Плещеев Александр Алексеевич
He первый случай

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Александр Плещеев

He первый случай

   Ларионова, пьесу которого ставили в одном из петербургских театров, никто не знал. Имя его -- пустой, ничего не говорящий, звук для публики.
   -- Какой-то Ларионов ставит у нас пьесу! -- рассказывал актер с красивой внешностью на роли героев. -- Надоели нам эти Ларионовы, которых заставляют разучивать. Наша близорукая дирекция делает глупости! Разве это репертуар!
   -- Кто такой этот Ларионов? -- интересовался комик Шаров, -- говорят, лесничий! Сочинил какую штуку! Маленький, плюгавенький, но кто-то ему ворожит у нас.
   -- Сумел понравиться! Лесничий! Я слышал хуже! -- чуть не фуражками торговал во Пскове.
   До несчастного Ларионова эти отзывы доходили чрез друзей, которые всякую гадость передадут с затаенным наслаждением.
   И без того невзрачный Ларионов смотрел бледным, трепетал, конфузился на репетициях и, удаляясь куда-то в уголок, около задней кулисы, плакал. Слезинки блистали часто на его впалых глазах.
   Каждая репетиция была пытками для Ларионова: ему попадало ото всех, начиная с режиссера и кончая Волдыревым, актером, получавшим за выходные роли двадцать пять рублей в месяц. И этот пытал Ларионова, открыто ему заявляя: "за что вы, господин драматург, нас мучаете? Это подло".
   -- Автор, где тут автор? -- пренебрежительно и важно спрашивала тяжеловесная премьерша Людмила Ивановна, ища глазами Ларионова. -- Дайте мне сюда моего злодея!
   -- Ларионов, вас просит Людмила Иванна, пожалуйте... -- окрикнул его следивший за выходами помощник режиссера. -- Сама зовет вас.
   -- Здесь я, Людмила Петровна! -- нашелся Ларионов и подал голос о себе.
   -- Не Петровна, а Иванна... Спросите, как звали моего отца! Ну да впрочем, это неважно. Заключительный монолог третьего акта я вам переделала -- сделала его более спокойным.
   -- Виноват, Людмила Пет... Людмила Иванна, -- но тут нарастание, наслоение...
   -- Тогда играйте сами! я ваших книжных монологов произносить не буду. Чем бы благодарить, что об вас заботятся, вы пытаетесь что-то возразить.
   -- Г. Ларионов, -- успокаивал его режиссер, -- хуже не будет, а будет лучше! Я вам сцену свидания в первом акте отлично свел.
   -- Что это значит? -- удивленно смотрел Ларионов.
   -- Это по-нашему значить -- сократил. Вы там нагородили вздору, лишнего много...
   -- Вчера было решено, что останется так, как у меня.
   -- А потом мы, в ваших же выгодах, передумали.
   -- Господин Ларионов -- вот кстати и я вам кое что, в моей сцене с Ксенией, в четвертом акте, полакировал, придал литературность. У вас есть задатки, но стиль не того и сцены вы не знаете! -- заявил первый комик Модестов, заменивший сцену Ларионова, буквально, своей собственной.
   -- Боже мой,-- едва не плача, возражал автор, -- но что же будет? Моего ничего не останется!
   -- Чем меньше -- тем лучше! -- пробормотала как бы про себя Людмила Ивановна.
   Что совершенно ошарашило Ларионова, -- это заявление героя, что он ни за что не умрет в конце пьесы, что ему необходимо пожить еще.
   -- Нельзя-с, нельзя! протестую! -- нервно отвечал Ларионов. -- Апеллирую к г. режиссеру! Подобное отношение к творчеству, может быть и мелкому, бездарному, но все-таки к чужому -- недопустимо.
   Губы у Ларионова подергивало.
   -- Нельзя так... бросить лучше... измочалили меня... это не постановка! Он возвысил голос.
   -- А что же это по-вашему?
   Герой наступал на него выпуклой грудью, готовой раздавить крошечного, как пескарь, по сравнению с китом, автора.
   -- По-моему? по-моему это, милостивые государи...
   -- Ну что? что? Договаривайте...
   -- Вовлечение в невыгодную сделку!
   -- Просто, господа отказаться от ролей и кончено дело предлагал кто-то из исполнителей.
   -- Постойте, постойте... Тише господа... Озеров, молчите! -- вступился главный режиссер, желая склонить всех к миролюбивому соглашению. -- И вы не правы и он не прав... Здесь я хозяин... Господин Ларионов, вы положитесь на мою опытность, я за ваши интересы, я их отстаиваю. Господа -- никаких изменений текста без моего соглашения не допущу!
   -- Автору нехорошо, дурно!
   Со всех сторон закричали и потащили Ларионова, который был в обмороке, в ближайшую уборную.
   -- Есть у нас Валерьяновые капли в аптечке? Дайте ему.
   -- Ничего у нас нет, кроме арники и гигроскопической ваты...
   -- Воды, дайте ему воды. Послушайте господа, как режиссер, заявляю вам, что если кто-нибудь нарушить репетицию, я всех оштрафую...
   -- Вы сами говорили, что пьеса кустарная и скверная...
   -- Это мое мнение, но я ее ставлю! Раз дирекция выбрала ее, я должен ставить.
   -- И вы сокращали!
   -- Ну уж позвольте, я немножко знаю, что можно и чего нельзя сократить. А вы готовы всю пьесу вычеркнуть. Звоните Евдокимов, -- продолжать будем. Людмила Иванна выходите... на места, господа! Автор отдышится.
   -- Запрягли в такую пьесу, -- негодовала Людмила Ивановна, -- исковеркают актрису! Есть на чем учиться...
   -- Без слов... к делу! Пожалуйте... пока автор лежит, пойдем скорее... без него лучше...
   Продолжали репетицию и обращались с пьесой по хирургически: отнимали, потрошили, пришивали и кой-как наладили, игнорируя все ремарки.
   Когда Ларионов пришел в себя, около него сидел режиссер, а все разошлись, и репетиция кончилась.
   -- Успокойтесь, все прошло отлично, и я вам ручаюсь, что пьесу разыграют гладенько. Молодежь всегда нервирует, но у сцены свои условия, верьте мне, надо самолюбие в карман спрятать.
   -- Лучше бы снять! -- стонал Ларионов.
   -- А вы знаете, на сколько билетов продано? На тысячу рублей! А вы снимать хотите. Ступайте домой, завтра на генеральной репетиции пьесы не узнаете. Конфеткой покажется!
   Ларионова спровадили и он захворал дома, не явившись на генеральную репетицию, на которой его опять проклинали, чернили, бранили все и тот же режиссер негодовал, который обещал подготовить конфетку. Дирекция сваливала все на режиссера, этот на Ларионова, -- словом, было ясно, что все виноваты и все правы.
   Пьесу еще исковеркали с добрыми намерениями и решили играть. На представление Ларионов явился и спрятался в темную ложу, где сидели свободные в этот вечер актрисы, актеры, драматург, журналист, вообще случайная публика, которой предложили не проданную ложу.
   Тут Ларионов опять наслушался приятных отзывов: его не знали в лицо и авансом вышучивали и поносили, так что он ерзал на стуле и менял часто место.
   -- Вот моих вещей не ставят-с... плохи! а какого-то Ларионова показывают публике. А ведь мои пьесы -- это обогащение для театра! Недаром вся Европа переводить их собирается! Но я ведь ух какой! Я не поклонюсь! Мне поклонись, погни спину, да пониже поклонись! Подумаю и, может быть, дам!
   Так говорил важный драматург, Ему вторили соседи и соседки.
   -- Мою третий год не ставят! Обещали поставить драму и все за нос водят! А вот бездарность, посмешище...
   -- Тут, мой милый, бюрократизма..., рука руку моет. Ларионов им выгоден, никакой постановки, дорожиться не станут! Сдерут сбор...
   -- Кому нужен этакий Ларионов? Говорят, на репетиции стыдно было смотреть.
   -- Тс...-- шепнул журналист в очках. -- Тут автор! Драматург, говоривший только что о своих пьесах, переменил тон.
   -- Посмотрим, часто ведь и ошибаются! А вдруг пьеса хорошая! Кого не бранили в начале карьеры? Даже меня бранили! Ей-Богу, меня бранили. Только у меня характер спокойный: брани, думаю, я тебе покажу -- что я такое! После успеха попрятались все. Что, голубчики, сели меня? Доехал я их потом.
   Настроение сменилось сожалением к автору. На него смотрели, как на осуждённого.
   Начался спектакль, -- пьеса смотрелась недурно, раздавались аплодисменты, но Ларионов оставался мрачным.
   -- Чья это пьеса? -- произносил он громко.
   -- Говорят, ваша!
   -- Чья-нибудь, но не моя... Они сочинили новую. Говорят то, чего я не говорил. Чужая пьеса!..
   -- Да ведь нравится...
   -- Чужая пьеса, незаконнорожденная... я ее не признаю... Ну, посмотрите! Я не писал этой пьесы! Мерзость.
   -- Тише, тише... Обращают внимание.
   -- Мерзость! -- повторил взволнованный автор.
   Кончился последний акт, раздались довольно жидкие аплодисменты и крики "автора".
   -- Г. Ларионов, пожалуйте! -- произнесла голова, высунувшаяся в дверь ложи.
   -- Что случилось? -- недоумевал Ларионов.
   -- Скорее, скорее...
   Ларионов недоумевал, убедившись, что шла пьеса не его.
   -- Идите скорее!..
   Он машинально вышел и его, словно волна могучая, несколько человек увлекли на сцену.
   -- Занавес! Выходите! Автора зовут.
   -- Не пойду!
   -- Идите, пока голоса не смолкли... Ловите момент!
   -- Ни за что...
   -- Занавес!
   Подняли занавес и Ларионова, неожиданно для него, вытолкали на сцену.
   Море голов, свет рампы, какие-то дикие крики... свист... Что делать? Назад бежать? Невозможно.
   Момент ужасной психологии.
   Ларионов выдвинулся вперед, как бы желая что-то сказать. Все смолкло.
   -- Милостивые государыни и государи, автора в театре нет! -- произнес он, и убежал.
   А на другой день Ларионова разделывали в газетах, причем один из рецензентов утверждал, что автор отлично сделал, не явившись на представление.
   В настоящее время Ларионов популярный драматург и его пьесы идут при иной обстановке.
  

----------------------------------------------------

   Впервые: журнал "Пробуждение" No 2, 1908 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru