Пильский Петр Мосеевич
Простой смех

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    M. Зощенко, его учителя, успех и разгадка.

   Мих. Зощенко: pro et contra, антология.
   СПб.: Издательство РХГА, 2015.-- (Русский Путь).
   

П. М. ПИЛЬСКИЙ

Простой смех.
M. Зощенко, его учителя, успех и разгадка

   Зощенко подкупает своей непосредственностью.
   Вот кто совсем не думает о своем успехе, никогда не старается вызвать улыбку. Зощенко просто рассказывает о том, что видел, что удалось ему наблюдать, а какое останется впечатление -- ему все равно. Нигде он не тщится, не делает гримас, не напрягается, не любит и не хочет знать словесных ужимок и нарочитости.
   У Зощенко две замечательные черты: у него язык -- не лопата и оба глаза стоят на своем месте. Это-то и замечательно.
   Среди своих собратьев и сверстников Зощенко -- чудо. Он почти единственный.
   Рядом с этими перекошенными лицами, кувшинными гримасами, распухшими, трудно ворочающимися языками, раскрашенным стилем, вывертывающейся и семенящей-припрыгивающей словесностью, забористыми вывертами, речитативным бредом -- Зощенко производит впечатление редко нормального писателя.
   Русская литература сейчас переживает странный и весьма подозрительный период русопятского декадентства. Она больна лженародническим модернизмом.
   Впрочем, и это слово -- "народничество" -- мы должны принять очень условно: здесь все-таки больше слободы, чем деревни, ухарства, чем степенности, мещанина, а не мужика.
   Зощенко прост. Сейчас это настоящая добродетель. Но он интересен еще и тем, что его печень в полном порядке и цвет его лица не отливает коричневыми оттенками революционной желчи. Он полон самого искреннего простодушия. Зощенко добр, ласков и мягок.
   И эти неслыханные теперь качества создали ему исключительно широкую популярность, читательскую любовь, имя, тираж его книг.
   Правда, он не избежал общего греха советских беллетристов, и свои томики ("Рассказы Синебрюхова", просто "Рассказы", "Веселая жизнь" и т. д.) он собирает путем включения прежних, тасуя, перераспределяя, соединяя в разных сочетаниях старое с новым и свежее с давно знакомым. И все-таки он плодовит.
   Его наблюдательность жива и энергична. Он пишет не только весело, но и веселясь. Его творчество полно игры, игривости, игристости. Он не только забавляет, но и забавляется сам.
   Наблюдая и подслушивая странности, курьезы, подмечая смешные стороны, он также охотно сочиняет. Зощенко любит выдумку. Он не боится шаржа. Зощенко -- веселый щенок. Из него вырастет наблюдательный и умный пес. Пока он резвится.
   Его беззаботное писательство искрится и смешит неожиданными выражениями, словами, коленцами, брызжет молодостью и вечным ощущением непоседливой и нетерпеливой силы. Ему нравится шалить, он с радостью произносит несуразности, рассказывает, как человек был "весь в шпорах", что событие случилось "четыре года взад", как "пахнуло атмосферой", а по садовым дорожкам ходил "замечательный садовник -- светлейший князь и барон". У Виктории Казимировны родился "мальчичек, сосун млекопитающийся", и старосту Ивана Костыля "побили ни за про что".
   В рассказе "Чертовинка" председатель Рюха выражается так:
   -- Ты что же это нарушаешь тут беспорядки!
   "Гиблое место" начинается: "Много таких же, как и не я... ходят по русской земле".
   А герой "Жениха" объяснялся своей невесте:
   -- Все, говорю, подходит: и мордоворот ваш мне нравится, и лета -- одна тыща восемьсот восемьдесят шесть, но не могу. Извините -- промигал ногу.
   Вот и в последней книге ("Скупой рыцарь"1) Зощенко тоже балуется смешными выражениями, словесными курьезами, и у него -- "инвалиду Гаврилову последнюю башку чуть не оттяпали".
   -- Мне, -- говорит он, -- сейчас всю амбицию в кровь разбили. Кто-то ударяет "кастрюлькой по кумполу", и т. д.
   У Зощенко подвижный, непоседливый литературный темперамент. В нем много юности и веселого озорства. Зощенко самый искренний юморист. Его юмор добродушен. Не говорите, что это всегда и у всех. Тэффи не добродушна, а иронична и снисходительна.
   У Зощенко единый тип. Его герой один и тот же. Этот человек великого и неистощимого довольства малым. Он тот, кто примирился, кого не пугают ни напасти, ни беды, ни печальные неудачи.
   И когда читаешь книги Зощенко, будто сидишь среди тихих людей за пузатым самоварчиком. Ровно и спокойно льется беседа, и нет в ней ни злобы, ни коварства, ни мстительных чувств. Встречается только огорчение, но и оно прощающее, скромное и покорное. Мировоззрение этих людей по-своему широко -- они давно заменили понятие несправедливости словом несчастье".
   За этим пузатым, поющим самоварчиком ровно течет рассказ. Зощенко именно рассказчик, и это звание, столь многим присваиваемое, ему принадлежит по праву и без спора. И свои повествования ведет он неизменно от первого лица. За этой беседой тепло. Никто не волнуется, не ропщет, не клянет, и каждый из этих людей мог бы сказать, как Синебрюхов:
   -- Я такой человек, что все могу... Хочешь -- могу землишку обработать по слову последней техники, хочешь -- каким ни на есть рукомеслом займусь -- все у меня в руках кипит и вертится.
   И в "Чертовинке" та же благодать, всепрощение и примиренность:
   -- Жизнь я свою не хаю. Жизнь у меня, прямо скажу, хорошая!..
   И для всех этих собеседников мир, соседи, жизнь полны ясного, неоспоримого и наглядного смысла:
   -- Всякому свое, всякий человек дает от себя какую-нибудь пользу.
   Вот и все. И поэтому все их отношения и тон их бесед и краски рассказа проникнуты какой-то своеобразной уютностью (за самоваром ведь!), теплом и лаской. Пушка -- не пушка, а "морская пушечка Гочкис", и "дульце у нее тонехонькое", "снаряд -- и смотреть на него глупо, до того незначительный снаряд", хотя сам рассказчик признается, что "стреляет она всячески не слабо: стрельнет и норовит взорвать, что побольше". Хорош и командир: "подпоручик ничего себе, но сволочь -- бить не бил, но под винтовку ставил запросто".
   Словом, все воспоминания веют глубокой, человеческой сердечностью, а тянутся неизменно "к своему задушевному приятелю":
   -- Был у меня задушевный приятель...
   -- Спасибо, говорю, дорогой приятель Утин.
   -- Есть у меня дорогой приятель Семен Семеныч Курочкин...
   И об этом Курочкине беседующий человек рассказывает очень точно. Он характеризует этого Семена Семеныча как "превосходнейшего человека". А "превосходнейший" он потому, что -- "весельчак, говорун, рассказчик".
   Точно такими же словами должен отзываться массовый читатель о самом Зощенко, тоже весельчак, рассказчик, тоже говорун. Именно как говорун, он любит забавную прибаутку, хохотливое словцо, курьезное выражение -- "дал в зынзыло", "буду о тебе пекчись", "люди собрались на поужинать", "такой-сякой водохлеб", "подзюзюкивать", "упань"...
   Конечно, главный материал для смеха Зощенко поставляет быт, его нескладица, советская чепуха, развал, тысячи мелких несчастий, переживаемых обывателями. И в самом деле -- по-своему -- жестоко страдают и зубной врач, систематически обкрадываемый пациентами, и велосипедист, боящийся оставить свой велосипед даже в передней у знакомых и искренне недоумевающий -- кто на ком ездит: он ли сам на велосипеде или велосипед на нем, как несчастен и обыватель-театрал, купивший билет и все-таки не увидевший спектакля. И т. д.
   Но смеясь над бытом, Зощенко, несомненно, смеется и над породившими его причинами, над всем укладом и режимом советского государства и большевистской власти. Правда, эти стрелы направлены не прямо, нигде Зощенко не говорит именно о государственном порядке, но из тысячи подмеченных и изображенных им мелочей, бытовых картинок, случайных сценок естественно и невольно вырастает и клеймится основной и главный виновник всех этих бедствий, страданий, неурядицы и общего неустройства. Так сквозь добродушный юмор просвечивает и жалит скрытая и приглушенная ирония.
   По национальному типу юмора, полнокровности веселья, беззаветной шутливости, переливающемуся смеху, в своих чертах простоты и добродушия, Зощенко кажется не великороссом и вместе с Аверченкой и Гоголем несет на себе украинские отсветы.
   И в самом деле, он идет от Гоголя. Без его широты, лишенный его могучих размахов и глубины, он является все же наследником великого хохла, в своей беллетристической манере сближенный с первой порой его творчества, с миргородскими вечерами, юмористическими тонами близ-диканьского хуторянина, и "сентиментальная повесть" Зощенко "Аполлон и Тамара" почти целиком освещена лучами гоголевского солнца, заражена его влияниями, подчинена его приемам и стилю, схожая даже в именах героев -- Перепенчуков -- и во всей внешней напускной небрежности своего общего построения.
   Кроме Гоголя, чувствуется Чехов, и он там, где Зощенко становится драматичным. Это особенно слышно в теме, в манере многих вещей -- в "Ляльке Пятьдесят", "Любви", "Беде", "Фоме Неверном", -- везде, где Зощенко вдруг предстает сдержанным, печальным и задумчивым, -- чеховский юмор сюда не простер своей власти.
   А главным предметом размышлений Зощенко, источником его печалей и сожалений является непонятое горе. Боли и страсти Максима не поняла Лялька, грубо оттолкнула -- "Даром его пожалей!" -- и с недоумением открыл то же чеховское горе у князя наивный Назар Ильич:
   -- Ах ты, говорю, и у вас, ваше сиятельство, горе такое же человеческое!..
   -- Поклонился я в другой раз и прошусь вон из комнаты, потому, понимаю...
   И в этой теплой ласковости и простоте Зощенко исключителен, драгоценен и поучителен. Когда-то поэт Кузмин писал о гибели ясности2. Эта тема стала особенно тревожной теперь. Утеряна уже не только ясность, но и естественность. Лик литературы искривлен, искудрявлен стиль, пришло зловещее фокусничество, в чести стала нарочитая уродливость. Вместо живых лиц в литературе мертвая пугающая гримаса. Писательство охвачено боязнью прямых линий. Все возненавидели точность. Гармония отталкивает.
   Все смешала многообразная путаница -- путаница и перемещение плоскостей и перспектив, смешение главного с второстепенным и ненужным, отчетливость вытеснена хаотическим бормотанием.
   Умер строгий рассказ, убитый ерническим сказом вприсядку, погибла тональная выдержанность, и торжествует развалка, скок вбок, отступление невзначай, лирический сомнамбулизм, глубокомысленно шепелявящая юродивость.
   Смак неприличия обласкан и манит нецензурный лексикон. Беллетристическая ткань пропитана желчью злобы, потом усилий и распространяет тошнящий запах мертвечины и гниения.
   Были злостные членовредители на войне, прободавшие себе ушные перепонки, отстреливавшие собственные пальцы, чтобы не рисковать и не служить. То же самое происходит и в литературе.
   Все заболели модой уродства и писательского подражательного самовредительства. Так безответственней и легче! В литературе рискует только индивидуальность. Общность, схожесть, слинялость и штамп могут прожить без страха и без приговора. Беспалые не воюют, ибо для них приуготовлено тепло и кров госпиталя. И среди негодующих этого лазарета Зощенко -- один из немногих здоровых, уцелевших в этом тяжком и заразном воздухе повальной эпидемии.
   Он смеется, потому что беззлобен и здоров.
   

КОММЕНТАРИЙ

   Впервые: Пильский П. Простой смех. М. Зощенко, его учителя, успех и разгадка // Зощенко Мих. Скупой рыцарь. Рига, 1928. Печатается по: Лицо и маска Михаила Зощенко. М., 1994. С. 157-161.
   
   Пильский Петр Моисеевич (1879-1941) -- прозаик, критик и журналист, с 1921 г. в эмиграции, жил в Риге и Таллине, печатался, главным образом, в русскоязычной прибалтийской периодике (более 2000 публикация в рижской газете "Сегодня").
   
   1 Авторской книги под таким заглавием у Зощенко нет. Вероятно, заглавие рижскому сборнику дано самим Пильским по заглавию одного из рассказов (1927), повторяющему пушкинское.
   2 Когда-то поэт Кузмин писал о гибели ясности. -- Вероятно, имеется в виду статья М. А. Кузмина "О прекрасной ясности" (1910), в которой говорилось: "Есть художники, несущие людям хаос, недоумевающий ужас и расщепленность своего духа, и есть другие -- дающие миру свою стройность. Нет особенной надобности говорить, насколько вторые, при равенстве таланта, выше и целительнее первых, и нетрудно угадать, почему в смутное время авторы, обнажающие свои язвы, сильнее бьют по нервам, если не "жгут сердца" мазохических слушателей".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru