Lib.ru/Классика: Погорелов Алексей. Одинокий скиталец

Въ память женщины-врача Евгеніи Павловны Серебренниковой.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 5 лин., 28.
1900.

ОДИНОКІЙ СКИТАЛЕЦЪ.

(Изъ записной книжки).

Ясный осенній солнечный день. Трактовая дорога съ березовыми аллеями и телеграфными столбами, гладкая и ровная, какъ скатерть, совершенно пустынна. Ярко свѣтитъ солнце, но свѣтъ его холоденъ и угрюмъ, и на всемъ лежитъ отпечатокъ глубокой осени. Желтыя нивы, бурая трава, опавшіе листья, холодное небо, шумъ вѣтра и какая-то грусть, которая разлита всюду, наводятъ на невеселыя мысли. Лошади бѣгутъ бойкой, ровной рысью. Мы нагоняемъ пѣшехода въ драповомъ черномъ пальто, въ шляпѣ, съ узелкомъ въ рукахъ. Ему лѣтъ за пятьдесятъ, волосы и борода съ просѣдью, лицо интеллигентное и худое. Мы перегнали его и оставили позади саженяхъ въ пятидесяти, какъ вдругъ ямщикъ остановилъ лошадей, слѣзъ съ облучка и сталъ что-то поправлять. Онъ перевязывалъ колокольчикъ, подтягивалъ и отпускалъ подпругу, трясъ дугу и передвигалъ сѣделку, затѣмъ уже, видимо, поправлять было нечего, а онъ все медлилъ и оглядывался назадъ. Наконецъ, онъ обратился ко мнѣ:

-- Баринъ, позвольте довезти человѣка.

-- Какого человѣка?

-- А вонъ идетъ. Знакомый. Хорошій человѣкъ, у насъ писаремъ былъ. Дѣло ужъ немолодое, усталъ поди.

-- Куда же мы его посадимъ?

И я указалъ на багажъ.

-- Ничего, онъ и на козлахъ посидитъ. Больно хорошъ человѣкъ. Охота мнѣ довезти его. Знакомый.

-- Ну, хорошо.

Въ это время съ нами поровнялся пѣшеходъ. Ямщикъ закричалъ ему:

-- Эй! айда скорѣе, садись!.. Сядешь, что ли?

-- Куда?-- спросилъ тотъ, не останавливаясь.

-- Садись въ телѣгу. Довезу.

-- Денегъ у меня нѣтъ,-- отвѣчалъ пѣшеходъ, продолжая идти.

-- Ну?.. вотъ те на!.. Охъ, подь ты къ шуту!.. вовсе, что ли, нѣту?

-- Нѣту, нѣту.

-- Подъ ты къ лѣшему! А я думалъ, деньжонки у тебя есть. Эхъ-ма!-- съ досадой говорилъ кучеръ, влѣзая на козлы.

Онъ съ какимъ-то ожесточеніемъ погналъ лошадей, и нѣсколько минутъ мы скакали, какъ на пожаръ. Затѣмъ ямщикъ придержалъ коней и, обернувшись ко мнѣ, сказалъ:

-- Отощалъ миляга. Безъ должности теперича... Безъ должности какъ не отощать!.. Вотъ оно!.. А я хотѣлъ-таки довезти его: думалъ, деньжонки у его есть... Эко, нѣту деньжонокъ-то. Отощалъ.

-- А хорошій человѣкъ?

-- Хорошій, и-и хорошій! Онъ сколь добра народу сдѣлалъ, какъ писаремъ былъ. Только три года и побылъ въ писаряхъ, не пондравился начальникамъ: убрали.

-- Какое же онъ добро сдѣлалъ?

-- Дополнительный земляной надѣлъ схлопоталъ -- разъ, фершала -- два, недоимку скостили -- три... да мало ли... Много добра видѣли отъ него мужики... Что говорить, дѣловой парень, дошлый... Ежели возьмется за что, то ужъ -- сдѣлайте милость!.. До всякой механики доходилъ... И кажному, напримѣръ, растолкуетъ, законъ вычитаетъ, слова разъяснитъ... Допрежъ него писарь былъ... да хоть бы и теперешняго взять: что онъ? Чуть чего,-- дѣло не мое, ступай къ старшинѣ, ступай къ старостѣ, ступай въ земскую расправу, въ городское присутствіе... А этотъ нѣтъ: какъ учпетъ слова выговаривать, законы вычитывать,-- только слушай!.. Его и начальники уважали, и не то, чтобы какъ, а изъ чести. Теперь что, теперь этотъ, какъ овечій хвостъ передъ начальствомъ-то, а тотъ довольно гордо себя соблюдалъ. Эдакого писаря, пожалуй-что, ужъ намъ не нажить... Хорошій человѣкъ -- одно слово!

-- За что же его уволили?

-- А какъ пошли эти новые-то начальники, такъ вскорѣ онъ и уволился. Послали намъ какого-то съ краснымъ околышемъ, Господь его знаетъ, изъ какихъ-такихъ -- батюшки мои! ужъ больно повелъ себя великатно, то-есть, ахъ ты Боже мой! Сначала мы думали -- Богъ знаетъ что! Бѣда, да и только. "Шапки долой"!.. Ну, однако, ничего: уходился скоро, а потомъ уѣхалъ куда-то, да ужъ больше и не пріѣзжалъ; уволился совсѣмъ, говорятъ. Ну, такъ вотъ онъ первымъ дѣломъ на писаря: "Ахъ, ты", говоритъ, "такой-сякой"!.. И всякими его, извините, нехорошими словами... Ну, тотъ и уволился. Конешно, безъ должности теперь... Вотъ оно каково!.. Ну, да онъ не пропадетъ!..

-- Послушай, однако,-- сказалъ я: -- какъ же ты этакого человѣка не посадилъ? а? Денегъ нѣту, такъ ты и бросилъ его середь дороги, а?

-- А вѣдь также и есть: надо бы посадить. Посадить бы да и только. Эка ты, братецъ мой!.. А то идетъ, сердяга, пѣшечкомъ... Посадить бы надо, посадить бы и есть. Ну, что дѣлать!..

Черезъ часъ мы пріѣхали на станцію.

-- Чай станете пить?-- спросилъ меня рыжій мужикъ въ рваномъ полушубкѣ и въ шапкѣ, изъ которой во всѣ стороны лѣзла вата.

-- Нѣтъ, запрягайте, пожалуйста.

-- А то выпили бы чайку... Оно, видишь ли, того... съ дорожки-то...

-- Лошадей, что ли, нѣту?

-- Не то чтобы, а... какъ тебѣ сказать... какъ хозяинъ... Вотъ я хозяина пошлю...

Рыжій мужикъ ушелъ и больше не возвращался. Изъ глубины двора показался другой мужикъ, заспанный, толстый, въ красной рубахѣ, въ резиновыхъ калошахъ на босу ногу, самъ хозяинъ. Онъ, видимо, только-что былъ разбуженъ, потому что немилосердно зѣвалъ и скребъ пятерней брюхо и спину.

-- Чай пить не станете?-- спросилъ онъ, страшно зѣвая.-- О, Господи!..

-- Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста, запрягайте. Лошади есть?

-- То-то, что нѣту коней-то. Самоварчикъ, если угодно, поставимъ.

До города оставалось всего 15 верстъ, и эта задержка была мнѣ въ высшей степени непріятна.

-- Съ часикъ всего подождать, не болѣ,-- продолжалъ хозяинъ:-- гляди, черезъ малое время вернутся кони-те...

-- Мнѣ ждать нельзя,-- сказалъ я съ досадой.

-- Кто съ почмаремъ-то уѣхалъ? Митька, что ли?-- вдругъ громко и чрезвычайно сурово обратился хозяинъ къ стоявшему неподалеку парню.

-- Надо быть, онъ,-- равнодушно отвѣчалъ парень.

-- Разгонъ большой -- страсть!.. Ужъ вы, пожалуйста, подождите,-- снова обратился ко мнѣ хозяинъ.-- Съ ногъ сбились... Ѣздятъ, ѣздятъ теперь эти новые-то... предсѣдатель да члены... и все по одному мѣсту: къ Пеньковскому на заводъ... Замаяли насъ вовсе. И, Богъ ихъ вѣдаетъ, откедова такіе понаѣхали, изъ какихъ мѣстъ, чуть не съ того свѣта!.. Повозка имъ не повозка, лошадь не лошадь... И добро бы за дѣломъ, а то все по гостямъ... Чоморъ ихъ знаетъ, вѣдь иной разъ цѣлой гурьбой, да еще съ мамзелями... Сегодня вотъ четыре тройки отправилъ... Тьфу! будь они со свѣту прокляты! ѣздятъ, ѣздятъ; а хоть бы дорогу починили... Вонъ мосты провалились -- срамъ!.. А изъ-за этого изъ-за самаго долженъ я теперича неаккуратность терпѣть... Исправника ждемъ... почту давеча насилу отправили... вотъ и ваше благородіе задерживаемъ... А развѣ это можно? развѣ можно чиновниковъ задерживать? Господи, Боже мой! мы это очень хорошо понимаемъ...

Хозяинъ былъ такъ разгнѣванъ собственною своею неисправностью, что мнѣ оставалось молчать, покориться своей участи и велѣть ставить самоваръ.

-- Самоварчикъ мы живой рукой, напьетесь чайку за мое почтеніе,-- говорилъ хозяинъ ободряющимъ тономъ,-- а оно пока кушаете, пока-что, той порой, Господи благослови, и лошадки подбѣгутъ... скорехонько обернутся.

Я пилъ чай, разсматривалъ картины, расклеенныя по стѣнамъ, глядѣлъ въ окна, выходилъ на улицу, снова возвращался въ избу, снова пилъ и снова разсматривалъ картины. Такъ прошло часа два. Разумѣется, скучалъ я неимовѣрно. Солнце уже склонялось къ закату, весь дворъ былъ въ тѣни, и только верхушка соломенной кровли ярко горѣла красноватымъ золотомъ.

-- А! Степанъ Потапычъ!-- услышалъ я со двора голосъ хозяина.-- Гли-ко-ся! откедовъ ты взялся? Здорово, здорово. Куда Богъ несетъ?

-- Въ городъ иду,-- отвѣчалъ ему другой голосъ.

-- Пѣшкомъ?

-- Пѣшкомъ.

-- Что такъ?

-- Денегъ нѣту.

-- Ну?.. Ахъ, ты миляга, миляга! Али шибко отощалъ?

-- Отощалъ, братъ.

-- Плохое дѣло, плохое, другъ, дѣло... Поди въ избу, наши робята, знать-то, чайничаютъ, выпей чайку. Можетъ, и щецъ старуха нальетъ.

-- Спасибо, не хочу.

-- Ничего, иди, поѣшь... Слава Богу, не изубытишь, чего тутъ... Тоже на голодное-то брюхо пѣшкомъ оно не того... Иди, не бойся.

-- Нѣтъ, не пойду, Кузьма Иванычъ.

-- Что такъ?

-- Плохо привѣчаешь.

-- Какъ плохо?

-- Какъ же, точно нищаго. Ты раньше меня не такъ принималъ.

-- Ну-у!.. чтой-то... Вотъ, слава Богу... Я, кажется, отъ души...

Выглянувъ въ окно, я увидѣлъ того самаго пѣшехода, котораго мы обогнали дорогой: онъ бодро и прямо сидѣлъ на ступенькѣ крыльца, опираясь на палку. Подлѣ него лежали узелокъ и шляпа. Густые полусѣдые волосы его длинными прядями развѣвались по вѣтру. Хозяинъ въ лѣнивой и небрежной позѣ стоялъ передъ нимъ и смотрѣлъ въ полъ.

-- Тоже и сказалъ: какъ нищаго... ей Богу...-- продолжалъ хозяинъ: -- кажется, я, можно сказать, завсегда... ужъ и не знаю... завсегда, кажется, съ удовольствіемъ...

-- Ну, ладно, это я такъ... Я зашелъ къ тебѣ не въ гости, а по дѣлу.

-- По дѣлу? по какому такому?

-- Ты вѣдь заводскій?

-- Ну, заводскій.

-- Ты былъ повѣреннымъ отъ общества, ходатаемъ по дѣламъ?

-- Ну, былъ.

-- Такъ вотъ по этому самому.

-- Что такое? по какому такому?-- съ тревогой спросилъ хозяинъ.

-- У тебя тысячи трехсотъ рублей недостаетъ.

-- Ты чего это?.. что ты врешь?.. На вотъ!..

-- Мы учетъ сдѣлали полный: тысячи трехсотъ не хватаетъ.

-- Какъ такъ? какой учетъ? какія деньги?.. Не знаю я ничего.

-- Ну, какъ не знать!.. Знаешь. Такъ вотъ по этому самому дѣлу.

-- У меня деньги въ безучетности были, коли хочешь ты знать... Вотъ что. Самъ знаешь, куда эти деньги ушли.

-- Нѣтъ, нѣтъ. Въ безотчетное распоряженіе тебѣ дано было три тысячи, и куда они израсходованы -- объ этомъ тебя не спрашиваютъ. Это совсѣмъ не то.

Нѣсколько секундъ сильно взволнованный хозяинъ молчалъ; онъ страшно вспотѣлъ и вдругъ началъ креститься.

-- Вотъ ей-Богу, лопни мои глаза!-- заговорилъ онъ быстро, поднимая голову и сверкая маленькими бѣгающими глазами:-- провалиться на семъ мѣстѣ! и какъ, значитъ, моя утроба... Я икону сниму... Вотъ видишь, видишь крестъ?.. Убей меня Богъ, ежели я... Знать ничего не знаю, и какія деньги, и что, напримѣръ... Сохрани меня, Царица небесная!..

Отставной писарь смотрѣлъ ему прямо въ глаза и молчалъ.

-- Грѣхъ тебѣ, грѣхъ!-- продолжалъ хозяинъ:-- грѣхъ тебѣ, Степанъ Потапычъ!.. Чего я тебѣ сдѣлалъ? Чѣмъ досадилъ?.. Кажется, завсегда съ удовольствіемъ... За что ты меня эдакъ-ту?.. а?.. вѣдь это передъ обществомъ конфузъ, а?.. Эдакую напраслину... Боже мой!.. Ты бы то подумалъ, что вотъ вѣдь и тебя Богъ убилъ... за что, за какія дѣла -- не знаю, а только-что ты бы подумалъ...

-- Полно, полно, Кузьма Иванычъ, не прикидывайся сиротой: меня не разжалобить, поговоримъ лучше на чистоту. Учетъ сдѣланъ по всей формѣ: что не хватаетъ денегъ -- это вѣрнѣе вѣрнаго, но главная бѣда еще не въ томъ. При учетѣ обнаружены подлоги и другія злоупотребленія, а это ужъ совсѣмъ скверно. Отдать тебя подъ судъ дѣло одного дня,-- не доводи до этого, а то будетъ хуже: и засудятъ тебя, и деньги взыщутъ, а взыскать, слава Богу, есть чего... Постой, постой,-- живо прибавилъ бывшій писарь, замѣтивъ со стороны теперь страшно блѣднаго мужика какое-то движеніе:-- погоди, выслушай меня до конца. Одно тебѣ остается: внести деньги. Внеси пока хоть восемьсотъ рублей. Даю тебѣ сроку одну недѣлю.

-- Нѣту! убей меня Богъ, нѣту!.. Хоть зарѣжь, хоть разними меня на мелкія части -- нѣту!..

-- Найдешь, долженъ найти. Бывшій старшина Непутяевъ ужъ повинился и заплатилъ пятьсотъ рублей. Заплатишь и ты.

-- Старшина? Непутяевъ?..-- вдругъ злобно захлебываясь, заговорилъ хозяинъ.-- Да, можетъ, онъ-то и есть... отъ него-то, можетъ быть, и это все... О, Господи!.. Ухъ!..

Хозяинъ въ изнеможеніи опустился на завалину и долго сидѣлъ молча, опершись локтями въ колѣни и опустивъ голову.

-- Вотъ бѣда-то!.. вотъ бѣда-то!..-- повторилъ онъ нѣсколько разъ.-- Ну, за что? за что ты меня эдакъ?.. а?.. Что я тебѣ сдѣлалъ? чѣмъ помѣшалъ?-- обратился онъ затѣмъ къ собесѣднику, поднимая голову.

-- Я бы не сталъ тебя трогать, еслибъ не штука одна,-- спокойно и просто отвѣчалъ тотъ:-- не ты первый, не ты послѣдній... Всѣ повѣренные одинъ за другимъ обкрадывали и продавали своихъ довѣрителей, входили въ сдѣлку съ конторой и становились предателями... Общество разорили, истратили уйму денегъ, дѣло запутали... Господь вамъ судья, не мое это дѣло... Но намъ деньги нужны. Я за это дѣло взялся, а денегъ нѣтъ. Общество теперь ничему не вѣритъ, поэтому довѣренность мнѣ дали, а денегъ ни гроша. Вотъ зачѣмъ я тебя потревожилъ. Уплати безъ грѣха, деньги пойдутъ на доброе дѣло. Не уплатишь добромъ, возьмемъ силой. Ты меня знаешь: я отъ тебя не отстану.

Хозяинъ угрюмо молчалъ. Въ это время изъ-подъ навѣса подъѣхала къ крыльцу плетенка, запряженная парой лошадей, и я вышелъ во дворъ.

-- Вотъ и лошадокъ вамъ изготовили,-- сказалъ мнѣ хозяинъ съ жалкой улыбкой.

Я посмотрѣлъ ему въ лицо: онъ имѣлъ совершенно убитый видъ.

-- Вы тоже въ городъ?-- обратился я къ отставному писарю:-- не угодно ли, я васъ довезу?

Онъ удивленно посмотрѣлъ на меня, потомъ улыбнулся. Улыбка совершенно преобразила его загорѣлое, огрубѣвшее лицо: оно вдругъ стало молодымъ и приняло чуть-чуть насмѣшливое, но милое и дѣтски-веселое выраженіе.

-- Извините, -- проговорилъ онъ:-- я вамъ не компаніонъ. Полное безденежье. Двигаюсь по образу пѣшаго хожденія.

-- Я довезу васъ безплатно,-- возразилъ я,-- все равно, мнѣ надо ѣхать по дѣламъ службы.

-- Въ такомъ случаѣ весьма благодаренъ, съ удовольствіемъ, -- сказалъ онъ просто и хотѣлъ-было сѣсть на козлы, но я велѣлъ привязать чемоданъ на задокъ телѣжки и предложилъ ему мѣсто рядомъ съ собой.

-- Итакъ, недѣля сроку,-- обратился онъ къ хозяину, усаживаясь въ телѣжку: -- черезъ недѣлю сходъ будетъ. Къ этому времени или деньги приготовь, или мы тебя подъ судъ отдадимъ.

Но хозяинъ уже, видимо, на что-то рѣшился.

-- Ладно, -- проговорилъ онъ, -- не очень застращивай: и окромѣ тебя найдутся законники, ничего.

-- Какъ знаешь. Я тебя предупредилъ, а тамъ дѣло твое.

-- Позвольте узнать вашу фамилію?-- спросилъ я своего компаніона, когда мы выѣхали изъ села.

-- Аромашевъ. А ваша?

Я назвалъ себя.

-- Слышалъ, слышалъ. Весьма радъ познакомиться.

-- О какомъ это дѣлѣ вы говорили съ хозяиномъ?-- спросилъ я его.

-- Весьма любопытное дѣло. Если хотите, я разскажу.

И онъ началъ разсказывать. Дѣло оказалось не только любопытнымъ, но прямо невѣроятнымъ, оно изобиловало такими неожиданными, странными, неправдоподобными, даже фантастическими подробностями, такими нарушеніями элементарнѣйшихъ требованій справедливости и такъ противорѣчило всему, что мы привыкли считать за неотъемлемое право всякаго человѣка, что временами я подозрительно смотрѣлъ на своего собесѣдника: въ своемъ ли онъ умѣ или не издѣвается ли онъ надо мною? Но умные глаза его смотрѣли совершенно ясно, а рѣчь дышала такой простотой, непосредственной искренностью и эпическимъ спокойствіемъ, что всякое подозрѣніе казалось нелѣпостью.

-- Вы видите,-- сказалъ онъ въ заключеніе,-- какъ неоспоримы и очевидны были въ началѣ права населенія и какъ они теперь запутаны, благодаря невѣжеству и недобросовѣстности властей.

-- Но вы надѣетесь ихъ распутать?-- спросилъ я.

-- Да, но это теперь не легко. Во всякомъ случаѣ, я сдѣлаю все, что могу.

-- Помогай вамъ Богъ.

Нашъ ямщикъ молодой парень, который, видимо, съ напряженнымъ вниманіемъ слушалъ Аромашева, вдругъ обернулся и сказалъ:

-- Теперь онъ хозяинъ-отъ, поди, въ заводъ ускакалъ совѣтоваться... Теперь онъ зачнетъ хлопотать... Смотри, кабы онъ тебя не перехитрилъ: у него вездѣ дружки-пріятели.

-- Это ничего, пусть хлопочетъ,-- серьезно возразилъ ему Аромашевъ: -- едва ли чего-нибудь достигнетъ, да и дѣло это второстепенное.

-- А вотъ бы,-- снова заговорилъ парень,-- обсказать все это какому-нибудь самому главному начальнику, вышнему министру или сенатору... а? какъ ты думаешь?

-- Да, хорошо бы,-- опять совершенно серьезно возразилъ Аромашевъ,-- только это очень трудно, почти невозможно... Вотъ вы находите все это дѣло невѣроятнымъ,-- обратился онъ ко мнѣ: -- дѣйствительно, на свѣжаго человѣка оно производитъ впечатлѣніе какой-то сказки... Но вѣдь такихъ дѣлъ у насъ тьма, и только ничего о нихъ не знаютъ... то-есть, видите ли, даже и знаютъ кое-что, но отрывками, въ видѣ отдѣльныхъ эпизодовъ, а въ общемъ -- нѣтъ, даже тѣ, кому вѣдать надлежитъ, даже заинтересованныя лица, потому что съ одной стороны безпомощность и невѣжество, съ другой -- самая беззастѣнчивая недобросовѣстность, а съ третьей -- формальное отношеніе къ дѣлу или та же недобросовѣстность. И это незнаніе, можетъ быть, одна изъ главнѣйшихъ причинъ того, что такія дѣла у насъ возможны... Вотъ онъ вѣрно сказалъ: обсказать. Надо такія дѣла обсказывать, чтобъ они стали извѣстны, чтобы выплыли на свѣтъ Божій...

На западѣ потухала заря. Справа, въ лощинѣ поднимался густой, бѣлый туманъ. Становилось холодно. Я вытащилъ изъ-подъ сидѣнья шубу и надѣлъ на себя.

-- Вамъ не холодно?-- спросилъ я Аромашева.

-- Нѣтъ, я рѣдко зябну, у меня теплая кровь, -- сказалъ онъ, смѣясь.

Мы долго ѣхали молча. Небо быстро темнѣло, на землю спускались ночныя сумерки. Разстилавшаяся впереди даль заключала въ себѣ что-то хмурое, мертвенно спокойное и безнадежно холодное. Я уже не могъ разсмотрѣть въ темнотѣ лица моего собесѣдника, и онъ представлялся мнѣ поэтому какимъ-то загадочнымъ существомъ.

-- Вы, кажется, въ писаряхъ служили?-- прервалъ я молчаніе.

-- Много разъ. Былъ я и фельдшеромъ, и учителемъ, и писаремъ, даже одинъ разъ псаломщикомъ... былъ адвокатомъ, секретаремъ земской управы, статистикомъ, почтаремъ, разсыльнымъ, наборщикомъ, занимался сельскимъ хозяйствомъ... Однимъ словомъ, прошелъ сквозь огонь, воду и мѣдныя трубы.

-- И вездѣ защищали обиженныхъ?

-- Н-да, конечно, по возможности...

-- И вездѣ были гонимы?

-- Нѣтъ... отчего же?.. Я этого сказать не могу, напротивъ: очень часто находилъ сочувствіе и поддержку.

-- Неужели? и до сихъ поръ не разочаровались въ людяхъ?

-- Нѣтъ... конечно, были разочарованія, какъ безъ этого?.. но вообще нѣтъ. Я думаю, что неразумно требовать отъ людей того, чего они дать не могутъ, и не надо преувеличивать ни своихъ силъ, ни того сочувствія, на которое вы въ правѣ разсчитывать. Въ этомъ весь секретъ. Надо, впрочемъ, имѣть еще хорошее здоровье и крѣпкіе нервы.

-- Исторія вашей жизни, должно быть, весьма интересна?

-- Ну! что вы!.. Ничего интереснаго... напротивъ, самая обыкновенная... Мало ли такихъ скитающихся людей, какъ я!..

-- Но, мнѣ кажется, вы не совсѣмъ обыкновенный скиталецъ. Я сегодня слышалъ отъ ямщика, что, будучи писаремъ, вы много хорошаго сдѣлали для волости.

-- Онъ говорилъ это? въ самомъ дѣлѣ?-- переспросилъ Аромашевъ съ живостью:-- неужели говорилъ? Знаете, что я вамъ скажу,-- прибавилъ онъ, и въ голосѣ его слышалось необычное радостное возбужденіе: -- я тысячу разъ убѣждался, что добро, даже самое микроскопическое, никогда не пропадаетъ безслѣдно: оно растетъ, накопляется и шагъ за шагомъ одолѣваетъ тьму... Оно заключаетъ въ себѣ прогрессивную, животворящую силу. Зло -- это мертвая, инертная масса... это матерія... Вы понимаете?

-- Не совсѣмъ.

-- Да, конечно... Видите ли, я получилъ весьма скудное образованіе, я только уѣздное училище кончилъ, и уже послѣ такъ, кое-что, урывками читалъ, старался образовать себя, но гдѣ же? Разумѣется, изъ этого ничего не вышло... Поэтому, собственно, я не умѣю отчетливо выражать своихъ мыслей, да и мысли-то мои такія... тоже не совсѣмъ ясныя... Однимъ словомъ, я хотѣлъ сказать, что всякое зло проистекаетъ, по моему мнѣнію, изъ зоологической, изъ матеріальной природы человѣка, а всякое добро -- изъ побужденій духовнаго, высшаго порядка, присущихъ только мыслящему существу, возвышающемуся надъ матеріей... Добро -- это нѣчто новое, чего природа до человѣка не знала... Однимъ словомъ, я не философъ, и, конечно, можетъ быть, моя мысль смѣшна... Но все-таки я неоднократно замѣчалъ, что добрыя сѣмена никогда не погибаютъ... я постоянно находилъ, такимъ образомъ, подтвержденіе этой моей, можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ неосновательной теоріи... Для образованнаго человѣка должна быть смѣшна эта доморощенная философія, но для меня она необходима... Я вѣрю въ добро, такъ сказать, органически... Да вѣдь и всѣ люди въ концѣ концовъ вѣрятъ въ силу добра, т.-е. придерживаются, стало быть, въ общихъ чертахъ этой же самой теоріи.

-- Скажите, пожалуйста,-- началъ я: -- существованіе ваше, вообще говоря, вѣдь нельзя назвать вполнѣ благополучнымъ... Эти скитанія, бѣдность, лишенія... вотъ вы за сорокъ верстъ идете пѣшкомъ... разнаго рода неудачи, можетъ быть, оскорбленія со стороны властей, черная неблагодарность со стороны мужиковъ. и мало ли еще что... Неужели все это васъ не угнетаетъ? Неужели не хотѣлось бы вамъ устроиться болѣе прочно, болѣе свободно, болѣе независимо и спокойно пожить, такъ сказать, для самого себя?

Аромашевъ отнесся къ этому вопросу съ тою же удивительною простотой, съ какою онъ относился ко всему вообще.

-- Право, вы представляете меня какимъ-то подвижникомъ,-- сказалъ онъ,-- а вѣдь ничего подобнаго нѣтъ: я живу, какъ и всѣ, для самого себя и, какъ всѣ маленькіе и мало обезпеченные люди, занятъ, главнымъ образомъ, заботами о своемъ пропитаніи... Устроить себѣ спокойное, обезпеченное и независимое существованіе, чтобы жить не только о хлѣбѣ насущномъ, но и о словѣ Божіемъ: напримѣръ, почитать книжку, поучиться чему-нибудь -- это моя мечта... Но, вообще говоря, я вовсе не такъ плохо живу, какъ вы думаете. Вы видѣли, что я хожу пѣшкомъ, но вѣдь это временно... это потому, что теперь я безъ заработка... Всякій изъ нашего брата бывалъ въ такомъ положеніи... Да отчего и пѣшкомъ не пройтись, когда есть силы? Отчего даже не поголодать иногда?.. Надо все испытать въ жизни -- я такъ думаю. Конечно, я желалъ бы... да мало ли чего бы я не желалъ?.. Напримѣръ, быть милліонеромъ, художникомъ, артистомъ, писателемъ, вождемъ, народнымъ трибуномъ... Желалъ бы и власти, чтобъ разсѣкать гордіевы узлы, а не распутывать ихъ кропотливо... Но я знаю, что для этого у меня нѣтъ никакихъ данныхъ: ни по образованію, ни по условіямъ воспитанія, ни по уму, ни по талантамъ я не могу разсчитывать на крупную роль. Вотъ фельдшеромъ, учителемъ, писаремъ, ходатаемъ по крестьянскимъ дѣламъ я быть могу, и то слава Богу: что-жъ, всякому свое мѣсто... Образованія не получилъ -- это жаль, да и съ этимъ я теперь примирился. Кругомъ такая тьма, такая дикость, что среди нихъ я все же являюсь достаточно просвѣщеннымъ человѣкомъ... все же я имѣю правильные взгляды на вещи, у меня есть убѣжденія, есть идеалы, я ихъ не прячу въ карманъ, а провожу въ жизнь, я не трусъ, -- а это большое счастіе...

-- У васъ есть семья?-- спросилъ я его.

-- Были дѣти, да умерли... Вотъ это, дѣйствительно, было несчастіе: я чуть не помѣшался... И какія славныя были дѣтки! трое -- мальчикъ и двѣ дѣвочки... Умерли отъ дифтерита, и самъ же я ихъ заразилъ, фельдшеромъ тогда былъ... Когда они умерли, я возропталъ и впалъ въ отчаяніе... Это было большое испытаніе...

-- А ваша жена жива?

-- Да, но мы съ ней давно уже разошлись. Она теперь въ Москвѣ, служитъ гдѣ-то, кажется, на желѣзной дорогѣ. Она хорошая женщина, но ей было со мной тяжело... Она съ дѣтства привыкла къ привольной жизни, а у насъ вскорѣ послѣ свадьбы начались разныя невзгоды... Здоровье же у ней всегда было слабое, и притомъ нервы... Бѣда эти нервы! Бывало, я только посмѣиваюсь, а она отъ всякаго пустяка въ отчаяніе приходитъ... Да, тяжело ей было... Притомъ она вскорѣ во мнѣ разочаровалась... Какъ выходила замужъ, считала меня героемъ, а какой же я герой, помилуйте!.. Вообще женитьба моя была большой ошибкой. Это было еще въ то время, когда я и самъ себя, пожалуй, немножко героемъ считалъ, думалъ -- горы сворочу... Но, конечно, это была только иллюзія молодости... Я увлекся, она увлеклась, женились, а тамъ вскорѣ она меня разглядѣла, убѣдилась, что геройскаго во мнѣ ничего нѣтъ... Началась проза, а тамъ и семейный разладъ... Прожили мы такимъ образомъ около пяти лѣтъ, и много она, бѣдная, выстрадала за это время... Противно было ей со мной мыкаться, но все же уйти отъ меня она не рѣшалась... Какъ припомню теперь, это было самое тревожное и мучительное время изъ всей моей жизни. Глядя на нее, видя, какъ ей все противно: и наша обстановка, и наши знакомства, и наши маленькія дѣла, я тоже мучался. Я любилъ ее, и мнѣ бывало жалко ее до слезъ: видимое дѣло, попалъ человѣкъ не на свое мѣсто. Такъ и тянули мы эту лямку изо дня въ день, и долго бы еще протянули, еслибъ не подвернулось новое увлеченіе... Увлеклась она однимъ человѣкомъ... Молодой врачъ тутъ появился въ нашемъ селѣ, такъ вотъ имъ... Тогда она и рѣшилась... У женщинъ вѣдь, знаете, ни одинъ житейскій кризисъ не обходится безъ увлеченій... Такъ и тутъ. Конечно, разошлись мы безъ ссоры, по-дружески... Уѣхали они въ Москву. Дѣти остались у меня... Послѣ бросилъ онъ ее, но ужъ вернуться ко мнѣ она не захотѣла... Что дѣлать, видно, въ жизни не обойдешься безъ драмы... Много я передъ ней виноватъ... хотя бы вотъ даже и тѣмъ, что дѣтей не съумѣлъ сохранить... Да, да... самъ-то я цѣлъ остался, ничего, а вѣдь у ней вся жизнь изломана... Переписываемся мы съ ней и теперь, хотя рѣдко... Въ шутку она называетъ меня одинокимъ скитальцемъ... Что скиталецъ я -- это вѣрно, но какой же я одинокій... Я не одинокъ, вовсе нѣтъ.

Вдали показалось зарево -- признакъ приближающагося города. Минутъ черезъ двадцать мы подъѣзжали къ заставѣ. На одномъ изъ перекрестковъ улицъ Аромашевъ попросилъ остановить лошадей.

-- Вамъ куда нужно?-- спросилъ я его.

-- А тутъ, у одного знакомаго остановлюсь.

-- Позвольте, ямщикъ довезетъ васъ до мѣста.

-- Нѣтъ, нѣтъ,-- возразилъ онъ:-- это далеко, въ Солдатской слободкѣ, зачѣмъ вамъ безпокоиться? Я дойду. Очень вамъ благодаренъ.

Онъ взялъ изъ телѣжки свой узелокъ и крѣпко пожалъ мою руку.

-- До свиданія,-- сказалъ онъ и скрылся въ темномъ переулкѣ.

А. Погорѣловъ.

Оставить комментарий Погорелов Алексей (bmn@lib.ru) Год: 1900 Обновлено: 12/07/2019. 31k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Из записной книжки).

Погорелов Алексей Одинокий скиталец

ОДИНОКІЙ СКИТАЛЕЦЪ.

Погорелов Алексей
Одинокий скиталец