратель старинных грамот и рукописей, сидел за письменным столом на своей "заимке" и через раскрытое окно наблюдал, как постепенно менялись краски в саду и все тускнело кругом. С дальнего конца сада доносились веселые детские голоса. Со двора слышалось мелодическое треньканье балалайки. Из-за цветочной клумбы виднелась красивая русая головка -- это взрослая племянница Павла Петровича, Катя, дочь его покойной сестры, лежа в траве, читала книгу.
Агатов только что окончил докладную записку о нуждах уральской горной промышленности, составленную им по поручению управляющего Бардымскими заводами Конюхова, и, чрезвычайно довольный своей работой, улыбался и весело потирал руки.
"Тонко подведено,-- размышлял он, вглядываясь в порозовевшее небо,-- стройно, логично, комар носа не подточит... Историческое освещение дает широту, перспективу... И анекдотцы-то кстати пришлись... Концы с концами сведены, одно само собой вытекает из другого. И тон благородный... главное, благородный тон... Да-с, старик Агатов еще постоит за себя, не совсем еще вышел в тираж погашения... В нем заискивают, да-с... сам управляющий приезжал -- это что-нибудь значит!.. Самолично просил, даже выражал комплименты: "у вас, говорит, имя, опытность, знание местных условий и литературный навык..." Вот как!.. А то фу-ты ну-ты, полное невнимание, точно перед пустым местом... мертвый-де, отживший человек... Ха-ха! А на поверку выходит, что еще жив курилка... Да-с!.."
-- Катя!-- закричал он в окно.-- Конец, и богу слава! Поставил последнюю точку.
Катя подняла голову, обнаружив тонкое, красивое лицо, с большими черными глазами.
-- Не хочешь ли, прочту, а?
-- Нет,-- отвечала Катя, с детской суровостью сдвигая брови,-- я не одобряю ваших намерений, поэтому и слушать не хочу.
-- Ну, ну!.. Еще бы!.. Ведь вы -- народники или как вас там... Матушка моя! Я сам за народ, только с другой точки зрения... Вы-то уж бог знает куда заноситесь... неосуществимо-с.
-- То есть, кто мы?
-- Ну, вообще современная молодежь... народники там и прочее...
-- Вы ошибаетесь, дядя: мы не народники.
-- Господь вас разберет!.. Если хочешь, душа моя, я тоже народник и даже сортом повыше... Из народа вышел, из крепостных, и знаю, что ему нужно... А нужна ему прежде всего хорошая палка, ежовые рукавицы... Вот!.. Поверь, что он сам это отлично понимает,-- поговори-ка с ним... и жаждет палки, которую от него отняли, жаждет!.. Так-то, мать моя.
-- Перестаньте, дядя!.. Хоть вы и шутите, а все-таки неприятно... А уж эта записка ваша... я не знаю... не могу понять, не могу вообразить...
-- Чего, собственно, душа моя?
-- Как могли вы взять на себя такое поручение, и притом добровольно, из любви к искусству!.. Эдакую... извините... я не знаю... эдакую подлость!..
-- Милая моя, я старый человек.
-- Что ж, дядя... я серьезно говорю. Сочинить заведомо фальшивую, облыжную записку! И для кого? Для заводовладельцев. Для чего? Чтобы обездолить и без того обездоленных! Чтобы выудить из казны в пользу хищничества еще несколько миллионных подачек! И ведь все это из народных средств -- не забывайте!..
-- Нет, не вздор. И без тебя все к их услугам, сверху донизу... А кто мужикам записку напишет? Ах, дядя, дядя! Вот если бы ты помог мужикам!..
-- Матушка моя, я старый служака, я тридцать пять лет его сиятельству прослужил, понимаешь ты это или нет? От него жить пошел,-- как же мне идти против его сиятельства?.. Вздор, вздор!.. Да и вообще вздор!.. Ты не понимаешь главного, не понимаешь того, что заводы и население -- одна душа и одно тело, что они связаны общими интересами... Да-с, вот чего ты не хочешь понять, потому что у вас ум за разум зашел... Вы смотрите на журавля в небе и не видите синицы в руках, а журавль-то еще бог его знает... в облаках он, душа моя, в облаках!.. в том-то и дело-с...
-- Это какая же синица?
-- А такая! И диви бы только вы, лоботрясы, но ведь и мастеровые такое же дурачье!.. Подкапываются под заводы, рубят тот сук, на котором сами сидят! Что может быть глупее этого?.. Хоть лоб разбей -- не понимаю!.. И ничему не верят! Ничего не хотят знать!..
-- Еще бы, когда их целые десятки лет обманывали!.. Они не верят, потому что вы все лжете...
-- Эк тебя разбирает!.. Перекрестись, мать моя... о чем ты?..
-- Да, лжете направо и налево... И вы, дядя, лгали и лжете... да, вы, вы... разве это неправда?
-- Нет-с, неправда. Комбинировать факты, давать им то или иное освещение -- разве это ложь?
-- Но для чего? Чтобы скрыть истину, запрятать ее подальше, напустить туману, ввести в заблуждение?
-- Мать моя! Что есть истина? Какая, где она, для кого, для чего?.. Хе-хе!.. мы знаем только человеческие заблуждения и человеческие аппетиты... Истина! Она всегда имеет две стороны...
-- Если так, то о чем же нам говорить? Не о чем.
-- А я и не навязываюсь, душа моя, как тебе угодно... Мне, видишь ли, не в чем оправдываться...
-- Однако вы сами начали разговор.
-- Я предложил только прочесть записку -- больше ничего.
-- А я ответила, что не желаю.
Катя сердито уткнулась в книгу. Агатов, слегка надувшись, умолк, собрал свои бумаги, исписанные мелким, бисерным почерком, и вышел на террасу.
-- К нам кто-то едет,-- сказал он, увидев скачущего по дороге всадника.
-- Где? -- спросила Катя, отрываясь от книги.
-- Посмотри.
Катя, поднявшись на цыпочки, заглянула через плетень.
-- Это Петя,-- сказала она равнодушно.
-- О... в самом деле? -- обрадовался Павел Петрович и в знак приветствия махнул платком.
Петя, шестнадцатилетний мальчик, подняв высоко над головой свою гимназическую фуражку, сломя голову проскакал мимо изгороди. Через минуту он был в саду.
-- Катя, собирайся! -- еще издали закричал он: -- скорее!
-- Куда? В чем дело? -- остановил его Павел Петрович.-- Чаю не хочешь ли?
-- Ах, какой чай! Что вы, дядя!.. Катя, пожалуйста, поскорее!..
-- Да что скорее-то? Скажи, сделай милость.
-- Ах, дядя, вы, ей-богу, всегда... Во-первых, Катя пусть собирается... Во-вторых, едем на Аликаев камень -- вот и все!.. Но только, пожалуйста, там ждут... поехали прямой дорогой...
-- Кто? Когда? Зачем? Не захлебывайся, объясни толком.
-- Чего ж еще объяснять? Ведь я сказал: на Аликаев камень... Ах, господи, но ведь там ждут! И самое интересное мы пропустим... Вот вы, дядя, всегда, ей-богу.
Павел Петрович захохотал.
-- Ладно,-- сказал он,-- я буду допрашивать тебя по пунктам. Ты говоришь -- на Аликаев камень, зачем?
-- Как зачем?.. Странное дело!.. Так просто... странное дело!..
-- Ну, однако?
-- Да что, ей-богу... ну, для прогулки... для развлечения...
-- Так-с. С кем?
-- Со мной.
-- С тобой? Но какого черта вы там будете делать, ночью-то?
-- Ну, ей-богу!.. Да ведь я же говорил, что там ждут. Целое общество: папа, мама, Анна Ивановна, Софья Петровна... Надя, Митя... Иван Петрович... человек тридцать... Там и ночуем... огни зажжем... пушку увезли... песни будем петь... Мне еще утром велели съездить за Катей, да я опоздал...
-- Ну, глупости и больше ничего!
-- Что глупости?
-- А то, что, на ночь глядя, ехать за десять верст... лес, глушь... Работнику недосуг, а ты дороги не знаешь.
-- Я не знаю? Отлично знаю: ехать прямо, потом направо, потом...
-- Ну, ладно. Катю я не отпускаю -- поезжай один.
Петя вытаращил глаза и, заикаясь, с запальчивостью заговорил:
-- Ну, это ерунда, это глупости!.. Вы всегда так, вы просто деспот, эгоист... и, наконец, там ждут... и, наконец, это я не знаю что... Это, наконец, ерунда...
-- Чудак! Да ты спроси Катю, поедет ли она... к обманщикам и эксплоататорам народа...
-- Не все обманщики,-- улыбнувшись, отвечала Катя,-- там будут и честные люди...
-- Например?
-- Например, Иван Петрович Светлицын, Николай Кленовский и многие другие.
-- Не знаю-с... может быть... Может быть, пока они и честные люди... до поры до времени... Впрочем, твое дело.
Петя захлопал в ладоши.
-- Браво! -- закричал он. -- Значит, решено и подписано! Ну, Катя, живо!.. Ай да дядя!.. Вот это хорошо!..
Но Павел Петрович недовольно нахмурился.
-- И все-таки там будет заводская челядь,-- сказал он,-- имей это в виду.
-- Ах, да! -- вскричал Петя,-- забыл сказать: ведь там будет еще этот... как его?.. Ну, этот известный геолог или химик... черт его знает!.. Генерал... бывший профессор Полянский... он с управляющим приедет...
-- Как? Разве он уже здесь?! -- воскликнул Павел Петрович.
Он весь всполошился и стал расспрашивать Петю: когда, с кем и надолго ли приехал генерал Полянский. Петя ничего не знал и давал самые бестолковые ответы.
-- Но по крайней мере кто эту прогулку устраивает? Кто именно?
-- Как кто?.. Все... мало ли... я не знаю...
-- Но кто тебя послал?
-- Ах, ей-богу!.. Ну, мама... ну, Иван Иванович.
-- Почему же так поздно?
-- Господи! Да ведь я же говорю, что опоздал... и вообще вышла тут ерунда...
-- А про меня тебе ничего не говорили?
-- Ничего.
-- Не упоминали о записке?
-- О какой записке?
-- Ну, вообще...
-- Нет, не упоминали.
Павел Петрович пожал плечами.
-- Ну, господь с тобой! Катя, вели заложить Голубчика. Да вот что: скажи Конюхову, что записка готова, остается только переписать. Я думаю, в день, самое большее -- в два, ее перепишут.
II
Петя энергически воспротивился, чтобы с ними ехал работник Андрюшка. Он божился, что знает дорогу, как свои пять пальцев, что до Аликаева камня не десять, а всего восемь верст и что они доедут отлично. Павел Петрович не возражал. Когда лошадь была готова, Катя поместилась в тележке, а Петя взобрался на козлы. Павел Петрович, держась за железную скобку облучка, озабоченно давал последние наставления, которые Петя легкомысленно прерывал нетерпеливыми восклицаниями:
-- Вот странно... будто я не знаю!.. Ну, дядя, чего еще разговаривать!..
Наконец, тележка бойко покатилась по дороге, оставляя за собой тяжелое облако пыли.
-- Под гору осторожнее! -- кричал вдогонку Павел Петрович.
-- Ладно, ладно! -- отвечал Петя, ухарски задрав фуражку на затылок и как бы говоря: "разговаривай теперь!"
-- Ох, уж это мне старичье! -- продолжал он, обращаясь к Кате: -- чудаки, право! Дядюшка еще туда-сюда, а вот моя почтенная мамаша...
-- Ну, Петя! -- укоризненно остановила его Катя.
-- Да что, право... точно бог знает что!.. ей-богу!..
Миновав поле, они спустились в овраг, пересекли выкошенную лощину и вступили в лес, где охватило их теплой, пахучей сыростью. Сумерки быстро сгущались. В лесу было уже почти темно. Тележка неровно катилась по извилистой, узкой дороге, натыкаясь на кочки и пни. Ветви деревьев сходились над ними, образуя темный узорчатый свод, и сквозь просветы его виднелось бледно-голубое небо с слабо мерцавшими редкими звездами. Катя смотрела то на небо, пронизанное отблеском потухавшей зари, то в сумрак леса. В лесу все было загадочно и странно, а небо казалось веселым, понятным и знакомым.
-- Ну, ну, милая! -- покрикивал Петя на лошадь.
-- Да ты, Петя, в самом деле, знаешь ли дорогу?
-- Ну вот! Отлично знаю. Сначала Крутой лог, потом Майданова гора, потом повернуть направо. Я знаю.
-- Но здесь ты никогда не бывал? Да? Правда?
-- Положим. Да это глупости! Крутой лог, повернуть направо -- вот и все.
Лошадь пугливо фыркала, натыкаясь на ветви. Дорога круто пошла под гору. Впереди показалась мутная, белесоватая полоса.
-- Это вода? -- спросила Катя.
-- Нет, это туман. Это и есть Крутой лог... а там и Майданова гора.
-- Как славно! -- сказала Катя.
-- То-то и есть! -- хвастливо возразил Петя.-- Я говорил, что будет хорошо.
-- А если разбойники нападут?
-- Ах, вот бы отлично! Задал бы я им жару!..
-- Ну, уж...
-- Ты что думаешь? У меня с собой револьвер. Вот он. Ты не думай.
Невидимая дорога шла все под гору. Белая полоса растянулась и ушла вправо. Впереди виднелись какие-то неясные, расплывающиеся, серые и темные пятна, тучи, деревья или горы -- нельзя было понять.
"Где мы едем?-- думала Катя: -- может быть, здесь никто никогда не бывал, и мы сейчас увидим что-нибудь необыкновенное". У Пети было совсем другое направление мыслей. Он прежде всего полагал, что ему решительно все известно. "Крутой лог проехали,-- размышлял он,-- сейчас должна быть Майданова гора, потом повернуть направо, а там и Аликаев камень".
-- Ах... зарница! -- сказала Катя.
-- Гроза,-- поправил Петя.-- Зарница та же гроза, только отдаленная,-- так в физике сказано.
-- А Матрена говорит, что это калина зреет.
-- Ну, что Матрена!.. Смотри, вон Майданова гора, видишь?
-- Да это туча.
-- Нет, это Майданова гора. Ах, месяц! Посмотри, посмотри!
-- Где? где?..
-- Вон... ну, теперь уж не видно... красный, красный... Вон, вон, смотри...
Из-за темной массы показался месяц, огромный, багровый, без блеска и без лучей. Он висел в красновато-буром тумане, где-то значительно ниже горизонта. Это казалось очень странным.
-- Посмотри, он точно в воде плавает... как низко!..
-- Мы на горе, оттого так,-- пояснил Петя.-- Ну, дорогу мы теперь найдем!
Катя с тревожным любопытством глядела на странную луну, и ей казалось, что она вспоминает какую-то давно позабытую волшебную сказку.
-- А я сегодня в Верхний завод ездил,-- сказал Петя с выражением хвастливой таинственности.
-- Зачем?
-- Так. К рабочему одному. От студента Кленовского с запиской.
-- И Кленовский, конечно, не велел тебе говорить об этом?
-- Да, не велел.
-- Зачем же ты говоришь?
-- Ну!.. Тебе-то чего же!.. Вот еще!
-- И мне не нужно было говорить... вообще не нужно болтать.
-- Вот! Разве я не знаю!.. Рабочего зовут Иваном Костаревым. Он очень образованный, ей-богу, хотя весь в саже и лицо испеклось от огня... И не молодой уж, лет под сорок... Знаешь, они что-то затевают, но Костарев говорит, что все это чепуха... Не с того конца, говорит...
-- То есть, что именно?
-- Я не знаю. Все, говорит, уповают на милость... остатки, говорит, рабского состояния...
-- Это он тебе говорил?
-- Нет, не мне, а тут другому какому-то. Я слышал их разговор.
-- Однако ты, Петрушка, болтлив, как баба.
-- Странное дело, но ведь это я тебе... Я понимаю, что дело секретное.
Гора кончилась, тележка плавно покатилась по ровному дну ложбины. Белая полоса исчезла. Месяц спрятался. Опять обступил их со всех сторон лес, высокий, темный, загадочный. Опять ни впереди, ни по сторонам ничего нельзя было понять в живом колеблющемся мраке, и только вверху, высоко-высоко, с темносинего неба любовно и кротко сияли звезды.
-- Здесь все горы кругом -- страсть! Дикое место,-- сказал Петя.
-- Ты поворот не прозевай.
-- Я и то смотрю, да плохо видно. Должно быть, поворот еще впереди.
Выехали на какую-то прогалину, окруженную темными массами, непохожими ни на деревья, ни на кусты. Снова показалась луна, все такая же красная, но уже значительно выше.
Соскочив с облучка, он стал шарить руками по земле.
-- Дороги нету... целиком едем... вот оказия!..-- говорил он и вдруг замолк. Его поразила странная, необычайная тишина. Было так тихо, что слышалось биение пульса, и казалось, воздух с жадностью ловил малейший звук. Все кругом было странно и необыкновенно: и пестрая, переливающаяся, точно живая темнота, и чуткий воздух, влажный и ароматный, и дыхание лошади, и небо со звездами, и трепетное биение сердца, и тот загадочный, едва уловимый шорох, какой бывает слышен в лесу в тихие июльские ночи. Вдруг оба вздрогнули от внезапного испуга.
-- О-го-го-го-ооо!.. -- дико и страшно нарушил тишину чей-то нечеловеческий голос.-- О-го!.. о-го!.. у-у-у!..-- гулко пошло по лесу, замирая и снова откликаясь уже откуда-то из необъятной дали.
-- Что это? -- несколько мгновений спустя, после страшной паузы, прошептал Петя, чувствуя, что именно теперь настало время проявить все свое мужество.
-- Не знаю,-- вся похолодев, таким же трепещущим шепотом отвечала Катя.
-- Это птица такая есть...
-- Не знаю, только это не человек.
Через минуту другой голос и уже с другой стороны снова прервал воцарившееся безмолвие, и опять ему ответило эхо и разнесло по всем концам леса: у!.. у... у-у-у!..
-- Это люди, конечно, люди...
-- Да, кажется...
Потом первый голос крикнул что-то протяжно, ему ответил второй, но уже не так громко, после чего в лесу послышался гул обыкновенного разговора.
III
Успокоившись, Петя и Катя сели в тележку и поехали наугад. Отъехав с полверсты, они увидели в стороне огонек.
-- Надо спросить дорогу,-- сказала Катя.
-- А если разбойники?
-- Ну, какие здесь разбойники!
-- А вот посмотрим! -- отвечал Петя и побежал на огонь.
Пробежав под гору шагов сто, он заметил, что расстояние как будто не уменьшается. Он оглянулся назад. Позади был один мрак: ни тележки, ни Кати не было видно. Он побежал еще прытче, попал в лужу и промочил ноги. Луна скрылась, вскоре и огонек исчез. Спотыкаясь, Петя все бежал по одному направлению и, наконец, поднявшись на какой-то бугор, вдруг очутился у костра, вокруг которого сидели и лежали люди. Кто-то с сальной свечкой в руках громко читал. Остальные внимательно слушали.
"Это разбойники",-- подумал Петя и ощупал в кармане револьвер. Приблизившись к костру, он театральным жестом приподнял фуражку и сделал общий поклон.
-- Здравствуйте, добрые люди!-- сказал он, едва переводя дух от волнения и усталости.
Двое или трое испуганно вскочили; другие, оставшись лежать и сидеть на земле, оглянулись на него сурово и подозрительно.
-- Постой-кась, что это?.. Подожди! -- обращаясь к чтецу, тревожно проговорил черный мужик в красной рубахе, атаман, как подумал Петя.-- Откудова этакой взялся?..
Снова вежливо приподняв фуражку и отставив одну ногу назад, как это делают певцы на сцене, когда им приходит время петь, Петя объяснил, что он путешественник, с товарищами (это слово он подчеркнул), сбился с дороги и принужден обратиться к великодушию добрых людей, которые, конечно, не откажутся указать ему путь.
-- Да ты откудова? -- спросил его тот же черный мужик.
-- Из завода.
-- А куда тебе надо?
-- На Аликаев камень.
-- Зачем?
-- Так, нужно...
--Для разгулки, стало быть? С господами?
-- Да...
-- Крюку дали... верст пять.
-- Да вы не Петр ли Миколаич будете? Чего-то, гляжу я, ровно вы? -- спросил молодой белокурый парень, в котором Петя тотчас же узнал знакомого Николку-охотника.
Петя хотел было спросить его, зачем он ушел в разбойники, но из деликатности удержался. Николка между тем дружески тряхнул ему руку и вызвался быть провожатым. Он объяснил, что они стерегут лошадей, и Петя в самом деле увидел выступавшие из мрака лошадиные головы и хвосты.
-- А кто тут кричал давеча?
-- Это наши в лесу ходили.
Между тем чтец, вскочив на ноги, хлопнул Петю по плечу.
-- Петрушка! -- закричал он. -- Сбившийся с дороги путешественник! Ты зачем здесь?
-- Господи!.. Кленовский!.. это вы?..-- с изумлением отвечал Петя: -- как вы это?.. зачем?
-- По кляузным делам, вроде подпольного адвоката. А ты заблудился, бедняга?
-- Да, темно... сбились с дороги.
-- Ты туда, на пикник, что ли?
-- Да, да.
-- Подожди, и я с тобой, только вот с клиентами разделаюсь. Ну-с, господа, прошу внимания: будем продолжать,-- сказал Кленовский мужикам, которые все еще косо и недружелюбно посматривали на Петю.
-- Вот что... послушай-кось... не погодить ли, Миколай Миколаич?.. -- послышались нерешительные голоса.
-- Чего погодить? Зачем?
-- До предбудущего времени... переждать малость...
-- Да вы его, что ли, боитесь? Петьки-то?.. Ха-ха!.. О вы, сермяжные конспираторы, собирающиеся ниспровергнуть существующий строй! Чудаки! Да ведь вы только прошение подаете, самое простое прошение,-- к чему же вся эта таинственность?
-- Эх, Миколай Миколаич!.. Как ты, ей-богу... сам хорошо понимаешь... говорили мы тебе... Дело требует аккурату...
-- Ну ладно! Петьки, во всяком случае, стесняться нечего -- не выдаст. Петька! Обо всем, что ты здесь видишь и слышишь, никому ни гугу!.. Ну, слушайте!..
Кленовский стал читать.
-- Ну что же? Ладно, что ли? Правильно? -- спросил он, окончив чтение.
-- Все правильно... как есть...-- заговорили мужики:-- Спасибо! Господь тебя не оставит... Уж ежели и это не в силу закона, то уж и не знаем...
-- Хорошо. Подписывайтесь.
Первым подошел высокий, худой мастеровой в пиджаке, тот самый Иван Костарев, которому Петя отвозил записку. Примостившись у доски, положенной на землю, он бойко подмахнул свою фамилию и передал перо соседу. Тот недоверчиво осмотрел перо, вздохнул, перекрестился, сказал: "В добрый час!.. благослови, царица небесная!", потом лег животом на землю и медленно стал выводить безобразные каракули, напрасно стараясь удержать судорожные движения руки. За ним, так же крестясь, серьезно и степенно, по очереди, стали один за другим подходить остальные. Среди ночной тишины слышались только сокрушенные вздохи и пыхтенье подписывавшихся.
-- Итак, значит, сегодня, на Аликаевом камне,-- нарушая напряженное безмолвие, заговорил Кленовский: -- через депутацию и при самой торжественной обстановке... Вот-то, я думаю, удивится ученый генерал!.. Ну, не чудаки ли вы? Не проще ли было придти на квартиру, по-человечески поговорить и по-человечески передать прошение?
-- Не допустят нас... Господи, боже мой! Разве мы не знаем!.. Обыщут, просьбу отберут, в чижовку посадят... Это бы наплевать, да просьба пропадет без последствия... Только бы в руки ему передать, а там уж... чего ж... наше дело правое!..
-- Пошлите почтой.
-- Ну! Почтой!.. Знаем мы... Сколько разов по почте-то посылали, все без последствия... Не доходит!.. Писали, писали, а все либо становой, либо писарь постановляют решение: без последствия, и все тут!.. Известно, у них и на почте свои люди... рука руку моет...
-- Дайте мне, я передам.
-- Нет уж, зачем же... неладно... надо нам поговорить с им... не поверит еще тебе... молоденек ты...
-- Гм!.. А по почте не дойдет?
-- Не дойдет. Пробовали.
-- Все это, други мои, чепуха! Неправдоподобно!.. А просто-напросто просьбы ваши оставляются без внимания. И я вам объяснял -- почему... И теперь ничего не выйдет, уж это как бог свят. Закон на вашей стороне, да что толку! Не в законе сила... Вы должны, наконец, понять, что вам надеяться не на кого... только на себя надейтесь... Ну, да об этом уже было говорено двадцать раз... Вы представляете себе какого-то сказочного генерала, отца, благодетеля, который, как только узнает правду, сейчас же пожалеет вас, осчастливит, облагодетельствует... Таких генералов, други мои, не бывает, не было никогда и не будет, а если и случился бы такой, так ничего он не сделает, потому что много других, и все генералы... Во всяком случае, желаю успеха. До свидания!.. Петька, идем.
-- Где у вас лошадь? -- спросил Николай, когда они втроем, оставив за собой освещенное огнем пространство, вошли в темноту.
Петя крикнул:
-- Катя, ау!
-- Здесь! -- ответил звонкий девичий голос из непроглядной тьмы.
-- Вон где,-- сказал Петя.
Спотыкаясь о неровности почвы, они торопливо побежали на голос.
-- Кто это? -- вдруг остановившись, испуганно закричал Петя.
-- Где? Кого ты увидал?..-- спросил Кленовский.
-- Вон там... кто-то загородил мне дорогу... Человек какой-то, ей-богу... Я видел, как он бросился туда, в кусты...
-- Погодите... я сейчас...-- произнес Николай и исчез в темноте.
Петя и Кленовский слышали некоторое время его торопливо удаляющиеся шаги, потом все смолкло. Кругом была тьма, только костер ярко горел позади; перед ним, заслоняя его, беспокойно бегали тени.
-- Нету! -- сказал внезапно вынырнувший из темноты Николай.-- Притаился где-то, подлец. Все кусты обшарил.
-- Кто ж это, ты думаешь?
-- Кто? Известно, кто.
-- Да тебе, может быть, Петька, показалось?
-- Нет, нет, я видел фигуру человека... она юркнула туда... ей-богу...
-- Ну, наплевать!.. Кто бы ни был... эка важность, наплевать!
Вскоре Николка сидел на козлах рядом с Петей, а Кленовский в тележке с Катей. Кленовский оживленно рассказывал Кате о предприятии мужиков.
-- Ну, Петр Миколаич,-- говорил между тем Николка,-- важно ехать теперь: мотри, месяц из-за горы лезет.
Минут пять спустя, когда выехали на дорогу, он вдруг придержал лошадь.
-- Поезжайте одни,-- сказал он, понижая голос,-- дорога прямая, а я побегу... надо нашим сказать...
-- Что сказать?.. О чем?..
-- Глянь-кось вон туды... кто-то за нами на вершной следит... урядник либо не знаю кто... вон за кустом притаился.
Однако ни Петя, ни Кленовский не могли ничего рассмотреть... Вдруг свистящий удар нагайки прорезал воздух, и кто-то поскакал под гору вправо от дороги... На миг что-то металлическое сверкнуло при луне; дробный топот копыт отдался в горах и замолк... Снова все стало тихо.
Николка, соскочив с козел, скрылся.
-- Фу-ты!.. Неужели в самом деле полиция? -- проговорил Кленовский.-- Чего ей надо?
Петя и Катя молчали. Лошадь сама тронулась и лениво поплелась в гору.
-- Однако что же это?..-- продолжал Кленовский.-- Неужели уж до такой степени?.. Неужели жалобы нельзя написать без выслеживания?..
-- У них своя сыскная полиция, а кроме того, и такая всегда к услугам,-- сказала Катя.
-- Ах, черт возьми!.. Напугают мужиков... Но, в конце концов, что же они могут сделать? Чего они хотят? Чего им надо?..
-- Можно всего ожидать...
-- Ну, черт их бей!.. Увидим, узнаем.
Вдруг опять послышался конский топот. Все насторожились. Кто-то скакал им навстречу. Темный силуэт всадника промелькнул через мертвенно освещенную луной поляну и скрылся в тени.