Пильняк Борис Андреевич
Смертельное манит

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

БOP. ПИЛЬНЯКЪ

БЫЛЬЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО "БИБЛІОФИЛЪ"
РЕВЕЛЬ / 1922

   

СМЕРТЕЛЬНОЕ МАНИТЪ.

I.

   Пахнетъ іюньское сѣно, въ сущности, плохими духами, -- и все же нѣтъ запаха сладостнѣе, въ іюнѣ ночами горько пахнетъ березами, и разсвѣты въ іюнѣ -- хрустальны.
   То, чѣмъ встрѣтитъ земля человѣка, то навсегда остается ему. Алена родилась "въ лѣсной сторожкѣ, гдѣ были небо, сосны, песокъ и рѣка. Но по рѣкѣ вправо и влѣво были луга, и Алена знала отъ матери своей, что желтый звѣробой -- іюньскаго цвѣтенія, -- бородавки со стеблей его и листьевъ, настоенные,-- идетъ людямъ отъ груди; что лапчатка желтая -- отъ головной боли и простуды помогаетъ очень; что тысячелистники розовые и бѣлые -- отъ порѣзовъ, отъ порѣзовъ же и столѣтникъ; что шалфей пряный -- отъ зубовъ, отъ горла, отъ зубовъ же -- ромашка; можно еще ромашкой вытравить изъ чрева ребенка; что мята сладкая -- отъ хрипоты и груди; что чистотѣлъ невзрачный -- оранжевый сокъ изъ корешковъ его -- отъ бородавокъ; что сороконедужникъ строгій -- отъ всѣхъ земныхъ, тѣлесныхъ болѣстей; что единственная трава отъ змѣинаго укуса -- цвѣточекъ незамѣтный, синій -- звѣздочка; что чертополохомъ синимъ, колючимъ, что растетъ на откосахъ, изгоняютъ изъ избы чертей. Вмѣстѣ съ матерью собирала Алена эти травы передъ сѣнокосомъ въ іюнѣ, -- всѣ онѣ іюньскаго цвѣтенія, кромѣ чертополоха, колкаго и синяго, августовскаго. Вмѣстѣ съ матерью ставила на травахъ для зимы настойки.
   Въ іюнѣ родилась Алена, и навсегда осталось въ памяти у нея іюньское сѣно, сладко пахнущее, и вся іюньская сѣнокосная страда.
   Дѣвочкой уже знала она, что -- смертельное манитъ.
   Рядомъ со сторожкой проходила насыпь и шелъ черезъ рѣку желѣзный мостъ, по которому, рокоча, пролетали поѣзда. Весной, въ полую воду, разливалась рѣка, и люди ходили въ зарѣчье по мосту. Передъ Пасхой, когда буйничала весна, таяли снѣга, слѣпило солнце и лѣсъ гудѣлъ птичьими токами, въ ослѣпительный день проходилъ по насыпи студентъ, зарѣчный баринъ. Былъ онъ. молодъ и здоровъ, съ фуражкой на свѣтлыхъ кудряхъ, въ смазныхъ сапогахъ, подходилъ къ окошку, просилъ попить, смѣялся.
   -- День-то какой, благодать! Тяга теперь какая. Черезъ мостъ, значитъ, можно?-- смѣялся громко, беззаботно, красивый, молодой, здоровый, съ разстегнутымъ воротомъ синей косоворотки и съ капельками пота на бѣлой шеѣ.
   -- Ахъ, благодать-то какая, тетка Арина!
   Взглянулъ на Алену, усмѣхнулся, сказалъ:
   -- Дочка, что ли? Красавица будетъ. Ой, красавица!
   Мать называла студента по имени-отчеству, говорила ему, чтобы шелъ -- не смотрѣлъ внизъ, -- вода по веснѣ быстрая, закружится голова. Студентъ снялъ фуражку, тряхнулъ кудрями и ушелъ. Дошелъ до середины моста и бросился въ воду: чудомъ спасся, -- нанесло его водою на старый быкъ, оставшійся отъ прежняго моста.
   И вечеромъ мать разсказывала дочери, что -- смертельное манитъ, манитъ полая вода къ себѣ, манитъ земля къ себѣ съ высоты, съ церковной колокольни, манитъ подъ поѣздъ и съ поѣзда. Дѣвочкой не поняла этого Алена, -- въ тотъ вечеръ, когда шумѣло половодье и въ открытое окно шелъ запахъ свѣжей земли. Но потомъ поняла, поняла уже дѣвушкой: черезъ нѣсколько весенъ сама стояла на мосту въ половодье и чувствовала, что манитъ, -- манитъ вода, -- невѣдомое, смертельное, -- и углубила, поняла, что смертельное манитъ повсюду, что въ этомъ -- жизнь: манитъ кровь, манитъ земля, манитъ -- Богъ.
   Дѣвушка ходила за рѣку, на село, на гулянки, пѣла на откосѣ съ дѣвушками пѣсни и водила хороводы, встрѣтила парня и полюбила его, и быть бы свадьбѣ, но мать ея, Арина, вдругъ заупрямилась, а потомъ покаялась дочери, говорила:
   -- Аленушка, вѣдь женихъ-отъ твой -- родной твой братецъ. Грѣхъ...-- давно это было, молодая была, на сѣнокосѣ -- согрѣшила съ отцомъ его. Отецъ-отъ твой въ солдатчинѣ былъ. Грѣхъ приключился, -- говорила тихо, шопотомъ, утирала кончикомъ платка уголки губъ, нѣкогда красивыхъ.
   Мать покаялась, а Алена перестала ходить на откосъ, проводила вечера около своей сторожки, ночами прислушивалась къ перепелиному крику, слѣдила за рѣчнымъ туманомъ, и еще разъ почуяла, что -- смертельное -- грѣхъ манитъ; грѣшное манитъ такъ же, какъ и святое, и рубежомъ всему -- смерть.
   Такъ прошла молодость, въ избѣ подъ соломеннымъ навѣсомъ, гдѣ были около небо, сосны, песокъ и рѣка съ лугами, съ цвѣтами и травами.
   

II.

   Потомъ была жизнь.
   Любитъ каждый однажды, и всегда любовь несчастна, ибо иначе не можетъ быть и должно такъ быть, потому что послѣ любви человѣкъ становится подлинно человѣкомъ, потому что страданіе очищаетъ; красота и радость любви -- въ тайнѣ ея. И никто не зналъ, какъ тосковала Алена ночами, молодая, одинокая, съ молодымъ своимъ тѣломъ, -- въ іюнѣ, въ іюньскія сѣнокосныя ночи. Поэтому она осталась и вѣковушкой, не вышла замужъ до положенныхъ своихъ двадцати лѣтъ, послѣ которыхъ рѣдко берутъ уже дѣвушку; поэтому не показывала никому и поминальной своей книжечки, гдѣ на первой страницѣ было написано здравіе раба Божьяго Алексія, перваго ея жениха, кровнаго ея брата. Помогала матери въ собираніи травъ, ходила за отца по рельсамъ съ фонаремъ и зеленымъ флагомъ, пряла зимними вечерами на безконечной прялкѣ. Такъ было до двадцать четвертаго года; остро начала чувствовать Бога съ смертельными тайнами, ходила въ церковь и молилась зарями, -- вѣдь всегда религіозное связано съ плотскимъ, съ тѣлеснымъ...
   Съ тѣхъ поръ, съ того апрѣля, какъ мать разсказала о томъ, что смертельное манитъ, прошло пятнадцать лѣтъ. Изъ Алены-дѣвочки стала красивая женщина, крѣпкая, румяная, широкая, съ черными глазами, опущенными скромно долу.
   Тотъ же молодой студентъ, что тогда смѣялся и стоялъ подъ окошкомъ съ разстегнутымъ воротомъ, радостный и бодрый, -- успѣлъ уже сильно размѣнять свою жизнь, такъ, какъ размѣниваютъ ее многіе русскіе бары: женился неудачно, метался съ женой по Россіи и за границей, все время тоскуя по своему помѣстью и тихой, разумной жизни; разошелся съ женою не скоро и трудно, потративъ на это все, что было отпущено ему для творенія жизни; вернулся, наконецъ, въ свою усадьбу, въ Марьинъ Бродъ, поселился одинъ въ старомъ домѣ, зарылся книгами. Былъ онъ уже зрѣлымъ мужчиной, съ бородою окладистой, съ усталыми уже глазами и печальной улыбкой.
   И Алена ушла къ нему жить. Правила народа нашего строги и просты, -- каждый родившійся долженъ по веснѣ обвѣнчаться, родить и потомъ умереть; всѣмъ же отступившимъ отъ этого можно дѣлать по-своему свою жизнь -- и не грѣхъ, если вѣковушка пойдетъ ко вдовцу въ работницы, не грѣхъ, если ко вдовѣ заѣзжаютъ почтари со станціи, -- не осудитъ ихъ никто: вѣдь цвѣтетъ рожь и въ цвѣтеніи своемъ несетъ колосы, вѣдь ржатъ по веснѣ въ поляхъ лошади, токуютъ на токахъ птицы и поютъ на откосѣ дѣвушки.
   Алена ходила въ церковь къ обѣднѣ, дома плакала потихоньку, потомъ взяла на плечи сундучокъ свой и пѣшкомъ пошла за рѣку, въ усадьбу Марьинъ Бродъ; уходя, остановилась въ дверяхъ, окинула взоромъ избу, сказала тихо:
   -- Что же, прощайте. Ухожу.
   И ушла, -- никто не осудилъ, не понесла грѣха.
   Опять былъ іюнь. Во ржи въ поляхъ кричали перепела, небо было зеленымъ, солнце садилось на западѣ, и на востокѣ сталъ хрустальный серпъ; шла тихо, срывала колосики и высасывала сладко-вяжущій сокъ изъ будущихъ зеренъ.
   

III.

   Въ усадьбѣ у барина Полунина прожила она пять лѣтъ.
   Пришла къ нему вечеромъ, поставила въ кухнѣ на скамью сундучокъ, прошла въ его кабинетъ. Полунинъ сидѣлъ у стола. Сказала:
   -- Вотъ я, баринъ. Пришла -- и, какъ мать ея, платкомъ утерла уголки губъ, еще красивыхъ очень.
   Полунинъ былъ изъ тѣхъ русскихъ баръ, что ищутъ правду и Бога, и позвалъ къ себѣ Алену онъ потому, что полюбилъ ее и еще потому, что думалъ въ ней найти правдивое и естественное, отдохнуть съ ней и создать жизнь правильную и крѣпкую. Они жили вдвоемъ въ усадьбѣ, сами справляли хозяйство. Полунинъ училъ Алену грамотѣ и читалъ съ ней Житія, самъ увлекающійся ими, ищущій подлиннорусское.
   Черезъ полгода родилась у нихъ дочь Наталья,-- и Алена предалась ребенку, въ немъ и черезъ него чувствуя жизнь. Была жизнь ея проста и сурова, какъ жизнь и Полунина, -- вставала съ зарей, молилась Богу, шла доить коровъ, готовила къ обѣду, снова въ поддень доила коровъ, была съ ребенкомъ, кормила его, пеленала, мыла. Никто къ ней не ходилъ, не уходила и она никуда, кромѣ церкви. Зимой заметала ихъ метелица, весной къ самой усадьбѣ подходила рѣка, осенью шли дожди и стояли пустынные, ясные, холодные дни. Полунинъ сидѣлъ за книгами, рубилъ дрова, говорилъ о правдѣ и -- не примѣчалъ, вѣрно, что слова его о добрѣ иной разъ были черствы и злы, -- люди старѣютъ.
   Годъ смѣнялся годомъ. Весны многое творятъ въ жизни человѣческой, -- у Алены былъ еще іюнь, пахнущій травами, съ горькимъ березовымъ разсвѣтомъ и съ хрустальнымъ серпомъ надъ горизонтомъ. Дѣвочка Наталья умерла.
   Смертельное -- манитъ. Дѣвочка Наталья умерла въ апрѣлѣ, и жизнь Алены стала пустой. Богъ всегда былъ съ нею -- у нея въ сердцѣ. Хоронить ходили съ Полунинымъ черезъ мостъ, -- разлилась рѣка. Оттуда шли молча, рядомъ, на мосту остановились на минуту, -- вѣрно, каждый вспомнилъ о своей молодости, -- пошли тихо дальше; въ домѣ было сыро, пустынно и темно.
   И когда подошелъ іюнь, Алена рѣшила -- идти. Смертельное -- манитъ, манитъ броситься съ моста въ полую воду, манитъ -- въ дали, въ конецъ, чтобы идти, идти, идти, -- и есть люди, которые уходятъ.
   Сзади была жизнь, въ которой остались іюнь съ его травами, женихъ Алексѣй, дочь Наталья, быть можетъ, Полунинъ, матернина тайна, -- впереди осталось смертельное -- Богъ и дорога.
   Утромъ сказала Полунину:
   -- Ухожу завтра, прощай!
   -- Куда уходишь?
   -- Такъ... въ монастыри... куда придется... въ святыя мѣста. И ушла, отнесла сундучекъ свой къ матери въ сторожку, а на разсвѣтѣ вышла, шла полями, ржанымъ моремъ, раскусывала сладко-вяжущія ржинки, смотрѣла въ небо, шла отъ креста колокольнаго ко кресту, чуяла, -- чуяла, какъ пахнетъ іюнь, и думала, глядя на дорогу, что подорожники -- отъ порѣза, отъ лишаевъ, что синенькія звѣздочки -- отъ змѣинаго укуса.
   Въ монастыряхъ молилась, -- вынимала просвирки за упокой.
   Согрѣшила только однажды, въ монастырской гостиницѣ, въ темномъ коридорѣ: сладокъ грѣхъ около Бога, и смертельное -- манитъ.
   
   Мартъ, 1918 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru