Плеханов Георгий Валентинович
В. Н. Сперанский. Общественная роль философии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В. Н. Сперанскій. Общественная роль философіи. Введеніе въ исторію политическихъ ученій. Изъ лекцій, читанныхъ въ С.-Петербургскомъ университетѣ и на С.-Петербургскихъ высшихъ женскихъ курсахъ. Выпускъ Г. СПБ. Изд. Шиповникъ, 1913.
   Господинъ Сперанскій умѣетъ писать простымъ, толковымъ языкомъ. Въ его небольшой книгѣ найдется немало страницъ, написанныхъ легко и даже увлекательно. Но, какъ видно, онъ думаетъ, что писать простымъ и толковымъ языкомъ можно только, о предметахъ не весьма возвышенныхъ. Тамъ, гдѣ рѣчь идетъ у него о матеріяхъ болѣе важныхъ,-- напримѣръ, о "внѣвременныхъ идеалахъ чистаго разума",-- онъ выражается напыщенно и невнятно. Вотъ примѣръ.
   "Не безотчетная прихоть привередливаго вкуса подсказываетъ намъ желаніе найти самобытныя эстетическія цѣнности, неподвластныя тщеславной модѣ и стадному подражанію. Творческая мечта о единой нетлѣнной красотѣ, жизненный образъ которой "спасетъ міръ", просвѣтитъ и возродитъ заблудшихъ и падшихъ, питается неискоренимой потребностью человѣческаго духа проникнуть въ зиждительныя тайны абсолютнаго,". (Введеніе, стр. XI).
   Что такое "нетлѣнная красота"? Если нашъ авторъ обозначаетъ, этими "красивыми",-- какъ любятъ у насъ выражаться теперь, словами красоту, какъ понятіе, то ему слѣдовало бы вспомнить, что понятіе безобразія такъ же "нетлѣнно", какъ понятіе красоты, какъ и всякое другое понятіе. Но понятіе безобразія, очевидно, не "спасетъ міра", не просвѣтитъ и не возродить заблудшихъ и падшихъ. Значитъ, одной "нетлѣнности" еще недостаточно для того, чтобы совершить всѣ эти подвиги. Что же дастъ возможность красотѣ совершить ихъ? Прямого отвѣта нѣтъ.. А есть лишь нѣчто, какъ-будто имѣющее нѣкоторое сходство съ отвѣтомъ. Г. В. Сперанскій пишетъ:
   "Это -- не наивная отрѣшенная греза о возвратѣ потеряннаго рая. Это -- естественная цѣлительная функція жизнеспособнаго сознанія. Художественная стихія волей-неволей несетъ свои непокорныя волны въ океанъ абсолютнаго. Истинный поэтъ запечатлѣваетъ безсмертнымъ словомъ то, что носится въ зыбкомъ явленіи. По мудрому слову Аристотеля, искусство философичнѣе исторіи, такъ какъ оно воспроизводитъ идеально необходимое, а не случайно-бывающее. Если философія есть своеобразное, трудное искусство, то и художественное творчество есть въ значительной мѣрѣ свободный философскій судъ надъ жизнью, дающій достойное имя каждой вещи". (Введеніе, стр. XI -- XII).
   Отвѣтъ ли это, полно! Во всякомъ случаѣ, не убѣдительный. Признать, что художественное творчество есть "свободный философскій судъ, надъ жизнью" вовсе не значитъ показать, что существуетъ "нетлѣнная красота", и что она способна совершить всѣ тѣ чудеса, которыхъ наобѣщалъ за нее г. Сперанскій. Чернышевскій рѣшительно объявлялъ нездоровыми мечты о нетлѣнной красотѣ, а, между тѣмъ, одинъ изъ тезисовъ его замѣчательной диссертаціи гласитъ, что произведенія искусства очень часто имѣютъ значеніе приговора надъ явленіями жизни. "Слово" Аристотеля насчетъ того, что искусство философичнѣе исторіи, въ самомъ дѣлѣ, исполнено мудрости. Къ сожалѣнію, оно здѣсь не при чемъ. Смыслъ этого слова, какъ извѣстно, таковъ. Въ эпоху Аристотеля исторія еще не задавалась цѣлью научнаго изученія процесса человѣческаго развитія, т. е. еще не смотрѣла на него, какъ на закономѣрный процессъ. Она только разсказывала, что было... къ тому же нерѣдко искажая дѣйствительность по прихоти разсказчика. Поэтому Аристотель не признавалъ ея родства съ философіей, изучающей, по его словамъ, "нѣкоторыя причины и нѣкоторые принципы явленій". Съ другой стороны искусство, подобно философіи, не ограничивается простымъ воспроизведеніемъ явленія. Оно по своему,-- т. е. съ помощью тѣхъ средствъ, которыми пользуется оно, какъ искусство,-- изображаетъ его существенное содержаніе. Поэтому Аристотель сказалъ, что оно ближе къ философіи, нежели исторія,-- повторяю, тогдашняя исторія, по своему характеру весьма далекая отъ нынѣшней исторической науки. Аристотель былъ совершенно правъ. Но изъ того, что онъ былъ совершенно правъ, вовсе еще не слѣдуетъ, что г. Сперанскій правъ, хотя бы только отчасти.
   Далѣе. "Красота нетлѣнная", какъ я сказалъ, лишь въ томъ смыслѣ, въ какомъ "нетлѣнно" всякое другое понятіе, между, прочимъ и понятіе безобразія. Но "нетлѣнность" понятій не обезпечиваетъ ихъ неизмѣнности. Извѣстно, что понятіе людей и красотѣ очень сильно измѣняется въ зависимости отъ условій мѣста и времени. Какое же право имѣемъ мы послѣ этого говорить объ "единой нетлѣнной красотѣ"? Я готовъ допустить что, любуясь своей Венерой, готтентотъ испытываетъ такое же наслажденіе, какое испытываемъ мы при видѣ Венеры Милосской или Капитолійской. Но если одно и то же наслажденіе можетъ быть вызвано двумя столъ различными образами, то какой же изъ пикъ долженъ быть признанъ отраженіемъ .единой нетлѣнной красоты"?
   Г. Сперанскій продолжаетъ: "Не временное недомоганіе встревоженной совѣсти часто и часто мѣшаетъ намъ удовлетвориться на путяхъ разумно-нравственнаго дѣланія условными мѣрилами пользы и наслажденія. Въ наше время немного уже находится мыслителей, берущихъ на себя неблагодарную задачу низведенія моральной философіи на степень прикладной тактики личнаго и собирательнаго себялюбія". (Введеніе, стр. XII).
   Подъ собирательнымъ себялюбіемъ, очевидно, слѣдуетъ понимать "себялюбіе" Цѣлаго общества или какой-нибудь его части, напримѣръ, сословія, класса и т. н. Въ наше время, дѣйствительно, встрѣчается очень мало мыслителей, сводящихъ моральную философію къ "прикладной тактикѣ" этого себялюбія.. Но почему? По двумъ причинамъ. Одна изъ нихъ состоитъ потомъ. что сводитъ моральную философію къ "прикладной тактикѣ" чего бы то ни было, значитъ смотрѣть на нравственность, съ той раціоналистической точки зрѣнія, которой крѣпко держались писатели XVIII вѣка, но которая должна быть рѣшительно отвергнута въ настоящее время, такъ какъ она отнимаетъ всякую возможность научно объяснять процессъ возникновенія нравственныхъ понятій. Наука имѣетъ дѣло съ закономѣрными процессами. Всякій закономѣрный процессъ, есть процессъ необходимый. Смотрѣть на процессъ возникновенія нравственныхъ понятій, какъ на необходимый процессъ, значитъ стремиться объяснить, какъ порождаются эти понятія условіями человѣческаго существованія, и какъ измѣняются они съ измѣненіемъ этихъ условій. Само собою разумѣется, что если нравственныя понятія порождаются условіями существованія людей, то они непремѣнно должны соотвѣтствовать этимъ условіямъ. Другими словами: нравственныя понятія, свойственныя данному общественному цѣлому, не могутъ противорѣчивъ тому, что нужно и полезно для охраненія его жизни. Еще иначе: въ той самой мѣрѣ, въ какой нравственныя понятія даннаго общественнаго цѣлаго опредѣляются условіями его существованія, т. е. сохраненія, въ нихъ выражаются его интересы. Но этотъ процессъ возникновенія нравственныхъ понятій даннаго общественнаго цѣлаго изъ условій его существованія совершается "за спиною сознанія" отдѣльныхъ людей (какъ сказала. бы Гегель), которые чаще всего знаютъ только ихъ результаты. т. е. нравственныя заповѣди. Это, кажется, достаточно ясно. Но такъ какъ я не имѣю чести принадлежать къ числу нынѣшнихъ идеалистическихъ мыслителей и потому люблю выражаться толково, то еще поясню свою мысль примѣромъ. Всѣ члены цивилизованнаго общества знаютъ, что не слѣдуетъ воровать. Но только тѣмъ изъ нихъ, которые занимаются соціологіей, извѣстно, что понятіе воровства родилось лишь тогда, когда разложился первобытный коммунизмъ, т. е. что оно возникло изъ общественныхъ условій человѣческаго существованія. А въ какомъ видѣ представился бы намъ процессъ приспособленія нравственныхъ понятій даннаго общественнаго цѣлаго къ условіямъ его существованія, а, слѣдовательно, и къ его существеннымъ интересамъ, если бы мы взглянули на него съ раціоналистической точки зрѣнія? Въ совершенно иномъ! До такой степени томъ, что передъ нами былъ бы уже не тотъ процессъ возникновенія нравственныхъ понятій изъ условій человѣческаго существованія, который совершается, какъ сказано, за спиною людей, а рядъ совершенно сознательныхъ дѣйствій, съ помощью которыхъ люди стараются приладить свою нравственность къ своимъ интересамъ. Если мы опять возьмемъ только что приведенный примѣръ понятія воровства, то у насъ выйдетъ вотъ что: лгади, имѣющіе собственность, убѣдились, что воровство противорѣчивъ ихъ интересамъ. Поэтому они провозгласили: нравственность требуетъ, чтобы мы всѣ уважали чужую собственность. А провозгласивъ это, они стали испытывать угрызенія совѣсти, когда имъ случалось совершитъ дѣйствіе, похожее на воровство. При этомъ остается непонятнымъ, откуда же собственно берется угрызеніе совѣсти, такъ какъ тутъ мы имѣемъ дѣло только съ расчетомъ выгоды. А это показываетъ, что раціоналистическое объясненіе ничего не объясняетъ. И именно потому, что оно ничего не объясняетъ, наука не можетъ признать его сколько-нибудь удовлетворительнымъ.
   Однако, этимъ вопросъ, поднятый г. Сперанскимъ, исчерпывается только наполовину. Поэтому надо итти дальше. Нашъ авторъ аппелируетъ собственно не къ наукѣ, а къ "абсолютному", что совсѣмъ не одно и то же. Онъ говоритъ: "На высшихъ ступеняхъ духовной культуры интеллектъ, переростающій свою стихійную основу, не хочетъ, болѣе быть послушнымъ пособникомъ въ борьбѣ за существованіе и поощрятъ слѣпыя влеченія животной наслѣдственности. Здоровое нравственное сознаніе можетъ питаться моральными цѣнностями только безусловными, т. е. философскими" (Введеніе, стр. XII). Говоря это. г. Сперанскій является далеко не одинокимъ между моралистами нашего времени. Требованіе безусловныхъ моральныхъ цѣнностей стало, можно сказать, модой дня. Но для науки сама мода есть результатъ извѣстнаго процесса развитія, опредѣленнаго условіями существованія людей. Какія же условія вызвали моду на аппеляцію къ безусловнымъ моральнымъ цѣнностямъ?
   Пока данное общество не раздѣлилось на классы, въ немъ не можетъ быть противорѣчія между его интересомъ и распространенными въ немъ нравственными понятіями. Съ возникновеніемъ классовъ мало-по-малу возникаетъ и мало-по-малу обостряется и это противорѣчіе. Господствующій классъ естественно считаетъ свой интересъ вполнѣ сообразнымъ съ требованіемъ справедливости. Но къ господствующему классу всегда принадлежитъ меньшинство членовъ даннаго общества. Когда интересы такого класса приходятъ, въ противорѣчіе съ интересами большинства. то возникаетъ вопросъ: можетъ ли быть справедливымъ то, что наноситъ вредъ большинству? И тогда наступаетъ время для переселенія справедливости на небо. Тогда идеологи господствующаго класса говорятъ: "дѣло вовсе не въ интересахъ большинства; интересы большинства условны, а справедливость есть нѣчто безусловное". И всегда выходитъ, что безусловная справедливость, какъ нельзя лучше, мирится съ эксплоатаціей меньшинства большинствомъ. При этомъ безразлично, облекается ли она въ религіозныя ризы, или -- въ философскую хламиду. Нашъ авторъ предпочитаетъ эту послѣднюю: у него безусловныя моральныя цѣнности суть цѣнности философскія. Но какъ бы тамъ ни было, онъ очень ошибается, воображая, будто свойственное ему стремленіе къ безусловнымъ моральнымъ цѣнностямъ вызвано тѣмъ, что его "интеллектъ переросъ свою стихійную основу". Увы! Въ этомъ-то стремленіи и сказывается непобѣдимая сила стихійной основы. Г. Сперанскій,-- очень можетъ быть, самъ того не замѣчая,-- принадлежитъ къ числу идеологовъ господствующаго класса, интересы котораго рѣзко противорѣчатъ теперь во всемъ цивилизованномъ мірѣ интересамъ эксплоатируемаго большинства. Поэтому идеологи этого класса и любятъ распространяться о безусловныхъ, моральныхъ цѣнностяхъ. Это понятно. Но "безусловно" ли здорово "нравственное сознаніе" этихъ почтенныхъ людей? Нашъ авторъ думаетъ, какъ видно, что да, а я сильно сомнѣваюсь въ этомъ.
   Возвышенныя соображенія г. Сперанскаго о безусловныхъ цѣнностяхъ, о вѣчномъ немеркнущемъ свѣтѣ, объ "океанѣ абсолютнаго" и т. п. находятся во введеніи къ его книгѣ, чѣмъ и дѣлаютъ его "безусловно" негоднымъ для подготовки читателей (или слушателей и слушательницъ) нашего мыслителя къ пониманію общественной роли философіи. Это было бы еще только полбѣды, если бы книга, снабженная такимъ введеніемъ, отчасти поправляла дѣло. Къ сожалѣнію, и книга не поправляетъ ого. Написанная несравненно лучшимъ языкомъ, нежели введеніе, она. однако, столь же "безусловно" не даетъ отвѣта на вопросъ о томъ, какую же роль играла философія въ кодѣ развитія общественной жизни. Да оно и неудивительно. Отвѣтитъ на этотъ вопросъ можетъ только тотъ, кто выяснилъ себѣ, какимъ образомъ общественное сознаніе опредѣляется общественнымъ бытіемъ. А это останется неяснымъ для г. Сперанскаго до тѣхъ поръ, пока онъ сохранитъ свое стремленіе топить философію въ "океанѣ абсолютнаго".
   Окажу откровенно: мнѣ жаль слушателей и слушательницъ г. Сперанскаго.

Г. Плехановъ.

"Современникъ", No 1, 1913

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru