Перевощиков Василий Матвеевич
Опыт о убеждении разума

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Опытъ о убѣжденіи разума.

Primum silva rerum ac sententiarum comparanda est.
Cicer. de Oratorе.

ГЛАBАI.
Предварительныя понятія.

   Разумъ есть способность познавать. Онъ ищетъ истину, чувствуетъ удовольствіе, когда познаетъ, или открываетъ ее: ибо ему извѣстно, что всякая новоприобрѣтенная истина есть новый шагъ къ благополучію. Онъ чувствуетъ удовольствіе даже и тогда, когда открываетъ истины, безполезныя для него: ибо при семъ онъ наслаждается дѣятельностію своею, чувствомъ силъ своихъ.
   Истины бываютъ двоякія: частныя и общія. Первыя суть представленія единственныхъ предметовъ, или свойствъ ихъ; вторыя суть понятія отвлеченныя, содержащія въ себѣ многія представленія. Описаніе какого либо растѣнія будетъ частное познаніе; описаніе общихъ свойствъ растѣній, такъ называемая философія Ботаники, будетъ познаніе общее.
   Человѣкъ имѣетъ три средства къ приобрѣтенію частныхъ познаній: чувства, воображеніе и память. Первыми познаетъ присутствующіе предметы; вторымъ отсутствующіе; и тѣ и другіе, сохраняетъ память.
   Изъ частныхъ познаній, помощію отвлеченія, извлекаетъ разумъ общія: такъ изъ разсматриванія человѣческаго рода, прешедшаго и настоящаго, выводятся науки законодательныя и политическіе. Даже тогда, когда уже извѣстную отвлеченную истину мы хотимъ сообщимъ другимъ, должны мы непремѣнно прибѣгать къ частнымъ познаніямъ. Умы читателей или слушателей желаютъ напередъ, такъ сказать, видѣть въ воображеніи частныя истины, чтобы понять изъ нихъ выводимую общую. Монтескю, желая утвердить и оцѣнить общую истину, что необходимо нужно приготовлять умы для самыхъ лучшихъ законовъ, говоритъ: "Германцамъ казался всего несноснѣе трибуналъ Bapа; трибуналъ Юстиніановъ, имъ учрежденный у Лазіеновъ, чтобы судить убійцъ ихъ Государя, казался имъ предметомъ ужаснымъ и безчеловѣчнымъ; Митридатъ, говоря противу Римлянъ, укоряетъ ихъ, всего болѣе формами ихъ судопроизводства. Парфы ненавидѣли Государя, который, будучи воспитанъ въ Римѣ, благосклонно и ласково обращался со всѣми. Самая свобода была несносна для народовъ, непривыкшихъ пользоваться ею. Такъ чистый воздухъ бываетъ вреденъ тому, кто привыкъ жить въ болотистой странѣ.
   "Венеціанецъ, по имени Бальби, находясь въ Пегю, былъ представленъ тамошнему Государю. Когда сей услышалъ, что въ Венеціи нѣтъ Короля, то захохоталъ столь громко, что сдѣлался съ нимъ кашель, и онъ едва могъ говорить съ своими придворными. Какой законодатель захотѣлъ бы предложить демократическое правленіе подобнымъ народамъ?"
   Напротивъ сего, когда писатели, предлагая общія понятія, не раздробляютъ ихъ на частныя, не представляютъ подъ образами (images) и картинами, дѣйствующими на воображеніе, то сіи общія понятія збивчиво начертываются въ умѣ читателей, или вовсе для нихъ невразумительны. Примѣромъ сему могутъ служить слѣдующіе періоды: "Посредствомъ умопредставленій отличаемыхъ мною отъ себя самаго познаю и отличаю самаго себя. Подлежащее (sujet) имѣетъ отношеніе къ предмету. Представленія не могутъ быть независимы отъ представляющаго. Предметъ (objet) имѣетъ отношеніе къ подлежащему. Отъ сего начала, или лучше отъ сего первоначальнаго дѣйствія раждается начало понятію конечнаго и безконечнаго." Начиная съ Канта, почти всѣ Нѣмецкіе философы пишутъ такимъ образомъ; гораздо легче бредить отвлеченіями, нежели познавать самые предметы; гораздо легче составлять сокращенія (compendia), или собирать общія понятіа для такъ называемыхъ начальныхъ основаній наукъ, приписывать къ нимъ заглавія книгъ, по большей части нечитанныхъ, нежели написать ясное, полное, краснорѣчивое сочиненіе о какомъ либо предметѣ.
   И такъ, желаемъ ли мы сообщить познаніе о частныхъ предметахъ, или объ отвлеченныхъ понятіяхъ, должны всегда дѣйствовать не прямо, а посредствомъ воображенія на разумъ.
   По сему въ нашемъ разсужденіи о средствахъ убѣждать разумъ будетъ показано во первыхъ, какія свойства должны имѣть мысли, чтобы онѣ занимали разумъ; во вторыхъ, какимъ образомъ предлагать ихъ, чтобы онѣ убѣждали его.
   

ГЛАВА II.
О справедливости мыслей.

   Главное и первое достоинство мыслей есть справедливость: ибо разумъ всего болѣе ищетъ истину.
   Но что есть истина?
   Доселѣ Русскіе руководствовались естественнымъ здравымъ умомъ, приобрѣтали ученіемъ, а еще болѣе опытомъ, познанія о вещахъ естественныхъ и людяхъ, и по симъ познаніямъ дѣйствовали и въ частной и въ общественной жизни; не входили въ непонятныя, почти всегда ложныя, а нерѣдко и вредныя метафизическія изысканія.
   Но нынѣ мы сближаемся весьма тѣсно съ прочими Европейскими народами. ихъ мнѣнія переходятъ къ намъ. У насъ показываются переводы философическихъ сочиненій различныхъ сектъ и народовъ. Россіяне, разумѣющіе иностранные языки, читаютъ всякаго рода книги, путешествуютъ по Европѣ, учатся въ иноземныхъ Университетахъ. Въ самой Россіи заведены Университеты; выписано множество чужестранныхъ Профессоровъ. Подъ ихъ руководствомъ образуется новое поколѣніе, приготовляется судьба народа.
   Въ Европѣ преимущественно три народа занимаются метафизическими изысканіями: Французы, погрузившіеся въ совершенный матеріализмъ; Нѣмцы, потерявшіеся въ идеализмѣ, и со временъ Канта, по введенному имъ непонятному образу писанія, едва ли сами себя разумѣющіе {Здѣсь должно припомнить, что нѣтъ правила безъ исключенія. И въ Германіи были и есть знаменитые и великіе писатели, Гердеръ, Мендельзонъ, Гарве, Зульцеръ и другіе немногіе. Я говорю только о большой части. Обч.}: Англичане держатся Бакона и Локка, наблюдаютъ физическую и нравственную природу, и изъ сихъ наблюденій составляютъ науки; они стоятъ въ срединѣ между Французами и Нѣмцами.
   Нѣтъ нужды доказывать, сколь великое отвлеченныя истины имѣютъ вліяніе въ благосостояніе обществъ; мы видѣли, и теперь видимъ тому примѣры во Франціи и сѣверной Германіи. Въ первой матеріализмъ истребилъ и нравственность, и религію, и таковы: самый гнусный, безумный егоизмъ господствуетъ; во второй не имѣютъ здравыхъ и ясныхъ понятій ни о какомъ предметѣ: отвлеченными бреднями все смѣшано, все потемнено {Пусть всякъ прочтетъ со вниманіемъ сочиненіе гжи Сталь о Германіи. Въ немъ увидитъ, что сія почитательница Нѣмцовъ находится въ безпрестанномъ противорѣчіи сама съ собою. Порицаетъ Французовъ, Англичанъ за ихъ философію; хвалитъ Нѣмцовъ, и между тѣмъ о знаменитѣйшемъ изъ нихъ, о Лейбницѣ, говоритъ такъ: Des ouvrages métaphysiques, qui ne sont fondés ni fur l'expérience , ni fur le fentiment, fatiguent fin-gulièrement la pensée, et l'on peut en éprouver un malaife physique et moral; tel qu'en s' obstinant à le vaincre on briferoit dans fa tète les ouvrages de la raison. Un poëte, Baggesen, fait du Vertige une divinité; il faut fe recommander à elle quand on veut étudier fes ouvrages qui nous placent tellement au fommet des idées, que nous n'avon,s plus d'échelons pour redescendre a la vie. Если гжа Сталь такимъ образомъ говоритъ о Лейбницѣ, то что должно сказать о Кантѣ и его послѣдователяхъ? Скорѣе я сочелъ бы все сочиненіе съ тонкою насмѣшкою, нежели похвалою Нѣмцамъ; или умъ гжи Сталь есть гнѣздилище противорѣчій. По крайней мѣрѣ ея книга есть нечто иное какъ собраніе оныхъ. Coч.}.
   Русскіе заимствуютъ науки у сихъ народовъ: сколь же намъ должно быть осторожнымъ въ выборѣ мнѣній, въ различеніи истины отъ лжи? Растлѣвая, такъ сказать, умственную невинность народа, приготовляютъ его погибель; о семъ думаютъ ли наши писатели, а особливо переводчики?
   Никто уже не споритъ, что мы приобрѣтаемъ всѣ наши познанія; но еще многіе, а особливо Нѣмецкіе философы, думаютъ, что законы ума врождены намъ, что -- какъ говоритъ Кантъ и его послѣдователи, и оттуда выводятъ самыя дерзкія и нечестивыя мысли -- познавательныя наши способности творятъ природу, а не природа образуетъ сіи способности.
   Посмотрите со вниманіемъ на развитіе ума въ ребенкѣ. По его рожденіи, онъ есть токмо чувствующее, способное къ образованію существо. Къ концу перваго года онъ знаетъ самые близкіе къ нему предметы, и можетъ быть умѣетъ называть нѣкоторые изъ нихъ; но онъ не имѣетъ еще никакого понятія о ихъ дѣйствіи и взаимной связи, не понимаетъ, кромѣ нарицательныхъ именъ (которыя тогда бываютъ для него именами собственными) и междометій, никакихъ другихъ частей рѣчи. Потомъ онъ познаетъ мало по малу всѣ окружающія его, или ему представляемыя вещи, научается называть ихъ, уразумѣваетъ смыслъ глаголовъ, силится соединять нѣкоторыя слова; но для него еще нѣтъ ни склоненій, ни спряженій, ни предлоговъ, ни нарѣчій, ни союзовъ. Наконецъ онъ начинаетъ говорить; но не имѣетъ и не понимаетъ никакихъ отвлеченныхъ идей: для него все недѣлимыя, нѣтъ ни видовъ, ни родовъ. Токмо съ прибавленіемъ лѣтъ, еще болѣе при хорошемъ воспитаніи, отъ безчисленныхъ опытовъ начертываются въ умѣ ребенка отвлеченныя понятія и общіе законы разума, которые суть общіе законы природы.
   Послѣ сего спрашиваю: если законы разума находятся въ умѣ ребенка, то для чего онъ не можетъ соединятъ словъ, ему извѣстныхъ? Если, на примѣръ, слѣдующій законъ: нѣтъ дѣйствія безъ причины? находится въ умѣ его, то для чего онъ о предметахъ ему извѣстныхъ не мыслитъ, не говоритъ, не дѣйствуетъ по оному? Для чего дѣти, по рожденія брошенныя въ лѣсахъ и пустыняхъ, потомъ найденыя уже возростшими, не показывали ни малѣйшихъ признаковъ общихъ законовъ разума?
   И такъ истина не въ человѣкѣ, а въ природѣ {Сочинитель могъ бы представить доказательства въ опроверженіе всѣхъ началъ Кантовой системы о происхожденіи понятій; но почитаетъ сіе невмѣстнымъ въ предлагаемомъ разсужденіи. Соч.}. Въ предыдущей главѣ сказано, какія человѣкъ имѣетъ познавательныя способности, и какія можетъ имѣть познанія. Слѣдовательно истина для чувствъ, воображенія и памяти состоитъ въ сообразности нашихъ ощущеній и представленій съ предметами, истина для ума въ сообразности понятій съ общими свойствами предметовъ.
   Изъ всего вышепредложеннаго слѣдуетъ, что человѣкъ можетъ познавать токмо природу физическую и нравственную, которыя ясно и сильно убѣждаютъ его въ бытіи Бога, яко Творца міра, и какъ всѣ наши опытныя познанія составляютъ науки естественныя, политическія и художества; прибавимъ къ нимъ чистую маѳематику, основывающуюся на однѣхъ опредѣленіяхъ -- собственномъ произведеніи опытомъ образованнаго ума человѣческаго: и вотъ вся сфера вашихъ познаній! За ними остается одна вѣра,
   Можетъ быть мнѣ возразятъ, что находятся безчисленные случаи, въ которыхъ предметы представляются чувствамъ въ иномъ видѣ, нежели каковы они въ самомъ дѣлѣ, что слѣдовательно бытъ можетъ природа совсѣмъ не такова, какою мы видимъ ее? Отвѣтствую: Доколѣ природа или человѣкъ не измѣнятся, доколѣ познанія наши будутъ истинны, и мы токмо при семъ условіи ручаемся за справедливость ихъ. Если же міръ или человѣкъ измѣнятся, тогда, безъ сомнѣнія, наступитъ или другой порядокъ вещей, или сія же самая природа совершенно въ иномъ видѣ представится намъ: но тогда міръ будетъ не нынѣшній міръ, или человѣкъ не нынѣшній человѣкъ,
   Идеалисты, полагающіе, что все что ни окружаетъ ихъ, находится токмо въ ихъ головѣ, не ли тому безумцу, которой, вывернувъ пятою ямку въ пескѣ на морскомъ берегу, хотѣлъ въ нее влить все море?
   

ГЛАВА III.
О занимательныхъ мысляхъ.

   Люди хотятъ быть всегда заняты, и притомъ, если можно, приятнымъ образомъ; удовлетвореніе сей наклонности доставляетъ имъ наслажденіе. Въ образованномъ человѣкѣ умственныя способности, также какъ въ невѣждѣ физическія, требуютъ занятія. По сему всякое сочиненіе должно быть занимательно, т. е. приводить въ дѣйствіе воображеніе, разумъ и страсти; должно приносить или великое удовольствіе, или пользу, или, что составитъ послѣднюю степень его совершенства, и ту и другую вмѣстѣ:
   
   Omne tulit punctum, qui miscuit utile dulci,
   Lectorem delectando, pariterque monendo.
   
   Мармонтель говоритъ, что предметы бываютъ занимаятельны или по подобію, или по вліянію. Правда, большая часть предметовъ занимаетъ насъ то по сходству своему съ нами, то по своему дѣйствію на насъ. Однакожъ находятся и такіе, которые не имѣютъ ни одного изъ сихъ свойствъ, и притомъ занимательны: таковы, на примѣръ, всѣ вещи необыкновенныя и удивительныя. Ручей, текущій и исчезающій въ морѣ, Марій на развалинахъ Карѳагена, занимательны по подобію; ужасныя бури, кровавыя войны Наполеоновы занимательны по вліянію: но я также съ великимъ любопытствомъ читаю въ Боннетѣ о домовитости нѣкоторыхъ насѣкомыхъ, -- а она токмо удивительна. И такъ скажемъ съ Цицерономъ: Sumendae res erunt aut magnitudine praestabiles, aut novitate primae, aut genere ipso singulares. Neque enim parvae, nee usitatae, neque vulgares admiratione, aut omnino laudis dignae videri soient.
   Занимательное для воображенія можетъ состоять или въ искусномъ представленіи предмета, или въ самыхъ предметахъ. Предметъ самъ по себѣ обыкновенный, но изображенный соотвѣтственно законамъ воображенія, ему весьма нравится. Читайте Тристрама. Вы найдете въ немъ множество обстоятельствъ совершенно незначущихъ; но сіи обстоятельства происходятъ, кажется, передъ глазами вашими, и тѣмъ занимаютъ васъ. Однакожъ нѣтъ сомнѣнія, что когда съ искуснымъ представленіемъ предмета и самъ предметъ будетъ живо и сильно возбуждать дѣятельность воображенія, тогда сочиненіе сдѣлается гораздо занимательнѣе. Въ семъ отношеніи справедливо слѣдующее выраженіе Витрувія: Neque erxim picturae probari de bent, si factae funt elegantes ab arte. -- O всемъ етомъ, и также о занимательномъ страстномъ было говорено съ надлежащею подробностію въ приличныхъ мѣстахъ; здѣсь же скажемъ токмо о занимательномъ для ума.
   Уже замѣчено, что разумъ ищетъ истины: и такъ для него занимательны могутъ быть важныя и полезныя истины о предметахъ всякаго рода. Въ самомъ дѣлѣ, какой разсудительной человѣкъ не будетъ читать съ величайшимъ вниманіемъ, на примѣръ, Сен-Ламбертова Всеобщаго катихизиса, въ которомъ изъясняется человѣкъ, истинныя правила нравоученія, вѣрнѣйшія средства къ благополучію? Кто не будетъ читать Бюффоновой Естественной исторіи, въ которой вся природа представлена въ живописныхъ картинахъ?
   Лѣтъ за десять передъ симъ въ нашей Словесности была мода говорить о ручьяхъ, цвѣточкахъ, травкахъ, кусточкахъ, томной лунѣ, о вздохахъ, слезахъ и о прочихъ симъ подобныхъ вещахъ; но какъ онѣ и худо были изображаемы и не просвѣщали ума ни познаніемъ истинныхъ красотъ природы, ни познаніемъ свойствъ человѣческаго сердца, то въ скоромъ времени наскучили и теперь забыты.
   Высокія мысли суть, истины, проливающія великій свѣтъ на физическую или нравственную природу. Баконъ показалъ вѣрный путь къ приобрѣтенію истинныхъ познаній; Невтонъ открылъ законы міра; Лавуазье измѣнилъ всю Химію; Монтань изъяснилъ сердце человѣка, Монтескю начерталъ Ѳеорію законовъ: вотъ высокія мысли!
   Занимательность поддерживается ожиданіемъ. Во всякомъ сочиненіи должно располагать мысли такъ, чтобы ихъ занимательность и важность непрестанно возрастали, конецъ сочиненія былъ бы послѣднею, высочайшею степенью занимательности и совершенно удовлетворялъ бы любопытству читателя. Въ частной ѳеоріи словесности надлежитъ показать формы такого расположенія для всѣхъ родовъ сочиненій: ето ея главный и единственный предметъ.
   

ГЛАВА IV
О новыхъ мысляхъ.

   Онѣ болѣе всего дѣлаютъ сочиненіе занимательнымъ, ибо весьма сильно возбуждаютъ вниманіе.
   Во всѣхъ Риторикахъ говорится о такъ называемыхъ отличныхъ мысляхъ, острыхъ, отважныхъ, тонкихъ, и пр., и пр. Ето, по моему мнѣнію, совершенно безполезно. Невозможно исчислить и наречь всѣ роды мыслей; невозможно дать правилъ для изобрѣтенія оныхъ. Сверхъ сего такія мысли по большей части бываютъ ложны и противны истинному, твердому краснорѣчію. Бюффонъ говоритъ: Rien n'est plus opposé à la véritable éloquence, que l'emploi de ces pensées fines, et la recherche de ces idées légères, déliées, fans confistance, et qui, comme la feuille du métal battu, ne prennent de l'éclat qu'en perdant de la folidité.
   Новость мыслей можетъ находиться или въ самыхъ истинахъ и картинахъ, или токмо въ формѣ, которая дается уже извѣстнымъ мысляхъ и картинахъ. Гораздо больше уваженія заслуживаютъ первыя, нежели послѣдняя; однакожъ и она содѣйствуетъ къ удобнѣйшему, живѣйшему и сильнѣйшему представленію мыслей.
   Мысли могутъ бытъ новы или для одного человѣка, или для цѣлаго народа, или для всѣхъ просвѣщенныхъ людей; изъ сихъ послѣднія, не бывъ до изобрѣтателей ихъ никому извѣстны, суть по преимуществу истинно новыя мысли.
   Послѣ писателей всѣхъ вѣковъ и народовъ, въ нынѣшнія времена трудно, безъ сомнѣнія, найти новыя изображенія и картины. Уже Лабрюеръ замѣтилъ, что новѣйшіе сочинители подбираютъ токмо древними пророненные колосья. Однакожъ кто будетъ смотрѣть внимательно на физическую природу, безконечно разнообразную, читать знаменитѣйшихъ естествоиспытателей, физиковъ и химиковъ; кто будетъ наблюдать людей въ исторіи, въ путешествіяхъ, во всѣхъ состояніяхъ; кто будетъ прилѣжно замѣчать самыя обыкновенныя дѣянія: тотъ найдетъ многія новыя изображенія, новыя положенія, новыя картины. Безъ обширныхъ свѣдѣній невозможно сдѣлаться истинно оригинальнымъ поетомъ.
   Что касается до новыхъ истинъ, то при первомъ воззрѣніи на науки можно увидѣть недостаточество ихъ. Познаны ли всѣ неодушевленныя и одушевленныя тѣла земныя, всѣ физическія и химическія силы? Познаны ли свойства организма? связь натуры мертвой съ живущею, чувствующею и одушевленною? физическія и нравственныя свойства человѣка, и ихъ взаимное дѣйствіе? утверждены ли начала нравоученія, нравъ политическаго и народнаго? Проникнуты ли отношенія человѣка ко всему міру, и міра къ первой причинѣ? Подобные вопросы безчисленны. Посмотрите въ ясную ночь на твердь небесную; тамъ звѣзды надъ звѣздами, однѣ отдаленнѣе другихъ, и вашъ взоръ потеряется въ безпредѣльности: таково для испытующаго разума существо науки.
   

ГЛАВА V.
О повѣствовательныхъ и описательныхъ сочиненіяхъ.

   Къ сему роду, кромѣ историческихъ твореній, я отношу и всѣ науки и сочиненія, въ которыхъ описываются свойства какъ физическихъ, такъ и нравственныхъ предметовъ: Естественную Исторію, Физіологію, Анатомію, Психологію, Логику,Ю Грамматику, изображенія художественныхъ произведеній, страстей, характеровъ и пр. и пр.
   Для нихъ нужно токмо выбрать важнѣйшія обстоятельства происшествій, или свойства предметовъ, и расположить ихъ по правиламъ, предложеннымъ въ Опытѣ о средствахъ плѣнять воображеніе; ибо надлежитъ токмо изобразить вѣрную и живую картину сихъ происшествій, сихъ свойствъ предметовъ для воображенія, чтобы по ней можно было получить надлежащія свѣдѣнія разуму, и памяти сохранить ихъ.
   

ГЛАВА VI.
О доказательныхъ сочиненіяхъ.

   Находятся сочиненія, въ которыхъ общія истины, важныя и полезныя, предлагаются безъ всякой между ними связи, безъ всякихъ поясненій и доказательствъ; онѣ должны быть написаны понятно для каждаго разсудительнаго читателя. Таковы апоѳегмы Епикліетовы, правила Ларошфуко, Лабрюера. Важность мыслей, краткой, но живописной слогъ составляютъ ихъ достоинство. Вотъ примѣръ: "Когда хотите дѣлатъ перемѣны въ государствѣ, принимайте въ уваженіи не столько вещи, сколько время. Бываютъ обстоятельства, при которыхъ можно всячески угнѣтать народъ; но бываетъ также нужно и весьма много снисходить ему. Сегодня вы можете лишить городъ свободы, правъ и преимуществъ, а завтра не осмѣливайтесь перемѣнять и вывѣсокъ его."
   За исключеніемъ сего рода сочиненій, общія истины почти всегда нужно объяснять, или раздроблять, т. е. показывать, изъ какихъ частныхъ онѣ составились; иначе сочиненіе будетъ темно, иногда вовсе непонятно, лишено всякихъ приятностей и силы. Такова большая часть новѣйшихъ философическихъ Нѣмецкихъ сочиненій. Напротивъ сего, посмотрите какъ, напр., Боннетъ пишетъ: "Изящность человѣческаго разума" такъ онъ говоритъ о человѣкѣ въ общежитіи: "является съ новымъ блескомъ въ учрежденіи обществъ или тѣлъ политическихъ." Если мы понимаемъ сію мысль, то не иначе, какъ дѣлая быстрое, почти намъ самимъ непримѣтное раздробленіе оной на частныя, такъ какъ дѣлаетъ самъ сочинитель: "тамъ добродѣтель, честь, страхъ и польза, разнымъ образомъ раздѣленныя, или соединенныя, дѣлаются источникомъ мира, благополучія и порядка."
   "Всѣ члены, другъ съ другомъ связанные, движутся правильно и гармонически. Подъ сѣнію законовъ Король, Князь, судья пользуются своею праведною властію; ободряютъ добродѣтель, обуздываютъ порокъ и распространяютъ повсюду счастливыя вліянія своего правленія. Въ обществѣ, подобно какъ въ чистомъ и плодотворномъ климатѣ, зараждаются и распускаются разныхъ родовъ дарованія, Тамъ процвѣтаютъ механическія и свободныя искусства. Тамъ родятся поеты, ораторы, историки, медики, философы, юристы, теологи. Тамъ образуются сіи великодушныя сердца, сіи храбрые воины, сіи великіе полководцы, крѣпчайшая подпора государства. Тамъ наконецъ доходитъ до совершенства дружба, вѣрная подруга жизни, утѣшеніе въ нашихъ бѣдствіяхъ и услажденіе нашихъ забавъ."
   Кто не видитъ, что первая общая мысль сдѣлалась въ семъ раздробленіи совершенно ясною, и притомъ получила живость и силу?
   Если же предметомъ сочиненія будетъ такая истинна, въ справедливости которой надобно убѣдить, то должно собрать и предложить все, что сильнѣйшимъ образомъ доказываетъ оную.
   Мы уже видѣли какъ обширна сфера человѣческихъ познаній.... И такъ
   Въ Маѳематикѣ, въ которой главными основаніями суть опредѣленія и общіе законы разума, и гдѣ каждая истинна утверждается на предшествовавшихъ ей, для доказательства всякаго новаго положенія нужно показать, какимъ образомъ сію слѣдуетъ изъ предыдущихъ. Здѣсь не мѣсто приводить сему примѣры; но всѣ знакомые сколько нибудь съ Маѳематикою поймутъ слова мои.
   Въ наукахъ опытныхъ для доказательства какой либо истины должно представлять важнѣйшія явленія и дѣянія, служащія къ утвержденію оной: ибо въ нихъ всѣ истины суть общія понятія, извлеченныя изъ безчисленныхъ частныхъ случаевъ.
   Въ наукахъ физическихъ доказательствами служатъ явленія и опыты. Вотъ доказательство, что горючій и жизненныя газы составляютъ воду:
   "Сожгите 15 частей горючаго газа съ 85 ю жизненнаго въ безвоздушномъ сосудѣ посредствомъ електрической искры: послѣ сего въ сосудѣ увидите бѣдный паръ, которой сольется въ капли, и выйдетъ чистая вода; вѣсъ ея равенъ будетъ вѣсу обоихъ воздуховъ.
   "Воду можно и разрѣшить на сіи два воздуха. Извѣстно, что жизненный воздухъ питаетъ огонь, и металлы превращаетъ въ известь: и такъ берутъ безвоздушную трубку въ діаметрѣ въ два вершка и въ два фута длиною; одинъ конецъ ея закрепляютъ и подводятъ подъ реципіентъ, другой плотные прикрѣпляютъ къ горлу стеклянной реторты. Реторта наполняетеся чистою водою, а въ трубку кладутъ улиткой завитую тонкую проволоку изъ желѣза. Реторта и трубка должны былъ на сильномъ огнѣ, чтобы воду превратить въ пары, а проволоку въ известь. Послѣднее не возможно безъ воздуха, и безъ воздуха жизненнаго; но въ трубкѣ его не было. Между тѣмъ проволока становится известью, и тяжелѣетъ, а подъ реципіентъ собирается воздухъ горючій. Слѣдовательно основаніе воды, воздухъ жизненной соединяется съ раскаленнымъ желѣзомъ, и превращаетъ его въ известь; другое основаніе ея, горючій воздухъ, перешелъ въ реципіентъ, Лавуазье 274 грана желѣза превратилъ такимъ образомъ въ известь 100 гранами воды. Она совершенно пропала; но въ желѣзѣ прибавилось тяжести 85 грановъ, а воздухъ горючій вѣсилъ 15."
   Изъ опытовъ извлекаются самыя метафизическія истины. Такимъ образомъ въ прилагаемомъ примѣрѣ доказывается бытіе Божіе.
   "Ты спрашиваешь: какой бы памятникъ доказывалъ бытіе Бога? Отвѣтствую: вселенная, ослѣпляющій блескъ, освѣтилъ и величественное ихъ теченіе, стройность тѣлъ, взаимное отношеніе, безчисленное множество существъ; наконецъ весь міръ въ совокупности и въ удивительной особенности, гдѣ повсюду видимъ перстъ Божій, и гдѣ все представляетъ величіе, мудрость и согласіе; -- присоединю еще единогласное призваніе всѣхъ народовъ, не для того чтобы убѣдить тебя важностію свидѣтельства, но по этому что общая увѣренность, будучи всегда твердою въ своемъ основаніи, служащій неоспоримымъ доказательствомъ тому, какое впечатлѣніе произведено въ умахъ восхитительными красотами природы.
   "Разумъ, согласно съ моими чувствами, показываетъ мнѣ превосходнѣйшимъ строителя въ великолѣпнѣйшемъ строеніи. Я вижу идущаго человѣка, и заключаю, что онъ имѣетъ въ себѣ дѣйствующую силу; его шаги устремляются туда, куда онъ хочетъ идти, я изъ сего заключаю, что оная сила соединяетъ средства его съ цѣлію, имъ предположенною. Сдѣлаемъ примѣненіе сего примѣра: Вся природа въ движеніи, слѣдовательно есть первый движитель. Движеніе сіе подчинено неизмѣнному порядку, слѣдственно есть верховное Существо."
   Въ сочиненіяхъ нравоучительныхъ и политическихъ доказательствами бываютъ явленія нравственной природы и дѣянія человѣческія. Посмотрите, какъ Монтань и Монтескю, Димосѳенъ и Цицеронъ доказываютъ истины ими предлагаемыя.
   Монтескю говоритъ: "Когда два сильные народа ведутъ между собою продолжительную и упорную воину, тогда другіе недолжны думать, что они могутъ остаться спокойными зрителями: ибо тотъ изъ двухъ народовъ, который дѣлается побѣдителемъ, немедленно начинаетъ новыя войны, и народъ, состоящій изъ войновъ, пойдетъ покорять народы, состоящіе изъ гражданъ.
   "Римляне едва успѣли покорить Карѳагенянъ, напали на другіе народы, явились во всѣхъ земляхъ, все наводнили."
   Димосѳенъ, въ Словѣ своемъ за Херсоневъ, старается увѣрить Аѳинянъ, что Филиппъ есть врагъ ихъ:
   "Будьте увѣрены, Аѳиняне, что пустословіе, которымъ забавляютъ васъ, клонится къ тому, чтобъ запереть васъ въ стѣнахъ города, и чтобы дать Филиппу способы все дѣлать, отнявши у васъ войско. Разсмотрите, что онъ теперь дѣлаетъ. Онъ теперь находится во Ѳракіи съ сильнымъ войскомъ, и -- какъ увѣряютъ люди свѣдущіе -- требуетъ изъ Македоніи и Ѳессаліи подкрѣпленія. Ежели, не дождавшись постоянныхъ вѣтровъ, онъ осадитъ Византію, не уже ли думаете, что жители города сего все будутъ оставаться при своемъ безумномъ упрямствѣ, и не станутъ просить у васъ помощи? Я противнаго мнѣнія: думаю, что они скорѣе захотятъ призвать къ себѣ другихъ даже тѣхъ, къ коимъ еще менѣе, нежели къ вамъ, имѣютъ довѣренности, а Филиппу не отдадутся, если только онъ не предупредитъ ихъ нечаяннымъ нападеніемъ. Не получая отъ насъ вспомогательнаго войска, котораго мы за противными вѣтрами послать невозможемъ, и котораго не будемъ имѣть къ готовности въ тѣхъ мѣстахъ, повѣрьте мнѣ, Византійцы подпадутъ власти Филипповой. Но Византійцы ослѣплены злымъ духомъ; они безумствуютъ. Я согласенъ; однакожъ надобно спасши ихъ, для собственной нашей пользы.
   "Увѣрены ли мы, что Царь Македонскій не устремится на Херсонесъ? Не упомянулъ ли онъ въ письмѣ своемъ, что надѣется отмстить обитателямъ Херсонеса? Ежели мы удержимъ тамъ войско свое, то оно можетъ подать помощь полуострову и безпокоятъ неприятеля; но ежели распустимъ войско, и ежели Филлипъ устремится на Херсонесъ, тогда что намъ дѣлать останется? Судить Діопиѳа! Но къ чему ето послужитъ? Отправимъ вспомогательное войско! Но вѣтры будутъ ли благоприятствовать плаванію? Нѣтъ, Филиппъ не отважится напасть на полуостровъ! А кто вамъ за ето поручится?
   "И такъ, Аѳиняне, подумайте, въ какое время, въ какую пору года совѣтуютъ вамъ удалить войско съ береговъ Геллеспонта и оставить страну сію безъ обороны противъ Филиппа. Что ежели онъ, идучи изъ верхней Ѳракіи, оставитъ въ сторонѣ и Херсонесъ и Византію, и нападетъ на Халкиду и Мегару, какъ незадолго передъ нимъ нападалъ на городъ Орею? Не уже ли вы лучше захотите воевать противъ него здѣсь въ Аттикѣ, нежели отражать нападенія его на отдалѣнныхъ предѣлахъ Аѳинскихъ владѣній? Не думаю, чтобы и тутъ еще можно было сомнѣваться въ выборѣ.
   "Разсмотрѣвши все сіе, вмѣсто того чтобы распустить войско, которое Діопиѳъ содержитъ для обороны отечества, вы должны подкрѣпить его новыми силами, послатъ денегъ полководцу и доставить ему все нужное, ибо если спросишь Филиппа, лучше ли угодно ему, чтобъ войско, находящееся подъ начальствомъ Діопиѳа? (каково оно, теперь нѣтъ нужды мнѣ изслѣдовать), было сохранено, усилено, ободрено правительствомъ, или чтобъ оно было разсѣяно и уничтожено по недоброхотству злоумышляющихъ ораторовъ: вѣрно онъ выбралъ бы послѣднее. Вы сами теперь хотите исполнить желаніе Филиппово."
   Въ ѳеоріи искусствъ доказательствами бываютъ образцы и примѣры. Такъ говоритъ Монтескю: "Я всегда утверждалъ, что чувство удовольствія должно быть основано на разсудкѣ; и если въ нѣкоторыхъ случаяхъ отступаютъ отъ етаго правила, и предметы дѣлаютъ на насъ приятное впечатлѣніе по какой нибудь другой причинѣ, то и тогда не должно заходить далеко.
   "Не льзя удержаться отъ смѣха, когда въ Тіестѣ, Сенекиной трагедіи, Аргосскіе старцы разговариваютъ о Парѳянахъ и Квиритахъ, о Сенаторахъ и плебеянахъ, презираютъ Ливійскую пшеницу, Сарматовъ, живущихъ по берегамъ Каспійскаго моря, и Царей, покорившихъ себѣ Даковъ. Ето очень похоже на то, еслибъ въ Лондонѣ вывели на театръ Марія и заставили его разсуждать, что при хорошемъ къ нему расположеніи нижняго Парламента онъ не опасается верхняго; или, что добродѣтель дороже всѣхъ сокровищъ Потозы, выписываемыхъ роскошными Римлянами."
   Опроверженія суть на иное что какъ доказательства несправедливости какого либо мнѣнія: слѣдовательно въ нихъ надлежитъ предлагать все, что служитъ къ показанію сей несправедливости.
   Можетъ быть мнѣ сдѣлаютъ вопросъ, по чему, говоря о доказательствахъ, я не сказалъ ни слова, откуда должно почерпать сіи доказательства? Потому что единственное для сего правило: знай основательно предметъ доказываемой.
   
   Scribendi recté sapere est et principium et fons,
   Rem tibi Socraticae poterunt ostendere chartae;
   Verbaque provisam rem non invita sequehtur.
   

ГЛАВА VII.
О силлогизмахъ.

   Предполагаю, что мои читатели знакомы съ Логикою, я потому не пойду здѣсь ни въ изъясненіе, ни въ раздѣленіе силлогизмовъ. Всякой писатель, смотря по содержанію и цѣли своего сочиненія, можетъ давать своимъ мыслямъ форму того, или инаго силлогизма. Замѣтимъ здѣсь токмо, вопреки предлагаемому въ нашихъ Риторикахъ правилу, что распространеніе посылокъ по образцу хрій затемняетъ форму силлогизма и отнимаетъ силу у доказательства; напротивъ мы думаемъ, что чѣмъ кратче и ближе посылки другъ къ другу, тѣмъ доказательство сильнѣе. Димосѳенъ вотъ какъ составлялъ силлогизмы:
   "Еслибъ Царь Македонскіий остался покоѣ, еслибъ онъ пересталъ нарушатъ договоры, отнимать у насъ города и области, возмущать противъ насъ всѣ народы; то намъ, безъ сомнѣнія, надлежало бы хранить миръ, къ чему и съ вашей стороны не вижу никакого препятства. Но когда имѣемъ предъ глазами клятвенные договоры о мирѣ, вписанные въ книги узаконеннымъ порядкомъ; когда еще прежде отправленія Діониса и поселенцовъ, которымъ нынѣ приписываютъ снова начинающуюся войну, Филиппъ, нарушивъ договоры и справедливость, какъ изъ вашихъ же опредѣленій явствуетъ, завладѣлъ многими нашими городами, привлекъ на свою сторону и возмутилъ противъ насъ и Грековъ и варваровъ: то какъ толковать слова тѣхъ, которые говорятъ, что надобно выбирать одно: или войну, или миръ? Намъ выбирать нечего; остается по неволѣ дѣлать, чего требуетъ нужда и справедливость, то есть -- отразить нападчика."
   Впрочемъ сочиненія по большей части пишутся неполными силлогизмами; ибо полные своимъ единообразіемъ утомляли бы читателей, а отъ излишнихъ, но по необходимости повторяемыхъ мыслей (поелику посылки тогда токмо должны выпускаться, когда всякъ можетъ дополнить ихъ; но притомъ во всякомъ полномъ силлогизмѣ средній терминъ повторяется два раза) слогъ не могъ бы никогда имѣть быстроты.
   

ГЛАВА VIII.
О доказательствахъ въ особенности.

   Въ Логикѣ доказательства раздѣляютъ по большей части на yмственныя (a priori) и опытныя (a posteriori), низходящія (синтетическія) и восходящія (аналитическія), прямыя и непрямыя. Опишемъ сіи роды доказательствъ и покажемъ ихъ употребленіе въ словесности.
   Умственными доказательствами называются тѣ, въ которыхъ изъ своихъ началъ выводится утверждаемая истина. Таковы всѣ маѳематическія доказательства; такимъ образомъ въ Мендельзоновомъ Федонѣ Сократъ доказываетъ, что человѣкъ по своему произволу не можетъ располагать своею жизнію:
   "Я думаю, навѣрное предполагать можно, что Богъ есть нашъ властитель, мы имущество Его, и промыслъ Его печется о нашемъ благѣ. Не понятны ли сіи положенія?"
   -- "Очень понятны!"-- говорилъ Цебесъ.
   "Подданный, находящійся подъ попеченіемъ добраго господина, достоинъ наказанія, ежели онъ сопротивляется его намѣреніямъ. Не такъ ли?"
   -- "Конечно!" --
   "Можетъ быть, ежели одна искра праводушія тлѣетъ въ груди его, онъ долженъ чувствовать истинную радость, видя, что симъ исполняетъ желанія своего владѣтеля, а особливо ежели онъ увѣренъ въ мнѣніи своего господина, что собственное его благо зависитъ отъ сихъ желаній."
   -- "Несравненно, Сократъ!" --
   "Не намъ? Цебосъ! когда несозданный Зодчій созидалъ искусственное строеніе человѣческаго тѣла и вдохнулъ въ оное разумное существо, имѣлъ ли Онъ злыя, или благія намѣренія?"
   -- "Безъ сомнѣнія благія." --
   "Ибо онъ долженъ бы измѣнить существу своему, самобытной благости, ежели бы произвольно совокупилъ злыя намѣренія; и что такое есть Богъ, который своему существу измѣнить можетъ?"
   -- "Одна химера, Сократъ! баснословный богъ, коему приписываетъ чернь различные виды! Я очень хорошо помню причины, съ которыми оспоривалъ ты сіе беззаконное заблужденіе." --
   "Тотъ самъ Богъ, Цебесъ! который создалъ тѣло, одарилъ оное и силами, которыя укрѣпляютъ, сохраняютъ и предохраняютъ оное отъ преждевременнаго разрушенія. Можно ли также симъ сохраняющимъ силамъ приписать весьма благія намѣренія?"
   -- "Можноли что другое?" --
   "И такъ, подобно вѣрнымъ подданнымъ, мы должны почитать для себя священнымъ долгомъ споспѣшествовать исполненіямъ намѣреній нашего Владыки, и не препятствовать насильнымъ образомъ ихъ теченію; но паче согласовать съ оными всѣ произвольные наши поступки."
   -- "Не скажи мнѣ, дорогой мой! не суть ли силы природы рабы Божества, его повелѣнія исполняющіе?" --
   "Дѣйствительно!"
   -- "И такъ они тѣ предвѣщатели, которые о волѣ и намѣреніяхъ Божества извѣщаютъ гораздо вѣрнѣе, нежели утроба жертвъ, преданныхъ заколенію; поелику, ето неоспоримое опредѣленіе Всевышняго, куда стремятся созданныя имъ силы. Не такъ ли?" --
   "Кто ето отрицатъ можетъ?"
   -- "И такъ, пока предсказатели сіи объявляютъ намъ, что сохраненіе нашего тѣла принадлежитъ къ намѣреніямъ Божіимъ, до тѣхъ поръ мы обязаны располагать нашими поступками соразмѣрно онымъ, и не имѣемъ полнаго права дѣлать насилія сохраняющимъ силамъ натуры, ниже препятствовать рабамъ высочайшей Мудрости въ ихъ исполненіи. Долгъ сей до тѣхъ поръ обязываетъ насъ, пока Богъ сими же предсказателями ниспошлетъ намъ нарочное повелѣніе оставить жизнь сію."
   Опытныя доказательствіа, какъ и самое ихъ названіе показываетъ, суть тѣ, которые составляются изъ опытовъ и явленій. Вотъ Цицероново опытное доказатѣльство духовности нашей души:
   "Какая же находится въ насъ сила, которая изслѣдываетъ сокровенное, изобрѣтаетъ и изыскиваетъ? Можете ли вы повѣрить, чтобы она сотворена была изъ бренія, и есть не иное что, какъ вещество смертное и тлѣнное? Что вы мыслите о томъ, кто первый далъ каждой вещи наименованіе, что Пиѳагоръ почитаетъ дѣломъ великой премудрости? Кто соединилъ разсѣянныхъ людей и научилъ ихъ жить въ обществѣ? Кто небольшимъ числомъ буквъ означилъ различныя въ голосѣ измѣненія, которыя должны бы быть неисчислимы? Кто примѣтилъ теченіе и возвратъ звѣздъ и ихъ предназначеніе? Всѣ они были несомнѣнно великіе люди; велики равномѣрно были и тѣ, которые изобрѣли земледѣліе, одежду, обиталища, орудія для работъ нужныя, и средства служащія къ оборонѣ отъ дикихъ звѣрей. Сею-то стезею, образуясь, человѣкъ пошелъ отъ искусствъ необходимо нужныхъ до искусствъ приносящихъ удовольствіе и къ высшимъ наукамъ; достигъ даже до искусства восхищатъ слухъ нашъ согласованіемъ, подборомъ и разнообразіемъ звуковъ, а зрѣніе научилось наблюдать звѣзды, которыя называются неподвижными, какъ и тѣ, кои извѣстны подъ именемъ блуждающихъ, въ самомъ же существѣ ни мало не блуждаютъ. Но человѣкъ, который умѣлъ измѣрить правильное ихъ обращеніе, явилъ тѣмъ, что умъ его долженъ быть такого же существа, каково есть существо Зиждителя, сотворившаго ето.
   "И когда Архимедъ въ кругахъ сферы заключилъ солнце, луну и звѣзды, не то же ли самое онъ сдѣлалъ, что и верховный Художникъ у Тимея Платонова, который расположилъ тѣла небесныя въ единообразномъ всегда обращеніи по соразмѣрности ускореннаго однихъ и медленнаго другихъ теченія? А когда порядокъ сей не могъ существовать въ мірѣ безъ Бога, то и Архимедъ не могъ бы подражать тому въ своей искусственной сферѣ, ежели бы не былъ одаренъ умомъ отъ Бога. Сія способность, производящая столь великія дѣла, несомнѣнно есть божественная. Что же сказать о памяти, которая все сохраняетъ въ себѣ, и о разумѣ, который все изобрѣтаетъ? Я даже утверждать дерзаю, что и въ самомъ Богѣ нѣтъ ничего превосходнѣе сея силы, Не думаете ли вы, что блаженство божества составляютъ Нектаръ и Амврозія, подносимыя Гебеею на Олимпѣ? Нѣтъ; ето вымыслъ Омира, который преносилъ на небо, что свойственно человѣку: а мнѣ казалось бы лучше отнести то къ человѣку, что свойственно небожителямъ. Чтожъ составляетъ истинно божественное свойство? Дѣйствіе, умъ, мысль и память, -- сіи суть качества душѣ принадлежащія: слѣдовательно она есть божественнна, и когда бы я смѣлъ употребитъ стихотворное выраженіе, какъ Еврипидъ, я бы разсказалъ, что душа есть нѣкое божество."
   Низходящія доказательства суть доказатѣльства умственныя, а восходящія -- опытныя. Въ первыхъ начинаютъ отъ общихъ началъ и доходятъ до утверждаемаго предложенія; во вторыхъ изъ наблюденій и опытовъ выводятъ доказываемую истинну; умственныя и низходящія доказательства должны быть истинны общія, а доказываемая -- частная; напротивъ опытныя и возходящія доказательства суть истины частныя, а доказываемая общая. Предложенные примѣры доказательствъ умственныхъ и опытныхъ могутъ служить примѣрами и для доказательствъ низходящихъ и возходящихъ.
   Умственныя и низходящія доказательства употребляются преимущественно въ Маѳематикѣ, а въ опытныхъ наукахъ токмо тогда, когда доказываемое предложеніе будетъ или недѣлимое, или видъ, справедливость которыхъ выводится отъ ихъ родовъ. Напротивъ опытныя и восходящія доказательства должны употребляться въ наукахъ опытныхъ; ибо въ нихъ всѣ истины выводятся изъ наблюденія явленій; ибо въ нихъ умственныя и низходящія доказательства могутъ завести въ величайшія заблужденія; сдѣлавъ произвольныя общія положенія и опредѣленія (которыя едва ли когда можно сдѣлать совершенно справедливыя), должно будетъ соглашаться на всѣ оныхъ слѣдствія, которыя могутъ выдти вовсе противоположными естеству вещей. Притомъ умственныя и низходящія доказательства своимъ единообразіемъ и сухостію, вѣроятно, наскучатъ читателямъ; доказательства опытныя и восходящія разнообразны и привлекательны какъ самая природа.
   Въ прямыхъ доказательствахъ положительно утверждаютъ истину; въ непрямыхъ отрицается невозможность противнаго. Въ прилагаемомъ Бюффоновомъ доказательствѣ, что нынѣшній материкъ нѣкогда былъ покрытъ водою, найдемъ мы примѣръ и прямыхъ и непрямыхъ доказательствъ.
   "Не можно сомнѣваться, чтобъ воды морскія не покрывали нѣкогда поверхность земли нами обитаемой; слѣдовательно та же самая поверхность нѣсколько времени былъ дномъ морскимъ, гдѣ все то же дѣлалось, что нынѣ дѣлается въ морѣ. И понеже слои различныхъ веществъ, землю составляющихъ, какъ выше сего сказано, лежатъ параллельно и въ уровень, то изъ сего понять можно, что сицовое положеніе есть дѣйствіе водъ, мало по малу нанесшихъ сіе вещества и давшихъ имъ такое положеніе, какое вода сама собою всегда приемлетъ, т. е. положеніе горизонтальное, повсюду въ водѣ усматриваемое. Ибо на ровныхъ мѣстахъ слои совершенно горизонтальны, а наклоненіе имѣютъ къ горизонту только на горахъ, поелику произошли они отъ осадки на наклоненное основаніе, т. е., на пологое мѣсто. И такъ я утверждаю, что сіи слова происходили мало по малу, а не вдругъ отъ какой нибудь великой перемѣны; ибо часто находимъ мы слои тяжелыхъ веществъ на слояхъ легчайшихъ, чему быть было бы не возможно, ежелибъ, по мнѣнію нѣкоторыхъ писателей, всѣ сіи вещества, будучи въ одно время въ водѣ распущены и смѣщаны, на дно осѣли: они совсѣмъ инако бы расположились, нежели расположены нынѣ. Въ такомъ случаѣ тяжелыя вещества опустились бы на дно прежде другихъ, и всѣ расположились бы въ порядкѣ, соотвѣтствующемъ ихъ тяжести; не видно бы болѣе огромныхъ камней лежащихъ на легкихъ пескахъ, ни землянаго уголья подъ глиною, илу подъ мраморомъ и металловъ на пескахъ.
   "Обстоятельство, заслуживающее верхъ сего вниманіе наше и подтверждающее сказанное нами о происхожденіи слоевъ отъ движенія водъ, отъ осадки оныхъ, есть сіе, что никакія другія перемѣны на шарѣ земномъ причины не могутъ произвести подобныхъ дѣйствій. Высочайшія горы, равно какъ и самыя низкія раввины, состоятъ изъ параллельяыхъ слоевъ, и слѣдовательно начало и происхожденіе горъ не можно приписать землетрясенію, ниже огнедышущимъ горамъ; и хотя имѣемъ мы доказательства, что иногда происходятъ небольшія возвышенія отъ потрясенія земли, но они не бываютъ изъ параллельныхъ слоевъ составлены вещества, возвышенія сіи составляющія, не имѣютъ между собою никакого союза, расположены бываютъ безпорядочно; и наконецъ холмы, начало свое отъ огнедышущихъ горъ получившіе, не представляютъ намъ ничего инаго, какъ кучу разныхъ тѣлъ, безпорядочно наметанныхъ, а стройность, которую въ землѣ повсюду усматриваемъ, горизонтальное и параллельное положеніе слоевъ не можетъ инако произойти, какъ отъ постоянной причины, порядочнаго движенія и всегда одинакимъ образомъ направляемаго.
   "И такъ точныя, многократно повторенныя и на явленіяхъ несумнительныхъ основанныя наблюденія увѣряютъ насъ, что суща шара земнаго нами обитаемаго долго покрыта была моремъ."
   Почти не нужно замѣчать, что сила и важность должны рѣшать выборъ между прямыми и непрямыми доказательствами.
   Въ заключеніе скажемъ вообще о доказательствахъ, что всѣ роды оныхъ, умственныя съ опытными, низходящія съ восходящими, прямыя съ непрямыми, можно употреблять, и въ самомъ дѣлѣ употребляются, иногда токмо нѣкоторыя, иногда и всѣ вмѣстѣ.
   Что касается до размѣщенія доказательствъ, то большая часть риторовъ совѣтуютъ, по примѣру полководцевъ, ставить напереди сильныя, въ срединѣ слабыя, на конецъ сильнѣйшія. Хотя Мармонтель и оспориваетъ сіе правило, но его причины неубѣдительны: оно основано на свойствахъ ума человѣческаго, и безъ сомнѣнія, благоразумно. Впрочемъ цѣль, предметъ и обстоятельства сочиненія должны всегда опредѣлять расположеніе доказательствъ.
   

Общее заключегіе.

   Всѣ три Опыта, т. е. о средствахъ плѣнять воображеніе, о возбужденіи и утоленіи страстей и о убѣжденіи разума, мною представленные публикѣ, суть плоды многолѣтнихъ занятій Ѳеоріею словесности.
   Я неимѣлъ намѣренія сочинить полную Ѳеорію словесности, и потому писалъ кратко о предметахъ, о которыхъ до меня было говорено подробно и справедливо, а съ надлежащею полнотою о томъ, что мнѣ казалось новымъ, по крайней мѣрѣ въ Россійской словесности. Передо мною лежали древніе Греческіе и Латинскіе, и новѣйшіе Англійскіе, Французскіе и Нѣмецкіе писатели. Я не могъ подражать древнимъ: ибо въ наши времена словесность имѣетъ вовсе иное направленіе, вовсе иную цѣль; я не хотѣлъ подражать многословію Англичанъ и Французовъ: ибо сіе многословіе развлекаетъ вниманіе, ослабляетъ силу правилъ; я не хотѣлъ подобно Нѣмцамъ простыя понятія затемнять неприятнымъ слогомъ: ибо не хотѣлъ ослѣплять и удивлять молодые, недальновидные умы. Я желалъ предложить справедливыя, основанныя на естествѣ человѣческомъ истины слогомъ краткимъ и яснымъ.
   Что касается до плана, по которому я предлагаю обработывать Ѳеорію словесности, то мнѣ его показали Зульцеръ, Мармонтель, Мейнерсъ, цѣль словесности и естество человѣка: я только первый послѣдовалъ сему плану. Пойдетъ ли кто за мною? Смѣло и надежно предрекаю, что тотъ сдѣлаетъ весьма многія важныя и полезныя открытія. Если мои Опыты возбудятъ вниманіе знатоковъ, если будутъ сколько нибудь споспѣшествовать къ улучшенію Ѳеоріи словесности, если подадутъ поводъ къ сочиненіямъ совершеннѣйшимъ, -- мои намѣренія исполнятся.

Василій Перевощиковъ.

"Вѣстникъ Европы", No 17/18, 1816

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru