Писемский Алексей Феофилактович
Масоны. Роман в пяти частях. А. Ф. Писемского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Масоны. Романъ въ пяти частяхъ А. Ѳ. Писемскаго. Иллюстрированный 60-ю рисунками художника К. Брожа. Тома I и II. Спб. 1881.
   Бываютъ печальныя встрѣчи. Вы знали, положимъ, когда-то человѣка, въ бесѣдѣ съ которымъ находили и пользу и удовольствія для себя. Вы, можетъ быть, часто не соглашались и спорили съ нимъ, нѣкоторыя мнѣнія его даже возмущали васъ, но, за всѣмъ тѣмъ, вы признавали въ немъ силу, съ которой нельзя не считаться, которую нельзя было обойти. Затѣмъ, вы потеряли изъ виду этого человѣка, и только долго спустя, случайно повстрѣчались и, по старой памяти, разговорились съ нимъ. Какая поразительная и какая печальная перемѣна! Передъ вами блѣдная тѣнь человѣка. Вмѣсто бойкой, живой, оригинальной рѣчи, вы слушаете какую ту вялую и скучную канитель, до смысла которой можно только съ трудомъ добраться; смѣлыя мысли, мѣткія сравненія, блестящіе парадоксы -- все, что прежде такъ плѣняло васъ въ этомъ человѣкѣ, все это исчезло безвозвратно, и вы только изъ приличія и изъ состраданія удерживаете зѣвоту. Но что особенно увеличиваетъ неловкость вашего положенія -- это то, что вашъ собесѣдникъ, кажется, рѣшительно не сознаетъ свой печальной метаморфозы и нисколько не теряетъ апломба. Помня, что вы, бывало, находили его, остроумнымъ, онъ усиленно остритъ, но остритъ точно, говоря сравненіемъ г. Тургенева, тупымъ ножемъ по бичевкѣ пилитъ; съ глубокомысленнымъ видомъ высказываетъ "идеи", но такія, отъ которыхъ у васъ, но пословицѣ, уши вянутъ; старается, по старой памяти, блеснуть оригинальностью, но возбуждаетъ только жалость къ себѣ. "Ахъ, жизнь, жизнь, думаете вы про себя, что только ты дѣлаешь изъ людей"! И вашъ бывшій пріятель пріобрѣтаетъ въ вашихъ глазахъ уже совершенно иной интересъ, не личный, не субъективный, а интересъ общественнаго явленія.
   Нѣчто подобное чувствовали мы, пробѣгая новый романъ г. Писемскаго. Было время, когда г. Писемскаго причисляли къ извѣстной беллетристической "плеядѣ" нашей, и онъ занималъ въ ней не послѣднее мѣсто. Писаревъ, въ своихъ первыхъ критическихъ статьяхъ, ставилъ г. Писемскаго выше Тургенева и гораздо выше Гончарова; романы г. Писемскаго волновали и общество и критику. Нынѣ все это стало однимъ преданіемъ. Года три тому назадъ, г. Писемскій появился съ своими "Мѣщанами", и никто не замѣтилъ этого. "Масоны", печатавшіеся въ прошломъ году, точно также не возбудили ничьего вниманія. Было бы несправедливо объяснять это фіаско какими-нибудь внѣшними и случайными причинами, въ родѣ напр. того, что оба послѣдніе романа г. Писемскаго печатались первоначально въ такихъ изданіяхъ, ("Мѣщане" въ покойной "Пчелѣ", а "Масоны" въ "Огонькѣ"), которыя привлекаютъ къ себѣ читателей не столько своими литературными достоинствами, сколько разными чуть не качевскими подстаканниками, разсылаемыми въ видѣ премій/". Причины тутъ гораздо глубже и гораздо разумнѣе. Онѣ заключаются въ самомъ содержаніи романовъ г. Писемскаго: о нихъ нечего и не стоитъ говорить. Они имѣютъ къ нашимъ умственнымъ интересамъ почти такое же соотношеніе, какъ и рисунки, украшающіе ихъ.
   Вотъ хоть бы послѣдній романъ г. Писемскаго "Масоны". Тема романа удачна во всѣхъ отношеніяхъ. Въ исторіи нашего духовнаго развитія масонство представляетъ собою крайне любопытный и въ тоже время мало обслѣдованный фактъ. Масонство служило для русскаго общества, если такъ можно выразиться, нѣкоторымъ вентиляторомъ, благодаря которому можно было освѣжать спертую нравственную атмосферу нашей жизни. Масонство ставило извѣстные идеалы, полагало извѣстное нравственное обязательство, и властно требовало отъ своихъ адептовъ исполненія этихъ о Іязательствъ. Если, въ сущности, оно не давало новаго содержанія, оно, по крайней-мѣрѣ, предлагало новую форму, а этого было не мало для эпохи, вся жизнь которой исчерпывалась именно устарѣвшими и отжившими формами. Въ этомъ смыслѣ имѣла свое значеніе, свой raison d'être и вся наивная мистическая обрядность масонства, представляющаяся намъ теперь въ такой высокой степени смѣхотворной. Такимъ образомъ, тема, избранная г. Писемскимъ, помимо своего собственнаго историческаго интереса, представляетъ широкія рамки для нравственныхъ заключеній и обобщеній, является канвою, на которой умѣлая рука можетъ вышивать самые разнообразные психологическіе узоры. Г. Писемскій взялъ масонство въ тотъ моментъ его существованія, когда дни его были уже сочтены, когда противъ него начались гоненія и преслѣдованія. Это обстоятельство, однакожъ, нетолько не съужало а, наоборотъ, даже расширяло задачу автора. Самъ собою напрашивается любопытной вопросъ, почему наши масоны, къ которымъ, какъ извѣстно, принадлежали образованные, богатые, вліятельные люди, съ такою легкостью отказались отъ своего ученія; въ то время, когда напр. никакія преслѣдованія не могли нетолько сломить, но даже сколько нибудь поколебать нашихъ раскольниковъ? Легкое выраженіе неудовольствія свыше, два-три секретныхъ циркуляра, два-три внушенія со стороны полиціи и наши масоны отдали свое масонство, какъ старое носильное платье и безпрекословно разбрелись изъ своихъ "ложъ" по разнымъ департаментамъ. Тутъ опять-таки мы видимъ соединеніе чисто психологическаго вопроса съ общественной задачей, соединеніе всегда представляющее для романиста настоящій золотой рудникъ.
   Но богатство темы оказалось не въ помощь г. Писемскому. Мы не находимъ въ его романѣ ни эпохи, ни масонства, ни характеровъ. Относительно эпохи, въ романѣ нѣтъ ни одного факта, который бы былъ ея дѣйствительнымъ порожденіемъ и такимъ образомъ сколько нибудь характеризовалъ ее, который бы не могъ быть отнесенъ и на пятьдесятъ лѣтъ раньше и на пятьдесятъ лѣтъ позже. Въ романѣ, напр., фигурируетъ нѣкій откупщикъ Тулузовъ, который началъ свою карьеру тѣмъ, что убилъ и ограбилъ купеческаго прикащика, отвозившаго хозяйскія деньги. Всѣ усилія "добродѣтельныхъ" персонажей романа вывести Тулузова на свѣжую воду разсыпаются прахомъ передъ могучей силой откупщицкаго мѣшка. По этому поводу главный герой романа полковникъ Марѳинъ разражается, не безъ нравственнаго участія въ этомъ и самого автора, цѣлой филиппикой противъ тогдашнихъ порядковъ, потворствовавшихъ ловкимъ проходимцамъ. Раздѣляя негодованіе автора и Марѳина, мы не понимаемъ все-таки, почему нужно пріурочивать это негодованіе именно къ началу тридцатыхъ годовъ этого столѣтія. Относительно масонства, г. Писемскій не скупится на сообщенія объ обрядахъ, отчасти ученіи, но существеннаго вопроса о нравственномъ воздѣйствіи его на своихъ адептовъ даже не касается. Передъ читателемъ проходитъ вереница масоновъ, въ большинствѣ, симпатичныхъ, добрыхъ, честныхъ людей, но дѣло въ томъ, что эти ихъ качества существуютъ сами по себѣ, а масонство -- тоже само по себѣ: никакой органической связи между ними не оказывается. Можетъ быть, такъ оно и было въ дѣйствительности; можетъ быть, именно въ этомъ обстоятельствѣ и надо искать причины той легкости, съ какою масоны уступили высшему давленію. Но, вѣрныя или ошибочныя, всѣ эти и имъ подобныя заключенія будутъ уже вполнѣдѣломъ только личной сообразительности читателя: авторъ не помогаетъ ему при этомъ ни положительно, ни отрицательно. Онъ ознакомился съ догматическою и обрядовою стороною масонства, знакомитъ съ нею читателя и этимъ ограничиваетъ свою задачу. Наконецъ, относительно собственно художественнаго, психологическаго элемента, относительно характеровъ и типовъ небрежность работы г. Писемскаго не менѣе замѣчательна. Главные герои его, въ особенности упомянутые выше полковникъ Марѳинъ и откупщикъ Тулузовъ, люди "прямолинейные" и одноцвѣтные въ полномъ смыслѣ слова: Марѳинъ -- праведникъ, которому подобало бы живымъ вознестись на небо, Тулузовъ -- злодѣй, которому Люциферъ затруднится отыскать въ аду достойное мѣсто.
   Г. Писемскому измѣняетъ даже техника. Извѣстно, напр., что въ былое время г. Писемскій отличался "реализмомъ" своихъ картинъ, реализмомъ, не отступавшимъ ни передъ какою нравственною и физическою грязью. Онъ бралъ смѣло быка за рога и это вмѣнялось ему въ заслугу и не даромъ: достаточно припомнить хоть бы его знаменитаго Іону-циника, чтобы понять, что, изображая эту грязь, г. Писемскій руководствовался побужденіями человѣчными и высокими, тѣми самыми, быть можетъ, которыя подвинули и Шекспира изобразить Фальстафа. Г. Писемскій пробуетъ реальничать и теперь, но вмѣсто реализма, вмѣсто поучительной и художественной картины паденія человѣка до уровня скота, выходитъ какая-то противная смѣсь сала съ вонючей грязью. Въ одной изъ московскихъ кофеенъ происходитъ такой разговоръ: "А какія это у грековъ загадки были"? (спрашиваетъ актеръ "Максинька"). Такія же, какъ и у насъ: когда загадаешь, такъ скверно выходитъ, а отгадаешь, ничего, хорошо?
   -- Какія же у насъ такія загадки? спросилъ его, въ свою очередь, частный приставъ, напередъ ожидавшій, что Максинька что нибудь совретъ.
   -- А вотъ такія, отвѣчалъ Максинька: -- идетъ свинья изъ Питера, вся истыкана.
   -- Да что-жь тутъ гадкаго? допытывался частный приставъ.
   -- Какъ же не гадко? вся истыкана; а значитъ это наперстокъ, произнесъ Максинька и захохоталъ (II, 152).
   Реализмъ былъ бы ужь очень легкимъ дѣломъ, еслибы всякая кабацкая неприличная болтовня имѣла право претендовать на художественное признаніе и значеніе. Иныя "психологическія" замѣчанія г. Писемскаго вызываютъ невольную улыбку. У одной адмиральши было три дочери -- Людмила, Сусанна и Муза. "Странная случайность! восклицаетъ по этому поводу г. Писемскій. Инстинктъ матери, какъ бы заранѣе подсказалъ ей главныя свойства каждой дѣвушки: старшую звали Людмилою и дѣйствительно она была мечтательное существо; вторая, Сусанна -- отличалась необыкновенною стыдливостью; а младшая, Муза -- обнаруживала большую наклонность и способность къ музыкѣ" (1, 16). Это, въ самомъ дѣлѣ, прелестно. Но г. Писемскому слѣдовало бы ужь идти по этому пути, по пути этой, такъ сказать, вывѣсочной, ярлычной психологіи до конца: Марѳина онъ могъ бы назвать Добромысловымъ, Тулузова -- Ножовымъ или Злодѣевымъ, а подъ романомъ подписаться Неумѣловымъ. Наконецъ, мѣстами самый языкъ г. Писемскаго способенъ поставить въ тупикъ читателя: "онъ былъ очень печенъ объ ней" (I, 114) -- покаковски это сказано? Печально, печально повстрѣчались мы съ г. Писемскимъ!

"Отечественныя Записки", No 1, 1881

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru