Беседуя с "Голосом" о том, что "Голос" получает субсидию, "Московские ведомости" (No 187, 26 августа), отдают должную дань уважения своему непоколебимому мужеству и своему многострадальному подвижничеству. "Решившись на публичную деятельность, -- говорят они, -- мы не отступаем ни перед какою враждой; наши мнения могут быть оспариваемы, наше направление может быть порицаемо; нас не пугает никакая клевета и злословие. Едва ли чье-либо имя подвергалось где-нибудь такому злословию, какому подвергалось наше; мы настолько имеем чувство собственного достоинства, что не можем смущаться этим; но, признаемся, мы не желали бы, чтобы направления противные и враждебные нашему получали ход через правительственную поддержку и чтобы мы подвергались поруганию на счет русского Государственного казначейства". -- Этот величественный стон "Московских ведомостей", это краткое повествование о выдержанных страданиях, эта мужественная готовность выносить удары судьбы и людей, но только не русского Государственного казначейства -- поражают меня так глубоко, что я считаю своею священною обязанностью обратиться немедленно ко всем поэтам русской земли, известным и неизвестным, с убедительною просьбою превратить вышеписанные слова "Московских ведомостей" в героическую поэму, заключающую в себе значительное количество песен или рапсодий. Будущая поэма, под заглавием "Катковиада", должна быть написана по следующему плану, который дали сами же "Московские ведомости".
Рапсодия первая. -- "Московские ведомости" решаются на публичную деятельность.
Рапс<одия> 2. -- "Московские ведомости" не отступают ни перед какою враждою.
Спрашиваю вас, милостивые государыни и господа, разве мы не заткнули бы за пояс старика Гомера и тем более Виргилия и Хераскова, если бы у нас нашелся поэт, способный привести в исполнение предлагаемый мною план? Но кто же, кто возьмется за это великое предприятие, кто достоин сделаться его бессмертным исполнителем? -- Есть у нас, конечно, певец "Коляски" г. Майков; есть у нас автор "Заметки" князь Вяземский; есть у нас сочинитель некоторого четверостишия г. Тютчев; есть у нас автор "Разлада" г. Полонский; есть у нас даже г. Алмазов, создатель той идеи, что нигилист уважает корову как дальнюю родственницу, -- но каждому из них в отдельности "Катковиада" все-таки приходится не по силам.
Плану моему, по всей вероятности, суждено оставаться невыполненным, но даже и голый остов предполагаемой героической поэмы достаточно свидетельствует о том, как велик и кроток г. Катков, как мелки и злобны враги его, как продолжительны и тягостны его прометеевские страдания и как сильно заблуждается русское Государственное казначейство, подвергая на свой счет жестокому поруганию то, что так покорно и настоятельно выпрашивает себе поощрения и прославления.
При сем удобном случае я напомню читателю, что Чичиков в разговоре с генералом Бетрищевым уже давно описал самыми яркими красками, каким образом дальние родственницы нигилистов просят себе поощрения. "Высунет, -- говорил Чичиков, -- морду и мычит: на, мол, погладь, погладь!" Надо иметь в груди каменное сердце, чтобы устоять против столь убедительного и трогательного приглашения. Отчего, в самом деле, и не погладить? Нам от этого потери никакой не будет, а дальняя родственница долго будет чувствовать себя гордою, веселою и счастливою, ибо корове свойственно наслаждаться коровьим благополучием и испытывать столь же коровьи страданья и волнения. Нигилист, имея в виду свое дальнее родство, должен относится к коровьему миросозерцанию с невозмутимою кротостью и с благодушною родственною терпимостью.