Плеханов Георгий Валентинович
Социал-демократия и терроризм

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Г. В. ПЛЕХАНОВ

СОЧИНЕНИЯ

ТОМ XIII

ПОД РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

МОСКВА * 1926 * ЛЕНИНГРАД

  

Социал-демократия и терроризм

("Vorwärts" No 187 от 11 августа 1904 г.)

  

"Чем основательнее данное историческое действие, тем шире та масса, которая его совершает".

   "Царский процесс", только что закончившийся в Кенигсберге, мог благодаря усердию прокуратуры распространить в среде наших западноевропейских товарищей не совсем верное представление относительно того, как мы, -- русские социал-демократы, -- смотрим на так называемый террор. Ввиду этого я хочу в немногих словах устранить возможность каких-нибудь недоразумений на этот счет.
   Известно, что прокурор настойчиво ссылался на одну фразу, выуженную из моей книги "Наши разногласия" и гласящую, что агитационная и пропагандистская деятельность среди рабочих не устранит необходимости террористической борьбы, но, напротив, значительно увеличит шансы успеха революционеров.
   Это требует пояснения.
   Прежде чем стать социал-демократом, я принадлежал к так называемой народнической партии, взгляды которой сложились между прочим пол влиянием Бакунина. В этом смысле во взглядах наших народников было много анархических элементов, и в этом смысле,-- но только в этот смысле! -- я тоже стоял тогда на анархической точке зрения. Однако тот, кто сделал бы отсюда вывод, что анархический элемент моих тогдашних взглядов делал из меня сторонника террора, впал бы в большую ошибку и обнаружил бы очень плохое знакомство с историей нашего народничества. Не имея ни возможности, ни намерения излагать здесь эту историю, я окажу только, что уже летом 1879 года на тайном Воронежском съезде я вышел из революционной организации народников "Земля и Воля", потому что она не только не осудила "терроризма", как я и некоторые мои товарищи предлагали ей сделать, но решительно склонялась на его сторону. Это показывает, как отрицательно я уже в то время относился к террору. И с этих пор мои отношения к нему не изменились.
   Какой же смысл имеет квазитеррористическая фраза, выуженная обвинением из моей книги "Наши разногласия"?
   Чтобы понять эту фразу, необходимо помнить, что в то время социал-демократическая партия существовала в России разве только в зародыше. Я, Павел Аксельрод, Вера Засулич, Л. Дейч и еще два-три товарища были первыми русскими социал-демократами, к которым вся тогдашняя революционная среда относилась со строгим порицанием за "измену" народничеству и даже с некоторым подозрением. Так, например, один террорист признался мне впоследствии, что когда он в первый раз прочитал книгу "Наши разногласия", -- не забудьте, читатель, -- ту самую, из которой заимствована прокуратурой моя квазиисторическая фраза! -- то в течение некоторого времени думал, что я продался русскому правительству и что проповедь социал-демократических идей служила мне лишь предлогом для борьбы с революционерами. Таково было впечатление, произведенное на одного из тогдашних террористов моим будто бы сочувствием террору. Уже одно это показывает, как убедительна странная ссылка прокурора на отдельную фразу, выхваченную из моей книги в 300 с лишним страниц.
   Так как в то время еще не существовало русской социал-демократиче-ской партии, то я и не мог говорить о ее тактике. Я говорил о той тактике, которой в интересах своего собственного дела должна была бы держаться партия "террора", называвшая себя партией "Народной Воли". Прекрасно зная психологию этой партии, сильно ослабевшей к тому времени под ударами правительства, я понимал, что она ни за что не согласится совершенно отказаться от террористического способа борьбы. Поэтому я даже и не делал попытки предлагать ей это. Но так как для меня очень важно было направить хотя бы только часть сил этой партии на деятельность в рабочей среде, то я и говорил, что революционеры могут взяться за эту деятельность, не отказываясь от террора. Цель этих моих слов заключалась не в том, чтобы направлять революционные силы на террор, а в том, чтобы отвлечь часть их на дело пропаганды и агитации в среде пролетариата {Правда, в этом месте моей книги употреблено местоимение "мы", поэтому можно подумать, что у меня речь идет о социал-демократии. Но это был просто "faèon de parler", очень нередкий в тогдашней нашей революционной печати, да и до сих пор еще не окончательно вышедший из употребления. Это "мы" значило, что, несмотря на коренную разницу во взглядах, я не считал себя совершенно чуждым тогдашним революционерам. Нас нравственно соединяла и должна была соединять наша общая ненависть к деспотизму.}.
   Вот смысл инкриминируемой фразы. Вот каково было мое тогдашнее отношение к террору. Я сказал бы, что он не устарел, а просто благодаря изменившимся обстоятельствам стал несвоевременным. Теперь, когда социал-демократы составляют огромное большинство всех русских революционеров, нам нет никакой надобности говорить так, как мы говорили тогда, когда социал-демократы количественно представляли собой ничтожную горсточку людей и когда вопросы их собственной тактики были еще вопросами не настоящего, а будущего.
   Я не хочу распространяться о других взглядах, высказанных мною в книге "Наши разногласия". Она была, главным образом, направлена против экономических предрассудков народников, которые как огня боялись развития капитализма в России, думая, что оно надолго отсрочит у нас социалистическую революцию. Я первый восстал в нашей печати против этого нелепого предрассудка, и на меня жестоко нападали также и за это восстание. А теперь уже никто, за исключением некоторых утопистов, называющих себя социалистами-революционерами, но заслуживающих скорее названия социалистов-реакционеров,-- не сомневается в справедливости моего взгляда на историческую роль капитализма в России.
   Возвращаясь к терроризму, я повторю еще, что наша партия в настоящее время относится к нему с самым решительным отрицанием.
   Мы не думаем, конечно, что русский царизм падет сам собой; ни один политический режим еще не падал "сам собой". Мы должны вести с царизмом упорную и непримиримую борьбу. Но именно в интересах этой борьбы мы и отвергаем террор.
   Царизм может пасть только под напором массового движения, успехи которого, несомненно, задерживались бы террором. Почему? А вот почему.
   Наш современный политический порядок ставит чрезвычайно много препятствий для воздействия сознательных социалистов на народную массу. Для преодолении этих препятствий приходится затрачивать очень много материальных средств и моральных усилий. Жизнь выработала у нас целый слой так называемых профессиональных революционеров, т. е. людей, посвящающих революционной деятельности все свое время и все свои силы. Эти профессиональные революционеры служат главным и очень трудно заменимым ферментом брожения в массе. И если бы они вместо агитации и пропаганды в рабочей массе взялись за террор, то распространение революционных идей в этой массе от этого не прекратилось бы, конечно, но оно, несомненно, сделалось бы гораздо слабей и медленней.
   Поэтому мы особенно строго осуждаем именно террористические увлечения "профессиональных революционеров". Террористические действия отдельных лиц, вроде финляндца Шаумана, поразившего генерала Бобрикова, могли бы оказать вредное влияние на наше революционное движение постольку, поскольку они, вызывая "белый террор", создавали бы новые полицейские препятствия для нашей агитационной и пропагандистской работы в массах. Это во всяком случае только косвенное влияние, поэтому мы и относимся к таким действиям далеко не так строго. Но и их мы считаем скорее вредными, чем полезными, даже с точки зрения тех людей, которые их совершают: Бобриковы заменяются Оболенскими, и реакция становится еще сильней, еще смелей, еще циничнее. Для завоевания свободы, необходимо повалить всю господствующую у нас политическую систему, а это возможно только путем широкого массового движения.
   Замечательно, что терроризму сочувствуют у нас только те, которые либо не понимают значения массового движения в деле политической борьбы, либо потеряли веру в это движение, натолкнувшись на многочисленные препятствия, создаваемые полицией для революционной деятельности в массе. Убежденный социал-демократ, полный веры в свое дело, никогда не станет террористом. Но террору не могут не сочувствовать борцы, разочаровавшиеся в массовом движении, или та либеральная интеллигенция, которая не идет дальше революционного дилетантизма. Известно, что, например, еще Александр Соловьев, покушавшийся весною 1879 года на жизнь Александра II, прежде занимался революционной пропагандой среди крестьян, а потом, разочаровавшись в крестьянстве, решил убить царя, чтобы этим дать хоть какой-нибудь выход своему революционному чувству. Софья Перовская, принимавшая участие в заговоре на жизнь того же царя, примкнула к заговору только тогда, когда убедилась, что не может найти подходящего для нее рода деятельности в деревне среди крестьянства, в котором наши революционеры, до появления у нас социал-демократии, видели главную революционную силу России. Теоретик русского терроризма, Николай Морозов, доказывал необходимость у нас терроризма именно тем соображением, что наш народ неспособен восстать на борьбу за политическую свободу. Наконец, чтобы от более или менее великого перейти к очень малому и даже смешному, наш несравненный Бурцев, решительнейший террорист на словах, не имеет ничего общего с социализмом. Еще в 1889 поду он издавал в Женеве газету "Свободная Россия", в которой убеждал русских социалистов перейти в либеральный лагерь.
   Но нужно признать одно. Пропаганда и агитация в рабочей среде не создают такого шума, какой вызывает обыкновенно даже самый незначительный аттентат. Вот почему люди, далеко стоящие от нашего движения, склонны измерять его успехи именно покушениями и превозносить террористов, как наиболее самоотверженных представителей русского революционного движения. Эти люди не знают, что при русских полицейских условиях деятельность пропагандиста и агитатора требует гораздо больше самоотвержения, чем самый смелый аттентат. Это иногда забывают даже западноевропейские социалисты, которые, -- не одобряя террор, как метод борьбы, -- все-таки иногда отзываются о наших террористах, как о каких-то героях par excellence. Этим они не мало вредят нашему делу, делу пролетариата, делу воспитания массы для решительной и радикальной борьбы с царизмом.
   "Чем основательнее данное историческое действие, тем шире та масса, которая его совершает". Кто помнит это замечательное положение Маркса, -- а современный социалист обязан помнить его, -- тот никогда не признает нашего террора серьезным средством революционной борьбы, нашего террора, который всегда был и останется делом отдельных лиц или в лучшем случае -- делом отдельных и по необходимости небольших революционных организаций.

[После убийства Плеве.]

   Излишне будет, пожалуй, прибавлять, что удачное покушение на жизнь Плеве нисколько не изменяет моего взгляда на роль террора в нашей освободительной борьбе. Этому покушению необычайно обрадовались многие российские свободомыслящие круги. Но необходимо отметить, что особенно радовались как раз те элементы, которые сами не принимают никакого активного участия в движении: для них такие события являются чем-то вроде политических именин, вносящих некоторое разнообразие в их пассивное существование. Они не интересуются тем, как такие события отражаются на деле, потому что все их дело сводится только к одному лишь сочувствию таким событиям. В другом положении находимся мы, непрерывно занимающиеся при наших политических условиях трудным делом агитации и пропаганды в среде пролетариата. Для нас возникает вопрос, не усилит ли аттентат еще более политический гнет царизма и не увеличит ли он трудностей нашего рабочего движения?
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru