Пяст Владимир Алексеевич
Стихи о прекрасной даме

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

СТИХИ О ПРЕКРАСНОЙ ДАМѢ

I

   Въ издательствѣ "Мусагетъ" вышла наконецъ, долгожданная, желанная книга первыхъ стиховъ Александра Блока. Говорю желанная, потому что за первымъ изданіемъ "Стиховъ о Прекрасной Дамѣ" давно уже тщетно гонялись тѣ поклонники поэта, которые "пришли къ нему поздно" и не застали въ продажѣ разошедшихся быстро книжекъ его стиховъ. Говорю желанная еще и потому, что въ этой книгѣ, рядомъ съ напечатанными въ первомъ изданіи стихами, заключенъ еще цѣлый рядъ -- цѣлая сотня -- такихъ стихотвореній, которыя не были знакомы никому, не появляясь до сего времени въ печати вовсе,-- и это кромѣ той сотни, которая была разбросана по разнымъ повременнымъ изданіямъ, и, прочитанная вразбродъ, не объединилась въ сознаніи главнымъ,-- тѣмъ, что они "о Ней", о "Прекрасной Дамѣ".
   Кстати: въ примѣчаніяхъ къ книгѣ авторъ, между прочимъ, говоритъ, что помѣщенныя въ томѣ 300 стихотвореній составляютъ менѣе половины того количества, которое было написано имъ за эти годы. Итакъ еще 400 стихотвореній, относящихся, къ Ней же, ждутъ обнародованія въ столѣ поэта. Цифры, поистинѣ, титаническія!-- напоминающія древній псаммитъ, или исчисленія звѣздъ въ міровыхъ просторахъ...
   Но какъ звѣзды въ эфирныхъ пространствахъ группируются въ созвѣздія: какъ меньшія свѣтила теряются въ блескѣ крупныхъ: какъ планеты тяготѣютъ къ солнцамъ, а къ планетамъ спутники,-- такъ и стихи въ этой книгѣ: менѣе значительные примыкаютъ къ центральнымъ, образуя системы вокругъ нихъ, а центральные группируются въ созвѣздія, причемъ и изъ этихъ "солнцъ" иныя проигрываютъ отъ сосѣдства съ крупнѣйшей ихъ звѣздою. И самъ поэтъ, ставя подъ нѣкоторыми стихотвореніями дату, желаетъ, по его выраженію подчеркнутъ ихъ, то-есть указать ихъ значительность для себя. Это -- "солнца". Можетъ быть, это память прежнихъ дней создала вокругъ нѣкоторыхъ изъ этихъ звѣздъ особенную атмосферу; можетъ быть, это только клубокъ былыхъ "ассоціацій" вкругъ нихъ,-- не знаю, но старому любителю поэзіи Блока солнцами "кажутся" за рѣдкими исключеніями, всѣ тѣ стихи, которые входили въ прежній маленькій томикъ "О Прекрасной Дамѣ". И лишь немногія изъ незнакомыхъ намъ доселѣ произведеній порта, но нашему мнѣнію, могутъ быть поставлены на одну ступень съ ними, Впрочемъ, нѣсколько новыхъ -- и не малой величины -- звѣздъ загорѣлось передъ нами и въ этой книжкѣ, повлекшихъ за собой и планеты и луны. Таковы "На смерть дѣда" и "Люблю высокіе соборы".
   Но для не такъ сжившихся съ Блокомъ "перваго періода", для тѣхъ, кому языкъ его страны оставался невнятенъ, для тѣхъ, кому черезчуръ скупо вѣщали священные іероглифы его пѣсенъ,-- для тѣхъ эти менѣе значительные стихи его, эти спутники и планеты, послужатъ хорошими переводчиками въ "этой странѣ", будутъ ключами къ ея письменамъ и позволять полнѣе и сознательнѣе насладиться красотой и богатствомъ ея.
   Удивительна эта страна, эта поэзія. Нѣтъ прилагательнаго, опредѣляющаго ее. Какихъ только опредѣленій не давали ей! Молодая, городская, мистическая, серафическая. Конечно, у Блока "дѣтское сердце":
   
   ...Впереди съ невинными взорами
   Мое дѣтское сердце идетъ.
   
   Конечно, онъ молодъ; конечно, о видѣніяхъ Города разсказываетъ онъ, какъ, можетъ быть, никто. Конечно, онъ мистикъ; болѣе мистикъ, чѣмъ оккультистъ (ибо чуетъ -- не знаетъ), болѣе мистикъ, чѣмъ религіозенъ (ибо трепещетъ -- не вѣритъ). Конечно, онъ пѣвецъ серафической, сверхземной, запредѣльной любви, болѣе яркій, чѣмъ, напр., Вл. Соловьевъ, учитель поэзіи его и предметъ его благоговѣнія въ эти годы.
   Но что изъ того?
   Вѣдь онъ не только молодъ, но и старъ:
   
   ...Мой голосъ глухъ; мои волосъ сѣдъ,
   Черты до ужаса недвижны.
                 ;                                    (Religio).
   
   Или:
   
   Но старость мнѣ согнула плечи,
   И мнѣ смѣшно, что я поэтъ...
   
   Какой же онъ "городской", когда, какъ онъ самъ пишетъ, въ его первой книгѣ "деревенское преобладаетъ надъ городскимъ", когда дѣйствительный подсчетъ его "пейзажей" -- покажетъ намъ съ точностью, что въ нихъ столько природы, столько полей, лѣсовъ и луговъ, столько деревенскаго воздуха, сельскихъ церквей, и такъ мало стеклянноглазыхъ чудовищъ, называемыхъ домами".
   Онъ мистикъ. Но мистика -- столь колеблемое, столь зыбкое понятіе: такъ разнообразно и спутано у насъ значеніе этого слова. И такое оно "общее". И Рубенсъ у насъ мистикъ, но мистикъ плоти, у насъ и Тургеновъ -- мистикъ, и Пушкинъ. А ужъ изъ нашихъ портовъ послѣдняго времени -- кто не мистикъ?-- Кто не мистикъ, того иные готовы уже не считать и за порта. Въ наши дни, когда въ поэзіи теургическая основа считается conditio sine qua non, опредѣлять порта какъ "мистика" значитъ вовсе ничего не сказать.
   
   Блокъ серафиченъ, А Незнакомка? А переулки съ ихъ дымносизымъ туманомъ?
   
   Или
   
                                           ......балаганъ
   Красивыхъ цыганокъ и пьяныхъ цыганъ?
   
   И это вѣдь изъ "Стиховъ о Прекрасной Дамѣ".
   И потомъ еще: "Поэзія Клока уже не поэзія, такъ какъ больше чѣмъ поэзія".
   А другіе: "Блокъ" и "поэтъ" -- синонимы.
   Какая груда противорѣчій...Но развѣ неантиномичны всѣ эти истины, высказываемыя про него?
   Можетъ быть, именно потому онѣ -- истины. Можетъ быть, говоря о поэзіи, мы вступаемъ въ такую область первоосновъ духа, что тамъ уже мыслить не антиномично -- невозможно; можетъ быть, тамъ -- въ этой странѣ -- перестаютъ имѣть силы обычные законы мышленія, и начинается власть иныхъ, неизвѣданныхъ, которые кажутся намъ законами антиноміи, законами необходимости противорѣчія? Какъ знать.
   Конечно, Блокъ до конца портъ городской, но вѣрно и то, что онъ до конца и безъ остатка, всегда портъ деревенскій. Вѣрно то, что онъ больше чѣмъ поэтъ, но и то, что онъ -- именно "поэтъ", поэтъ по преимуществу. Странна" вещь -- поэзія. Вотъ для того, чтобы быть городскимъ, поэту совершенно необходимо быть сельскимъ ~~ то есть всегда быть напоеннымъ ароматомъ каждой травинки лѣсной и луговой. Вотъ для того, чтобы быть настоящимъ поэтомъ, поэту необходимо быть всегда больше чѣмъ поэтомъ, то есть уже не поэтомъ...
   

II

   Блокъ -- чародѣй, и такимъ ужъ онъ, навѣрное, родился. Онъ зналъ всякое колдовство словъ еще съ ранней юности.
   Возьмемъ его самые ранніе стихи -- 1898 года, которыми начинается книга:
   
   Пусть свѣтитъ мѣсяцъ,-- ночь темна.
   Пусть жизнь приноситъ людямъ счастье,--
   Въ моей душѣ любви весна
   Не смѣнитъ бурнаго ненастья.
   Ночь распростерлась надо мной
   И отвѣчаетъ мертвымъ взглядомъ
   На тусклый взоръ души больной,
   Облитой острымъ, сладкимъ ядомъ.
   И тщетно, страсти затая,
   Въ холодной мглѣ передразсвѣтной
   Среди толпы блуждаю я
   Съ одной лишь думою завѣтной:
   Пусть свѣтитъ мѣсяцъ,-- ночь темна,
   Пусть жизнь приноситъ людямъ счастье,--
   Въ моей душѣ любви весна
   Не смѣнитъ бурнаго ненастья...
   
   Слыхали ли вы, какъ можно магическимъ дѣйствомъ убить человѣка? Знайте же, что можно убить колдовствомъ, такъ же какъ человѣка, и слово. Съ улыбкой производитъ 17-тилѣтній поэтъ свое страшное дѣло. Жилъ довольно значительный, довольно сильный и вѣскій глаголь "смѣнить", означающій "стать на чье-либо мѣсто". Споковъ вѣковъ значилъ онъ одно и то же, и гордился, весьма вѣроятно, своимъ значеніемъ въ рѣчи человѣческой. Вотъ подошелъ Блокъ и сказалъ:
   "Я хочу завладѣть тобою. Хочу, чтобы ты, обезсиленный, принадлежалъ мнѣ и значилъ то, что я прикажу тебѣ. До сихъ поръ былъ ты дѣйствительнымъ глаголомъ, я хочу, чтобы ты имѣлъ значеніе страдательное. Въ самомъ дѣлѣ. Приблизивъ слова "любви весна" къ словамъ, въ моей душѣ, Блокъ создалъ самостоятельно живущую строку:
   
   Въ моей душѣ -- любви весна,
   
   и вотъ она запѣла, заполонила сознаніе и вся фраза:
   
   Въ моей душѣ любви весна
   Не смѣнитъ бурнаго ненастья
   
   воспринимается уже такъ: "въ моей душѣ любви весна не смѣнится бурнымъ ненастьемъ". Глаголь "смѣнить", жалкій, безсильный, убитъ магической властью такихъ простыхъ, почти банальныхъ (да, да, банальныхъ, но въ этомъ-то ихъ сила) рядомъ стоящихъ именъ... Да, такъ. Конечно, такъ. Здѣсь уже криптограмма въ самомъ первомъ, въ самомъ слабомъ, "полудѣтскомъ" произведеніи. Во всемъ. Оно имѣетъ, конечно, прямой смыслъ: юноша блуждаетъ, обуреваемый ядомъ страстей среди безпечальной и безстрастной толпы, холодной ночью. Но оно имѣетъ и смыслъ иной "эзотерическій". Этотъ "ядъ" въ душѣ юноши -- есть, согласно этому внутреннему смыслу стихотворенія,-- "любви весна". Въ этомъ эзотерическомъ чтеніи стихотворенія ударенія падутъ не на слова "остромъ", "мглѣ", "темна" -- но на другія, сосѣднія. "Ядъ" не только острый" но и сладкій; мгла холодна, но она и передразсвѣтная; и завѣтная дума поэта, конечно, о томъ, что
   
   Въ его душѣ -- любви весна.
   
   Называйте это символизмомъ, или какъ хотите, но по моему, это самое важное въ поэзіи Блока, это тотъ "новый трепетъ", который принесъ намъ онъ, и это есть то, чему подражать нельзя, что единственно, чѣмъ такъ отличаются произведенія подлиннаго Блока отъ всѣхъ этихъ "поддѣлокъ" подъ него, которыхъ такъ безконечно много производится въ наши дни стихотворными фабриками.
   То онъ убьетъ существительное, имя:
   
   Странныхъ и новыхъ ищу на страницахъ
   Старыхъ испытанныхъ книгъ...
   
   Ахъ, это "имя" (новыхъ -- чего?) стучалось, просилось. "Я не хочу" -- произнесъ чародѣй. И не назвалъ его. Но мало того, такъ отогналъ сто, что оно вовсе исчезло изъ стихотворенія, и не отгадывается, не внушается ничуть (какъ по рецепту "символистовъ" -- Верлена, Маллармэ должно бы внушаться, и у нихъ хотя бы въ знаменитомъ
   
   Une dentelle s'abolit
   Dans le doute du jeu suprême...
   
   дѣйствительно внушается). Напротивъ: внушается его отсутствіе.
   Именно память воспринимающаго тщетно ищетъ: "новыхъ -- чего?" и не можетъ найти, ибо такъ приказываетъ ей воля создателя стихотворенія.
   И много еще колдовскихъ пріемовъ знаетъ Блокъ.
   Вотъ напримѣръ пріемъ: "назвать не называя".
   
   Раскрывая окно, увидалъ я сирень,
   Это было весной, въ зацвѣтающій день...
   Раздышались цвѣты, и на темный карнизъ
   Передвинулись тѣни ликующихъ ризъ.
   Задыхалась тоска, занималась душа.
   
   (Опять необычайная власть надъ глаголами, заставляющая ихъ значитъ, благодаря сочетанью словъ и звуковъ, чего хочетъ поэтъ, а не то, что они обыкновенно значатъ; но это попутно).
   
   Распахнулъ я окно, трепеща и дрожа,
   И не помню, откуда дохнула въ лицо,
   Запѣвая, сгорая, взошла на крыльцо.
   
   Кто взошла?... Но здѣсь уже сказано все. Здѣсь отвѣть на вопросъ: -- "кто взошла" произнесенъ словами "не помню откуда".
   Я далъ только намеки на то, съ какого рода магомъ мы имѣемъ дѣло въ лицѣ Блока. Здѣсь мы только передъ одной изъ сторонъ его тайны. Что же касается до другой стороны не проявленія, но пребыванія, не пріемовъ творчества, но содержанія его,-- то, хотя мы бы могли, продолжая раскрывать загадку перваго стихотворенія въ книгѣ его, доказать, что въ ней implicite вся поэзія Блока, для которой "любви весна" и "бурное ненастье" -- одно и то же,-- мы предпочитаемъ отложить нашъ очеркъ до выхода въ свѣть всѣхъ трехъ книгъ, составляющихъ кругъ мыслей и чувствъ первыхъ 12-ти лѣтъ сознательной жизни поэта". Двѣ другія книги -- "Нечаянная радость" и "Снѣжная ночь".

Вл. Пясть.

"Аполлонъ", No 8, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru