Плиско Николай Гаврилович
В поисках правды

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О последних произведениях И. Эренбурга.
    Текст издания: "Литературная газета", No 13, 1933.

   

Н. Плиско

В поисках правды

ПОСЛЕДНИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И. ЭРЕНБУРГА

   Обряды последних романов, повестей, хроник, очерков И. Эренбурга порождены действительностью послевоенного капиталистического мира. Мир их широк: крупные государственные деятели, дипломаты, финансисты и индустриальные короли, представители буржуазной прессы, дельцы всех степеней и рангов, буржуазная научная техническая интеллигенция и художественная богема, фермеры и обнищавшие крестьяне, рабочие гигантских капиталистических предприятий и колониальные рабы, сутенеры и проститутки, воры и убийцы, весь, мелкий люд отчаявшейся нищеты капиталистического города.
   Эренбург показывает основные классы современного капиталистического мире, и все многообразие промежуточных его слоев; он создает лик стоящего у последней черты раздираемого противоречиями капитализма.
   События в произведениях И. Эренбурга из пределов одной страны, в границах которой им тесно, перекидываются в другую, с европейского континента в Америку, из Америки в Африку или в Австралию. От событий сегодняшнего дня автор уходит в историческое прошлое с тем, чтобы сейчас же вернуться к репортажу фактов, вызванных мировым экономическим кризисом.
   Словно проезжая сквозь страны и время. Эренбург торопится рассказать о пережитом.
   Что же доселе побуждало его к странствиям? Любопытство туриста, поиски социологической истины?
   Нет! Внутренняя опустошенность, скука, скептическая ирония.
   Разочарованный, циничный скептик -- таким выглядел Эренбург.
   Ему ненавистны были "гнусные и жалкие, вымышленные Крейгеры и живые Ольсоны" ("Испания") {"Федерация", 1932.}, как и непонятны были ему и рабочие, в жизни которых он видел однообразие, обреченность, скуку. Не верилось и тому, что в Советской России действительно строится новый мир, создаются социалистические отношения, вырастают но- : вые счастливые люди, подлинные люди будущего.
    Капиталистический мир вступил уже в четвертую зиму экономического кризиса, потрясшего до основания всю систему мирового хозяйства. "Всякие кризисы, -- пишет В. И. Ленин, -- вскрывают суть явлений иля процессов, отметают прочь поверхностное, мелкое, внешнее, обнаруживают более глубокие основы происходящего. Возьмите, например, такой наиболее обычный и наименее сложный кризис в области экономических явлений, каким является всякая стачка. Ничто так не обнаруживает действительных отношений между классами, действительную природу современного общества, подчинение силе голода громаднейшей массы населения, апелляцию имущего меньшинства к организованному насилию для поддержания , своего господства" (т. XV, стр. 184). Что же говорить о современном мировом экономическом кризисе? На фоне победы первой пятилетки в СССР он обнажил так глубоко суть капиталистического общества, обнаружил с такой предельной ясностью загнивающую основу капиталистического хозяйства, так четко определил действительное соотношение между классами, что даже для человека, не вооруженного методом марксизма-ленинизма, возникает возможность попять "глубокие основы происходящего".
   О кризисе в капиталистической Франции рассказывает Эренбург в романе . "Москва слезам не верит" {"Красная новь", NoNo 7-8, 1932.}.
   В среднем парижском пансионе "Монблан" живут довольные своим положением люди. Они живут плохо, это мелкий люд капиталистического города: лоточные торговцы, мастерицы шляпных магазинов, рабочие, фотографы, поэтическая богема и пр., но жизни они радуются, ибо живут они "от обеда до обеда, от сна до сна". Так длится, пока экономический кризис не надвигается на них безработицей и голодом.
   Герои этого романа внутренне опустошены. Они ведут инертную, скучную, безразличную жизнь. Воспоминания о пережитом (в прошлом было и яркое) уже не волнуют их, мечты о будущем (проекция скуки настоящего) бесстрастны и пусты.
   Часто, подобно Вине, они тоскуют по "вымышленной любви", но настоящей "сутолочной" жизни. Героичны, действенны они лишь в мечтах, но в жизни, подобно поэту Монфре, они жалки, беспомощны и пасуют перед жестокой реальностью.
   Герои "Монблана" пассивны, но много говорят об уничтожении мира, о бренности, скуке, жестком одиночестве н вспоминают о смерти как об единственном выходе. Никто из них "не умеет ни убить, ни умереть", ни даже "выкинуть что-нибудь позабавнее".
   Неспособные к активному действию герои "Монблана" одиноки. Страшное одиночество гонит их к людям, к общению с ними, ио они встречаются с такими же одинокими, внутренне опустошенными людьми.
   В Мир "Монблана" повержен кризисом в нищету, разорение, голод. Выхода никто из жильцов не видит. Впереди -- ужас голодной смерти, мутные воды Сены, дуло револьвера, петля. Выход (по мнению Купфера) -- поджечь "Монблан": пусть этот "мир" сгорит до основания. Но Эренбург не удовлетворен этим выходом.
   И взоры его обращаются к стачечному движению, к коммунистической партии Франции. К сожалению, коммунистическое движение и борьба за революционный выход из кризиса заслонены в романе фигурой провокатора Вине, выписанной проникновенно и правдиво.
   Естественно, что, изображая кризис, Эренбург должен был увидеть обнажившиеся линии классовой борьбы и понять глубокие основы происходящего.
   В романе этот сдвиг, правда, еще незначительный, в миропонимании Эренбурга произошел.
   Эренбург почувствовал уже, что образ Гомеса, испанца-коммуниста, может быть и есть тот образ подлинного человека, который указывает путь к правде. Гомес противопоставлен всем обитателям "Монблана". Это человек другого мира -- борьбы, действия, веры, страсти. Это уже не опустошенный человек, хотя и его иногда терзает скука и ряд черт роднит его с обитателями "Монблана". В нем еще сидит мелкобуржуазный революционер и невыветрившееся до конца анархическое бунтарство. В коммунистическую партию пришел он недавно; в прошлом же это испанский анархист. Важно отметить, что в обрисовке Эренбургом Гомеса его мелкобуржуазная революционность импонирует автору и остается им неразоблаченной.
   Эренбург, естественно, должен был увидеть и борьбу французских рабочих с капиталистами, ощутить рост революционного сознания парижского пролетариата. Но изображаемый им разгром рабочей стачки ощущается не как временное поражение революционного движения. по как мрачное и трагическое событие, на фоне которого еще ярче будто блестит пламя горящего "Монблана".
   В романе "Москва слезам не верит" Эренбург нащупал дорогу к настоящему человеку. И поэтому, несмотря на общий серый и мрачный тон повести, читателю дышится легче: автор предваряет его уже о том, что есть страна, где светит солнце, много воздуха и синее небо. Эренбург нашел тот класс в капиталистическом обществе, опираясь на который можно ощущать радость творчества.
   Сдвиг произошел, и поэтому не экзотику, которая разогнала бы скуку, находит Эренбург в Испании, а жесточайшие классовые противоречия, разительнейшие контрасты, созданные общественным способом производства и частным присвоением результатов этого производства.
   После апрельской революции, сопровождавшейся кровавыми перестрелками полиции и рабочих на улицах Мадрида, Барселоны, озаренной горящими церквами и монастырями испанских провинций, не произошло улучшения ни в положении испанских рабочих, ни в положении испанских крестьян. По-прежнему умирают с голоду, живут в нищете и вырождаются крестьяне провинции Гарсии, Касереса, растут толпы безработных на улицах Барселоны, а биржевики, богатые синьоры и владельцы фабрик, хотя они и называют себя республиканцами, переименовывают улицы и замазывают краской на уличных вывесках королевские знаки, -- попрежнему наживают миллионы.
   Эренбург ощутил в Испании противоречия, еще более обнажившиеся после апрельского переворота. Эренбург увидел, что Испания это не Кармен и не торреадоры, не Альфонс и не Камбо, не дипломатия Лерруса, не романы Бласко Ибаньеса, не все то, что вывозится за границу вместе с аргентинскими сутенерами и "Малагой" из Перпиньяна. Испания глядела на него "двадцатью миллионами Дон-Кихотов", "безлюдными скалами и горькой несправедливостью". Он услышал в ней "песни грустные, как шелест сухой маслины", "гул стачечников". Он ощутил "доброту, участливость, человечность". Эти участливость, доброта, человечность -- неотъемлемое качество испанского рабочего, угнетенного фабрикантом, и крестьянина, эксплоатируемого испанским помещиком, синьором или маркизом.
   У Эренбурга "испанские рабочие и крестьяне душевно куда тоньше обитателей европейских столиц", ибо "звон серебра не заглушил в их ушах человеческого голоса". Ему приятно, что для этих людей "улыбка куда важнее", "нежели пезета". И он радуется тому, что в Испании "живут еще люди настоящие, живые люди". Они раздеты, голодны, их угнетают и обманывают, но они живые люди, они борются за свою участь, нм принадлежит будущее.
   Эренбург начинает по новым линиям искать мировые связи. Борьба за доллар, за франк гнала дельцов капиталистического мира из страны в страну. Поэтому недавно в его романах и очерках действие перебрасывалось из страны в страну. Теперь он начинает видеть интернациональную связь борьбы рабочего класса, международное значение выполнения пятилетнего плана в СССР. Он пытается уловить здесь связь между той борьбой, которую ведут рабочие и крестьяне в Испании, и борьбой рабочих СССР за построение социалистического общества. Страна советов теперь для него не "Византия и воздушный флот", а "160 миллионов и победоносная революция".
   Но, подчеркивая все это, нужно указать Эренбургу и на его недостатки, которые мешают ему по-настоящему видеть происходящее. В его сочувствии испанским рабочим и крестьянам многое от его эстетского отношения к действительности. Чувство протеста против обездоленности и нищеты двадцати пяти миллионов трудящихся Испании, питаемое здоровыми социальными соками у Эренбурга, возникает от его непосредственио эстетского восприятия действительности. "Чем прекрасней земля, тем больше в ней внутренней гармонии, чем стройнее ее женщины, чем богаче она архитектурными перспективами, тем больше возмущает нас нестерпимая ее нищета".
   Нужно видеть, что зачастую Эренбург идеализирует в рабочих и крестьянах то, что осталось у них от средневековья: ремесленничество, кустарщину, презрение к деньгам. Эренбург сочувственно сообщает о том, что рабочие Испании, относящиеся к производству так созданию художественного произведения -- творчески, не пошли работать к фордовскому конвейеру, несмотря на то, что здесь заработок был вдвое большим. Эренбург идеализирует в рабочем Испании как раз те пережитки патриархальщины, которые в борьбе испанских рабочих за пролетарскую революцию создали и создадут еще много затруднений и осложнений. На основе кустарщины, ремесленничества, средневековой цеховой замкнутости вырастает мелкобуржуазный революционаризм, переходящий временами в анархический бунт.
   Но самое важное, повторяем, в мировоззренческих сдвигах Эренбурга-очеркиста состоит в том, что он нашел уже настоящих людей, к которым привел его мировой экономический кризис. Люди же эти могут привести его к правде. Через них, рабочих Запада, он неизбежно (во многом их глазами) Должен смотреть и на Советский союз.
   В очерке "Хлеб наш насущный" {"Новый мир", No 9, 1933.} Эренбург рассказывает о мировом аграрном кризисе. В капиталистическом мире сделали много машин, с помощью которых произвели большое количество пшеницы. Она должна упасть в цене, но это -- разорение для хлебных воротил. У безработных нет денег для того, чтобы купить хлеба, а дельцы придумывают средства уничтожения произведенной в избытке пшеницы. Американский фермер не может теперь засевать то количество гектаров, какое засовал он в прошлом. Он меняет трактор на мула в упряжке.
   И Эренбург, который отвергал раньше машину вообще, теперь скорбит о разрушаемой капиталистическим миром машине и восхищается тем, что в стране "на другом конце мира крестьяне оставляют сохи, косы и цепы". И автор рассказывает о фермере Джоне Смите, сменившем трактор на лошадь, который теперь "молча идет за сохой" (раньше сидя на тракторе, напевал он новые фокстроты), и о Сеньке Голубеве из колхоза "Ивашево", выводящем новый трактор в поле. "Сенька Голубев весел. Он весел потому, что он делает хлеб не для маклаков, не для богатеев, не для ярмарочных купцов с важными бородами и с мелкой душонкой, нет он делает хлеб для всех".
   Так, поиски настоящего человека ведут Эренбурга к границам Советского союза, к людям, строящим в городах и деревнях новую жизнь, борющимся за социалистический строй.
   В очерках об Испании, в хронике "Хлеб наш насущный" И. Эренбург выступает как публицист, как памфлетист по преимуществу. В этих произведениях Эренбурга-писателя -- романиста нет.
   Это хорошо, что в этих очерках нет Эренбурга -- старого романиста. Но них еще очень мало нового Эренбурга художника. И перед художником Эренбургом стоят теперь трудные задачи. Свои растущие новые привязанности, свою любовь и ненависть воплотить в художественных образах, рассказать о них языком искусства.

"Литературная газета", No 13, 1933

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru