Первухин Михаил Константинович
Не жена

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Михаил Первухин

Не жена

I.

   В этот вечер Кругляков два раза сталкивался с Еленой Аркадьевной. В первый раз он видел, как она выходила с несколькими сверточками из магазина.
   -- Добрый вечер! -- раскланялся с ней Кругляков с привычным оттенком почтительной и доброжелательной фамильярности,
   -- За покупками? И без мужа? И не боитесь наших хулиганов? А?
   Молодая женщина ласково кивнула ему головой.
   -- Руки не подаю: заняты! -- сказала она, указывая глазами на сверточки и узелочки. -- Степану Степановичу некогда сегодня. Смета какая-то, что ли. Он меня одну отпустил. Да запоздала я. Да еще и не со всеми делами справилась: кое-что купить надо. Ну, ничего. Прощайте.
   У Круглякова мелькнула мысль, что, в сущности, его отношения к чете Самойловых обязывают его предложить Елене Аркадьевне свою помощь: взять у неё сверточки и узелочки, проводить ее домой. Но эта мысль исчезла сейчас же, как только он подумал, что этим прервется его прогулка, сократится -- "порция кислорода", что Елена Аркадьевна, видимо, намерена побывать еще чуть ли не в полудесятке магазинов.
   -- Изволь таскаться с ней. Изволь в магазинах у прилавков целые часы выстаивать. Там теперь битком набито. Присесть не удастся... А на улице -- тоже не мед. Да и скучновато с ней! -- формулировал он свое нежелание "связывать себя". Мелькнула и еще мысль:
   -- Самойловы -- расчётливы. Каждая копейка на счету... Пожалуй, воспользуется случаем, чтобы не брать извозчика, сберечь тридцать копеек. Нагрузит, как дачного мужа барыньки нагружают. И придется тащиться две-три версты. Да еще по темным улицам и переулкам... Тоска, тоска смертная...
   И Кругляков вторично приподнял шляпу и почтительно раскланялся.
   -- Счастливого пути! Всего хорошего! Степану Степановичу -- поклон. Собирался зайти сегодня в шахматы сразиться...
   -- Так что же?
   -- Но решил, что не следует мешать. Вы же говорите, -- ведомости у него?
   -- Ах, да! До свидания, Сергей Иваныч.
   -- До свиданья.
   Вытянув грудь и приподняв плечи, Кругляков прошел в сторону. Оглянувшись, он видел стройную фигурку молодой женщины несколько секунд. Она была эффектно освещена снопом лучей из зеркального стекла магазина. Сверточки и узелочки, видимо, мешали и немножко сердили Елену Аркадьевну: нетерпеливым, нервным жестом она одной рукой пыталась собрать весь свой груз в одно место, а другой подбирала трен ловко сшитого платья.
   Еще секунду спустя Елена Аркадьевна смешалась с толпой гуляющих, и Сергей Иванович больше уже не видел её фигуры.
   В это мгновение чья-то сильная рука хлопнула по плечу Сергея Ивановича, и хриплый, срывающийся, молодой знакомый басок просипел над его ухом:
   -- Брав-во! Брав-во! Одобряю!
   -- Ну можно ли быть таким медведем? Чуть плечо не сломал! Хоть бы поздоровался раньше...
   -- Поздороваться? Отчего и не поздороваться? Давай твою честную руку -- "Давай руку мне, товарищ. И вместе побредем"!.. Так ты вот как, Серж? Од-добряю! Вкус у тебя есть, у разбойника!
   -- Опомнись! Опомнись! Что мелешь?
   -- Не хочу опоминаться. "Лови, лови, часы любви, пока огонь горит в крови!"
   Перестань шутить, Ботьянов! -- серьезным тоном оборвал подошедшего Кругляков. Она прекрасная женщина...
   -- А я разве говорю что-нибудь против этого? Даже больше: она прелестная женщина. Один восторг!
   -- Перестань. Иначе... Я с тобой поссорюсь. Ей-Богу! И что у тебя за манера? Ты на всех женщин, Ботьянов, смотришь совершенно одинаково.
   -- Совершенно одинаково! -- меланхолически подтвердил Ботьянов.
   -- Для тебя нет разницы между честной женщиной, между женой, любящей своего мужа и заслуживающей общего уважения.
   -- Ты это о чем?
   -- Да хотя бы о женщине, которую я глубоко уважаю: о Самойловой! -- довольно внушительно произнес Кругляков и даже как-то демонстративно отодвинулся от товарища.
   Ботьянов потянулся за ним и загородил дорогу.
   -- Да о чем ты? Серж? Ну, говори яснее! Я тебя не понимаю. Какая "уважаемая" или даже "глубокоуважаемая" женщина, какая "жена", чуть ли не мать семейства? Это не Лелька ли Шугаева?
   -- Такой не знаю! -- твердо отвечал Кругляков, хмуря свои брови и силясь изобразить на своем бледном и юном лице негодование.
   -- Не знаешь? Да ты же с ней сейчас расшаркивался. Ты же ее спрашивал о здоровье её "супруга" и т. д. Ха-ха-ха! Супруг. У неё -- супруг!
   -- Послушай, Ботьянов...
   -- Нет, ты послушай. Я давно слушаю. Ха-ха-ха!
   -- Да разве она... То есть, они... Ну, словом...
   -- Ха-ха-ха! Юнец-то, юнец?! Ему Самойлов при встрече сказал: моя жена. А он и уверовал! Она шатенка? Да? А в прошлом году Самойлов меня представлял блондинке. Некрасивая, но с шиком одевается. И тоже: моя жена! А Линтварев знаком с третьей. Та на "Песках" теперь живет... Но это так, между прочим. А суть в том, что, знакомя его Линтварева, Самойлов года два назад тоже говорил: моя жена... У него такая манера.
   -- Манера? -- растерявшись, переспросил Кругляков, недоумело глядя на товарища. На его испитом, болезненном лице отразилась масса нахлынувших ощущений. И недоволен он был как будто чем-то, и как будто обидело его, так, немного чуть, то, что он услышал, и взволновало как-то по-особенному.
   -- Ты -- циник! -- бормотал он, хмурясь.
   -- А ты... ты... Ах, ты, юнец, юнец! -- продолжал хихикать Ботьянов.
   -- Я знал, что ты бываешь у них...
   -- По праздникам только! -- хмуро и нерешительно вставил Сергей Иванович.
   -- По праздникам, по будням, чёрт, дьявол! Разве не все равно? Но я думал, что ты отлично осведомлен о положении. Итого... Не преминешь воспользоваться...
   -- To есть?
   -- Ну, когда Самойлову она надоест...
   -- Елена Аркадьевна?
   -- Лелька Шугаева, а не Елена Аркадьевна! Юнец, неисправимый юнец! Но я думал, что ты только ловишь момент.
   -- Еще раз прошу тебя, Жорж, оставь, пожалуйста. Мне не нравятся твои шутки. Наконец, это с твоей стороны...
   -- Ну, договаривай. Ну, скорее. Выпаливай!
   Кругляков покраснел. Вырвав руку из руки товарища, он, торопливо и захлебываясь словами, почти выкрикнул:
   -- Ну, так что же? Он говорит: жена. Значит, жена. Как мы смеем судить? Нет, как мы смеем судить? Знаешь? Развода нет. Несчастье какое-нибудь, ну, и того... Стыдно. Я не считал тебя способным на такую гадость.
   -- Что?
   -- Да, на такую гадость. Стыдно, Стыдно!..
   -- Да чего ты кипятишься? Скажи, пожалуйста? Разобиделся? Влюблен, как кот? Ну и влюбляйся. Разве я что-нибудь против этого имею? Но смешно же содержанку, любовницу какого-то там, чёрт его дери, проходимца считать за законную половину. "Кланяйтесь супругу"! "Как ваш супруг поживает"? Почему без супруга пожаловали? Тьфу! Воображаю, как она на тебя смотрит: как на идиота. Воображаю, как она в душе смеется над твоими манерами. Или обижается...
   -- За что?
   -- Принимая за насмешку твою почтительность. Да не сердись на меня. Я дружен с тобой, еще с того дня, как ты к нам в управление поступил, -- вижу, что ты готов душу отдать. Ну, жаль стало.
   -- Еще чего?.. Душу отдать? Откуда взял ты это?
   -- А то нет? Тем лучше. Живи, как все. Я знаю, ты идеалист, Сережа, хоть тебе двадцать три. Но, послушай, друг. Ведь, смешно же это, согласись? Содержанка, любовница. Что правда, то правда: они держались всегда прилично. Тон порядочной женщины. Но, все-таки. А ты ей вдруг: -- "супруг, супругу, о супруге". Но не волнуйся. Я больше не буду. Оставим этот разговор. Зайдем перекусим. Хочешь, пивка выпьем.
   -- Нет, не хочу. Я хочу домой. Не провожай меня. Мне хочется одному побыть.
   -- Что за фантазия? Ну, не хочу мешать тебе. Прощай!
   Холодно пожав руку Ботянова, Сергей Иванович повернул назад.
  

II.

   Кругляков не лгал, говоря, что ему хочется побыть одному. Действительно, он был так взволнован, даже, пожалуй, расстроен, что его общество тяготило. В другой раз он прошелся бы охотно с Ботьяновым, пожалуй, зашел бы в "Баварию", пошлялся бы по бульварам и улицам, заглядывая в окна магазинов и меняясь с спутником впечатлениями. Но сейчас ему хотелось быть одному, одному. Он чувствовал себя как-то странно. Отчего то ему было точно стыдно немножко, как-то неловко. И в то же время в душе поднималось какое-то странное, точно тревожное и одурманивающее настроение. Он не мог отрешиться от мысли о Елене Аркадьевне. И его теперешние думы о ней были какими-то странными и заставляющими сильнее биться его сердце.
   До сих пор о ней, как о женщине, он не думал или почти не думал. Он думал, что между ними -- непроходимая пропасть. Молодая женщина казалась ему такой... строгой, что ли, такой недоступной, что он избегал даже тени мысли о возможности сближения, о возможности обладания ею.
   Чужая жена, жена молодого и красивого мужа, любящая его... Разве она... снизойдет? Женщина приличная, уравновешенная, немного холодная... Разве мыслимо сближение? Но теперь, когда он узнал, что эту женщину называют "Лелькой", что она не жена Самойлова, Круглякова потянуло к ней.
   Идя по темной уже улице, он как-то машинально шептал почти вслух:
   -- Так вы так-то? Хорошо. Хорошо же. Так вы так-то? Отлично. Отлично...
   -- Это вы, Сергей Иванович? -- расслышал он беззаботный, ласково звучащий голос нагнавшей его Елены Аркадьевны.
   -- Что это вы бормочете? Ха, ха! Идет по улице и бормочет. Куда вы? Домой?
   -- Я? Домой... То есть, как сказать? -- путался Кругляков, впиваясь взглядом в лицо молодой женщины.
   -- Что это вы такой странный сегодня? То опрометью бросаетесь от меня прочь, то бормочете, то...
   -- Елена Аркадьевна. Я... Вы находите? To есть, если хотите, -- продолжал путаться Кругляков. -- Вы домой? Позвольте вас проводить? Ваши покупки где же? Давайте, я понесу.
   -- Ну, проводите. Зайдем к нам, чайку напьемся. Муж кончит свою работу, вы в шахматы поиграете. Вот, берите. Не тяжело? Впрочем, вы -- мужчина, вы такой сильный...
   Молодая женщина болтала беззаботно, по-видимому, вовсе и не подозревая, как волнуется её спутник. Но Круглякову казалось, что она видит его волнение и только притворяется, что не видит. Ему казалось даже больше. Ему казалось: она отлично знает, что именно происходит сейчас с ним, и не сердится на него. Ей даже нравится это... Тревожное чувство разрасталось и разрасталось все сильнее. По временам даже дрожь охватывала все тело Круглякова, и он стискивал зубы, чтобы не выдать себя.
   -- Кажется, мы по вашему переулку сейчас идем? -- осведомилась молодая женщина, когда с довольно оживленной в этот осенний вечер улицы они свернули в другую, потом в совсем глухой переулок.
   -- Да! А что? -- вспыхнул Кругляков. Этот вопрос показался ему прямым намеком.
   -- Вот, тут... Следующий дом мой. У меня отдельная комната. Совершенно отдельная. То есть, никто даже не знает, кто у меня бывает.
   -- Вот как? -- рассеянно переспросила Елена Аркадьевна. -- Подержите это! -- обратилась она, передавая Круглякову оставшийся у неё в затянутой перчаткой руке ридикюль. -- Подержите. Мне оправиться надо.
   -- Оправиться? -- пробормотал Кругляков нерешительно, кусая губы. И вдруг точно огнем охваченный, вымолвил сдавленным шёпотом:
   -- Зайдем ко мне?
   -- Что? Что? -- растерялась молодая женщина, испуганно глядя на спутника. -- К вам? Зачем? Как?
   -- Ко мне. Один я. Никто не увидит. Милая, милая! Идем же, Ну, идем! На минутку только. На одну минутку. Ну, что же ты? Идем же! Милая, милая! Оглянувшись вокруг и видя, что переулок совершенно безлюден, Кругляков обнял молодую женщину, охватил правой рукой её тонкую шею и пригнул её голову к себе. Елена Аркадьевна сначала поддалась, точно не имея сил сопротивляться. Но когда горящие губы Круглякова коснулись её щеки и впились в её губы, она рванулась изо всех сил и, уронив свой ридикюль и зонтик, оттолкнула Круглякова.
   -- Пустите! Пустите... Или я... беззвучно бормотала она.
   Не обращая внимания на её сопротивление, Кругляков опять впился поцелуем в её уста и почти потащил ее по направлению к воротам.
   Растерянность ли, страх ли скандала, но молодая женщина, отбиваясь всеми силами от объятий и поцелуев -- не кричала. Только у самых ворот она, громко и продолжительно вскрикнула. Этого было достаточно, чтобы Сергей Иванович испугался и выпустил ее из своих объятий. Она отбежала, шатаясь, от него на несколько шагов, когда он спохватился и собрался погнаться за ней. Но было уже поздно: на углу переулка показалась какая-то женская фигура. За ней шел по мостовой чернорабочий. Еще дальше, еще кто-то.
   Елена Аркадьевна, дрожа и захлебываясь от рыданий, вихрем метнулась к ним.
   Скрипнув зубами и сжав руки в кулаки, Кругляков несколько секунд стоял неподвижно, потом поворотился и побежал. Страх охватил его. Ему казалось, что сейчас за ним погонятся, его поймают, потащат в полицию. Он почти ничего не соображал. Оглянувшись, он увидел, что погони нет, и пошел тише, силясь справиться с вихрем нахлынувших мыслей.
   -- Ну, что же? Пусть, пусть... В полицию? Сделайте милость. Да я... Я отопрусь. Кто видел? Никто? Ну? Кто она? Ну? Содержанка. Ну, и пусть. Можно сказать, что она сама затронула меня. Не поверят? Ну, так еще: скажу, была у меня в квартире. Стала требовать от меня деньги и взвела поклеп. Правдоподобно?
   -- Ну, и народ теперь! -- вдруг раздался чей-то раздраженный голос почти над самым ухом Круглякова, шедшего уже довольно спокойно далеко от места происшествия. Говорил прохожий, обгонявший Сергея Ивановича. Ему показалось, что это сказано по его адресу, и он весь съёжился, весь сжался. Ноги точно налились свинцом и отказывались двинуться. Еще миг, его схватят, схватят, схватят... Он совершенно забыл обо всех своих планах оправдания и думал только об одном: как бы не упасть и не разрыдаться.
   -- Ну, и народ. Беда! -- говорил равняясь с ним, прохожий, по виду мастеровой.
   -- А что? -- переспросил его спутник, толкнувший локтем Круглякова.
   -- Барыня сейчас... В переулочке... Выскочила, -- спасите! кричит. Ну, опомнилась, видит люди. Говорит, ограбить хотели. Покупки несла. Из лавки. что ли, а он...
   -- Кто это?
   -- Ну, который шатающий. Босявка. Выскочил, говорит, из-за угла, хвать за покупку...
   -- Ишь ты?!
   -- Одначе, она как закричала, он на утек.
   -- Поймали?
   -- Где поймаешь? Темнота. Опять же, городового нет. Переулок пустой...
   Кругляков перевел дыхание и выпрямился.
   -- Не сказала. Не сказала. И не скажет. И не скажет. Не посмеет...
    

----------------------------------------------------------

   Первая публикация: журнал "Пробуждение" No 21, 1906 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru