Съ синихъ сумерекъ поднялась луна. Шла надъ снѣгомъ колкая поземка, -- двигались надъ землею мглистыя облака, луна за ними казалась поспѣшной и мутной. Передъ ночью на суходолѣ, тамъ, гдѣ собиралась всегда стая, выли призывно волки, призывали вожака.
Вожакъ лежалъ весь день и всю ночь въ своемъ логовѣ.
Ко дну лощины сходилъ суходолъ, часто поросшій красноствольными соснами. Тринадцать лѣтъ тому назадъ здѣсь прошла необычайная гроза, повалила цѣлую борозду сосенъ. Буреломъ, съ корявыми его корнями, уже слежался, остались лишь коряги корней и ямы отъ нихъ. Кругомъ разрослись молодыя елочки, уже переставшія хмуриться и чахнуть подъ открытымъ небомъ, пробивались дубки, орѣшникъ, ольха, -- здѣсь было логово волка. Здѣсь тринадцать весенъ волчиха приносила ему дѣтенышей, которыхъ надо было кормить. Волкъ былъ уже старъ, былъ онъ великъ, силенъ, жаденъ, хищенъ и храбръ, съ крѣпкими челюстями, короткой шеей, на которой свирѣпо торчала шерсть, устрашая младшихъ, съ быстрыми поджарыми ногами, -- и не даромъ онъ, старый, большой волкъ съ, желтыми подпалинами на брюхѣ, сталъ вожакомъ. Семь лѣтъ былъ онъ вожакомъ и водилъ свою стаю, чтобы рыскать пищу. Днемъ онъ былъ въ буреломѣ, передъ ночью онъ шелъ въ поле и вылъ короткимъ призывнымъ воемъ, -- призывалъ стаю и охотился съ нею ночами, рыская по полямъ и оврагамъ, и около селъ и хуторовъ. Зимой были вьюги, не было пищи, волки садились въ кругъ, лязгали зубами и выли ночами, тоскливо и долго.
Тринадцать лѣтъ волкъ жилъ со своей самкой, родя и радуясь отъ нея, и семь лѣтъ былъ вожакомъ, страшнымъ и безпощаднымъ, перерѣзавшимъ много не только лосей, лошадей, быковъ и еще подобныхъ имъ, но и волковъ, ослушивавшихся и не подчинявшихся, и медвѣдей,-- волкъ жилъ, чтобы охотиться, ѣсть и родить, какъ живетъ каждый волкъ. А пять дней тому назадъ, у рѣки на ярѣ, неподалеку отъ волчьей тропы къ водопою, у молодого сосняка, въ кустарникахъ, заваленныхъ снѣгомъ, люди съ хутора бросили теленка, спрятавъ подъ нимъ крѣпкій капканъ. Ночью, шаря по полямъ, волки нашли теленка. Долго сидѣли въ сѣромъ ночномъ мракѣ вокругъ него, воя тоскливо, пощелкивая голодно зубами, труся придвинуться ближе и подталкивая трусливо впередъ другъ друга, съ глазами жестокими и недобрыми. У молодого волченка голодъ оказался сильнѣе смертнаго страха, и онъ бросился съ визгомъ на теленка, а за нимъ устремились всѣ, взвизгивая, рыча, приподнявъ хвосты, изогнувъ костлявыя спины и щетиня шерсть на короткихъ своихъ толстыхъ шеяхъ,-- и въ капканъ попала самка вожака. На нее не обращали вниманія и жрали, и лишь когда стая съѣла теленка и разбѣжалась, было понятно, что самка останется здѣсь навсегда. Всю ночь она выла и металась, кружась на лязгающей цѣпи. Утромъ пришли люди съ хутора -- два человѣка, -- вскинули ее на лыжи и увезли.
А вожакъ остался стоять, пока не прошелъ весь день не навернулась другая ночь. Тогда онъ созвалъ всю стаю, разорвалъ молодого волченка, и пошелъ крупной безразличной побѣжкой, съ понурой головой и все торчащей щетиной, уходя отъ стаи по вѣтру къ себѣ въ буреломъ. Стая подчинилась смертному наказанію его, ибо онъ былъ вожакъ, захватившій себѣ власть, и осталась ждать, думая, что онъ одинъ пошелъ искать ѣсть.
Потомъ же, когда не приходилъ сутки, новыми сумерками стая стала выть, призывая вожака, но теперь уже затѣмъ, чтобы убить его, забывшаго, что изъ вожаковъ только одинъ путь обратно, ибо, по звѣриному закону, -- отступившему отъ равенства -- смерть. Вожакъ же лежалъ неподвижно весь день въ своемъ логовѣ, какъ и слѣдующіе дни.
II.
Шла поземка. Дулъ вѣтеръ, не сильный, но рѣзкій. Небо оставалось еще по-ночному чернымъ; снѣгъ лежалъ сѣрый, твердый. На горизонтѣ справа меркнула круглая красная луна, мутная отъ облаковъ; слѣва начиналъ уже краснѣть восходъ.
Вожакъ пошелъ на лысый верхъ суходола, вышелъ изъ деревьевъ и остановился съ опущенной головой у опушки, слушая и нюхая. Дулъ вѣтеръ здѣсь много крѣпче, поскрипывали деревья, изъ чернаго поля несло пустотой и холодомъ.
Вожакъ протяжно завылъ. Ему никто не отвѣтилъ. Тогда онъ пошелъ по пути къ водопою, къ рѣкѣ, къ тому мѣсту, гдѣ погибла самка.
Шелъ быстро и безшумно, пристилаясь къ землѣ, лишь глаза минутами свѣтились, и было бы страшно повстрѣчать его въ ту пору. Поля лежали ровно, въ снѣгахъ, съ холма у рѣки видно было село, съ подслѣповатыми оконцами, уже засвѣтившимися, около рѣки неподалеку стоялъ хмурый хуторъ. Волкъ бродилъ по пустымъ полямъ безъ цѣли, безъ дороги. Была еще сѣрая ночь, но по тому, какъ синими красками свѣтился разсвѣтъ, можно было узнать, что близокъ мартъ, -- уже мартъ. Вѣтеръ дулъ постариковски, сердито, кололъ поземкой.
Прошло немного дней, но на томъ мѣстѣ, гдѣ были капканы, уже все сгладилось, и ничто не говорило о недавней смерти, -- едва-едва лишь улавливались запахи самки, уже вывѣтренные. Развороченный снѣгъ около капкана замела поземка. Луна шла внизъ и краснѣла мутно. Волкъ поднялъ голову къ лунѣ и завылъ тоскливо и тихо, лунный свѣтъ отразился въ безвыразительныхъ его глазахъ, они слезились маленькими гнойными слезинками. Волкъ опустилъ голову къ землѣ и замолчалъ, глаза загорѣлись недобрыми, зелеными огоньками.
На хуторѣ въ окнахъ вспыхнулъ свѣтъ. Волкь пошелъ на него. Вѣрно, учуяли собаки, залаяли громко и трусливо. Волкъ легъ на снѣгъ и провылъ тоскливо и громко. Вышелъ на дворъ человѣкъ и улюлюкалъ, думая, что нахлынула стая. Въ небѣ, почти у горизонта, красная луна скользила въ облакахъ, поспѣшныхъ и мутныхъ. Здѣсь, около рѣки, внизу на водопоѣ, въ лѣсу, по суходоламъ, -- здѣсь тринадцать лѣтъ жилъ самецъ. Теперь его самка лежала на дворѣ, на хуторѣ.
Ночь уже проходила, волкъ все бродилъ безъ дороги, безъ цѣли, съ опущенной широкой головой, со свирѣпыми глазами, глядящими исподлобья. Луна сѣла за землю, краснымъ загорѣлся восходъ, снѣга стали лиловатыми.
Волкъ пошелъ къ себѣ въ берлогу.
Около сваленныхъ сосенъ стояли стройныя, зеленыя елочки. Волчата, рождавшіеся раньше по веснамъ, потѣшно полные и неуклюжіе, любили играть здѣсь въ буреломѣ, противъ входа въ логово, защищеннаго молодыми зелеными елочками.
III.
Утро пришло и вѣрно разсказало, что надъ землею творится мартъ, что, уже не по зимнему, небо поголубѣло и поднялось далеко ввысь, что скоро поползутъ снѣга и изъ-подъ нихъ, изъ разбухшей земли, придетъ буйная весенняя страда, когда нѣтъ возможности не искать радости. Солнце поднялось высоко, облака стали бѣлыми, легкими и прозрачными, точно лѣтомъ. Снѣгъ подъ теплымъ солнцемъ сѣрѣлъ и покрывался коркой; въ тѣни былъ синимъ, елочки казались особенно зелеными и привѣтливыми. Въ соснахъ постукивалъ дятелъ и, грѣясь на солнцѣ, весело покрикивали галочки, синицы и снѣгири. Пахло отъ сосенъ уже по-весеннему, возбуждающе и смолянисто. Было тепло и очень ясно.
Волкъ весь день лежалъ въ логовѣ. На кровати бурелома навалилась сгнившая листва, по ней пошелъ уже мохъ, дѣлая навѣсъ. Кругомъ тѣсно столпились молодыя елочки, засыпанныя снѣгомъ. Волкъ долго лежалъ, положивъ голову на лапы и сумрачно глядя передъ собой маленькими своими слезящимися глазами, лежалъ неподвижно, и во всей его фигурѣ чувствовалась усталость, тоскованіе и сумракъ. Два раза лишь онъ поднималъ голову вверхъ, разѣвалъ широко пасть и скулилъ, тоскливо и жалостно; тогда глаза его становились слабыми и безпомощными, никакъ не свирѣпыми, и онъ, точно щенокъ, махалъ хвостомъ, задѣвая имъ толстый сукъ. Потомъ опять онъ затихалъ въ тоскливой неподвижности. И лишь когда день сталъ по-мартовски зеленѣть, солнце ушло на западъ и сѣло, поднялась красная луна, -- тогда волкъ, впервые за эти дни, выявилъ злобу и безпокойство. Опять за ушедшимъ солнцемъ побѣжали облака, и въ нихъ стала танцовать мутная луна, пошла поземка, старчески захаркалъ вѣтеръ. Небо стало темно-синимъ, снѣгъ -- сѣрымъ и мутнымъ, свинчиваясь воронкой и разсыпаясь косынками, шла поземка.
Волкъ вышелъ изъ логова и завылъ громко, свирѣпо щетинясь, присѣлъ на заднія лапы и завизжалъ, точно ему стало больно очень и безсильно освирѣпила его эта боль, сталъ разрывать снѣгъ лапами и грызть его. Потомъ, поспѣшной, стелющейся побѣжкой, пошелъ въ поле, къ хутору, къ тому мѣсту, гдѣ стояли капканы.
Въ поляхъ было темно и холодно, поземка колола остро, настъ рѣзалъ ноги. На томъ мѣстѣ, гдѣ былъ капканъ, уже ничего не говорило о недавней смерти, -- днемъ образовался настъ, но всегдашнему стояли здѣшнія елочки и молодыя березки. Послѣдній запахъ, что вчера былъ еще уловимъ, единственный запахъ его самки, исчезнулъ сегодня уже навсегда. Стояла круглая луна. На суходольѣ, вдалекѣ, голодно и озлобленно выли волки, призывая вожака. Въ ту ночь, долго, и много, крупной побѣжкой бѣгалъ волкъ, мечась и воя, по полямъ и суходоламъ, съ тѣмъ, чтобы умереть утромъ.
IV.
Человѣкъ съ хутора, спавшій со своими дѣтьми, всталъ ночью, когда было еще совсѣмъ темно, и пошелъ на село по своимъ дѣламъ. Онъ надѣлъ ватную куртку и шапку, закурилъ трубку, -- огонекъ отразился на корявыхъ его ладоняхъ, -- и вышелъ на дворъ. Собаки бросились подъ ноги, трусливо и нагло, повизгивая, какъ рабы. Человѣкъ усмѣхнулся, откинулъ ихъ ногой и пошелъ къ калиткѣ.
За дворовымъ навѣсомъ небо было чернымъ, облака зеленоватыми, снѣгъ изсиня-сѣрымъ. Голубоватая мутная луна поспѣшно бороздила небо. Поземка начала уже засыпать дорогу. Вѣтеръ дули злобно и колко. Человѣкъ посмотрѣлъ на небо, свистнулъ и пошелъ къ селу крупнымъ, бодрымъ шагомъ.
Человѣкъ не замѣтилъ, какъ мимо него, около дороги прокрался волкъ и побѣжалъ впередъ. Лишь когда человѣкъ сталъ подходить къ селу, на дорогѣ онъ увидѣлъ волка. Волкъ сидѣлъ посреди проселка на заднихъ лапахъ и гнусными своими слезящимися глазами, горящими зеленымъ огонькомъ, вглядывался въ человѣка. Человѣкъ свистнулъ и замахнулся рукой. Волкъ сидѣлъ неподвижно, только на моментъ померкли и опять вспыхнули его глаза. Человѣкъ зажегъ спичку и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ. Волкъ не шевельнулся. Тогда человѣкъ остановился, улыбка сошла съ его лица, и онъ серьезно осмотрѣлся кругомъ. Были кругомъ поля, впереди лишь приплющивались къ землѣ сельскія избы. Человѣкъ сжалъ комъ снѣга и бросилъ его -- уже заискивающе -- въ волка, -- волкъ остался неподвиженъ, лишь лязгнулъ челюстями, на шеѣ встала грива. Человѣкъ постоялъ неподвижно, потомъ повернулъ обратно. Сначала онъ шелъ медленно, потомъ началъ бѣжать, и все быстрѣе и быстрѣе. Но когда онъ подбѣгалъ къ хутору, на дорогѣ онъ снова увидѣлъ волка. Волкъ опять сидѣлъ неподвижно на заднихъ лапахъ. Человѣкъ закричалъ и побѣжалъ обратно, и теперь уже бѣжалъ, не сознавая, что дѣлаетъ, крича дико и визгливо. Подъ мутной луной, надъ синими снѣгами, была мертвая тишина, лишь кричалъ безсмысленно человѣкъ.
У села опять былъ волкъ. Тогда человѣкъ бросился съ дороги. Онъ махалъ руками, кричалъ, шапка его давно упала, волосы, вмѣстѣ съ краснымъ шарфомъ, отбрасывались вѣтромъ назадъ. Сейчасъ же за дорогой человѣкъ завязъ и упалъ, и когда онъ хотѣлъ подняться изъ рыхлаго и глубокаго снѣга, на него налетѣлъ волкъ и ударилъ его сзади, очень крѣпко и коротко, по шеѣ. Человѣкъ упалъ опять, и черезъ минуту онъ уже не кричалъ, и тогда завылъ свирѣпо и одиноко волкъ.
V.
Съ сумерекъ, когда пошла въ сѣромъ, ночномъ мракѣ поземка, собрались волки на суходолѣ и стали выть. Они призывали вожака.
Небо было сѣрымъ, вѣтеръ шумѣлъ въ соснахъ, волки сидѣли въ снѣгу кругомъ на заднихъ лапахъ и хмуро выли, потому что они были голодны и не Ѣли уже шесть дней. У нихъ ушелъ вожакъ, кто водилъ ихъ на охоту и кто заботился о нихъ, -- тотъ, кто, семь лѣтъ тому назадъ, убилъ прежняго вожака, чтобы стать. Сейчасъ, сидя кругомъ, воя, поблескивая глазами, щетиня шерсть, они были тоскливы и злы и по-рабски не знали, что дѣлать. Только одинъ молодой волкъ, братъ недавно убитаго, сильный и ловкій, ходилъ независимо, полязгивая зубами и оглядывая всѣхъ. Съ молодостью и силой къ нему пришла чванная мысль -- стать вожакомъ; вѣрно, онъ не зналъ еще, что нерадостно это, что ему тогда предстоитъ лишь одинъ путь -- смертный, ибо отступившему отъ равенства -- одно звѣриное возмездіе -- смерть. Молодой волкъ завылъ гордо, но остальные не смотрѣли на него, тупясь и воя трусливо и робко.
Проходила ночь. Старикъ метался по полямъ и суходоламъ, спускался къ рѣкѣ, рыскалъ въ лѣсу и скулилъ свирѣпо, ибо у него ничего не осталось. Онъ жилъ, чтобы ѣсть и родить. Желѣзнымъ капканомъ человѣкъ отвелъ его отъ закона, и ему предстояла смерть.
Разсвѣтъ шелъ медленно. На западѣ очень красная и большая сѣла луна, на востокѣ загорѣлся красный костеръ, небо было еще по-ночному мутно, снѣга -- сини. Былъ мартъ, когда разсвѣты ранни и длинны. Волкъ, убивъ человѣка, пошелъ къ суходолу, гдѣ собиралась стая. Волки увидѣли его и бросились навстрѣчу, и когда бѣжали, никто не зналъ, что будетъ, бѣжали раболѣпно и низко. Лишь когда молодой волкъ бросился на вожака, осмѣлился броситься, -- вдругъ всѣ повспомнили свои давнія обиды, и всѣ бросились на него съ ощеренными зубами.
Надъ ними было еще черное, лишь на востокѣ покраснѣвшее, небо. Волкъ не сопротивлялся. Волкъ умеръ, его растерзали на клочья, и клочья эти вмѣстѣ съ костями были подъѣдены.
VI.
Это было на седьмой день послѣ смерти самки, -- когда умеръ вожакъ. А еще черезъ семь дней подъ золотымъ солнцемъ и синимъ небомъ поползли снѣга, очищая землю къ веснѣ, всполошились ручьи и побурѣла рѣка, а елочки стали еще зеленѣй. Весной, какъ семь лѣтъ тому назадъ было со старикомъ, молодой волкъ сталъ вожакомъ и взялъ себѣ самку, чтобы родить. Зори были очень красными и медленными, сумерки же зелеными. Самка молодого волка была дочерью стараго вожака, и она пошла родить въ буреломъ.